Один дядечка всегда хотел жениться. И имел к этому все необходимые предпосылки. Ну, и женился, соответственно. Неоднократно.
Почему неоднократно? Да потому что не успеет он жениться, как снова хочется. Вот такая вот грустная история.
II
Один дядечка очень любил свою работу. И на работе его очень любили и уважали. Дядечка пытался всеми силами соответствовать и потому на работе очень уставал. Приходя домой, он выкушивал миску борща и стакан водочки, кратко, но убедительно бил свою жену и укладывался спать.
Жена этого дядечки работу свою совсем не любила. Но вот ведь интересное дело: она предпочитала находиться на заводе, а не дома. И за такие предпочтения её на работе ценили. Недавно ей секретарь профкома даже грамоту почётную выдал за своей личной подписью и заводской печатью.
Именно такие семьи укрепляют благосостояние нашей державы. А все эти менеджменты и макроэкономики - они от лукавого.
III
Один дядечка очень хотел завести ребёнка. Но долгие годы у него ничего (в смысле заведения ребёнка) не получалось.
И вот, наконец, удалось. Заведённый ребёнок сучил ручонками и ножками, гукал, икал и, судя по всему, через несколько лет собирался жениться и в школу.
- Классно сделано! - восторгался дядечка.
Он до вечера забавлялся с ребёнком, трогал указательным пальцем его нежные ладошки, заглядывал в ясные глазки, гукал несмышлёнышу в ответ. Особое удовольствие - тпренькнуть губами в мягкий животик младенца, услышать, как он хохочет беззумно-безубым ртом, почувствовать, как никчёмные пальцы-соломинки ухватываются за твою, дядечка, поредевшую причёску.
Только к полуночи дядечка, наконец, утомился. Он несколько раз ткнул ребёнка в кнопку на животе. Ребёнок продолжал гукать.
Тогда дядечка перестал лениться и перерыл всю комнату в поисках мануала. Нашёл. Следуя инструкциям пухлого тома, дядечка повернул ребёнку головку. Сначала по часовой на 50 градусов, потом - против часовой. Уже на 120. Ребёнок выключился. Дядечка, умиротворённый, уснул.
Но наутро включить ребёнка не получилось. И на следующий день - тоже.
- Ну, ну, ну, - рыдал дядечка, поворачивая дитячью головку в разные стороны.
- Ну, давай, заводись. Я же опять хочу завести тебя, ребёнок, - кричал дядечка, нажимая кнопку на дитячьем животе.
- Ни хера делать не умеют, - бурчал дядечка в среду, выбрасывая сломанного ребёнка в мусоропровод.
IV
Один дядечка всё время грыз яблоки. Почему? Да просто были у дядечки огромные запасы яблок, а вот определённых занятий не было. Ничего ему и не оставалось, как брать очередное яблоко, натирать рукавом до блестящего скрипа и в три-четыре хруста скушивать целиком, не оставляя всякой чепухи в виде семечек-хвостиков-огрызков. Скушает и за следующим тянется.
А как-то раз не заладилось. Он яблочко натёр и зубами к нему потянулся. А яблоко в ответ свои челюсти ощерило и давай клацать, а потом уж и чавкать.
"Вот ведь гофманиана какая!" - успел подумать дядечка прежде чем прохладная мгла поглотила его, не оставив снаружи ни семени, ни хвостика, а только неначатые мемуары.
Дядечка и смерть
(Неначатые мемуары одного дядечки)
* * *
Стоим в очереди в сберкассе, чтобы заплатить очередную пошлину. У окошка - бабуля. Вполне себе бодрая. Рядом с ней - ещё более бодрый внучок, суёт своё сопливое мурло в то же окошко и дребезжит:
- Ба, ну чо так долго?! Ба, ну пойдём уже! Ба, ещё три минуты и я уйду один. Ба, ну сколько ж можно...
Ну, и в таком духе.
Народ дуреет. Бабуля стесняется, но не знает, что делать. Беспомощно оглядывается по сторонам. Наши глаза встречаются и мы понимаем друг друга.
