|
|
||
Творчество как проявление бессознательного
Начиная с самой своей молодости постигая окружающий мир, я в разные времена своего детства сталкивался с разными проявлениями давления на себя общества. Сначала это было попытка сделать меня настоящим пионером, потом комсомольцем. Затем внушить мне мысль, что я обязан стать коммунистом. Всё это мной воспринималось без особенного напряжения. Никакого противоречия в том, что бы стать членом "коммунистического общества" у меня не было. Вся страна строила коммунизм. Ощущение, что он вот-вот возникнет через несколько лет реально, даже не вызвало сомнения. Всё было ясно. Немного задевало, что другие страны и народы находясь в твёрдом сознании и здравии, но не спешат вместе с нами строить светлое будущее.
Всё это стало гораздо сложнее, когда я поступил в институт. Тогда впервые на занятиях по марксистко-ленинской философии я столкнулся с понятием конформист и нонконформист. Это было совсем непонятные и невозможные определения для молодого, наивного человека социалистического государства. Конформисты были объявлены приспособленцами, которые хотят примазаться к светлому и чистому образу бескорыстного борца за идеалы социализма. Про нонконформистов было совсем неясно, было сказано, что их преследуют при капитализме, как строе несправедливом и не дающим развиться человеку в свободную и гордую личность. Про нонконформистов и их жизни при социализме ничего не говорилось. Предполагалось, что отсутствие частной собственности и изначальная праведность социалистического строя такими мелочами, как нонконформизм молодых людей не должна даже обременять сознание. Мне было непонятно, почему общество должно бороться с конформизмом и приветствовать нонконформизм. Проявилось, наконец, первое и, наверное, основное книжное противоречие бесклассового и бесконфликтного общества, которое мы строили. Моё сознание некоторое время пыталось как-то принять два состояния на нашей социалистической почве, одно состояние для внутреннего конформистского сознания, которое не поощрялось публично, но подразумевалось, что оно естественно отличает человека способного жить и учится в нашей стране по законам и правилам, установленным коммунистической партией. И экспортного варианта, рассчитанного на то, что прилюдно и при посторонних, особенно иностранцах мы обязаны всегда и везде говорить, что все мы отъявленные революционеры, нонконформисты, которые сейчас сознательно и дисциплинированно отказались от своего внутреннего порыва организовать мировую революцию, потому что сроим коммунизм в отдельно взятой стране. Отреклись на время от собственного я, пока строим светлое будущее, одобренное всеми членами нашего общества, а потому не позволяем себе свой нонконформизм демонстрировать публично. Страна, где имена убийц носили названия улиц: "улица Степана Халтурина", "улица Софьи Перовской", улица "Каляева". Города имени убийц и мучителей: "Пугачёв", "Салават Юлаев". Такого отношение страны к пропаганде криминала, как государственному, праведному делу не могло позволить себе никакое другое государство. Всё это было исторически связано с бунтарями революционерами, которые расчищали путь будущему ленинскому пролетарскому государству, как самому передовому строю на земле. Нонконформисты, как я понял, служили революциям, разрушая гнилое буржуазное общество. А конформисты, о которых всегда говорили плохо, которые потом это общество строили вместе со всеми, уже, как бесклассовое, коммунистическое, по своей изначально гнилой сути соглашателей и центристов не могли своими грязными от повседневной работы руками измазать светлые идеалы революционеров, хотя находились рядом с борцами. Это противоречие, которое пришло из унылых библиотечных книг, как результат высшего образования было достаточно просто отброшено сознанием, как курьёз и вообще утонуло где-то в суете нашей обычной жизни. В зрелом и сознательном возрасте, уже, когда исчезло советское государство, я в силу профессиональной необходимости был вынужден читать многих выдающийся психологов, которых я не изучал в институте по причинам отсутствия психологии в контексте самой врачебной профессии. Советская медицина была рассчитана на строителей коммунизма, которых и лечить-то было ненужно. Существовало мнение, что болезнь легче предупредить, чем лечить. Это стало национальным советским методом вывода всего социалистического общества от болезней в сторону здоровья. Психология, когда человек чувствует себя несчастным, при здоровом организме вызывала ощущение "буржуазной отрыжки" сознания. Дезертирством с великой стройки светлого будущего, в тёмные казематы буржуазного подсознания, бегством с трудового фронта. Сначала был прочитан Зигмунд Фрейд. Не буду в данной статье комментировать свои ощущения обретенья и потерь, связанных с его книгами. Тогда сомнения переместились из обыденной реальности в туманное, как "беллетризе" - французские, прекрасные мечтания, ставшие в русском языке беллетристикой. Ничего, что бы я мог назвать научным, как врач психотерапевт Фрейд в моё сознание не внёс. Оставил меня в состоянии сладких грёз, как любовный роман домохозяйку. Потом был прочитан Виктор Франкл. Он стал моим мессией и пророком. Я не знаю, где кончаются мысли Фракла и начинаются мои. Мой профессиональное сознание психотерапевта было заполнено экзистенциональным анализом, который мне давал ответы при работе с больными и значительно усилил мои скромные умственные возможности, как удобрение усиливает плодородие почвы. Но социальные основы моего видения мира он к счастью не изменил. Я пребывал "в духовности, свободе и ответственности" - трёх составляющих личности и вечном поиске "смыла жизни".
Так что прочитать Карла Юнга, как выдающегося учёного психолога, не советского толка мне всё же пришлось, по сугубо профессиональным причинам. Назвать себя психотерапевтом, но не знать взглядов Юга, было просто неприлично. По своей разработанной годами практике систематического чтения я, наконец, сел за книги Юнга. Там я случайно натолкнулся на его заочный спор с Шиллером. Тогда многое из моих размышлений, разом стало на своё место.
Спор в книге шёл о священных для социалистического сознания сформированного всем предыдущим воспитанием вещах. Он касался фундаментального фактора социализма. Как сейчас говорят: сакрального. Спор касался противопоставления Шиллером античного индивидуализма и христианскому коллективизму. Это было преподнесено Шиллером, как существенное противоречие двух культур, возникших последовательно одна после другой в Европе. Противоречия это подмеченные и сформулированные Шиллером, затем было подвернуты критическому осмыслению, неожиданно развиты поразительным анализом Юнга, способным увидеть в этом, казалось бы, отвлеченным от реальности спором фундаментальные истины, способные разрешить сомнения целых поколений. Юнг постарался коснуться как античной философской культуры, носителя индивидуальности человека, так и христианской культуры, как носителя коллективизма. Для человека, европейской культуры, индивидуальное самопознание античности, и коллективное самоподчинение христианства создаёт, по мнению Юнга, непримиримое противоречие на уровне сознания личности. Попытке понять в хаосе личных, индивидуальных потребностей, продиктованных больше бессознательными проявлениями, пытаясь довести их всё же до осознания. Христианин ставит эти свои бессознательные проявления под контроль, осознавая необходимость строго порядка общежития. Общество, уходящее корнями в исторический пласт двух культурных слоёв античного и последующего за ним христианского европейского сознания так и не смогло до конца преодолеть пропасть между индивидуализмом и коллективизмом. Так же, как никогда не сможет преодолеть противоречие между сознательным и бессознательным.
