Аннотация: О том, что головы наши вовсе не закрыты для внешнего воздействия, и как в неё может придти незнакомый человек, и как трудно будет его потом удалить оттуда. Если вообще возможно...
Противостояние.
Кто Она была такая, я не знал. Во всяком случае, тогда, когда Она только вторглась в узкие застенки моей жизни. Она просто пришла в один сонный понедельник. Было утро, я вроде бы ещё спал, как неожиданно в двери мои позвонили, нагло и длительно, и звонили, с малыми перерывами, до тех пор, пока я, уже проснувшись, не сполз с кровати, не проследовал в прихожую и не открыл эти самые двери, в пижаме, ярости и раздражении. Таким образом, это и произошло. Неважно, где Она встретилась мне, после чего произошёл этот наглый шажок в мои владения, суть совершенно не в этом, а интересно другое, что, как только Она оказалась там, куда Её никто не приглашал, двери вдруг чудесным образом исчезли, и осталась лишь твёрдая беспредметная стена, в зелёных обоях. Обычно двери всегда оставались, на них могли прибавиться замки, их могли укрепить парой досок, надежно приколоченных десятком гвоздей поперёк, она могла сузиться, уменьшиться, стать толще, измениться материалом, однако, чтобы оные исчезли совсем, такое было в первый раз, и именно это новшество и напугало меня в первую очередь.
На резиновом коврике подле моей квартиры стояла Девушка. Я не успел дать волю своему гневу, более того он сразу же издох, заприметив мою раннюю гостью, что, незнакомая, не испросив разрешения, вдруг решительно шагнула вплотную ко мне, бесцеремонно потеснила меня остреньким плечиком, едва глянула нахальными глазками и, целясь куда-то дальше своим остреньким носиком, больно сунула мне под рёбра, а затем в руки, свою зелёную блестящую сумочку, сделанную в виде пучеглазого крокодильчика, с коротким хвостом и зубастой резиновой пастью. Сама же, освободив руки, Она проследовала далее, совершенно мне неизвестная, возмутительная, с тем - красивая, мелкочертная, с небольшим, но лукавым глазом, аккуратным до милости ротиком, пересекла мою прихожую, не снимая обуви и поправляя коричневые недлинные волосы. Нырнула в створчатые двери зала, высокая, худая и ладная, как шахматная королева, и пропала где-то там, вместе со своим коротким чёрным платьем и состоящими, помимо каблука и стельки, лишь из нескольких кожаных полосок, туфлях. Будучи опешивши, с круглыми от удивления глазами, с крокодильчиком на руках, я проводил Её взглядом, поморгал немного, пытаясь всё это обдумать, машинально потрогал стену, словно, не веря, что дверей больше нет, убедился в реальности этого, затем сделал пару шагов по Её следам, опять остановился и крикнул в ту сторону:
- Послушайте! - я напрасно подождал ответа. - Что вам тут нужно? - меня нервировало столь варварское вторжение, хотя нельзя было сказать, что я не верил в возможность подобного, это было вполне реально, и подсознательно я даже ждал чего-то. Не то чтобы у меня всё время спрашивали разрешения на возможность войти, не то чтобы всё всегда было культурно и в рамках, но таким чужим в своём собственном доме, я себе ещё не казался. Воздух сразу же запах чужой волей, родные стены помертвели, словно, не признавая меня, казалось, даже обои, оставшись зелёными, вдруг приобрели совершенно иной оттенок, и в мелочах изменились рисунком.
Где-то в моей квартире что-то звонко разбилось, и мне представился мой паркетный пол, усыпанный инеем мелкого стекла. Мне стало любопытно, что же это перестало быть моей вещью, я замер, пытаясь вынудить тишину выдать мне нахождение странной девушки, но в квартире вдруг стало необыкновенно тихо. Я молча ждал и дождался ещё одного звона от ещё одной погибшей безвозвратно вещи. Это было уже слишком; негодуя, отметя такой вариант, как случайность, я нервно дёрнулся в зал, мысленно пытаясь угадать и куда же надо будет держать путь далее - в закуток кухни или квадрат моей комнаты. И там, и там стеклянных предметов было предостаточно, а потому, так и не определившись, я замер посередине зала, странно чужого и холодного, посмотрел налево, посмотрел направо, но устремился всё-таки в кухню, и был не прав. Ничего не изменилось, не подросла гора тарелок в раковине, не перестал подтекать холодильник, только на полу вдруг откуда ни возьмись объявился тонкий чёрный ремешок, что было одного цвета с Её платьем. Ноги мои завернули обратно, по пути я приметил ещё одну деталь, пропущенную ранее, а именно гордость мою - крохотный стеклянный столик, с кривыми ножками того же материала, на котором далеко друг от друга лежали две золотые крупные круглые серьги, вооружённые шипом на нижней точке купола. Кто бы ни была моя ранняя гостья, но Она явно чувствовала себя хозяйкой.
В комнату к себе я вошёл широким многообещающим шагом, глаза мои метали молнии, а речь пенилась от выражений, сказать же хоть слово я не успел, опешив от Её свойского вида в моём глубоком красном кресле, с одной из моих книг, пустота от которой имелась в моём книжном шкафу. Я вновь растерялся, мой решительный настрой развеялся, тело вяло застыло на пороге, беспомощно глядя на это неведомое диво в моём кресле, от которого я лишь на секунду отвел взор, чтобы зафиксировать разбитую вдребезги фарфоровую собачку. Эта собачка не была просто украшением, когда дело принимало серьёзный оборот, и я как обычно вел себя пассивно, она была одной из тех предметов, что мигом одушевлялись и воодушевлялись на моей стороне. Присмотревшись внимательно, на щиколотке гостьи, я заметил две ровные кровавые ранки, что не были глубоки и уже почти не кровоточили.
Я начал чувствовать себя глупо, собственное присутствие угнетало больше меня, чем незнакомку, как вдруг книжка отпрянула от высокомерного лица, и удивлённый взгляд сфокусировался на мне, приправленный капризной бровёй.
- Вы заблудились? - вопросительно съязвила Она. Голосок у НЕё был вкрадчивый, негромкий, а с тем чуть звонкий, чуть и суховатый, чуть рассерженный.
- По-моему, это вы заблудились, - как-то неуверенно уточнил я.
- Я? - удивилась Она. - Я тут живу.
- Вряд ли это возможно, - возразил я. - Так как я тут живу уже давно, и если бы вы тут жили, я бы точно запомнил.
- Я сюда переехала, - настаивала незваная гостья. - И убраться мне обратно не представляется возможным.
- Если можно войти, можно и уйти, - изрёк я.
- Никак, - уверенно сообщила Она и, чуть помолчав, дополнила: - Так часто бывает...
- В смысле? - напрягся я.
Она не стала отвечать на этот, в общем-то, риторический вопрос. Я тоже как-то сник в этом направлении, вдруг иллюстрировано осознав, что Она не уйдёт, даже если бы и хотела, даже если бы очень хотел я и прилагал усилия, просто в какой-то момент всё лишилось нашего контроля, перешло на собственные рельсы и ни от меня, ни от НЕё ничего не зависело. Она переехала, вселилась, и оставалось лишь признать это и принять, как факт.
- Забавно, - неожиданно расслабился я, осознав свою полную беспомощность.
- Это пока забавно, - загадочно предложила не торопиться Она. - А потом начнётся... - кошачья улыбка Её не предвещала ничего хорошего.
- Что начнётся? - напрягся я, и без того, побаивающийся всяких там сюрпризов и загадок.
- Процесс, - улыбнулась Она, отложив книжку и сладко потягиваясь.
- Процесс? - хладнокровно повторил за ней я. Озорство проснулось во мне, и я решил поиграть. Закусив до боли губу, я сосредоточился и усилием воли увёл стадо собственных мыслей резко в сторону, борясь с ними, постоянно оглядывающимися, я хаотично думал о чём угодно, силясь отвлечься. Казалось, что мне что-то даже удаётся, змеиная фигурка девушки неожиданно потускнела, и Она, словно стала прозрачной, и черты Её размылись, однако, ровно несколько секунд понадобилось Ей, чтобы вернуться, а мне зло согласиться со своим поражением.
Это было серьёзно. Тем более не было двери.
- Бесполезно, - прошептала Она. - Лучше не сопротивляться.
Я молчал, понимая, что Она не лукавит. Она говорила о том же, о чём гнусавил внутренний чёрт.
- Не сопротивляйся, - посоветовала Она ещё раз. - Легче будет при процессе.
- Что за процесс? - глухо поинтересовался я.
- Как обычно, - улыбалась Она. - Боль. Хотя у всех по-разному.
- У меня было подобное, - испуганно не поверил я. - Боли не помню...
- Значит, не было, - железно возразила Она. - Ты бы запомнил.
Я решился на яростное сопротивление, хотя смутно осознавал бесперспективность сего деяния, и, тем не менее, упрямая натура готовила оборону. Толку от этого было мало, мысль самостоятельно настроилась на волну моей гости, и никуда в сторону вилять не хотела. Дабы как-то усилить свои шансы, я покинул комнату, прогулялся в кухню, где налил себе чай, но даже действие не отвлекло меня, хотя я и пытался сосредоточиться на каждом глотке. Моё собственное я выходило из-под контроля, я удивлённо посмотрел в пустую кружку, вернул глаз на место, а чашку сунул в раковину.
Тот самый крокодильчик, что Она дала мне, лежал рядом со мной, у мойки, выпятив туго набитое брюшко и, казалось, что один глаз его закрыт, зато другой внимательно наблюдает за мной, при том глаз этот был красный и производил плохое впечатление. Я просто хотел взять его, дабы отнести хозяйке, чтобы Она взяла его, а далее я планировал вновь попытаться освободить свою квартиру от Её присутствия, хотя чёткого плана, как я буду делать это, у меня не было.