Я подхожу сзади, дожидаюсь момента, когда гнидёныш опять поднимает над подоконничком свою белобрысую головёнку. Бью ногой точно в затылок. Хрипа нет, не успел возникнуть. Головёнка опадает назад, под прямым углом. Подоконничек обильно смочен кровью.
- Это он язык себе прикусил, - догадывается очередь.
- Ничего, ничего, я сейчас в три секунды уберу... - бормочет бабуля, доставая из сумочки старый застиранный надушенный платок.
- Молодой человек, вы бы без очереди обслужились, что ли? - довольно урчит хвост.
А девушка в окошке улыбается благодарно, незаметно отряхивая блузку. Ишь ты, и до неё немножко долетело... В следующий раз буду аккуратней.
* * *
Вот вы говорите постоянно: "Я его убью когда-нибудь!" И хищно скалите зубы.
Садитесь в кружок, я расскажу, как был маленьким. Лет восемь мне было. Около подъезда лежал щенок и скулил. По всему было видно: не жилец. Шкурка облезла и весь он какой-то мокрый. Скулит то протяжно, то навзрыд. И совсем не поднимается. Мы с дворовым дружком-ровесником решили щенку помочь. Ну, помочь свести счёты с этой блядской жизнью.
Мы абсолютно искренне захотели, чтобы ему стало лучше, чтобы он уже отмучался.
Взяли щенка на руки. Он жалобно тявкнул, примолк, пошевелил ноздрями, посмотрел на нас с какой-то надеждой. Через пару секунд заскулил снова. Мы занесли его в какой-то закуток. Положили на горло длинную палку. Я встал на один конец палки, дружок - на другой. Стоим. Щенок визжит и смотрит на нас мокрыми, как его шкурка, глазами. Мы начали прыгать.
Не помогло. Милосердное убийство никак не получалось. При каждом нашем прыжке он дико взвизгивал, но не делал никаких движений, не мог. И умереть тоже не мог. То ли мы были слишком лёгкими, то ли... Я не знаю. В какой-то момент я поймал себя на том, что взвизгиваю вместе с ним, что плачу вместе с ним, что сам хочу сдохнуть. Я схватил камень, случившийся неподалёку, и изо всей силы швырнул ему в голову. Очень тяжёлый большой камень, он накрыл щенка полностью. Я не знаю, как поднял этот кусок бетона. Против физики поднял. И только увидел, как из-под камня брызнула кровь. А ещё... А ещё я услышал сдавленное всхлипывание. Щенок был жив.
Дико заорав, мы вдвоём сбежали с места преступления.
Тридцать лет почти прошло, я мало что помню из детства. А это помню. И стараюсь никогда не говорить "Я его убью когда-нибудь!". А если вырвется вдруг, то сразу перед глазами возникает камень. Из-под него течёт кровь. И кто-то всхлипывает. Кажется, это я.
* * *
Мы тогда возвращались из очередного зарубежья. То ли Вьетнам, то ли Шри-Ланка, то ли Гоа... Питер активно принял нас в свои объятия, сделал всё, чтобы в одну минуту заставить забыть пальмы и море, вернуть в свою серость и промозглость. Ехали подавленные, такси медленно плелось по пробкам, собирая на стёкла холодные капли мороси. Молчали.
Вдруг - остановка надолго. Перекрёсток застопорился не на шутку. "Что там стряслось?" - гадали, вытягивая шеи, пытаясь найти хоть какое-то развлечение унылому мозгу. Наконец, метр за метром, черепашье движение вынесло нас прямо к причине затора. И, будто нам не хватало безысходной тоски, мы увидели страшную картину.
