Кроатон Тали : другие произведения.

Чужие портреты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Моя истинная цель - это запечатлеть мгновение. И не важно, где этот миг запомнится: на листе бумаги или же у меня в памяти..." НЕ ЧИТАЙ ЭТО! Я о тебе беспокоюсь, читатель! Если ты уверен в своих силах и готов вытерпеть мужские потрахульки - валяй! Но если ты не "того" уклона... Не берись за эти почеркушки!
  "Май"
  
   "- Эй, я хочу нарисовать тебя!.."
  
   Мальчишка был нескладным и худеньким, с сеточкой сизых вен под молочной кожей и с острыми розовыми локтями и коленями, но дрожащий удивительной экзотической красотой своего детского лица. Его нельзя было спутать с девочкой, но, взглянув на него, в нем не сразу признаешь и пятнадцатилетнего парня. На немного пухлом лице лёгкими солнечными штрихами раскосые миндалины тёмно-янтарных, окроплённых синеватыми жилками у зрачка, глаз под сливочным оперением ресниц и блестящими светлыми полосами бровей, в мягком нечёсаном ворохе белёсых рвано стриженных волос. Вкупе с невысоким ростом он смотрелся ребёнком, в шуршащей новизной форме академии.
  
   Он был новеньким из четвёртого класса среднего звена в то время, когда я учился на втором курсе старшего звена. Не прошло и недели - я возжелал нарисовать его. Чуткий профиль, застывший в сладком ребячестве, когда мы виделись только в обеденной зале, и плавный анфас, порой мелькающий среди студиозов в коридорах. А также и желание подсмотреть, что же скрыто под хрустящей рубашкой, небрежно перетянутой платиновым атласным галстуком.
  
   И вид не разочаровал. Как художник, я - истинный ценитель красоты и искусства - был удовлетворён эфемерностью позолоченного образа мальчика. Человек же во мне требовал физической достоверности. Моей одной из самых специфических черт творческого характера было то, что я всегда желал человека, чьё лицо или тело были изображены на холсте. Членов семьи не рисовал из принципа. А так почти все мои близкие друзья или же просто знакомые опробовали моё нездоровое пересечение восхищения как эмоционального, так и физического.
  
   Этого мальчонку, что лежал на столе в художественном классе, раздвинув стройные ноги передо мной с выразительно торчащим и истекающим прозрачными каплями розовым членом, зовут Анри, он, как и я, француз. У него были узкие выгнутые с внутренней стороны бёдра с крепкими мышцами, которые чётко виднелись в плавающих по паркету и художественному классу солнечных лучах из окна. Анри ещё до поступления в нашу академию занимался бегом, но после травмы коленной чашечки спорт забросил. Удивительно, сколько много за такой короткий срок можно узнать о человеке. Люблю привилегии вице-президента академического Совета...
  
   - Я... ах... Жером, мне... ммм... - Анри закатил тёмные шафранные глаза и сконфуженно замычал, когда окрашенная в синий цвет прохладная и влажная кисть широким треном скользнула по всей длине возбуждённого органа, останавливаясь на поджатых яичках в светлом пушке. Мальчик дёрнулся, беззащитно сжимая между персиковыми губами затяжные громкие стоны и тряся головой, от чего неровные прядки взвеялись в воздух, открывая покрасневшие острые ушки. Совсем, как эльфёнок, такой же милый!..
  
   - Ты, что-то хочешь сказать мне, mon ami (1)?
  
   Анри, mon dieu (2), мой прекрасный карамельный бог. Изогнутый дугой в гибкой пояснице, со сжавшимися пальчиками на ногах, заходящийся в сладострастных стонах. Даже с вульгарной чёрной серьгой в хрящике правого уха на фоне светлых мазков ясной внешности, он не выглядел пошло или развратно. Маленький славненький эльф из старых сказок, именно тот принц, который носит корону из пряных лавровых листьев на светловолосой макушке...
  
   - Je ne peut pas (3)... нгх... не могу больше!.. Жером, s"il vous pla;t (4)... - Анри, мешая английскую речь с французской, сглатывал тихие вскрики, нежно сходящиеся с шёпотом просьб, пока кисть в моих пальцах неторопливо и играючи ласкала разрисованный член. Плоская мальчишеская грудь неровно вздымалась, под расстёгнутой наполовину накрахмаленной рубашкой прорисовывались напрягшиеся от холода и возбуждения небольшие розовые соски.
  
   - Сделай что-нибудь... Жером, прошу!.. - выдохнул Анри, когда я губами коснулся бедра в паховой области, а пальцами другой руки потянулся к румяному рту. Но, прежде чем просунуть их между припухшими губами, остановился, ткнувшись в пупок и вдохнув чистый аромат чужого тела. Чувствуя, как судорожно и нетерпеливо трётся пахом о мою грудь мальчишка, на выдохе глухо прошептал:
  
   - Как пожелаешь, мой Анри.
  
   Накрывая своим ртом небольшой член, я глядел прямо в раскрасневшееся лицо Анри. Порой он ловил мой неотрывный ироничный взгляд, пока я медлительно поглаживал горячую гладкую головку языком и кончиком размазывал вязкие капельки смазки, но Анри тут же отворачивался, как бы стыдясь происходящего. Мальчик исступлённо дёргался на столе, врезаясь ногтями в мои плечи, скрещивая лодыжки на шее, и влажно всхлипывал, когда я брал его напрягшуюся плоть целиком до упора, расслабляя мышцы мягкого горла, а пальцами ласкал его мокрый язык во рту.
  
   Когда я вынул чуть солоноватый член, которым был совсем недавно сильно увлечён, Анри уже тяжело навзрыд вздыхал и притупленно смотрел на меня большими канареечными глазами, полными слёз.
  
   - Почему... ты остановился, Жером?.. - у Анри была сбивчивая речь с плавным акцентом и всегда мурлыкающая буква "р", буквально вводящая меня в состояние экстаза, поэтому, услышав его томное и боязливое "Жером", я просто не смог удержать стона благоговения. Наклонившись к его лицу, я пылающей ладонью коснулся линии челюсти, пальцами потеребил влажные волосы у виска и лишь после невесомо припал к трясущимся персиковым губам. Я не углублял поцелуй, стараясь поймать это редкое витающее в опустошённом животе чувство трепета (вот оно ощущение бабочек в животе!..) - просто слабо прижался к дрогнувшим губам, пока погожий пушок мягких ресниц не скрыл от меня янтарь затуманенных глаз. И я просто не мог не скользнуть по детскому лицу поцелуями, сбивчиво шепча: "Mon petit (5)...".
  
   Милый, милый!.. Очень милый эльф-принц, несмело пригласивший меня к своим спрятанным в листьях молодой сливы покоям, чтобы я, пленник его красоты, узнал, каков он на вкус...
  
   Когда Анри в ответ положил свои крохотные ладошки на мою разгорячённую шею и, обхватывая тонкими ногами за поясницу, потёрся поджарыми ягодицами о выступающий бугорок на моих брюках, тугая пружина возбуждения в животе болезненно заныла от волнующего нетерпения. Внизу было непереносимо жарко и влажно, а железная ширинка больно врезалась в налившийся кровью орган, заставляя меня почти рефлекторно сводить колени вместе.
  