Решительный шаг мой сотряс пожилой паркет коридора, из которого я попал вначале в зал, затем в другой коридор, что вёл обратно в мою комнату. Однако дойти я не успел, мне вдруг показалось, что крокодильчик зашевелился, замедляя шаг, я глянул на него и от испуга замер, так как он извивался. При этом оба глаза его были открыты, и оба были красными и злобными. Кожа его из тёплой вдруг стала холодной и влажной, не веря зрению своему, я тупо смотрел на блестящее тельце, что суетливо дёргало коротким хвостом, стараясь согнуться в букву "С", чего и достигла, после чего гад изловчился и, обнажив зубастую пасть, вцепился своими нерезиновыми зубами мне в руку. От боли я закричал, лицо моё намокло от слёз, а раненая рука безумно задёргалась, пытаясь освободиться от агрессивной твари, которая, между тем, уцепилась весьма крепко и усердно стискивала зубы, приводя меня в паническую ярость, бросавшую меня в стены, заставлявшую вопить и колотить несчастной рукой обо что придётся. Гад отпал довольно быстро, проблема заключалась лишь в том, что вместе с ним отпала моя кисть по самое запястье, которую он, глухо шмякнувшись об пол, не медля, проглотил и проворно отгрыз нос у кожаного тапочка моей левой ноги, едва не прихватив и пальцы. Меня отшатнуло, чем я и увлёкся, отстреливаясь от проклятой бестии собственным кровяным потоком. Ноги сами унесли меня прочь от этого ужасного места, я пролетел через всю квартиру бешеным галопом и остановился лишь тогда, когда тело моё мешком упало на тёплое седалище унитаза, а хитроумный замочек крякнул своим мудрым механизмом. Меня трясло и одновременно орошало потом, я будто был в шоке, кровь моя заливала ноги и пол, а я ошалело наблюдал за этим, пока нарастающая слабость в теле вдруг не взвинтила мой разум. Тогда мозг с ужасом осознал, что происходит, и поднял суматоху, когда на обрубок было натянуто толстое вафельное полотенце, а сверху туго легла резиновая перчатка для верности прихваченная слоем жгута и скотча.
За дверью резвилась подозрительная тишина. Я уже перестал стонать, необычно легко смирившись с потерей целой кисти, с любопытством вглядывался в самодельную культю и настороженно вслушивался в ту жизнь, что имела место за дверью. А там жила тишь, я приложил ухо к белому дереву, пытаясь уловить хоть какое-то движение, но так ничего и не услышал. О том, чтобы выйти, по началу, не могло быть и речи, слишком явно стояла перед глазами зубастая пасть кровожадного чудовища, которой, казалось, нипочем будет и никакая дверь моего укрытия. Я сидел, где сидел, набирался сил и думал над тем, в какую историю я попал.
Казалось, ещё вчера я жил спокойно, в квартирке моей царил порядок и уют, иногда чуть нарушавшийся в результате воздействий разных там излишеств, однако, то были пустяки, в итоге жизнь под крышей моей протекала вяло и флегматично, и вдруг всё изменилось, в один злосчастный день, когда Она вторглась в мои покои и поменяла привычный ход событий. При этом она не прилагала никаких усилий, так как в большей степени тому, что происходило сейчас за туалетной дверью, я был обязан себе, чем Ей, которая была такой, какой была, а причинность всеми уликами заканчивалась подле моего восприятия. Природа странностей, творившихся сегодня с утра, была мне, в общем-то понятна, где-то в прошлой жизни я, видимо, встречался, а может и ни раз, с подобными явлениями, нечто подобное переживал и в этой, и примерно даже знал, как следует себя вести в подобных случаях. Но разница была в том, что я, делая все эти вроде бы правильные вещи, грамотно пытаясь воздвигнуть внутреннюю оборону, которая в других случаях всегда была действенна и полезна, тут вдруг неожиданно спасовала, показала полную свою беспомощность и бесполезность, итогом чему, стала моя потерявшаяся в водовороте противостояния кисть.
Где-то что-то вдруг заскрежетало. При том звуки наведались не из-за двери, откуда я их ждал в первую очередь, а откуда-то сверху, по причине чего я резко задрал голову, едва не повредив себе шею, но не увидел ничего, кроме небольшого квадратика сетки, который закрывал собой вентиляционное отверстие. Я настороженно привстал, вслушиваясь в вязкую тишину, затем звук вновь повторился, опять сверху, и как мне показалось, это было клацанье зубов, при том острых зубов, что, судя по громкости последнего звука, приближались. Я тихо поднял крышку унитаза, не производя шума, встал на него и с опаской попытался что-то увидеть сквозь сетку, во тьме, откуда ожил ещё один страшный звук, шорох, который могло издать лишь чьё-то тело ползущее по узкому проходу. Наыерное, это был крокодильчик, его интеллект изумил меня, я слез обратно на пол, мысль моя скоропалительно искала выхода, который оказался один, а именно дверь. Мне не оставалось ничего другого, как бесшумно обратиться к хитроумному замочку, набрать полные лёгкие воздуха и по-шпионски передислоцироваться обратно в квартиру, на залитый моей кровью паркет, откуда я опять же взялся за замочек, приведя его в закрытое состояние.
Меня никто не подкарауливал под дверью, хотя я ожидал увидеть свору крокодильчиков или что-нибудь вроде этого. Коридор был пуст, одним свои концом упираясь в невзрачный натюрморт, что украшал своим творческим телом безликую стену, прямо подле картонных дверей в ванную, а другим вёл обратно к прихожей, а далее в створчатые двери, к залу.
На цыпочках я прокрался в ванную. Вентиляционное отверстие было и тут, тварь, неизвестно как, умудрилась влезть по отвесной стене вверх, прогрызть сетку, что служила воротами в ветряные лабиринты, и забраться внутрь, откуда было рукой подать до моего былого убежища, и где неожиданно родился глухой стук, что походил на удар чего-либо о кафель. Было понятно, что выпускать угрозу оттуда никак нельзя, потому я спешно засунул в уродливое отверстие не менее уродливый широкий жестяной черпак, что залез туда туго и на обратные движения никак не отреагировал. На всякий случай я подоткнул его разными мелкими предметами, вроде ножниц, лезвий и прочей ерунды, надеясь, что они послужат дополнительным препятствием, затем ноги вынесли меня обратно в коридор, где я подпёр туалетную дверь метровой шваброй, прихваченной из ванной. Мой недруг оказался в ловушке, что доставило мне пару приятных минут, когда я с наслаждением вслушивался в возню его за дверью и разочарованное урчание.
Мысли мои вернулись к виновнице всего происходящего в моей квартире. Ясно было одно, нужно найти Её, и, если невозможно удалить Её отсюда, то хотя бы нужно придти к какому-либо консенсусу. Она была единственным логическим вариантом, так как именно Её составляющее, Её деталь, совсем недавно, в беспричинной злобе, болезненно откусила меня кисть, положив тем самым начало обещанному процессу, который, само собой разумеется, вряд ли состоял из одного действия.
И я пошёл обратно, по собственному кровяному следу, что петлял с пола на стены, разноображенный алыми кляксами. Первая остановка произошла гораздо раньше, чем я думал, уже в прихожей, где возле новой стены, бывшей когда-то дверью, склонилось маленькое тёмное существо, углём рисовавшее на этом самом полотне схематичное то, что здесь когда-то и в самом деле было. Существо стояло на коротеньких кривых ножках, с яблоками мускул, заканчивающихся чем-то наподобие копыт, возле которых бился в диком танце сильный гибкий хвост, с густой кисточкой. Тело его было длинно и густо волосато, а лукавая морда, что краем глаза косилась в мою сторону, светилась рыжей хитростью, добавляли которой и острые треугольные рожки.
- Издеваешься, - зло процедил я, наблюдая, как чертообразная тварь тщательно выводит к рисованным дверям большую ручку, крепящуюся на рисованные гвозди.
- Так привычней, - отшвырнув уголь, повернулся ко мне мой внутренний чёрт. - Чтоб тебя это не смущало. Логический конец... - имел в виду он не эякуляцию своих творческих способностей. - Надеюсь, ты это понимаешь...
- Едва ли, - упрямо не согласился я.
- Спорь! - махнул он в мою сторону когтистой лапкой. - Что тебе остаётся?
- Едва ли, - твёрдо повторил я.
- И так всегда, - сокрушённо вздохнул внутренний чёрт. - Ты же знаешь, я не ошибаюсь. Как не убеждаешь ты себя в одном, на самом деле, всё как раз наоборот. Так было всегда, так будет и в этот раз. Закон: хочешь прослыть сильно умным и никогда не ошибаться, делай супротив тому, что тебе кажется правильным.
- Все ошибаются, - не веря сам себе, заявил я.
- Только не я, - лукавый улыбнулся. - Я когда-нибудь приходил к тебе в такого рода делах, не считая кратких замечаний, которые являются моей работой?
Я боялся выдать чем-нибудь то, что чувствую его правоту.
- Так-то, - поднял бес два указательных пальца. - А тут пришёл. Почему?
Я молчал.
- Потому, что всему имеется логический конец, - пояснил он. - И нет исключений..
Всем видом я ему не верил.
- Я ждал этого, - говорил чёрт. - Люблю я видеть тебя беспомощным. Уверяю тебя, как твой внутренний секретарь, что ни с чем подобным, ты ещё не встречался...
- Не любят люди правды, - сокрушённо покачал головой он. - Именно поэтому она до них доходит всегда через боль и страдания. Ну что стоит принять всё, как есть, тем более результат все равно, что так, что так, будет один. Ан, нет же...
