Корнилов Игорь Николаевич : другие произведения.

Ом Ра да Крым

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Ом Ра да Крым
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Ом Ра да Крым
  
  [ностальгическая повесть]
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  2018
  
  I (Утро Ра)
  ***
  Во истину, каркаде - напиток, дарующий целую гамму тончайшего, почти эфирного, наслаждения, особенно, в утренний час, когда жара еще не сжала в своих липких объятиях упругий и насыщенный свежестью воздух, а шаловливый ветерок с неудержимым любопытством скользит по лицу, груди и рукам. Кисловатый привкус бодрит, будит внутреннюю энергию. Даже темно-красный цвет вызывает исключительно положительные эмоции, словно это стакан прохладного гранатового сока в разгар сиесты. Раскидываешь руки, глядишь в ускользающую небесную синеву - и почти физически ощущаешь, как отрываешься от скамьи и уносишься выше и выше... А вот со второй чашки уже погружаешься в баюкающие и теплые воды океана, медленно и ритмично раскачивающего тебя на своем пенистом загривке. И если несколько повернуть голову влево, то можно увидеть, как за поросшим вьюном забором появляется выжженная солнцем копна девичьих волос... Из чайного экстаза меня выдергивает появление на пороге их обладательницы.
   - Привет, - Росино лицо было какого-то бордового оттенка, а налитой невменяемостью взгляд вызвал у меня тревожное опасение, что через несколько шагов у Роси подкосятся ноги и она в истерике рухнет на бетонную дорожку, обязательно разбив себе в кровь лоб. Воображение тут же набросало эскиз: неестественно серые лица ребят, обочина, пропитанные кровью майки, чудом избежавшая изнасилования Рося, которая с диким воплем уносится в сторону горизонта - и все это на фоне какого-то мексиканского пейзажа. Пока это короткое слайд-шоу проносилось в моей голове, Рося уже скрылась в доме, и я только успел крикнуть ей вдогонку: "А где ребята?". В ответ я услышал какой-то нечленораздельный, но короткий ответ, смысл которого, видимо, заключался в том, что они где-то "там", рядом. И действительно, через несколько минут я услышал их голоса, и вот они, веселые и умеренно розовощекие, не в пример апоплексическому виду Роси, возникли у калитки.
   - Как дела? - с самым беззаботным видом спросил я.
   - У нас хорошо, у Роси - не очень, - жизнерадостно ответил Андрей.
   - А что случилось? - поинтересовался я.
   - Да она кислотой обдолбалась.
  Та-ак, подумал я. Сказано было с той же интонацией, словно Рося объелась пирожными со сгущенкой, и её сейчас слегка мутит.
   - А вы? - этот вопрос вырвался у меня первым после некоторой паузы.
   - Мы нет.
   - Ну, мы познакомились с прикольными чуваками, - дополнил Марк, - они угостили нас отличной травкой - такой мягонькой, очень приятной, - (Андрей одобрительно закивал), - классно посидели у костра и заснули под открытым небом.
   - А Рося?
   - Она сказала, что пойдет встречать рассвет. А утром они с Ваней разнесли весь лагерь...
   - Да ладно?! - я еще ничего не понимал, но словосочетание "встречать рассвет" показалось мне очень метафоричным.
   - Ничего мы не разнесли, - донесся из комнаты Росин голос, по растягивающей интонации которого я понял, что она находится в полуобморочном состоянии.
   - Ну да, мы проснулись от того, что ты каким-то не своим голосом орешь, что там кого-то убивают, - усмехнулся Марк, - мы, ничего не понимая, пришли в лагерь, а там полный п****ц: дети плачут, женщины - испуганы, мужики - в ярости, хреначат палкой этого Ваню, а этот м****а, весь в крови, валяется в кустах, размахивает руками и встать не может. Да ты вообще ничего вспомнить не можешь! Чем ты занималась шесть часов?
   - Да я же говорила, - с трудом выдавливала из себя Рося - она валялась на диване с зажатым в руке айфоном, - мы пошли с Ваней встречать рассвет...
   - Да что за Ваня?! - не выдержал я.
   - Да-а... - презрительно махнул рукой Марк, из чего я сделал вывод, что это какой-то совсем падший человек, - ты его видел наверняка - патлатый такой об****с...
   - Рося у него еще спиды брала, - пояснил Андрей, озадачив меня еще больше - про спиды я слышал впервые.
   - Я не брала! - максимально пытаясь изобразись негодование в голосе, проговорила Рося, - он просто предложил разделить с ним пару дорожек...
   - Понятно, почему ты ничего не помнишь, - Марк с Андреем переглянулись, - спиды, потом кислота... Как вы в море еще не упали...
   - Да-а, - удовлетворенно протянул появившийся с кухни Парамон, держа в руке бутылку пива, - что-то в этом духе я и ожидал.
  Я испуганно посмотрел на Парамона: у него короткая стрижка, по щекам пробивалась поросль, угрожавшая превратиться в баки, на подбородке - курчавый клин, по-восточному хитрые глаза и начинавший выпирать живот. В купе с высоким ростом и желто-черными шароварами, позаимствованными у Марка, он был похож на сказочного джина. Что усилило у меня ощущения абсурда происходящего.
   - Да что у вас там произошло?! - картинка в моей голове по-прежнему не складывалась, потому что принимать за правду обрисованный только что шабаш на Маяке было как-то совсем стремно. Марк смерил меня взглядом, которым обычно удостаивают назойливых и несмышленых детей - словно короткая перепалка с Росией могла претендовать на полноценное и детальное изложение событий.
   - У меня, кстати, видео есть, - скромно сказала Рося. Следующие десять минут мы впятером сосредоточенно изучали видеоролики с Росиного айфона, где, по правде говоря, кроме зарослей и спины непонятного субъекта впереди, ничего не было видно. Росины комментарии из-за кадра ясности не добавляли, а скорее сгущали картину.
   - Мда, - философски изрек Марк, - расширили сознание...
   - А где вещи? - с тревогой спросил я, не без основания подозревая, что их нам больше не суждено увидеть.
   - Да там оставили, - пожал плечами Марк, - и гитара там, и пенка, и рюкзак... Вернемся - заберем, там никто не тронет. Вот только я не знаю, как Рося туда поедет. Чуваки в лагере были так злы, что все время спрашивали: "А где эта телка, с которой он был?". Уверен, что тебе там не рады...
  Я вспомнил добродушные и улыбчивые лица людей в лагере, и даже вздрогнул, пытаясь представить, какую пакость надо было сделать, чтобы вывести их из себя.
   - Ой, да ничего мне не будет, - не очень уверенно огрызнулась Рося, - меня там никто и не помнит даже...
   - Ничего, съездим, заберем, - в глазах Парамона замерцал мечтательный огонек. Видимо, он загорелся идеей "встретить рассвет" на Маяке.
  ***
  Туннель перехода изрыгнул нас вместе со всей человеческой массой прямо на привокзальную площадь. Несмотря на то, что на часах было уже часов 11 утра, площадь напоминала разворошенный муравейник. На какой-то миг мне даже показалось, что из Москвы я вообще не уезжал - 17 часов протрясся на месте в душном вагоне, а за это время за окном успели поменять декорации. Но по-южному прогретый воздух (несмотря на ранний час) и, то ли певучая, то ли плаксивая украинская речь, мгновенно забившая уши, избавили меня от наваждения. Оба Парамона - Старший и Младший - вразвалочку, но достаточно целеустремленно двигались к парковке, что внушало мне надежду на то, что мы сейчас сядем в машину и приедем туда, где я смогу принять душ, позавтракать и возможно покемарить несколько часов. Между тем, пока я лелеял надежду и параллельно оценивал замкнутое архитектурное пространство привокзальной площади, куда (и откуда) с прилегающих улиц методично просачивались новые партии людей, оба Парамона минули паркинг и двинулись к обменникам. По неизвестной мне причине, они миновали два ближайших обменных пункта, хотя - черт возьми! - курс не особо разнился. Но когда к ним подскочил какой-то прощелыга, Парамоны мгновенно заинтересовались. Доверять свою наличку левым типам, на мой взгляд, было довольно опрометчиво, и моим первым желанием было плюнуть на Парамонов и перевестись в местную валюту в ближайшем обменнике. Я бы нисколько не обломался, если бы курс оказался менее выгодным, чем у того типа - на такие мелочи я никогда не обращал внимания - но зато я не терзался бы сомнениями, на сколько сотен меня обсчитают. Правда, то, как пристально следили Парамоны за переводом деньги, вселяло уверенность, что уж эти-то парни точно не дадут себя нае****. В какой-то момент действия махинатора по пересчету валюты вызвало сомнение у Парамонов, и меняла, страдальчески закатив глаза, словно говоря: "Боже, дай мне терпения вынести этих недоверчивых ослов!", начал снова пересчитывать деньги. И вот, когда я уже практически укрепился в желании доверить свои башли этому типажу (под пристальным надзором Парамонов, разумеется), откуда-то появился белобрысый амбал и начал о чем-то плаксиво причитать, обращаясь, по всей видимости, к нам. Парамоны и меняла недовольно на него покосились, но с места не тронулись, а Парамон-старший бросил: "Ща-ща, уже уходим", что по задумке должно было как-то успокоить амбала. Однако у того, наоборот, появилось на лице выражение праведного гнева, и он начал голосить в полный голос:
   - Вы лишаете хлеба моих детей! На этой точке работаю я! Я вам еще раз говорю: уходите подобру-поздорову... Да я щас позвоню ... - тут он называет то ли фамилию, то ли кликуху поца, который по всей видимости держит эту "точку", - будете с ним разбираться!
  Парамоны и меняла, который что-то начал недовольно бормотать, поплелись от обменников, а я - за ними. Парамон-старший что-то пытался отвечать голосящему нам вслед амбалу, пытаясь, видимо, восстановить справедливость, но тот начинал верещать, как ужаленный, заклиная: "Вы лишаете хлеба моих детей!". Он орал еще что-то про "честной народ", апеллируя, наверное, к торговому люду у обменников, но мы к этому времени уже садились в машину. Некоторое время Парамон-младший сосредоточенно пересчитывал полученную валюту, а затем нахмурился и что-то недовольное бросил сидящему за рулем Старшему. Тот начал снова пересчитывать затертые за последние 15 минут банкноты, тоже нахмурился и пересчитал еще раз. После этого очередной пересчет денег осуществил Парамон-младший. Когда пересчет был окончен, оба Парамона переглянулись и мрачно уставились в окно.
   - Может, у обменников? - спросил Парамон-младший.
   - Да вряд ли, - скупо ответил Старший.
   - Не хватает, что ли? - спросил я. Мысль о том, что Парамоны во время бегства от обменников потеряли часть башлей, показалась мне фантастической.
   - Угу, - угрюмо буркнул Парамон-младший. Атмосфера сгущалась, поэтому о размерах утраты я как-то не решился поинтересоваться. Молчание затягивалось.
   - С другой стороны, схема-то известная, - сказал Парамон-старший, озвучивая только что возникшую у меня в голове мысль, - один отвлекает, другой - заламывает деньги...
   Теперь картина стала для меня окончательно ясной. Название края, в который мы приехали, стало мне казаться ужасно символичным, так сказать, отражающим суть.
   - Да ты не переживай, я тебе возмещу, - извиняющимся тоном произнес Парамон-старший после очередного 5-минутного молчания. Парамон-младший издал какой-то утробный звук, по всей видимости, означавший, что он принял информацию к сведению и запомнил. После чего машина наконец тронулась.
