Королева Татьяна (Киця) : другие произведения.

Исповедь якудза

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга Дзюнъити Сага, которую мне посчастливилось перевести, Купить на "ОЗОНе" повествует о реальной жизни якудза без прикрас - это мемуары, а не боевик. Рассказ житейски мудрого человека о своей РЕАЛЬНОЙ жизни. Сам рассказчик подсмеивается над образом "якудза" созданным в кино-боевиках и подробно объясняет почему. Очень хороши бытовые зарисовки из жизни довоенной Японии, много редкой культурологической информации о токийском землетрясении, службе японских солдат- срочников в Корее, американской оккупации, о японских тюрьмах - военных и гражданских. Особенно меня сразила всемирная близость криминального менталитета - отечественного и японского, даже тюремные ритуалы, приемы заманивания в азартные игры и т.д. - все то же самое! Отличное качество перевода и редактуры, что по нынешней жизни большая редкость. Стоит почитать всем, кто интересуется историей Японии и уголовного мира.

   8. Наука быть якудза
  
   Иногда в нашем мире происходят удивительные вещи. Например, Такузо, артельщик плотовщиков, в самый канун землетрясения переехал в новый дом, и безопасно пережил в нем катастрофу вместе со всеми своими людьми. Это просто поразительно...
  
   ... Мой собеседник вытащил из вполне современной газеты рекламный вкладыш, перевернул его, вооружился старомодной перьевой ручкой и принялся чертить на обороте план сгоревших районов старого Токио, и объяснял мне...
  
   Вот, посмотрите, как распространялся огонь. Такузо оказался настоящим везунчиком - все постройки в окрестностях района сгорели дотла! Когда я порвал с Кенкиши, и бродил оглядывая окрестности, первым неповрежденным сооружением, которое я обнаружил, оказался именно новый дом Такузо!
   Но плотовщикам некогда было рассиживаться в доме, на них навалилась настоящая прорва работы. Сами понимаете, больше половины Токио лежало в руинах, часть зданий сразу же начали отстраивать, а для ремонтных работ требовался строевой лес, так что плотовщики и рабочие с лесопилок едва поспевали обрабатывать заказы. Я спросил Такузо, может и я смогу чем-то помочь? Он рассыпался в благодарностях - мол, на лесопилках сейчас столько работы, что даже кошка могла бы сгодится в деле!
   Итак, мне решили доверить делать всю подсобную работу по кухне и следить за порядком в доме, пока дела более-менее утрясутся, и вернуться в стояние, которое можно назвать нормальным. Моей главной обязанностью было закупать продукты, я каждый день общался с зеленщиками, торговцами рыбой, соевым сыром тофу, прочим уличными разносчиками и через несколько дней все они стали моими добрыми приятелями. Я вспоминаю те славные времена, и понимаю - то было самое простое, счастливое и беззаботное время в моей жизни! И как всякое счастье, длилось оно недолго. Следующей весной, в начале апреля, к Такузо явился человек, встреча с которым заставила мою жизнь сменить колею и пойти совсем по-иному...
  
   Тем вечером гостем Такузо был большой человек, по имени Момоси Умитаро. В то время власть босса Момоси простиралась над всей территорией района Янагибаши. Надо сказать, что этот босс приходился "названным братом", или как тогда говорили "побратимом" нашему артельщику Такузо. Знаете, что тогда означало "побрататься"? Люди из разных кланов давали обещание помогать друг другу, если в том будет нужда - и действительно помогали!
   Так или иначе, но в тот день босс Момоси, в сопровождении охранника, прикатил на рикше - повидать "побратима". Когда я подал им чай, Момоси смерил меня взглядом и стал расспрашивать обо мне Такузо:
   - Брат, кто это молодой человек? Не припоминаю, чтобы я видел его здесь раньше... - и Такузо рассказал ему все, что знал.
   - Ясно... - протянул Момоси, - Похоже, он неплохо справляется. Как ты считаешь - он толковый паренек?
   Как только разговор принял такой оборот, я тут же шмыгнул в коридор и тихонько сидел за раздвижной ширмой, как и подобает парнишке моего возраста.
   - Послушай, приятель, - наконец, босс Момоси обернулся и окликнул меня, - Как твое имя?
   - Иджичи, господин...
   - Да не фамилия, а имя, дурень! Разве ты не знаешь, что в нашем кругу все называют друг друга только по именам?
   - Меня зовут Еджи, господин.
   - И чем ты, Еджи, собираешься заняться в жизни?
   - Знаете, я все никак не могу решить, и меня это очень тревожит...
   Он рассмеялся, а потом посерьезнел и спросил:
   - Может, ты захочешь стать профессиональным игроком в кости? Якудза?
   - Якудза? - ахнул я, и покраснел от восторга.
   - А почему ты так удивляешься? Я как увидел тебя, сразу понял - у этого парнишки лицо настоящего профессионального игрока - якудза, а не добропорядочного труженика!
   Такузо кивнул:
   - Ты должно быть прав, брат! Я сам частенько подмечал такое за Еджи. Мы иногда устраиваем игру в кости прямо здесь, и должен сказать, у него здорово поучается...
   Момоси вытащил длинную глиняную трубку с маленькой головкой, набил ее и прикусил чубук. Его сопровождающий тут же вскочил и поднес огоньку. Босс глубоко, с удовольствием затянулся, медленно выпустил дым из ноздрей, и все время смотрел на меня, не отрывая взгляда.
   - Есть в твоем лице нечто особое... Могу сказать точно, ты не задержишься среди рабочих... Если человек может прижился в таком месте, он выглядит так, будто сто лет работает и никогда не делал ничего другого... У всех людей разные задатки, но я сразу могу сказать, кто на что годится. Большинство ребят, которые вкалывают в артели у моего брата Тамезо, рады-радешеньки гонять по реке плоты и рубить на бревнах сучья, вкалывать с утра до ночи, больше им ничего не надо. А вот ты слеплен совсем из другого теста... Сдается мне, ты не создан для такой примитивной жизни. У меня есть предчувствие, что ты сможешь стать стоящим, авторитетным якудза...
   Никогда до этой встречи я не помышлял о карьере профессионального игрока, и даже не мечтал вступить в клан якудза, но сейчас меня словно озарило! Стать якудза - вот он единственно правильный путь в жизни!
   Я почтительно поклонился:
   - Благодарю вас, господин! Вы можете распоряжаться мной по своему усмотрению...
   Момоси удовлетворенно кивнул:
   - В таком случае, посмотрим, что я смогу тебе предложить для начала... Мой собственный клан сейчас укомплектован, и это единственная причина, по которой я не могу пригласить тебя в наше братство. Но моему хорошему товарищу, боссу Дивая, сейчас нужны люди, я порекомендую тебя, и будь уверен - он согласится...
  
   Уже через месяц я стал "подмастерьем якудза". Заручившись поддержкой и рекомендациями босса Момоси, я присоединился к клану Дивая в качестве ученика.
   Моя первая встреча с боссом клана Дивая состоялась в мае 1924 года, как раз в день карнавала на "Праздник Мальчиков". Босс жил в самом центре района развлечений - Асакура. Его дом затерялся на улице заполненной маленькими лавчонками, в которых торгуют суши. Хотя после Великого Землетрясения прошло совсем немного времени, район Асакура уже успели отстроить заново, сколоченные наспех времянки заменили добротными, фундаментальными зданиями - такими, каким и положено быть домам в богатом, веселом районе. Стройки еще шумели по всему району, как пчелиный улей, люди кругом спешили и суетились. Я думаю, в наше время, такой взрыв активности назвали бы "строительный бум".
  
   Разрушительный пожар, вспыхнувший после землетрясения, пощадил статую великой богини Каннон, храм богини тоже чудом избежал малейших повреждений. Все вокруг выгорело дотла, но здание храма и даже трава во дворе остались невредимы. Люди рассказывали как огромные волны огня то и дело приближались к храму, и каждый раз ветер менял направление, и относил языки огня вдаль, не давал им коснуться святыни. Многие тысячи человек нашли в храме убежище от пожара, всякий раз, когда рядом вздымалась стена огня, люди издавали вопль ужаса, а когда огонь отступал, они падали на колени и возносили благодарственные молитвы своей святой заступнице - богине Каннон.
   В тот день, когда босс Момоси повел меня на первую встречу к боссу клана Дивая, у храма Каннон толкалась целая толпа паломников, и я сразу вспомнил слова Се-Чена, по прозвищу Каменщик, что это статуя святой Канон несет благословение району Асакуро...
   Дом, в котором обосновался мой будущий босс Дивая, мало чем выделялся среди других, его было непросто отыскать среди других строений. Мы с Момоси вошли через черный ход, но босс Дивая уже ждал нас, и пригласил в гостиную со впечатляющей обстановкой. В центре стояла старинная медная жаровня тонкой работы - точно такая, как показывали в тогдашних модных фильмах.
   Два почтенных человека обменились приветствиями, как и предписывал тогдашний этикет, и только потом босс Момоси рассказал мою историю, а в заключение указал на меня:
   - Вот он - молодой человек, о котором я говорю! Надеюсь, ты научишь его всему, что следует знать настоящему якудза...
   Босс Дивая сложил руки на груди и стал изучать меня неспешным, пронзительным взглядом. Он был одет в дорогое, роскошное кимоно из плотного, сотканного вручную, шелка и выглядел он очень респектабельно.
   - Решено брат, я принимаю его... Я позабочусь о нем и обучу всему, что знаю сам! - в той обстановке и именно в тот момент слова босса Дивая прозвучали очень авторитетно, и я сразу исполнился гордости от сознания, что удостоюсь чести работать на такого босса!
   Подлинное имя босса Дивая было Ямамото Шузо. Можете поверить человеку, который долго странствовал по жизни - никогда больше, даже в самых верхах кланов якудза, я не встречал более порядочного человека! Он всего был честен и с другими, и сам с собой, и что особенно важно, он был открытым, добросердечным человеком, и именно это качество принесло ему уважение всего населения Асакуры. Принято считать, что все якудза - отчаянные головорезы, но для того чтобы стать боссом якудза мало иметь накачанные мускулы и суровую гримасу на лице. Если бы это было так просто, любой старый осел мог бы объявить себя боссом! Важно иметь такие качества, в силу которых люди захотят подчиняться тебе добровольно, чтобы они жизни не пожалели за своего босса, если потребуется...
   Рассуждать о таких вещах легко, а вот добиться такого уважения в жизни куда сложнее. Босс Дивая имел высочайший ранг в гангстерской иерархии, его все знали, и повсюду он пользовался непререкаемым авторитетом! Но сам он был человек сдержанный и непубличный. Например, он жил в арендованном жилье - снимал дом у владельца ресторанчика суши. Дважды в год - на новогодние праздники и в праздник поминовения усопших Бон - босс отправлялся лично засвидетельствовать почтение своему домовладельцу. Он никогда не испытывал недостатка в средствах, но сулить деньги и принуждать домовладельца продать ему весь дом было не в стиле босса Дивая.
  
