Пианино появилось в квартире Яновских спустя несколько дней. Не ожидавшая подарка, Бася растерянно наблюдала, как четверо мужиков в армяках, кряхтя и ругаясь, поднимают его по парадной лестнице на третий этаж, где Сауле, распахнув настежь обе створки двери, поджидала их, довольно улыбаясь. Очевидно пан, который весь день отсутствовал дома, заблаговременно предупредил служанку о покупке, вступив с ней в маленький заговор. Впихнув в покои засмотревшуюся на обливающихся потом холопов служанку, чтоб не путалась под ногами, Бася принялась руководить носильщиками. Она до конца не понимала, где лучше разместить инструмент, поэтому несчастные мужики носили его из одной комнаты в другую, благо их всего оказалось две.
Ставили к одной стенке. Нет. Пани крутила своим милым носиком. Ей, де, не нравится, как падает свет. От прямых лучей потускнеет лак. Тогда несли к другой стене. И тут не подходящее место. Со своими пышными юбками надоедливая пани с трудом могла протиснуться меж столом и пианино. Вытирая пот рукавами армяков, носильщики мысленно честили на чем свет стоит Басю, не в силах ей угодить. Упершись кулачками в бока, как делала всегда, когда чем-то была недовольна, она грозно покрикивала на мужиков, следуя за ними шаг в шаг.
- Паненка, здурэла, ци што? Дык скольки ж нам насиць гэтую бандуру? - потеряв остатки терпения и сил, возмутился одни из них.
- Оставьте у той стены, и можете быть свободны, - уныло молвила Бася, уразумевшая одно: куда ни поставь пианино - оно везде ни к месту. Потому показала пальцем на место у стены в гостиной, сдавшись от безысходности, да еще видя, какими разъяренными глазами посматривают на нее четыре здоровенных мужичка. Всунув им в руки пятьдесят копеек на водку за труды, она велела Сауле проводить их из квартиры.
Элегантный, черный инструмент хищно блестел лаком, упорно не желая гармонировать с простой обстановкой тесной комнаты, куда его приказала поставить юная хозяйка. Собственно, он являлся единственным красивым и дорогим предметом в комнатах, мимовольно напомнившим Басе о графском фольварке. Подобное пианино стаяло в Большой гостиной усадьбы Яновских, ныне безвозвратно утерянной для ее владельцев. Разглядывая предмет сиюминутной прихоти, Бася мысленно вернулась в тот вечер в поместье, когда у Яновских собрались гости, и Сташек, опередивший своего друга Кшисека, с довольной улыбкой сидел за пианино, аккомпанируя и подпевая ей Полонез "Прощание с Родиной". Ах, Басе показалось, что она снова в просторной зале с высокими потолками, и слышит, как тикают большие напольные часы в углу комнаты, звучат приглушенные голоса графских гостей, а яркий свет от десятков свечей в большой бронзовой люстре, бьет в глаза. Пальцы ее коснулись клавиш, исторгнув из глубин инструмента пронзительные звуки, торжественным эхом прокатившиеся по пустой гостиной с вытертыми тусклыми обоями, протертой во многих местах мягкой мебелью и колченогим круглым столом. Роскошь и сияние политуры нового инструмента жестоко подчеркнуло убожество бедной обстановки съемного жилища, резанув по глазам Баси. Сколько стоило пианино Станиславу, Бася страшилась предположить. По вензелям на подставке для партитуры и надписи на фасадной части Steingraeber & Söhne она могла судить, что модная марка немецкого производства встала мужу в копеечку. Она ходила кругами возле инструмента, сожалея о собственном необдуманном желании и расточительности Станислава, опасаясь и пальцем дотронуться до прекрасной дорогостоящей вещи. "Боже, ну почему он не приобрел подержанное пианино?! - с горечью думала Бася, - Лучше бы у меня язык отвалился и я онемела прежде, чем надоедать ему со своей нелепой просьбой". Бася запамятовала, когда клянчила пианино, что Станислав в силу характера и барских привычек, ни за что не опустился бы до приобретения пользованных вещей. Разбалованный, привыкший с малолетства ни в чем не нуждаться, и получать самое лучшее, он не мог преодолеть впитавшуюся в кровь привычку к красивым вещам. Чтобы Станислав Яновский ни покупал для жены или для себя, любой предмет или одежду: все носило признаки хорошего вкуса, было новым и далеко не дешевым.
Вечером, вернувшись в квартиру, где поджидала его Бася, Станислав с порога поинтересовался, довольна ли ныне ее душа.