  
  ***
  Я проснулся в пыли. Без преувеличений. Она, словно сахарная пудра, облепила мой спальник и частью - меня. Проснулся я от того, что начал скатываться куда-то вниз. Действительно, до обрыва оставалось метров 5. Вниз я, конечно, никак бы не упал, во-первых, потому что на пути к обрыву лежал здоровый булыжник и край чьей-то палатки, да и склон был не такой покатый. Ну, а во-вторых, чтобы не заметить своих передвижений во сне более чем на 3 метра, надо быть, как минимум, сомнамбулой, чего за мной, к счастью, никто не замечал. Несмотря на это, мой мозг тут же любезно выдал картинку, как я некоторое время кувыркаюсь в воздухе, прежде чем морские волны дружелюбно примут меня под свой покров. Предположительно, я должен был испытать тот же букет эмоций, что и покидающий пределы замка Иф Эдмон Дантес, за тем отличием, что для меня морская ванна была бы полной неожиданностью. Это, конечно, романтическое отступление, поскольку если бы я действительно слетел со склона, то скорее бы приземлился на камни на берегу. Я представил, как ребята окружают на скалах мое скрученное болевым шоком, но еще живое тело, завернутое в спальник, и как Марк цинично заявляет: "А мы так и подумали, что ты купаться пошел". Кстати. Я прекрасно помнил, что засыпал на своей пенке, и никакой пыли ни на мне, ни на спальнике не было. И вот сейчас я протираю глаза хрустящими от песка кулаками и думаю: "А где моя пенка?". Ну да. Конечно. Животное Марк лежит на ней, раскинувшись во всю свою ширину, и спит сном младенца. Ну что тут скажешь? Ночью Марк разбудил меня и заплетающимся языком стал проситься ко мне на пенку. Странная просьба. "Пожалуйста, на моей пенке спят Андрей и Рося", - бубнил Марк мне на ухо. На тот момент любые возможные препирательства казались мне крайне непривлекательными. Да и потом - попавшим в беду товарищам надо помогать! Хотя, на самом деле, я просто тогда смекнул, что уступить часть своей пенке Марку было гораздо проще, чем отказать. И вот чем отплатил мне друг Марк. Он просто вытеснил меня с моей же пенки. В какой-то миг я с горечью осознал, что в битве за место под солнцем существо по имени Марк взяло вверх. И ничего тут не попишешь - естественный отбор, мать его так. Мне стало так досадно, что захотелось пнуть этого первобытного человека, согнать его с моей пенки, показать ему, что реванш возможен. И тут вверх снова взяло сострадание. Я говорю, снова, потому что, не скрою, тогда ночью я все же испытал сострадание к этому растерянному (и пьяному) живому существу, которое просило меня о помощи. И даже, несмотря на то, что моим состраданием воспользовались, а меня спихнули в пыль, я снова проявил жалость. Поживи я здесь месяц, я бы точно стал буддистом. К слову говоря, Марк спал посреди тропинки. Когда мы располагались здесь, была уже глубокая ночь и ни хрена не было видно, кроме каких-то цветных покрывал, висящих на веревках и образующих квадрат. Вот внутри этого самого квадрата мы и упали. Потом мы узнали, что это импровизированный танцпол, но это было потом, а пока Марк, еще больше засыпанный пылью, чем я (что не могло не вызвать у меня удовлетворенной ухмылки), спал на тропинке. Я взглянул на море. Оно слегка рябилось и отливало розовыми лучами только-только выползающего из-за линии горизонта солнца. Тем не менее, в лагере наблюдалось какое-то оживление, слышались голоса, смех и даже звуки какого-то перкуссионного инструмента. Пока я крутил головой, на тропинке появился стройный бородатый брюнет в изящных бордовых шароварах. Аккуратно обойдя посапывающего в песке Марка, он сердечно пожал мне руку, пожелал доброго утра и скрылся в том направлении, где, как впоследствии мы узнали, находился туалет. Никакого туалета там конечно же не было, как и намека на него, но все называли эти поднимающиеся в гору кусты туалетом. Ну и пользовались ими тоже соответственно. Но дело было не в кустах, не в туалете, а в этом искреннем индусе (так я его и прозвал про себя - "искренний индус"). Не знаю. Я бы, например, не отважился бы ни с того, ни с сего пожать руку грязному, опухшему панку (я был в балахоне "Punks Not Dead"), стоящего над другим спящим панком. На Марке, конечно, такого балахона не было, но другого слова не подберешь, глядя на лежащего на дороге чувака, умилительно подтягивающего скрипящий от пыли спальник себе на плечо, да еще и причмокивающего во сне губами (От англ. punk - "грязный", "шпана" и другие более аппетитные значения. Мне, например, очень нравится значение XVI века - "уличная девка"). А искренний индус пожал. Еще и доброго утра пожелал. Не как-то там, сквозь зубы, отводя взгляд в сторону, а с искренней улыбкой и с чувством. После этого я окончательно передумал будить Марка, снова проникнувшись к нему состраданием, и начал вертеть головой в поисках лежбища. Такое лежбище я вскоре нашел и, пока укладывал спальник, обнаружил Росю и Андрея, спавших в обнимку на наших рюкзаках, причем Андрей спал в достаточно живописной позе - словно на одном колене вымаливал прощение у свернувшейся калачиком Роси. Заснул я с чувством собственного достоинства. Ну и что вы думаете? Проснувшись через пару часов от звуков окончательно ожившего лагеря я увидел в четырех метрах от себя переговаривающихся Андрея и Марка. Увидев, что я открыл глаза, оба, не сговариваясь, с серьезным выражением лица продемонстрировали мне средний палец. Уроды.
  ***
  Я и Парамон проснулись раньше всех. Точнее только мы и проснулись. Звучит, как детектив или хоррор, но зато правда, ибо остальные обитатели дома продолжали находиться в объятиях сладкой неги (а попросту плющить хари), даже тогда, когда мы закончили завтрак. А позавтракали мы, надо сказать, с аппетитом. Хотя оговорюсь: я позавтракал с аппетитом. С аппетитом завтракал Парамон или нет, трудно было сказать, так как лицо Парамона обычно имело выражение монолитной невозмутимости. И вот, Парамон сосредоточенно поглощает завтрак, а я смотрю на садик и наконец озвучиваю предложение:
   - Может, поплаваем? Пока еще не слишком палит...
  Некоторое время Парамон оценивающе смотрит на меня исподлобья и потом говорит:
   - Да можно.
  Нужно. Зная, что с нашими дрыхнущими в соседней комнате тюленями каши не сваришь, я рад, что Парамон согласился. Мы собираемся и идем. Мы проходим кипарисовую рощу, несколько раз петляем между коттеджами и вуаля! - шикарный вид, от которого захватывает дух. Каждый раз, когда я вижу перед собой эту панораму, я прихожу в священный трепет. Глядя на эту необъятную серо-синюю морскую равнину, находясь на черт-его-знает-скольких метрах над уровнем моря, я ощущаю свое ничтожество. Мальчик-с-пальчик и Левиафан. Нет, серьезно, поневоле начинаешь задумываться о масштабе "человек-планета". Человек копошится, как муравей, и пакостит, как древоточец. Это как с щекоткой в носу - думаешь, чихнуть или нет, чихнуть или нет. И пока ты думаешь, в надежде, что щекотать в носу перестанет само собой, в носоглотке начинает стрекотать так, что понимаешь - чиха избежать не удастся. И вот тогда становится все равно, насколько громко ты чихнешь, вылетит ли при этом у тебя из носа сопля и обойдет ли по твоему телу после чиха мерзкая судорожная волна. Ты просто чихаешь и все. С планетой тоже. До какого-то момента она убеждает себя, что еще можно потерпеть, ну хотя бы еще чуточку. А потом - красная линия - и уже все равно. Ты просто чихаешь и все. Апокалипсический катарсис по лучшим голливудским сценариям. Оставшиеся древоточцы на время затихают. У нас с Марком была теория, согласно которой в человеке природой заложена программа саморазрушения. Войны и весь прочий геморрой, которое человечество придумало на свою задницу для сокращения своих штатов, является прямым действием данной программы. Мортидо, суицид - здесь работает один механизм, инстинкт, если угодно. Таким образом, природа подстраховывается от критического перенаселения планеты самым беспокойным из своих творений. Это я к тому, что при виде безграничного морского одеяла, у меня в голове начинают носиться предательские мыслишки: а не послать ли все к чертям и не сигануть ли рыбкой вниз? Высота скал здесь где-то 50-70 метров, т.е. для падения прилично. Зачем? Словить кайф от полета, например. За те 3-4 секунды, что я буду падать, мои надпочечники выделят столько адреналина, что в морскую пучину я упаду полностью удолбанным. Хотя, говорят, скалы имеют свойства притягивать к себе падающие объекты. Так что, даже если я буду лететь солдатиком, хрен я попаду в море. Ну а если в море, то все равно мозг не успеет настолько разогнаться, чтобы отъехать. Правда, тело будет колбасить. В общем, с рациональной точки зрения, бессмысленная акция, однако по малопонятной причине не теряющая своей привлекательности. А тут еще этот спуск. Нет, он достаточно широкий. Но никаких ограждений. Местами достаточно резкий. А потом эта лестница. Я уже успел к нему привыкнуть, ноги двигаются достаточно уверенно, я бы сказал, лихо. Но дух все равно захватывает. Этим же спуском пользуются бабушки и их внуки. Надо отметить, бабушки здесь все смуглые, поджарые, я бы даже сказал, спортивные. Не в пример московским развалюхам. Хотя развалюхи и здесь наверняка есть. Просто они не показываются. А между тем, мы спускаемся по лестнице и слышим сдержанную ругань. Я первый спрыгиваю на площадку, и прямо на меня выходит загорелая сухощавая тетка ("южный тип").
   - Что за молодежь дурная пошла, - раздраженно сказала она, глядя на меня в упор, отчего я смутился. Так часто бывает: на тебя начинают наезжать, а ты даже не догоняешь, за какие проступки. Пока я соображал, тетка бросила последнюю реплику своему невидимому оппоненту: "Показывая свои письки и сиськи, сами нарываетесь на изнасилование" (видимо, это было не мне) и начала подниматься вверх по лестнице, как мне показалось, в расстроенных чувствах. Мы с Парамоном завернули за угол и увидели. Да. Там, на каменном выступе загорала абсолютно голая мадемуазель в компании подруги (та была в купальнике). Меня вот, например, не сильно удивила подобная картина. Я обнаженной натуры уже достаточно повидал. Помню, четыре года назад, здесь же, на Острове Свободы, к нам, на дикий пляж, что близ Немецкой балки зашел Сентябрь с двумя, обнаженными по пояс девицами. Хочу сказать, что больше значение имеет среда, в которой вы находитесь. Братья Тихоновы отреагировали так, словно ничего естественнее в жизни не видели, - то есть никак, ни одним лицевым мускулом. А потом Сентябрь что-то играл на гитаре, девицы ему подпевали, а Марк, сидя голой жопой на песке, сосредоточенно зашивал свои порвавшиеся в промежности портки. Но это был дикий пляж. А здесь общественный. Самое детское время. Несколько десятков бабушек и мамочек привели своих чад на купание. "Мам, а почему здесь тетя голая лежит?". Ну как... Остров Свободы все-таки. Почему бы не выставить свою киску на солнышко. Why not? Среда имеет большое значение. Если ты общаешься с компанией людей, привыкших ходить голышом, рано или поздно такая же привычка появится и у тебя. Если там принято при встрече вместо рукопожатия брать друг друга за мошонку, то и здесь табу перестает действовать. Главное - чувствовать общий ритм и попадать в такт. Когда перестаешь попадать в такт, начинаешь выбиваться из ритма. Что касается эпатажа, то это дело вкуса, в том смысле, что он либо у тебя есть, либо у тебя его нет. Эпатаж гармонично должен вписываться в общий ритм. Иначе дело заканчивается режущей слух какофонией. Или эрекцией. Как у Парамона. Он уже минут 15 старательно выписывал круги рядом со скалой, на которой нежились барышни.
   - Ну как тебе, Мотя, подобная порнография? - поинтересовался я, подплывая.
   - Да я как увидел, вообще обалдел, - признался Парамон.
  Конечно, я тоже в первый раз обалдел. На то он и первый раз, что хорошо запоминается. А вообще терапия "первого раза" самая лучшая из всех терапий. Она насыщает жизнь впечатлениями. Порой мне кажется, что кроме этого первого раза больше ничего и не существует. Да и жизнь вся наша - погоня за первым разом. Суицид бывает тоже в первый раз. Некоторые люди так на этом торчали, что вся их жизнь казалась им хреновой прелюдией к чему-то более возвышенному. Самураи, например. Наплавались мы, кстати, на славу. Так сказать, зарядились энергией моря. Когда мы выходили из воды, Парамон, как мне показалось, уже остыл. Да и мадемуазель на скале что-то на себя уже накинула. Когда мы поднялись наверх, солнце уже палило будь здоров. Интересно, наши тюлени уже проснулись? Судя по разливавшемуся от нашего дома характерному "Om-m Nama-a-a-ah...", без которого впоследствии не обходилось ни одного утра, проснулись и уже вовсю бодрствовали. И не просто бодрствовали, но уже и активно заряжались веществами.
  
  ***
  В туалете кто-то смыл воду, и я проснулся окончательно.
   - Привет, - сказала Росия, аккуратно перешагивая через меня.
   - Привет, - сказал я, протирая глаза. Вылез из спальника, налил себе воды - пить хотелось - страсть, после чего вышел на террасу, чтобы оценить степень разрушений. Ага, все правильно. Марк порадуется, когда проснется. Я с удовольствием принял душ - а вчера мне это сделать так и не дали - убрал спальник с прохода, заварил чаю. Заглянул в комнату - Рося лазила в айфоне, Марк еще дрых. Надо позавтракать, решил я. Пока разогревал остатки былой роскоши, за спиной услышал низкое мычание, а потом плеск воды. Когда Марк закончил судорожно глотать воду и повернул ко мне свою чудовищно взъерошенную голову, я уже снимал сковороду с плиты.
   - А я смотрю, тебя ночью в лицо пчела укусила, - заметил я, доставая тарелку.
   - По ходу, это был шершень, - прохрипел Марк, ощупывая пальцами свое опухшее лицо с уменьшившимися, почти поросячьими глазками. Я вышел на террасу, высоко поднимая ноги, пробрался к скамье и не без отвращения поставил тарелку на стол, к которому она тут же и прилипла.
   - Что здесь происходило? - Марк застыл на пороге, зачумленно глядя на террасу.
   - Ах, это... - протянул я, почесывая затылок, - прикинь: ночью пошел дождь. Пришлось перетаскивать лежак под навес...
   - Да ладно?! Дождь?
  Да, дождь. С трудом верилось, но ночью действительно шел дождь. Это был единственный дождь за все время нашего пребывания на Острове Свободы. И он пошел именно в ту ночь, которую я решил провести под открытым небом на лежаке. Я уже засыпал, когда по щеке заморосило влагой. А потом ветер. А потом я потерял надежду, что дождь скоро закончится. Я потащил лежак на террасу. Но тент меня не спас - ветер был такой, что капли, словно дробины, врезались мне в лицо и громко разбивались о кафель пола. Когда я капитулировал и обессиленный ввалился в дом, весь пол на террасе уже был в воде. В доме было темно, снаружи бушевала стихия, я упал на пол прямо в прихожей, завернулся в спальник и еще долго прислушивался, опасаясь, как бы из-под двери не хлынула вода. Мой напуганный разум уже рисовал апокалиптические картины: море истерично бьется о скалы, раз за разом увеличивая ударную силу и размер волны, а затем лениво, как бы неохотно выплескивается из берегов, беспрепятственно течет по пустырю, заполняет кипарисовую рощу и вроде бы останавливается у первых домиков, но затем новая волна - и нет домиков, по линиям течет шипящая пена, снова издыхает, затишье, ужасающая тишина и - третья волна, нет, даже не волна - стена - и люди просыпаются от того, что у них в легких вода, да и везде вода. Крик, беззвучный вопль, и где-то на дальней обозримой границе спятившего моря титанический силуэт, тошнотворная необъятная масса, груда космического ужаса - лавкрафтовский Вельзевул Ктулху. Ну и на этой минорной ноте я заснул. А на утро погода - как ни в чем не бывало. От дождя остались только грязные разводы на кафеле.