Я начал уж уставать от него. Обычно он всегда был так надоедлив, тем более что из уст его всегда выпадало лишь то, в чём он был уверен на сто процентов, а посему я не помню, чтобы когда-нибудь внутренний чёрт ошибался.
- Доказательства? - вещала тварь. - Они у тебя за спиной...
Последняя фраза вызвала во мне холодный пот и ступор. Я застыл на месте, убеждая себя, что я не слышал этого, боясь даже мысли о том, что можно попробовать оглянуться и проверить болтовню этого гада, который, между тем, дурашливо помахал мне лапой, послал воздушный поцелуй кому-то за моей спиной и пропал за нарисованными дверями, которые, схематичные, он открыл за рисованную ручку. Не оборачиваясь, я шагнул было за ним, но, как и следовало ожидать, упёрся в холодный камень стены. Я очень медленно перекатился по нему с живота на спину, таким образом, оказавшись лицом к неведомому мне врагу.
Прямо у входа в зал, свернувшись в тугое жилистое кольцо, приподняв плоскую голову, с серебристой меткой на самом Её верху, лежала опасная только от одного своего вида гремучая змея, чьи глазки-бусинки тускло поблёскивали, а почему-то не раздвоенный, что ли стальной, короткий, смертоносный язычок Её нырял то изо рта, то туда, обратно. Я не знал, откуда мне известно о гремучести этого пресмыкающегося, однако, сомнений у меня не было, и как подсказал внутренний чёрт, иначе просто и быть не могло, не тот уровень, и ужами тут дело не обошлось бы. Зловещая тварь внимательно наблюдала за мной, я же просто обмер, не зная, что противопоставить проклятому гаду, который, к удивлению моему, неожиданно напомнил мне тот самый невесть откуда взявшийся на моей кухне пояс, что был одного цвета с Её платьем. Едва только мысль эта пришла в мою многострадальную голову, как неожиданно змеи на полу не оказалось, ничего не понимая, я чуть шевельнул головой и в этот миг в стену, на уровне моей головы, там где последняя была секунду назад, шмякнулось гладкое сильное тело, что, пронзительно шипя, упало, тут же сгруппировалось, и в мгновение ока забралось в штанину моей пижамы. Учуяв на своей нежной коже холодную скользкую тварь, я вышел из шокового состояния, где пребывал всё это время, как будто наблюдая происходящее со стороны, и не веря, что сие происходит ни с кем-то, а именно со мной. Я едва было не забился в истерике, подобной той, что имела место, когда я знакомился с крокодильчиком. Неизвестно какое спасительное чудо удержало меня на месте, предупредив метания, но я просто замер, расставив ноги и открыв от ужаса рот, чувствуя, как плоская голова неторопливо приближается к самому сокровенному. Мозг скоропалительно пытался увязать мысли в один узел, который дал бы мне ответ - и что же делать.
Я отчаянно завертел головой, хрустя шейными позвонками и ища что-нибудь такое, чем можно было бы учинить насилие над отвратительной бестией, но в прихожей моей, кроме маленького зеркала, да дешёвых картинок, имелся лишь крохотный коврик, многокилограммовый обогреватель, старый холодильник "Саратов", да квадратная тумбочка для обуви, на которой, свесив свой змеиный шнур, восседал старый дисковый телефон. Едкое шипение добралось до моей ширинки, примитивные мысли твари звучали у меня в голове, и я чувствовал, что скоро Ей придёт в голову идея ужалить меня, при этом мне вспомнился крокодильчик с его не дюжими умственными способностями, и отсюда я сделал логического умозаключение, что вполне возможно гремучая мерзость вовсе неспроста полезла так далеко и таким неудобным путём. Данная мысленная цепь ужаснула всё моё несчастное существо, шевеля одними пятками, дабы не разъярить змею, как и был в раскорячку, я засеменил к тумбочке для обуви, благо находилась она совсем рядом. Кончиками пальцев я ухватился за телефонную трубку и, кое-как закрепив Её в ладони, в тот момент когда гад беспокойно забуйствовал в моей одежде, выбрал то место на своих пижамных штанах, где было выпуклее всего, и где должна была быть голова твари, а оказалось это как раз на самом паху. Я саданул со всех возможных сил туда тяжёлым куском пластмассы, затем отшвырнул трубку и рукой рванул с корнем символические тесьмы на поясе своём. Одним нечеловеческим усилием, стремительным рывком, собрав всю волю и превратившись в единый мускул, катапультировал себя из опасных штанов, оставшись в одних трусах, но зато целым и невредимым. Видимо, я прилично оглушил зловещее пресмыкающееся, потому что, отскочив в сторону и прикидывая, куда бы мне деться далее, я вдруг заметил, что покинутое бельё моё не шевелится и лежит мёртвым грузом. Это остудило мой нерв, я рванул вперёд, хватая вещь со змЕёй в охапку, материализовался возле холодильника и, быстро открыв его, засунул тварь туда, в тот же миг прочувствовав, как забесновалась Она в узле тряпки, но было уже поздно.
- Неплохо, - похвалил внутренний чёрт, чья вредная голова торчала из нарисованных дверей. - Хотя и бесполезно. Суть от этого всё равно не изменится. Всего лишь маленькая победа на фоне будущего большого поражения.
Я не стал слушать этого умника. Нервно дрожа, задыхаясь в пене, в одной пижамной рубашке, я заставил его спрятаться одним лишь только взглядом, злость моя воплотилась в убеждение, что в данный момент я одолею всё, ноги же понесли в зал, где безжалостно прошлись по изменившемуся ковру, на котором вместо сероватых узоров вдруг расцвели розовые сердца. Я двигался к себе в комнату, желая найти Её там, пока не зная даже для чего, но горя желанием видеть, и показать себя, измученного, без руки, без штанов, но не сломавшегося. Однако, как только босые ноги мои зашлёпали по кровавым лужам, что оставил я в прошлый раз в коридоре, навстречу мне, прямо из моей комнаты, шевеля быстрыми ножками, не останавливаясь, не оценивая, а сразу стремясь в атаку, выбежали два чёрных, совершенных в своей уродливости, крупных скорпиОна, чьи хвосты торчали по боевому вверх, а решимость их была так страшна и отчаянна, что смелость моя мигом улетучилась, я резко остановился и, поскользнувшись на собственной крови, звучно расстелился посреди помещения.
Паника обуяла меня при виде отвратительных насекомых, что, неся в себе смерть, скоро приближались. В необъятном ужасе я забил ногами в пол, пытаясь отталкиваться ими, кое-как умудрился привстать и в тот момент, когда один из уродов уже готовился вцепиться мне в пятку, совершил головокружительный бросок своего тела назад. При этом я приземлился не на спину, а на отозвавшиеся болью колени, с которых резво, при помощи рук, ещё не встав, но уже удаляясь, перебрался на ноги и, работая локтями, высоко подпрыгивая от страха, ринулся обратно. Бег мой был безумен и слеп, всё время казалось, что сейчас страшные твари настигнут меня, потому, когда я с размаху размазался по какому-то твёрдому препятствию, это не стало причиной остановки. Я не попытался разумно ретироваться в сторону, а судорожно цепляясь за что придётся, полез на это самое что-то, и уверен, если бы это была стена, то и в том случае я влез бы под самый потолок и сумел бы там удержаться. Но, к счастью, это был всего лишь шкаф, мой гардероб, который я, за неимением другого места, воткнул в зале, и на котором теперь сидел, под самым потолком, вжавшись во внушающую доверие стену, полоумно крутя головой, так как в истеричном сознании моём скорпионы уже ткались из воздуха.
Там на шкафу я провёл оставшееся время до вечера. Уродливые твари, имеющие отдалённое сходство с туфлями Её, такого же цвета, без движения и вовсе едва отличные, прилежно караулили мою скромную персону, ни на минуту не отлучаясь. Несколько раз появлялась Она, казалось, меня не замечая, и хотя я пытался заговорить с ней, кричал и ругался, тем не менее, самозванка не проронила ни слова. Она похаживала туда-сюда, босая, под конец вдруг пришла со своей сумочкой-крокодильчиком, видимо, отыскав Её за печатями швабры и мудрого замочка, уселась в кресло прямо передо мной и преспокойно занялась собственной красотой, отточив ту так, что я, под конец, утомившись орать из-под самого потолка, даже увлёкся и пристально наблюдал сперва за самим процессом, далее за тем, что сталось, а сталось таким образом, что долгое время я просто лицезрел, похерив где-то и злость свою, и гнев, забыв про руку, и про весь сегодняшний беспредел. Когда же Она опять пропала в стороне моей комнаты, я прилёг на своём неудобном ложе, свесив ноги, и странное щемящее чувство преследовало меня и сердце моё до самого сна, который объявился незаметно и одолел меня без всякого сопротивления.
Ночь не была приятной. Твёрдость ложа, да ненормальные события прошедшего дня послужили плохим снотворным, которое может и дало сон, однако, сон этот был сумеречен и неуютен. Всё время ощущалась деревянная грубость лакированной доски, ужасные бестии полнили душный мешок ночи, главная героиня сей повести и всего сущего роднилась с отрицательным, а где-то на заднем фоне лежала превращённая в мусор хрустальная собачка и жалобно поскуливала. Где-то в середине всех этих бредней, в кратких временных рамках, ненадолго мелькнул совсем непонятный кадр, который по идее должен был до неузнаваемости затереться слабой, одурманенной сном памятью, но который неожиданно сохранился. Там, где я просто стоял возле явно кирпичной стены, а на стене висел яркий, как луна, листок бумаги, имевший неразборчивую надпись, а далее вмещавший телефон, так же необычный в силу своей длины. Куча цифр притирались к друг другу, под предводительством буквы "т", с жирной точкой, и когда я проснулся, то эти цифры совершенно непроизвольно встали у меня перед глазами. Мне вспомнился ночной сон, я глянул вниз, где не было уже ни скорпионов, ни крокодилов, и забавная мысль посетила меня.