Я был крайне озадачен таким поворотом дела. Для меня, как бывшего студента отличника марксистко-ленинской философии, было ясно, что коллективизм пришёл к человечеству из пещерного первобытного бесклассового коммунизма, о котором нам бесконечно толкли на кафедре философии, научного коммунизма и истории коммунистической партии. А индивидуализм, как нам объяснили, на эти же институтских кафедрах, есть порождение классового, буржуазного общества. Индивидуализм, по их словам, был рождён искаженным сознанием, сформировавшимся под влиянием частной собственности. Он определял порочное стремление людей к наживе и к выпячиванию своих талантов. Делал он это не бескорыстно, а для создания для себя персональных привилегий, для обмана трудящихся. Особенно это касалось идеологических диверсантов, внедрившихся, при помощи природного таланта в народные массы, что бы посеять в их душах сомнения в идеалах пролетарской культуры. Особенно, таких как Элвис Пресли, "король рок-н-ролла", или четвёрка пареньков создавшая вокальную группу из английского города Ливерпуля под легкомысленным названием "Биттлз". Так нас научили. Индивидуализм был, словом постыдным. В сознании находился рядом с представлениями об антипартийных группах - фракционерах. Самыми страшными предателями партийных идеалов строителей коммунизма.
Другая точка зрения на процессы индивидуального и коллективного меня озадачила. Озадачила не столько точка зрения, сколько точное и очень серьёзное научное её рассмотрение. Впервые наука столкнулась в моём сознании с пропагандой. Пропаганда во времена моей молодости, как я теперь понял, прочно заменяла нам науку. Все пропагандистские материалы, которыми нам забивали головы, рядились в научною форму и носили звучные названия: "Кафедра научного коммунизма", "Кафедра марксистко-ленинской диалектической философии". "Кафедра научного атеизма". Можно перечислять дальше. Это несоответствие между моими преставлениями, сформированными профессорами на "научных" кафедрах и точкой зрения классика психологической науки меня заставило сначала законспектировать произведение Юнга, а уж затем попытаться проверить его мысли своими размышлениями, а затем, осмыслив написанное, изложить уже со своими скромными комментариями и воспоминаниями.
Мои размышления об этом противоречии, в отличие от Шиллера и Юнга, носят совсем не научный и далёкий от жизни спор, такие как конформизм и нонконформизм в моей юности.
Мои размышления пронизаны запоздалой болью за свои искажённые с детства преставления о месте моей индивидуальности. Моя слепая вера только в коллективные, целенаправленные действия, которые с моей точки зрения, коммунистического воспитания и могут вызвать в мире необходимые прогрессивные переустройства, была поколеблена научно изложенными и безупречно выстроенными мыслями Юнга.
Я всегда испытывал чувство неудовлетворенности, историей своей страны, не понимая, как, имея всё необходимое для своего развития, она всё дальше и дальше уходила от мира цивилизованного, способного к модернизации и самоуправлению. Причём, правители всегда говорили "о преимуществах коллективного разума социалистической формы общежития". Полагаю сейчас, что это заблуждение было связано с полным пренебрежением к индивидуальной инициативе и индивидуального интереса граждан. Историческая Европа, у которой противоречия между индивидуальным и коллективным существовали, как философская категория, предпринимали попытки их разрешить. Европа, при решении этих противоречий периодически отклоняясь, то в одну, то в другую сторону. Особенно в эпоху борьбы католиков против своих оппонентов реформаторов- гугенотов. Со знаменитой Варфоломеевской ночи, когда теоретические теологические рассуждения об индивидуализме и коллективизме были прерваны массовой резнёй. Так, что индивидуализм и коллективизм в христианском обществе был принят неоднозначно не только в теоретическом плане. Однако век за веком вырабатывались всё же компромиссы, общество искало приемлемые формы решения вечного спора.
Допускаю при этом мысль, что все наши российские беды были вызваны тем, что историческая и современная Россия, всегда отвергая индивидуализм, гораздо больше, чем необходимо обществу, находилась в состоянии коллективного разума и коллективных действий с начала создания государства российского. Со времён Рюрика. Причём состояние всеобщего коллективизма сознательно культивировалось государством, как единственная идеология народа, причём лишённая правителями страны даже малейший религиозной окраски. Люди, прожив жизнь, даже не подозревали, что римляне и греки с иудеями, как-то замешаны в парадоксе навязанного нашей стране коллективизма. Я прожил целую жизнь разумного и достаточного образованного человека, врача психотерапевта, так не разу не скатившись к пошлому индивидуализму, как противоречию естественному коммунистическому коллективизму, выработанному у меня с детства. Выдолбив в "заповедях строителя коммунизма" - они именно так и назывались - где было написано и выучено: " человек, человеку, друг, товарищ и брат". Как и призыву из этих же заповедей: "За высшую плату, за спасибо"! Такое положение, когда коллективное мышление вообще не обсуждалось обществом в качестве отрицательного момента, в исходных оценках существующих вещей было, по-видимому, немыслимо в пластах европейской психологической мысли.
Многие авторы замечали это различие сознания Европы и Росси. Они полагали, что всё это последствие отсутствия в православной России периода возрождения бывшего в Европе. Считали, что эпоха возрождения вновь внесла в сознание европейцев христиан утерянное в эпоху средневековья античную культуру, построенную на индивидуальном сознании. Попытки создания в сегодняшней России "гражданского общества", построенного на осознании гражданами коллективной социальной ответственности и индивидуальных гражданских прав чаще всего не находит практического воплощения в связи с отсутствием в сознании русского этноса конфликта между коллективным сознанием и индивидуальной ответственностью. Свобода в обществе понимается, как воля коллектива, как осознанная необходимость: индивидуализм воспринимается при этом только анархическим отрицанием коллективного сознания. Тоталитаризм в таком случае в противовес индивидуалистической анархии и является государствообразущей силой. В сознании общества нашей страны нет понятия индивидуализма, поскольку это качество связано с личной ответственностью за результаты труда. Разорившиеся сегодня колхозы, которые не платят никаких денег своим акционерам колхозникам, в их сознании милее всякого капиталиста-агрария, со своим индивидуалистическим, потогонным, как раньше говорили: "мироедским сознанием", Труд в России всегда был общинным. Сознание сограждан отрицало всякое понуждение к индивидуальному труду, с какой бы то ни было стороны. Или это был Столыпин или Чубайс. Причём с пониманием относилось к подчинению индивидуального сознания общинным, от кого бы оно ни исходило, от царя или большевиков. Это способствовало созданию в нашей стране самой зловещей в истории человечества экономической формации, не имеющей аналогов в истории.