   - А что с табуретками? - Марк ходил по участку и оценивал последствия нашей вчерашней пирушки. - Уголь... Рюкзак почему-то... Да что здесь вчера было-то!?.
   - Да то и было, - пожал плечами я. Что тут можно еще сказать.
   - Не стол, а жесть, - Марк держал в руке литрушку пива, опустошенную им на две третьих несколько секунд назад, и с восхищением взирал на крышку стола. Изначально белая, сейчас оно выглядело так, словно на него по очереди блевали кровью десяток ужравшихся панков.
   - А еще вчера мы выбили дверь, - заметил я.
   - Да, угарнули вчера на славу, - удовлетворенно произнес Марк, игнорируя тот факт, что от двери в комнату, где спали он и Рося, осталась одна рама. Через час, слегка прибравшись, сидя за столом, мы обнаружили отсутствие Парамона.
   - Видать, все совсем плохо, - прокомментировал Марк, - надо принести ему пивка.
  Я поднялся наверх. Парамон спал на спаренной кровати в своей фирменной позе - лицом в подушку.
   - Все совсем плохо, - подтвердил я, спустившись, - я поставил рядом с ним пивко, а он даже не отреагировал.
   - Не удивительно, - согласился Марк, - после такого-то трэша...
  А между тем, неожиданно закончилось пиво. Посетовав на то, что запасы всегда истощаются внезапно и не кстати, мы вдвоем двинулись в магазин. Купили пива и мороженного. Вернулись. С наслаждением выпили по кружке. Красота! Лестница заскрипела. Появились ноги, оставленная мной у кровати кружка пива, а затем вся фигура целиком.
   - Как оно? - поинтересовался Марк у мутно глядевшего на нас Парамона.
   - По-моему, я еще бухой, - признался тот и полез в холодильник.
   - Где пиво? - прохрипел он, не обнаружив оставленного вчера запаса.
   - Нету, - лениво произнес Марк, сверкая раскрасневшейся и довольной физиономией. Парамон глянул на него с угрозой.
   - Но мы купили свежего, - я поспешно протянул Парамону бутылку. Он подозрительно глянул на этикетку, затем удовлетворенно хмыкнул и присосался к горлышку. Выражение угрозы исчезло с его лица.
   - Черт, а ведь нам надо встретить Андрюху, - промямлил Марк через пару часов - он напоминал обожравшегося вареньем Карлсона.
   - Когда?
   - По ходу через два с половиной часа, - Марк глянул на часы, - Рось, позвони ему. Где он сейчас?
   - Он не берет.
   - Ну позвони еще раз.
   - Я два раза звонила.
   - И что теперь? Положим х** на это? Андрюха не знает куда ехать!
   - Я что сделаю, если он не берет?!
   - Господи, Рось... Дай мне симку, я сам позвоню...
  (Сопение. Возня с телефонами).
   - Какого хера он не берет?!. Алло! Андрей!.. Ан.. Б****! Алло!.. Что вот за... Не, ну сам виноват, если что...
   - А на меня орал...
   - Я не орал на тебя.
   - Орал.
   - Ой, ладно, все...
  ***
  Снаружи хлопнула калитка. Я встал и подошел к окну. Марк в огромных наушниках, с рюкзаком за спиной деловой походкой удалялся по линии и вскоре скрылся за ближайшим деревом. Я снова лег и провалился часа на полтора. Когда проснулся, Парамон уже встал. Я спустился вниз и буквально прилип к полу на кухне. Пятки отдирались от линолеума с сухим треском. Из ванной комнаты вышел Парамон.
   - Марк вернется, устроит тебе люлей, - зловеще пообещал он вместо "доброго утра".
  Мне? За что? Вроде масштаб вчерашних разрушений не такой значительный. Всего-то разбитая тарелка, которую Марк сам и хряпнул, в очередной раз покалеченная дверь, да и липкий от разлитого мной пивища пол. Да, в какой-то момент я схватил стоявшую на холодильнике бутылку пива и начал ей трясти под музыку. Обильно хлынувшая из бутылки пена забрызгала все в радиусе двух метров, но в первую очередь меня. Ну я-то ладно, а вот пол со вчерашнего вечера в прямом смысле еще не просох. Не думаю, что этот факт должен был вывести Марка из себя. Здесь еще и не такое бывало.
   - А мне-то за что? - спросил я Парамона минут через пять, так и не найдя никакого логичного объяснения готовящейся мне расправе.
   - Вот Марк вернется, все объяснит, - ответил Парамон, - достанется всем.
   - То есть, не только мне? - обрадовался я.
   - И тебе в том числе, - отрезал Парамон.
  До прибытия Марка утро напоминало затишье перед бурей. Андрей и Рося были тоже озадачены пророчествами Парамона. Все, чувствовалось, были как на иголках. Все ждали, когда появится хозяин и с порога начнет крыть отборными матюгами. Тем не менее, когда наконец за забором мелькнул силуэт Марка и все замерли, словно тушканчики, учуявшие приближение хищника, грома и молний и не последовало. Марк сел на табурет, с тоской глянул на пивко и вздохнул.
   - Идите сюда, вас Марк зовет, - почти торжественно произнес Парамон. Я, Андрей и Рося осторожно вышли из дома.
   - В общем, ситуация такая, - серьезным тоном начал Марк, делая затяжку, - звонил батя и сказал, чтобы мы все на хер сваливали из дома...
   - ...
  Мы испуганно переглянулись.
   - И куда мы поедем? - тихо спросила Рося.
   - Понятия не имею, - пожал плечами Марк, - батя сказал, чтобы мы уматывали сегодня.
   - А что случилось? - Андрей наконец озвучил вопрос, который вертелся на языке у всех нас. Парамон стоял торжественный, как центурион, скрестив руки на груди, и всем своим видом как бы говорил: "Я это предвидел".
   - Короче, сегодня председатель позвонил бате и сказал, что соседи в ах** от нас. Еще одна такая ночь, и они вызывают ментов. Батя тут же позвонил мне.
   - Из-за музыки? - мне казалось, что мои брови уползли на макушку. - Мы же больше не шаманили...Ну в смысле, никаких барабанов, как и обещали.
  Пару дней назад к Марку подходил председатель с просьбой не играть на перкуссии после 9 вечера. Мы покорно повиновались. И что теперь?
   - Наверное, из-за саб-вуфера, - предположил Андрей.
   - Видимо, - кивнул Марк, - да и не только. Здесь вчера просто трэш творился... Господи, да тут такие крики стояли...
   - Думаешь, вот эти парни? - Андрей кивнул в сторону работяг на лесах у соседнего дома.
   - А то кто же, - буркнул Марк, - вообще я до конца так и не понял, какие соседи имеются в виду - батя так матерился... Это хорошо еще, что он позвонил до того, как я попал к стоматологу.
   - Как съездил кстати? - поинтересовался Парамон.
   - Ну, мне поставили так какую-то штуку, - оживился Марк, - правда, осенью еще придется к нему ехать.
   - В смысле? Сюда? Зачем? - не понял я.
   - Ну типа там все серьезно, - Марк переключился на эпопею со своим зубом, насколько важно закончить лечение, и закончить его здесь, так как здесь делают гораздо качественнее и дешевле, чем в Москве, и т.д. и т.п. - Съездить сюда снова никогда не западло.
   - И что батя? - вернул нас к корню проблемы Парамон.
   - Я не помню, чтобы он когда-либо так на меня орал, - Марк сделал испуганные глаза, - если бы он позвонил мне, когда у меня вся челюсть была под заморозкой, я ему даже ничего сказать бы не смог.
   - "Марк, какого хера у тебя там происходит?" - "М-м-ма-м" - "Что? Марк, ты что пьяный? Отвечай, как полагается!" - "Н-ма-н-н-м" - "Ах ты, засранец, я так и знал! Что ты сделал с домом?!", - не удержался я.
   - Да батя бы в тот же день на самолете сюда вылетел, - закивал головой Марк под дружный хохоток.
   - А что, действительно они могут вызвать ментов? - поинтересовался я.
   - Еще бы. После таких инцидентов нас на собрании вообще из садового товарищества выкинуть могут. Думаешь, чего так батя переполошился...
   - И что теперь?
   - Надо валить, валить. Дня на два, на три.
   - Куда?
   - На Индийский пляж, например, - Марк с досадой потер челюсть, - черт, жрать охота, а еще полтора часа ничего нельзя есть...
   - Подожди, может, стоит поговорить с председателем, - предложил Андрей.
   - И что я им скажу? "Простите, дяденька, бес попутал"?
   - Как вариант, - повел головой Андрей, - хотя бы узнаем, в чем причина, и что это за соседи.
   - Причина? Ты шутишь, - ухмыльнулся Марк, - хотя ты, наверное, прав, узнать, откуда на нас катят баллон, не помешало бы.
   - Может, все-таки не из этого? - я показал в сторону соседского дома, где на лесах лениво копошились строители.
   - Да вот хер его разберет, - Марк злобно покосился в сторону соседей, - хотя им, наверное, ночью больше всего и доставалось...
   Трудно было не согласиться с этим замечанием.
  ***
  Я начинал нервничать. Казалось, прошло минут сорок с тех пор, как они ушли. "Scar Spangled Ban-ner!" - душевно орал в наушниках старина Соуза, а меня уже тряс мандраж от мысли, что могли сделать с Парамонами банда менял. "Ща, мы решим "вчерашний" вопрос и вернемся", - бросил Парамон-младший перед уходом, и прежде чем я успел моргнуть глазом, двери закрылись с характерным сухим щелчком запоров. И вот их нет уже часа два. Меньше, конечно, это просто предательское волнение. Может их там порезали? К черту, выключаю плеер. Гляжу в окно. Если их там приняли, что это значит для меня? Я в чужом городе, заперт в чужой машине. На улице пасмурно, по дороге стелется прозрачная утренняя дымка. Интересно, как это будет выглядеть, если я, разбив стекло ногами, попытаюсь вылезти через окно? На улице не очень людно: иногда пробегают по-деловому одетые мужчины и женщины, иногда из дверей магазинов появляются оптовик или парочка грузчиков, лениво почесывающих животы, несколько раз торопливо маршируют родители с детьми. В какой-то момент улица вымирает, и меня тут же посещает параноидальное чувство, что время остановилось. Затем жизнь возвращается - и снова люди бегут по своим делам. А я сижу в закрытой машине и думаю, как мне отсюда выбраться. Если я все-таки полезу через окно, как отреагируют прохожие? Кинуться помогать или отметелят, приняв за уличного воришку? Представляю, как я с вытаращенными глазами убегаю от машины, а потом кто-то ставит подножку, и я красиво лечу навстречу асфальту. Столкновение, искры из глаз и сзади кто-то злорадно восклицает: "Попался, с***!". Пожалуй, стоит сразу заявить, что я жертва. Например, разбив стекло и заорав "помогите!", выпасть из окна и с крепко зажмуренными глазами судорожно забиться в истерике. А потом как бы невзначай слегка приоткрыть веки, чтобы оценить произведенный эффект на окружающих. И увидеть внимательно за мной наблюдающих Парамонов. Пока эта шиза проносится у меня в голове, я замечаю, что улица постепенно оживает: в хмурый утренний пейзаж добавляются краски, участившийся дорожный трафик привносит густую гамму шумов. Даже в одежде людей начинают появляться яркие тона, и я начинаю различать черты их лиц. А мстителей по-прежнему нет. Несколько раз я был уверен, что в следующий миг двери распахнутся и оба Парамона не спеша плюхнутся в кресла, но нет - просто прохожие. Ну, и как это обычно бывает, они появились в самый неожиданный момент, словно из ниоткуда. Признаюсь, я не сразу осознал, что они вернулись. На мое одуревшее выражение лица Парамон-младший ответил какой-то кривой ухмылкой, ничего, однако, не сообщившей о результатах крестового похода против менял. Парамон-старший завел машину, и, проехав какие-то 50-70 метров, мы снова встали. Я был в шоке, но мы приехали. Вот так финт - а мне казалось, меня бросили на краю вселенной! А тут до цели рукой подать. Снаружи было свежо и даже прохладно, хотя сквозь тучи уже вовсю пробивались солнечные лучи. Мы выгрузили свой саквояж из багажника и понуро побрели к перрону. Парамон-старший предварительно взял нам билеты на экспресс-поезд. Дороговато, зато быстро и по-царски. Четыре часа и мы на Острове Свободы. Экспресс был достойный: широкие удобные кресла, откидные столики, туалет с зеркалом и всеми необходимыми принадлежностями, телевизор, просторные чистенькие коридоры, кондиционер. В общем, не поезд, а картинка. Это было очень кстати, поскольку позволяло комфортабельно залипнуть до самого прибытия. Экспресс я так и окрестил - "Сон буржуя". Простившись с Парамоном-старшим, мы с удовлетворением устроились в своем барском ложе. Когда поезд тронулся, я не выдержал и спросил:
   - Решили вопрос?
  Парамон сделал неопределенный жест.
   - Мы поговорили, да, - скупо бросил он.
   - То есть, деньги вам вернули?
   - Днем обещали вернуть.
   - Так и сказали, что вернут? - удивился я.