- Как я могу быть не довольна, если получила то, что хотела, - смущенно ответила она , пряча глаза. Они предательски блестели, и блеск их свидетельствовал отнюдь не о радости.
- Ты не выглядишь счастливой? - заметил Станислав, подозрительно приглядываясь к жене.
- О, ну что ты, je suis très satisfaite . (я очень довольна -фр.)
Басин восторг испарился после того, как она несколько раз пересчитала гроши, что откладывал Станислав, и поняла, что не хватает приличной суммы. Пухлая кипа купюр серьезно истончала, и виной тому оказалось злосчастное пианино. Винить никого она не имела права, кроме себя. Оттого и ходила, как в воду опущенная, сетуя на непогоду, на сырые дрова, что купила Сауле, на торчащий в полу гвоздь, благодаря которому она разорвала подол новой саржевой юбки. Станислав догадавшись, что чем-то опять не угодил своей взбалмошной пани-жене, остаток вечера хмурился, и Басе как-будто послышалось, что он сердито проворчал "Сама не знает, чего хочет".
В начале декабря все еще держался сильный мороз, ударивший в ноябре и никак не желавший отпускать землю. Еще не кончился пост, и не праздновали светлое Рождество, а до Крещения оставалось много недель, но людям, страдавшим от невыносимого холода, казалась, что оно уже наступило и никогда не кончится. Вдоль домов по тротуарам быстрым шагом перемещались прохожие, укутанные в длинные, до пят, шубы, спеша разобраться с неотложными делами, чтобы поскорее попасть в уют и тепло протопленных помещений. Недовольные возницы прятали лица от свирепой стужи в высоко поднятых воротниках. Усы, бороды и вороты тулупов искрились от кристалликов льда, в которые налету превращалось человеческое дыхание. Из конских ноздрей рвался вверх тяжелый пар, сливаясь в небе со струйками дымков, стелющихся по городу из бесчисленного количества дымоходов. Деревья и кусты, радовавшие летом горожан своей буйной зеленью, замерли в морозном сне, склоняя ветви под тяжестью серебреного инея. Куда не сунься, везде в воздухе витал запах жженого торфа, которым виленцы топили печи и камины, спасаясь от холодов. Течение Вилии замерло, скованное льдом. Река промерзла, казалось, до дна, захватив в плен баржи и лодки, пришвартованные у небольших пристаней. Люди свободно перемещались с одного берега реки на другой, дабы сократить путь, и вскоре во многих местах по приказу губернатора были открыты катки для всех желающих разлечься и покататься на коньках.
В один из таких морозных дней, прогуливаясь по городу, Станислав предложил Басе зайти в модный салон, где делали фотографические снимки. Новое веяние едва начало приживаться в Северо-Западных губерниях, но тотчас получило большую популярность среди любителей собственного портрета, тем более что масляная или акварельная работа художника стоили немалых денег, снимок же на толстом листе бумаги выигрывал и новизной, и точностью передачи черт человека.
- У меня нет ни одной фотографии. Был небольшой портрет в младенческом возрасте, написанный каким-то захолустным мазилой, да и тот остался в фольварке на память пану Соболевскому, - с нескрываемой досадой пояснил Станислав, задумчиво всматриваясь в стеклянную витрину, украшенную множеством больших и маленьких картинок людей в серовато-коричневых тонах, лишенных многоцветия живописи, но, тем не менее, выглядевших, как живые.
- Неужели пан Станислав не удостоился чести обзавестись парой-тройкой парсун в полный рост, где он предстал бы в кунтуше и жупане, подпоясанном слуцким поясом, чтобы потешить свое самолюбие? - едко заметила Бася, подобно Сташеку, рассматривая заинтересовавшие ее карточки. Нос и щеки пощипывал сильный мороз, и ей не терпелось поскорее войти в какой-нибудь магазин или лавочку, чтобы немного согреться. Не важно, чем в салоне занимались, лишь бы руки отогреть, потому как муфта их песца, пусть и выглядела красиво, но почему-то совершенно не держала тепла. Да и лицо замерзло. Очаровательный капор, украшенный по краям полей мехом и перьями грел лишь затылок, оставив жестоким укусам мороза большую часть головы. Бася завистливо взглянула на Сташека. Ему-то холод нипочём. Вон, какая лисья шапка теплая, надвинутая едва ли не до самых темных бровей. Почему же к женщинам мода настолько безжалостна? Мало того, что корсет давит на ребра, так еще и уши мерзнут, едва прикрытые шляпкой.