   Естественно, клана Дивая специализировался исключительно на организации азартных игр. Это сейчас якудза занимаются всем подряд - вымогательство, наркотики, строительные аферы, недвижимость, даже деньги ссужают под большой процент! Ну, что говорить, вы и сами газеты читаетет. Но в прежние времена такого не было!
   Якудза зарабатывали на жизнь искусством в азартных играх, и ничем другим! В дни моей молодости на якудза, который решил заработать денег иначе, чем игрой, смотрели косо. Люди начинали шептаться у него за спиной:
   - Поглядите на него, он хочет усидеть на двух стульях! Если человек начал гоняться за лишней копейкой, значит, он скверный игрок, а плохой игрок не может заработать на достойную жизнь! Он обыкновенный неудачник...
   Людей под началом у босса тогда тоже было гораздо меньше, чем это принято сейчас. Все что требовалось - это несколько десятков ребят для организации игр и еще пара дюжин, чтобы патрулировать территорию и обеспечивать должный порядок, в общем, выходило человек тридцать-сорок. Территория босса Дивая находилась в самой благодатной части Токио - она начиналась у храма богини Каннон в Асакуре, охватывала прилегающие к храму торговые улицы, и простиралась до здания международного театра. В головной конторе клана было расквартировано всего человек пять-шесть, а весь клан составляло около тридцати человек, включая тех, у кого были собственные бизнесы, и людей, которые были готовы присоединялись к клану Дивая, когда возникала необходимость.
   Главная контора - дом, в котором собирались "профессиональные игроки" - члены клана якудза, находился напротив жилища босса Диваи, прямо через улицу. Со стороны здание тоже выглядело непритязательно, и чтобы придать конторе респектабельности и как-то оправдать в глазах соседей большее количество людей, которые без всякой видимой причины постоянно входили и выходили в здание, офис называли "Агентство по пьесам и сценариям". Тогда по всей Асакуре было разбросано множество маленьких частных театров и для постановок им требовалось множество пьес, и поэтому босс Дивая официально числился владельцем сценарного агентства. В помещении было полно сценических задников, специального инвентаря и прочего театрального хлама. Конечно, это было всего лишь прикрытие - те, кто собирался в нашем офисе не имели никакого отношения к театру.
   Опускались сумерки, они покидали офис, и под покровом ночи разбредались в разные стороны, чтобы начать игру в кости. Я был всего лишь подмастерьем - ученики еще не участвуют в игре, и мне приходится выполнять простые каждодневные обязанности по дому. Это хороший способ выяснить, на что человек годится, есть ли у него стойкость, и сможет ли он в перспективе стать настоящим якудза.
   Хотите знать, чем приходится заниматься подмастерью якудза? Стирка, уборка, закупки продуктов и все такое прочее. Благодаря походам за провизией я скоро подружился со всеми окрестными мелкими торговцами, и помогал соседям поддерживать нашу улицу в чистоте и порядке. Вот какими делами я поначалу занимался...
   В домах клана Давая не держали прислуги женского пола, а значит, все домашние обязанности приходилось распределять между подмастерьями и младшими членами клана. Первое время я интересовался - почему у них не заведено приглашать служанок? - и один из членов клана, молодой якудза по имени Широ, объяснил мне, откуда пошел такой обычай. Широ был в клане самым младшим, до того, как появился я, и теперь он из кожи вон лез, чтобы добрать авторитета во мнении окружающих.
   - Представь себе, - принялся объяснять Широ, и глаза на круглом лице озорно поблескивали, - Только представь, что будет, если полиция устроит здесь облаву и тебя поймают? Тебя притащат в участок, начнут допрашивать, выяснять кто твой босс, что за люди здесь собирались, кто приходил играть, сколько денег было в обороте, и все в таком духе... Парень будет молчать даже под пытками, он скорее умрет, чем выдаст своих! Разве можно ждать такого от дамочки?
   Послушать Широ, так в нашей профессии вообще нельзя доверять женщинам.
   - Я только хочу сказать, что сами по себе бабы слабенькие. Они могут утверждать, что не испортят все дело, но стоит их связать, да влепить горячих по нежному телу, от их благих намерений не останется и следа. Дамочка сразу расколется, расскажет что было и чего не было, и это будет конец всего клана... Поэтому мы не допускаем сюда никаких женщин и делаем все - абсолютно все! - своими руками.
   Кроме Широ в клане выделялся еще один паренек примерно моего возраста, по имени Шанкичи. Внешность у него была приятная, и голова тоже неплохо соображала, так что босс возлагал на него большие надежды. Когда я только поступил к работе в конторе, где собирались якудза, именно Шинкачи стал моим наставником. Он объяснил мне, как следует себя вести, рассказал, какие у якудза существуют ритуалы и традиции.
   Якудза во всем следуют очень подробным предписаниям, которые сформировались за много столетий, и указывают, как вести себя буквально в любой жизненной ситуации. Следовало определенным образом здороваться с теми, кто занимает в клане более высокое положение, но совсем иначе с теми, кто ниже по рангу, даже беседуя друг с другом, якудза старательно соблюдали эти правила. Например, вы должны были вежливо демонстрировать собеседнику, что слушаете его с интересом. Мир якудза очень отличается от обыденной жизни - здесь ничего не менялось с феодальных времен. Даже ваши романтические отношения с женщинами регламентируются особыми правилами. Шанкичи объяснил мне:
   - Никогда не связывайся с приличными девушками! Люди запинают тебя до смерти за такое дело. Они будут ухмыляться тебе в след - мол, такому парню только сортиры чистить, у него даже нету денег на то, чтобы заплатить женщине! Он просто не знает своего дела, он не умеет играть! Поэтому у него нету денег, и ему приходится встречаться с порядочной девушкой из хорошей семьи...
   Шанкичи продолжал:
   - Если ты будешь встречаться с приличной девушкой, то этим поступком доставишь неприятности людям, которые не имеют отношения к нашим делам. Знаешь, что тогда произойдет? Тебе выпишут "волчий билет" - босс разгневается, изгонит тебя из нашего братства, а якудза некуда деваться без своего клана - Япония не так велика, как может показаться. Так и знай, тебя сразу вышвырнут нагишом на мороз...
   И еще одну важную вещь я услышал от Шанкичи:
   - Главное в нашем деле - это внутренняя сила, сила воли. Человек вряд ли сможет многого достичь, не обладая внутренний силой! Людей можно сравнить со строевым лесом - некоторые сорта леса используют как несущие колоны, без которых вся постройка обрушится, а другие сорта годятся только на обшивку стен. Без внутренней силы ты так и останешься никчемной щепкой, и превратишься в жалкого шулера. Но если ты наполнишься внутренней силой, тебя будут уважать все без исключения - побратимы нашего клана, обычные люди, и даже полицейские!
   Шанкичи всегда подчеркивал, главное для настоящего якудза - уметь принимать решения в критическую минуту. Якудза всегда должен быть сильным и побеждать!
   - Попробуй спросить меня, почему боссу Дивая удалось стать авторитетным человеком для всей Асакуры? И я отвечу - потому, что в нем есть та внутренняя сила, с которой каждому приходится считаться! В Асакуре полно мест, куда люди приходят перекусить или развлечься, а потом они становятся нашими клиентами - приходят играть в кости. Естественно, многие кланы якудза мечтают наложить руку на эту территорию, и присвоить ее себе. Так что стоит дать слабину, и кто-то сразу же захочет пастись на твоих пышных пастбищах, и тогда придется применять силу и поставить их на место. Якудза не может выказывать слабости - никогда и не в чем!
   Шинкичи тут же научил меня правилам, по которым дерутся якудза:
   - Запомни, если тебе придраться драться с парнем из другой банды - никогда, слышишь - никогда! - не позволяй взять над собой верх. Если тебя попытаются ударить, бей в ответ, и не важно, что будет с тобой дальше. Ты можешь пострадать, но главное отстоять честь клана. Иначе люди будут говорить "Смотрите, вот идет парень из клана Дивая, его здорово отделали, а он даже не смог дать сдачи! Посмотрите, как низко пал этот клан!". Поэтому у нас железное правило - всегда драться до победного конца!
   - Ввязывайся в драку, только когда уверен в победе, и всегда помни - если проиграешь, ты попадешь в могилу или на больничную койку, а если победишь - то отправишься прямиком в тюрьму. Такова доля якудза... Только учти - если вести дела правильно, нужды драться с первым встречным никогда не будет. Для якудза главное удовольствие клиентов, которые приходят играть и приносят нам денежки. А если ты будешь драться по любому поводу, скандалить или вести себя агрессивно, твои гости перепугаются и разбегутся. Потерять клиентов очень легко!
   - Слышал поговорку - "на хорошую наживку идет большая рыба", разумеется, мы исходим из своих интересов, но всегда принимаем в расчет пожелания наших гостей - самых обыкновенных людей! Поэтому всегда следует вести себя так, чтобы по округе ширилась молва о людях из клана Дивая, которые отличаются вежливостью и почтительностью...
  
   Я храню эти простые истины в своем сердце!
  
   ****
  
   В полиции тогда служили исключительные ублюдки, обращались с задержанными по-хамски, вели себя грубо от начала и до конца. Опытные якудза много рассказывали мне про грязные приемчики, которыми пользуется полиция. Но знать понаслышке и самому оказаться в полицейском участке - это очень разные вещи! Я едва успел переступить порог и топтался в дверях, когда меня сурово окликнули:
   - Какого черта тебе здесь надо? - я подумал - если дело так начинается, то чем оно закончится? - но вежливо назвался, и объяснил:
   - Я пришел с повинной. Сознаюсь, что это я вчера ночью устроил игру в кости, потом разбил лампу и доставил полиции много неприятностей... - я старательно повторил слова, которым научили меня почтенные члены нашего клана, - Поэтому хочу предать себя в руки властей, поступите со мной как считаете правильным!
   - Ну, хорошо, - дежурный полицейский пробуравил меня тяжелым взглядом, - Мы тебя быстро научим уважать закон, а не вваливаться в полицейский участок с победным видом и рожей, которая сияет как новенькая медная монета!
   Он поднялся, бросил мне:
   - Жди здесь! - и пошел искать детектива, который занимался делом игорного притона Окадо. Детектив явился не один, а в сопровождении еще одного полицейского инспектора - упитанного мужика с жесткими усиками. Усатый окинул меня взглядом, состроил разочарованную гримасу и демонстративно уставился в потолок, в второй презрительно ухмыльнулся:
   - Говоришь, ты устроил игру в кости? Ничего не перепутал, а сынок? Может, ты устроил игру в классики на дворе начальной школы? Прекращай молоть ерунду и убирайся отсюда! Не отнимай у нас время - здесь полиция, а не детские ясли!
   Где уж этому тупому полицейскому было уразуметь, как рано жизнь заставила меня повзрослеть, хоть я и продолжаю выглядеть мальчишкой.
   Я упрямо молчал. Он тоже посуровел, и снова накинулся на меня, на этот раз уже с угрозами:
   - Слушай сюда, сопляк! Мы здесь не в игрушки играем, мы здесь ведем уголовные дела, и у нас полно информаторов! Так что мы знаем всех ребят из клана Дивая наперечет, и знаем, что ты - просто лживая тварь...
   - Маленький ублюдок, похоже, решил проиграть и изобразить из себя настоящего якудзe, - язвительно добавил второй детектив, - Он думает у нас в черепушках вместо мозгов дерьмо плещется! - и уперся большим пальцем в столешницу - в уголовном сообществе это очень оскорбительный жест.
   Я украдкой следил за их злобными лицами, если так можно назвать наглые рожи этих полицейских тварей! - и понимал, что мне надо готовился к худшему. Я готов был скорее умереть, чем начать мямлить: "Извините, господин полицейский, я ошибся ... Игру устроили уважаемые члены клана Дивая такой-то и такой-то, а я просто сидел в уголке и наблюдал, я всего лишь ученик..."
   Нет, я упрямо продолжал стоять на своем:
   - Все было так, как я рассказал! Вы можете занести мои слова в протокол, приступить к допросу!
   Не знаю почему, но детектив-толстяк просто взбесился от такого заявления, и сурово объявил:
   - Не хочешь сознаться по-хорошему? Тогда нам придется спросить твое тело, может у него найдутся другие ответы...
   И меня повели в комнату для допросов. Она была довольно большой, если считать на старый манер, не меньше чем в десять плетеных подстилок площадью, пол к комнате был застлан татами. Кроме меня там уже было несколько обреченных - несчастный мелкий воришка да пара карманников, и всех нас допрашивали одновременно.
   - Ну что, парень, давненько тебе не случалось получать горячих по заду? Сейчас узнаешь, что такое хорошая порка! - расхохотался полицейский, намекая, что меня ждет. Потом он гаркнул своим подручным:
   - Ну-ка тащите сюда розги! Дюжину розг!
   - Сею секунду, господин инспектор... - засуетились помощники.
   Мне связали руки за спиной, а как только принесли розги, задрали кимоно и швырнули на пол кверху голой задницей. Порка не так уж страшна, если дерут обычными, круглыми розгами. Но у полицейский розги были оструганы в форме трехгранника, каждая грань которого была специально заточена и больно впивалась в тело при ударе.
   - Ну, как оно? - толстый полицейский повертел передо мной эти особенные розги, - Нравится?
   Я молчал.
   - Слышишь меня? Отвечать, когда я задал вопрос! - он со всего маху влепил мне оплеуху, потом еще одну, - Нравится?
   - Пора его поучить... Пусть знает - что такое настоящая боль!
   - У тебя еще есть время признаться, и уйти отсюда невредимым... - предложил его партнер. Я молча склонил голову, меня растянули на татами, и принялись охаживать розгами. Эти старые лисы здорово набили руку на допросах с пристрастием! Такие не сломают случайно челюсть или ребро. Они отлично разбирались куда бить, чтобы не изувечить, но вызвать по-настоящему адскую боль - старались хлестать розгами в мягкие ткани между ягодицей и бедром. Это очень больно, но никогда не повредить костей, и дознаватель может лупцевать задержанного сколько сочтет нужным.
   Полицейские какое-то время просто секли меня, но скоро поняли,, что одним битьем от меня мало чего добьешься. Тогда их старший сурово нахмурился:
   - А на это что скажешь?
   Розгу прижали заточенной гранью прямо к моей голой заднице, сверху набросили мою же одежду, а потом один из полицейских наступили на палку сверху. Под тяжестью взрослого мужчины, топчущегося по моей заднице, заточенный край впился в тело так глубоко, что выступила кровь! Но и этого им показалось недостаточно, пара полицейских схватила меня за одежду, подняла и стала раскачивать взад - вперед под веселенькую присказку:
   - Туда-сюда! Туда-сюда!
   Рана огнем горела, боль судорожными волнами прокатывалась по телу - я крепче стискивал зубы, и чувствовал, как из глаз горячим потоком катятся слезы. В конец концов боль стала невыносимой, я не выдержал и застонал, комната стала расплываться у меня перед глазами...
   А когда пришел в себя, то обнаружил что лежу на полу, весь мокрый. Значит, я все же потерял сознание, и полицейские окатили меня водой из ведра.
   - Крепкий парень, - процедил тот детектив, что постарше, и, желая убедиться, что я еще жив, склонился надо мной, пощупал лоб - я мрачно ухмыльнулся.
   - Ах ты слизняк! Думаешь, мы закончили? - снова взбеленился толстяк, отдал приказ и меня опять схватили за одежду и принялись раскачивать монотонно напевая:
   - Туда-сюда! Туда-сюда! - это был настоящий кошмар. Надеюсь, в агонии человек испытывает меньшие муки. А толстяк только скалился как макака:
   - Этот недоносок крепче, чем кажется...
   Тут надо сделать небольшую оговорку: даже в суровые старые времена полиция практиковала такие методах допроса применительно к нам, якудза. Хотя не знаю наверняка, как они обходились с остальными правонарушителями - но все равно уверен, что пытки применяли исключительно к якудза. Дело в том, что обычный, средний правонарушитель мог смело сознаваться в чем угодно, едва подвергнувшись насилию со стороны полиции. А потом, оказавшись в суде, он мог преспокойно заявить:
   - Я сделал вынужденное признание, полиция вынудила меня сознаться под пыткой! На самом деле мои признания лож, их вырвали у меня силой... - и любой хороший юрист взялся бы за такое дело и легко доказал суду, что все выводы следствия гроша ломанного не стоят! Поэтому к обычным гражданам полицейские остерегались применять такие жесткие методы, приберегали свои розги исключительно для профессионалов преступного мира...
   Вы может задаться резонным вопросом - почему якудза не могли воспользоваться той же тактикой и сделать заявления о применении пыток в суде? Потому что якудза тоже не были полными дураками! Стоило бы якудза устроить подобную подставу в суде, как по полиции тут же разнесся бы слух:
   - Из-за этих жалких ублюдков двоих наших ребят отстранили от работы дознавателями! Дальше так продолжаться не может, пора им напомнить, где их место!
   И полицейские брали в кольцо игорные притоны виновников происшествия. Они начинали двадцать четыре часа в сутки патрулировали улицы в окрестных районах и проверяли документы у всех и каждого. Обычные любители игры и даже завзятые завсегдатаи боялись соваться в игорный зал через полицейские заслоны, и скоро злачное место погибало естественной смертью, в его владельцы шли по миру, оставшись без своих обычных доходов. Видите - если бы полиция действительно захотела покончить с азартными играми, то сделать это было достаточно просто!
   Так что отношения якудза и полиции были как две стороны одной медали - полиция закрывала глаза кой-на-что, а якудза, даже под страхом смерти, не стали бы доносить на жестокость полиции, потому-то дознаватели чувствовали себя вольготно, когда дело касалось профессиональных игроков!
   Вообще, главная добродетель для якудза - держать рот на замке, когда речь заходит о делах. Конечно, это правило распространяется только на посторонних, в своем клане можно рассказать ребятам про бесчинства полицейских. Даже если молва дойдет до других кланов - не страшно! Получить от полиции основательного тычка для настоящего якудза все равно, что военному медаль заслужить - придает авторитета во всем сообществе. У человека, который выдержал допрос с пристрастием, сразу складывается серьезная репутация! Но если он дал слабину на дознании, об этом тоже сразу станет известно. Люди начнут перешептываться у него за спиной:
   - Смотри, этот парень только с виду крепкий, а внутри он гнилой, как испорченный соевый сыр, - и человеку уже никогда не избавить от такого позорного ярлыка. На нем можно смело поставить крест - даже если он останется якудза всю свою жизнь, ему никогда не достичь высокого положения, он не продвинется в иерархии клана даже на шаг! Я хорошо уяснил эту истину и с каждым ударом крепче сжимал губы, давал полицейским понять - я не из тех ребят, которые идут на попятную! Наконец, даже до них дошло, что я из себя представлю, и мои показания занесли в протокол.
   Я стал единственным обвиняемым в организации нелегальной азартной игры.
   Меня ждал суд.
   Судья, уполномоченный рассматривать мое дело, ознакомился с протоколом и сухо спросил:
   - Согласен с выводами следствия?
   - Согласен, господин судья! - я покорно склонил голову.
   - Признаешь себя виновным?
   - Признаю, господин судья!
   Мне был вынесен приговор - три месяца тюремного заключения. По итогам судебного разбирательства меня отправили отбывать заключение в тюрьме Сугами. Не стану скрывать - я очень гордился собой...
  
