Неисповедимы пути армейского руководства: за чем пошлют, за какой надобностью придется скитаться бедному солдату, не знает никто, кроме Бога. Убереги, Всевышний, срочника на службе у командования!
Все началось с того, что в нашей далеко не секретной воинской части воспламенился КАМАЗ. Даже зрелый, гражданский профессионал не уберег то, к чему рядового и близко подпускать нельзя. Машина погорела не сильно, но проводка пришла в такую негодность, что оставалось только "сливать воду", тем более что положенного антифриза в нашем подразделении никто и никогда не видел.
Автомобиль был не единственный, но мирная потеря оказалась ощутимой. Доставка и разгрузка материальных ценностей в виде, допустим, песка снова стала производиться по-военному: "на носилках принесешь, лопатой раскидаешь". С натугой, а также вполне допустимым для нашей армии историческим опозданием и, естественно, строем, командование примаршировало к феодальной истине. Оказывается! Рабский труд не производителен! Значит - надо востановливать самосвал.
В курилке с одной папироской на всех, где срочный состав высказывал свое солдафонское мнение и раздавал прозвища, от меня прозвучала фраза, о которой я впоследствии сильно пожалел.
- На нашем УРАЛАЗе подобная проводка должна быть.
- "Откуда"? - Спросили меня из дымной темноты.
- Да с "Урала", оснащенного КАМАЗОВСКИМ двигателем.
На следующий день в штабе впервые услыхали об Уральском Автомобильном Заводе. Докладчиком оказался земляк и мой же сменщик по токарному станку, а ныне "штабист" или "вечный дневальный штаба". Должнастежка его была не уставной, но заслуженной. Получил он ее, когда согласился письменно доложить о дедовщине. В родной роте после этого не пребывал, коротая ночи в штабе, под лестницей. Толку от его писанины не было, но закуток он себе выторговал. Отирался теперь вдали от казармы и жизни радовался. Но тут его подруга, перешла на нерегулярные сообщения, что наводило подозрение о занятости параллельным романом. Так что душа его засобиралась домой, ибо порядок должен быть и там. Но как попасть на малую родину, до которой всего-то ночь пути да еще немного? Так что случай в моем лице ему представился. Бежит же зверь на ловца.
Начальник штаба майор Огорельцев даже в туалет ходил только по уставу, но в дисциплинарнике о погоревшей проводке не упоминалась, и видимо это позволяло ему грамотно лавировать.
Меня вызвали, запыхавщись я поспел только к середине беседы. Маневрируя, как по минному полю, командование уклонилось-таки от прямого попадания в слово "украсть", заменив его социалистическим "достать". "Штабист" в запале собирался грабить Автозавод и привезти в "родной батальон" хоть что и в любом колличестве, лишь бы его отпустили домой. Моего мнения во время его яростных обещаний не спрашивали, я же, поумнев, помалкивал и стоял, как положено смирно. Выслушивая сладкое вранье, аппетиты погонников пучились.
- "Да неужто это все там есть"! - я не узнавал подобревший голос зампотеха и мне становилось не по себе.
- Да все там есть, нам бы толь домой попасть! - Лицо Вечного Дневального краснело от нетерпения. Он видимо уже чувствовал в одной руке стакан самогона, а в другой свою невесту.
- Почему именно нам, - думал я про себя, учитывая, что этот способ размышления в армии самый безобидный. Советский офицер тем временем максимально внятно на память воспроизводил список доставаемого, ну что бы даже самый тупой солдатик мог запомнить. Ибо! С точки зрения бонального воровства бумага со списком, да еще командирским почерком была уже уликой.
- А еще нам надо, свечей для зажигания, да побольше! И этих...ну как их...а, колец для поршней, на ЗИЛ-157 комплектиков эдак так...намнадцать! Произнеся последнее слово и зделав ударение на глупой цифре "намнадцать" офицеришка победно посмотрел на товарища майора, - вот это типа я дипломат! Выслушивая "грамоту на халяву", я начал догадываться: "Столько не достать, не унести, даже не приподнять. А если попадемся? Уж штаб "огнем" точно не поддержит". Я почему-то не выдержал и кашлянул. Фуражки развернулись и посмотрели на меня, при этом удивляясь и не понимая, почему я все еще тут, хотя, по их замыслу, должен был уже вернуться...и с проводкой.