   Анри зажмурился и смешно фыркнул, когда почувствовал мои невесомые прикосновения к его впалому дрожащему животу, но тут же замер, ощутив ладонь на мошонке и как-то совсем по-собачьи завыл, когда я, сунув совсем недавно обсосанные им самим пальцы себе в рот, прошёлся по ложбинке и приставил их к сжатому отверстию. Я ещё не проникал в него, смотря, как мальчишка с солнечной внешностью вздрагивал от каждого резкого движения моей руки у трясущейся уже влажной дырочки и закатывал глаза, стоило мне только чуть-чуть протолкнуть фалангу глубже. Анри уже хотел сам насадиться на пальцы, но то, что я взял его руку и окунул её в выдавленные на дощечку пятна цветного масла, заставило его недоумённо на меня глянуть и задохнуться после того, как я подвёл его же собственную руку к анусу.
  
   - Жером, что ты... Non, ne pas... (6) - палец толкнулся глубже - удивлённый вскрик потонул в лёгком столкновение наших губ, и ещё больше: распахнутые канареечные глаза, поалевшее лицо, запрокинутая голова, судорожно дёргающийся невыразительный кадык и надрывные всхлипы-стоны.
  
   - Поласкай себя для меня, - шепнул я сбивчиво, пока несмелые пальчики разминали своего хозяина, неуверенно, робко, стеснённые тем, что за их действиями так пристально следят. - Ты ведь уже был с мужчинами, Анри?
  
   Светлая макушка дёргается в подобие кивка и снова слабый хрип, и изогнутая дугой спина, и приподнятые бёдра. Улыбаюсь сам себе, следя за дёрнувшимся членом мальчика, и, не глядя, дёргаю за свой ремень, стягиваю брюки к коленям вместе с бельём. Анри на секунду замирает лишь для того, чтобы посмотреть вниз, где я сжимаю свой орган, и он, так и не прекративший растягивать себя и перепачканный синим, жёлтым, зелёным... Лепет на французском и восторженный шафрановый взгляд, прикованный к раскрашенному в весенние краски разврату между наших ног.
  
   - Жером, Жером... - рука с мокрыми и заляпанными в краске пальцами перемещается ко мне на спину, а щиколотки скрепляются на пояснице, и чувствуется, как головка упирается в расширенное и скользкое отверстие. Опираясь руками по разные стороны от плеч Анри, я немного толкаюсь вперёд, видя, как с гортанным урчанием мальчонка принимает меня всего, чуть теребя складки моей испачканной маслом рубашки.
  
   Анри двигается мне навстречу, с открытым в безмолвном стоне ртом и раскрытыми глазами, притягивая меня ногами ещё теснее. Внутрь, где уже и глубже... и так горячо...
  
   - Аааа!.. - Анри всё же срывается на громкий крик. Затопил художественный класс своим радостным воплем, когда чужой член упёрся в уплотнение в жарком проходе, и всё плывёт перед глазами... И ощущения сводятся лишь к плавным, поначалу размеренным, но после торопливым движениям. И все прелюдии забыты под натиском близкой, ни с чем несравнимой блаженной агонией секса. А главное - не отпускать застывшего в оргазме взгляда, чей янтарь потопил чёрный расширенный зрачок, и губы, с которых шёпот и крик я сцеловывал, глотал как свои...
  
   - Жерооом!.. - долгий выкрик и белёсые капли на животе, когда мне осталось совсем маленько до конца. Но Анри продолжает меня упорно сжимать в себе, как-то отчаянно вцепившись в мою шею и подаваясь назад, ко мне, ближе... Ждёт и самоотверженно добивается моей разрядки, когда я с хрипом опускаю голову на его плечо, лишь на мгновенье улавливая над ухом довольное сопение, пропадаю, растворяюсь в хлипком, близком и палящем теле...
  
   - Henri (7)...
  
   ***
  
   Мой май. Весна закончилась мягко, неспешно, и удивительно ярко, и необузданно, и так солнечно, что всяко противоречит хмурому Лондону. И сладкий эльф-принц, раскинувшийся на простынях, застенчиво улыбался, прячась за опадающими с гибких ветвей цветками сливы и ворохом мягких кремовых волос...
  
   "... denn jedesmal, verliebe ich mich heillos... (8)"
  ______________________________________________
  (1) "Mon ami" - "Мой друг" (фр.)
  (2) "Mon dieu" - "Мой бог" (фр.)
  (3) "Je ne peut pas" - "Я не могу" (фр.)
  (4) "S"il vous pla;t" - "Пожалуйста" (фр.)
  (5) "Mon petit" - "Мой малыш" (фр.)
  (6) "Non, ne pas" - "Нет, не надо" (фр.)
  (7) "Henri" - "Анри" (фр.)
  (8) "... denn jedesmal, verliebe ich mich heillos... " - "... И всякий раз влюбляюсь безнадёжно..." (нем.)
  
   "Ноябрь"
  
   Как-то раз в библиотеке я увидел одного юношу. Теперь каждый раз, вдыхая запах мела и старых бумаг в забитом книгами помещении, я с трепетом и волнением вспоминал его. Обладающий блеклой строгой внешностью, он со своей болезненно-белой кожей напоминал фантом, снующий меж стеллажей, и лишь его редкие жаркие взгляды на бесстрастном лице иногда в коридоре не дают мне усомниться в истине произошедшего тогда.
  
   Он был высок, тонок, обладал той редчайшей прозрачной красотой и имел поистине прекрасные чуткие руки. "Птичьи кости" (так называла их моя мать) - признак аристократизма... Когда острые пальцы шествовали по хлёстким переплётам в поиске подходящей книги, меня пробирала знобкая дрожь - так нестерпимо хотелось запечатлеть их на листке бумаги.
  
   Он всегда выбирал небольшие, очень старые и редкие книги на тему психологии. Присаживался за стол в самом дальнем затенённом углу мрачной залы и затихал, бездвижно и бесстрастно. Его зовут Эрик, он родом из Уэльса, откуда-то из его северных городов. У него были чёрные куцые волосы с длинной чёлкой и кошачьи светло-серые, почти прозрачные глаза за ворохом чернильных загнутых к бровям ресниц, а так же необычно выразительный, контрастирующий с кручиной внешности, алый жёсткий рот.
  
   Откидываясь на спинку стула, Эрик часто водил длинными пальцами по заострённому подбородку, иногда вскользь касаясь губ, но никогда не отвлекаясь от книги, что лежала у него на коленях. Мне приходилось садиться близ его стола, чтобы с придыханием наблюдать, как опускаются смоляные ресницы и как обнажается белая полоска шеи между границей волос и воротом пиджака, когда он опускал голову ниже, увлечённый книгой.
  
   Но однажды Эрик, ведомый каким-то чувством, поднял серый взгляд и наткнулся прямо на меня, задрожавшего от смущения. Он, с удивлённо ширившимися зрачками, пытался понять, что же его так обеспокоило в моём оценивающем жадном до мелочей взгляде.
  
