Слово "производство" в работах Маркса означает любую осмысленную деятельность человека. Игра на флейте, наслаждение едой, беседы о Платоне, танец, произнесение речи, политическая деятельность, организация вечеринки на день рождения ребёнка - всё это тоже производство. Под ним не обязательно подразумевается тяжёлый, мозолистый подневольный труд мускулистых людей. Когда Маркс говорит, что производство - это сущность человечества, он не имеет в виду, что эта сущность состоит в производстве сосисок. Такой труд - это отчуждённая форма того, что мы назваем "праксис" - осмысленного действия свободного человека, самореализации, посредством которой он преобразует мир. Это древнегреческое слово означает деятельность свободного человека, не раба.
В понимании Маркса, как и Аристотеля, плодотворно, по-настоящему прожитая жизнь невозможна без увлечений, понимаемых в широком смысле как то, чем человек занимается просто потому, что он хочет этим заниматься. Потому что иначе он не будет человеком. Иначе он будет всего лишь социализированным животным. Это то, что он делает не потому, что так надо, не в соответствии с некими традициями, своими минутными настроениями или настроениями общества, не по велению власти, не из личной материальной необходимости или общественной пользы, и не из страха, что на него прогневается Господь.
2
В соответствии с сегодняшней американской концепцией классового общества дело обстоит так, как будто принадлежность к классу - это вопрос личного отношения и позиционирования. Если тебе посчастливилось принадлежать к среднему классу, то ты должен относиться с уважением к рабочему. Как должен относиться белый к афроамериканцу: не показывать своего превосходства. Классовый вопрос переводится в плоскость этики. Потому-то сейчас столько всевозможных разновидностей "левых". Начиная с борцов с корридой и заканчивая борцами за права трансгендеров - всех их наша пропаганда с готовностью назовёт "левыми".
Но для марксизма принадлежность к классу - это не вопрос личного отношения. Как для Аристотеля добродетель - это не нечто, что обретается в некой "духовной сфере", а то, что определяется проявлениями личности в реальной жизни, так и здесь: дело не в том, что ты чувствуешь, находясь в классовой системе, дело в том, чем ты в ней занят. Это вопрос практики, вопрос сложившегося положения вещей в рамках определённого способа производства. Будь ты рабом, будь ты работающим на себя крестьянином, будь ты арендатором сельхозугодий, будь ты владельцем капитала, финансистом, продавцом своей рабочей силы, мелким собственником. Кем угодно.
Марксизм не перестал быть актуальным даже несмотря на то, что выпускники Итона отказались от специфического выговора, а принцы чистейших королевских кровей были застуканы папарацци блюющими в канаве рядом с ночным клубом. Или потому, что какие-то классовые различия были устранены с помощью такого универсального средства, как деньги. Тот факт, что Мик Джаггер удостоен чести якшаться с европейской аристократией, вовсе не означает, что теперь у нас бесклассовое общество. К тому же, с недавних пор он посвящён в рыцари.
Буржуазия, какой её знали Бодлер или Маркс, Ибсен или Рембо, или Брехт, и даже та, о которой писали Сартр и О'Хара - в прошлом. Социалиста, однако, это не должно особенно воодушевлять, поскольку буржуазия как класс никуда не делась. Оплакивать её рано. Просто вместо чётко определённых социальных функций и их носителей, чьи судьбы, как правило, предопределены с самого рождения, мы имеем дело с пульсациями мимолётных форм - прожектёры и спекулянты, менеджеры, аудиторы и нотариусы, администраторы и великое множество других профессий, названия которых не скажут непосвящённому ничего. Они возникают и исчезают непрерывно. Функции финансовой вселенной становятся всё более специфичными, а социальный статус их носителей всё более размыт. Выходя из музея капитализма предыдущих веков, сегодняшний исследователь буржуазии как класса оказывается в океанариуме, где разноцветные эфемерные существа проносятся перед ним за толстым стеклом.
Класс постоянно меняет свою структуру. Но это вовсе не означает его исчезновения. Это в природе капитализма - стирание различий, уничтожение иерархий и смешение всего и вся. Никакая форма жизни не претерпевает столько трансформаций и не порождает столько всевозможных гибридов, как класс.