   - Ну да, - пожал плечами Парамон. - Мы нашли того мужика. Батя сказал, что если ему не отдадут деньги, то он поднимет шухер, мол, всем расскажет, какими делами они тут промышляют. Тот хер посовещался со своими и сказал, что к полудню все вернет.
   - А если нет? - усомнился я. Соотношение сил было все-таки не в пользу Парамона-старшего.
   - Вернут, - уверенно сказал Парамон. - Ты не думай, батя у меня шустрый. В обиду себя не даст.
  Я представил, как толпа разъяренных мужиков с вилами и топорами во главе с Парамоном-старшим громит привокзальную площадь, и на душе как-то полегчало.
  
  ***
  Сквозь сон я услышал, как зажужжала "молния" гитарного чехла. Я слегка приоткрыл веки и увидел, как молчаливый бородач аккуратно достает нашу гитару. Уже проваливаясь в сон, я уловил, как он тихонько тренькает на ней метрах в пяти от нас. Через некоторое время почувствовал, что гитара вернулась на место, а еще через некоторое время я решил, что пора было вставать. Лагерь был уже достаточно оживлен, а солнце двигалось по небосводу достаточно уверенно для того, чтобы почтить утро своим пробуждением. Я огляделся. Справа, на моей пенке, блаженно почивал Марк, прижимая к груди Росю. Слева, к моему удивлению, оказался вчерашний тип со спутанными волосами и расцарапанным лицом и руками. Он уснул ночью, не снимая солнцезащитных очков, под шум происходившей в нескольких метрах от него вакханалии. И сейчас он лежал все в той же позе, сложив руки на груди, и почти не дышал. По его волосам неспешно ползали муравьи. При других обстоятельствах я бы обеспокоился, но здесь сама мысль отчалить в Нирвану и не вернуться, казалась нелепой. Я был спокоен. Утро занималось. Солнечный свет уверенно ниспадал на поляну, мягко заполнял собой пустоту и игриво заглядывал в глаза. Несмотря на непродолжительный сон, я не чувствовал сильной разбитости, настроение было приподнятым. На танцполе кто-то глухо постукивал на джамбэ, еще несколько человек со смехом что-то обсуждали. Парамона и Андрея видно не было, но они видимо дрыхли где-то в районе кустов. Марк приоткрыл глаза - увидев, что я уже встал, еще крепче прижал к себе Росю, словно плюшевого мишку, и со счастливой улыбкой снова попытался погрузиться в объятия неги. Наверное, это ему не очень удалось, потому что минут через 7 он уложил покорную и неподвижную Росию на пенку и, взъерошив и без того взъерошенные волосы, удовлетворенно изрек:
   - Да-а-а...
  "Да!" - мысленно согласился я с ним. Потом вытащил из рюкзака непочатую баночку пива.
   - У нас еще осталось пиво? - не поверил Марк.
   - Угу, - ответил я после неторопливого глотка и протянул ему свою банку. В рюкзаке было еще, но почему-то хотелось поделиться своим.
   - Пивчанский... - любовно прошептал Марк, прежде чем сделать несколько приличных глотков.
  Я достал гитару, взял несколько аккордов. Расстроена безобразно. Впрочем, как всегда. Марк потянулся к дарбуке - она служила подушкой для его беззаботного сна. Я кое-как отстроил гитару. Мы что-то сыграли, получилось даже ничего. Справа проснулась Росия. Тип слева даже не шелохнулся. Мы добили банку, открыли новую.
   - О, у нас осталось пиво, - приятно удивился появившийся из кустов Андрей. Марк протянул ему банку.
   - Парамона не видел? - поинтересовался я.
   - Он там, - Андрей махнул в сторону кустов.
   - Купаться? - предложил я, ибо уже очень хотелось.
   - Да-да, ага, - согласно закивали Андрей и Марк.
  Минут через десять появился Парамон, через полчаса мы готовы были тронуться. Захватив с собой пару баночек пива, мы двинулись вниз, к морю. Скинув с себя одежду, Марк первый сиганул в воду - только голый зад и сверкнул. В прошлый раз было довольно ветрено, и мне было зябко купаться. Но сейчас море манило к себе. Я разделся догола и бросил тело навстречу волнам, охотно принявшим меня в свои объятия. Андрей зашел в воду по колени и, довольный своим достижением, остался на это точке. Марк выслеживал парочку лениво разгуливающих по каменной косе бакланов - он пытался незаметно подплыть к ним, но бакланы, неуклюже шлепая лапами и взмахивая крыльями, каждый раз предварительно сбегали с косы, чтобы вернуться туда снова, когда незадачливый охотник уплывет подальше. Вскоре им однако пришлось оттуда убраться совсем, поскольку мы решили понырять, используя косу как трамплин. Широко загребая руками, к нам подплывал Парамон. Росия бегала по берегу и кричала: "Как там вода, Марк?". "Давай к нам!" - орал в ответ Марк, "бомбочкой" прыгая в воду. Когда ему надоело прыгать, он поплыл в сторону горизонта. Я последовал за ним. Марк некоторое время жизнерадостно нарезал круги, пока не замер на одной точке. Казалось, он о чем-то задумался.
   - Прикинь, - сказал он, когда я подплыл поближе, - я здесь стою.
  Я приблизился к нему впритык и недоверчиво потянул ноги вниз в поисках опоры. Действительно, мои ноги нащупали каменистую почву. Оказавшись на небольшом каменистом островке, мы словно возвысились над поверхностью воды. Только сейчас я заметил, что море вокруг нас похожа на чью-то дышащую пятнисто-полосатую шкуру. Вокруг нас вода отливала темно-синей глубиной. Но затем гладь прорезала косая полоса манящего бирюзового цвета. Далее сонно колыхался желто-серый массив, а потом снова бирюзовый просвет. Кое-где зияли черные круглые провалы в толще воды. В отдалении в брызгах солнечного света море мигало розовыми, лазуревыми и оранжевыми оттенками. Оторвавшись от морских заигрываний, я поплыл к берегу за улюлюкающим Марком. Андрей по-прежнему стоял в воде по колено и залипал на солнце. Но, заметив подплывающего к нему Марка, лицо которого приобрело кровожадное выражение, он лихорадочно взмахнул руками и попытался упасть в воду. Волна, пущенная Марком, настигла Андрея, когда он уже погрузился в воду. Марк радостно заржал и устремился вдогонку за попытавшейся незаметно проплыть мимо Росей. Та протестующе заорала, а Андрей, которому уже нечего было терять, погнался за Марком. Я выбрался на скалистый берег, открыл уже потеплевшую на солнце банку пива и с наслаждением отпил. Меня обдувал легкий ветерок. На берег выбралась Рося, а за ней - и Марк. Мы стояли на скале, обсыхали, потягивали из банок и глядели на море. Рося снова уткнулась в айфон и видимо больше не собиралась возвращаться в воду. Вернувшийся из заплыва Парамон сидел на мелководье и сосредоточенно перебирал песок, выглядя очень комично. "Вот этот похож на пупса" - я ткнул пальцем в Парамона, и Марк закивал. Андрей лежал на скалистом островке недалеко от берега, широко раскинув руки и лениво почесывая волосатую грудь. "А вот этот на орангутанга", - развеселился я, и Марк гоготнул. Андрей, словно почувствовав, что мы говорим про него, вальяжно показал нам фак, что развеселило нас еще больше. "А мы - на дебилов" - подытожил я, и почему-то это показалось нам самым забавным. Я еще обсыхал, а неугомонный Марк уже снова нырнул в воду и решительно поплыл в сторону - за скалу, закрывавшую мне обзор. Некоторое время я слышал его восторженные вопли, привлекавшие внимание Андрея, которому обзор ничего не перекрывало. Потом я заметил, что давно не слышу криков Марка, а еще через некоторое время, что исчез и Андрей. Судя по всему, я задумался, и их не было уже приличное время, но мне было лень, выяснять, куда они запропастились. Точнее я знал, куда - за скалой должен был быть другой пляж, ибо неоднократно мимо нас по скале на ту сторону пробирались люди. Затем пиво стало чересчур теплым и противным, Рося куда-то ушла, а я не заметил, когда, и я решился двинуться в разведку. Парамон все так же тупил на мелководье. Я прошел мимо него и устремился в узенький пролив, разделяющий основной береговой массив и скалистые выступы в воде. Ну да. Конечно. Основной пляж был здесь. Часть людей лежала на берегу. Другая часть - исключительно голышом - резвилась в воде. Сверху, со скалы, цепляясь за кустарники, спускалась новая партия желающих совершить омовение. В воду, резво виляя бедрами, срывалась парочка девушек. За ними осторожно ступая и цепляясь за камни, заходил худощавый лохмач. Основная движуха была вокруг каменистого островка конической формы. Оттуда с залихватскими визгами в воду прыгали обнаженные нимфы и сатиры. Среди них я разглядел и Марка с Андреем. Я устремился к вакхическому острову. Судя по всему, Марк прыгал с острова уже раз шестой. Кое-как забравшись на скалу (подъем был достаточно скользкий), я взглянул вниз. Из воды высота не казалась такой большой. Пока я сомневался, Марк прыгнул еще два раза. Я огляделся. Рядом, видимо в таком же сомнении, что и я, стояла рыжая девушка с бронзовым загаром. На скалу забиралась другая девушка. Следом карабкался Андрей. Персик, и по лагерю ходивший в чем мать родила, смотрелся здесь на редкость гармонично. Когда я забирался на островок, он, подобострастно хихикая, растирал водой рыжую нимфу, которая, с хохотом отбиваясь, грациозно нырнула в воду. Внизу резвился водяной Марк и призывал к себе, а мы вчетвером - я, Андрей и две нимфы стояли в нерешительности на скале и сомневались. В итоге первой в воду устремилась рыжеволосая нимфа, как струна, пронзившая воду и вызвавшая у меня вздох восхищения. Потом неожиданно прыгнул Андрей. Вторая нимфа отвлеклась на появившегося внизу Персика и в итоге не прыгнула. На скале остался один я. Солнце уже неслабо припекало. Я прыгнул. В уши свистнул ветер. Вода, не очень приятно хлестнув меня по груди, с шумом поглотила меня, а затем выплюнула на солнце. Я подумал и решил больше не прыгать. Купание мне надоело. Хотелось просто залипнуть в тени без всяких брызг и всплесков. Рядом, морщась от солнца, небольшими восьмерками перемещался Марк.
   - Ты на берег? - спросил он, заметив, что я двигаюсь в сторону пролива.
   - Ага, - кивнул я, - жарко.
   - Да-да, печет, - согласился Марк, - тоже думаю на берег.
   - Андрея не ждем? - спросил я. Марк оглянулся на скалу, где Андрей беззаботно общался с Персиком и компанией, и мотнул головой.
   - Интересный парень, - сказал Марк, кивая в сторону Персика. - Ты знал, что он живет здесь уже третий месяц, и все три месяца он ходит нагишом и держит обет молчания?
   - Нет, - пожал плечами я, удивляясь весьма мало, поскольку уже уяснил, что слово "обыкновенность" явно не относилось к Индийскому пляжу и его обитателям.
  Мимо, как всегда невозмутимо, проплыл Парамон. На берегу кто-то выгуливал енота на красном поводке. С ним пыталась заигрывать какая-то собака, но тот, сосредоточенно принюхиваясь к земле, лишь изредка поднимал на неё недоуменный взгляд.
   - Сейчас очень модно заводить енота в качестве домашнего животного, - заметил Марк, приглядываясь к сцене на берегу, - только от них все надо прятать. У них разум, как у трехлетнего ребенка, а передние лапы как детские ручонки - что видят, то и хватают. Очень они любят открывать все дверцы и шкафчики, а потом довольно трудно найти вещи, которые они сныкали.
  Я пригляделся к еноту - тот вращал в лапках какой-то предмет и пробовал его на вкус. Предмет напоминал айфон Роси. Мы забрались на скалы. Припекало будь здоров. Оставшееся пиво было огненным. Марк сказал, что они с Андреем нашли короткий путь наверх, но он более экстремальный. На меня накатила волна расслабленности, и мне не захотелось подниматься старой тропкой. Подъем был крутой. Камни нагрелись на солнце и обжигали ладони и пятки. Кое-где скала была похожа на крепостную стену, и нам приходилось подтягиваться и перепрыгивать с пятачка на пятачок. Затем мы поднимались, хватаясь за кустарники. И когда я уже начал задыхаться, перед нами выросла палатка. В пяти метрах от неё я распознал то место, где мы с Марком спали на одной пенке. Лагерь возник неожиданно, хотя стоит признать, что этот путь был существенно короче. Понятно, почему мы практически никого не встречали на длинном маршруте - жители лагеря предпочитали спускаться к морю напрямик. И подниматься соответственно также. Пропотеешь на подъеме, но зато сразу попадаешь в свою палатку. Чувак в солнечных очках, с которым, как выяснилось, я провел ночь бок о бок, уже проснулся. Мало того, он лежал на моей пенке, которую предварительно оттащил в тенек, и потягивал коньяк из бутылки. Рядом с ним сидела Рося и что-то взволнованно ему рассказывала.
   - Я просто помню, что мы с тобой идем через кусты, а потом ты падаешь, я пытаюсь тебя поднять, кричу: "Ну вставай же, вставай!", а ты все не поднимаешься... Приходят люди и не могут понять, в чем дело... А я не могу тебя поднять... - донеслось до меня. Чувак почти не реагировал на Росю, лишь изредка поворачивая голову в её сторону градусов на 15. В итоге он произнес тягучим басом:
   - Просто мы были удолбаны.
   - Да, но я не могла тебя поднять и я не знала, что делать... - снова начинала причитать Рося.
   - Это тот самый Ваня? - негромко спрашиваю я Марка. Тот с ухмылкой кивает и отходит в сторону. Ну. Я подозревал.