Я внимательно просканировал собственный зал, опасаясь ловушки, которую могли замудрить хитроумные твари, но с виду всё было в порядке, небогатый предметный мир помещения не давал возможности соорудить удобную засаду, а посему, уверившись, что гады устали караулить меня и разбрелись по своим делам, очень тихо и аккуратно, предупреждая скрипы и шум, я спустился вниз, со шкафа, готовый чуть что взлететь обратно. Я немного постоял, набираясь смелости и провоцируя ублюдков, если всё-таки они где-то сидели в ожидании, а затем на цыпочках запрыгал вон из комнаты, мимоходом подмечая, как сильно раздулись реалистичные сердца на моём ковре. Спустя мгновение, я уже был в прихожей, что, к радости моей, оказалась пуста, где по-прежнему отсутствовала дверь, заменённая безобразным и бесполезным рисунком, а старенький мой телефон так и лежал на полу, куда упал после того, как я использовал трубку его в качестве орудия. Крадучись, я подобрался к тоскливо пищащему дисковому тельцу, руки осторожно подобрали его длинношеюю голову, которую немедля прижали к моей голове и закрепили плечом, а тонкий палец мой нежно поигрался с диском, доводя нужные мне цифры до механического сознания аппарата. При этом я не дремал, глаза хаотично бегали из угла в угол, от начала коридора до входа в зал, ожидая, что оттуда, что отсюда любой возможной напасти, от которой надо будет бежать во всю доступную прыть. В трубке запели долгожданные гудки, неожиданно я почувствовал себя более, чем глупо, набрав этот самый номер, увиденный мной во сне, который к тому же начинался на нереальную цифру "0". Я печально подумал о содержимом собственной головы, внутренний чёрт в душе вообще заявил, что было верхом глупости слезать со шкафа, если я избрал стратегию борьбы, при этом он опять же не преминул напомнить о бесполезности оной, однако, супротив всем сомнениям, примерно, на пятом гудке, в трубке сухо щёлкнуло, и грубый дребезжащий голос произнёс:
- Водкин слушает.
- А... - попытался объяснить я и замолчал, совершенно не представляя, зачем я позвонил, не говоря уже о том, что буду говорить.
Неведомый собеседник помолчал, подождал, затем резонно заметил:
- Раз вы звоните сюда, значит я вам нужен, - он вдруг закашлялся. - Нужен я бываю по разным причинам. Все они требуют моей квалификации, как экстрасенса, специалиста в психоанализе, социального работника, мага смысловых связок и отвлечённых тем. Моими клиентами, притом постоянными, являются многие известные люди, как России, так и иных стран, фамилии, по известным причинам, называть не буду, однако, будьте уверены мой клиентский список весьма широк. Даже ваш звонок всего лишь очередное свидетельство моей известности, так как, скорее всего вы где-то слышали о моих профессиональных способностях, что отложилось у вас в подсознании, и теперь, когда вам реально потребовалась моя помощь, именно подсознание и направило вас в верную сторону, а именно - ко мне. Основной объект моей деятельности, как профессионала, это депрессии, опосредованные самыми разнообразными причинами. Тут могут быть и неудачи по работе, и неполадки в семье, и самые разнообразные проявления любви, и недовольство собой, как личностью, уж, не говоря о такой катастрофе, как потеря смысла жизни, а может и вообще не быть причины, во всяком случае, на первый взгляд, на самом деле, конечно, она есть, и подсознательно вы понимаете Её, однако, язык Её, может быть, настолько сложен, что ваше подсознание едва ли способно перевести или, если угодно, расшифровать его вашему мозгу. Хочу сразу предупредить, что моя терапия, не смотря на все Её сильные качества, не обещает стопроцентного выздоровления, избавления ли - называйте, как хотите. Могу обещать, что вам, несомненно, станет легче. Хотя, иногда, порой, бывают редкие случаи, когда, так было некоторое количество раз за всю мою обширную деятельность, мои методы могут вызвать усугубление ситуации, однако, если наметится тенденция к таковому, обещаю, что вы будете предупреждены в самом начале, более того по симптоматике поймёте сами, в этом случае лечение будет свёрнуто. Таким вот образом. В чём заключается ваша проблема?
- Понимаете, - стараясь не быть громким, заговорил я. - Не знаю, сможете ли вы мне помочь. Сегодня утром ко мне пришла девушка, и с тех пор тут творятся странные вещи, - спиной почувствовав опасность, я резко развернулся и встретился с тяжелым немигающим взглядом крокодильчика, что объявился в дверном проходе из зала. - В квартире бегают разные твари... - я начал пятиться.
- Простите, - в свою очередь прервал я его. - Одна из них в данный момент приближается ко мне...
- Успокойтесь, - закашлял в трубку экстрасенс, психиатр, специалист, работник и маг. - Лечение уже началось, терапия идёт полным ходом с того момента, как я поднял трубку. Воздействие уже проходит, не правда ли, тварь в данный момент замерла и не движется?
- Не правда, - пятясь, возразил я, видя, как медленно, но верно крокодильчик наступает. - В данный момент Она движется в мою сторону...
- Хм, - озадачился Водкин. - Случай сложнее, чем я думал. Придётся усилить активность, а именно прибыть на место непосредственно, - в трубке зашумели. - Продержитесь до моего прибытия...
- Я попробую, - сказал я, отступая и тяня за собой на шнуре телефон. - Правда, у меня нет дверей... Знаете, они исчезли, как только объявилась эта самая девушка...
- Хм, - посерьёзнел Водкин. - Не то, чтобы мне сильно требовались двери, однако, случай и в самом деле нерядовой, - он кашлянул. - Скоро буду... - гудки остались за него как раз в тот момент, как крокодильчик вдруг резво бросился в атаку. Швырнув в него трубку, я пластично развернулся, но бежать было некуда, так как за моей спиной на расстоянии чуть более метра, притворялся, что его здесь нет, один из скорпионов, марсианская морда которого заставила меня передёрнуться, а сильный хвост недвусмысленно потянулся в мою сторону.
Ещё секунда, и я уже пытался отдышаться на невысоком, но скользком и гладком холодильнике "Саратов", а обе твари, став рядом с друг другом, тупо смотрели на меня снизу вверх. Под руку мне попался цветочный горшочек, где пробовал существовать злобный кактус, злобу которого я и использовал, вместе с тарой, на большой скорости отправив его к кровожадным гадам, где он смял под своей стеклянной мощью хрупкое с виду тело скорпиОна, которое моментом выбыло из игры. Оценив положение, крокодильчик вознамерился отомстить за товарища, кривые короткие ножки его заторопились, он бросил своё зелёное брюхо к самому холодильнику, зацарапал по его идеальным бокам, собираясь, видимо, влезть, но ровность и неприступность техники помешала его агрессивным планам. Он не хотя отступил, подумал и применил план Б, решив вскарабкаться по стене рядом, чем и занялся. Не дав ему особо много времени, я применил подручные средства, то есть, как был сверху, раскрыл широко толстую, как словарь, дверь холодильника до самой той стены, сплющив крокодильчика тем самым и заставив его, прихрамывая и кряхтя, отскочить. Такая отдача с моей стороны явно не ожидалась, поломанный скорпион выполз из кучи земли и иголок, и причудливо дёргаясь, поспешил подальше от моего убежища, к самым нарисованным дверям, где его догнала и вторая особь, там они и расположились, и, бесполезно суетясь, болезные, вокруг друг друга, начали держать совет. Я же получил передышку, откинулся на стену, пытаясь унять панику и нерв, благоразумно даже не думая о том, что возможно спуститься.
Подобное статус-кво жило в прихожей около пяти минут, затем вдруг зелёные обои помещения сильно посинели, освещённость комнаты разительно сникла, запотело небольшое зеркало, а я вдруг ощутил резкую дурноту и муть, спазмы захозяйничали в горле, и тело затряслось в шумной рвоте. Прямо на моих глазах нарисованные двери раскрылись, не теряя своей прозрачности и схематичности, обнажая за собой дверной проём, ведущий в сажную темь, откуда в квартиру мою вступил средних лет мужчина, среднего роста, среднего телосложения, весь какой-то помятый, что касательно и костюма, и физиономии, краснолицый, взъерошенный и с серьёзным видом. В руке его, на ручке, покачивался квадратный саквояж, он деловито проанализировал меня, моргающего в его сторону с холодильника, затем, проследив за моим беглым глазом, повернулся к тварям, которые обрадовано заспешили к его плотному телу, но в непосредственной близости вдруг затормозились и, неуверенно сбавив темп, крадучись, приблизились.
- Вы обознались, - сухо сказал мужичок им, храбро глядя в страшные морды. Саквояж его, словно сам по себе, раскрылся, он нырнул в него свободной жилистой рукой, вытащил Её, влажную, оттуда через секунду и нагло побрызгал на уродливые создания, которых неожиданно хватил столбняк, и они тупо застыли на месте.
- Водкин, - протянул мне руку прибывший кудесник. Машинально я пожал Её, опасаясь спускаться, хотя и испытывая некоторые неудобства от подобного своего местонахождения.
- Серьёзные экспонаты, - кивнул в сторону гадов специалист. - Обычно бывают мельче, менее агрессивные, менее реальные. Я даже думал, вначале, не смогу удержать, слишком уверенно шли они, но, думаю, минут двадцать форы я нам выбил, - он внимательно глянул на свои блестящие часы. - Слезайте... - заметив мою неуверенность, он нахмурился, принимая Её за моё неверие в его способности. - Слезайте же, кое-какое время они будут безвредны, - рука его требовательно поднялась в мою сторону, я медленно подал свою кисть и оказался на полу. - В первую очередь мне нужно знать, сколько тварей вы сегодня видели, - я быстро подсчитал на пальцах, озабочено поглядывая в сторону уснувших хищников.