Юнг все эти сентенции анализирует в связи со статьёй Фридриха Шиллера написанной им в 1795 году. Рассуждения эти были написаны Юнгом в 1915 году, через 120 лет. Значит тогда опыт последующего коллективизма России, как самый знаменательный и невиданный эксперимент над целым народом ещё не был произведён и это заставляет смотреть на работу Юнга, с более приземлённой, не научной стороны. Пытаясь понять и разобраться в категориях психологии и типологии личности, связанную с личной особенностью сознания интроверта и экстраверта, пониманием, как их разное восприятие мира меняют его сообразно их преставлениям. Куда ведут их бессознательные преставления, и уже исходя из этого, иметь возможность прогнозирования поведения народов, отталкиваясь только от размышлений, вызванных противоречиями.
Вызывает страх пророчество Шиллера, цитируемый Юнгом: "Сколько бы ни выиграл мир как целое от раздельного развития человеческих сил, всё же нельзя отрицать того, что индивид страдает под гнётом мировой цели. Гимнастические упражнения создают атлетическое тело, но красота создаётся лишь свободою и равномерною игрою членов. Точно так же напряжение отдельных духовных сил может создавать чрезвычайных людей, но только равномерная температура создаёт счастливых и совершенных. И в каком отношении находились бы мы к прошлым и будущим мировым эпохам, если бы развитее человеческой природы требовало подобных жертв? Мы были бы рабами человечества, мы бы в течение нескольких тысячелетий несли бы ради него труд рабов, и на нашей исковерканной природе запечатлелись бы следы этой службы, дабы позднейшие поколения могли заботиться в блаженной праздности о своём нравственном здоровье, и могла свободно расти и развиваться человечность! Неужели же назначение человека состоит в том, что бы ради известной цели пренебречь самим собою? Неужели же природа человека отнимает ради своих целей у нас совершенство, которое приписывает нам в своих целях разум? Итак, наверное, что развитие отдельных сил должно влечь за собою пожертвование целостности; или же, сколько бы законы природы к этому не стремились, все же должна находиться в нашей власти восстановления этой уничтоженной искусством целостности нашей природы, при помощи искусства ещё более высокого". Удивляет, что Юнг анализируя эту цитату, обращает внимание читателя не на "мировые цели". Ни на "рабов человечества". Ни на "жертвы в течение тысячелетий". И даже о "блаженной праздности", о которой предупреждал Шиллер, Юнг не уловил намёка. Он не подозревал, что "блаженная праздность" вскоре станет государственным лозунгом. Просто обретёт при этом другую форму: "от каждого по способности, каждому по потребности". Станет лозунгом, который будет манить наших бывших сограждан СССР. Они верили в это призыв более 70 лет. Мечтательно шли под этим лозунгом в обещанные светлые дали коммунизма. Лозунг, как дудочка крысолова, волшебной мелодией из сказки, вела их, как крыс из нор в неведомую даль. Юнг предупредил, что пролетариат взял на вооружение и принёс в массы веру " в туманное Всеблагое". Многие переживают, что этот трогательный путь так и не прошли до конца. Казалось ещё немного и вот он, коммунизм, светлое будущее всего человечества. Юнг обращает, в предсказании Шиллера только на "восстановления уничтоженного искусства искусством более высоким".
Юнг ещё во время написания этой книги не подозревал, что ему придётся, как в Германии, так многим в России прочувствовать всё тяжесть этого зловещего предсказания именно в поиске этой "мировой цели" Россией и Германией. Особенно в части "чрезвычайных людей", осуществлявших достижения эти "мировых целей" и роль этих людей в чрезвычайных комиссиях в обеих этих странах. Естественно пред Юнгом встаёт апологетика Шиллером античного общества рабовладельцев. Юнг задёт вопрос: - "неужели неясно, что только ущемление большой части общества приводит к полной свободе одной меньшей части, над другой большей"?
Христианство возникло, как религия рабов, которые смогли преодолеть рабство внутри себя, приобщившись к великим идеям христианства, но в социальном и экономическом отношении они ещё столетия продолжали быть рабами. На смену рабовладельца пришёл феодал, разрешивший бывшим рабам совсем немногое. Теперь они не были предметом для продажи, это отличало человека от раба, но и это был огромный шаг вперёд. Становится понятно различие России с Европой. Россия ни имела, ни настоящего рабства, ни настоящего феодализма. Переход из одного состояния в другое был незаметным и не осознанным. Строй абсолютной монархии в России в этом смысле был уникален. В его основе не было римского права, построенного на индивидуальном отношении к собственности. Скорее всего, это создало впоследствии на почве отрицания римского индивидуализма коллективным общинным сознанием православных христиан. В последствии российским обществом не предпринималась ни малейшей попытки, осмыслить какая часть его побуждений носит характер индивидуальной свободы и прав человека? И.А. Бунин 1911 году в повести "Суходол" словами своего героя восклицает: "Многие из современников наших, как и мы; знатны и древни родом. Имена наши вспоминают хроники; предки наши были и стольниками, и воеводами, даже родичами царей. И называйся они рыцарями, родись мы западнее, как бы твёрдо говорили мы о них, как долго ещё бы мы держались бы! Не мог бы потомок рыцарей сказать, что за полвека почти исчезло с лица земли целое сословие, что, сколько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то! Не мог он признаться, как признаюсь я, что не имеем мы ни малейшего точного представления о жизни не только предков наших, но и прадедов, что с каждым днём все труднее становиться нам воображать даже то, что было полвека назад."( цитата из И. Бунина Суходол) Главная мысль в этом отрывке: "Родись мы западнее"! Это и есть признание различия католического коллективизма христиан с православным христианством. Видно, что автор недоумевает по поводу отличия западного рыцаря от православного дворянина. Наш русский православный дворянин имел ту же власть над своими крепостными, как и царь по отношению к нему. Никаких индивидуальных свобод связанными с правами человека православному дворянину в отличие от католического рыцаря не полагалось. Все попытки такого рода поисков "прав человека", полученных простым фактом рождения, приписывались западническому сознанию, попыткой увести самобытность русского народа в систему "либеральных" ценностей, которые в обязательном порядке разрушат на радость врагам российское государство. Особенно эти попытки и дискуссия между поборниками прав человека с Запада и твёрдого отстаивания прав советского народа жить под управлением передового класса народа объединённого в Коммунистическую Партию Советского Союза. Только она наделяла правами людей согласно необходимости государства и коммунистической идеологии, а не по прихоти прав неотъемлемых при рождении. Дискуссия переросла в идеологическую войну и особенно развернулось в начале семидесятых годов с принятием конституции "развитого социализма" Брежневым. В этот период дискуссия перешла из разряда философских проблем в идеологические и стала основой мировоззрения государства на положение граждан в своей стране. Только неуважение граждан к законам и официальным воззрением правителям коммунистического государства заставило граждан возможно впервые за всё историю России взглянуть на эту проблему, как лично касающуюся их самих. "Не мог он признаться, как признаюсь я, что не имеем мы ни малейшего точного представления о жизни не только предков наших, но и прадедов, что с каждым днём все труднее становиться нам воображать даже то, что было полвека назад."( цитата из И. Бунина Суходол) - сейчас это заставляет меня вновь и вновь садиться и писать своим детям, надеюсь и внукам о том, что же было полвека назад. Наша короткая Русская память опять производит над нами всю туже шутку. "Иван, не помнящий родства" - это неистребимое состояние народного духа.