  
  
  II (Агни-полдень)
  ***
  Прежде чем сесть на табурет, я долго и придирчиво его разглядываю. Визуально он не сильно грязный, только пара засохших пятен буреет на покрытии. В итоге я аккуратно присаживаюсь с краю, открываю книгу и пытаюсь положить локоть на стол, который тут же прилипает к крышке, после чего я с сухим треском отдираю его и с большим сомнением разглядываю стол, натюрморт которого мне чем-то композиционно напоминает творчество Дали. Я бросаю быстрый взгляд на украдкой наблюдающую за мной Параскеву, сидящую с другой стороны стола, снова гляжу на авангардную помойку, фундаментально застывшую на его поверхности, досадливо цокаю языком и пытаюсь прочитать пару строчек. Боковым зрением я чувствую, как Параскева выжидающе смотрит на меня, как бы невзначай поворачиваю голову и понимаю, что её взгляд, выражающий высокую степень самосозерцания, устремлен куда-то мимо меня. Возвращаюсь к чтению. Через пару минут на веранду выползает Марк, издает какой-то блеющий смешок и застывает в проходе. По его лицу скачкообразно расплывается шкодливая улыбка - он укурен в дым - но я делаю вид, что не замечаю его. Марк медленно переводит взгляд с сидящей в прострации Параскевы на меня, затем - обратно, снова на меня, оглядывается, после чего повторяет ту же процедуру раза четыре, делает неуверенную попытку вернуться в дом, но в итоге его взгляд фокусируется на мне.
   - Колян, - растягивая гласные, произносит он, - а Колян...
  Я пытаюсь не реагировать и максимально честно изобразить, насколько мне неинтересно все, что происходит по ту сторону книги, но в даже с 12-го раза не могу сосредоточиться на предложении из-за нарисовавшегося на веранде торчка.
   - Колян, - более требовательно зовет меня Марк, - Коля-ян!
   - Да-а? - как можно более ленивым тоном произношу я, не поднимая глаз от книги.
   - Что ты делаешь, Колян? - хихикает Марк. Я в 13 раз пытаюсь сосредоточиться на тексте и снова безуспешно.
   - Что ты делаешь, Колян?!
   - А на что похоже? - отвечаю я, по-прежнему не отрываясь от книги. Моя реплика видимо еще больше забавляет Марка и его хихиканье перерастает в гыканье.
   - Ты... читаешь? - словно сомневаясь, говорит Мак, что вызывает у него новую волну веселья.
   - Ты фантастически сообразителен, - сердито бормочу я. Смысл прочитанного в очередной раз ускользнул от меня.
  Марк вытирает выступившие на глазах слезы и неторопливо возвращается в дом.
   - Что ты читаешь, Колян? - спрашивает он, возвращаясь через полминуты, словно вспомнив, что забыл спросить самое главное.
   - "В круге первом", - неохотно отвечаю я. Книга упорно не идет.
   - Это Солженицын? - вглядываясь в обложку, спрашивает Марк, медленно присаживаясь на соседний табурет.
   - Ага, - подтверждаю я и уже подумываю свалить, но Марк вдруг серьезнеет и довольно на долгое время замолкает. Некоторое время он озадаченно разглядывает стол, скребет ногтем затылок, а потом издает продолжительный вздох, и его взгляд снова возвращается ко мне.
   - Почитай вслух, Колян, - произносит он, и после того, как я отвечаю ему недоброжелательным взглядом, жалостно надламывает брови и просит: - Пожалуйста...
  Замечаю, что просьба Марка возымела оживляющее действие на Параскеву, которая словно ждала этой кодовой фразы - её взгляд устремляется на меня и принимает такое же, как у Марка, умоляющее выражение. Несколько секунд я пытаюсь найти более или менее весомый аргумент, чтобы отказать, но затем внезапно сдаюсь и начинаю читать вслух.
   - "Вечером и ночью, когда жители Красной Пресни, этой московской окраины, знаменитой своей борьбой за свободу, не могли того видеть, - эшелоны телячьих вагонов подавались на пересылку; конвойные команды с болтанием фонарей, густым лаем собак, отрывистыми выкриками, матом и побоями рассаживали арестантов по сорок человек в вагон и тысячами увозили на Печору, на Инту, на Воркуту...", - читаю я, пытаясь интонационно акцентировать, фрагмент текста из книги, которая абсолютно не сочетается с атмосферой того места, в котором мы находились, но тем не менее, замечаю реакцию слушателей на мой голос - Марк временами издает приглушенные звуки, отождествляемые мной со смешками, а Параскева подергивает уголками рта. В какой момент я понимаю, что оба завороженно смотрят нам меня, и понимаю, что сбивчивые, но не лишенные ритма, звуковые волны, издаваемые мной, вводят их в состояние транса. Когда встречаюсь с устремленным на меня взглядом Параскевы, невольно вздрагиваю - так он мне в тот момент напоминает взгляд одной нашей общей знакомой из Москвы. Те же безумные искры в глазах, засасывающие внутрь в бешеном психоделическом водовороте. Пытаюсь продолжить чтение, но сбиваюсь, не могу сосредоточиться и прекращаю чтение. Поскольку ничего не изменилось - оба по-прежнему загипнотизировано смотрят в мою сторону, хотя, судя по их мутному взгляду, не уверен даже, что в мою - с силой захлопываю книгу. Марк растерянно начинает хлопать глазами, а на лице Параскевы появляется стремительно расползающееся разочарование. Неловкий момент сглаживает возникшая на пороге Росия. С её слегка помятого лица брызжет недовольство - и даже веснушки горят от негодования.
   - Блин, - капризно произносит она, явно призывая разделить с ней её негодование.
   - Ты какая-то... не алё, - хихикает Марк, поднимаясь из-за стола ей на встречу. - Что... м-м-м... случилось?
   - Блин, - раздраженно повторяет Рося и начинает жевать губы, словно обдумывая ответ. - Да Парамон все время скатывается на меня, - наконец выдает она, - чуть не придавил...
   Марк снова хихикает и уходит на кухню. Рося смотрит на стол, на меня, потом на Параскеву, снова на стол, задумывается, раздраженно сопит и тоже уходит в дом. Я силюсь проанализировать ситуацию, затем встаю и прохожу в внутрь, оставляя Параскеву за столом одну. Прохожу в комнату и оцениваю увиденное - на голубоватой софе, на которой обычно спят Рося и Марк, раскинувшись во всю ширину, лицом в подушку лежит Парамон. На соседней кровати, не снимая шляпы, с телефоном в руке, на котором еще не успел погаснуть дисплей, спит Андрей - при каждом глубоком вздохе его и без того неслабо раскрытый рот, открывается чуточку шире. Между кроватями на табурете стоит пятилитровый водник, на мутной поверхности которого плавают хлопья намокшего пепла и частицы жженой конопли. В комнате все еще стоит легкая дымка.
  ***
  Я надеюсь на повторное дуновение освежающего ветерка с моря, но на это рассчитывать видимо нечего - раскаленный воздух неторопливо заполняет пространство, а солнце неумолимо движется по небосклону, стремясь заглянуть мне в глаза, так что скоро меня не скроет ни навес, ни панама, которую я без особой надежды натягиваю на лоб. Солнцезащитные очки сползают по переносице, я стараюсь не поднимать голову и не раскачиваться на дачных качелях. Мои ладони лежат на теплой, все больше нагревающейся тканевой поверхности сиденья (зеленой в белую полоску). Из дома доносятся звуки очередной регги-песни. Я смотрю по сторонам, слегка тянет в сон, в итоге я снова беру в руки небольшую книжечку в мягкой оранжевой обложке и в очередной раз смотрю на название. Ошо. "Оранжевая книга". Открываю на заложенной странице и пытаюсь читать. Предложения кажутся мне излишне длинными, запутанными и нестройными, а формулировки - вычурными и туманными. Снова откладываю книгу в сторону. Я помню, когда увидел её в первый раз. В электричке. По дороге на вступительный экзамен в магистратуру. Я сидел у окна, через которое увидел, как с хорошо знакомой мне станции в вагон заходит не менее знакомая тройка. На Марке - сильно мятая бежевая шляпа, потертая провисающая майка, из-за чего его волосатая грудь оголена чуть ли не до солнечного сплетения, желтые с черным круговым узором шаровары с темными пятнами (по всей видимости от портвейна) в нескольких местах и запыленные сланцы. На плече - дрянненький чехол с дарбукой. На Андрее - зеленая сорочка в индийском стиле, фиолетовые с черным орнаментом шаровары и кислотно-салатовые кеды. Рося одета в белую майку, джинсовые шорты. На ногах коричневые босоножки, а запястья - в неизменных фенечках. Заметив меня, Марк расплылся в улыбке, из-за чего его и без того довольное лицо стало похожим на блин. Через пару остановок напротив меня освободилось два места, куда протолкнулись Марк и Рося. Лицо Марка опухло еще больше с момента, когда я видел его последний раз. Я слышал, что после моего отъезда Марк принимал гостей каждый день и, как следствие, не просыхал уже две недели. Он был сильно не брит, от него несло перегаром, что, тем не менее, не сказывалось на его позитивном настрое.
   - Мы отправляемся на Остров, - радостно сообщил он мне, приземлившись напротив.
   - Когда?
   - Через неделю.
   - Кто едет?
   - Я, Рося, Андрей и Света.
   Я бросил взгляд на Андрея - он стоял в проходе в наушниках и потряхивал головой в такт музыке. Спрашиваю:
   - Ты звонил Парамону?
   - Да, он в курсе, но поедет позже.
  То ли стараясь скрыть досаду от того, что я узнаю все последним, то ли просто по инерции я перевел взгляд с Марка на Рося, увлеченно читавшую какую-то оранжевую брошюрку.
   - Мы едем на Севастопольскую, - проводив мой взгляд, заявил Марк. - Росе нужны шаровары.
  Услышав свое имя, Рося отвлеклась от чтения, вопросительно посмотрела на Марка, потом на меня, но вскоре снова погрузилась в книгу.
   - Ты едешь с нами? - беззаботно спросил Марк, словно мы не обсуждали это с ним с самого февраля.
   - М-м, - протянул я, подавляя желание наступить Марку на ногу, - через неделю вряд ли, скорее всего позже.
   - Ты можешь поехать с Парамоном, - тут же предложил Марк, хотя именно это вариант я и имел в виду, - он тоже едет позже. Только не тяните с билетами, через неделю их может уже не быть.
   - ОК, - согласился я, и поскольку сказать нам друг другу было больше нечего, мы вставили в уши наушники, но Марку это быстро наскучило, и он несколько раз попытался выдернуть мои наушники и дать мне пару пощечин. Я отреагировал достаточно сдержанно, поэтому Марк переключился на Рося, но та была еще более пассивна - полностью поглощена чтением. На обложке значилось "Оранжевая книга", что по себе довольно забавно, учитывая цвет брошюры - даже страницы в ней имели какой апельсиновый оттенок.
   - Как оно, Рось? - приставал к Росие Марк, активно пихая её в бок. - А? А?!
   - Клево, - почти не отрываясь, ответила Рося ...
   Солнце печет нещадно, и я решаю переместиться на веранду.