На трамвайных рельсах, лицом вниз лежал маленький серый человечек. Оттуда, где раньше было его лицо, теперь начиналась чёрная маслянистая лужа. Почему он оказался здесь в таком странном положении, было ясно с первого взгляда: метрах в трёх стояла машина с разбитым лобовым стеклом и сильно помятым капотом. Около неё вышагивал, схватившись руками за голову и что-то беспрестанно бормоча, высокий неплохо одетый человек. Виновник. Вокруг тела бродил гаишник, с блокнотом и рулеткой. Тут же, неподалёку, сверкала маячками "скорая". Из неё никто не выходил. Оно и понятно: помогать поздно, забирать тело - рано.
Но не в этом был ужас увиденного нами. Мало мы, что ли, успели повидать вот таких незаметных людей, лежащих лицами вниз, на улицах Питера? Уже не так корёжит и скребёт внутри от таких зрелищ, как раньше. Зачерствели. Но в этот раз всё было по-другому. Потому что в руке бывшего человека всё еще находилась петля поводка. А другой конец поводка, довольно длинного, метра в три, был зацеплен за ошейник добермана. Собака стояла неподвижно, вглядываясь в тело хозяина, и мелко-мелко дрожа всем своим телом.
Обычная история. Вышел вечерком прогуляться с любимым псом. Да и понадобилось перейти через проспект. Для какой такой надобности? Кто ж теперь расскажет. Возможно, в стотысячный раз повздорил с женой, на пустом месте, от тоски и постоянно ворочавшейся внутри злобы, сплюнул отчаянно на пол, свистнул своего дружищу, привычно прищёлкнул карабином поводок к ошейнику, да и пошёл прогуляться, да купить бутылку пива, выпустить пар.
А может, и не было у него давно никакой жены. Так вдвоём с доберманом и пробавлялись. Пёс дожидался хозяина с работы, радостно поскуливая, прыгал, упираясь ему в грудь неслабыми своими лапами, ждал, когда щёлкнет карабин поводка за ухом, и шли они вместе по одному им известному маршруту. И ходили так изо дня в день. А сегодня вот маршрут прервался.
И тут я осознал один, до того неизвестный мне факт... У гаишника и врачей "скорой" не произошло ничего, кроме обычного и даже заурядного происшествия. Виновник аварии, конечно, вступает в новый, очень неприятный период своей жизни. Отделается лёгким испугом? Деньги начнёт платить и "отмажется"? Сядет в тюрьму? Всё возможно. Скорее, сядет. И будет осваивать новый для себя мир, мечтая о времени, когда можно будет вернуться к привычной жизни. И вернётся.
С маленьким серым человеком всё предельно ясно. Ему не больно и никогда уже больно не будет. Всё кончено.
А доберман... Его мир не изменился, нет. Он взорвался и перестал существовать. Пёс видит и хорошо понимает, что хозяин его - мёртв. Тот человек, который с самого щенячьего детства возился с ним, мыл лапы после прогулки, постёгивал поводком, когда провинишься, частенько бросал кусок со своей тарелки и просто любил, как лучшего друга - он вдруг предал. Он лежит, похолодевший и страшно пахнущий. И больше никогда не скажет никакого слова, ни доброго, ни злого. Он, который и был для добермана тем самым миром, вдруг предательски замолчал. А пёс не знает, как можно жить в мире, когда самая главная его составляющая исчезла. Поэтому он стоит, не обращая внимания на опасливо проходящего мимо гаишника, смотрит без отрыва на останки своего хозяина и трясётся мелкой-мелкой дрожью. И ему наплевать, что с ним будет дальше - усыпят, отдадут в приют, попытаются передать родственникам погибшего. Ему наплевать. Его мир взорвался, осталась только чужая, враждебная, сырая пустота.
Наконец, такси наше тронулось, уезжая со злосчастного перекрёстка. Я, вывернув шею, смотрел назад, на пса. Он поднял морду к небу и попытался завыть. Но горло его не послушалось, вместо воя я услышал что-то похожее на хрипение. Он, всё так же дрожа, сделал несколько шагов к хозяину, лизнул кровь, вытекавшую из-под хозяйской головы, и лёг рядом, положив голову хозяину на плечо. Растерявшийся гаишник, разводя руками, что-то говорил людям в белых халатах. Те участливо качали головами.