   Современные исправительные учреждения и тюрьмы, которые я успел застать по молодости лет, различаются как небо и земля. Нынешние места заключения созданы с целью перевоспитать правонарушителя - ну, во всяком случае, так они задуманы! А в старое время единственной задачей тюрьмы было наказать преступника. Если человек нарушил закон, он должен искупать вину собственными страданиям, таково было главное предназначение тюрем старого образца, и самым страшной мукой для заключенных там были охранники. Эти люди не ведали ни жалости, ни малейшего сочувствия. Взять под полный контроль заключенного со всеми потрохами, распоряжаться его телом и душой - вот чего они добивались!
   Униформой заключенных было красное кимоно.
   Помните цвет киновари, которой раскрашивают синтоистские святыни?
   Так вот красные кимоно были именно такого оттенка. Ну конечно, их изначальный цвет удавалось разглядеть только тем редким счастливчикам, которые получали новую униформу. Всем остальным доставались выцветшее и застиранные обноски. Зачастую тюремные робы так истончались от непрерывной носки, что становились похожими на москитную сетку - я хочу сказать, они просвечивались так, что сквозь протертую ткань тело было видно во всех подробностях.
   Я попал в тюрьму в самый холодный сезон года, поэтому мне полагался еще комплект хлопчатого нижнего белья и засаленные носки. Еще мне выдали тонкую лоскутную подстилку для сна, жиденькое одеяльце - прикрыться и коробку. В коробке обнаружился комплект из круглой миски для риса, такой же плошки для баланды из бобовой пасты, которую здесь называли "суп", и плоская металлическая тарелка.
   Меня поместили в огромную камеру, где содержалось сразу двадцать человек. В те годы еще была жива традиция избирать "старосту" заключенных - старшего по камере, и в соответствии с такой традицией, едва переступив порог камеры, я опустился на колени и надлежащим образом поприветствовал этого почтенного человека. По обычаю, старостой становился тот человек, который провел в заключении дольше всех остальных. Здешний староста смерил меня взглядом и заметил:
   - С виду ты совсем молоденький, но думаю, ты у нас быстро освоишься. Здесь не так плохо, надо просто немного обвыкнуться и жить в добрососедстве со всеми остальными...
   Так начался мой первый тюремный срок...
   Скажу наперед, то ли я был парень бесшабашный, то ли просто звезды на небе так встали, - но в первый же день я успел отличиться. Я устроил серьезную драку и мне пришлось жестоко поплатиться за это, я угодил под статью "неподчинение", и дело обернулось для меня куда как скверно.
  
   Я едва успел устроиться на полу в углу камеры, как мой сосед, человек с заметным горбом, стал бубнить что-то в мою сторону. Это был обрюзгший и угрюмый субъект, половина его взлохмаченных волос уже была тронута сединой, по этой причине я решил, что ему примерно лет тридцать пяти, но зубы у него уже покрылись толстым слоем желтоватого налета, а с каждым выдохом изо рта исторгалось гнилостное зловоние. Не знаю, чем я мог его задеть - может, был слишком молод, а может, он просто хотел поразвлечься и напуститься на меня без всякой видимой причины:
   - Слышь ты - ты кто такой? - привязался он ко мне, - Отвечай, кто ты есть?
   По его тону было понятно, что он пытается меня поддеть, мне показалось, мужик просто ищет повод для драки, и я тоже начал заводиться. Задолго до того, как мне случилось попасть в тюрьму, Шинкачи рассказывал мне, как правильно вести себя в заключении - он говорил, главное не соваться к другим заключенным с неуместными расспросами.
   - Запомни, - говорил Шинкачи, - якудза отличаются от обычных заключенных. Для нас попасть в тюрьму - высокая честь. А прочие ублюдки просто допустили какую-то ошибку, полиция их накрыла, потом суд вынес им приговор за их же собственную глупость, и они оказались в тюряге - вот и всех делов. Обычные правонарушители мечтают только об одном - тихо-мирно отсидеть свой срок, и как можно реже вспоминать, что произошло с ними на воле! Поэтому в тюрьме действует строгое правило - нельзя задавать людям вопросов о том, чем они занимались на свободе. Если кто-то сам захочет рассказать тебе о своей прошлой жизни, вежливо выслушай, но спрашивать первым в тюрьме не принято...
   Года два назад Шинкачи сам отбывал срок в тюрьме Сугамо и я слушал очень внимательно, буквально впитывал каждое слово! И по наивности рассчитывал, что в тюрьме все заключенные живут по тем высоким принципам, о которых говорил мой приятель, поэтому навязчивый сосед по камере здорово действовал мне на нервы. Какое-то время я терпел его бормотание, но потом начал по-настоящему выходить из себя, и в конце концов не выдержал и заорал:
   - Послушай, господин, прошу тебя со всем почтением, закрой свой вонючий рот!
   - А ну-ка повтори!
   - Пожалуйста - повторю! Прекращай квохтать у меня под ухом как старая курица!
   Надеюсь, наша свара никого не потревожила. Но вместо того чтобы заткнуться, мой сосед побледнел и подхватился на ноги:
   - Ах ты мерзкий недоносок! Знаешь, что случается в тюряге с такими умниками?
   Он подлетел ко мне, схватил за полы кимоно и потянул вверх:
   - А ну вставай! Вставай, говорю!
   Я схватил его за запястье и вывернул руку так, что он с грохотом свалился на пол. Он стал орать и чертыхаться так громко, что на шум прибежала охрана! Первым делом охранники заковали меня в наручники, а потом потащили из камеры. А тому гаду, что начал надо мной глумиться и затеял всю заваруху они даже слова не сказали!
   - Чем я виноват? Что я сделал? - вопил я.
   - Заткись, молокосос, шагай молча! - меня тащили по тюремным коридорам дальше. По справедливости, я был ни в чем не виноват, и искренне не мог понять, почем охрана приняла сторону того скандального заключенного, а не мою! Я не мог усмотреть ни одной разумной причины. Я неуклюже перемещался по коридору из-за скованных рук и ног, цепи на кандалах громыхали, я споткнулся и замешкался.
   - Шевелись, жалкий ублюдок! - охранник отхлестал меня по щекам, и без остановок потащил прямо за кандальную цепь, прикрепленную к наручникам, и быстро доставили на второй этаж.
   Камеры в тюрьме Сугам устроены так, что заключенные через решетку могли видеть все, что происходит в коридорах. Пока меня поднимали на второй этаж, они напряжено вцепились в прутья решеток и наблюдали что происходит, они были похожи на мартышек в зоологическом саду. Охрана отомкнула один наручник, его сняли с моего запястья и зафиксировали, защелкнув на подходящей чугунной балке. В помещении, куда меня притащили, из пола торчал кусок арматуры:
   - Пора взглянуть на его задницу, - хохотнул охранник, мне тут же задрали кимоно до самой поясницы. Охранник приказал своим подручным связать мне ноги - веревку накинули на ноги в районе коленей, туго затянули и закрепили узел за другую чугунную балку. Теперь я болтался между двумя балками, стреноженный по всем четырем конечностям, охранники могли изгаляться надо мной как угодно, а я даже шевельнуться не мог!
   - Уродец, вся твоя спесь мигом испарится, когда мы тебя обработаем! У нас уже много лет не было таких скандальных заключенных! Теперь узнаешь, как поступают со смутьянами, вроде тебя, пора вбить в тебя малость ума- разума!
   Время тогда было жестокое, современному человеку даже представить тяжело, каким наказаниям подвергались заключенных в тюрьме. Издевательства полицейских на дознании выглядели забавами наивных любителей по сравнению с тем, что вытворяла с людьми тюремная охрана. Вот где работали настоящие профессионалы! Бояться Оране было нечего - АО отношению к заключенным действовали совсем другие законы. Помните, что я говорил - полиция допрашивает подозреваемого, а заключенный, который попал в тюрьму, это осужденный преступник! Так что тюремной охране нечего опасаться судью, наказывать строптивых заключенных их главная обязанность, чувство сострадания им неведомо.
   По началу мне было даже любопытно, чем меня собираются бить на этот раз, но скоро выяснилось, что мне предстоит порка резиновым шлангом - впечатляющая вещь, не меньше шести футов длинной! Избиение таким шлангом гораздо эффективнее, чем обыкновенными розгами или деревянной палкой. Резиновый шланг не просто вгрызается в тело, когда наносят сильный удар, он буквально разрывает кожу и выдирает куски плоти. Я живу уже очень долго, и в свое время мне пришлось испытать много боли - боли в самих разных проявлениях - но не припомню боли, которая была бы намного сильнее, чем побои резиновым шлангом. Наверное, видели кинофильмы, со сценами, где хозяева порют рабов батогами? Так я вам скажу, невозможно даже представить, насколько это жуткая пытка, пока не прочувствуешь эту боль на собственной шкуре! Шланг взлетает вверх, со свистом рассекает воздух, уже от одного звука по коже прокатываются ледяные мурашки, а волосы встают дыбом!
   Когда шланг опускается вниз, все тело обжигает такой болью, будто костный мозг рассыпается внутри костей, а содержимое черепной коробки от ужаса сворачивается в точку, да так, что в глазах на мгновенье темнеет. Тюремные охранники настоящие эксперты - уж они-то знают, где на человеческом тебе самые болезненные места! Когда вас секут поперек спины, конец шланга подворачивается, цепляется за живот и срывает тонкий слой кожи прямо как бритва, кровь начинает сочиться по всей поверхности раны. Но все рано, я считал, что стыдно поднимать шум из-за очередной порки, когда столько глазу уставилось на тебя сквозь решетки. Я сделал отчаянную попытку взять себя в руки и стал считать удары - насчитал пятнадцать и сбился со счета от нарастающей боли...
   Что еще я мог сделать, пытаясь хоть как-то заставить себя не стонать и не плакать от боли? Когда я слышал угрожающий звук и чувствовал особенное движение воздуха - когда шланг заносят для удара - даже поры у меня на теле захлопывались в предвкушении боли, меня всего передергивало и по спине расползались ледяные мурашки, а когда шланг опускался на тело, казалось что он дробит кости в мелкое крошево. Я безжизненно обвис на чугунных балках, а свистящий звук - предвестник боли - снова и снова рассекал воздух. Даже звук падающих бомб, который наводил на людей ужас во время последней войны, ничто в сравнении с тем тихим, зловещих свистом! Таким способом в тюрьме забили до смерти множество заключенных.
   Думаю, меня спасло только то, что я был молодой, здоровый и крепкий парень. Наконец, экзекуция закончилась, меня отвязали, но я едва мог дышать...
   Израненная спина болела, я даже прилечь был не в состоянии, так и просидел до самого утра, неестественно выпрямив спину. В эдаком сидячем положении мне пришлось промучиться еще три дня, а потом боль понемногу отпустила, я снова мог лежать...
   Наверное, прозвучит неожиданно, но у этого горького происшествия имелась и своя позитивная сторона! После жестокой экзекуции, которую мне пришлось претерпеть, заключенные стали относиться ко мне исключительно с большим уважением. Ведь я не издал под поркой ни единого крика, хотя боль была поистине адской! Даже тот гнусный горбун, который втянул меня в заваруху, подошел ко мне, смиренно склонил голову, и самым почтительным образом принес свои извинения - вот так!
  