  ***
  По дороге на автобусную остановку Андрей снова спрашивает меня про шейкер. Выражаю озабоченность ("Вы его так и не нашли?!") и говорю, что ума не приложу, где он может быть. То же самое я вчера ответил Росе, которая хотела взять его на Индийский пляж. И хотя шейкер шуршит в рюкзаке у меня за спиной, о чем мне прекрасно известно, я все же развожу руками, но Андрей слышит его и обращает на это мое внимание. В итоге я снимаю рюкзак, долго копаюсь в нем, а потом картинно извлекаю шейкер, словно он золотое яйцо Праджапати. Ждем автобус. Садимся. Пересаживаемся. Во втором автобусе более тесно, чем первом, до самого рынка мы едем стоя. Мы приехали поздновато, уже около трех. В сотый раз протирая очки влажной майкой, замечаю на остановке в обратном направлении знакомые нордические дреды. На Любе элегантные черно-белые алладины с изысканным узором, желтые солнцезащитные очки и огромный баул за спиной. По всей видимости возвращается обратно на пляж. В толпе на остановке вижу еще несколько хиппарей, но никого из них не узнаю и спешу догнать удаляющихся Андрея и Росю. Мы заходим в ворота заурядного на первый взгляд рынка. Большинство торговых точек закрыто. То ли мы приехали слишком поздно, то ли день для шоппинга снова был выбран неудачно. Не часто встречающиеся люди в основном скапливаются у открытых палаток с консервами и бакалейных лавок. В целом рынок внушает уныние. По дороге Рося застревает у палатки с бижутерией, где скрупулёзно перебирает очередные фенечки, бусы и браслеты, сопровождая каждое свое действие восторженными фразами и междометиями ("Классно!", "Неплохо, да?", "О-о-о!", "Посмотри, какая прелесть!" и т.д.). Поскольку Андрея и в большей степени меня там ничего не заинтересовало, мы двигаемся дальше, оставляя Росю охать над "прелестями" в одиночестве. Наконец мы заходим за заветный угол, где должен находиться, если верить словам Марка, "самый большой секонд в Городе". К счастью, секонд оказывается открыт, но впечатления большого (да и впечатления вообще) упорно не производит. Торговый павильон, одежда разложена на прилавках и развешана на стенах. Когда-то я покупал спортивные штаны на физкультуру в школу и джинсы на несколько размеров больше ("на вырост", как говорила мама) в аналогичных павильонах на таких же вот рынках. В глаза ничего явно не бросается. Начинаем перебирать одежду. Нафталиновые пиджаки, вульгарные спортивки, рубашки дичайших цветов и размеров, откровенная хрень. Большой выбор футболок, много с маркировкой "Made In U.S.A.". Особенно выделяется необъятных размеров футболка нефритового цвета с гофрированной золотистой пальмой и надписью "Las Vegas". Слишком большая. Слишком плотная. Отказываюсь. Надеюсь найти что-нибудь в индийском стиле. Просматриваю кипу футболок несколько раз, но ничего не запоминается. Начинаю смотреть снова. Андрей облюбовывает фиолетовую футболку, забракованную мной. Пытаюсь найти здесь хоть что-нибудь цепляющее. Продавщица, в чье отсутствие первые десять минут мы сосредоточенно копошились в вещах оставленного прилавка, довольно доброжелательна. Предупреждает, что скоро закрывается, но просит слишком не торопиться. Андрей разглядывает светло-розовую футболку с марширующими гусями на фиолетовом поле. Я забраковал её дважды, но сейчас я нахожу в ней необъяснимую изюминку и советую Андрею её купить. Появляется Рося и демонстрирует обновки, хотя я так и не въезжаю, что конкретно она купила. Мы перебираем вещи втроем. Росе ничего не нравится, она морщит нос, бросает вещи, снова хватает и вновь выбрасывает в общую кучу вещей, которую через несколько секунд будет ворошить по новой. Продавщица, видя, что мы страшно тупим, сообщает нам, что в данном павильоне представлены только мужские вещи, а женские находятся в соседней. Рося тут же хищно устремляется в соседний павильон, но скоро возвращается и по её взволнованному виду, а также по тому, как она энергично тащит Андрея за руку в сторону женского секонда, я понимаю: Рося что-то нашла. Следую за ними. Вижу, как Рося с умилением прикладывает к себе светло-джинсовый сарафан. Андрей говорит, что он очень клевый и ей стоит его примерить, но вместо этого Рося начинает с сомнением разглядывать сарафан, снова морщит носом, отбрасывает его в сторону и бросается в гущу шмотья, среди которого она, естественно, ничего не находит. Несколько раз она снова прикидывает на себя многострадальный сарафан и в конце концов даже я начинаю уговаривать Росю купить его. Под двойным натиском с нашей стороны (тройным, если быть точным, потому что продавщица уже давно не прочь от нас избавиться) Рося сдается и идет в импровизированную примерочную. Через некоторое время она предстает перед нами в новеньком сарафане из светлой джинсы, который легко колышется на её хрупком тельце, в хипповой повязке (с которой она не расстается вот уже несколько дней к ряду), придерживающая расплескивающуюся в солнечных лучах копну рыжих волос, и в моих зеленоватых очках Ray Ban Aviator, которые явно велики ей, но, наоборот, подчеркивают образ, нежели портят его. Мы в изумлении открывает рот, но быстро приходим в себя, наперебой уговаривая Рося брать сарафан, не задумываясь. Чудо совершается, и Росия со слезами умиления покупает сарафан, а мы вздыхаем с облегчением. Так или иначе, каждый уходит из рынка с покупками - Рося на седьмом небе от счастья от сарафана, Андрей - с парой футболок (слишком мрачных для Города, на мой взгляд), а я беру "Las Vegas". Необъяснимая страсть к футболкам с подобными надписями. Солнце тянет за собой вечер, оставляя на небе знойный желтовато-грейпфрутовый шлейф. На остановке полно народу, больше, чем когда мы сюда приехали. Неформалов в очереди стало больше. Узнаю знакомые типажи. Втискиваемся только в третий автобус. Потеем.
  ***
  Мы едем в комфортабельном скоростном. Просторный салон в стиле хай-тек, мягкие сидения с откидным столиком и круглым отверстием для термокружек и бутылок, телевизоры, гуманный кондиционер, бесшумные автоматические двери на выход в тамбур. Пространство между рядами кресел вполне достаточное, чтобы вытянуть ноги. Периодически в проходе возникают женщины в аккуратненьких фартучках с тележками, полными всеразличными шоколадными батончиками, крекерами, орешками, чипсами, бутылочками с газированными и негазированными напитками. Эргономичный туалет с компактно расположенным умывальником. Впрочем, о "Сне буржуя" я уже рассказывал. Поезд едет быстро, и меня беспокоит, успею ли я вздремнуть. В наушниках играют "Exodus", я пытаюсь провалиться в сон. Несмотря на предоставленный нам комфорт, чувствую некоторое неудобство. Открываю глаза - Парамон бесстрастно снимает меня на камеру своего смартфона. Корчу рожу и отворачиваю от него. После второй неудачной попытки заснуть обнаруживаю, что Парамон снимает проносящиеся за окном ландшафты. С третьего раз удается заснуть, но энергичными толканиями в плечо меня будит Парамон. Бессмысленно пялюсь в окно, за которым неспеша ползет какое-то сероватое водохранилище, механические кивая на комментарии Парамона, посвященное сему водоему. По телевизору показывают "Белое солнце пустыни", но звука нет. Не сразу разбираюсь, в чем дело, снимаю наушники, но звука все равно нет. Пожимаю плечами и вставляю наушники обратно. Неожиданно засыпаю и просыпаюсь от того, что меня снова будит Парамон.
   - Гнилое море, - говорит он, показывая за окно. Белесая, словно выжженная полоска в обрамлении какой-то жестковатой растительности. За меланхолично плывущими облачками проглядывает синь, погода разгуливается, и это немного поднимает настроение. Парамон делает несколько снимков, на последнем появляется странное искажение, напоминающее обрывок натянутой кинопленки. Озадаченно рассматриваем фото, но неожиданно понимаем, что мы уже на Острове Свободы. Оставшееся время до прибытия мы убиваем за просмотром беззвучной версии "Белого солнца пустыни". В С. погода солнечная, но, когда мы выходим на перрон, нас встречает порывистый северный ветер. Я зябко жмусь, натягиваю "авиаторы" поглубже на лицо и вглядываюсь в небо. Над нами довольно резво проносятся белые клочья легких тучек, за ними, словно размышляя, стоит ли, двигаются более массивные кучевые, отливая фиолетово-золотистым брюхом - Остров как будто проверяет нас. Сходим с перрона. Я ищу глазами обменник и, когда нахожу, двигаюсь в его направлении.
   - Да забей, - вдруг говорит Парамон, - сейчас где-нибудь здесь обменяем.
  И он кивает в сторону площади. Я изучающе гляжу на него, но, когда понимаю, что он говорит всерьез, делаю красноречивое выражение лица. Поскольку Парамон игнорирует мой намек, напоминаю ему о вчерашнем инциденте.
   - Да не, - отмахивается рукой Парамон, - здесь такого не будет.
  Молча демонстрирую Парамону средний палец и направляюсь к обменнику. После обмена неуверенно направляемся в сторону автовокзала. Кругом полно такси - водители хищно заглядывают в лица вновь прибывших. Вспоминаю, что пять лет назад мы добирались до Города на такси, говорю об этом Парамону.
   - Да не, - морщится Парамон, словно я сказал нечто не кошерное. - На автобусе нормально доедем.
  Как скажешь, старина, как скажешь. Полчаса стоим в очереди за билетами - на солнцепеке, ибо кассовое помещение настолько маленькое, а очередь настолько большая, что змейкой тянется метров на 25-30. Покупаем долгожданные билеты на автобус. Возвращаемся на солнцепек. Время есть. Предлагаю позавтракать.
   - Да можно, - после паузы соглашается Парамон.
  В ближайшем кафе в сосредоточенном молчании с аппетитом завтракаем. Ветер уже не такой резкий, более южный. Небо наполняется красками, тяжелые тучи лениво расползаются. Разваливаюсь в кресле. Хочется подышать воздухом, поглазеть на приезжих, рекламные вывески, но Парамон, закончив с завтраком, начинает меня тормошить. После нескольких вялых попыток уговорить его не торопиться, сдаюсь, и мы поднимаемся из-за столика. По дороге на остановку обнаруживаю, что из оправы моих "авиаторов", которые я сунул в рюкзак, вылетело стекло. Парамон не может найти свой билет. Возвращаемся к кафе. Потерянно блуждаем вокруг столика, за которым завтракали пять минут назад. В итоге Парамон принимает решение отстоять очередь в кассу еще раз. В этот раз она меньше, поэтому есть небольшая надежда, что мы не опоздаем на автобус. Пока Парамон стоит в очереди, разглядываю ближайший стенд с солнцезащитными очками. Спрашиваю продавщицу об очках с круглыми линзами.
   - Как у Лепса? - бойко спрашивает меня продавщица.
   - М-м, да, - мямлю я, пытаясь вспомнить, какие очки носит Лепс.
  Продавщица, изображая максимальное сожаление на лице, объясняет, что, к несчастью, очки с круглыми линзами в связи с наплывом туристов довольно быстро разбирают, но скоро будет новая партия. Словно это что-то меняет. Рассеянно слушаю её, наблюдая за тем, как мутноватый ручеек вытекает из находившейся поблизости кабинки биотуалета и деловито направляется в сторону прислоненного к бордюру рюкзаку Парамона. Примеряю темные "авиаторы" с наклейкой "Ray-Ban" на линзе, стараясь не слушать восторженные восклицания продавщицы о том, как они мне идут, покупаю их и возвращаюсь к оставленным мной у бордюра вещам. Ручеек сделал вычурную петлю в нескольких метрах от рюкзака Парамона, а еще через несколько метров, найдя ложбинку в асфальте образовал небольшую лужицу. Остается пять минут до отправления автобуса. Парамона не видно. Очередь практически рассеялась. Нашего автобуса еще нет. Хотя может именно в него сейчас загружается вон та группа. Или вон тот, водитель которого нервно барабанит пальцами по рулю, словно нерадивые пассажиры дружно опаздывают на рейс. Или вот этот, который... Парамон появляется в поле зрения с билетом в руке, с сомнением разглядывает играющую на солнце лужицу посреди безжизненно сухого асфальта, видимо категорически не одобряя подобное непотребство.
   - Где же наш автобус? - растерянно спрашиваю я. - Он уехал?
   - Да не, - отвечает Парамон, но в его голосе не слышно уверенности.
  Через несколько минут на площадку выруливает автобус с примеченным мной нервным водителем. В автобус начинают загружаться люди с баулами и походными рюкзаками, а водитель все так же барабанит пальцами по рулю. Ловлю себя на том, что тоже начинаю барабанить себя по ноге. Парамон толкает меня в бок, кидает на плечо рюкзак и деловито двигается к автобусу. Загружаемся. Всю дорогу до Города слушаю "Exodus".
  ***
  До прибытия поезда, который должен привезти Андрея и его драгоценный груз, - полтора часа. Об этом мы узнаем уже в автобусе по дороге на вокзал, когда Марк получает от Андрея СМС-ку о задержке поезда прямо на пороге Острова. Мы, конечно, поначалу не на шутку перепугались, предположив, что нашего Андрюшу приняли. Мое воспаленное воображение тут же спроецировало диафильм о том, как беспрестанно хихикающего Андрея под срывающихся на визг лай овчарок волокут через строй вооруженных до зубов погранцов, полицейских, СБУ-шников и черт-те знает кого. Однако, по сложившийся традиции, переживаем мы недолго, поскольку здраво рассуждаем, что раз Андрея в ближайшие полтора часа не будет, то и нам неплохо бы чем-нибудь себя занять. С этой целью мы отправляемся на Набережную (а то куда же?), дабы решить, как мы будем ждать Андрея, который, возможно, приедет не через полтора часа, а несколько позже (а, может, и не прибудет вообще). Прибыв на Набережную, мы понимаем, что неплохо бы перекусить, ибо времени уже часа два, а мы позавтракали только пивом. Нам приглянулось кафе со внутренним двориком, закрытым от шумной набережной. Зал - почти пустой, и это стало неплохим прологом к тому безобразию, которое последовало в ближайшие пару часов. Тут все и начинается. Мы выбираем дальний угол с расписными стенами. Мы забираемся под замечательный балдахин. Мы садимся в плетеные кресла с мягкими подушками. Мы открываем меню и обсуждаем, что мы сейчас будем заказывать. Мы делаем это лениво, аристократично, словно это не первый наш полноценный прием пищи на сегодня. Мы ждем, когда к нам торопливо засеменит девушка-официантка, примет заказ - ведь она определенно нас видела. Мы ждем. Поначалу терпеливо, затем - все чаще поглядывая в сторону кухни. Но она, б****, не идет! Она, б****, вообще исчезла! Скоро, значит, приедет Андрей, а мы так еще и не пожрали. Может быть, другое кафе? Даже уже почти задремавший на диванчике Марк соглашается на это. О, чудо! К нам идет, б****, кто?! Правильно, официантка! Черт, мы реально проголодались. Мы делаем нехреновый такой заказ. Вместо одной большой пиццы мы заказываем сразу три больших. Рося, Парамон и я заказываем салаты, Марк заказывает харчо. Естественно, мы требуем, чтобы нам сначала принесли коктейли. Рося берет дайкири, Парамон - свой неизменный Белый Русский, я ограничиваюсь мохито, а Марк капризно заявляет, что в рот он е*** наши коктейли и он хочет глинтвейну. Коктейли и глинтвейн приносят практически сразу, затем поспевают салаты, чуть позже марковское харчо. Через некоторое время начинают одну за другой подавать пиццы. И тут Парамон решает, что он заказал недостаточно и просит принести ему солянку. Настроение у нас заметно улучшается. И тут Марк отмачивает номер. Неторопливо отправив кусок пиццы себе в рот, он довольно вяло, даже сонно прожевывает его, а затем его брови начинают ползти вверх. Несмотря на мое удивление, вызванное уверенностью, что при таком неторопливом темпе пережевывания пищи нереально подавиться, тем не менее, Марк по всем признакам (крякающе-свистящие звуки, которые он начал издавать, судорожно раскрывая рот) чем-то поперхнулся. Но мое первое впечатление мгновенно меняется смесью чувства изумления (охренения?) и отвращения, потому что в следующий миг Марк, как фокусник из цилиндра, извлекает из своей ротовой полости желтовато-салатового червяка. Парамон и Рося несколько секунд довольно равнодушно смотрят на Марка, который с пассивным удивлением и еще более пассивной брезгливостью крутит в руках то, что несколько секунд назад выудил из своего рта.