Учитывая, что большая часть мирового населения всё же не проживала в Европе, резонно возникал вопрос, как понятие индивидуального и коллективного, сознательного и бессознательного, интроверсии и экстраверсии уживались в странах Востока. В странах, где никогда не возникали античные боги с чертами, амбициями и характерами людей и не вынашивались идеи всеобщего, невидимого Бога наделивших людей бессмертной духовной жизнью. Бессмертная душа, подаренная Богом, после смерти должна была, с точки зрения христиан, находиться в чистилище в томлении, страдании, ожидания вечной загробной жизни. Сталь долгое ожидание справедливого божьего суда была непонятна на Востоке. Там жизнь, согласно учению Будды через череду реикарнаций продолжала свой мировой путь, правда осмыслить его и сделать доступным пониманию остальных могли лишь самые искушенные Буддийские монахи, находящие, длительными испытаниями черты перерождения умерших людей в следующих жизнях.
Так плавно Юнг переходит к возможному третьему пути самопознания принятому в странах традиционного Буддизма. Юнг пытается рассказать нам, как разрешают они свои противоречия с помощью третьего пути познания, связанного с сознательным отсечением как индивидуального сознания, приписываемого античности, так коллективного приписываемого христианству. Как на Востоке, изощрённая философия Буддистов попыталась снять вечное противоречие между коллективным и индивидуальным. Однако, умалчивая при этом причины, по которым эти взгляды, отрицающие индивидуальное и коллективное, появились именно на Востоке. Почему именно они стали в наше время частью современных воззрений. Предпосылки формирования этих взглядов можно найти в книге Нобелевского лауреата нашего гениального соотечественника Ильи Ильича Мечникова в его изящном труде "Этюды оптимизма" написанном практически в то же время, что и работа Юнга. Будда возвёл, по словам великого, Ильи Мечникова пессимизм на степень учения. По его мнению, жизнь есть сплошное страдание. "Рождение - страдание, смерть страдание, неудовлетворённое желание - страдание; кратко сказать: всякая усиленная привязанность ко всему земному - страдание". Этот пессимизм Будды послужил источником большинства пессимистических теорий. Уже за три века до рождества Христова возникла философия Гегезия. Он проповедовал, что надежда большею частью влечет за собой разочарование и, что наслаждение вскоре вызывают насыщение отвращение. Совершенно напрасно, следовательно, искать удовольствие и счастье, которые неосуществимы. Скорее следует выработать в себе равнодушие, подавляя чувствительность и желания". (Мечников "Этюды оптимизма")
Юнг, в отличие от Мечникова не объясняет, почему Восток принял сознательный уход в "tapas" в философскую норму, сейчас это состояние чаше обозначают словом "нирвана", обозначающим достижение, через тапас идеального состояния: полного безразличия ко всему окружающему (во времена Юнга этого слова, по-видимому, не употребляли, понимая, насколько несбыточно это состояние).
Третий путь Юнга - это путь медитации, исключающий не только противоречие между коллективным и индивидуальным, но между субъективным и объективным, мышлением и чувством. Юнг полагает, что мышление человека составляет всего треть его внутреннего мира, хотя сам человек эти свои качества интеллектуальной деятельности воспринимает, как важнейшее. Но прежде, чем прейти непосредственно к философским преставлениям Буддистов я перейду к размышлениям Юнга связанных с природой творчества, как самой близкой, для понятия феномена медитации. Это понятие всё больше и больше переходит на бытовой уровень. Создаются целые школы по обучению медитации. Это слово стало расхожим в употреблении. При этом каждый, кто произносит это слово, имеет ввиду разное. Одни думают, что это связано с релаксацией, расслаблением. Другие воспринимают медитацию, как способность искусственно вызвать воображаемые образы. Есть шарлатаны, которые обеспечивают, чрез медитацию заряд энергией космоса. Таким образом, обещая постижения необычных и чудесных качеств ученикам. Хотелось бы разъяснить всё же, что имел в понятии медитация Юнг и соответствует ли оно расхожему, современному преставлению.
Поэтому я возвращаюсь к первоисточнику и стараюсь подробно изложить точку Юнга на его преставление о медитации.