   Морской окунь.
  
   Я отбыл трехмесячный срок заключения, и коротал последний тюремный вечер - готовился завтра с утра пораньше вернуться на свободу, и вдруг меня вызвал сам комендант тюрьмы!
   Комендант напутствовал меня самой настоящей назидательной речью:
   - Я знаю, из какого мира ты сюда угодил, и с какими людьми ты якшаешься, - начал он, - Только учти - если тебя еще раз поймают и привлекут к ответственности за преступную деятельность, тебе не удастся отделаться так легко. Постарайся держаться от всяких грязных делишек. Завтра утром тебя поднимут в четыре утра - будь готов убраться отсюда восвояси!
   Я буквально опешил от такой новости, и, набравшись смелости, переспросил:
   - В четыре утра? Не слишком ли рано для подъема?
   - Нет! - отрезал комендант, - Я позвонил твоему боссу, и он соизволил сообщить, что тебя собирается встречать толпа народу. Но у населения окрестных кварталов нет никакого желания любоваться, как целая банда гангстеров разгуливает около тюрьмы. Так что чем раньше вы отсюда уберетесь, тем лучше для всех...
   В ту пору мне еще и двадцати не исполнилось, я все еще числился в клане Дивая новичком, и был бы изрядно удивлен, если бы хоть кто-то пришел встретить меня у тюремных ворот, и был уверен совершенно точно, что четыре утра - это рановато!
   Но я ошибался.
   Охранник поднял меня и проводил за тюремные ворота, я шел сжимая в руках узелок с нехитрыми пожитками. Через минуту я оказался на свободе, и просто глазам своим не поверил! У ворот меня ожидали, считай, семьдесят человек. Можно сказать, клан Дивая явился в полном составе.
   Даже сам босс прибыл и удостоил меня личным приветствием!
   В четыре утра было еще темно, хоть глаз выколи, да и мороз пробирал до костей. Но мои собраться по клану привезли с собой изрядный запас древесного угля и жаровни. Теперь вдоль тюремной стены тянулась целая цепочка красноватых огней, а от жаровен шло гостеприимное тепло. Я так и не уразумел, что заставило клан устроить такую пышную церемонию встречи ради мальчишки вроде меня, а просто склонил голову, как велит обычай, и подошел поприветствовать босса.
   Босс начал говорить первым. Он благосклонно поблагодарил меня, за все, что я перенес ради клана. Я хорошо запомнил, как он был одет - кимоно из тяжелого черного шелка, перехваченное подобранным в тон широким изысканным поясом. Он сказал мне:
   - Благодарю тебя Еджи, ты стойко держался! - потом он посмотрел мне прямо в глаза долгим, испытующим взглядом, и добавил, - Ты был просто молодцем, и держал себя правильно, как достойный человек... - глубокий голос босса звучал так проникновенно, что у меня слезы на глаза навернулись.
   А второй человек в клане после босса, Мурамацо, тепло добавил:
   - Теперь не имеет значения, сколько тебе лет - ты стал настоящим якудза!
   - Еджи, возьми, переоденься, - мой давний товарищ - Широ - протянул мне сверток с одеждой. Я пододвинулся поближе к огню, в несколько слоев обмотался свежей набедренной повязкой, каждый раз затягивая ткань как можно туже, а поверх надел кимоно. Это было одно из мало поношенных кимоно самого Широ.
   Первое что я сделал, вернувшись на свободу, согласно традиции нанес визит в дом босса в Асакуре, надлежащим образом засвидетельствовал ему свое почтение и поблагодарил за пышную встречу, которую мне устроил клан.
   - Я рад, что ты смог пройти через все это, - улыбнулся босс, - ты вел себя достойно!
   -Я тоже переживал за тебя, - заметил мой поручитель, босс Момоси, который по стечению обстоятельств был в гостях у босса Диваи, - ведь это я дал тебе рекомендации и поручился за тебя! Рад, что у тебя все благополучно...
   Мурамацо - правая рука босса - присоединился к беседе, произнес все положенные традицией благодарственные слова и протянул мне бумажный конверт, в котором оказалось ни много ни мало, а целых две сотни иен!
   - Вот, столько тебе причитается за время, которое ты провел на работе...
   Слово "работа", употребленное в таком контексте, может удивить вас. Но в мире якудза, в котором я прожил многие годы, и о котором сейчас веду рассказ, каждая отсидка в тюрьме считается разновидностью работы. Поэтому за то время, что член клана находится в заключении, ему начисляют деньги, и вручают их, как только этот человек снова окажется на свободе.
   Через пару дней для меня устроили дружескую пирушку, чтобы надлежащим образом отпраздновать мой выход на свободу. Конечно, я был совсем юнец и мой ранг в иерархии клана был слишком низким, и вечеринку в каком-то высокоразрядном ресторане для меня устроить не могли. Тем не менее, для торжества сняли вполне пристойный зал, на втором этаже лавочки торгующей суши, сразу за храмом в Асакуре. Больше того, меня усадили во главе стола, прямо рядом с боссом - как почтенного гостя! - а все авторитетные люди нашего клана расселись рядом с нами. Я относился этим солидным людям с искренним уважением, поэтому испытывал изрядный дискомфорт от такого нарушения субординации.
   А какой стол для меня приготовили...
   Вы не поверите - красный морской окунь, в добрый фут длинною, был приготовлен целиком, и сервирован на блюде из тонкого фарфора. Поднос поставили прямо передо мной. Остальные блюда тоже были подобраны на самый изысканный вкус.
   Но прежде чем приступить к трапезе, я поднялся и глубоко поклонился, как предписывает старинный обычай. Опустился на татами перед боссом, и сделал еще один поклон, такой глубокий, что мой лоб слегка коснулся плетней циновки на полу. Я сообщил о готовности "заступить на вахту" - как это называют якудза - то есть, выражаясь обыденным языком - приступить к своим обязанностям в нашем клане. Я поклонялся каждому из старейших членов клана и повторно высказал просьбу каждому из них. Через некоторое время босс велел мне подняться:
   - Ты пережил тяжелые времена, - начал он, - тебе надо немного отдохнуть, так что не спеши взваливать на себя слишком много! После всего, что ты пережил, надо позаботиться о своем здоровье. Может, тебе стоит отправиться отдохнуть, немного развеяться к горячим источникам или еще куда-нибудь на курорт?
   Из-под верхнего отворота кимоно он извлек увесистый бумажный конверт и протянул его мне:
   - Мы все сбросились, чтобы сделать тебе небольшой подарок. Вот список людей - кто и как поучаствовал в этой затее. Уверен, ты не преминешь их поблагодарить...
   - Имей ввиду, - продолжал босс, - теперь ты так или иначе обязан всем этим людям, и должен будешь хранить верность обязательствам всю свою жизнь. Всегда помни об этом долге! Ты очень огорчишь меня, если не оправдаешь наших надежд...
   В сфере наших деловых интересов принято строго соблюдать приятные на себя обязательства - особенно, если кто-то тебе помог. Якудза очень строго следят, чтобы взаимные обязательства соблюдались неукоснительно - поверьте, я не преувеличиваю!
   Я много раз внимательно прочитал этот список, практически заучил наизусть, но даже сейчас, когда прошло много лет, старюсь постоянно держать этот список при себе. А деньги, что я обнаружил в конверте принесли мне много радости, я развлекался, считай, всю весну, и по-мальчишески швырял их на право и на лево в игорных притонах, ресторанах и кварталах красных фонарей.
   Да - тогда я развлекся на славу. Но люди не зря говорят - хорошему быстро приходит конец! Однажды - без всякого предупреждения - мне пришло письмо. Я прочитал имя отправителя и впал в полный ступор.
   Откуда вы думаете, была эта весточка?
   Из моего родительского дома, городишки Юцуноми, от моего единокровного отца!
   Но настоящий шок со мной случился, когда я прочитал это послание. Отец прислал повестку о призыве на армейскую службу, и отписал, что мне следует немедленно возвращаться домой, поскольку я обязан пройти армейскую медкомиссию по месту рождения! Вот такие дела - я был уверен что старый седой лис - мой родитель, если еще окончательно не забыл обо мне, то во всяком случае не будет активно интересоваться мой жизнью. Но письмо не оставляло мне иллюзий на этот счет. В любом случае - в те времена никто не мог просто так проигнорировать армейскую повестку. Мне пришлось покаянно склонить голову и отправиться на поклон к боссу.
   - Надо же... - босс окинул меня обычным цепким взглядом от носков до самой макушки, - Я думал тебе лет двадцать пять - двадцать шесть, и ты давно перерос призывной возраст...
   - Скажите, как мне надлежит поступить в такой ситуации? - потупился я.
   - У тебя всего один путь! - отчеканил босс, - Поезжай домой и узнай мнение своего почтенного отца на этот счет. Ты должен благодарить судьбу, что оба твоих родителя живы и здоровы. Лучшее, что ты можешь для них сделать, это вернуться домой и начать работать в семейном деле, чтобы затем унаследовать его. Ведь отец не готовил тебя в профессиональные игроки - как полагаешь? Так что отправляйся домой, и надлежащим образом исполняй свои обязательства перед домашними...
   Он не добавил больше ни слова, а просто организовал для меня прощальную вечеринку. Я попрощался со старейшинами клана, и вынужден был вернуться в Юцуноми.
  
