Мало кто знает суть мироустройства. Сколько раз средневековые философы и дьяконы спорили о числе ангелов, способных уместиться на кончике иглы? Кто-то утверждал, что бессчётные сонма, кто-то что ни одного.
Ангел был прикован к самой вечности цепями сотворёнными из глубин времени. Он уже давно перестал пытаться ослабить её хватку, лишь изредка трепыхаясь.
Веками люди поднимали свои взгляды к небу, словно бы рассчитывая увидеть что-то недоступное взгляду других. Поднимали глаза, видели бескрайнюю синеву, бледный лик Луны, что была свидетелем миллионов поколений, оставаясь столь же юной, словно и в день своего рождения, видели яркие пятнышки звёзд, большая часть которых умерла столетия назад. Поднимали, но встречаясь взглядом с этими явлениями, опускали их не находя в себе сил смотреть на них. Или же не находя смысла.
Ангел был истощён. Сквозь бледную, почти прозрачную кожу проглядывали хрустальные кости, тихонько звеня в висящем безмолвии. Ноги его уже давно не держали и он висел на звеньях эпох, из которых состояла его цепь. С каждым днём цепь становилась немного длиннее, но ни на секунду не ослабевала.
Никто из людей так и не успел познать суть времени. Кто-то предполагал что время линейно. Кто-то что оно больше похоже на водоворот . А кто-то предполагал что оно сродни ветвистому дереву.
Перьев в крыльях Ангела оставалось всё меньше. Одно за другим они выпадали, знаменуя собой угасание очередного мира. Тот кто заточил Ангела в этой бесконечности просто дал ему желаемое. Ангел хотел творить. Хотел стать частью этого мира, столь же неотъемлемой, сколь неотъемлем был человек. Он хотел научить его, хотел дать ему знания.
Человек куда-то спешил. Шёл ли он с работы, или же в больницу. Был ли он высок иль низок, толст или строен. Была ли у него семья или он был одинок. Он спешил не оглядываясь назад. Иногда поднимая голову к небу, но продолжая путь. Иногда заглядывая в себя, но не умея понять.
Выпавшие перья Ангела вмерзали в мёртвую сталь. В каждом из этих перьев были миллионы жизней, миллионы судеб. И каждое из этих перьев умирало, как и его хозяин, оставаясь навечно в холодном нигде, но продолжая плыть по глади времени.