- Можно подумать, пани Яновская, у вас много портретов, - язвительно, копируя тон Баси, парировал Станислав, увлекая ее за собой в двери салона. Звякнул колокольчик и их обдало приятным теплом, запахами краски и металла. - Парсуны в наши дни - признак отвратительного вкуса, скажу я вам, пани Яновская. Могу я позволить интересную картинку с собственной персоной на память?! К тому же, приятно было бы иметь при себе образ ma charmante épouse (моей очаровательной супруги -фр.).
Навстречу посетителям из-за большой бархатной портьеры вышел господин среднего возраста с острой бородкой и пышными дон-кихотовскими усами, торчавшими в стороны, как пики. Обменявшись приветствием со Станиславом и Басей, он любезным тоном поинтересовался, не соблаговолят ли молодые панове запечатлеть свой образ для истории.
Пан-художник, как сам он себя назвал, пригласил молодых людей в небольшой зал, стены коего украшали драпировки с пейзажами поистине театральных масштабов, а посреди покоя стояли всевозможные расписные ширмы. Каких только видов не было на четырех стенах мастерской: французские пасторальные пейзажи плавно переходили в темные парковые кущи с белыми статуями и уличными вазонницами. Бурлило пенное море, у подножия которого на утесе высился одинокий маяк. На одной из декораций Бася увидела греческий Акрополь. Заглядевшись на грубоватую мазню, она долго раздумывала, как подобный фон впишется в их обыденные наряды. Пан-художник смекнув, что дама колеблется, шустро подсунул ей в руки несколько карточек с видом того самого Акрополя. На одной из них в пестрой чалме, темной камизельке, расшитой узорами, в духе лорда Байрона, на фоне белесых колон и портика сидел на стуле необъятных размеров не то купец, ни то чиновник. Прыснув со смеху, Бася вернула карточки хозяину.
- Возможно ли сделать классический портрет, - задал вопрос Станислав, озадаченный полетом фантазии мастера.
- Все, что пожелаете, панове, - воскликнул мужчина со смешными усами, - У вас обоих восхитительная фактура. Она просто просится на холст. Но, к сожалению, я не живописец, и могу сделать лишь моментальный снимок. Взгляните вот на эти декорации.
Он вытащил из кучи ширм холст на подпорках с нарисованным на нем деревом в клубах тумана или облаков.
- Пожалуй, сгодится, - согласилась Бася, которая в тепло натопленном помещении почувствовала внезапную дурноту. От непривычных резких запахов к горлу подступил комок. Голова закружилась, и тяжело оперевшись на руку Станислава, она присела на маленький стульчик.
Попросив господ снять верхнюю одежду и придвинув к спине сидящей очаровательной юной пани ширму с пейзажем, мастер пристроил с ее левой стороны молодого, красивого пана. Басе не терпелось поскорее выйти на воздух, и она с кислым лицом приготовилась ждать долгой и нудной подготовки, как бывает во время позирования для портрета, но удивилась, когда мучения неожиданно быстро закончились.
Пан-художник поставил перед ними большой ящик на ножках с черной линзой посерёдке, приказал грозным тоном приготовиться, не шевелится, и сняв колпачок с линзы, задрал вверх руку с непонятной штукой, из которой полыхнула белая вспышка. Повалил желтый дым и в комнате запахло едкой серой.
Бася судорожно зажав рот и нос рукой, вскочила со стула.
- Ради Христа, уйдем отсюда поскорее.
- О, пани, подождите. Пан просил сделать портреты,- воскликнул пан-художник.
Бася вытерпела, пока ее вертели, усаживая в разных позах на кресле возле высокого столика, украшенного вазой с искусственными цветами, поднимали на ноги, чтобы сделать карточку в полный рост. От удушливых паров вспышки она уж и дышать не могла, чувствуя, как внутри у нее трясется каждая мышца.
- Хватит, - грубо заявила она, дрожащими руками в спешке одевая шляпку на голову и подвязывая ленты под подбородкам. - Здесь нечем дышать. Если ты, Сташек, не против, я подождала бы тебя снаружи. Лучше уж мерзнуть на морозе, чем задыхаться от жуткого запаха.