И когда ребром встаёт вопрос о том, кого классовая система (а значит, буржуазия) будет эксплуатировать, ей совершенно всё равно, кто им окажется. Она становится анти-иерархичной как самый ярый постмодернист, и как самый ревностный англиканский викарий она стремится охватить всех, кто появляется в поле видимости. Никто не останется в стороне. Там, где ожидается получение прибыли, нет ни чёрных, ни белых, ни мужчин, ни женщин, ни подростков, ни стариков. Предместья Чикаго, деревни на Суматре, города и сёла Украины - всё пойдёт в ход, всё будет перемолото этой мельницей в деньги. Методично и с безупречным равнодушием.
Товарная форма производства - вот кто величайший уравнитель, а не социализм. Ей всё равно, что будет товаром. Как и всё равно, кто будет потребителем.
Как раз против такого уравнивания был Маркс.
3
Секуляризованный еврей Маркс в основном следовал религиозной традиции евреев не делать предсказаний и не особенно вдавался в детали того, что нас ждёт. Он был убеждён в победе социализма, но он совсем немного рассказал о том, как и когда это произойдёт. Есть несколько причин такой сдержанности. И главная причина состоит в том, что будущего не существует. И поэтому формирование образов будущего - это изначальная ложь. Заниматься этим - всё равно, что считать, что будущее предопределено, будто оно лежит за туманной завесой, которую мы, вооружившись специальной оптикой, прозреваем.
Будущее неизбежно, но неизбежное - не обязательно желаемое. Смерть тоже неизбежна. Будущее может быть и предопределено, но нет веских причин считать, что оно принесёт улучшения. Неизбежное, как правило, малоприятно.
Предсказывать будущее не только бессмысленно, но и вредно. Такая мнимая "власть над будущим", когда ты будто бы о нём что-то знаешь, даёт ложное чувство безопасности. Это тактика защиты от настоящего, которое неизвестно как закончится, тактика защиты от его непредсказуемости и ненадёжности. Это попытка по-детски "спрятаться под одеялом" в придуманном будущем. Поскольку его не существует в реальности, оно будет защищено от ураганов истории как призрак.
Можно попытаться монополизировать будущее и тем самым пытаться доминировать в настоящем. Современные предсказатели будущего - это не какие-то косматые изгои рода человеческого, зловеще предсказывающие смерть капитализма. Нет, это эксперты, нанятые транснациональными корпорациями, чтобы они заглядывали во внутренности системы и убеждали тех, кто ей управляет, что их прибыли на ближайшие 10 лет в безопасности.
Но пророк - это не ясновидящий. Библейские пророки не предсказывали будущее. Скорее, они обличали жадность, продажность и стремление к власти в настоящем, предупреждая нас, что если мы не изменимся, то никакого будущего вообще может не быть. Маркс был пророком, не ясновидящим.
Истина в том, что и прошлое существует не больше, чем будущее, даже если нам кажется, что оно есть на самом деле.
4
Будущее привязано к прошлому не более, чем юность привязана к детству. Возможно, это будущее может быть как-то угадано в прошлом, но как юность не обязательно следует за детством, так и будущее не обязательно должно произойти. Ребёнок может умереть от лейкемии, например. Достаточно понимать, что при наличии того настоящего, которое мы имеем, не всякое будущее возможно. Будущее нам приоткрыто, оно не может быть открыто до конца. Но может произойти не всё что угодно. То, где я буду через 10 минут, зависит от того, где я сейчас. Какое-то будущее возможно, достижимо из имеющегося настоящего, но это не значит, что это будущее вырастает из него как цыплёнок из яйца. Какие-то яйца будут разбиты, какие-то сварят на пикник. Яйцо превращается в цыплёнка по закону природы, но природа не гарантирует наступление социализма вслед за капитализмом. Много разных потенциально возможных будущих заключено в нашем настоящем, и некоторые из них куда как непривлекательны.
Принципиальное неверие в предсказания будущего исключает, например, самоуспокаивающий и кое-кем называемый "эволюционным" взгляд на будущее как на настоящее, которого просто становится больше, оно просто имеет всё больше аспектов. Это такое всё время разрастающееся настоящее. Те, кто нами правит, хотели бы, чтобы мы видели наше будущее именно так. Как настоящее, которое становится всё лучше и комфортабельней. Всё больше опций. Неприятные сюрпризы постепенно сводятся к минимуму. Ни травм, ни катаклизмов. Постоянное развитие на основе того, что мы уже имеем.