   Мать разрыдалась, когда увидала меня, рассказала, что бабушка с дедом, оба, не так давно умерли. Вот такие были у них дела...
   Призывников собрали на медкомиссию в здании городского совета. С самого утра в здании толпилась целая орава молодых ребят, но что удивительно, по результатам медицинского осмотра всего нескольким призывникам присвоили "категорию А". Такого давно не случалось, поскольку категория "А" определяла солдат, годных к участию в боевых действиях, а никакой войны на Тихом океане в то время не было. Таких "везунчиков" оказалось всего трое и я в том числе!
   Видите ли, я проходил медкомиссию в 1926 году, а в то время люди еще были сыты войной по самое горло. Первая мировая война началась в 1914 году и длилась целых черты года, весь мир успел устать от стрельбы и кровопролития. По всему миру шли конференции по разоружению, сокращали число войск, боевых кораблей и прочего оружия.
   Но мой отец воспарял духом, когда услышал, что его непутевому сыну, одному из немногих во всем городишке Юцуноми, присвоена категория "А". Многие соседи даже присылали нам коробочки с праздничным красным рисом и прочими угощениями, выражая свою гордость за земляка, удостоившегося высокой чести быть призванным в действующую армию.
   На самом деле все обстояло далеко не так блестяще, как выглядело. Не прошло и двух недель после пресловутого медосмотра, как я получил призывные листы с назначением в часть. Мне предстояло быть призванным на действительную воинскую службу в семьдесят пятый полк от инфантерии, мне требовалось прибыть к месту службы такого-то числа декабря месяца. Семьдесят пятый полк был одним из соединений внутренних войск, которые несли службу в Корее, уже само такое назначение не сулило мне ничего хорошего!
   На современной карте уже нет государства Манчжурия, но после первой мировой войны оно еще существовало, а Северная Корея и китайский Шанхай безусловно считались японской территорией. Серенную Корею аннексировали и включили в состав Японии еще лет за двадцать лет до моего призыва в армию.
   Хорошо это или плохо - но дела тогда обстояли именно так, и мне предстояло отправиться охранять корейскую границу. Незадолго до оправки в Корею я получил приглашение от Ассоциации Ветеранов Армии, в этой организации состояли большей частью отставные офицеры, проживающие в Юцуноми. В приглашении говорилось, что Ассоциация устраивает прощальную вечеринку для призывников, и меня любезно приглашали поучаствовать в этом мероприятии. Будьте покойны, ребята из Ассоциации ветеранов устроили настоящее представление - пригласили целую толпу старичков в старомодной военной форме, грудь каждого ветерана была щедро разукрашена орденами и медалями, которые позвякивали при каждом движении. Все это действо было устроено исключительно для нас, на прощание нас провели по всем городским святыням, и мирные обитатели города целой толпой следовали за нами. Они несли патриотические лозунги, флаги с восходящим солнцем и прочую атрибутику, которую раздают людям на большие праздники, а в главном синтоистском храме затянули молебен - можно было подумать, что мы уже пали геройской смертью!
  
   Новобранцы в кимоно.
  
   На станции нас тоже провожала плотная толпа сограждан. Когда зеваки наконец-то оставили нас в покое, мы смогли по-настоящему подготовиться к отъезду. Нам, всем троим, еще не выдали настоящей армейской формы, мы получили только дешевенькие повседневные кимоно, пояса, чтобы перехватить кимоно в талии и деревянные сандалии на ноги. Нам запретили брать с собой личные вещи - никаких саквояжей или узлов! Только немного наличности да хлопчатобумажное полотенце, заправленное за пояс спереди кимоно. Армейский представитель заверил, что в армии нас снабдят всем необходимым имуществом, как только мы доберемся до места дислокации части.
   На поезде нас отправили в Осаку, и прибыли туда вечером следующего дня, а еще через день мы отбыли из гавани Осаки на военно-транспортном корабле водоизмещением шесть тысяч тонн. Транспорт взял курс на Корею.
   На судне было много сотен, а может быть даже несколько тысяч призывников. Наш скудный рацион составляли рисовые шарики и маринованные овощи, вот и все. А уборная вообще была всего одна, и та временная, ее устроили прямо на верхней палубе. Но одна уборная не могла выдержать такого наплыва желающих справить нужду. Так что те, кому сильно приспичило, могли свесить задницу с борта, справить большую нужду и полюбоваться, как их дерьмо летит прямиком в глубокое синее море...
   Итак, мы прибыли в Корею, часть рекрутов выгрузилась в Вонсане. Побережье в районе Вонсана скалистое, много рифов, крупное военно-транспортное судно не могло подойти к берегу достаточно близко, и часть новобранцев доставили на сушу в шлюпках. Остальные продолжили плаванье, наконец, наш транспорт отдал швартовые в порту Унджи. Сейчас это территория Северной Кореи, а тогда была самая стратегически важная часть Японии, она вплотную примыкала к Советскому Союзу в районе нынешнего Владивостока - крупнейшего военного порта русских на Дальнем Востоке.
   Надо сказать, что Унджи был небольшим рыбацким городком, который едва ли населяло больше трех тысяч человек. Мы прибыли в сезон холодных, пронзительных декабрьских ветров, так что я ни разу не смог насчитать на пустынных улицах больше двух-трех прохожих. Нас было около тысячи человек - новобранцев, волею судьбы заброшенных в эту несусветную даль.
   Нас построили в линейку, потом вышел старший офицер и сказал длиннющую речь, призванную поднять наш боевой дух. Он начал орать на весь плац:
   - Здесь самый северный плацдарм великой Японской Империи! Вам молодые люди выпала высокая честь стать солдатами и защищать национальные границы нашего государства! Я призываю всех вас постоянно помнить об этой высокой миссии, и достойно исполнять свои обязанности... - и дальше в таком же духе, твердил одно заученное предложение за другим, и усы жирно поблескивали у него на лице.
   Считай, все новобранцы оказали за границей впервые и совершенно растерялись.
   Мы знали только одно - раз нас привезли в чертову несусветную даль как бравых солдат, и нам нельзя опозорится, мы бы худо-бедно справились, если бы не адский холод кругом!
   Ораторы сменялись один за другим, конца этим торжественным речам не предвиделось, я уже думал, нас будут держать на плацу, пока не заморозят до смерти! Но, все когда-нибудь кончается, так что торжественные речи тоже иссякли, и каждому бойцу выдали теплый меховой тулуп.
   Представляете себе тулуп? Это такое громадное пальто, сшитое из овчины, оно специально скроено безразмерным, так что тулуп можно набрасывать прямо поверх собственной одежды, запахнуть полы - будет не тесно и по-настоящему тепло. Тулупы вернули нас к жизни! Мы напялили эту меховую амуницию, быстро согрелись и тут же повеселели.
   А еще нам выдали меховые шапки-треухи. Я сильно подозреваю, что их делали из собачьего меха и они были просто огромными! Нахлобучиваешь такой треух на голову, завязываешь под подбородком, и только лицо выглядывает наружу из длинного ворса. Мы вырядились в эти шапки, разглядывали друг друга, тыкали пальцами, и просто со смеху покатывались, как стайка расшалившихся школьников. Но наш паровоз уже стоял под парами, скоро нас всех снова загнали по вагонам.
   Я называю это транспортное средство "паровоз", хотя наш состав был похож на настоящий поезд еще меньше, чем игрушечная железная дорога. Из высоченной трубы клубами валил дым, грубо сколоченные вагоны качались, дребезжали, и на поворотах болтались из стороны в сторону. Состав петлял по узким ущельям, взбирался в горы все выше и выше, кругом - сколько хватало взгляда - были только тоскливые скалы да крутые обрывы, да чахлый кустарник изредка цеплялся за камни, и больше ничего. Однообразный пейзаж растянулся на много километров, колеса постукивали час за часом, но вдоль бесконечного железнодорожного полотна не промелькнуло ни единого городка или дома, никаких признаков человеческого присутствия.
   Только изредка состав пересекал плоские площадки с жухлой травой, и опять забирался в скалы, с каждым разом все выше и выше...
   Мы напряжено оглядывались по сторонам и тихо перешептывались:
   - Господи-боже - в какую дыру нас везут? Кому придет в голову нарушать границу в таком месте? Да самый отпетый бандит не полезет в эти чертовые скалы...
   Через какое-то время снова объявился транспортный офицер и сообщил нам:
   - Состав прибывает в Комусан! Стоянка будет короткой, следует быть предельно внимательными, иначе можете отстать от поезда!
   На улице сгущались сумерки, в темноте Комусан выглядел настолько отвратительным городишкой, что мурашки по спине бежали. Часть новобранцев выгрузили здесь, им прямо на платформе выдали винтовки и прочую воинскую амуницию. Затем их выстроили прямыми рядами, дали команду, и шеренга маршем потянулась с платформы куда-то в непроглядную ночь.
   Новые рекруты были что называется "салаги" - настоящего ружья они никогда в глаза не видели, а уж о том, как оно стреляет, вообще имели самое отдаленное представление. Еще вчера новобранцы были работниками на фермах или разносчиками в городских лавках, так что ружья попали к ним в руки первый раз в жизни. Закутанные в безразмерные тулупы поверх кимоно, неумело подпоясавшись армейскими ремнями, на которых громыхала армейская амуниция невнятного назначения, с карабинами на плече, новобранцы гуськом тянулись в темноту, они выглядели обреченными...
   Наш состав снова тронулся в путь. Стемнело, на горы опустился непроглядный мрак, такой, что ни зги не видать. И в темноте было хорошо слышно, как колеса мерно постукивали по рельсам - тук-тук-тук-тук. Мы покачивались в такт на деревянных сиденьях с деревянными же спинками, нечего было мечтать уснуть на этой жесткой лавке. В середине вагона, между лавок, была устроена печурка. Ее чугунные станки раскалялись до красна, а дверка хлопала с металлическим лязгом - солдаты без устали подбрасывали угля и шуровали внутри кочергой. Тогда в горах на Севере Кореи шла масштабная угледобыча, так что угля не жалели.
   Я страшно устал, но так и не мог уснуть. Может, я был слишком возбужден путешествием, а может, деревянные рейки сиденья слишком сильно впивались мне в зад. Так что остаток ночи я провел на хрупкой грани между сном и бодрствованием. Вокруг сладко посапывали новобранцы, лица спящих казались совсем наивными и детскими... Внезапно раздался крик старшего офицера - мы все вздрогнули и мигом проснулись. Сейчас его голос звучал совсем иначе, он был похож на лай матерого пса, который учуял волчью стаю.
   - Подъем! Всем встать! - хрипловато лаял он, - мы прибываем в расположение части, не вздумайте разочаровать господ офицеров или подвести своих товарищей по оружию! Покажите себя с лучшей стороны, смельчаки! Выходите строится, всем держаться ровно и прямо! Ясно? Прекратите сутулиться и дрожать от холода! Ясно?
   За долгие годы армейской службы, голос офицера стал командным, обрел особые ноты, и грозно разносился над сиденьями с полусонными новобранцами. К концу небольшой речи все, до единого человека, окончательно проснулись.
   Если память меня не подводит, было около восьми утра. Поезд замедлил ход, мы прибывали в Хайронг, на платформе лежал тонкий слой свежего снега и сам полустанок выглядел жалким. Там было всего одно хлипкое деревянное задние, оно стояло в некотором отдалении от железнодорожного полотна. На этом этапе в эшелоне оставалось около пятисот человек, и все мы недоуменно переглядывались, пытаясь понять, зачем нас притащили в эту забытую богом глухомань?
   Но тут офицер гаркнул новый приказ:
   - Становись! - мы, как могли, выстроились в две колоны и поплелись к станции. Там для нас уже была подготовлена официальная встреча, офицеры выстроились по рангу, их сопровождал почетный караул в составе как минимум шестидесяти человек.
   - Салютовать новобранцам! Сабли наголо! - скомандовал один из старших офицеров, и гвардейские офицеры разом отдали нам честь. Больше в жизни я ничего подобного в жизни не видел, это было как в театре! Не представляю, как живые люди могли так долго сохранять статичное положение тела, в этих искусственных позах они были похожи на актеров театра Кабуки. Я пристально всматривался в лица офицеров - ни единый мускул у них не дрогнул, только дыхание инеем оседало на усах, а на ресницах капли влаги замерзали крошечными сосульками. Казалось, что глаза сверкают, как стальные клинки, а на лицах застыло суровое выражение, мало похожее на обыденные лица офицеров, которые мы привыкли видеть дома, в Японии. Не скрою, это выражение суровой решимости повергло меня в шок!
   Я стоял и прикидывал, напускают ли офицеры на лица это суровое выражение, когда гоняют солдат по тренировочному плацу в суровый мороз?
   У офицерского состава уже было расписано, кто из новобранцев в какое подразделение пойдет служить. Старший офицер из каждой части делал шаг вперед и объявлял фамилии рекрутов, приписанных к его части. Те, чьи имена выкрикивали, выходили и выстраивались в шеренгу.
   Когда все новобранцы, приписанные к подразделению, были построены, старший офицер поворачивался к своему командиру и рапортовал:
   - Рекруты части такой-то, отделения такого-то построены и присутствуют в полном составе! - когда все сержанты отрапортовали, прозвучала команда и почетный караул, прибывший для торжественной встречи, маршем двинулся прочь, снежная корка бодро поскрипывала под армейскими ботинками. А мы потащились следом, наши деревянные шлепанцы монотонно стучали о мерзлую землю, мы спотыкались и оскальзывались. Сначала один, потом еще несколько новобранцев поскользнувшись - не смогли сохранить равновесие и, ломая строй, шлепнулись прямо на задницу.
   - Эй, вы - там? Вы что думаете - здесь каток? Поднимайтесь, пошевеливайтесь!
   Нам можно было только посочувствовать - со стороны, мы наверное, были больше похожи на военнопленных из Красной Армии, чем на рекрутов их армейского резерва. Мы шагали по широкому белому шоссе, а по обе стороны дороги тянулись покосившиеся домишки, за их темными окнами не было заметно ни малейших признаков жизни, только заснеженная дорога простиралась на много километров вперед, и конца ей не было видно...
  