Станислав озабоченно посмотрел на бледное лицо и бескровные губы Баси, сознавая, что та не просто капризничает, и ей действительно нехорошо, и утвердительно кивнул головой. Он и сам бы покинул мастерскую, в горле у него першило и глаза слезились, но ему необходимо было сделать снимок. Он не случайно завел Басю в салон. Мысль, какой преподнести подарок на Рождество своей маленькой вилии, последние дни не давала ему покоя. За игорным столом Станислав случайно подслушал разговор мужчин, один из которых заказал у ювелира медальоны с парным портретом для себя и жены. Безусловно, о цене подобного подарка говорить не приходилось, но настойчивое желание, чтобы у Баси осталось некое постоянное напоминание о его чувствах, подталкивало к безумной трате денег. Станислав поморщился при мысли, что после покупки проклятого пианино и после того, как закажет золотой медальон, он окажется на мели. А значит, по-прежнему придется играть, испытывая судьбу. Ему фантастически везло в покере, но с каждым последующим выигрышем в душе нарастало недоброе предчувствие, что недалек тот час, когда удача повернется спиной. Каждый раз садясь за стол в прокуренном притоне, где в клубах табачного дыма мелькали гротескные фигуры подозрительных завсегдатаев подобных заведений - пьяных, кричащих, - где разносился вульгарный смех шлюх, подзадоривающих клиентов покупать побольше водки и пива и визжащие звуки расстроенных скрипок до мигрени надсадно звенели в ушах, он думал, что вот он, последний раз. Больше он не придет в эту клоаку, и не станет играть партию, а потом еще одну, и еще. Но выигрыши таяли на глазах. День ото дня появлялись мелкие, но необходимые траты, и стопка купюр не только перестала расти, но и существенно уменьшилась. Он ненавидел карты с тех пор, как отец проиграл в них родовую вотчину. Презирал себя за то, что читал в темных, блестящих от не пролитых слез, глазах Баси всякий раз, когда переступая порог квартиры, уходил, оставляя ее одну. Страдал от собственной беспомощности и невозможности что-либо изменить в жизни. Единственное, что грело душу - мысль о скором отъезде. Подальше от города, от края, где в воздухе витало напряжение. Прочь от людей из Виленского комитета, которые опять наседали на него, требуя отправляться за новой партией контрабанды. Пока что ему ловко удавалось находить веские доводы для отсрочки поездки. Но Калиновский, тот самый молодой человек, некогда пришедший на встречу с Вашковским, осенью возглавил Комитет движения и не давал Станиславу ни минуты покоя. На собраниях Комитета движения, члены которого обсуждали планы дальнейших, зачастую устраивая сходку на квартире Калиновского, после пламенных речей о свержении царского режима, об освобождении крестьянства от гнета панской и москальской власти, и прочей чепухи по мнению Станислава, Калиновский обращался с неизменным вопросом к Яновскому: "Когда вы, Граф, намерены ехать?". Они едва выносили друг друга, и взаимная неприязнь буквально материализовалась меж ними, накаляя и без того жаркую атмосферу собраний, стоило одному их мужчин обратится к другому с предложением или вопросом. Калиновский, убежденный националист и радикал, "красный", фанатично продвигающий идею отдать после восстания землю крестьянам, а наречие, на котором они разговаривали, сделать государственным языком, с презрением относился к заносчивому аристократу Яновскому, по классовой принадлежности состоявшему в "белых", отчётливо понимая, что тому глубоко наплевать на судьбу крестьян, как и большинству выскочек из Центрального Варшавского комитета, мечтающих о возрождении величия и суверенитета Польского королевства. Сознавал Калиновский то, что Станиславу нет дела, возродится ли Польша в прежних границах, как самостоятельное государство. Он знал, что Яновского удерживает в рядах Комитета движения отнюдь не пламенное желание вершить судьбу народа, ни идеи, и ни ненависть в русским захватчикам, а лишь данное слово чести Вашковскому отплатить сполна долг за помощь после бегства от ареста. Как считал Калиновский, дворянская честь и умение держать данное обещание, с которыми так носятся аристократы, единственное положительное качество Яновского. Станислав в свою очередь с настороженностью и скепсисом воспринимал горячие речи нового руководителя Комитета, ибо его дар оратора не производил на молодого шляхтича должного впечатления. У него давно, еще со времен поездок в Париж, сложилось свое особое мнение об утопической идее с отделением Польши от Российской империи, и он не решительно не собирался его менять. В Варшаве к Калиновскому относились с опаской, считая того ярым приверженцем террористических методов борьбы с существующей властью, боялись его возрастающего влияния среди заговорщиков на литовских землях и недолюбливали из-за категоричности суждений. И все же, какими бы неприемлемыми казались Станиславу взгляды Константина Калиновского, глубоко в душе, он не мог им не восхищаться: его силе духа, которую Яська-гаспадар з пад Вильни проявлял на собраниях, с пеной у рта отстаивая свое мнение, его огнем в его голубых глазах, который вспыхивал всякий раз, едва он предлагал новый прожект на рассмотрение комитета. Это был сильный, волевой человек, не имеющий слабостей. Таких разных, их роднило только одно чувство - любви. Станислав до безумия любил женщину, которая составляла смысл его жизни. Калиновский же с не меньшей страстью любил родной край, людей, которые в нем жили, идею борьбы за лучшую долю для крестьянства. У обоих была цель - достичь благополучия, даже путем жертв, с той лишь разницей, что Яновский жаждал добиться желаемого для одного человека, собственной жены, а Калиновский - для всего простого народа.