Это называлось "конец истории", и ещё не так давно такой подход имел много адептов. Страшно сказать, ими были почти все. Но потом вдруг откуда-то на экранах телевизоров появились исламские фундаменталисты, и история мало-помалу, как мы теперь понимаем, началась снова, и всё докатилось до текущего состояния дел. И сейчас конец истории виден не многим.
Конец истории - это "теория аквариумной рыбки", это мечты о безопасной и однообразной жизни, за осуществление которых ты готов платить скукой и безразличием. Если ты смотришь на вопрос так, тебе даже в голову не придёт, что будущее не то что может быть хуже настоящего - оно может быть совершенно другим. Главная причина того, что финансовые рынки регулярно валятся как раз в том, что те, кто управляет ими, полагаются на модели, построенные на основании того, что мы имеем в настоящем.
Социализм - это, напротив, в определённом смысле решительный разрыв с настоящим. История должна быть остановлена и запущена заново. Старый мир должен быть разрушен. Это должно произойти не потому, что марксисты предпочитают реформам революции, будучи жаждущими крови зверями в человеческом обличии несовместимыми с какой бы то ни было умеренностью. Это должно произойти потому, что иначе болезнь не вылечить. Дело зашло слишком далеко.
Я пишу "история", но сам Маркс не жаловал этим титулом то, что уже произошло. Для него всё, что уже произошло - это "до-история", это всего лишь череда периодов насилия и эксплуатации, сменяющихся один за другим. Настоящим историческим актом будет разрыв с ней.
Социалист должен уметь внятно объяснить, как и благодаря чему это произойдёт. Однако, если говорить о новом общественном строе, то, если он действительно будет чем-то новым, мы весьма ограничены в наших представлениях о нём. Мы можем описывать будущее только в понятиях прошлого, и если наше будущее - это разрыв с прошлым, то описать его, пользуясь языком сегодняшним, совсем не просто. Это можно сделать только приблизительно, поскольку пока непонятно, во что выльется наличное настоящее. Как сам Маркс писал в "Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта", в социалистическом будущем "содержание неизбежно будет выходить за рамки формы".
5
Марксизм не подразумевает исключительно трагический взгляд на мир, поскольку финальный акт этой трагедии - коммунизм - весьма оптимистичен, но упускать из внимания всю тяжесть, напряжение, отчаяние, которые раз за разом сопровождают крах очередного "старого мира" - упускать это - значит не понимать всей сложности и глубины перелома, который должен произойти. Нарратив марксизма оптимистичен в смысле окончания истории борьбы классов, но путь этот полон горестей и потерь. Даже если вся эта история и закончится воплощением чаяний поколений угнетённых, то только за счёт того, что многие из них будут должны пройти через ад. Многие падут на этом пути и будут сброшены на обочину, безвестные и несостоявшиеся в этой жизни. И поскольку у нас нет возможности воскресить эти миллионы и миллионы павших, мы никогда не сможем воздать им должное. В этом смысле марксова теория истории весьма трагична.
И хотя как и личная трагедия, так и трагедия всего общества не обязательно означают отсутствие надежды, её бывает непросто разглядеть, когда ты свидетель таких перемен. В своей работе об уничтожении в Европе крестьянства как класса в период начального накопления капитала Аяз Ахмад пишет об этом так: "Во всём происходящем - ощущение катастрофы и невосполнимой потери. Здесь и неразрешимая моральная дилемма, когда невозможно целиком принять ни старое, ни новое. И понимание того, что в результате всех неизбежных изменений страдает тот, кто ещё совсем недавно был уважаемым членом общества. Он отбраковывается им. Он больше не нужен. Это и горькое осознание того, что вся история, все победы и поражения - это де-факто история производства и уничтожения материальных благ. И всё, что остаётся после такого осознания - это почти угасшая надежда, что когда-то, всё-таки, может и выйдет что-то из всей этой беспощадной истории". "Овцы стали пожирать людей" - так Томас Мор охарактеризовал ситуацию, созданную тогда скотопромышленниками: "Ваши овцы, обычно такие тихие, питающиеся так скудно, ныне, как говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, опустошают и разоряют поля, дома, города".
Обычный для Просвещения взгляд на историю как на органично развивающийся процесс, фазы которого перетекают одна в другую, образуя целое - то, что мы склонны называть прогрессом, Маркс не разделял. По Марксу всё отнюдь не так гладко: жестокость, разрушения, конфликты и разрывы сложившихся отношений - вот что такое прогресс. Как он писал в своей работе об Индии, прогресс - это отвратительное божество, которое пьёт нектар из чаши, сделанной из черепа убитого им.