   Тогда я понял, чем именно Эрик меня поразил, заставляя дыхание сворачивать в жаркий ком в пересохшем горле. Своей, несомненно, интеллектуальной, пронизанной книжной затхлостью красотой. Это умственное очарование хотелось скинуть, сорвать с холёного, почти лишённого мимики лица, оставить один на один с жарким гложущим желанием, заставить вскрикивать, умолять, извиваться в путах чёрного шёлка... и нарисовать его! Таким распутным и ****ским, в складках влажных простыней и не похожим на себя в учебные будни.
  
   Словно прочитав мои мысли, Эрик чуть отклонил голову назад, к плечу, демонстративно оголяя полупрозрачную шею с дрогнувшим при его вздохе кадыком, и, не задевая её, волнующим близким касанием проходя по алебастровой коже, пальцем зацепил немного длинноватую прядку смоляных волос на затылке, потянул. Вздохнул ещё раз, глубже, от чего заходили рёбра под плотно прилегавшим пиджаком, и приоткрыл тёмно-алый рот, где между белыми рядами зубов показался манящий розовый язычок, проскользнувший по внутренней стороне верхней губы. Зазывное приглашение.
  
   Каждый из нас остался в библиотеке до сумерек. Библиотекарем работал мой один хороший знакомый, которого не пришлось долго упрашивать отдать мне ключи с обещанием вернуть их наследующее утро. Эрик же, не отрываясь, дочитывал книгу и посмотрел на меня только после её окончания на изумление безмятежным светлым взглядом. Тогда он саркастически ухмыльнулся:
  
   - Мне начать раздеваться или всё-таки ты меня сначала нарисуешь?
  
   Это ничуть не смутило. Я давно знаменит в академии своей неповторимой манерой... ммм... письма (о, как пошло это прозвучало!..). Умение совмещать искусство и секс... Такими были и Микеланджело, и Иоганн Иоахим Винкельман (1), и Оскар Уайльд, и много ещё кто, те чьё восхищение людской красотой неотрывно вязалось с постельными утехами. Ведь умение подарить удовольствие путём тела во все времена слыло искусством.
  
   А Эрик всё-таки разделся. В душной книжной зале, сидел голой задницей на полу под подоконником, с утянутыми галстуком предплечьями над головой и закрепленными за оконную ручку, в одних носках. Он прятал в сгибе локтя порозовевшее лицо, а полувставший, завалившийся набок член - за подтянутыми к груди коленями, пока я торопливо зарисовывал его дрожащую фигуру.
  
   Штрих, штрих и ещё один взгляд на его скорченное будто в судороге тело. В какую-то секунду я откладываю карандаш и блокнот и опускаюсь на колени перед Эриком, хватая его за зашеину и поворачивая к себе лицом. Он сипло дышит, почти всхлипывает, смотря на меня дикими сумасшедшими глазами.
  
   - Жером, больно... - хрипящим и высоким шёпотом говорит Эрик, взахлёб сглатывая воздух, словно пытается надышаться им в последний раз. Он жмурится, прерывисто вздыхает, пытается как-то отодвинуться, упираясь спиной в стену, а в глазах, алчно и голодно, тысячи и тысячи просьб, молитв, слов...
  
   "Не останавливайся".
  
   - Чего ты хочешь, Эрик? Скажи! - и пальцы с силой вплетаются в волосы на затылке, дёргают выше, ближе к моему лицу. Он конфузится и краснеет. Интересно так, мерклый румянец на тонкой переносице и вспотевших прозрачных висках, там, где подрагивает жилка в такт частившей сердечной мышце. Быстро облизывает губы, не так эротично как было до этого: жадно, неуверенно, лишь смочить, чтобы была возможность говорить.
  
   - Я... - замолкает, когда его серые глаза натыкаются на мой рот, жмурится и продолжает немного тверже, - поцелуй меня... пожалуйста...
  
   Раскрытые навстречу алые губы, которые по форме напоминают остроконечные берёзовые листочки. Он целовал, словно пил: глубоко, без передыху, с упоением жаждущего; долго и бессовестно. Острый гибкий язык его был изощрён в поцелуях; интеллектуальный и холодный в быту, Эрик был пылок и верен в любви...
  
   Как затронули его тонкие скулы краски или же блеск в серых повлажневших глазах - всё это, спрятанное от чужих и незнакомых, выражается сейчас, со мной, и многими другими его любовниками. Лишь те, кто могут затронуть в глубине его тёмной порочной души тайные струны, заставляют его трепетать от экстаза.
  
   - Жером, Жером... - подуревший шёпот в, казалось, пурпурной полутьме библиотеки - этот цвет ей подарило, витающее в затхлой атмосфере, человеческое наслаждение. Осязаемая эстетическая составляющая секса, и то, что наш Падре назвал бы грехом, я нареку прекрасным и неизменным, ведь видеть Красоту и желать её одно из самых прекрасных, что есть на Земле.
  
   Эрик шевельнулся. Его кисти напряглись, а пальцы нелепо растопырились, сгибы локтей странно побелели, мне казалось, что проведи я ногтём по натянутой коже, распорю её, и она раскроется подобно багровому бутону розы на свежевыпавшем снегу.
  
   - Тебе больно?
  
   - Мм... совсем... совсем немного.
  
   - Хочешь, чтобы я ослабил галстук?
  
   - Д-да...
  
   - А ты знаешь, что истинное удовольствие познаётся через боль? - мои руки скользнули по впалым бокам до плеч, некрепко помяли их, а после с силой надавили и дёрнули вниз. Послышался треск и скрип ткани. Эрик удивлённо распахнул глаза и безобразно широко раскрыл рот, но вместе крика он издал отвратительный болезненный хрип. Его ноги резко дёрнулись и стали загибаться в разные стороны, так ему было больно.
  
   - Тшш... - я укачивал его, как ребёнка, пока он в конвульсиях неглубоко, с сипом вдыхал воздух. Когда Эрик затих, я, забывшийся на время в своей извращённой заботе, поднял его заплаканное лицо к себе. Юноша долго смотрел на меня, что-то пытаясь уличить в моих глазах, и лишь когда он на мгновение прикрыл влажные веки, я твёрдым и по-матерински целомудренным поцелуем коснулся его высокого лба. Испытывать нежность к человеку, которому совсем недавно причинил боль естественно, хоть и парадоксально.
  
   - Ах... - поражённый выдох, и я лживыми неуверенными прикосновениями снова располагаю это юное тело к себе, заставляю его опять мне отдаться, ведь "тот, кто дарит ласку, не может быть грубым"...
  
   Мои ладони остановились на пояснице, медленно двинулись дальше, вниз, сжали крепкие молодые ягодицы. Эрик приподнялся, прогнулся в спине, член его робко дёрнулся, мошонка поджалась.Как легко втереть доверие сквозь эту незагорелую кожу и заставить снова и снова без оглядки любить. Лишь от волнения Эрик трясся точно испуганный птенец.Иногда тактильные прелюдии, могут довести до предоргазменного состояния, если партнёр находится в хороших руках...
  