- Ну нет на дизельном автомобиле свечей для зажигания, и поршневых колец на ЗИЛ - 157 тоже нет, ну откуда они на "Урале" то возьмутся?
Майор - начальствующий по штабу не хорошо посмотрел на капитана - "зама на потеху". Тот перевел разговор на меня.
- Дак, что ж тогда, земляк-то твой обещает?
- Не могу знать, - ответил я честно и по уставу одновременно.
- Нууууу, я не знаю тогда, - замычал "зам по железу", зачем же вас тогда домой отпускать!
Командный состав вместе с моим погодком, зыркая, дырявил на мне гимнастерку. Стоя смирно и смотря повер их голов, я животом чувствовал кипящую алчность. На меня смотрели строго и требовательно.
- Что же ты обещаешь?
- Я обещаю домой написать и спросить.
- Так пиши!
- Написано.
- Отправил? Меня спросили так строго, будто я промазал последним во всей советской армии патроном по главному супостату.
- С первым почтальоном должно отбыть, - ответил я по-военному и даже хотел добавить "Ура! В атаку!" - но, естественно, не добавил.
- Идите, - Тяжело и уж как - то, прямо по-домашнему выдохнул товарищ майор, - Будем ждать твой ответ.
В коридорчике, громко именуемым приемной штаба, со скрипучими, хотя и чистыми полами, землячок устроил мне истерику.
- Зачем ты лез, я бы все устроил, мне надо дома побывать! А я знаешь какой? Да я со всеми договорюсь! Сегодня должны были уехать!
- А ты с чем вернуться думаешь? Или дома, при военкомате притрешься? В часть - то родненькую как приедешь, с пустыми руками?
- Зачем с пустыми, цех сдаточный - большая поляна у стадиона, "накручу" там лампочек, они и обомлеют!
На этом разговор со сменщиком кончился. "Штабист", я понял, продаст любого.
Не скоро, но все же пришло письмо, где говорилось, что проводка с УРАЛА на КАМАЗ может и не подойти, что касается "достать"...надо пробовать по официальным каналам.
Читая мамино письмо, я слышал ее голос, теперь, кстати, очень не довольный всем происходящем. Откуда ей было знать об армейском бытье - хреновом житье, грязноватых, а правильнее преступных интрижках. Домой хотелось, и не мне одному. Но, Кто - то с верху, шептал мне под пилотку, - по доброму это не кончится. Товарищи командиры играли на естественных чувствах, толкали слабенького человечка на воровство, да еще с участием родственников. Вечный дневальный интриговал, бесился от неудачи, рвался домой, как на войне - любой ценой, и нашептывал при каждом удобном случае начальнику штаба об огромных УРАЛАЗовсих складах. Тактика "Ночной Кукушки" сработала.
Вскоре я, не спавший всю ночь, прямо с наряда по столовой был вызван в штаб. Путь был близок, и я только зашел в медпункт обработать, чем ни будь палец, который болел, проколотый рыбьей костью.
- КАМАЗ - то наш стоит, - начал майор задумчиво, - без проводки, а ты, никак ответ не получишь... из дому. Что же тебе не пишут?
Видимо я, по замыслу военного, должен был почувствовать себя виноватым. Для него, командира, и не постарались, не написали. Я стоял и молчал.
- Что молчишь то? - А товарищ, и земляк твой, между прочим, обнадежил, говорит, - толь до дому отправь, все из под земли достану. Не должен ты земляка подвести, так что поедешь прямо сейчас, надо!
Нас посылали воровать. Я стал собираться, просто пошел и подпоясался. На руки нам выдали увольнительную в город. Ни о каких проездных документах, или там денег на дорогу не было и речи. Видимо так "Кукушонку" домой хотелось, и так он договаривался, что он на все был согласен. Населенный пункт, где была расположена воинская часть, мы покинули самовольно. Сапожник, как всегда, без сапог, так и я, пребывая в наряде по столовой, не успел поесть, только выпросил у хлебореза булку серого в дорогу. Он сунул мне в руки "кирпич" сухаря, лишь бы я отвязался.