   Если память мне не изменяет, мы прибыли в расположение части 20 декабря 1926 года. Часть располагалась в самой северной точке японской территории, на узком участке земли, зажатом между территорией Советского Союза на севере и маньчжурской провинцией Килин на востоке. Граница проходила по реке Туман - на одном берегу реки заканчивались Корея и Манчжурия, а на противоположном берегу уже начинался Советский Союз. С наступлением морозов воду сковывал холод, ледяная корка была настолько толстой, что всадники и конные упряжки могли разъезжать по реке как по добротному шоссе.
   Казармы находились на окраине города и были огорожены по периметру высокой насыпью, сразу за насыпью начинались пологие холмы, обрывы и скалы. Однообразный пейзаж тянулся до самого горизонта, а у подножия холмов был устроен учебный полигон.
   Но полигон задействовали для войсковых учений только весной, а в зимний сезон тренировочные занятия поводили на основной базе - во внутреннем дворе казарм, его так и называли "плац в казармах".
  
   Непосредственно по прибытии с нами провели обязательную душеспасительную беседу, а затем выдали положенный набор обмундирования и прочую армейскую амуницию. Но мне опять не повезло - я в ту пору весил больше ста девяноста фунтов, при шести футах роста, так что перерыли весь склад, но так и нашли военной формы моего размера. Согласно армейскому стандарту размеров мой размер назывался "номер два", как только обнаружилось что "номер два" на складе отсутствует, сразу же вызвали штатного портного и дали ему задание незамедлительно соорудить мне форму по размеру. Само собой, сшить одежду до следующего дня портной никак не успевал, поэтому на утреннее построение перед полковым начальством я вышел в той же гражданской одеже, в которой прибыл вечером - в безразмерном тулупе, запахнутом поверх хлопчатого кимоно.
   Нас выстроили шеренгами во внутреннем дворе, разбив по отделениям. В каждом батальоне было по три отделения, батальоны находились под командой у старших офицеров. Командиры отделений вытянулись во фронт перед своими начальниками - командирами батальонов. Старшие офицеры, в свою очередь, отдавали честь и рапортовали командиру полка. Полк находился под командой пожилого господина, его пышные усы показались мне совсем белыми, их покрывал изрядный слой инея.
   Командиры отделений поочередно отдавали рапорта батальонным командирам:
   - Первое отделение на утреннюю поверку построено! Присутствует командир отделения, одна сотня и столько-то человек! - или что-то в таком духе.
   После рапорта дежурный офицер брал под козырек, а отделение вытягивалось по команде "Смирно!". Когда все командиры отделений отдали рапорта, полковник пришпорил лошадь и двинулся вперед, осматривая построение части. Да, усы у него были просто роскошные, а на груди позвякивал целый ряд всяких наград.
   Командиры батальонов рапортовали полковнику громко и отчетливо:
   - Первый батальон на утреннюю поверку построен! Присутствует командир батальона и столько-то сотен человек! - офицер отдал рапорт и отсалютовал полковнику холодным оружием - вынул из ножен меч, поднял на уровень лица и на секунду замер в таком положении. Впечатляющее зрелище, особенно, когда наблюдаешь его в первый раз. Но господ офицеры проделывали этот ритуал снова и снова, батальонные поочередно отдавали рапорт и салютовали командиру полка, и конца-края этому видно не было.
   И с каждой минутой неподвижное тело замерзало все сильнее, у парнишки - новобранца, который стоял по соседству со мной, лоб и скулы побелели как рисовая бумага, а все тело тряслось от холода, словно засохший лист на ветру. Мне тоже показалось, вроде кожа на носу усохла и натянулась от холода, пока меня не озарила мысль, что это просто тонкая корочка льда покрыла края ноздрей...
   Тем временем полковник остановил коня в центре плаца и обратился с речью к прибывшему полонению:
   - Я командующий полком - полковник Куга, - говорил он, слегка привстал в стременах и повысил голос, хотя слышно было хорошо. Все кругом, сколько хватало взгляда, было покрыто коркой льда, каждый звук отдавался эхом и зычный голос полковника разносился над плацем.
   Полковник Куга держался с большим достоинством - медали сверкали на груди, а голову венчала форменная полковничья каскетка. Он продолжал:
   - Вы стали солдатами Японской Империи! Все вы прошли специальный отбор и удостоились великой чести...
   На кой черт мне сдалась такая честь? Когда у человека зад отмерзает, ему уже не до высоких материй вроде "патриотизма и верности императору". Даже если стоять, согнув колено по команде "Вольно!", по телу пробегает дрожь, а руки и ноги немеют как деревянные чурки. Сегодня мне было немного теплее, чем вчера - вместо деревянных сандалий мне выдали высокие форменные ботинки, подбитые мехом. Но под меховым тулупом у меня по-прежнему было жалкое кимоно и хлопчатое бельишко, так что ледяной ветер спокойно гулял между голых ног. Под ботинки я натянул на ноги казенные гамаши, но в такой мороз это была почти бесполезная мера предосторожности.
   - Вам выпала честь служить в привилегированном подразделении! Нашему семьдесят пятому полку пограничной стражи оказано доверие, мы призваны защищать передний край Японской Империи, ее северный рубеж. За нами начинается чужая территория, на которой затаился враг! На противоположном берегу у нас нет союзников. Поэтому наш полк должен подходить к своей задаче с особой ответственностью, вы должны оправдать надежды, которые возлагает на вас японская нация, посвящать каждую свободную минуту совершенствованию навыков боевой подготовки, закалять тело и укреплять дух! Вы должны стать образцовой воинской частью, способной служить примером для остальных...
   И дальше в таком же духе. Он продолжал выдавать фразу за фразой, нанизывал одно гладенькое предложение на другое, без всяких остановок! Но внезапно лицо парня рядом со мной стало безжизненным, глаза закатились, и он начал заваливаться набок. Его тело было прямым и холодным, как тушка мороженного тунца! Дежурный по отделению и командир звена подхватили тело, подняли на плечи и понесли в лазарет. Но это было только начало - в других отделениях тоже упало по несколько человек, их тоже потащили в лазарет следом за моим соседом. Лица у них были безжизненными, как у покойников. Солдаты могли бы справиться с холодом, если бы им разрешили притопывать, стоя на месте, или хоть двигать руками. Но нас принуждали стоять абсолютно неподвижно, вполне естественно, что многие бойцы замерзли. Я даже наивно размечтался, как окончательно замерзну, рухну, и меня тоже снесут в лазарет! Но тут торжественные речи оборвались.
   - Отдать честь командиру полка! - взревел дежурный офицер из первого отделения и снова рассек воздух парадным мечом, салютуя господину полковнику.
   - Равнение направо! - голос звучал впечатляюще, я никак не ожидал такого голоса от тщедушного командира отделения.
   - Не туда! Слышали команду - "равнение направо", значит надо смотреть вправо, - завопил где-то рядом сержант, я оглянулся и увидал парня, который скосил глаза влево. В армии все время так - тебе будут указывать, куда смотреть!
   Первое отделение поприветствовало полковника, и наступила наша очередь вытягиваться во фронт под команду "Смирно". Полковник тоже выпрямился в седле - словно шомпол проглотил, отсалютовал, и порысил на своей лошаденке с плаца. Я, по глупости, вздохнул с облегчением, думал, что нас тут же распустят по казармам.
   Но вместо команды "Разойдись!", раздалось привычное:
   - Отдать честь командиру подразделения! Равнение направо!
   И весь ритуал приветствия командира начался снова, отделение за отделением вытягивалось в струнку, поочередно приветствуя полковых офицеров. Еще минута-другая, и команда "Разойдись!" нам бы уже не потребовалась, мы бы попросту замерзли до смерти.
   Зато на следующий день, на том же парадном плацу, вместо патриотических речей нас ждали занятия строевой подготовкой.
   - Налево! Направо! На плечо! Направо! Налево! - разносилось над плацем десятки раз, и мы безропотно вскидывали винтовки на плечо, поворачивались то вправо, то влево, армейские ранцы больно врезались в наши спины, а офицеры понукали нас как лошадей:
   - Не сутулится! Спину ровнее! Держите голову, не позволяйте фуражке сползать вам на брови! - офицеры муштровали нас день за днем, без малейшего снисхождения.
  
   Прошло дня три-четыре и занятия по строевой подготовке неожиданно прервались. Двадцать пятого декабря скончался император Японии Тайсё. Я хорошо запомнил суету, которую устроили из-за траура, чтобы отдать почившему императору последние почести, устроили целый церемониал, который провели во время выноса останков монарха из императорского дворца в Токио.
   Сержант подробно проинструктировал нас:
   - Наденьте свежее белье, выберите самые чистые носки, почистите зубы, побрейтесь, аккуратно причешитесь и начистите ботинки, чтоб сияли даже ночью! Можно надеть перчатки, но придется обойтись без тулупов. Разговаривать можно только в случае крайней необходимости, но даже в этом случае, следует понизить голос. По коридорам не бегать, не шуметь. Обед сегодня будет рано, во время приема пищи ведите себя тихо и сдержанно...
   Мы были готовы, и весь вечер ждали команды.
   В одиннадцатом часу нас построили на плацу во внутреннем дворе. Мы стояли навытяжку в полной темноте и дрожали от холода, надо сказать, погода стояла такая, что мороз пробирал даже в тулупе. Каждое отделение получило приказ зажечь сигнальный костер. Дрова закупили у окрестных поставщиков, заранее сложили высокие поленицы, закрепив их на специальных бамбуковых рамах. Костры полыхнули одновременно и осветили весь плац, огонь отражался от снежной поверхности, сверкал в каждой льдинке как в зеркале! Яркий свет залил весь плац, но там, куда лучи света не смогли дотянуться, по-прежнему царил беспросветный мрак. Поленицы потрескивали, пламя разгоралось, его языки взлетали вверх, рассекая черноту ночного неба.
   Прозвучала команда:
   - Равнение направо! - на плацу появился полковник, вооруженный набором подобающих случаю патриотических фраз:
   - С чувством глубокой скорби, я вынужден сообщить вам горестную новость - его Величество Император Японии покинул этот мир сегодня в час двадцать пять минут утра, - полковник тоже был в одном кителе, без тулупа. Он подвала пример своим солдатам, как и подобает образцовому командиру. Наконец, траурная речь завершилась, все развернулись лицом к востоку и низко поклонились. Часы начали отбивать полночь, и по этому сигналу затрубили прощальную песнь горнисты. Траурная мелодия лилась бесконечно долго - в носу у меня все заиндевело, при каждом вздохе мелкие льдинки щекотали кожу. Но вот, звук горна оборвался, и замерзшее воинство, выказав достаточно лояльности, отмаршировало обратно в казармы.
  
   Несмотря ни на что армия все же была лучше тюрьмы хотя бы по одному показателю. В армии прилично кормили! После многочисленных конференций по разоружению, численность армии сократилась, а объем продовольственных поставок осталось прежним. Солдат кормили три раза в день, и еще разок можно было перекусить между сном и ужином. Меню менялись почти каждый день, и блюда отличались большим разнообразием. Был случай, каждому выдали сразу по пять булочек со сладкой начинкой за раз. Кроме того, нам частенько перепадал суп из бобов, и "бататам" - блюдо из свинины, тушеной с бобами. Представьте, нам всегда накладывали по полной тарелке!
   По воскресеньям мы получали увольнительную, и могли покинуть территорию части. В городке было некоторое количество торговых лавок и многочисленные ресторанчики, в которых тоже можно было перекусить. В основном в этих забегаловках готовили корейцы, и только два или три заведения принадлежали японцам.
   Само собой, в городке было полно борделей! Бордели группировались в одном квартале, образовав своего рода район "красных фонарей". Клиентов обслуживали преимущественно кореянки, но несколько девушек были белокожими - русские эмигрантки. Они поселились в этих местах после русской революции, и обнищали так, что вынуждены были зарабатывать, торгуя собственным телом.
   Кроме прочего солдатам полагалось денежное довольствие в размере двадцати двух ценов за каждые сутки, то есть через десять дней набегало две иены и двадцать ценов. Эта сумма вдвое превышала денежное довольствие, которое получали солдаты, проходившие службу непосредственно в Японии. Суммы денег, которую мы получали, было больше чем достаточно, чтоб купить еды, отправившись в увольнение, во всяком случае, чашка лапши в лавке стоила не больше пяти ценов. Но на поход в бордель этих денег катастрофически не хватало, за несколько раз можно было скопить только на самую дешевую шлюшку! А более-менее чистенькие, приличные девушки стоили больших денег. Так что солдаты постоянно оказывались перед выбором - несколько недель копить на поход к девчонкам, или основательно поесть в ближайшем увольнении. Поверьте, для молодых парней это был нелегкий выбор! Как раз тогда у меня случилось незапланированное денежное поступление. Босс Дивая умудрился передать мне записку и купюру в двадцать иен. Босс писал:
   "...После восшествия на престол нового императора у нас мало что изменилось. В Асакуре по-прежнему оживленно, так что работы всем хватает. Когда закончишь службу, и для тебя дело сыщется. Передаю тебе немного деньжат. Надеюсь, тебе хватит, чтобы побаловать себя каким-нибудь лакомством. При случае передадим тебе еще..."
   Не передать, как я обрадовался этой весточке! Я перечитывал записку снова и снова, даже спрятал листок под подушку, когда укладывался спать. Только деньги мне так и не посчастливилось истратить. Все письма подвергались перлюстрации, цензор сразу же доложил про купюру в письме командиру отделения, и командир вызвал меня для беседы:
   - Иджичи, скажи, как ты собираешься истратить эту сумму?
   - Собираюсь купить немного еды, господин офицер... - для проформы ответил я. На самом деле мне хотелось истратить даровую деньгу совсем иначе, я уже присмотрел в борделе одну девушку - белокурую русскую, она была настоящая красавица!
   - То есть, тебе недостаточно армейского рациона? - уточнил офицер.
   - Никак нет! Мне хватает - просто хотелось разочек поесть в городе, просто для разнообразия...
   - Это слишком значительная сумма для простого солдата. Я изыму эти деньги, передам на хранение, вся сумма будут возвращены тебе при увольнении в запас...
   Больше я тех денег не видел - по крайней мере, пока я служил в Корее. Мне так и не довелось нанести визит русской красавице!
  