   Наклонился к белой хлипкой шее, проводя носом по взмокшей коже. И губами прихватил выпирающую косточку ключицы, ощущая всем телом как грудь Эрика быстро, рывками, вздымается. Пальцами надавил на складчатое кольцо мышц - чужое дыхание под губами сбилось.
  
   - Ох, Жером... Боже!..
  
   Мягкие стенки ануса под давлением раздвигаются - прикусывает губу. Начинаются неспешные движения рукой - приоткрывает рот, но не издает ни звука - он пока держится. Но стоит только протолкнуть пальцы глубже, скользнуть внутрь, и Эрик припадает к моему плечу, начинает постанывать сквозь сжатые зубы.
  
   - Эрик, прекрасный мой Эрик...
  
   Юноша невнятно бурчит мне что-то в шею, и я чувствую, как из его рта проливается на мою сорочку горячая слюна, он уже на пределе. Остались секунды и Эрик, сжавшийся в клубок вокруг меня, содрогнётся в оргазме, поэтому я остановился и одним движением распустил на посиневших запястьях галстук. Точно, сдерживавшийся до последнего зверь, он накинулся на мои брюки и, не расстегнув до конца ремень, опустил их вниз. Я ошеломлённый - ведь мне предстало видеть как в мгновение тлеющий уголёк, жаждущий ласки, распалился и стал ревущим алым пламенем - наблюдал как, наклонившись, Эрик попытался целиком заглотить мой вставший орган. Он заторопился и, подавившись, закашлялся.
  
   - Не торопись, хороший мой, - я погладил его по чёрной макушке, когда юноша вновь приник к моему члену и словно примериваясь, коснулся его вытянутыми в трубочку губами. Лицо у него и вовсе раскраснелось, но взгляд мой следил лишь за распухшим пурпурным ртом, как тот скользил туда-обратно, и меня пробирало дрожью, я с трудом вдыхал и выдыхал, а живот затрясся в напряжение.
  
   - Ну всё, прекрати...
  
   Он с хлюпом вынул мой побагровевший член и довольно причмокнул.
  
   - А сейчас, - я заправил тёмную прядку за ухо, ту самую, которую Эрик дёрнул, заметив меня в первый раз, - я предоставляю право на действия тебе.
  
   Юноша задрожал в нетерпении, но кивнул и, робко глянув мне в лицо, надавил на плечи, заставляя присесть. Когда я опустился на холодные плиты пола, то невольно поморщился, было неприятно, но отчего-то волнующе, и тогда я лёг полностью. Эрик, уже раскрепостившийся, оседлал меня и, взяв во влажную ладонь мой орган, стал медленно на него опускаться.
  
   Головку сжало тугое кольцо - Эрик, нахмурив брови, упёрся в пол руками - и тут же оно двинулось вдоль по стволу, когда с хлопком юноша присел на мои бёдра. Он тяжело дышал, и стал выглядеть ещё больше худым, чем прежде: у него сильнее проявились ребра, и стало видно, какой у него впалый живот. Я протянул руку (в темноте она показалась посиневшей, как у трупа) и нежно провёл пальцами по груди с тёмными сосками, тогда Эрик взглянул на меня, улыбнулся и двинулся - сначала чуть вперёд, затем назад, а после начал приподниматься, раздались характерные хлюпающие звуки.
  
   Для меня же мир разрезали на ровные доли острые и быстрые стоны из красных уст. Эрик, позабывшийся в своём наслаждении, разгорячённый и ласковый, заставлял меня млеть от жара внутри себя, невероятного ощущения тяжести его тела, от того, как с каждым движением бёдер он стискивает меня.
  
   Сжимать его белую кожу и помнить, что нажми едва сильнее и на ней останутся синяки, но бесконтрольный рывок - и вот он повален навзничь, и в ушах лишь смешанные чужие вздохи и собственный хрип через зубы. И уже не останавливаюсь, когда живот обжигает склизкая влага и его сорвавшийся голос дребезжит в глотке, только не сейчас...
  
   ***
  
   Ноябрь стал для меня памятным месяцем. Как и сухость книжных страниц, их шершавость, упругость кожаных обложек, и темень библиотеки вечером. Когда хочется утонуть в сумерках и снова ощутить под пальцами белую скользкую кожу и лицо, смотрящее без осуждений и с восхищением...
  
   "Auia multuma mavi" (2)
  ______________________________________________
  (1) Иоганн Иоахим Винкельман (1717-1768) - немецкий искусствовед, родоначальник современных представлений об античных временах и ярый воспеватель греческой и римской культурной возвышенности, а так же традиционной греческой "красоты мужского тела". Известен своим знаменитым эссе "Размышления о подражании работам мастеров античной Греции в живописи и скульптуре".
  (2) "Auia multuma mavi" - "Ибо много любил" (лат.)
  
   "Август"
  
   Я всегда считал себя законченным эстетическим гедонистом. Просто не мог без содрогания смотреть на красивого человека - меня охватывала дрожь, требующая в секунду уличить образ на клочке бумаги, возможно, завалявшегося в кармане. Поэтому каждый раз я носил с собой небольшой блокнот с воткнутым в боковую спираль карандашом.
  
   В этом мини-альбоме изображены десятки людей и лишь один из них обладал изуродованной внешностью. Но я содрогался всем телом, стоило мне услышать его тихий насмешливый голос или увидеть удивительно добрые глаза...
  
   Случившийся несколько лет назад пожар в поместье семьи Рупперт оставил Александру сильные ожоги. Сквозь медные волосы теперь виднелась лишь нечёткая мягкая половинка бледно-розовых губ и блестящие глаза. Я всегда неприятно удивлялся - неужели такую огромную цену, как жизнь родных, нужно заплатить, чтобы получить хоть толику той невообразимой мудрости, что всегда сквозит в глазах Александра?..
  
   Я хорошо его знал, но никогда он не подпускал к себе ближе, чем мне хотелось бы, смотря на меня терпеливо и снисходительно, как на любимое расшалившееся дитя. И я обижался на Алекса за такое отношение. А он притягивал меня к себе за плечи и говорил, что я очень мил. Тогда у меня появлялась тлеющая надежда, и я обращал взгляд на его лицо, зная, что уже пропал в этом бесконечном синем водовороте. Наверное, это была настоящая любовь.
  
   Первый раз, когда я коснулся его обветренных губ, искренне лелеющий эту горячую мечту в своих позорных снах, Александр просто стоял и с жалостью смотрел на меня из-под рыжих ресниц. Напряжённые руки его петлями свисали вдоль тела, и мне на мгновение показалось, что я противен ему. Он не верил в мою симпатию. Алекс был параноиком и наверняка им остался. Он до нервного тика убеждён, что его с такими страшными шрамами никто не полюбит. "Убогий и никому не нужный..." говорил Алекс, улыбаясь и прищурив глаза. Говорил весело, нервно, но все знали, что для него это теперь как кредо... Я же считал его совершенным несовершенством. Красиво, пафосно, тривиально, но на тот момент он был для меня как монумент безукоризненной идеальности.
  