   - Что это за... пакость? - наконец произношу я, не выдержав сытого, граничащего с безразличием любопытства своих сотрапезников.
   - Хрень какая-то, - бормочет Марк, тыкая пальцем в червеобразную массу.
   - Нитки это, что ли, - прожевав, высказывает догадку Рося.
   - Нитки, говоришь? - Парамону похоже нравится то, что он услышал.
   - Как они туда, блин, попали? - не понимаю я - похоже чувство омерзения по-прежнему испытываю только я.
   - Ну, от овощей, наверное, - ухмыляется Марк.
   - Точно, - подтверждает Рося, - только хотела сказать.
  Тут я понимаю, что нити оказались в куске овощной пиццы, но никак логически не могу связать воедино то, что вдруг стало очевидно моим друзьям. Беспомощно гляжу на Парамона, но тот бесстрастно снимает на камеру своего телефона по очереди тыкающих в нитки Марка и Росю.
   - Что-то не так? - спрашивает подошедшая забрать грязные тарелки официантка.
   - Да тут в пицце что-то ... постороннее, - начинает объяснять Марк, и увидев, как напряглась официантка, поспешно добавил, - ну нитки какие-то, наверное, то, чем овощи связывают.
  Мы впятером некоторое время глядим на влажный комочек, лежащей рядом с тарелкой Марка, после чего официантка понимающе кивает, со словами извинения и чего-то еще хватает оставшуюся овощную пиццу (она оставалась практически нетронутой) и уносится в сторону кухни.
   - Чего-чего? - переспрашиваю я, ибо ничего не понял. - Куда она её?
   - Сказала, сейчас новую сделают, - великодушно поясняет Парамон, потому что Марк вместо ответа смерил меня саркастическим взглядом, видимо оценив меня где-то между планктоном и инфузорией-туфелькой. Новую пиццу нам несут достаточно долго, и ребята успевают заскучать. Когда она все-таки подоспевает, мы весело переглядываемся и осторожно тянемся за кусками. Тщательно прожевывая кусочек за кусочком, мы с любопытством поглядываем друг на друга, проверяя, не выпадает ли из наших ртов что-нибудь лишнее. Поскольку в это раз обходится без эксцессов (к разочарованию Парамона, как мне кажется), мы заказываем счет, который нам приносят чуточку поскорее, чем последнюю пиццу. Ожидая счет, мы предполагаем, что мы безнадежно опаздываем на вокзал, но, посмотрев на часы, выясняем, что у нас еще 40 минут в запасе. Как мы проведем это время? Может быть, "Рок-кафе"? Накануне мы с Марком планировали посетить это заведение. Точнее, я планировал, а Марк в характерной для него манере позволял себе со мной соглашаться ("Да-да, можно, почему бы и нет?"). И вот я озвучиваю предложение посетить "Рок-кафе", на что Марк флегматично отвечает "Да-да, почему бы и нет, выпьем пивка". Рося недовольно бурчит, что хочет сходить за фенечками, пока есть время. Парамон просто говорит: "Пошли", не поясняя, куда - за фенечками или за пивом, хотя я подозреваю, что он имеет в виду второй вариант. Марк с сомнением смотрит то на меня, то на Росю, колеблясь между двумя заманчивыми для него предложениями, но в итоге нежелание после сытного обеда ходить далеко берет вверх, и мы, к разочарованию Роси, переселяемся в "Рок-кафе", которое, в силу того, что находилось в соседнем помещении, предопределило выбор Марка. "Рок-кафе" оказывается довольно скучным заведением с унылыми рядами деревяно-металлических, типично "кафешных", столов и аналогичных стульев, скромной барной стойкой и характерным для этого времени суток отсутствием обслуживающего персонала в зале. Единственным намеком на "рок" здесь являются висящие на стене фотографии "The Beatles", "The Rolling Stones" и еще ряда мало знакомых мне английских рок-бэндов 60-х, да, пожалуй, размещенная между портретами позирующих Битлов, гибсоновская электрогитара. Волны уныния начинают заполнять мою душу, отсек за отсеком, но уже поздно - Марк вальяжно открывает алкогольную карту, принесенную заспанным официантом, и (а я это хорошо знаю) теперь не уйдет отсюда, пока не выхлещет несколько кружек пива. С горя начинаю планировать нажраться. Из мрачных размышлений меня выводит бодрое ржание Марка, залипшего на алкогольную карту.
   - Пацаны, надо брать! - тычет пальцем в раздел "Шоты" содрогающийся всем телом Марк. Мы начинаем по очереди вырывать друг у друга карту и неожиданно заражаемся весельем нашего алко-брата. Названия шотов - одно хлеще другого - несмотря на довольно типичный состав, резко поднимают мне настроение и внушают надежду, что еще не все потеряно. Всеобщим любимцем становится шотик из раздела "Шоу-шоты" под интригующим названием "Минет".
   - А-а-а! - вопит Марк, хлопая себя по коленкам. - Надо брать! Подойти к бармену и попросить: "Э-э... Мне один минет, пожалуйста". А-ха-ха-ха!
  Это заразительное "а-ха-ха-ха" вызывает во мне такой душевный подъем, что я чуть не вою от разочарования, когда Марк заказывает (даже противно говорить) какое-то унылое пиво.
   - А как же "Минет"?! - ору я, тряся Марка за воротник.
   - Да отвали ты! - отбивается от меня Марк. - Я не настолько пьян, чтобы заказывать минеты!
   - А вы забавные долбо*бы, - удовлетворенно улыбается Парамон, глядя как на наши вопли начинают оборачиваться немногочисленные посетители "Рок-кафе". И вбивает последний гвоздь в крышку моего гроба, заказывая, как и Марк, кружку этого паршивого светлого. Депрессия решительно сковывает меня, ибо нет ничего мучительнее и отвратнее того куска времени, когда Марк и Парамон лениво вливают в себя содержимое этих похабных кружек, а мне, горемыке, приходится волей-неволей быть очевидцем всей это визуальной пакости.
   - Черт! - в припадке отчаяния выпаливаю я. - Я, наверное, возьму "Минет"!
  Я пожалел о сказанном сразу же, потому что вся тройка, включая отлипшую от своего айфона Росю, вылупилась на меня. Последняя нехорошо так вылупилась, с недобрыми искорками, заплясавшими в алчных бабьих глазенках.
   - Серьезно? - крайне заинтригованно спрашивает Марк, даже забывший про свой "пивчанский".
   - Ну, только если ты закажешь... - предпринимаю я попытку к отступлению.
   - Ни фига, не пойдет, - яростно мотает головой Марк, но соблазн (чего я, к несчастью, не учел) велик настолько, что через пару минут он тянет мне руку, - то есть, если я заказываю, ты выпиваешь, ОК?
  Эгегей! Хлеба и зрелищ! Мерзкие уроды с ухмылками на своих сытых, лоснящихся рожах, вопросительно пялятся на меня. Да еще как пялятся - прямо в душу заглядывают! Ну как я мог отступить?..
   - По рукам, - обреченно говорю я, подавая Марку ладонь.
   - Моть, разбей! - как коршун, вскидывается мой искренний друг, мой закадычный друг. И несется предавать меня палачу за барной стойкой. Я жду и не могу унять разливающуюся по телу дрожь. И чувствую, что грядет мерзость, и не могу ничего поделать.
   - Вот! - Марк буквально тащит за рукав сонного официанта к нашему столику. Когда тот догоняет, в чем суть вопроса, по его лицу медленно, но неотвратимо расползается жабья улыбка, от чего я инстинктивно начинаю натягивать на глаза панаму.
   - А вы знаете, как этот шот подается? - улыбаясь все шире и все отвратительнее, спрашивает официант, почему-то обращаясь к Росе.
   - А почему вы спрашиваете меня? Это не я заказывала! - почти истерично выкрикивает Рося, которой тоже стало не по себе от мало сулящей доброго физиономии официанта.
   - А кто же? - сразу же теряется официант, шаря взглядом по нашим лицам.
   - Он! Вот он! - визжит Марк, показывая на меня. У этой сволочи даже румянец появился, а послеобеденной сонливости как не бывало. Официант устремляет свой взор на меня, и его улыбка начинает медленно сползать с лица. Зато я чувствую, как мои натянутые, как струна, лицевые мышцы тут же выдают какую-то похабную улыбочку. В моих ушах стоит звон, ибо я чувствую, что пропал. Смотрю на Парамона, который с кем-то разговаривает по телефону, и пытаюсь уловить, что говорит официант, а тот вещает нарочито тихо, словно стыдится, скотина. В итоге, в чем суть подачи улавливает только Марк, который ближе всех стоял к официанту. Я это понимаю, потому что тот приходит в абсолютно амфитаминовое возбуждение, после чего хватает меня и тащит к барной стойке. Официант довольно неохотно идет туда же, где нарисовывается еще один субъект (судя по всему, бармен). Официант и бармен вступают в короткий диалог, в котором первый виновато передает заказ второму, а тот реагирует короткими репликами вроде: "Что?", "Шот?", "Какой?", ""Минет?"", "...", "...кто заказал?", "Кто??". Изумленный взгляд на меня и ёмкий по концентрации жалости и отвращения вопрос "Зачем?!", после которого Марк сгибается пополам и радостно визжит: "Зачем, Колян?!".
   - Черт! Да что делать надо?! - едва ворочая языком, спрашиваю беззащитный я, ища взглядом поддержки. Оглядевшись, понимаю - я покинут всеми. Словно сцена из Гефсиманского сада - друг Марк, притащивший меня к барной стойке, теперь с растопыренными руками в дверном проходе (видимо опасаясь, что я сейчас дам деру), Парамон и Росия с кровожадными улыбками преграждают мне камерами своих телефонов путь назад.
   - Проспорил что ли... - сочувственно изрекает кто-то позади меня, и, обернувшись я понимаю, что приковал внимание сидевших напротив барной стойки группы выпивох.
   - Это же изначально женский шот, - обвинительным тоном произносит бармен. Тем временем, официант неуклюже залезает на барную стойку, садится на неё и робко, с виноватой улыбочкой, расстегивает ширинку. Вот теперь я напуган до усрачки.
   - Какого хера от меня требуется?! - возопил я, на что Марк проорал из дверного проема: "От тебя - только рот, Колян!"
   - Ты должен выпить шот, не касаясь стопки руками, - милостиво объясняет Росия, не прекращая съемки. И действительно, бармен водружает в открытый "магазин" продолжающего застенчиво улыбаться официанта стопку с густой "шапкой" сливок поверх коктейля. На гнущихся ногах я приближаюсь к богомерзкому официанту, страдальчески заламываю руки за спину и - черт меня дери! - хватаю губами пену сливок. Как пианист, я запрокидываю голову назад, впуская в себя порочное содержимое стопки, торчащей из моего грешного рта. От волнения чуть было не роняю стопку обратно в ширинку треклятого официанта, который весь сжимается, ожидая болезненного столкновения, но все обходится парой капель сливок на портки "стопкодержателя".
   - Йе-е-е-е! - верещит Марк. - Спасибо, дорогой! Никогда тебе этого не забуду!
  И только плюхаясь на свое место за нашим столиком, то ли весь пунцовый, как свёкла, то ли белый, как снег, истекая потом в три ручья, я понимаю, что шотик по вкусовым качествам был довольно приятный. Гляжу в карту - калуа и сливки, бл**ское сочетание. Но вроде как даже понравилось.
   - Как ощущения? - похлопывая меня по плечу, спрашивает Марк, когда мы расплатились и вышли из злополучного "Рок-кафе".
   - Как заново родился и сразу же обосрался, - меланхолично отвечаю я.
  Двигаемся на вокзал. До прибытия поезда Андрея - пятнадцать минут.
  ***
  Встречаем на автовокзале Параскеву с сестрой и подругой. О визите Параскевы и Ко (как, собственно, и о существовании Параскевы и Ко) мы узнаем сегодня утром, когда Марк абсолютно будничным тоном, словно приглашая нас смотаться за пивком в ближайшим продуктовый, заявляет, что надо бы съездить в Город и "встретить девчонок". Мы с Парамоном недоуменно переглядываемся, теряясь в догадках, какую компанию на сегодня намутил наш непредсказуемый друг. Все оказалось довольно прозаичнее - Параскева и Ко приходились отпрысками друзей родителей Марка, по чьему приглашению девчачья команда прибывала в наши скромные, почти холостяцкие (Рося не в счет), апартаменты. И пока мы стоим и с трепетом ожидаем появление длинноногих нимф в обтягивающих шортиках, из прибывшего рейсового автобуса выкатывается груженная под завязку сумками и чемоданами группа из трех школьниц 15-17 лет с пухлыми щёчками и по-детски восторженными глазками. Надежды идут прахом, когда они радостно машут Марку и целеустремленно направляются к нам. В миг кратких приветствий и знакомств я ненароком встречаюсь с Параскевой взглядом и вздрагиваю. "Господи, неужели наркоманка?" - и сам пугаюсь при этой мысли, ибо пляшущие в глазах искорки безумия, сопровождаемые блаженной улыбкой их обладательницы, вызывают подозрения, что у Параскевы чемодан снизу до верху забит псилоцибиновыми грибами. С вокзала мы отправляемся не в нашу берлогу, а на Набережную, ибо гостьям обязательно нужно сегодня "кое-что прикупить". Там они с гиканьем набрасываются на фенечки, браслетики, бусы, после чего изъявляют желание трапезничать. Марк берет на себя роль штурмана и ведет нас в очередное "клевое место" и мы бодро маршируем по улицам, пока Параскева и Ко с открытыми ртами таращатся по сторонам.