- Сильно, - покачал Водкин головой, услышав отрывистые подробности о проклятых скорпиОнах, змеях и крокодиле. - Значит почти полный комплекс. Значит, говорите, крокодил был сумочкой, скорпионы туфлями... Что ж, это всё символика. Скорпионы, как туфли, есть символы Её ног, в силу того, что ноги Её вам, несомненно, нравятся, в сознании вашем симпатии к этим ногам приобретают агрессивное значение, и через ассоциативную призму, через сеть психических фильтров данный символ приобретает вид этих отвратительных насекомых. То же с поясом, как символом вообще Её тела, в силу Её телесной вам симпатичности, при том, судя по виду змеи, которую ваше мышление выбрала в качестве примера, не слабой такой симпатичности. Она образно представляется в виде этой самой змеи, как реакция вашей фантазии на подобную флюидную атаку. Крокодильчик... Ну, это несложно, всего лишь символ Её в целом, как женщины, так сказать, определяющая черта, позывной, точка над i, проба. И судя по вашей руке, проба эта весьма высока, а если обратить внимание на размер пасти и зубов сей особи, то ещё можно вас поздравить, могло быть и хуже. Другое меня беспокоит... - за спиной его моргнул почему-то лиловый глаз только что обсуждаемого гада, зелёный хвост слабо зашевелился. Каким-то образом уловив это, Водкин обеспокоено обернулся, опять нырнул в свой саквояж, выбрал оттуда ещё немного странной жидкости и попрыскал ею в сторону ублюдков. - Так вот... О чём это я? Ах, да! Меня беспокоит другое... Не вижу и признаков символики Её головы и, как составляющей, лица. Вам не нравится Её лицо?
- Нравится, - честно признался я. Общество пришельца угнетало, слова его, словно, кирпичи обкладывали моё больное сознание, дискомфорт тряс мой организм, и я старался не дышать с ним одним воздухом.
- И я так думаю, - поднял палец Водкин. - В подобных случаях иначе и быть не может, это вам не крошки-тарантулы, что смешат мои колени иногда, и не трусливые ужи, что обычно только притворяются ядовитыми, и не эти беззлобные ящерки, которые везде разбрасывают свои хвосты и знают только этот вид атаки. Ваши твари гораздо хуже, опаснее, и вряд ли тут обойдётся без последнего символа, - он опять нервно глянул себе за спину, где томились в столбняке злобные гады. - И, честно говоря, пугает меня отсутствие вашей двери, обычно, хоть мышиная нора, но остаётся, тут же я вижу одну только стену, этим же рисунком, к сожалению, не воспользуешься, а значит удалять вашу незваную гостью практически некуда. Она вошла, с явным намерением тут остаться. А это плохо! Боюсь, нужно повидаться мне лично с вашей пассией, - Водкин помрачнел. - Задать Ей парочку вопросов, и только потом я готов сказать, будет ли толк с моих процедур. Иначе никак, - он опять полез в саквояж, достал оттуда уже целую бутыль, поплескал из нЕё на головы тварей, не стал прятать Её, а вооружившись ею, держа наготове, посоветовал мне на всякий случай влезть обратно на холодильник. Сам же, создав брутальную физиономию, скоро перекрестился и наскоком вломился в прикрытые двери зала. Грязно-белый саквояж его неожиданно потерял свою безупречную квадратность, нижние кромки его странно выгнулись вверх, а там где была вшита металлическая пряжка, произошло щёлкающее дробление металла, после которого за забавной фигурой своего хозяина внутрь моей квартиры проскочил розовомордый здоровенный бультеръер.
Я поспешно забрался обратно, туда, где чувствовал хоть какую-то безопасность, а выработавшие иммунитет бестии почти сразу же, как исчез Водкин, рванулись вновь на приступ. С видом приговорённого старался я не смотреть в их сторону, теряясь взглядом по желтоватой бели низких потолков, чувствуя, как сухими дровами, целыми связками, горят в огне страха мои слабенькие нервы, как шалит всесильная дрожь, как не верится мне, что Водкин вообще выйдет теперь оттуда. Не было его долго, за это время я успел уже схоронить его, поплакать за упокой и даже чуть забыть, вернулся он ещё более взъерошенный, одежда висела на нём лохмотьями, с лица капала кровь, он постанывал, от саквояжа осталась одна ручка, а от бутылки лишь его влажная рука, которую он, не медля, обратил против ожививших уродов, заставив их вновь забыться в коротком сне.
- Бесполезно, - подвёл он итог, вытирая лицо куском собственной рубахи и озабоченно трогая разбитую голову. - И саквояжа нет теперь, - раздражённо добавил он, отбросив в сторону пластмассовую ручку. - А там бинты, - с философским видом изрекла его физиономия. Он не стал просить меня слезть к нему, дабы не провоцировать тварей, что и так уже вели себя несносно, едва сдерживаемые его тяжёлым нервным взглядом.
- А я о чём? - тонко заелозил где-то, невидимый, внутренний чёрт. - Без толку всё...
- Вынужден согласиться, - услышал его и Водкин. - К сожалению, этот случай критический, - он развёл окровавленными руками. - Беседа оказалась очень нервной, длилась ровно десять секунд, а остальное время мне понадобилось, чтобы выбраться оттуда. Такого я ещё не встречал, там, кстати, буйствует и последний символ, при том в двойном количестве, при том он не пустотелый, то есть отличается повышенной агрессивностью. Вынужден признать, что здесь я бессилен, - толстая капля крови омыла его нос и пропала в жадной ноздре. - Могу, конечно, порекомендовать вас моему коллеге и главному конкуренту доктору Драгову...
- Он может помочь? - с надеждой оживился я, видя, как медленно завибрировали ножки скорпиОна.
- Вряд ли, - заявил Водкин, пожирая неугомонную тварь своим едким взглядом. - Хотя он и специализируется по тяжёлым случаям. Интересный персонаж, между прочим, работает без лицензии, и работает при том успешно. Однако слишком силён в данном случае источник вашего бедствия. Полный комплекс бывает редко, а тут ещё такой ярко выраженный. Такое ощущение, что вы даже не сопротивлялись, когда к вам пришли, последнее, правда, вряд ли бы существенно облегчило положение, и могло быть усугублено дальнейшими мутациями, но могло быть и снизить активность, однако, сейчас, к стыду своему, я должен лишь признать, что слаб для решения ваших проблем, да и вряд ли есть тот, кому они по плечу. Знаете, - уже торопливо поделился он, затевая вращательные движения пальцами над всё более и более оживлявшимися монстрами. - Такое ощущение, что тут задействованы какие-то высшие силы, потусторонние силы, так как ещё ни разу не видел я, чтобы так бесполезен был весь мой арсенал, на языке военных, как от стенки горох, знаете ли.
- Потусторонние силы? - скептично осведомился я.
- Они, - фанатично уверил Водкин. - Они имеют большое значение, поверьте мне. Я не верю в судьбу, верю в жизненный хаос, но, если есть что-то, что отчасти, иногда выполняет Её функции, в частности способно свести двух людей, таких людей, что друг другу подходят, развести их, это ведь всё равно, что, извиняюсь, мочиться против ветра или, скажу лучше, пытаться изменить естественный ход вещей, объявить войну природе, что, возможно, только, если вы монах. Хаотично опосредованно, скажу с точки зрения человека, не верящего в судьбу. Или хаотично определено... А если хоть на миг допустить, что судьба есть, то это судьба. Тогда вмешиваясь в такой процесс, я словно пытаюсь перевернуть весь мир, небо поменять местами с землёй, одним словом, я предлагаю вам сдаться. Отдаться этим тварям. Они, конечно, порядочно потерзают вас, заставят поорать от боли, болезненно умерщвлят, но зато через смерть, таким образом, на языке сознания - установления факта смерти вашей чувственной девственности, далее вы бы воплотились в другой ассоциативной картинке, там бы было уже всё синего и розового цвета, заливались бы соловьи, дул тёплый ветер, но ваша душа, правда, думается, уже не избавилась бы от оков и пут, судя по запущенности того, что тут творится. Одним словом не упрямьтесь, будет только больнее... - сказав это, Водкин вдруг хитро улыбнулся, словно, он был частью какого-то тайного сговора. - По-своему это тоже наркотик. Только относительно безопасный, хотя с последствиями тоже разно бывает... - он прытко отпрыгнул в сторону, избежав неправдоподобно больших челюстей маленького аллигатора, беспомощно схвативших воздух, пронзительно закричал на них, со скорпионом, объяснив даже этим тварям, что, значит, опешить, воспользовался сложившейся паузой и, высоко подпрыгивая, удалился из квартиры, между схематичных линий нарисованной двери. Твари было отвлеклись на него, видимо, их возбудил его страх и бегство, и покинули меня на недолгий промежуток времени, во время которого они соображали куда делась потенциальная угроза, что я и использовал, резко сиганув вниз. Оттуда ноги внесли меня опять же в мой зал, где и остановились, отгородившись от прочей квартиры тяжёлыми дубовыми дверями, в опору которых я дополнительно заложил щеколду. Наступило непривычное спокойствие, я недоверчиво подождал минуту, в панике бегая глазами по комнате, ожидая змею или на худой конец второго скорпиОна, однако, их тоже не было и как-то даже не верилось, что всё тихо и мирно.