   В конце августа президент студсовета дал указ о проверке ближайших академических садов и оранжерей, так как до начала учебного года оставалось меньше месяца. И в помощники он назначил мне Александра, который плутовски улыбался, встречая меня у пожарного выхода. Он был одет очень плотно, предплечья его были обтянуты рукавами, а на ногах крепкие закрытые сандалии, изувеченные кисти рук были сунуты в узкие карманы джинсов.
  
   Тем жарким утром до оранжереи мы дошли в согласном молчании под палящим солнцем и в пропитанном пылью воздухе, где висела утомлённая горячим летом истома предстоящей осени.
  
   Александр шёл чуть позади, мягко вышагивал, и сухая земля хрустела под его ногами. Я часто оборачивался, и он, встречая мой взгляд, чуть щурился и улыбался мне. На солнце волосы его казались золотисто-рыжими, хотя я точно знал, что на самом деле они очень темны.
  
   Подойдя к теплице, я вновь оглянулся. Алекс стоял у меня за спиной, не так близко, чтобы можно было к нему прикоснуться, но я заметил, как он собрал кулаки в карманах и как побелели его напряжённые губы. Он отчего-то нервничал.
  
   Ох, если бы я знал, если бы я только знал!..
  
   Я толкнул стеклянные двери, те поддались и со скрежетом распахнулись. Нас встретил мир высушенных цветов, на каменном полу шуршали изжелта-зеленые листья, а воздух был тяжёлым и будто бы литым. То лето выдалось сухим, растения помирали даже в оранжереях, но кое-где в увитых белёсым плющом кашпо проглядывались тюльпаны.
  
   - Да уж, работёнка на весь день, - вздохнул Алекс и прочертил носком сандалии дугу по полу. На самом деле нам достаточно было вымести опавшую листву и протереть столы, всё остальное забота нашего садовника.
  
   Я прошёл вглубь, за стол, и огляделся. В углу была рассыпана земля, да и только.
  
   - Не так уж и много.
  
   Он поднял на меня глаза, и я вновь заметил его взволнованность. Обойдя стол, я остановился рядом с ним. Меж ресниц узкие щёлочки его глаз казались почти чёрными, а на переносице у него рыжели веснушки - они появлялись только летом. Потянув руку, я коснулся его щеки. Казалось, Александр хотел отпрянуть, но что-то остановило его, поэтому он позволил мне отвести пряди от лица. Под ними кожа бугрилась и была розовой и блестящей, но я, не мешкая, провёл по шрамам пальцами.
  
   - Что с тобой сегодня? - другой рукой я обвёл его выцветшие брови и опустил её на плечо. Оно дрогнуло под моей ладонью и вдруг ощутимо затряслось. Александр вдохнул, ноздри его затрепетали.
  
   - Я... - он сглотнул и повёл головой, будто застёгнутый воротник его душил, - я уезжаю в Штудгард.
  
   - Как? - моё дыхание прервалось. На секунду мне почудилось, что Алекс всего лишь призрак моего воображения, его лицо поплыло у меня перед глазами и тогда я сжал его плечо сильнее, чтобы убедиться в обратном. - И... и надолго?
  
   Александр глядел точно на меня, и я видел, как тряслись под тонкими веками глазные яблоки, так он был напряжён. Он сжал мою руку на своей щеке и припал к запястью ртом. Его руки были сухими, как и губы на моей коже, но от них по телу разом разошлась дрожь и я почти неслышно вздохнул.
  
   - Я не вернусь, Жером.
  
   Алекс больше не льнул к моей ладони, но продолжал её держать, всё также склонив голову. Я же похолодел и замер. Мне внезапно сделалось дурно, и я почувствовал болезненную пульсацию в затылке, меня замутило.
  
   Новость об отъезде Александра выбила из колеи, я не мог усвоить его слова, но ясно слышал их в своей голове.
  
   - Вот как?..
  
   - Мне предложили обучение в университете, - словно оправдываясь, начал он, - поэтому... поэтому позволь мне сделать кое-что напоследок...
  
   Я удивлённо вскинулся. И прежде чем смог догадаться, о чём это Алекс, он привлек меня к своей груди и поцеловал.
  
   Я уже говорил, что его губы сухие, но никогда они, потрескавшиеся и нездоровые, не сминали с таким напором. Меня затрясло - хорошо мне было или плохо, тот момент я до сих пор вспоминаю с трудом, - я силился поверить, что вот он, тот самый Александр, мой возлюбленный друг, сейчас именно он рвал мои губы, он взбудоражено дышал мне в лицо. Я слишком долго этого желал.
  
   Это был наш первый "настоящий" поцелуй. Он был с языком, вязким и жёстким, наши зубы постоянно сталкивались. И когда я почувствовал во рту привкус крови, я не сразу понял, что кровь не моя.
  
   Алекс отстранился, на губах у него выступила сукровица. Он вытер пальцами мне рот, и я успел заметить остатки крови на них, прежде чем он сжал руку. Тогда я понял, что если сейчас отпущу его, не спровоцирую, то буду жалеть об этом до конца жизни. Пусть я и покажусь вам эгоистом...
  
   - Только ли этого ты хочешь? - прохрипел я. Александр посмотрел на меня, он не сразу понял, что я ему предлагал. - Я могу дать тебе намного больше. Тебе стоит только попросить.
  
   Взгляд Алекса заметался. Мой Бог Красоты стал нервным робким мальчишкой и видимая лишь моему глазу корона над его головой поблёкла. Но внезапно в его мыслях что-то поменялось, он опустил глаза и ухмыльнулся. Эта усмешка совершенно не соответствовала ему, поэтому я растерялся, когда он толкнул меня в грудь и я упёрся поясницей в столешницу. Под руками зашелестела листва.
  
   - Ты сам об этом попросил, - сейчас Алекс, направляющийся на меня, превратился в рыжую вихрастую птицу. Он шёл медленно, но немного прерывисто, словно одежда сковала его не хуже стали, обёрнутой вокруг тела. Лицо его хищно оскалилось, он бережно схватил мою шею и огладил затылок.
  
   От поглаживаний сердце моё затрепыхалось, ласка у границы волос всегда была для меня сродни пыткам. Алекс приблизился ко мне. И несмотря на всю его резкость и временную остроконечность глаза его оставались добрыми, светящимися, даже когда он резко вздёрнул меня на стол, подхватив под коленями.
  
   Александр не спешил ко мне прикасаться, руки его на моих ногах не двигались, пока смотрел он прямо на меня. Не знаю, что он увидел, но он изменился в лице, расслабился, и чужие пальцы с силой прошлись по бёдрам и забрались под футболку. Влажные ладони сминали липкую кожу на спине, и та будто облитая кипятком горела, как и моя плоть, зажатая между нами.
  
   Я тянулся к нему, старался потереться об него пахом, но Алекс пресекал все мои попытки обнять его, сжав и вдавив мои руки в стол. Тогда-то он и поцеловал меня снова. Сцепив наши губы, словно в борьбе, он с каждым порывом становился нежнее, мягче, осторожно проникая вглубь языком, посасывая мой собственный, и закончил, чмокнув в подбородок.
  