- Пан, вы будете делать портрет? - ворвался в мысли Станислава голос, и он очнулся от размышлений, поняв, что давно стоит, уставившись невидящим взором на кресло, где недавно сидела Бася.
- Безусловно, пан мастер.
Бася, покинув задымленный салон, вдыхала полной грудью, насколько позволял тугой корсет, свежий ледяной воздух улицы, ругая в душе Сауле, затянувшую шнуровку на корсете слишком туго.
Дабы не мерзнуть напрасно, ожидая мужа, она решила заглянуть в соседний магазинчик часов.
- Что пани желает? - спросил пожилой еврей, хозяин и продавец в одном лице, едва она вошла в двери.
- Мне нужны карманные часы, - неожиданно для себя вымолвила Бася, вскользь окинув взглядом застекленные прилавки, в которых лежали карманные часы. Стены, что и понятно, тоже украшали часы: с маятниками, кукушками, танцующими фрейлейн, круглые и домиком, овальные. На полу, вдоль стеллажей с каминными часами стояли большие напольные. В комнате полно было всевозможных хронометров, компасов и прочей всячины с циферблатом и стрелками. Сие добро тикало и играло, наполняя помещение своеобразными шумами, отчего у Баи тотчас возник в голову легкий гул.
- С радостью могу предложить на выбор несколько превосходных часов. Вам подороже или же подешевле? А може, красивая паненка, предпочитает определенную марку?
- Пани, - поправила Бася торговца, исследуя пристальным взором часы на витрине. Идея приобрести подобный подарок осенила ее спонтанно, и она, не разбираясь в тонкостях покупки, колебалась с выбором. Глаза разбегались от обилия тикающих аксессуаров, и на первый взгляд они казались ей одинаковыми. - Я затрудняюсь с выбором. Ничего не понимаю в подобных вещах.
Пожилой еврей, подобно пристально изучающей его товар клиентке, с не меньшим пристрастием осматривал ее, пытаясь понять по внешности молоденькой женщины, сколько у пани в кошеле грошей, и на что она может рассчитывать.
- Дозвольте поинтересоваться у пани, для кого она желает приобрести часы?
- Мужу на Рождество.
Взглянув в последний раз оценивающе на Басю, хозяин магазина сказал:
- Ну-с, у меня есть не слишком дорогие, но очень хорошие часики господина Мозера. Взгляните, - он подал с витрины круглые часы с белым циферблатом. - Hy Moser & Ce. Пани видит это клеймо? Оно означает знак качества. Корпус латунный, но позолота сверху настоящая...
Позади хлопнула входная дверь, заглушив мерный ход многочисленных часов пронзительным звуком колокольчика, и в помещение магазина в клубах морозного пара ввалилась кучка шумно переговаривающихся меж собой офицеров. Бася, все еще держа в руке часы, подняла глаза на посетителей. Четверо из вошедших обсуждали громкими голосами новости из Варшавы, где Великий князь до сих пор, с осени, удерживал в палаточном лагере в центре города войска, надеясь утихомирить волнения, начавшиеся в минувшем году. Один из офицеров в суконной шинели с металлической бляхой на груди показался ей знакомым. Сердце, бившееся досель спокойно, сделало внезапный толчок о ребра. У Баси перехватило дыхание. Рокотов. Она не могла ошибиться. Среди вошедших офицеров кавалерии он выделялся высоким ростом и формой полицейского.
"Ах, чтоб тебя", - пронеслась мысль, и Бася проворно отвернулась к прилавку, пробормотав невнятно хозяину магазина, что согласна взять часы.
- И побыстрее, шаноуны.
- Сию минуту, - сказал торговец, - Пани желает завернуть презент в красивую упаковку?
- Сойдет и так, - раздраженно ответила она, злясь на медлительность пожилого еврея. Или же просто ей казалось, что время тянется мучительно медленно, и каждая минута задержки в маленьком магазине увеличивает шанс столкнуться нос к носу с человеком, которого она менее всего желала бы снова повстречать на своем пути. "Не дай боже, чтобы он меня узнал", - думала она. Ее подгоняло сознание, что Станислав, выйдя в любой момент на улицу из салона, станет ее искать и обязательно зайдет в магазин часов, где наткнется на Рокотова, который по-прежнему служил в жандармерии. Застарелая неприязнь могла вспыхнуть с новой силой, и один бог знает, чем все закончится.