Я на цыпочках отошёл от двери, как будто мои шаги могли возбудить тварей, воздух кипел опасностью, и в тишине, и в пустой комнате грезилась ловушка, и тем не менее в ней никого не оказалось, чисто было под стеклянный столиком, никто не сидел под шкафом. Я вышел в середину, встав на самом большом сердце моего ковра, что сейчас был почему-то цвета крови, ещё раз огляделся, прислушался и внятно услышал шлёпанье босых ног. Сердце моё пробудилось, мозг воспалился, ухо качнулось вправо, а значит, Она была в кухне. Заскрипел мой кухонный холодильник, Она что-то ела, нужно было поговорить с Ней, придти к чему-то, вымолить компромисса, попросить сменить место жительства, объяснить неприемлемость этого жилища для хрупкой молоденькой девушки, в общем, сделать что-то, чтобы вмешаться в ход происходящего. Я едва сдвинул ноги свою в ту сторону, мне было страшно что-либо предпринимать, как будто осознавалась заведомая бесполезность любого действия.
Внутренний чёрт возопил во мне безумным индейцем, голос его срывался на смех, а я разъярился, так как только его меткие шутки могли меня раззадорить. Ноги мои самостоятельно прыгнули вперёд, проклятый недруг захлебнулся хохотом где-то внутри моей головы, а я же уже шумно мчался в левый коридор, которые вёл в кухню. То, что вылетело мне навстречу, дабы познакомиться, тоже было разъярено и по атаке напоминало пулю, маленькой молнией вонзившейся мне в лоб и выключившей меня на пару секунд из сознания, во время которых я вдруг увидел большую детскую комнату, с большой кроватью, с маленьким трюмо в уголку, на котором валялось что-то из женского белья. Далее все это вдруг превратилось в серую бетонную лестницу какого-то мрачного заведения, с огромным крыльцом, опоясанным круглыми синими перилами, откуда шумными группами выплёскивались дети. Потом видение переместилось внутрь зловещего заведения, за одну из его многочисленных дверей, где размещалось очень много небольших столиков и стульчиков, на которых сидели дети, одинаковые от школьной формы. Мальчики походили на девочек, девочки походили на мальчиков. А впереди них, излучая строгость и дисциплину, крепко стоял маленький сухонький демон женского полу, который почти сразу исчез, как появился, а я вдруг выпал из странного, быстрого, а с тем долгого забвения, будучи на полу, с удивительно острой болью в голове. Я даже вскрикнул так, как вряд ли смогу когда-нибудь повторить, тонко и жалобно, так было ослепительно неведомое воздействие. Падая, я замахал руками, отгоняя от себя странное жужжание, - первое, что я узнал об этой твари, - и уже с пола, отползая назад, вдруг увидел резвый золотой шарик, с прозрачными золотыми крылышками, блестящий и с острым хоботком посередине, который навязчиво дрожал над моей головой, метясь в меня своим хищным носом. Мне вспомнилось, как ещё вчера этот летающий агрессор, со своим собратом, скромно поблёскивал на моём стеклянном столике.
- Африканская оса, - подумал я.
Новая вспышка той же самой боли, разорвала уже мое плечо, я беспомощно взвыл, так как проглядел вторую тварь, наблюдая за первой, а перед глазами тем временем замельтешили другие картинки, лица каких-то людей, и моё удивительно дружественное к ним отношение, почти любовь, сигарета, что вдруг выросла белой мачтой из моего рта, треснутая пачка женских колготок, овальное зеркало, а в нём не я, а Она.
И опять я лежу на полу, глаза видят потолок, как вдруг на голову мне падает первая тварь, опять бросая меня в объятья странных явлений, где играла непонятная музыка, кто-то что-то говорил, но его видно не было, до боли приятный девичий голос матерно высказывал какую-то дельную мысль, развязанный хохот трёх-четырёх ртов аккомпанировал Ей. Ещё слыша этот диалог, слыша и музыку, какой-то частью сознания я уже переворачивал своё непослушное тело со спины на живот, откуда, начав с колен, уже в сознании, в лихорадочном движении вперёд, достиг я полного своего роста и рванулся куда глаза глядят, чтобы через секунду со страшной силой врубиться в дубовые двери, отделённые от прихожей жирной щеколдой. Жужжание словно и не отдалялось от моего уха, острая боль сразу в двух местах вскрыла спину, я завопил, что есть мочи и лёгких, когда проклятые жала безжалостно вырвали меня из реальности, отдав во власть чуждых мне комиксов. Там сквозь решётку окна глядел с первого этажа на улицу задумчивый лик, слабо отражавшийся в вечернем стекле, а через секунду груда потных тел извивалась в лучах света и музыки, обагрённые тяжёлыми алкогольными парами, вскоре сменившиеся бликом ещё зимней луны, крошащегося под толстым каблуком снега и уже весеннего неба. Красивая узкая ножка заняла собой поле зрения, при том взгляд был откуда-то сверху, словно я сидел на голове того человека, что разглядывал Её, в самой тайге его коричневых волос. Таинственная кисточка с красным лаком на конце устремилась к блестящему ногтю и покрыла его сукном красоты, настал черёд другого пальца, когда я вдруг вновь оказался в реальном мире, уже стремительно дислоцируясь в обратном направлении. Страх не позволил мне свернуть налево, ноги сами по себе швырнули меня вправо, в мою комнату, где я захлопнул дверь и, раздирая ноги о стеклянную крошку бывшей хрустальной собаки, устремился к своему письменному столу, откуда вооружился толстенным томиком Бальзака. Уже через секунду оружие это показалось мне настолько неэффективным, что я в сердцах лишил его здоровья об стену, а сам вернулся к столу, с хрустом выдвинув широкий ящик, где, как мне помнилось, лежала шахматная доска, но вместо этого, увидел там блеклые пыльные стены подъезда.
"...пугает меня отсутствие вашей двери, обычно, хоть мышиная нора, но остаётся, тут же я вижу одну только стену, - послышался ему далёкий голос Водкина. - Буйствует и последний символ, при том в двойном количестве, при том он не пустотелый, то есть отличается повышенной агрессивностью, - кашель ненадолго прервал его рассказ, недолго жила пауза, а затем: - Не вижу и признаков символики Её головы и, как составляющей, лица. Вам не нравится Её лицо?"
Дверь многообещающе и со скрипом приоткрылась. Я не стад ждать, когда влетят эти смертельные сгустки чужой информации, ноги мои театрально встали на носки, колени разыграли сильное мускульное движение, воплотившееся в прыжок, во время которого я ухватился рукой и обрубком за гладкие стенки ящика, взвил тело своё над столом и артистично, начиная с головы, провалился в темнеющие глубины подъезда. Жужжащие монстры остались где-то далеко, я с грохотом упал на грязный камень, в объятья семечковой шелухи и сигаретных окурков, и некоторое время лежал, не шевелясь, прислушиваясь к тишине и раздумывая, кончились ли на этом мои злоключения. Адски болели поражённые золотыми насекомыми места, я потрогал лоб, он заметно опух, в голове ещё играли в прятки чуждые мне образы, каверзная улыбка, яркая на фоне затуманенного лица, мелькала в уставшем сознании, розовый спортивный костюм осуществлял движения в зависимости от поведения находящегося в нём тела, и его дизайн был ослепительно хорош в совокупности с телесной игрой форм заполняющих его, опять какие-то люди, которых я не знал, а с тем чувства мои теплели при их упоминании.
На том месте, откуда меня приблизительно выкинуло, оказались облупленные почтовые ящики, одна из дверец была приоткрыта. Там, в лучах странного света и кладовой пыли, мерцал образ моей комнаты, потолок и похожая на дыньку лампа, пятно от выстрела шампанского и маленькая золотая нечисть, что вертолётом зависла над ящиком стола, стремительно секла воздух прозрачными золотыми крылышками и пыталась понять, куда же делась потенциальная цель. Мне стало не по себе, я испугался, что Она увидит меня и попытается догнать, потому тихо прикрыл дверцу почтового ящика, глянул на себя, окровавленного, с драной культей, в пижаме, опухшего взлохмаченного пришельца из другого мира, вновь посмотрел на дверцу, но возвращаться не рискнул. Ноги мои сами по себе заспешили вниз по лестнице, холод бетонных плит обжигал пятки, но я терпеливо вытерпел эту пытку и вскоре вышел из подъезда, растворившись в ярком свете ленивого полудня. Помнится, что мне почему-то жгуче захотелось вернуться обратно...
С тех пор прошло три года. Возвращение моё было неожиданным, спонтанным, почти случайным. Я просто объявился у того самого подъезда, где не был столько времени, с любопытством оглядел его, предаваясь воспоминаниям, затем уверенно вступил в его холодные застенки. Пижама на мне сменилась синими джинсами и белым свитером, вместо культи прижился бледного цвета протез, с негнущимися пальцами. Я храбро поднялся на второй этаж, на душе моей было как-то слишком легко, казалось, я уже не ждал старых сюрпризов, думал что в отсутствии меня там, если осталось что, так только паутина. На почтовом ящике, из которого я когда-то выбрался, поблёскивал зелёной краской маленький китайский замочек, он не превратился в препятствие, я без труда сбил его твёрдым, как дерево протезом. Металлическая дверка, скрипя, отворилась, и любопытство моё тут же сунуло туда свой нос. Всё осталось прежде, как и три года назад, ящик стола так же был открыт, словно, дожидался меня, там ярко светило солнце, плавала в воздухе пыль, желтел старый добрый потолок, разжившийся извилистой трещиной, в одном из двух видимых мне углов занимался своими делами крошка-паук. Осторожность всё-таки не покинула меня, вначале я просто засунул в свою былую квартиру руку, помахал там ею в воздухе, пошарил по невидимой столешнице стола, нащупал какой-то предмет и вытянул оттуда простой карандаш. Мужество опять заколыхалось во мне, я посмотрел по сторОнам, боясь выглядеть смешно и странно, сунул в проём уже голову, тут же оказавшись там, у меня дома, с шеей, растущей из ящика. Я повертел туда-сюда носом, разведывая обстановку, и едва не чихнул от скопившейся на столе пыли и странного сладковатого запаха, который показался мне запахом запустения, и вместе с нечистотой убедил меня, что всё в порядке, и без меня тут всё уже давно мертво. Вслед я просунул руки, ухватился за лакированную столешницу, втащил тулово, ноги, наконец, весь оказался опять же в своей квартире, спрыгнул со стола на пол, стараясь исключить шум, и сразу же наткнулся на лежащий в неестественной позе полусгнивший, истерзанный труп. Это был совсем молодой парень, когда-то хорошо одетый, приятный, теперь же полусъеденный, с гримасой боли на застывшем в прошлом лице, с лохмотьями конечностей, с приоткрытым ртом, одновременно пустыми, а с тем и грустными глазами. Меня вырвало прямо на него, в ужасе я отшатнулся, ноги поскользнулись на крошке стекла из всё того же прошлого, и я едва не упал. Грудь моя легла на пыльное полотно стола, руки сами по себе нашли выход отсюда, но лезть обратно в подъезд я не стал, хотя желание сделать это было сильно, и всё же любопытство одержало ещё одну решительную победу. Состояние моё вернулось к норме, я боязливо обошёл несчастное тело, сдерживая рвотные позывы, пока сладковатый запах кружил мне голову, а непоколебимая тишина остро напрягала.