   Я фыркнул. И улыбнулся, когда понял, что он точно так же улыбается, вжавшись лбом в моё плечо. Он что-то шептал жарко и торопливо, мусолил мою футболку и не решался её стянуть.
  
   - ... это будто наваждение. Уже который день думаю о тебе. Даже снился мне, как сейчас только... только не так. Ты на самом деле такой маленький и худой, хе-хе!.. - говорил и говорил Алекс, продолжая мять мои бока.
  
   - Успокойся, Алек... Ах!.. - вскрикнул я, когда Александр, опустив голову, прихватил зубами мой сосок через ткань. Он глядел мне в глаза, точно выжидая, и сжал зубы чуть крепче. Стало больнее, и я чувствовал, как сосок набух, а член в брюках в ответ дёрнулся. Я заёрзал.
  
   Александр прошёлся пальцами по груди, скользнул к шее. Футболка задралась вверх, и в секунду содрав её, он прижался губами к плечу. Жаркий воздух опалил вспотевшую спину, когда Алекс уложил меня на стол, и под моим телом захрустели опавшие цветки. Я вдруг вспомнил, что мы до сих пор в оранжерее и, что сюда в любой момент может заявиться зампрезидента, проверить, как проходит уборка. Меня тряхануло, и Александр в замешательстве посмотрел на меня:
  
   - Я что-то делаю не так?
  
   - Нет-нет, - я, тяжело дыша, потрепал его рыжие вихры, понимая, что ощущение опасности мне нравится. Внутри разрастался комок, он дрожал точно стянутый в узел, и был чувствителен также, как и мой член, к которому прикасался Алекс. Я слышал, что стоило нам потереться друг о друга, он еле слышно постанывал.
  
   Чужие руки подрагивали, когда торопливо расстегивали ремень и ширинку, но касались через бельё очень уверенно.
  
   - Сожми... сожми его сильнее, - с хрипом стонал я.
  
   Алекс послушался. Не сразу, сначала он замер и лишь после ожидания и моих нетерпеливых стенаний, он решился просунуть руку под трусы и сжать плоть в кулаке. Александр держал его, точно тот был из хрусталя и чуть не так поведи он пальцами, не здесь стисни, член должен был расколоться.
  
   Я засмеялся, стоило ему уткнуться носом мне в живот и поцеловать в пупок. Он дышал тяжело, как загнанная лошадь, медленно поглаживая меня и иногда защипывая волоски в паху. Я наслаждался до тех пор, пока его палец не скользнул от мошонки к моему сжавшемуся анусу. Ох, и давно же у меня не было подобного секса, раз я так зажался.
  
   Алекс, будто играясь, обводил подрагивающую дырочку, чуть проникал вглубь. Но вдруг так же резко убрал руку и, задрав мои ноги к верху, припал к ложбинке между ягодиц, старательно двигая языком и тараня зажатые мышцы, которые - я чувствовал, о mon Dieu, как же я чувствовал! - раскрывались под его напором.
  
   - Оооо!.. Mon bon! Oh, un peu plus, plus!.. (1)
  
   Александр лизнул мошонку, и я почувствовал, как она, словно уменьшаясь, поджалась, втягиваясь, и тогда же мне на живот выплеснулось вязкое и горячее. Капли потекли по рёбрам, Алекс собирал их пальцами, губами, прижимаясь ко мне теснее.
  
   - Про... прости, я скоро... - задыхаясь, говорил я, на что Алекс только мотал головой, он, как и я понимал, что на большее меня попросту не хватит, что жара и перевозбуждение сделали своё - кончить во второй раз будет очень тяжело. - Дай тогда помогу хотя бы...
  
   Я вытер вспотевший лоб, и присел на столе. Александр нетерпеливо расправлялся с ремнём, исподлобья поглядывая на меня, точно я могу передумать и, встрепенувшись, выскочить из оранжереи, оставив его одного. Он спустил брюки вместе с бельём и взял налитой тяжёлый член в руку. Я видел, как он мягко пружинил, как скользила тонкая кожица вслед за пальцами и как капала белёсая смазка с самого его кончика. Я облизнулся. Какой он должен быть горячий и упругий, и тут же пожалел, что повторно возбудиться не смогу, а если и смогу, то с трудом. Но я хотел. Хотел его внутри себя, и, беря в ладонь свой мягкий член, принялся его ласкать.
  
   Алекс смотрел. Глубоко и сипло дыша, смотрел точно на мой пах, где плоть уже начинала помаленьку отвердевать, смотрел, как я почти грубо наглаживал её и проникал кончиком пальцев под крайнюю плоть, оголяя головку.
  
   - Нравится? - прошептал я, во все глаза глядя, как он, повторяя мои движения, двигал рукой.
  
   - Угу.
  
   Я, не останавливаясь, опустился перед ним на колени (кость неприятно заломило) и взял его набухший член в рот. Старался делать осторожно, брать глубоко я не умел, поэтому восполнял это гибким языком: обвивал его, толкался в уретру, посасывал.
  
   Александр глухо стонал и на один миг я ощутил власть над этим человеком, но лишь на какую-то долю, прежде чем большая ладонь опустилась мне на голову и немного надавила. Хозяин положения не я, мне дали это понять одним жестом, я замычал от восторга. И тогда мне неловко вздёрнули за волосы вверх, хватая под задницу и заставляя обвить чужую талию ногами.
  
   К анусу примостилась крупная горячая головка. Алекс толкнулся - член соскользнул и лёг меж ягодиц:
  
   - Чёрт! - рыкнул он.
  
   Я сопел ему в шею, моя плоть всё ещё была вялой, но уже чуть приподнятой, Алексу просто следовало вогнать в меня пару раз и я бы - я уверен, - тут же возбудился бы, но его член был большой, а я недостаточно растянут. Поэтому руками разведя полушария, я опустился вниз, пока Александр держал ствол.
  
   Он вошёл. С трудом, но вошёл. Проход пекло и щипало, но я заставлял его двигаться, несмотря на неловкую позу. Алекс насаживал меня на себя, и не сразу, но мне стало хорошо. То, какой он был крепкий внутри меня, одна лишь мысль о том, что сейчас любил меня сам Александр, заставляла меня корчиться от удовольствия, а мозги плавиться. Я готов был реветь от осознания того, что он хотел меня так же, как и я, что я, кажется, влюбился, первый и последний раз.
  
   "Расплескалась моя душа для его созерцания..."
  
   Я точно выпал, а из реальности лишь мокрая рубашка под губами и как острая необходимость - слёзы из глаз. То, что я ждал как яркое и запоминающееся, обратилось в грустный прощальный секс, я не мог этого не понимать.
  
   Но я помню пламя чужих волос в моих руках, которое я укротил. Его руки на моей спине, дрожащие бёдра, напрягшуюся шею - вечный пазл, сложенный из ощущений - моих и незнакомых мне до селе.
  
   А ещё слова. Я слышал слова. Сбивчивые, непонятные, но одни-единственные, ни до, ни после в свой адрес я их не слышал:
  
   - Люблю тебя...
  