  
   В клетке.
  
   До нашей части доходили слухи, что неподалеку от Комасана видели тигра. Возможно, насчет тигров это и было не больше, чем слухи, но волков в Хайронге я видел собственными глазами.
   Прошло где-то три месяца с тех пор, как меня призвали в армию, я заступил на ночное дежурство, стоял в карауле и таращился на пологие склоны холмов. На небо медленно всплыла полная луна, залила землю холодным светом, и воздух тут же огласился волчьим воем. Звук доносился откуда-то сверху, со стороны горного кряжа. Я поднял глаза - снег сверкал в лунном свете и склоны холма казались залитыми серебром. На языке военных эта красота именовалась стратегическим объектом "Высота номер двести девяносто четыре ".
   Я стал внимательно всматриваться в окружающий пейзаж, пока не обнаружил у самой вершины холма черный силуэт. Волк! На белом снегу зверь просматривался достаточно четко, хотя с такого расстояния казался крошеным, будто игрушка.
   Волк высоко закинул голову и выл на луну:
   - Уууууууууу.... Уууууууууу.... Уууууууу.... - горное эхо подхватывало протяжный звук, и разносило далеко по округе. Поверьте - от волчьего воя волос встает дыбом до самых кончиков! Когда раздается голос хищника, суетливая живность на окрестных фермах - свиньи, куры, гуси, даже неразумные цыплята, словом все - разом замолкают. Воцаряется мертвая тишина.
   Прошло некоторое время и рядом с первым силуэтом, на фоне горных хребтов, обозначился второй, потом третий, потом их число удвоилось. Скоро хищников стало втрое больше, их стало так много, что я сбился со счета. Вожак начал спускаться с холма вниз, и стая послушно последовала за ним.
   "Высота номер двести девяносто четыре" была отделена от основного горного массива глубоким оврагом, и вся волчья стая направлялась прямиком в этот овраг. Мне уже приходилось слышать болтовню насчет того, что волков привлекают громадные горы мусора, сваленные под забором казармы. Зимой голод гнал хищников из горных лесов в долину, ближе к людям. Свалка находилась с северной стороны центральных ворот казармы, и волки повадились пробираться сюда в поисках съестного...
  
   Стая довольно быстро пресекла овраг и следом за вожаком потрусила прямиком через заснеженное поле. Конечно, у меня в распоряжении было ружье и несколько патронов, но волчья стая была слишком многочисленной, и заставила меня изрядно поволноваться. Мы со вторым караульным еще надеялись, что все обойдется, что нам не придется поднимать тревогу и вызывать сержанта, хотя волки двигались прямо на нас. Стая приближалась, подходила все ближе и ближе...
   Волки очень разумные звери, - может это покажется глупостью, - но я был абсолютно уверен - они знали, мы не начнем стрелять без серьезного повода. В противном случае, стая не рискнула бы приблизиться к людскому жилью вплотную. Волчью свору отделяло от нас не больше тридцати футов! Вожак стаи и еще несколько смельчаков ощерились, сверкнули клыками, и принялась поглощать объедки. Еще пара волков осталась стоять, и не спускала с нас глаз, как пара опытных охранников.
   Именно в тот момент сержант Сугано почуял, что происходит что-то неладное, кликнул на подмогу трех человек, и стал медленно двигаться нам на помощь. Но волки не обращали на посторонний шум никакого внимания, они продолжали торопливо есть, только звериные часовые не сводили с людей зорких глаз. Мне сложно казать, сколько времени прошло. Волки продолжали трапезу до тех пор, пока их вожак вскинул голову и снова огласил окрестности долгим протяжным воем:
   - Уууууууууф.... Уууууууф..... Ууууууф.... - стоило голосу матерого хищника разнестись над долиной, как вся стая тут же бросила свои занятия, и замерла, навострив уши. Думаю, многие хищники с удовольствием продолжали бы ужин, но волчья стая очень похожа на обычную городскую банду, и приказ вожака такой же закон для волков, как слово главаря для уличной шпаны.
   По зову вожака, как по сигналу, звери потянулись обратно в горы, они то и дело оборачивались и бросали на нас злобные взгляды. По сути, волчья стая была отлично организованным сообществом - мы вместе с сержантом наблюдали их организованное отступление с определенной долей восхищения. Обычно хищники не вызывают симпатии, но то, как вели себя эти волки убедительно доказывало - хищники достойны уважения не столько за грубую силу, как за острый ум!
   Стая уходила все дальше, силуэты зверей стали терялись в темном овраге, а потом и вовсе исчезли из нашего поля зрения. Напрасно мы ждали, что волки снова появятся на вершине холма. Видимо, вожак уводил свой клан в леса другим маршрутом.
   Той зимой волки больше не появлялись.
  
   Так, день за днем, мы пережили зимние холода, пришла весна, на склонах холмов стала появляться робкая зеленая поросль, и солдатская жизнь стала совершенно невыносимой. Догадываетесь, что я имею ввиду?
   Нас начали всерьез мордовать строевой подготовкой и прочими тренировочными занятиями на полигоне. Пока стояли морозы, солдат не выводили за приделы внутреннего двора в казармах, но стоило пригреть солнышку, а травке пробиться сквозь скудную землю, и строевые занятия сразу же перенесли на полигон у подножья холма. К тому же наш старый полковник на полном серьезе вбил себе в голову, что семьдесят пятый полк непременно должен быть образцом для остальных воинских подразделений по части строевой подготовки. Для солдат наступили скверные времена - офицеры муштровали нас изо дня в день, с утра до поздней ночи, не оставляя ни минуты на роздых. Я был сыт этим армейским дерьмом по горло!
   К концу лета мое терпение окончательно истощилось. Я больше не мог выносить бесконечную муштру и решил сбежать из армии. Сейчас об этой наивной самонадеянности даже вспомнить смешно, хотя людям, не заставшим довоенного времени, сложно понять, что дезертирство в те годы приравнивалось к серьезным воинским преступлениям. Для самого пойманного дезертира дело заканчивалось легко и быстро - трибунал, расстрел и все. А вот его семье уже после его смерти, приходилось по- настоящему туго. Люди жестоко третировали родственников "предателя" - их объявляли "лишенными гражданства" и подвергали всяческим издевательствам, и вполне могли затаврить до смерти. Зачастую обреченной семье приходилось покинуть страну, лишь бы уцелеть. Ни одному здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы сбежать из армии, потому что в любой японской семье, проводившей сына в армию, предпочли бы увидеть его павшим на поле брани, чем узнать, что сын - дезертир.
   Но в юности мне были неведомы сантименты на семейную тему, поэтому я всерьез задумал сдернуть из армии куда подальше. На словах побег выглядел куда как просто, а на деле "дезертировать" означало навсегда забыть о возвращении в родную Японию, во всяком случае, о возвращении легальным путем. Поэтому, прежде чем сбежать из армии, надо было подобрать подходящую страну. Проще и быстрее всего из расположения нашей части можно было пробраться в Манчжурию.
   Манчжурия начиналась сразу за пограничной рекой Туман, и чтобы оказаться там, достаточно было переправиться на противоположный берег реки.
   По счастливому стечению обстоятельств меня как раз перевели в оружейные мастерские, там приводили в порядок и при надобности чинили все поврежденное оружие, и прочую солдатскую амуницию. От каждого взвода в оружейные мастерские командировали по несколько подходящих бойцов, и они обслуживали оружие своего взвода, таким образом, в мастерских набиралось человек двадцать работников.
   В армейскую экипировку входили ружья, оснащенные штыками. В условиях мирного времени лезвия штыков были затуплены, хотя рабочих из оружейных мастерских обучали пользоваться специальным точильными станками, чтобы у них был навык заточки штыков на случай угрозы военных действий.
   Откомандированные в оружейные мастерские солдаты имели два существенных преимущества. Во-первых, они были избавлены от всех этих "кругом-бегом" и прочих строевых издевательств на парадном плацу, а во-вторых, они могли общаться друг с другом более-менее свободно. В казарме, или в любом другом месте на территории части, старшие офицеры не спускали с новобранцев глаз, к тому же среди солдат повсюду было полно доносчиков и стукачей. Но в оружейных мастерских никто не надзирал за работниками, во всяком случае, пока те были заняты делом, да и шум шлифовальных машин помогал держать разговоры в секрете, это было очень удобно. Строго говоря, именно в мастерских я близко сошелся с двумя другими ребятами - Немото Юсаку и Каназава Рюкиши - втроем мы замыслили побег. Каназава был сын школьного учителя, и неплохо знал жизнь в Китае. Во всяком случае, рассказывал парень о Китае как по писанному, вроде он сам там уже побывал раз сто.
  
   В те годы в Японии широко бытовала такая легенда - якобы стоит попасть в Манчжурию, как станет возможно достичь всего и сразу. Многие верили, что за морем для любого откроются пути к богатству, власти и почету. Помнится, в моду вошла веселая песенка:
  
   Я поплыву за море,
   Искать счастливой доли.
   Там за морем, в Китае
   Богатство ждет отчаянных.
   Кто смелый - тот со мною,
   Получим славу вскоре.
  