В соседней деревеньке, куда мы добрались на попутках, у штабиста была дальняя родня, там он занял 25 рубликов в ценах 1982 года и мы, тем же образом вернулись в город. Общественный транспорт до вокзала был бесплатен. Денег хватило только до Челябинска, остаток пути на электричке, планировалось проехать зайцем. Потихоньку меня начал морить сон, ночь в наряде не прошла даром, на ногах я был уже больше суток. Но перрон будоражил, вольные люди ходили куда хотели, курили, распивали и жили, как мне казалось, счастливо.
Ко мне подошел гражданский.
- Чего лицо бледное, на, глотни-ка "Перцовочки" из горлышка! Мне протягивали только что начатую бутылку.
- Не буду.
- Чего так?
- Да, повязать могут.
- А я запросто, вмешался попутчик и ловко из горла отпил так, что хозяину осталось даже маловато.
Патруль нас миловал, в поезд мы сели благополучно. Когда тронулись, мое волнение усилилось чуть не до зуда. Мы ехали домой, всего-то на четыре дня, впервые за полгода. Я сидел на мягкой, плацкартной лежанке вдалеке от армейского быдла. Дорога колдовала, и я, забываясь, торопил состав, отталкивая взглядом облетевшие кусты. Вагон, качаясь, толчком возвращал меня в действительность,
- Куда? И зачем ты едешь! - спрашивал меня Кто-то с верху, и мне нечего было Ему ответить.
Пойло за рубль семьдесят действовало, армейское звание выросло до офицерского. Пьяный Штабист клялся навести дома чистоту, "построить" невесту так, что будет помнить оставшиеся полтора года. В кураже, на последние деньги он купил себе глянцевый журнал, мотивируя трату тем, что скоро мы будем дома, а без чтения он, почти гражданский человек ночью не заснет. Через час Кукушонок спал, оставив на посту меня со своим чтивом.
Путь до Челябинска был с пересадкой. Почему я не отдал билет проводнику, чтобы он нас разбудил и выставил в Каменск - Уральске, не пойму до сих пор. Зато помню разговор двух попутчиков: "До города еще 40 минут". Это почти час отдыха! Я был уверен, что не задремлю, просто полежу на полке. Уснул сразу. Так мы оказались в Свердловске.
Денег на дальнейший проезд не было, воинских проездных документов не дали, зато имелся патруль, а за ним гауптвахта и полная неизвестность. Для ночи вокзал был многолюден, и это было нам на руку. Организатор путешествия метался по вокзалу, как от засады, на ходу придумывая, кому мы нужны, и кто нас спасет, я в полусне еле поспевал за ним. Наконец он устал, и мы остановились.
- Мы же комсомольцы, - вдруг вспомнил напарник, - обратимся в вокзальский комитет комсомола, у меня, правда, билета нет, но у тебя же есть!
- Сейчас даже патруль спит, - заметил я, борясь с ознобом, - а комитетчики тем более.
Положение было окружное.
- Ладно, ты постой, а я еще похожу, с кем нибудь да все равно договорюсь.
Я остался у спасительного фонтанчика. Нагрызал сухаря, размачивал струей и с трудом проглатывал. Оставив половину, решил поискать штабиста, уж больно долго его не было. Все оказалось просто, он стоял в длинной советской очереди, которая медленно тянулась в единственный ночной буфет. Деньги у него еще остались, у меня же их не было изначально. По желудку резануло запахом гражданской пищи, и я тихонько пошел на улицу, избавляться от обильного слюноотделения.
Первая армейская, далеко не дембельская осень, нагоняла снег, перемешанный с такой грустью, что хоть ложись на рельсы, которых тут хватало. Я брел вдоль путей, желудок болел, исцарапанный армейским хлебом и залитый сырой водой, проколотый палец кровоточил. В темноте я обошел весь вокзал и вышел на стоянку такси. Довольные, сытые в ту пору таксисты стояли и курили у машин. Меня потянуло на тошноту от табачного дыма, и я хотел пройти мимо. Но меня окликнули.
- Что, патруль ищешь, или может до комендатуры прокатить?
Надо мной явно глумились, но я почему-то зацепился за разговор.
- Да нет, мне бы до Миасса добраться.
- Пожалуйста, сто рублей... в один конец!
- Ну, это много! Такси не самолет!
- А мы полетим, как на самолете.