   ***
  
   Я вновь хочу изведать ту пряность и горечь, которую мне поведал Август, но красоту того момента можно прочувствовать лишь единожды. И тот раз, с пыльным ароматом цветов остался за закрытой стеклянной дверцей теплицы. Мне более нет пути в этот сумасшедший летний день, и я, и мой прекрасный Александр решили стать нежным воспоминанием друг другу.
  
   "Ich habe gelebt und geliebt" (2)
  ________________________________________
  (1) "Mon bon! Oh, un peu plus, plus!.." - "Мой хороший! Ох, чуть глубже, ещё!.." (фр.)
  (2) "Ich habe gelebt und geliebt" - "Я жил и любил" (нем.)
  
  Комментарий к части
  Что-то я затянул эту главу. Это был самый долгий и самый тяжёлый секс в моей жизни...
  Я так ещё никогда не уставал.
  
   "Январь"
  
   Необходимое предупреждение:
  В данной главе описано БДСМ(оооочень мало и больше для понтов), поэтому тем, кто этого не любит, не читать.
  Ну, или читать на свой страх и риск *первый опыт в БДСМ*
  
   Несмотря на все мои пристрастия и извращения, у меня всегда были определённые правила, которые я не позволял себе нарушать. Одним из них было не спать с преподавателями. Но, как вы наверняка поняли, я его нарушил. Соблазн был велик.
  
   Мистер Грасси был сорокалетним мужчиной со стильно стриженой бородкой и тёмными раскосыми глазами. У него была жена и прекрасная дочь Лиззи, с ней мы познакомились, когда я проходил практику в её школе. Славная девочка. Но сейчас не об этом.
  
   Он был красив, чертовски красив, статен и сексуален. И он догадывался о своей сексуальности, мало того, он ей злоупотреблял. Никто не знал, спал ли Грасси с кем-то из учеников, но то, что он обласкал весь учительский состав академии, ни для кого не секрет. Разве, что для его жены.
  
   Тогда на практике (на тот момент он был нашим куратором) мистер Грасси пригласил меня погостить у них несколько дней. Не знаю, что на это повлияло, но сразу же с моим приездом его жена, Габриель, сообщила, что мать её попала в больницу. И улетела в Брэндфор, оставив на наше попечительство свою любимую Лиззи. Девочка она была сообразительная и, улыбнувшись нам, скрылась в своей комнате наверху.
  
   - Ну, как дела в школе, Жером? Достаёт ребятня, небось? - мистер Грасси вытащил тёмную бутыль коньяка и плеснул себе в стакан. Выпил, поморщившись, и посмотрел на меня, долго и непроницаемо, в глазах его я не мог прочитать ни одной мысли. Он словно огородился непробиваемой стеной, но что-то вызывало во мне волнение. От этого взгляда я почувствовал, как горячо и томно становится внутри, как заныла поясница и пах вместе с ней.
  
   Я заёрзал, стараясь прикрыть еле заметный бугор на брюках, и поставил чашку с чаем на столик. Прокашлялся:
  
   - Всё отлично, мистер Грасси.
  
   - О, позволь, дома меня можешь называть Заком.
  
   Грасси прищурился и вновь глянул на меня. И на этот раз это было нечто более интимное, выжидающее. Это то самое умение, которое меня соблазнило, - умение возбудить одним взглядом. В Заке чувствовалась это сила и власть, которой не было у моих ровесников и полное отсутствие робости с его стороны меня влекло, как мотылька на огонь. Он был зрелым и опытным, а это всегда было тем, что я уважал и любил в своих партнёрах.
  
   Меня обдало неясным жаром и я, опустив взгляд, неуверенно сжал подлокотники.
  
   - Тебе не говорили, что ты на удивление смазлив для юноши? - Зак встал медленно и тихо. Я уже знал, что меньше чем через пару секунд прямо передо мной окажется взрослый и требовательный мужчина... Эта мысль заставила меня задрожать. О, как сладко замерло сердце, а после дико забилось, стоило ему опуститься рядом со мной на колени. Mon Dieu, такое волнение я испытывал, лишь когда опускал руки на груди своей кузины в детстве. Не смотря на то, что с тех пор вкусы мои немного изменились, ощущения остались теми же. Что-то запретное всё так же искушает меня.
  
   Его рука коснулась моего виска, совсем неощутимо провела по ресницам, подхватил подбородок.
  
   - Слишком смазливый, - и тут же его ладонь с размаху опустилась на мою щёку. Лицо занемело, будто обдатое ледяной водой, а потом почти сразу же я ощутил, как губы, задетые перстнем, зажгло, и горячая солёная кровь тонко заструилась по подбородку.
  
   Вообще-то, это вполне ожидаемо. Когда в столовой за обедом миссис Грасси передавала мне соусницу, запястья её оголились. Они походили на сухие веточки, на те, к которым стоит лишь прикоснуться и они сломаются. Вот только кости миссис Грасси были явно крепче, чем казались... Там, под белоснежными манжетами, кожа её вспухла и потемнела, как если бы кто очень долго держал её прикованной к кровати. Тогда я вновь посмотрел на Габриель: вся её щуплая, угловатая фигурка была запакована в плотное платье, от щиколоток до шеи. Я был просто уверен, что под выглаженной тканью скрыт не один кровоподтёк и не одна ссадина.
  
   Мог бы подумать, что мистер Грасси избивает Габриель, но он слишком её любит, это проскальзывало во всём, в жестах, взглядах, даже в их молчании. Но у меня был и другой вариант, в котором Зак склонился над своей притянутой к столбцам постели супругой и медленно капает воском на её белую трепыхающуюся грудь. Это совсем не то, как мы развлекались с Эриком в библиотеке, в их отношениях это было уже долго и намного серьёзнее. Поэтому, когда я поймал насмешливый взгляд своего преподавателя, мы друг друга поняли и оба знали, что произойдёт. И приняли правила этой игры. Старт был дан с отъезда его жены.
  
   - Ну, что же ты молчишь? - Зак снова погладил меня по лицу, размазал кровь по щекам, пальцы его сильно давили на горящие губы.
  
   - Что я должен сказать, мистер?..
  
   - Просто Зак, помнишь, ммм? - мужчина раздвинул мои ноги, придвинулся ко мне ближе и глубоко вдохнул. - Ты пахнешь, как моя прекрасная жена. Что это? Лаванда? - пальцы шустро прощупывали моё тело, но я не ответил, поэтому они с силой сжались на рёбрах и Зак тихо с улыбкой сказал, - отвечай.
  
   - Это камфорное масло.
  
   - Ах, вот как, - он взял мои руки в свои и принюхался, - точно-точно, - а потом провёл языком по раскрытой ладони, обцеловав каждый палец. Замер, только когда губы остановились на костяшках, усмехаясь, - Так вот какие руки у художников. Мне нравится...
  
   Я не понял, о чём говорил Зак, да мне стало и не до этого, когда его голова опустилась прямо к моему паху и он, всё ещё улыбаясь, потёрся о ширинку щекой. Я ощущал, как узел внутри закреп ещё сильнее, а член под мужским лицом стал отвердевать.
  