Я старательно вслушивался в безмерную тишь, ища в ней подтверждения опасности, но никаких улик того мне так и не встретилось. Пол был чумаз от кровавых разводов, кровь тёмными кляксами полнила и низ обоев, однако, в остальном комната моя не изменилась. Я тронул кончиком кроссовка прозрачное ухо фарфоровой собачки, тут же валялся и Её маленький хвост. Густой воздух спазмами врывался в моё горло, я волновался, более того почти паниковал, душа моя казалась холодной от ужаса, я сделал два осторожных выверенных шажка в сторону выхода, к коридору, который вёл: прямо - на кухню, налево - в зал. Ничто не пыталось быть агрессивным ко мне, я смелее засеменил дальше, технично нырнул в дверной проём, замер, и для осторожности, и от шока, так как в самом начале коридора в вязкой луже твердеющей крови лежал человек, так же обезображенный, с частями конечностей. Голова его была завёрнута на бок, щекой глядела в потолок, и на Её теперь сероватой коже отчётливо были заметны небольшие кровавые ранки с жёлтой каёмкой. Точно такие же, что держались у меня ещё полгода какое-то время назад, с тех пор, как я исчез из этих стен, после знакомства с золотыми осами, носящими информацию о Ней, чей яд хоть и не был смертелен, тем не менее, нетерпим был до стонов.
Я перешагнул через бездыханное тело, запах нервировал мой желудок, он конвульсивно сжимался, а я опасался выпасть из сознания, что могло быть чревато, если здесь по-прежнему обитал кто-то из прошлых уродливых созданий. Пытаясь выглядеть бесшумно, на цыпочках, я прокрался через весь коридор, в конце которого увидел чей-то палец, с огромной "печаткой", прямой и жёлтый, отчего ясность моего ума помутилась, я ухватился за стену, а перед глазами поплыли чёрные пятна. Меня стошнило, при том я уже не пытался быть тихим, так как это не было возможно, слабость охватила каждую часть тела, я потерял контроль над собой и съехал по стене на старый паркет.
В этот момент я был особенно беззащитен, но, к счастью, ничья зловредная морда не объявилась подле меня, и минут через пять, отдышавшись, скопив немного сил, я, с помощью всё той же стены, поднялся, неуверенно передал вес своего тела ногам, они так же неуверенно приняли его и более менее со своей задачей справились; я стоял. Впереди, спустя подобный же коридор, зиял дверной проём в кухню, откуда тоже торчали чьи-то ноги. Это предопределило мой выбор, и я не пошёл вперёд, а завернул налево, соблюдая, понятно, все меры предосторожности, и прежде выпростав за угол голову, прежде чем появиться самому.
Зал аналогично не претерпел существенных изменений, были лишь оцарапаны дверцы моего шкафа, видимо, без меня на них прятался ни один человек, и ни одна тварь пыталась штурмовать мебельное препятствие, красное низкое кресло оказалось грубо вспорото по самому седалищу, откуда диковинными грибами росла грядка серебристых пружин. Непостоянный ковёр изошёлся разноцветными сердцами, и их было так много, что все они не умещались на его ворсистой поверхности, и некоторым не хватало места, кроме того, повсеместно просвечивали на фоне общей яркости алые кровавые брызги, а на любимом стеклянном столике, в цепочке зловещих пятен, как и три года назад, в первый день, скромно лежали две золотые шарообразные серьги с короткими пиками на нижней точке купола. Я замер, видя их, но они не подавали никаких признаков жизни, потому я аккуратно ступил дальше, приблизился к ковру, и в это время откуда-то справа услышал приглушённый стон. Голова моя резко мотнулась в сторону звука, тело моё напряглось и сгруппировалось, но там, прислонившись к стене, в хорошем спортивном костюме, порченном частыми рваными дырами, с кровавым обрамлением, в одном кроссовке, со сплошной фонтанирующей раной вместо части второй ноги, сидел молодой паренёк. Лицо его было изломано сильной болью, мимика словно взбесилась, одна щека и область подбородка были обожжены, тем не менее, он крепился и, взглядом мудреца рассматривая меня, мужественно курил сигарету.
"Хорошая реклама сигарет", - подумал я, глядя на туманные клубы, что строились в фигурки над его взлохмаченной головой. Глаза паренька сместились куда-то вниз и там замерли, казалось, в них промелькнуло уважение, я машинально проследил за его взглядом и понял, что он разглядывает мою руку, протезированную кисть. Искривлённый рот его попытался изобразить улыбку, лицо дёрнулось, на нём так же проступали следы золотых ос, он увёл очи куда-то левее меня, в сторону стеклянного стола. Я опять на всякий случай последовал за ним и к ужасу своему увидел совсем неподалёку, под самым столиком, лежащего на кипе журналов крокодильчика, что заметно подрос, зубы его стали в два раза больше, а зеленая морда в три раза хитрее. Однако пока рептилия не обращала на меня никакого внимания, всё Её сознание было занято медленно умирающим пареньком, Она внимательно следила за ним, то открывая, то закрывая смертельную пасть, жертва же обречено курила свою сигарету, с отрешённым равнодушием глядя в сторону злобной твари.
Я боялся двигаться, дабы не всполошить крокодильчика, тот не торопился, примериваясь к противнику, противник же отбросил в сторону окурок и просто ждал, отчего в зале материализовалась плотная пауза, приправленная больной тишиной, когда любое движение означает начало убийственной суматохи, когда все на пределе нервов и инстинктов, когда ты уже чувствуешь приближение неминуемой развязки. Порождение больной ассоциации, казалось, выбрало тот самый миг, когда грудь жертвы наполнилась тяжёлым вздохом, когда я почти убедил себя, что трагический финал необязательно будет сейчас, и рванулось вперёд, ощерив зубастую пасть и обезумив жёлтые немигающие глаза. В руке паренька появился тяжёлый большой молоток, который незаметно лежал у него на коленях, он выждал, когда тварь достаточно приблизится к нему, а ждать пришлось, мягко говоря, недолго, металлическая болванка взвилась над головой рептилии, но та ловко увернулась, и молоток раскрошил вдребезги старенький паркет. Это был последний шанс, второго уродливое создание уже не дало, огромная, по сравнению с прочим телом, пасть жёстко клацнула, и новый приступ боли выплеснулся в голубые глаза паренька. Он приоткрыл рот, желая, как думается, закричать, но не успел и умер, живые глаза его замерли и стали пустыми. В этот момент я осознал, что пора что-то предпринимать, пока бестия не обратила своё внимание и свои зубы на меня. В руках моих вдруг вспомнился простой, хорошо отточенный карандаш, я храбро двинулся вперёд, видя обращённый в мою сторону короткий зелёный хвост, гуляющий из стороны в сторону, пока хозяин его был занят уже успокоившейся жертвой. Поглощённая своим занятием тварь даже не заметила меня, хотя я боялся, что вряд ли получится приблизиться к Ней на достаточное расстояние, тем не менее, вскоре я уже стоял совсем близко и при желании мог наступить на хвост Ее. Вместо этого, медленно поднялась моя рука, острый стержень карандаша завис, подрагивая по мере становления моей решимости, затем вдруг рванулся вниз, и к ужасу своему я понял, что вонзил тонкий столбик карандаша в скользкое зелёное тело. Монстр взвыл, и при всём своём кажущемся интеллекте вдруг не сообразил, что боль пришла со спины, и с удвоенной энергией вцепился в мёртвое тело, терзая его в клочья, когда карандаш вырвался из его чрева и вернулся вновь, на этот раз печально сломавшись. В руке остался бесполезный обломок, который смотрелся смешно, по сравнению с обширной пастью крокодильчика, чьи жёлтые глаза развернулись на 180 градусов и тяжело вперились в меня. Скачком я отпрыгнул назад, свирепые челюсти звонко клацнули, поймав порцию вонючего воздуха, спиной я словно почувствовал какую-то возню позади себя, метнулся в сторону, слегка разворачиваясь, дабы держать в поле зрения, как крокодила, так и скорпиОна, что счёл необходимым вмешаться в игру и был тут, как тут, шелестя чёрными ножками. Знакомое жужжание донеслось со стороны стеклянного столика, со стороны кухни, на пороге зала объявилась пёстрая лента, внутри меня похолодало, я опять ощутил эту плотную паузу вкупе с больной тишиной, когда над твоим существом зависла убийственная суматоха, и все на грани, и осталось совсем ничего до того, как ты можешь превратиться в клочья. Казалось, я чувствовал ту секунду, воспользовавшись которой твари кинутся на меня, в единственном желании причинить смерть, а потому опередил их и, за мгновение до этого, вдруг бросился назад, на ходу разворачиваясь и видя лишь далёкий островок прихожей, куском заметный в дверной проём. Туда влетел я метеоритом, теперь уже на лету умудрившись опять чуть развернуться и, зацепив руками дверную ручку тяжёлой дубовой двери, с шумом захлопнуть Её за собой, для верности ловко заложив между металлом ручки и косяком собственный, твёрдый, как дерево, протез.