Чувства (эмоции) и ощущения (реальное отражение объекта) воспринимается, как само собой разумеющиеся качества и не ставиться человеком ни в грош. Хотя начало этого взаимодействия меду интеллектом (мышлением), чувствами (эмоциями), ощущениями (реальным отображением объекта) Шиллер представляет сочетание этих качеств и попыток размышлений соединяющее все три вида восприятия в виде "игры" сознания, что-то вроде пьесы, где автор бесконечно изводит себя противоречиями мысли, чувствами, ощущениями. В попытке осознания их, испытывает при этом противоречия и не находит никакого достойного ответа на поставленные вопросы. Юнг переводит это практически неосознаваемое поведение человека во время взаимодействия всех трёх составляющих духовных сил человека в качество, объединяющее их в виде "фантазии". Приводит цитату из Синезиия: "Фантазирующая сила и есть разум творения, и многое познаётся через неё". Юнг приходит к выводу, что демоны, не дающие соединить духовные силы, создающие неразрешимые противоречия находятся не во вне человека, а внутри него. Психологические демоны, по его мнению, не что иное, как интерференция бессознательного, дьяволы - это спонтанный взрыв бессознательных комплексов в беспрерывности созидательного течении жизни. Эти комплексы неудовлетворенности неполным и неконструктивным противоречиями между мыслями, чувствами и ощущениями и есть демоны. Они капризно разрушают наше мышление и наши поступки. В древние времена принимали невротическую одержимость человека за одержимость бесовскую. Невротическая неудовлетворенность, согласно современным научным преставлением - это сдача себя в плен ложным ценностям. Синезий по этому поводу писал: "Поэтому сей живой дух, которого блаженные мужи называли так же духовной душой, становиться богом и отображенным пути демона и идола". Современный язык назвал бы их ложными интенциями, обссесивным синдромом. (Состояние непроизвольной одержимости, когда больные не дают себе отчёта в том, от чего им тяжелее: от навязчивых мыслей или от переживания своей беспомощности в момент их преодоления. Карвасарский Б.Д.). Ощущение и мышление суть функции коллективные, поскольку опираются на окружающий мир. Бог есть коллективное преставление о существе распространённым повсюду. В таком состоянии поиска Бога душа претерпевает мучения. Если дух впадает в объект, "вплетается" - возноситься вверх. Противоположности влечений, а отсюда страданий заключаются в том, что человека одновременно манит величайшая ценность, наивысший идеал, а с другой - манит стремление к сильному наслаждению. Волевое усилие человека будет выступить то против одного, то против другого. Это приводит к логическому выводу, что противоречия всегда ведут к конфликту. Зачастую неразрешимому. Одержимость - это путь варвара (не христианина). Христианин во время конфликта берёт сторону высокого идеала предписанного святым писанием. Такому поведению варвара, по мнению Юнга, характерно определить наличие "цели" - действия устремлённого волей. "Цель" - становиться содержанием воли. Однако всегда и в этом случае будет противоречие истинными, реальными суждениями и чувственными переживаниями. Характерно это проследить в суждения большевистских лидеров, начисто лишенных христианской морали: "Следующее поколение будет жить при коммунизме"! Здёсь есть цель, определённая волей, но противоречащая реальным суждениям и чувственным переживаниям. Прожить сознательную жизнь целому народу среди вот таких суждений варварского толка и научится строить свою личную жизнь по таким логическим лекалам, и при этом достигать успеха, достаточно сложный процесс.
Буддистское восприятие мира Юнг оценивает, как средний процесс. Это состояние не слишком далёкое от интеллектуальных (идейных) суждений и чувственных (эмоциональных) переживаний. Переход тех и других в относительное единство позволяет, с точки зрения Юнга, только символические знаки. Символу присущ двойной характер: реального и ирреального. Будь он реален, он не был бы символом, а был бы реальным явлением, не мог бы стать символическим. Символы в варварском, дохристианском обществе носили в сознании колоссальное значение. Это можно проследить не только в древние времена, а в совсем недавние. Гитлеровская свастика, большевистский серп и молот, красная звезда, красное знамя. Христианский крест. Мусульманский полумесяц. Буддистский лотос. С точки зрения Юнга символическим может быть лишь то, что, обладая одним качеством, включает в него и другое. Если бы символ был ирреальным, он был бы ни чем иным, как пустым продуктом воображения, он ни к чему бы, ни относился, то есть не смог бы стать символом. Юнг предполагает, что рациональные и чувственные функции не способны создавать символы. Это причина возникновения различия между эго и не эго. Между субъектом и объектом. Между, да и нет. Только сознание может установить ценность того или другого. Отсюда только воля определяет, какую сторону из своего сознания принять. Или подавить притязания другой стороны. Однако там где господствует бессознательное инстинктивное начало, там, где нет размышления, нет разлада между pro и contra, там происходит простое свершение жизни. Отсутствие разлада простого человека и интеллектуала даёт процесс простого течения жизни. Только инстинкт не сталкивает его с положением, к которому он не приспособлен. Но если всё же это простое течение жизни попадает в ситуацию проявления эго и не эго, тогда происходит скопление энергий, аффект, смятение и паника. Сознанию нельзя доверять в таком случае. Это произвол. Воля не может произвести символического содержания. Логическую противоположность можно решить только ирреальным путём. Однако бессознательные элементы потому и бессознательны, что обладают крайне малой энергией "свободно возникающими преставлениями". Это туманные, плохо спроецированные полу мысли, полу чувства. Скорее предощущения поэта. "Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой, а он мятежный просит бури, как будто в бурях есть покой" (Лермонтов) Самой малой аналогией самочувствия человека, находящегося в таком состоянии воспринимается им часто в виде смешения звуков, света, душевному состоянию с беспричинным беспокойством и смутными предчувствиями. "А оказывается, прежде чем начнёт петься, долго ходят размозолев от брожения и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения". (Маяковский) "Когда внезапно возникает ещё неясный голос труб, слова как коршуны ночные срываются с солёных губ". (Б.Окуджава) Поэтому предполагается, что бессознательное и есть та психическая инстанция, где из составных элементов интеллекта, чувств, осязания, слуха и зрения группируются в неясные и недоступные непосредственному восприятию ощущения. Однако всё это может создавать тот символический характер, который должен быть присущ содержанию предшествующей воли. Моё подозрение, что Юнг в этом прав практически абсолютно, основывается так же на самом слове "символ". Учитывая, как серьёзно раньше русский язык относился к мягкому и твёрдому знаку, так что все слова до 1917 года заканчивались либо твёрдым, либо мягким знаком. Поэтическое ухо улавливает в звучании слова символ начало фразы самодержца состоящей из двух первых слов "сим", что означает этим, и слова "воль", что является корнем слова воля. Фраза для меня звучит так: "Сим воля моя жаловать вам холопья, либо мещане, либо купцы" - далее следует разъяснение этой воли.
По-видимому, предшествующее сознание создающая, по мнению Юнга, символический характер гораздо была ближе к жизни сознательной, чем проявления бессознательного. Все символы, включая теперешние от брендов товарных знаков, до геральдики государств, всяческих рейтингов, как политиков, так поп звёзд являются хорошо продуманными сознательными актами. Хотя принятие символов людьми и поддержка их сознанием всё же находиться на совести предшествующей воли тех, кто эти символы навязал. Весьма вероятно удачно угадав народные чаяния, продиктованные бессознательными устремлениями. Русскому ухо слово "символический" всегда подозрительно. Всегда есть ощущение, что вместо чего нужного ты получишь нечто ненужное, чему обязан на людях радоваться, что бы ни осрамиться. Особенно раздражает словосочетание: "чисто символически", человек сразу понимает: "С обязательным обманом".