Бася схватила бархатную коробочку из рук старика и косясь краем глаз на высокую фигуру вблизи места, где она стояла, на ощупь принялась толкать ее в кошель, подвешенный к поясу. Поздно. Рокотов увидел ее. В глазах мужчины промелькнуло удивление и недоверие. Сказав тихо несколько слов товарищам, он направился прямиком к замершей у прилавка Басе.
Как ни старалась она положить коробочку с часами в кошель, та, словно назло, не хотела в него помещаться. Зацепившись бархатным покрытием за стеклярус на тесьме, стягивающей горловину кошеля, она выпала из дрожащих Басиных пальцев на пол. "Порази ее гром", - шепотом ругнулась она, присев у прилавка на корточки, чтоб подобрать подарок и быстро исчезнуть из магазина.
Рука в черной перчатке выхватила упаковку буквально у нее из рук, и низкий голос над ее плечом проговорил:
- Mademoiselle Беланович, рад столь неожиданной встрече.
Басю накрыло горячей волной. Она подняла на Рокотова глаза, чувствуя что предательски краснеет. Он нависал над ней всего в каком -нибудь локте, и склоненное к ней лицо казалось ужасающе близким.
- Я вас не понимаю, - по-польски проговорила Бася, опустив глаза и поднимаясь с пола.
Она протянула руку, желая забрать назад принадлежавшую ей вещь, но Рокотов сделал вид, что не замечает ее нетерпеливого жеста.
- Странно. Мне казалось, что вы прекрасно говорите и понимаете по-русски, - сказал он, гладя девушке прямо в глаза.
- Не имею чести вас знать. Пан офицер ошибся.
- Пани, сто пятьдесят рублей, - напомнил о себе хозяин магазина, с интересом прислушиваясь к разговору меж молодой женщиной и русским жандармом. Отсчитав необходимую сумму, Бася отдала ее еврею.
- Что вы делаете в Вильно? - Рокотов подал ей коробочку.
Схватив ее, Бася лихорадочно запихнула таки ее в кошель и забрав с прилавка муфту, стремительно направилась к выходу, коротко обронив через плечо:
- Oh, excusez mon indiscretion, monsieur l'officier . Мais je me dépêche. (О, извините меня за бестактность, господин офицер. Я очень тороплюсь - фр.).
Бася надеялась, что хотя бы по-французски до Рокотова дойдет, что она не хочет его видеть и знать. Но, увы, она не учла вспыхнувшего в глазах молодого мужчины прежнего интереса к ее персоне, и настойчивости его характера.
Рокотов под одобрительный гомон ее друзей последовал вслед за ней.
"Отцепись от меня",- едва не выкрикнула от отчаянья Бася, видя что он ни на шаг от нее не отстает. Она вылетела на улицу со скоростью метеора, придерживая на ходу колыхающиеся юбки кринолина. На тротуаре полно было прохожих, но, к счастью, Станислав еще не вышел из салона. И хорошо бы, чтоб он оставался там подольше, мелькнула мысль.
В отдалении, на набережной Вилии стояли свободные сани. Делая вид, что не замечает идущего следом Рокотова, она пустилась почти бегом в сторону возка.
- Обождите, панна Беланович.
Рокотов неожиданно крепко схватил ее за рукав бурнуса, заставив едва не взвыть досады. Слишком близко они стояли от больших окон фотографической мастерской. Господи, если Сташек выйдет и увидит этого хлыща, и то, как он бесцеремонно держит ее за руку, не позволяя сдвинуться с места, то для них троих может закончится все весьма плачевно. Нужно увести Рокотова как можно дальше от салона и от Станислава.
Обернувшись к прилипшему к ней, как репей, назойливому типу с полицейским жетоном на груди, Бася выпалила по-русски:
- Чего вы хотите от меня, господин Рокотов?
- Вижу, память к вам вернулась.
- О, да! Вас сложно забыть. Столь незаурядный человек, ставший виновником дуэли в тихом повете, надолго сохраниться не только в моей памяти, но и умах всего тамошнего общества.
Глаза Рокотова, синие, в обрамлении черных густых ресниц, смущенно опустились вниз, на эфес сабли, которую он придерживал рукой.
- Мда! Безобразно вышло. Ужасное недоразумение.