6
Революции, если подразумевать под революцией не кратковременную процедуру смены формы правления, а исторический процесс, зреют долго и могут продолжаться веками, прежде чем достигнут своей цели. Однако сама эта процедура, если она действительно поддерживается большей частью общества, как правило, скоротечна и происходит без больших человеческих жертв.
И во время революции большевиков в 1917-м году было пролито на удивление мало крови. Например, в Москве захват ключевых точек прошёл фактически без единого выстрела. Для того, чтобы старая власть испарилась в воздухе, хватило легчайшего толчка - столь ошеломительна была поддержка народа. Когда спустя семьдесят лет советская система рухнула, то и при распаде страны, казалось бы, начинённой конфликтами, которые обусловлены самой суровой историей, - и тогда было пролито не многим больше крови, чем при её возникновении.
Да, это правда, что за победой большевиков последовала кровавая гражданская война. Но не правда, что это они её развязали. Это произошло потому, что новый социальный строй подвергся варварской атаке как с местного "правого фланга", так и со стороны стран Антанты. До тех самых пор, пока белые не были полностью разбиты, их поддерживали британские и французские войска.
В работах Айзека Дойчера весьма выразительно показана вся безнадёжность ситуации, в которой была предпринята первая попытка построения социализма. Это были наихудшие условия из возможных, без каких-либо преимуществ, которые может дать развитое международное разделение труда, в обстановке ужасающей материальной и культурной бедности народных масс. В условиях такой примитивности и грубости их быта, что это, казалось, едва допускало саму такую попытку.
О том же писал Герберт Уэллс, посетивший Россию сразу после революции, и который не увидел там никаких перспектив "построения светлого будущего". Свои записки он назвал "Россия во мгле". Он приводит забавный случай, как англичанин, который оказался в России по торговым делам, недоумевал, читая на стене одного московского дома намалёванную цитату из Маркса, гласившую, что религия - это опиум для народа. Какой смысл, вопрошал он, в этой пропаганде, если девять из десяти не умеют читать?
Ни жестокость, ни всеобщий хаос по Марксу для революции не обязательны. Восьмого ноября Россия не проснулась страной, где разом пропали все рыночные отношения, а вся собственность вдруг оказалась национализирована. Напротив, и рыночные отношения, и частная собственность существовали ещё довольно долго после того, как большевики захватили власть. Переход к новому строю происходил постепенно. Точно так же обстояло дело и с крестьянством. Крестьян не заставляли силой вступать в колхозы. Со временем все они перешли в колхозы сами.
7
Марксизм не сулит человеческого совершенства. Он не сулит также и избавления от труда. Маркс полагал, что какая-то работа, которую не хотел бы делать никто, останется и в обществе полного благоденствия. Адамово проклятие - "ты должен работать, чтобы жить" - не исчезнет.
Всё, что обещает марксизм - это то, что будут устранены противоречия, которые не дают истории развиваться так, как она должна, и так, как она в итоге будет развиваться. Свободно и во всём своём многообразии.
По Марксу коммунизм означает конец нужды и конец подневольного труда. Это даёт возможность людям развиваться духовно, культурно. Да, как мы видим, духовное развитие человека и развитие материальное не обязательно идут рука об руку. Материальное изобилие может убить духовное развитие - примеры творцов, которых уничтожили деньги, слишком многочисленны, чтобы их упоминать. И в то же время, ты не можешь стать кем бы то ни было, если ты голодаешь, если ты угнетён, если ты отстаёшь в развитии потому, что тебе некогда развиваться, потому что твоя жизнь состоит только лишь из рутины повседневности и тяжёлого труда.
Это именно нужда, бедность, а в конечном счёте, любая ограниченность ресурсов порождает при капитализме жестокость, страх, жадность, беспокойство, собственничество, страсть к доминированию, конкуренцию не на жизнь, а на смерть. Можно надеяться, что в условиях достатка, будучи избавленными от постоянного давления, люди смогут добиться большего в смысле человеческих качеств, чем они, в целом, могут похвастать сейчас.