Если бессознательное стало сублимированным, то знаки - символы всё равно не заполняют сознания. Но при аномальном развитии оно может стать сверх монопольным чувством, поглотившим сознание полностью - это уже патология. Попытка направить либидо в какую-то из сторон определяет воля, в попытках постижения "самости" - происходит интроверсия. Акт внутреннего различия и интроверсии бессознательного от сознательного переживания требует от субъекта отрешения не только от внешнего объекта, но и от внутреннего, то есть мысли. Освобождение либидо от всяческого объекта, только тогда оно побуждает через фантазию схватить подсознательный материал и позволить ёму всплыть на поверхность. Эта функция проявления бессознательного через фантазию в область осознания неясного и туманного переживания с попыткой прочувствовать в себе картину собственного переживания Юнг назвал трансцендентной функцией и определил с математической точностью, как функцию реальных и воображаемых величин. Таким образом, он подошёл к преставлению, что кроме воли мы обладаем ещё творческой фантазией. Человек не может непосредственно перейти от ощущения к мышлению. Необходимо сделать "шаг назад" - совершить интроверсию в бессознательное. Это пустота, в сознании, опрокинутая в возможное наибольшее содержание, там ощущения соединяются с мышлением. Вот так возникает литература.
Пустые стенания и пустота души заполняется всей предшествующей жизнью - как возможным наибольшим содержанием личности. Направляя символически его волю в состояние обеих взаимоисключающих состояний - интеллектуальных и чувственных переживаний, составляющих автора. Образы заполняют пустоту ещё белой, ненаписанной книги. Это интроверсия бессознательного в символы, отделения автора образа от своего сознания, действующего уже не только и не столько по воле автора, а по логике "запутаться в конфликтах" - как отрешенное либидо автора направленное за счёт освобождения от объекта из чувств и размышлений в сторону образа-символа. Вынесенные на поверхность фантазией образы, всплывшие не только на поверхность сознания, но и воплощённые в зримые объекты, воспринимаемыми зрением, интеллектом или ощущениями (живопись, кино, литература, музыка, скульптура) становятся доступны другим. Таким образом, происходит заполнение пустоты сознания зрителя, слушателя, читателя, "наиболее возможно большим содержанием". Для получения эффекта эстетического восприятия необходимо иметь "пустое" сознания обеспечивающее прорыв бессознательного и раскрытие творческой фантазии.
Сложные умозаключения, приведённые мной выше позволяют, наконец, перейти к изложению взглядов Юнга на Восточную философскую идею, распространенную в Индии и Китае. Это учение Брахмана-Атмана (Индия) и Лао-Цзы (Китай).
Третий путь, путь нирваны, простого пустого сознания, не имеющего ни интеллектуальной, ни чувственной составляющей. Это идеальное состояние недостижимо, поскольку в "нирвану" - состоянию пустоты впадает не дерево или животное, а человек. Человеку состоянию "пустого" мозга достичь практически очень и очень сложно. Мышление, как и акт дыхания и сердцебиения носит автоматический характер. Наиболее "пустое" состояние мышления - это сон, но и он прерывается сновидением, фантазией самопроизвольно заполняющей образовавшиеся "пустоты" мышления.
Индуистское понимание учит освобождению от противоположностей. Путь отведения либидо от содержания переходящее в интроверсию. Это носит название "tapas", его можно перевести, как "самовысиживание", состояние бессодержательной медитации, когда либидо направляется на нашу собственную "самость", наподобие высиживания теплоты. Отвлечение всех функций от объекта создает эквивалент объективной реальности между тем, что внутри и тем, что снаружи. Состояние технически обозначается "tat twan asi" (это ты есть). Самость Атмана создаёт тождество внутреннего и внешнего Атмана. Понятие Брахмана только более общее, более неопределённое отношение внутреннего и внешнего. Параллельным понятием tapas является понятие йога (yoga) - это более технически обусловленное приёмами и упражнениями для достижения тапас. Йога есть метод, по которому либидо планомерно "вбирается", освобождается от скованности в противоположностях. Цель тапас и йоги есть восстановление среднего состояния, из которого возникает творческое и спасительное начало. Каждый овладевший йогой может искать выражения в достижении Брахмана "высшего света" или anada (блаженства). В этом и заключается конечная цель спасительных упражнений. Но этот процесс с точки зрения адептов учения йоги мыслится космогонически в том смысле, что из Брахмана-Атмана, как из мировой основы происходит всё творение. Космогонический миф, как и любой миф, есть проекция бессознательных процессов. Юнг делает вывод, что существование мифа доказывает, что человек, упражняющийся в тапасе, испытывает творческие процессы, которые следует понимать, как новые способы приспособления к объекту. Шиллер: "Как только свет появляется в человеке, так вне его нет больше ночи. Как только покой внутри него тот час прекращаются мировые бури... как и революции". Это удивительно, но наши соотечественники не искали внутри человека ни света, ни мира. Некрасов: "Буря бы грянула, что ли, чаша с краями полна". Горький: "Пусть сильнее грянет буря". Тапас нашему народу не подходил, ни в каком виде. Свет в душе был только отражением молний во время бури, когда "только смелый буревестник" мог отчаянно пустится в опасное путешествие. Образ бури в сознании поэта это проекция бессознательной дисгармонии внутри их самих. Европейская, христианская точка зрения приводит, как правило, бунт бессознательный, душевный в бунт сознательный и разрушительный. Призывы наших поэтов соотечественников к буре не остались только призывами, они стали манифестом разрушения, в котором погибли и авторы призывов.
Буддистская Восточная философская точка зрения требует, что бы бури были отвержены при помощи йоги, доведены до состояния интроверсии и лишены ценности, погружены в область бессознательного. Только после этого погружения в бессознательное и перехода в тапас они выйдут вновь, но уже в приемлемом виде и вновь направятся на объект, который вызвал к себе такое бурное отношение. Приемлемое отношение придадут и самому объекту иной облик. Однако этот восточный космогонический миф в своей основе требует полного отрицания, какого либо практического новообразования во внешнем мире. В этом отношении религиозная индусская установка диаметрально противоположна западно-христианской религиозной установке. Восточная философия интровенитрована и направлена на субъект. Космогонический миф является для неё только метким упражнением в тапасе для создания в себе внутреннего мира. Христианский принцип любви имеет экстравертирующее значение и, безусловно, нуждается во внешнем объекте. Восточная философии обретает богатство самосознания, западная философия направлена на обретение полноты действенных проявлений.