Бася обуяло острое желание влепить по красивому, гладко выбритому лицу, пощечину. Поступить так, как должна была сделать давно, еще на маскараде, но она удержалась. Кругом ходили и ездили люди, и некоторое уже заинтересованно посматривали в их сторону, прислушиваясь к чрезмерно пылкому диалогу.
- Недоразумение?! - выкрикнула она, вне себя от гнева, - Да вы мне жизнь испортили, господин хороший! И отпустите же, наконец, мою руку. Вы делаете мне больно.
Рокотов разжал пальцы, и она продолжила путь к наемным саням.
- Простите, - проговорил он, идя следом.
- Ну, уж нет. Хорошо, что в вас тогда проделали дырку. Поделом.
- Какая вы злая. Я пылаю от стыда, что доставил вам, видимо, море неудобств, а вы нисколько не проникнитесь христианским смирением, чтобы пожалеть меня и забыть о старом. Могли бы хотя бы притворится из вежливости, - Рокотов откровенно подтрунивал. Его губы кривились в легкой улыбке, но увидев каким бешенством вспыхнули черные глаза Баси, он добавил серьезным тоном. - Что мне сделать, чтобы вы меня простили?
- Испаритесь. Я не хочу вас видеть. Никогда. Я спешу. Мне нужно домой.
- Вы живете теперь в Вильно? Позвольте вас проводить до дома.
- Ни в коем случае.
- Я настаиваю. Уже смеркается и на улицы с подворотней выползает разного рода ворье и негодяи.
- Большего негодяя, чем вы, я отродясь не встречала.
- Пусть вы не слишком высокого мнения о моей персоне, но я все же исполню долг офицера и провожу вас. Вы мне не доверяете?
- Оставьте галантность для наивных барышень. У меня к вам доверия не больше, чем у куропатки к коршуну.
Бася забралась в сани, недовольно поморщившись от близкого присутствия Рокотова.
- На Георгиевский проспект, - сказала она вознице.
Сани тронулись.
- Как видите, я не нуждаюсь в вашем покровительстве. Я и одна могла бы вполне безопасно добраться до дома.
- Юные mademoiselle не должны разгуливать в одиночку по улицам. Вы пришли в магазин одни? Где ваша нянька или наперсница?
- Я одна, сударь. Мой возраст минул то благодатное время, когда за мной требовалось ходить. Итак, отчего вы ко мне пристали, сударь? Не люблю ходить кругами, оттого и спрашиваю без обиняков. Что вам от меня нужно?!
- А вы грубы и плохо воспитаны, панна Барбара, - со смехом заметил Рокотов. - Ранее вы мне казались иной. Более мягкой и общительной. Куда исчезла та милая хуторянка, любезно предложившая мне воды?
- Канула в Лету, - отрезала Бася. - Ближе к делу, пан жандарм.
- Мадемуазель Барбара, не нужно обращаться ко мне столь официально. Я лишь хотел объясниться и попросить у вас прощения, поскольку в прошлый раз у меня для того не оставалось ни времени, ни возможности.
- Избавьте меня от ваших слезливых речей. Что сделано, то сделано, и прошлое невозможно изменить. Я даже вспоминать не желаю ни о вас, ни о том маскараде в фольварке Яновских.
-И все же, вы выслушаете меня. Я допускаю, что поступил низко, украв тот mémorable malheureux baiser (памятный злосчастный поцелуй - фр.). И видит бог, вспоминая ваши глаза в момент истины, когда вы обнаружили, что рядом отнюдь не предмет ваших мечтаний, а чужой мужчина, я не единожды пожалел о случившемся. Будь я уверен, что под маской капризной Коломбины скрывается ваше милое личико, ни за что бы не поступил столь необдуманно.
- О, перестаньте, - зашипела Бася. Столь откровенные речи вогнали ее окончательно в краску стыда. Хотелось заткнуть уши, закрыть глаза, и даже краешком сознания не касаться воспоминаний о ее неосмотрительности на маскараде. Она не боялась Рокотова. Он не внушал ей страх или мысль, что может чем-то снова лично ей навредить. Но вид его лица, голос, и напоминание о злосчастном празднике, перевернувшем жизнь Станислава, все в купе вызывало дрожь омерзения. Не только к нему, но и к себе.