   - Встань, - прозвучало властно, я не мог не послушаться. Но, вставая, почувствовал, как ослабели колени, с каким трудом мне давалось каждое движение, даже дыхание спёрло где-то в груди, воздух с хрипом вырывался изо рта. - Волнуешься?
  
   Если бы, если бы только волнение - твёрдый пах пульсировал болью и я не понимал, что со мной происходит.
  
   - Что... что вы мне дали?..
  
   - Догадался, малыш? - Зак придержал меня за локоть и вытащил из кармана брюк маленькую тёмную баночку. Он помахал ей передо мной, - Афродизиак. Моя жёнушка недавно ездила в Индию. К слову, прекрасная страна. Там она наткнулась на эту интересную вещицу. Думаю, ты уже в курсе наших потех, поэтому смысла от тебя скрывать я не вижу. Он на основе жасмина, кстати.
  
   Мужчина говорил и говорил, его слова (какой приятный голос...) для меня звучали монотонно и сладко. Я кивал в ответ и улыбался, глядя на загорелое лицо и крепкий широкий рот с кучерявой бородкой под губой. Касался его рук и шеи, и каждый раз он мягко их отстранял, чтобы довести меня, вмиг разомлевшего, до спальни. А там он ласкал меня, целовал, гладил, как если бы мы были уже давнишними любовниками. Он смело и неторопливо раскрывал меня, моё тело, а я подавался ему навстречу, бесстрашно и уже ничего не понимая...
  
   Я, кажется, на время отключился, потому что, когда очнулся нагой, привязанный, но всё ещё хмельной, как от хорошего коньяка, в комнате было темно и пусто. Давно ли ушёл Зак, я не знал, и меня начало снедать беспокойство. Было прохладно, вспотевшее тело, ещё такое жаркое, покрывалось гусиной кожей, непонятно от холода ли или от страха.
  
   Дверь в спальню - толстая и очень скрипучая - отварилась, полностью одетый у порога стоял мистер Грасси. Мой куратор, мой любимый преподаватель, он смотрел мне прямо в глаза, в руках он держал тонкий-тонкий хлыст. И думать не нужно было, чтобы понять, что он предназначался для меня. Не скажу, что люблю такого рода игры, но попробовать нового тоже хотелось.
  
   - Теперь мне вас называть хозяином? - прохрипел я, во рту было сухо. Зак понятливо улыбнулся и направился к постели. Я задышал часто и глубоко, не испугался, нет, просто представил, как кожаная плётка опускается мне на ягодицы, спину и как потом надо мной склоняется Зак, чтобы облизнуть покрасневшую вздувшуюся кожу. Член, почти онемевший и - как я не заметил этого раньше - перетянутый у основания кольцом, заболел, похоже, кольцо сидело слишком туго.
  
   - Нет, конечно, - он встал у тумбочки и, взяв с неё стакан, подставил мне под губы. Я глотал жидкость, пока стакан не убрали от моего рта. - Не пей слишком много, а то вдруг станет нехорошо.
  
   Зак смотрел на меня, рассматривал и делал это так спокойно, что я почувствовал себя зверушкой на выставке. Очень дорогой и желанной зверушкой. Мужчина присел на край кровати, опустил свою большую сухую ладонь мне на грудь. Она показалась мне тяжелой настолько, что затруднила дыхание. Пальцами он очертил соски, поднял к шее, погладил там, к губам, чуть коснулся их.
  
   - Ты боишься боли, Жером? - Зак посмотрел в мои глаза, прищурился.
  
   Я замешкался. Не знал, что ответить, потому что о боли в таком амплуа я никогда не думал, но всё-таки решил, что легкая жестокость не помешает.
  
   - Если только вырывание ногтей не входит в ваши планы...
  
   - Ха-ха! - мистер Грасси запрокинул голову и засмеялся, громко, по-мужски, хлопая ладонями по ляжкам. - Нет-нет, что ты, я не настолько садист, - после его слов я почувствовал, как прохладный хлыст двигается по моей плоти, которая почти ничего не чувствовала, но стоило плётке задеть пах или бёдра, меня встряхивало. - Думаю, пора...
  
   Его рука вновь задвигалась, сжала член и наконец (о Господи!) сняла кольцо. Я излился себе на живот, извиваясь на простынях, ощущая, как путы на руках и ногах впиваются в кожу.
  
   - Ну-ну, тише, - Зак убрал с моих глаз чёлку, пока я пытался отдышаться, и погладил плечи. Потом без предупреждения последовала плётка. Сначала легко, безболезненно, затем сильнее. И ещё, и ещё, и ещё!.. Это было больно, терпимо, но больно, и я, не сдерживаясь, кричал, когда Зак чередуя хлыст со своим ртом, доводил меня до бессознательного состояния.
  
   Я падал. Падал в возбуждение и боль, чередуя и одновременно, с кровью и запахом спермы. Меня трясло, словно в лихорадке, под широкими руками, под свистящей плёткой и влажным сосущим ртом. Зак добирался везде, где мог: он целовал даже пальцы на ногах, изнеживал мои запястья и мошонку, и до тех пор, пока я не упал на постель, весь мокрый, но всё ещё возбуждённый - афродизиак знал своё дело.
  
   - Это ещё не всё...
  
   Мистер Грасси нависал надо мной, хрипел и истекал потом, его напряжённые мышцы двигались под смуглой кожей, словно литые, а глаза, блестящие в темноте, казались серьёзными и чёрными, почти без белка. Руками он подогнул мои ноги, пристраиваясь между ними, и толкнулся вперёд, без подготовки, замер. Я вскрикнул и сразу же почувствовал горячий чужой рот. Зак, замужний мужчина, с дочкой-подростком, мой куратор, целовал меня! Я до последнего думал, что он не решится, но твёрдые губы были ласковы и не спешили, они мучили, как до этого меня мучили его руки.
  
   Он двинулся. Плавно, неглубоко, только для пробы. И эта забота заставила меня простонать, коленями, как мог, обхватить его за пояс и податься к нему, ближе. Так близко насколько мог, лишь бы показать, что всё прекрасно, замечательно и так... ох... жарко!.. глубоко... Невыносимо...
  
   - Зак... Зак!..
  
   Тёмные глаза надо мной закатываются, движения беспорядочные и сип с раскрытых губ. Мы бились в совместном и единственном для нас экстазе, сотрясали друг друга, наши тела рвались и просили большего. В тот вечер мы жили друг другом. Но мы жили лишь одно мгновение...
  
  ***
  
   - Ты ведь всё видела? - я отхлебнул чай и улыбнулся - щёку передёрнуло от боли. Я незаметно коснулся лица, там, где растёкся синяк, где в первый раз меня "коснулся" Зак. Он не сойдёт ещё долго, останется напоминанием...
  
   - Да, - Лиззи, сидевшая напротив меня, кивнула. Она была спокойна и тиха, мне улыбалась доброжелательно и по-взрослому. Она всё знает.
  
   Мы помолчали.
  
   Я ведь уже говорил, что она сообразительная девочка?
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"