Понятие Брахмана заключает в себе понятие ritam (ритм?) правильный ход, понятие мирового порядка. В Брахмане в качестве творческой мировой сущности и мировой основы вещи вступают на правильный путь, ибо в нём вечно растворяются и вновь создаются. Из Брахмана всякое развитее происходит только на благоустроенном пути. Через понятие ritam мы приходим к понятию Дао (tao) у Лао-Цзы. Смысл жизни заключается в том, что есть "правильный" путь, средняя дорога между противоположностей, освобождённая от них и вместе с тем объединяющая их в себе. Экстатический момент подобный anada совершенно отсутствует у Лао-Цзы, его заменяет высшая степень философской ясности. Интеллектуальная и интуитивная мудрость, не омрачённая никаким философским туманом. Поэтому она приставляет высшую степень духовного превосходства, лишённая хаотического момента она укрощает всё дикое, не овладевая им до ощущения, и не претворяя его во что-то высшее.
Психология должна только знать, что есть вещи сами по себе без знания полезны они или вредны. Символы веры, специфическое значение символов как силы возбуждающей жизнь. Это трудно постичь. Вся наша жизнь посвящена тем или иным символам. В детстве, первое стихотворение, которое мне задали в школе в первом классе выучить, было про советский герб: "Но ни орёл, не лев, ни львица собой украсили наш герб, а золотой венок пшеницы, могучий молот, острый серп"! Я помню эти строки до сего дня, хотя герб у нас давно поменялся. Французский астроном Саган заявил, что атрибуты Советского Геба не могут носить символ мирной державы, так как серп, и молот в окружении венка пшеницы расположены на фоне земного шара. С его слов это прямой вызов всем народам и намёк на мировое господство СССР. Символ порабощения земного шара. А в гимне, который был до 1945 года "Интернационале" утверждалось: "Владыкой мира будет труд". Все нарды знали, что за труд нёсло наше государство народам.
Юнг по этому поводу справедливо заметил: "Лишь фантазия неисправимого идеалиста и оптимиста способна изобразить человеческую природу вполне "прекрасной" в целом. Напротив, совокупность человеческой природы переставляет тёмные и светлые стороны. Светлой на тёмной, и тёмной на светлой, так что сумма этих цветов серый цвет." Недовольство и сетование на "серую" жизнь оправдано, но в этом проявляется, к сожалению, её истинный цвет.
Символ есть факт и всё-таки видимость. Известно, что бессознательное, если оно не реализовано, всегда действует в том направлении, чтобы распространить на всё ложный цвет. Оно вызывает видимость, напускает туману: бессознательное всегда проявляется для нас на каком-то объекте, потому что бессознательное обязательно на что-то проецируется. Автор проявляет элементы бессознательного в состояние символов. Появление из символов фактов - обретающих видимость и есть проявление искусства. Потому оно и называется искусство, что подменяет реальность бессознательными символами автора. Он заставляет проявлять их во вне себя. Эти символы и есть "живые образы". Необходимо отметить, что Юнг не пытается интерпретировать эти размышления на конкретные символы или их бессознательные появления в виде "живых образов". Это определено Шиллером строго разделение образа на "моё" и "твоё". Скорее всего, неумение заполнять пустоту сознания не "моими", а "твоими" мыслями сдерживает большинство людей от творчества. А читателей искать в "твоём" - "живом образе" - автора, приписывая ему - его и "моё" видение и рассуждение. Творческий процесс становится освобождением автора от образа. Позволяет стать образу тем самым символом, живущим собственной жизнью. Простейший пример этого - Шерлок Холмс. Тот, кто не знает кто такой Шерлок Холмс, тот человек малограмотный и некультурный. Тот, кто пишет ему письма на Беккер стрит в Лондон, представляется ненормальным. Большую сложность распознать в характере символов подсознательный смысл материализованный в предметы не имеющие, якобы никакого практического смысла как бы нарушающую принцип: "символ есть факт и всё-таки видимость". В этом смысле предмет, ставший символом воспринимается ни тем, ни другим. Факт, предмет, существует, но рационального объяснения не имеет. В этом контексте любопытен символ "серпа и молота". Он настолько был приспособлен быть незаметным и вездесущим, что даже не вызвал никакого ощущения, какого - то смысла идеологического знака или символа. Проецировался он на всё. От полкового знамени, до лепнины на официальном здании. Причем при Ленине, когда возник этот знак серп был повернут, как новорождённый месяц и не напоминал букву "с". Однако по мере окончания Второй Мировой Войны, когда личность Сталина была популярна во всём мире боровшимся с фашизмом, в международном изображении простых людей и вновь появившихся коммунистических партий, уже без державной символике СССР, чудесным образом серп зеркально повернулся, стал буквой "с". Молот точно расположился внутри буквы. Но, как мне представляется, был самым простым и доступным зашифрованным вензелем режима Сталина. Серп - этот буква С. Молот - это буква Т. Две первых согласных букв его подписи. Этим знаком была покрыта вся страна. Народ, взирая на этот символ, испытывал бессознательно и восторг и трепет, как перед новым религиозным символом. После этого незначительного и практически незаметного изменения в расположения знаков, образ стал сочетать в себе признаки символа: быть реальным и абстрактным. Понимая абстракцию, как проекцию бессознательного, направленную на реальность. Если этого не получается, то нет и творчества. Наличие факта и его изображенной видимости - это и есть "живой образ". "Живой образ" серпа и молота остался в сознании общества материальным следом, но после ухода Сталинской исторической эпохи, предмет потерял признаки символа, стал восприниматься, как просто вылепленная из какого материала никому ненужная вещь, оставшаяся нам от прежнего строя. Только глаз психоаналитика пытается зачастую видеть в туманном, бессознательном скрытые символы, даже там, "где газ людей обрывается куций"- по словам великого поэта. Видят ли так другие? Возможно.
Рассуждения, связанные с творчеством необходимы практическому психологу, прежде всего для того, что бы осознать, насколько в нём разделены на "твои" и "мои": суждения врача психотерапевта и суждения его пациента. Какая часть суждений твоих, врачебных станет суждениями пациентами. Нам так важно преодоление этой грани, которая разделяет бессознательное эго пациента от директивного и реального сознательного суждения врача. Всегда появляется во время психотерапевтических сеансов элементы таких же бессознательных, символических действий врача, которые ближе к искусству, чем науке. Взгляд врача, способный увидеть в тумане бессознательного некие символы. Зачастую способны раскрыть пациенту причину и заглянуть в его прошлые детские страхи.