Но он, словно нарочно желая поковыряться в застарелой ране, продолжал гудеть у нее над ухом назойливым низким голосом:
- Если я мог бы прийти к вам с извинениями ранее, то сделал бы это. Но после поединка я отлеживался с ранением, а после меня понизили в чине и сослали в богом забытый Полесский край. Я только недавно смог вернуться в Вильно и восстановится в звании. Смешно, но до сих пор не знаю, кто в меня стрелял. А как поживает тот надменный шляхтич, сын графа Яновского, с которым у меня вышло сие недоразумение? Помнится, он представился мне в роли вашего жениха. Вы вышли за него замуж?
Бася с облегчением взглянула на муфту, в которой прятала от мороза руки. Мех надежно скрывал обручальное кольцо, и видно, сгоряча, Рокотов не заметил его на пальце, а иначе не стал бы интересоваться ее положением.
- Я не замужем, - процедила она едва слышно. - Тот надменный шляхтич, как вы изволили выразится уехал куда-то и больше мы с ним не встречались.
-Так просто взял и уехал? Ни объяснений, ни слов на прощание?!
Рокотов впился глазами в потупившуюся Басю, которая разглядывала с особым внимание кружево на юбке. Она дерзко вздернула подбородок, и с вызовом во взгляде громко заявила:
- Да, так просто.
- Позвольте поинтересоваться, mademoiselle Барбара, что привело вас в Вильно? Родственники привезли вас на зимний сезон?
- Угу! - угрюмо покосилась она на Рокотова. Врать, так правдоподобно, решила она.
Сани неслись по Георгиевскому проспекту, приближаясь к дому, в котором они жили со Станиславом. Смекнув, что не стоит Рокотову знать место, где ее можно искать, Бася окликнула возницу, попросив остановиться. Кучер натянул поводья, и она, не дожидаясь пока Рокотов выйдет и подаст ей руку, выскочила сама на устланный снегом тротуар.
- Я приехала, ни сим наше mignonne de la communication (милое общение - фр.), пан-офицер, прошу закончить.
- Позвольте хотя бы я проведу вас до парадного.
- Ну уж нет. Избавьте и себя, и меня от ненужных хлопотов.
- Я напрошусь к вашей тетушке как-нибудь в гости с визитом, - крикнул ей вслед привставший в санях Рокотов.
- Не нужно. Я не хочу вас видеть больше никогда, сударь. И потом, вы все равно не знаете, где я живу, - донесся уже издалека звонкий женский голос.
"Разве проблема узнать. Было бы желание и цель", - подумал штабс-капитан, провожая взглядом удаляющийся прочь ярко-красный бурнус, горевший огнем на фоне сиреневых сумерек уходящего дня. В глаза ему били ослепительные лучи заходящего солнца, и чтобы лучше видеть, он приложил ладонь козырьком ко лбу. Прежде чем скрыться в дверном проеме парадного подъезда, Бася обернулась. Она изменилась со времени их последней встречи. Не та очаровательная провинциальная барышня, мило щебетавшая с ним на хуторе, и не та напыщенная кокетка в золотом костюме Коломбины. Другая, язвительная, прямолинейная, но по-прежнему привлекательная. Чертовски привлекательная. Она стала еще красивее. Нечто неуловимо в ней изменилось, и дело было не только в повзрослевших чертах лица, удивительных глазах, ставших еще больше и темнее, чем он помнил. Нет. От лица, от глаз, от всего ее облика исходило невидимое сияние, делавшее и без того привлекательную польскую панну еще красивее и желаннее. Так выглядят безмерно счастливые женщины, когда они влюблены и чувства их взаимны.
"Почему она соврала? - не давала покоя мысль, когда Рокотов возвращался к себе на квартиру, решив, что пирушка со старыми армейскими друзьями на сегодня отменяется. - Сказала, что не замужем, и что не встречалась с Яновским после дуэли".
Он видел на ее пальце обручальное кольцо, когда она забирала у него из рук коробочку с часами. Мужскими часами, ибо подобные он недавно приобрел для себя. И отчего не призналась, что виделась с женихом в день его бегства?! Рокотову неделю спустя после поединка о том рассказывал в больнице становой пристав Бурмин. Он по следам читал, как иные в открытой книге. Сказал, что у хуторского сада вся трава копытами изрыта, и подковы от двух разных лошадей. Причем одна из лошадей - иноходец. Только у молодого Яновского на весь уезд был конь, перемещавшийся иноходью. Ветки со стороны сада оказались свежо примятые и обломанные, знать кто-то приходил на встречу к всадникам с хутора. Явно, не управляющий графа. Посему, сделал вывод старый пристав полтора года назад, на прощальное свиданьице с кавалером бегала паненка.
"Странно все это, - размышлял Рокотов. - Надобно подробнее узнать, где живет и с кем эта милая врушка".