   И Манчжурия очень быстро превратилась в нечто, напоминающее отстойник для человеческих отбросов. Страну раздирали на части воинственные мелкопоместные князьки, бандиты, мошенники, преступники рангом помельче и просто темные личности, которые что хотели, то и вытворяли. Это неудивительно, ведь в тогдашней Манчжурии даже нормального правительства не было, так что каждый пробивался к вершинам власти как умел. Многие японцы, отчаявшись наладить нормальную жизнь дома, лелеяли надежду разбогатеть и перебрались на материк. Конечно, значительная часть этих "ловцов удачи" рано или поздно превращалась в обыкновенных бандитов, и достигала известности в этом качестве. Например, рассказывали про некую воинственную даму "Окики из Манчжурии", под командой у которой, по некоторым подсчетам, находилось больше пяти тысяч вооруженных головорезов...
   Когда я призвался в армию, легенды о всемогущих маньчжурских бандитах были на пике популярности, так что я всерьез намеревался стать одним из таких лихих ловцов удачи, если нам посчастливится прорваться в Китай. Изначально, мы обдумывали план побега втроем - я, Каназава и Немото, но потом решили привлечь еще двоих сослуживцев и вместе стали прикидывать, как сподручнее похитить несколько пистолетов.
   Что греха таить, идея стать вольным разбойником приходилась мне по сердцу все больше и больше, потому что перед нашими глазами постоянно маячил вдохновляющий пример. Помните, я упоминал квартал красных фонарей в городке по соседству с нашей военной базой? Так вот - примерно раз в полгода, а то и чаще, туда наведывался предводитель самой могущественной во всей провинции Килин бандитской шайки. Разбойничьего атамана звали Вонг Кангх - он был крупным, смуглым мужчиной. Его длинные усы свисали до самого подбородка, на голову была нахлобучена шапка из медвежьего меха, из-под нее ниспадали густые волосы - собранные в длинный пучок, они доставали до самой луки седла, а под седлом у него был прекрасный гнедой конь. Главаря разбойников неизменно сопровождало не меньше дюжины сподвижников, и казалось, даже ветру не под силу догнать этих смельчаков! Они развлекались в городке пару дней, спускали в веселом квартале несколько сотен иен, а потом снова переправились через реку Туман и исчезали на китайской стороне.
   Я видел главаря разбойников несколько раз, и запомнил именно таким - гнедой конь несется, громко цокая копытами по каменистой тропе, а он стоит в стременах и длинные волосы развеваются, за ним мчатся его верные сподвижники, их плащи небрежно наброшены и плещутся на ветру. Нам - рядовым строевой службы, до последней клетки тела пропитавшимися пылью и потом во время строевых упражнений на плацу - всадники казались благородными разбойникам прибывшими из иного чарующего мира! Поверьте - тогда я отдал бы все, что угодно, лишь бы быть оказаться одним из этих всадников, и день за днем мчаться галопом по зеленым склонам холмов...
   Только много позже я узнал, что атаман Вонг Кангх имел мало общего с тем сказочным благородным разбойником, которого мы себе воображали. На деле он был тесно связан с японскими секретными службами, и приезжал в Хайронг исключительно за тем, чтобы продать японской военщине сведения о ситуации в провинции Килин. Между атаманом и офицерами из Специального Разведывательного Отдела существовал негласная договоренность - они встречались в условленном заранее месте, там офицер секретной службы выслушивал отчет бандитского главаря и оплачивал собранную информацию. Именно поэтому власть позволяли Вонг Кангху развлекаться в борделях рядом со штаб-квартирой пограничной воинский части, беспрепятственно проезжать сквозь армейские сторожевые посты и караулы. Но в те счастливые времена мы даже не подозревали о подлых проделках нашего кумира, а просто ждали подходящего момента, чтобы сбежать из части.
   На счастье или на беду, подходящий момент так никогда и не наступил. Чем ближе подходило время приводить наш план в исполнение, тем сильнее мы мондражировали. В итоге Каназава окончательно скурвился, и побежал каяться к сержанту. Всех причастных сразу же арестовали и подвергли допросу. Если верить словам сержанта, все участники неудавшегося побега сразу же сознались и искренне раскаялись в своих преступных намерениях. Все, кроме меня. Я продолжал утверждать, что ничего не знаю о подобных планах. Армейское начальство единственно по той причине, что я продолжал запираться, решило счесть меня главным организатором побега.
   Обычно солдат, заподозренных в серьезных воинских преступлениях, отправляли в военную тюрьму Кокура на юге Японии. Я рассчитывал, что со мной поступят аналогичным образом, но вместо этого меня подвергли обычному дисциплинарному аресту и посадили на гауптвахту.
   Под гауптвахту было отведено унылое цементное задние, в северном углу казарм, сразу за караульным помещением. Двери закрывала толстая деревянная решетка, в старину такие решетки использовали во всех японских тюрьмах - а внутри гауптвахты происходило такое, что тюрьма Сугамо устыдилась бы собственной мягкости! Все пространство гауптвахты было поделено на крохотные камеры, даже один человек втискивался в такую ячейку с трудом. В камере невозможно было ни встать, ни сесть, так что заключенному приходилось весь день проводить лежа. Камера была всего два фута в ширину, места едва хватило, чтобы впихнуть плечи! Если грубо прикинуть остальные размеры, то в ширину камера составляла около двух футов, а в длину семь футов, а комфорт в ней исчерпывался деревянным полом и одеялом. Так что в этом "деревянном гробу" даже перевернуться было практически невозможно.
   Другие заключенные находились в таких же адских дуплах, но дежурные офицеры не спускали с нас глаз и сурово наказывали за разговоры, так что кругом было тихо, как в могиле. Единственным развлечением среди тюремной рутины был поход в уборную. Туалет находился за пределами гауптвахты, и охрана два раза в сутки выводила заключенных опорожнится. Но человек не может справлять малую нужду всего дважды в день! Потому, когда заключенных прижимало пописать, приходилось звать охранника:
   - Что стряслось? - спрашивал охранник.
   - Мне надо в уборную, по малой нужде...
   - Выводить заключенных строго запрещено! Терпи, - сурово отрезал он.
   - Ну пожалуйста... Мне очень надо...Пожалейте меня... - хныкал заключенный еще какое-то время, и в конце концов охранник, ругаясь на чем свет стоит, вел бедолагу в уборную. Крики заключенных, перебранки с охраной, скрежет запоров и звук шагов - вот, читай, и все звуки, которые можно было услышать в течение дня.
   Я не могу передать вам как это тяжело, можно сказать невыносимо, лежать целый день в замкнутом пространстве, без возможности шевельнуться. Всех остальных скоро выпустили из-под ареста, я остался в одиночестве, и мое пребывание на гауптвахте превратилось в полную агонию. Если оставить человека лежать в темноте без движения , рано или поздно ум его помутится. Это страшнее любой физической боли, худшая пытка, которую можно себе представить! Чтобы не свихнуться окончательно, приходится кричать - ты чувствуешь себя живым, когда слышишь собственный крик:
   - Пожалуйста... Прошу вас, выпустите меня хоть на минуту - размять спину... У меня все тело затекло...
   Но охранники только глумливо скалился через решетку:
   - Что за шум в неурочное время? Заткнись!
   Если, несмотря на предупреждение, я продолжал орать, он просто открывал дверцу ячейки и давал мне по макушке такого тычка, что в глазах темнело. В итоге мозги у меня малость съехали набекрень, я дни напролет вслух проклинал Каназаву и клялся, что непременно убью этого предателя!
   Потом меня стали донимать галлюцинации, некоторые я помню гораздо отчетливей, чем реальные события. Мне казалось, будто я скачу галопом на своем собственном коне, и вдруг понимаю, что я китаец! Я скачу, и меня сопровождает целая группа всадников, все как один на алых лошадях. Самое занятное, что алые кони под всадниками не были настоящими - это были детские лошадки-качалки, из дерева выкрашенного красной краской. И странное дело, игрушечные лошадки двигались куда быстрее, чем настоящие. Я стал выяснять, откуда взялись эти игрушечные лошадки, а неведомый голос отвечал мне:
   - Неужели ты не знаешь? Пришло время деревянных лошадок-качалок, больше не осталось ни единой обычной лошади! - я внезапно понял, что неведомый голос принадлежит Каназаве, и закричал:
   - Каназава, ты подлый предатель! Я пришел тебя убить... - и я принимался охотиться за этой бесплотной тенью, но призрак Каназавы только смеялся мне в ответ:
   - Думаешь, жалкий китаец, ты можешь убить японского солдата? - он вытаскивал пистолет и наводил на меня.
   Я бежал от него как безумный и оказывался на парадном плацу - солдаты кругом что есть мочи колотили друг друга, а полковник отдавал им безумные команды. Я пристально всматривался в полковника, и мне казалось, я вижу перед собой Немото.
   - Немото, что ты здесь делаешь? - безнадежно спрашивал я.
   - Ты предатель, - сурово объявлял мне Немто, - я пришел убить тебя!
   Меня сгребали в охапку, тащили к дереву в центре плаца, на его ветках уже болталась петля, но я уже не мог сопротивляться, мои мышцы сковывал холод. Я оглядывался и видел кругом один лишь белоснежный снег, и впадал в отчаяние. Я знал что умру, что меня уже ничто не спасет, и в ужасе кричал:
   - Помогите! Спасите меня!
   Крик разрывал мою голову громовым раскатом, металлическим скрежетом...
   Я просыпался и понимал, что видел сон, а наяву охранник колотит железной палкой по прутьям решетки.
   День тянулся за днем без всяких имений в режиме, я медленно сходил с ума и все чаще впадал в бред, похожий на горячечный. Позже, охранники рассказали мне, что на двадцать пятый день заключения я начал бредить почти непрерывно, и меня решили выпустить. Поначалу от свежего воздуха, солнечного света и вида движущихся людей у меня кружилась голова. Но самое главное, мир, который встретил меня после отсидки, разительно отличался от прежнего. Думаю, именно тогда я окончательно расстался со своими наивными ребяческими иллюзиями, и принял реальность такой, как она есть. Знаете, когда я нос к носу столкнулся с Каназавой, в моей душе уже не осталось ненависти. Даже плац для занятий строевой подготовкой, который я на дух не переносил, сейчас показался мне чудесным местом, а зеленые холмы, и этот жалкий городишко вообще были райским уголком...
  
   4. Виноград сорта "Александрия".
  
   Меня выпустили с гауптвахты, и я провел в Хайронге еще чуть больше года. Это было тоскливое время, но не больше того. Ничего достойного упоминания в тот год так и не случилось.
   В конце 1927 года я был демобилизован, и целую ночь обмывал свою радость в веселом квартале. Нас отправили обратно домой на корабле, и когда моим глазам предстала, наконец, подернутая дымкой зеленая полоска земли - японские острова, по щеке невольно скатилась сентиментальные слезинка. Минута пробегала за минутой, а я все стоял у борта и всматривался в родную землю...
   Народ на борту корабля томился от скуки, и просто в качестве времяпрепровождения, мы затеял игру в карты, разумеется, на деньги. Надо сказать, моим спутникам здорово повезло, ведь игру для них устраивал не обычный "дембель", а настоящий профессиональный игрок! Многие ребята проигрались до нитки, и вынуждены были телеграфировать родным с борта судна:
   "Прибываю в Осаку, пожалуйста, встретьте меня. Привезите денег."
   Когда я уходил в запас, офицеры вернули мне изъятые двадцать иен - щедрый подарок босса Дивая. Благодаря этим деньгам я смог устроить игру, и, в конечном счете, выиграл сто семьдесят пять иен! Приличная сумма...
   В порту Осака меня встречали мать с сестренкой. Мы переночевали в Киото, а на следующий день пошли осматривать местные достопримечательности. По пути я купил две штуки лучшей парчи из Нишина - сестре на кимоно и расшитый пояс на кимоно для матери. Скажу честно, это был первый и последний раз, когда я от души сделал что-то хорошее для своей родни.
   Потом мы все втроем отправились домой в Юцуному, там я проболтался там дней десять без всякой пользы. Местная ассоциация ветеранов опять устроила вечеринку, на этот раз в честь моего возвращения из армии. Меня чествовали как героя, или что-то в таком роде! - мне даже немного стыдно стало. А вскоре я получил письмо от Окадо - одного из старейших членов клана Дивая.
   Окадо не входил в число любителей писать письма, поэтому я с тревожным чувством повертел конверт в руках, торопливо вскрыл и стал читать:
   "У нашего босса совсем плохо с легкими, - писал Окадо, - Врачи его лечат, но толку с того мало, и лучше ему не становится. Босс всегда хорошо к тебе относился. Может, тебе стоит приехать и навестить его... "
   Я был просто в шоке! Прошло не так много времени с тех пор, как я демобилизовался, мне еще и в голову не пришло съездить повидаться с боссом. Так что теперь я задумался и понял, настало время отдать дань уважения своему клану, я тут же вскочил на ближайший поезд и направился в Токио.
   Босс был искренне рад видеть меня живым и здоровым. Он заметил, что после службы я стал крепче и стройнее, и стал по-доброму подсмеиваться - мол, армия сделала из меня настоящего красавчика, и все девушки теперь будут в восторге. Босс неплохо выглядел, да и чувствовал себя лучше, чем я ожидал, так что у меня отлегло от сердца.
   Первым делом я поблагодарил босса за внимание и за деньги, которые прислали мне в часть, он улыбнулся в ответ, и заметил, что лучшей благодарностью будет мой рассказ о жизни в Корее. И я начал говорить...
   Рассказал, все как было - чем я занимался в армии, и как оказался под арестом.
   Даже самые уважаемые члены клана собрались меня послушать, все они не понаслышке знали об обычных тюрьмах, а вот оказываться в армейской гауптвахте никому из них не приходилось. Выходит, мне довелось познать нечто, неведомое старейшим и авторитетнейшим челнам клана, так что я сразу оказался центом всеобщего внимания. А когда я стал рассказывать, как пытался дезертировать, слушатели расплылись в улыбках и приняли добродушно поддевать меня - мол, парень, ты ловкий рассказчик! - но теперь мы хоть будем знать, что ты плетешь небылицы из-за помутившихся в армейской тюряге мозгов!
  
  
  
   Праздник мальчиков ("Танго-но сэку")  традиционно отмечается в Японии 5 мая, в этот день проводят театрализованные шествия, соревновательные игры и карнавалы.
   В десять плетенных подстилок - татами - соломенный мат размерами около 1,5 кв. м. Стандартный размер татами служил в традиционной Японии единицей измерении площади.
  
   Манчжурия - историческое название области, включающей в себя современную северо-восточную часть Китая, часть Дальнего Востока России (Приморский кр., Хабаровский кр., Амурскую область) и восточную часть Внутренней Монголии. С марта 1932 г. по августа 1945 г. на территории Маньчжурии существовало независимое государство Маньчжоу-го.
   С 1907 по 1945 гг. Северная Корея входила в состав Японской империи.
   Император Тайсё находился у власти с 1912 по 1926 год. Ему наследовал император Хирохито, объявивший эпоху Сёва.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"