Но мы не можем быть уверены в этом. Так, чтобы мы были совсем избавлены от этого давления - такого ещё никогда в истории не было. Это имел в виду Маркс, когда писал в Коммунистическом манифесте о том, что вся человеческая история была историей классовой борьбы.
Однако цели марксизма не только в достижении материального благополучия. Даже в условиях всеобщего достатка у нас найдётся предостаточно поводов, чтобы беспокоиться, проявлять агрессию или собственничество. Мы не будем неким алхимическим способом превращены в ангелов. Но некоторые коренные причины проблем будут устранены.
В этом смысле, можно сказать, что коммунистическое общество, в общем и целом, будет давать человеческих существ с более тонкой душевной организацией, чем та, что мы, в среднем, можем позволить себе сейчас. Но и при социализме люди по-прежнему могут ошибаться, могут конфликтовать друг с другом, а иногда они могут быть жестоки, злы и злонамеренны.
8
Бывший когда-то скандальным тезис Маркса о том, что любое правительство является агентом международного капитала, сегодня является бесспорным фактом как для либералов, так и для социалистов. Полная тождественность политики и процессов управления капиталом сегодня воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Это больше не скрывается, а совершенно свободно декларируется правительствами, представляющими интересы "национального бизнеса", который в силу глобализации просто больше не может быть национальным. И в то же самое время они заявляют о своей легитимности, о том, что они представляют народ.
Поэтому неудивительно, что главная тема в пропаганде современного капитализма - это бредни о том, что мы живём в "почти бесклассовом обществе", то есть о "среднем" классе, под чем в зависимости от экономического контекста может пониматься всё что угодно. Эта ложь - не просто фасад капитализма как системы, за которым скрываются неизбежные для неё социальное неравенство и бесправие большей части общества. Эта ложь в самой природе зверя, имя которому капиталистический способ производства.
Но эта ложь не способна скрыть разрыв по части богатств и, соответственно, власти у владельцев глобальных корпораций и у сотен миллионов людей, продающих им свою рабочую силу. "Демократичные" джинсы и кроссовки исполнительных директоров транснациональных компаний никого не должны вводить в заблуждение. Сегодня этот разрыв больше, чем когда бы то ни было в истории. Более миллиарда человек на Земле - голодает. Большинство мегаполисов в Южном полушарии - это по преимуществу зловонные трущобы, с антисанитарией и перенаселённостью. Обитатели этих трущоб составляют одну треть от городского населения планеты.
И при всём при этом марксизм не просто выступает против класса капиталистов. Ситуация несколько сложнее. Никто так не восхищается достижениями капиталистического способа производства, как Маркс.
9
Невозможно изменить мышление, не изменив своей деятельности. Одного образования здесь не хватит. Социальная жизнь задаёт границы мышления. Их невозможно преодолеть, не изменив основ материального существования. Мы не можем выйти за пределы некоторого образа мысли, просто начав думать иначе.
10
Маркс считал, что каждый человек уникален и глубоко сомневался в том, что личное существование может быть заключено в рамки каких-либо догматов. Ему некогда было развивать утопические концепции совершенного общества. Он с подозрением относился к каким бы то ни было идеям о всеобщем равенстве (он писал о социальном равенстве) и вовсе не мечтал об обществе безымянных существ в комбинезонах с номерами на спинах. Напротив, его мысли были об обществе людей с разными взглядами, с разными устремлениями. Он не учил, что люди - это всего лишь расходный материал истории. Социализм по Марксу - это не отказ от демократии, а её наиболее глубокая форма.
Его взгляды на окружающий нас мир, природу были сформированы знаниями, которые были получены к тому времени, когда он жил.
Он не ставил себе задачу написать учебник для рабочего класса, в котором был бы дан рецепт пролетарской революции.
Материальное производство не было для него фетишем. Напротив, при всей его важности, по Марксу не оно должно составлять суть нового общества. И если он уделял такое пристальное внимание экономике, то только для того, чтобы понять, как уничтожить её власть над людьми. Его материализм был полностью совместим с его моральными и духовными убеждениями.
На свете не было движения, которое бы более решительно и последовательно боролось за мир, против фашизма, против колониализма, за эмансипацию женщин, чем то, которому дал рождение он.
Его учение было и остаётся опасным для капиталистического мира. Более опасным, чем какое-либо другое. Потому-то о нём и столько лжи. Разве был в истории человечества хотя бы ещё один мыслитель, о котором бы нам столько лгало это наше "свободное общество"?