Таксисты продолжали громко издеваться.
- А не хочешь за сто, так до комендатуры куда как дешевле.
Водил было несколько, и для нас это был шанс, я подошел к другому.
- А у вас какая цена, - я был максимально вежлив.
- Сто пятьдесят, - громко заявил рулевой, явно поддерживая товарища.
Я побрел прочь, так погано за 19 лет, мне еще никогда не было.
- Ладно вам над парнем издеваться, - одернул мужиков их же напарник, - может беда какая у них, - я видел, вы вдвоем от патруля бегали, по тридцатке с каждого и будете в своем Миассе.
- Мы от поезда отстали, денег нет, может в долг? Если к утру приедем, мама заплатит, если на работу уйдет у соседей займу.
- В долг без интереса, не повезу.
Я побрел на вокзал. Штабист стоял у фонтанчика, от него пахло вареным яйцом.
- Хлеб будешь?
- Давай! Он естественно не наелся но, грызанув, глотать не стал. Я убрал кусок в пакет, сколько нам еще до дома было неизвестно. Тут появился таксист.
- Я знал, что вы у фонтанчика, не одни вы такие, поезд на Челябинск только через сутки, утром вас патруль все равно приберет, а я третьего нашел, с каждого по тридцать пять, ну?
- Не, - заныл штабист, - это много. Я же встал и не говоря ни слова пошел за таксистом, отступать было некуда. В такси уже сидел мужичок, посмотрев на нас как на дезертиров, пассажир заявил.
- Сначала меня, в Челябинск.
Таксист наклонился и шепнул ему на ухо,
- Может через Миасс?
- Я тебе заплатил, а они нет!
- Мне все равно, - заявил водила и мы ухнули, куда-то в ночь.
Дома были утром, маму я застал в дверях, вернул за деньгами и, обнявшись как в старые добрые времена, проводил на работу. На ходу состоялся разговор, проводка не готова! В тревоге я позвонил штабисту, отмечая приезд, он продолжал догоняться спиртным.
- Проводка - твои проблемы, - заявил он смелее, чем обычно.
- А ты здесь тогда зачем? - спросил я откровенно.
- А я лампочек в сдаточном цехе наворую и нормально, принесу им мешочек они и обомлеют, пошли-ка лучше со мной лампочек натырем.
- "А я хоть раз кому проводку обещал?" - у меня закипело. Я только обещал в письме о ней спросить, так что за лампочками я не пойду!
Меня послали и в трубке раздались нудные гудки.
Время командировки истекало. Дома было хоть и не плохо, но чувство беспокойство и вины не покидало, отпуск был не в радость. Пораненный палец болел и без анальгина я уже не спал. Наконец родительская инициатива и божья помощь дали результат: проводку и пьяного штабиста доставили прямо к отходу поезда. Больше никаких запчастей у нас не было, даже лампочек. Штабной деятель сокращал путь самогоном, я обезболивающим. Фалангу под ногтем разбарабанило до диаметра трехкопеечной монеты.
Пред командованием мы предстали минута в минуту по последнему сроку городской увольнительной. Дневальный по штабу старался не дышать.
- Ну, - как-то строже, чем раньше, заговорил товарищ майор.
- Показывайте! - я, протянул многослойный бумажный мешок, тот передал его начальнику автопарка.
- Это все?
- Все, - ответил я честно.
- Пусть идут, - с радостным придыханием шепнул капитан майору.
- А ну смирно! Рявкнул майор! Кругом! От зычного голоса штабист пошатнулся и завернулся как-то криво. Шагом марш, - загремел погонник, штабной рванул к выходу. Я, стуча сапогами, шел за ним. Расходный материал был отработан, а новенький КАМАЗ никогда не горел.
Послесловие.
Продолжая службу в старой должности, Вечный дневальный стал свидетелем следующего диалога.
- Да хрен там с остальным железом, свечами и кольцами.
- Да они сами не знают, что смогли достать!
Суки вы военные! Как раз мы-то сами, знали. Проводка была официально выписана на УРАЛЗе по цене 250 рублей за один комплект.
По вполне понятным причинам, а также по неписсаным традициям нащих вооруженных сил, где большенству все по "одному месту": даты, имена, звания, названия населенных пунктов и сроки службы полностью совпадают с действительными.