Появление в обществе "целителей", шарлатанов, магов "белых" или "чёрных", куда ближе сознанию нашего отечественного пациента, чем строгий врач профессионал психотерапевт. Маги, снимающие "сглаз" ведьмы, часть его болезни. "Живое" воплощение её символов. Часть реализованных страхов и переживаний. Чудотворцы иногда воспринимаются пациентами куда, как более профессионально подготовленные, потому, что не занимаются лечением больного. Когда говорят о "народных целителях", в Китае их называли "босоногие врачи", то о целителях в медицинском смысле наши пациенты не говорят. Преставление о карме, биополе и других вещах, о которых они говорят, ставит врача в тупик. Откуда берутся такие систематизированные до уровня бреда суждения. Врач часто не понимает, что это действительно страхи, переработанные подсознанием в символы. Просто такой мало интеллектуальный, плохо адаптированный к окружающей действительности человек попадая в невротическую ситуацию, не может противопоставить ей реальные, основанные на анализе своих поступков, чувств и переживания. Он зачастую путает "твои" и "мои" суждения. "Мои" суждения профессиональные построенные на клиническом опыте он отвергает, как ни имеющие отношения к его жизненному опыту. Они воспринимаются за контекстом его культурного мировоззрения. Тогда вступают "твои" суждения. "Опыт" воспринятый детским ранним преклонением пред авторитетом народной мудрости. Там где есть вера в чудо. То, что отличает человека зрелого от детского, незрелого. Чудо, освященное церковью, всегда боролось с суеверием. Возврат к чуду сотворённому человеком - это возвращение к варварству. "Цель" вплетённая в сознание, поглощает пациента и целителя. Один видит чудесную силу, другой этой силой владеет. Если целитель может находиться в широком диапазоне от просто жулика, до психопата верящего в свои чудесные возможности, то суждения пациента искренние. Он только не знает, что его суждения - это часть его болезни. "Целители", проявляя бессознательные страхи и опасения пациента, не подавляют их, а совершают над ними "магию", если они не жулики, и верят в свои действия, испытывая тайную силу "магического" влияния, зачастую ничем не отличаются от наших больных. Индукция их переживаний может быть крайне опасной для наших пациентов. Поэтому так мал, при огромном финансовом и человеческом разнообразии методов и приёмах успех всякого рода чудес. Если это действительно болезнь замороченный и разорённый пациент всё равно окажется у специалиста. Если это незначительное функциональное расстройство центральной нервной системы, то после кратковременной эйфории излечения то тягостного состояния, это состояние возвращается в более тягостном виде. Приобретая депрессивное состояние. Такие больные благодатная почва для разнообразных сект. Символическое влияние мистических ритуалов заставляет такого рода людей находиться в постоянном контакте со своим "целителями". Если поведение пациента рациональное и освобождено от мистики он находит психотерапевта и получает рано или поздно необходимое лечение. Несомненно, что рациональное поведение зависит от культуры и воспитания человека. Самое главное, помнить, что всякая "чудо", основано только на детской вере, рациональное поведение говорит о взрослении человека. Возраст, к сожалению, не определяет взрослости человека. Можно до конца жизни оставаться ребёнком. Можно с рождения быть практически взрослым. Что заставляет человека быть всё жизнь наивным и не зрелым, или рано осознавать ответственность и пытаться решать вопросы жизненного характера, не надеясь на чудо или удачное стечение обстоятельств. На этот вопрос ответа нет. Природа человека, психология, влияние сознания и подсознания изучены слабо. Всегда опережали исследования физических явлений, но новый век рано или поздно поставит вопросы, что есть мотивация людей, бренды, мода. Это требование времени. Терроризм, революционные движения, различные тоталитарные секты заставят изучить и понять суть этих явлений. Коммунизм и фашизм были преодолены, но не изучены с точки зрения вовлечения масс и слепой их веры в путь, по которому их повели вожди. Нет ни одного сёрьёзного исследования без идеологической подоплеки, где бы предпринята хотя бы слабая попытка, узнать кто и как подвигнул на массовое безумие огромные массы людей и бросил их в пропасть войны и разрушения.
Коснувшись категорий коллективного, индивидуального, рассмотрев путь сознательного отречения от эмоционального, чувственного восприятия мира, через приёмы трансцендентальной медитации напрашивается вывод, что всякое навязанное обществом поведение не может быть правильным. В каждом из переставленных моделей есть значительные изъяны. Индивидуальное сознание базируется на эксплуатации себе подобных. Коллективизм требует самоотречения. Всегда направлен обществом, исповедующим коллективизм в далекое и туманное будущее, царство Всеблагого. Поэтому на пути к нему, как недостижимой цели, необходимо, как минимум сорокалетнее блуждание по пустыне с очередным вождём. Через сорок лет адепты умирают, оставшиеся в недоумении пытаются объяснить, что муки были не напрасны. Примерно на тридцать позволяя вести дискуссию. Заканчивает это семидесятилетнее заблуждение отставание от своих соседей, как экономическое, так и нравственное.
Трансцендентальная медитация, не являясь способом воздействия на мир во вне объекта, только укрепляя внутренние духовные силы, вообще оставляет общество вне исторического развития. Что мы наблюдаем в странах, где Буддистская философия привела основное количество жителей в состояние отрицания настоящей жизни. Где вся жизнь человека, становится только подготовкой к перерождению в очередной в цепи реинкарнаций.
Сказать в очередной раз, что истина находиться где-то посредине. Это попытка поставить в неверное положение самого себя. Цивилизации, возникая, совершенствуясь и исчезая, оставляют за собой главную составляющую: человека. Существо слабое, подверженное слиянию других, способное обманываться и обманывать. Несовершенство человека категория постоянная. Надеяться на то, что появиться более разумное и более рациональное поведение людей когда-то в обозримом будущем трудно. Фрёйд, когда-то справедливо заметил: "За тысячелетие человечество избавилось только от каннибализма и инцеста, сколько должно пройти тысячелетий, что бы наступил момент, когда человечество избавиться от убийства себе подобных". Учитывая, в животном мире такая вещь, убийство себе подобных невозможно. Остаются только каждому в той или иной мере верить в себя. Пытаться совершенствовать себя в индивидуальном и коллективном, помнить путь сознательного отречения от эмоционального, чувственного восприятия мира, через приёмы трансцендентальной медитации. Особенно в моменты, когда очередные вожди начинают сорокалетний путь по пустыне. Всё это богатство, наработанное веками всего лишь инструмент приспособления к миру. Не принимать на веру любое социальное учение, противоречащее развитию духовного мира, свободе и ответственности. В минуты отчаяния помнить о великой силе преобразованного подсознания в "живые образы" искусства. Постигая через него главную силу способную вывести человека из отчаяния. Живую фантазирующую силу. Это двигатель всего сущего, для человека. Это вечная энергия созидания.
Косарецкий В.Н.
|