Секунду было тихо, и я, вначале отступая, тут даже приостановился. Сразу же вслед за этим дверь затряслась под энергией воздействия, кто-то, поражая меня своим умом, даже задёргал ручку, но протез не поддался и не позволил осуществиться чьим-то, несомненно, злодейским планам. Словно тяжёлый кованый сапог что-то упорно ломилось в крепкое дерево, отражаясь на моих нервах и сердце, паникуя, я пятился назад, затем вдруг наступила тишина. Я ждал Её недолговечности, однако, Она вдруг воцарилась серьёзно, и это пытало меня ещё больше. Ожидая подвоха, я резко обернулся, но за спиной никого не оказалось, кроме ещё двух трупов, что лежали чуть ли не на друг друге. На фоне сердцебиения, что билось медным молотком в гонг моих ушей, они показались мне мало реальными, я почти не обратил на них внимания, вновь развернулся, ища полчища врагов, но дубовые двери были на месте, и в прихожей я по-прежнему был один.
Сбоку, будто насмехаясь, как и раньше, жили схематичные нарисованные двери, в душе от души веселился внутренний чёрт, довольный тем, что он, как всегда был прав, как в том, что я вернусь сюда, так и в том, а этот спор имеет и более раннее происхождение, что всё бесполезно, и проигрыш мой неминуем. Яростью я заставил его заткнуться, обрубок сам по себе, в сердцах, ударил меня по голове, укоряя своим уродством за то, что мне пришла в голову столь идиотская мысль, как вновь здесь объявиться. Меня била дрожь, я не представлял, каким образом сумею теперь вернуться в свою комнату, к столу, где выход, я клял себя и делал вид, что только проснулся, не в силах объяснить себе на кой чёрт занесли меня сюда ноги. Тишина угнетала, Она вздумала превращаться в тонкий звенящий звук, который не был громок, но глушил, и от своего положения я топил печи страха своими нервами.
Неожиданно звон сошёл на нет, стало так же тихо, но уже не так напряжённо, я резко успокоился, уши мои напряглись, как будто выкапывая что-то из окружения, я не поверил своим ушам, ещё раз вслушался и вновь услышал негромкое пение рядом, совсем недалеко. Кто-то напевал в превосходном настроении, почти мурлыкал, голосок был нежный, это была, несомненно, девушка, а какая больше девушка в этих стенах?
Дубовые двери, ещё секунду назад казавшиеся мне почти картонными, вдруг набрали сил для того, чтобы упрятать всё происходящее за ними в другой параллельный мир, отдалить это так, чтобы за ненадобностью оно стёрлось из памяти. Остался только лишь этот короткий промежуток пространства, мизерный отрезок длиной в целую вечность, я замёрз и вспотел одновременно, определил, что пение, скорее всего, родилось в ванной, да при открытых дверях, и медленно, крадучись, двинулся в ту сторону. Не успел я дойти до стены, от которой влево уходил небольшой коридорчик, с двумя крохотными комнатами для нужд и гигиены, как песня смолкла, и опять подкралась тишина, острая, но какая-то глухая, словно, и без звуков, без скрипов. Запахло ловушкой, припомнилось, что скорпиОна было два, а виделся пока только один, внутренний чёрт зашептал что-то о галлюцинациях, а я не оставляющим следов шагом, с плохими предчувствиями, завернул возле этой самой стены, и там увидел Её, красивую. Обмер, хотя вообще ожидал что-нибудь на вроде, увильнул от Её лукаво смотрящих на меня глаз, и вновь на них поймался. Она была одета в обыкновенный розовый спортивный костюм, ноги были босы и хранились в пляжных тапочках, Она узнала меня, улыбнулась, словно, была рада, я же забыл об обрубке и смотрел на нЕё, как кролик смотрит на удава. Я подумал, что нужно что-то сделать, ориентируясь на этот мир образа, дурной ассоциации, что-то такое же дурное и загадочное, идея не заставила себя долго ждать, я сжал кулаки, угрожающе поднял их и сделал шаг к ней, не предвещая ничего хорошего. Улыбка пропала с Её лица, Она склонила голову чуть в бок, с сомнением глядя на меня, вид Её стал опасным, лицо сделалось хищным, я совершил очередную глупость и сделал к ней ещё один шаг, излучая враждебность. Воздух стал тяжёлым от электричества, обои словно посерели.
Она менялась прямо на моих глазах. Даже тогда, не смотря на перевоплощение, я восхитился красотой Её тела, сейчас, однако, звериной. Спортивный костюм рваными тряпками повис на Её потемневшем расширившемся теле, рост Её необычно увеличился, коридора стало мало, теперь там было не протолкнуться. Мощные, утяжелённые кирпичами мышц на икре, на бёдрах ноги безупречными крупными стопами разорвали в ничто Её легкую обувь, окутанные сетью вдруг вздувшихся синих вен, тянущихся и извивающихся, словно дикий рисунок, которые хоть и потеряли современную женственность, однако, воплотились в сумасшедшей первобытной красе, сочащейся из каждого движения силе, игре живых мышц, в охватившем чувстве собственной слабости. Упругие, играющие силой бёдра безжалостно растянули слабую материю, обнажившись во всей своей неутомимой мощи и странном великолепии, выше них, уже на тулове, шевелилась гранитная решётка пресса, и как сложное отверстие, глаз тела, выглядывал из брони глубокий и самоуверенный пупок. Стоит ли рассказывать о бюсте, вспомню лишь, что это было страшно, но и безумно восхитительно, вся животная упругость, тяжесть, не объемность, необхватность одеждой, крутость и опасность, страх по столкновению со столь разящими орудиями. Вооружённые выпуклыми бицепсами, жилистые руки потянулись ко мне, отняв мою угрозу и добавив своей, опасные для жизни кулаки судорожно сжимались и разжимались, крашенные ноготки заканчивались ножами. Наконец, покрупневшая в размерах и чертах голова, удерживающая на своей сокрушительной величине, взбитый штормом, бурый океан волос, чуть спутанных, но привлекательно облегающих посмуглевшее лицо. Оттуда пристально заглядывали в душу упрямые вороньи глаза, венчающие Её нос, грозный и нацеленный, под которым кривился рот, широкий, спелый, должный причинить боль при возможном поцелуе.
Представив всё это, можно представить тот недоступный для пера ужас, что обуял меня всего в целом, каждую мою клетку и частичку, и поверг в безнадёжный трепет, подарил обидную, как всегда не во время, телесно-душевную слабость, когда я увидел своим трусливым глазом, какая непобедимая громадина высится передо мной, полная лишь одного желания - разбить меня, несчастного, в щепу. Моё существо уменьшилось до крохотного комка, я обнаружил тщедушность и могучую неуверенность, мелкость и скромность меня, по сравнению с этим великолепным совершенным созданием. Я опять не понял себя, и вопроса дня, что я тут делаю. Руки Её зависли надо мной, я принялся мечтать о смерти от разрыва сердца, что должно было быть гуманней и безболезненней, чем столкновение с этим поездом, с этой отколовшейся скалой, что даже царапнув меня краем своих щедрых выпираемостей, раздробила бы моё безобидное тело в крошку, изувечило бы в худшем случае, а убило бы в лучшем. Я робко шагнул назад, готовясь нести туда же и вторую ногу, как, не собираясь упускать жертву, Она прыгнула вперед, намереваясь изловить меня перед самым побегом. Мощные длинные руки обхватили моё кукольное тельце в стальное кольцо и нечеловечески сжали. Захрустели кости, каменный торс Её подмял моё податливое мясо под себя и, сокрушив на пол, учинил тем самым множество переломов, музыка которых была столь резка и продолжительна, что, взорвав своё горло отчаянным воплем, я милостиво был выброшен из сознания.
Умеренный розовый цвет был первым, кто встретил меня по мере возвращения из бездонных глубин шокового состояния, при том умеренность его была столь приятна, что он не резал глаз, и не был недостаточен, был просто приятен, заставив меня почувствовать себя хорошо и сладко. В ушах моих ласково гостила сама тишина, не та, что бывает резкой и дребезжащей, не та, что способна безжалостно вырезать твои нервы, которая истязает тебя, а та, пассивная, предназначение которой создать мир и спокойствие в тебе самом. Я распахнул глаза. Голова моя лежала на коленях Её, остальное же тело, забинтованное и обложенное гипсами, покоилось на белой твёрдой простыне, я видел перед собой ангельский лик Её, Она мило улыбалась, глядя то поверх меня, то иногда, словно украдкой, заглядывая в самые очи. Одна рука Её, тёплой ладошкой, грела мой лоб, другая, большим пальцем, чертила линии на впалой щеке, что-то розовое, во что была Она одета, так же, как и свет, убаюкивало мой глаз. Я приоткрыл рот, Она обратила на это внимание, словно прислушиваясь, я же облизал пересохшие губы, вновь заглянул в озорные прелестные глазки, ответно улыбнулся и тихо сказал:
- Я люблю тебя, - сознание моё при этом опять было померкло, но затем вернулось вновь. Она улыбалась торжествующей улыбкой победителя, Она догадывалась об этом, даже знала и, как внутреннему чёрту, что где-то в несчастной голове моей пил шампанское, Ей было приятно не ошибиться, приятно то, что и мой бастион пал. Сердце моё превратилось в желе.