   - Ты прямо повеселел с прибытием девчонок, - обращаю я внимание на загадочную улыбку Марка, не сползающую у него с лица с самого автовокзала.
   - Еще бы, - радостно кивает Марк, - плюс три новые женщины в доме!
   И задумавшись, добавляет:
   - Пусть даже маленькие...
  ***
  Ожидаем Сентября в парке. Хотя с Набережной веет бодрящий ветерок, солнце клюёт в самое темя, и лоб мгновенно покрывается испариной. Все скамейки в тени заняты, и мы решаем рискнуть, садясь на ту, что на солнцепеке. К тому времени, когда из-за деревьев появляется Сентябрь - как всегда, сияющий и переполненный радушием - наши майки пропитаны насквозь. После приветствий Сентябрь спешит обрадовать нас последними новостями:
   - Вы, ребята, в курсе, что пару дней назад прямо здесь проходил митинг анархистов?
   - Нет, - дружно отвечаем мы, и в то время как брови Марка удивленно ползут вверх, я внутренне улыбаюсь - ведь примерно подобной "телеги" я и ждал от Сентября. И пока мы по тропинке двигаемся к выходу из парка, Сентябрь очень обстоятельно, в характерной для него манере, ведает нам всю эту офигительную историю про местные анархистские организации, про сбор подписей под петицией в интернете и еще чего-то там, что при тщательном рассмотрении может вызвать от сдержанного зевка до зуда в области паха, но фишка заключается, конечно, не в содержании, а в особой подаче, которой обладает только Сентябрь. О, Сентябрь умеет говорить! Его мягкие, вкрадчивые интонации, ненавязчивое, но неотпускающее обращение к собеседнику и восторженное акцентирование на совершенно несущественных и второстепенных деталях - все это как бы обволакивает вас, и когда уже больше нет сил внимать бесконечно льющемуся потоку речи Сентября и хочется заорать: "Хватит трахать мне мозг!", вы не можете это сделать, ибо Сентябрь, который словно и не к вам обращается, а ко всей Вселенной сразу, не отпускает вас из своей орбиты, гипнотизируя и подавляя вашу волю к сопротивлению. В конце концов ошалевший Марк мямлит в ответ только односложные фразы, типа: "Да ладно?", "А-а-а...", "Ни фига", "Ага", а что касается меня, то суть беседы уже давно мной утрачена, и я просто уныло плыву в океане переливающего всеми цветами радуги словоблудия Сентября без надежды на спасение. Как это и бывает в действительности, спасение приходит неожиданно и без предупреждения. На выходе из парка мы сталкиваемся с Александрой, или она с нами, что точно установить трудно, так как наше движение давно приобрело черты некоего замедляющего походку транса.
   - А я-а вас тут ищу, - укоризненно улыбаясь, но и как бы сразу же заочно прощая, говорит Александра.
   - Я рассказывал ребятам про недавний митинг анархистов, - лучезарно заявляет наш кукловод, поскольку главным образом ему была адресована это частичка укора Александры.
   - Ах, да! А ребята не в курсе? Действительно, проходил недавно здесь, в парке, - соглашается Александра, - подобное у нас частенько случается.
   - Нет, в парке, был митинг, а потом он перерос в шествие по Проспекту, - мягко поправляет Сентябрь и сызнова заводит шарманку...
   Очнулись мы уже на Проспекте, когда Александра спросила:
   - А мы куда-то конкретно идем?
   - Вообще-то не уверен, - пожимает плечами Сентябрь, - мне казалось, что мы просто гуляем, но если ребятам куда-нибудь нужно, то я с радостью поддержу любое предложение.
   - Ну мы... Это... То есть... Как бы... - Марк растерянно смотрит на меня. - Вроде как и нет...
   - В индийский магазин мы вроде собирались, - внезапно вспоминаю я.
   - Да-да-да-да, - радуется Марк, и я его понимаю - у нас появилась цель путешествия. - Коляну нужна индийская рубаха.
   - Здесь есть индийский магазин поблизости? - озадаченно спрашивает Александра у Сентября. Впрочем, любой эмоции она придавала некую легкость, словно подвергая сомнению всю тщету бытия.
   - Да, есть один магазинчик поблизости, - на секунду задумавшись, выдает Сентябрь, и, хотя наши блуждания не претерпевают изменений в ритме и темпе, они по всей видимости приобретают целенаправленный характер. Несколько раз мы сворачиваем в переулки, проходим через задние дворы кафе и минут через десять выходим на поднимающуюся направо вверх улицу, одна сторона которой не выделяется ничем примечательным, а вторая - словно грибами заросла кафе (почему-то обращенными к ней задней стороной). На улице не так много народу, наверное, поэтому выделяется фрик с крашенной в немыслимой цвет косматой бородой, увешанной колокольчиками, с огромным развивающимся флагом, привязанном к спине, на черном фоне которого изображен угрожающе скалящийся череп с перекрещенными костями, тщательно выведена сакраментальная фраза "Анархия - мать порядка!", а по краям - какая-то вакханалия из надписей, слоганов и символов типа "peace", "Цой жив" и "Punks Not Dead", разбросанных по краям. На голове у чувака - изрядно помятая морская фуражка, которую дополняет несколько пар солнцезащитных очков, соперничающие друг с другом в экстремальности, и спускающаяся с затылка косичка. Пират (а это без сомнения именно он) облачен в винтажный морской мундир с петлицами, золочеными аксельбантами и заляпанными (судя по всему пивом) нашивками со знаками анархии и еще черти какой лабуды, а так же в люто дырявые джинсовые шорты, настолько дырявые, что я теряюсь в догадках, как сквозь эти дыры нужды не выскочило пиратское хозяйство. Зато на шортах висит фаллического вида бластер в кабуре а ля Хан Соло. А вот на ногах оказались вполне приличные сандалии. Пират резво перемещается по улице с психоделично раскрашенной банкой в руках, подлавливает зазевавшихся граждан и зычным голосом начинает втирать им какую-то дичь, в которую я даже пытаюсь не вслушиваться, дабы фриканоид телепатически не уловил постороннее присутствие. К счастью, индийский магазин оказывается на "неприметной" стороне.
   - Пришли, - сообщает Сентябрь, и мы поднимаемся по лестнице на неприметное крыльцо с такой же неприметной дверью, за которой нас сразу же встречает запах индийских благовоний. Магазинчик изнутри - довольно миниатюрный. В основном в ассортименте представлены предметы одежды и ткани (ими завешаны все стены) плюс бусы, четки, фенечки, кольца, браслеты, изображения индийских богов и сцен индуистской мифологии, ароматические палочки, курительные трубки, кальяны и т.д. Откуда-то негромко и расслабляюще льется медитативная индийская музыка. В воздухе висит дымка тлеющих благовоний. И кроме нас в магазине ни души. Включая продавца. Некоторое время мы оглядываемся.
   - У них обед что ли? - высказывает догадку Марк, перебирая фенечки.
   - Добрый день! - тут же громогласно решает проверить Сентябрь. Из небольшой (и неприметной, что собственно неудивительно, учитывая на какой стороне улицы мы находимся) подсобки, которую я первоначально не заметил, тут же появляются слегка расширенные то ли от испуга, то ли еще от чего, девичьи глаза и копна каштановых волос. Через секунду перед нашими очами появляется загадочно улыбающаяся девушка, судя по внешнему виду, продавщица. Глаза её почему-то смущенно бегают, и она не задерживает взгляд ни на ком из нас более чем на секунду.
   - Добрый день! - улыбаясь во весь рот, продолжает Сентябрь. - Нашего друга интересует мужская рубаха... м-м... забыл её название... Александра, ты не помнишь? Она похожа на русскую косоворотку... Только как же её название...
   - Вам нужна именно мужская? - почему-то уточняет улыбающаяся продавщица.
   - Да-да, именно мужская, - в один голос с Сентябрем уверяем мы продавщицу, на лице которой появилось озабоченное выражение. Она лихорадочно начинает водить взглядом по стенам, после чего ныряет в представленное в ассортименте тряпье почти по пояс (в результате чего определить её местонахождение становится затруднительно, так как её цветастая юбка весьма слабо контрастирует с представленной здесь гаммой красок), выныривает, отдувается, начинает выуживать какие-то картонные коробки, полные индийского шмотья.
   - Знаете, мужские довольно быстро разбирают, - жалобно заявляет продавщица, выныривая из-под сарафанов и вытирая выступившую на лбу испарину. - Но, может быть, еще осталось...
  Из подсобки неожиданно возникает сильно небритый молодой человек со всклоченными волосами и дикими глазами, сдержанно здоровается с нами и вроде как предлагает свои услуги, какого характера, правда, неясно. Сентябрь и Александра, хоть и вежливо улыбаются, вступать в контакт с ним явно не стремятся, Марк внимательно изучает миниатюрный джамбэ, а я вообще стараюсь не смотреть в сторону возникшего субъекта. Зато к нему резво устремляется продавщица и, беспомощно хлопая ресницами, обращается с вопросом, который сильно занимает и меня:
   - Слушай, ты не помнишь, у нас оставались еще... - тут она морщится и начинает медленно, почти по слогам выговаривать то, что не может отыскать в своих апартаментах, - муж-ски-е ру-ба-хи... Ну такие... Забыла их название... Они же ведь были у нас, да?
   - Курта, что ли? - бодро спрашивает субъект. - Да где-то были...
  Они с продавщицей еще раз ворошат висящую на стенах одежду и наконец (!) выуживают пару образчиков. Первый оказывается совсем блевотным по аляповатости, до нельзя приторным и вообще мало чем отличающимся от весящего на стене женского сарафана, тоже кстати безобразного. А вот второй вроде как ничего - бардового цвета с орнаментом в виде Будды и вырезом на груди. Единственное, что смущает - ткань почти прозрачная. Я некоторое время тереблю ткань в руках, потом спохватываюсь, что могу протереть в ней дырку, и все-таки решаюсь остановиться на ней.
   - В ней есть какие-то кришнаитские мотивы, - задумчиво замечает Сентябрь.
   - Почему кришнатиские? - удивляется Александра. - Здесь же изображен Будда.
   - Индусы считают Будду одним из аватаров Вишну, - говорит Сентябрь. - Кришна, насколько я помню, тоже. Но с Кришной не все так просто. Он, если не ошибаюсь, обладает и "темными" свойствами. Не знаю, почему, но ассоциации у меня с этой рубахой больше кришнаитские, нежели буддистские...
   - Да, Колян теперь будет кришнаитом, - согласно кивает головой Марк.
  Когда я оплачиваю покупку, продавщица ведет себя странно: по несколько раз пересчитывает деньги, по всей видимости никак не может сконцентрироваться на посчитанной сумме, в итоге сдает мне сдачу меньше, чем нужно, затем смущается, выхватывает деньги у меня из рук, еще несколько раз пересчитывает и отдает больше, чем требуется. При этом постоянно нервно улыбается и закатывает глаза. У меня даже возникает опасение, не упадет ли девица в обморок на радостях по случаю успешно заключенной сделки.
   - Ну и торчки! - почти с возмущением выдает Марк, когда мы выходим на улицу из магазинчика.
   - Почему торчки? - удивляюсь я.
   - Ты че, глаза ее не видел?! - выкатывает глаза Марк, словно иллюстрируя, какие были глаза у продавщицы. - Да она же удолбана в кашу...
   - Серьезно? Я почему-то не обратил внимания.
   - Еще бы! Там из подсобки травой несло, - качает головой Марк, - они вместе с этим чуваком подкуривались там... Да видно, что барыга... Ффу-х, головушку аж ломит...
   - Да? А я думал, что чувак там работает, - продолжаю удивляться я. Мы переходим на "заметную" сторону улицы.
   - Ага, - хихикает Марк, - драг-диллером. Привозит девчонке стафф. Пока она тебе рубаху искала, он там, наверное, трубочку подчищал.
   - Да-а, что-то в последнее время народ пошел в разнос, - виновато разводит руками Сентябрь. - Раньше такого не было...
   - Па-а-а-а-азвольте минуту вашего драгоценного времени! - раздается зычный (и очевидно пьяный) голос справа от нас. Вздрогнув, мы поворачиваемся. К нам, кренясь на один бок, спешит давешний пират. Приблизившись к нам, он совершает нечто вроде виража и, прищелкнув сандалией, делает манерный поклон. Приглядевшись к нему, я замечаю, что провода и трубки на его голове есть не что иное, как ирокез из дредов разной длины и разной степени скрученности.
   - Па-а-а-азвольте представиться! - и тут пират с легким реверансом в нашу сторону выдает нам свою космическую Одиссею. - Перед вами капитан Блуд, командир экипажа космической посудины "LSD-2013", хорошо известной в каждом уголке Вселенной как "Тетушка Лиззи". Мы совершили беспрецедентно дальний перелет из одной очень-очень далекой галактики, настолько далекой, что, если бы у вас под рукой был атлас звездного неба, вы все равно не нашли бы её там, ибо она находится за пределами видимой Вселенной. Жители нашей звездной системы в целом пытаются следовать Восьмеричному Пути и нести семена Добра и Любви во Вселенной, однако, когда иссякают жидкие и кристаллообразные средства борьбы с искаженной реальностью, нам приходится заниматься ментальной контрабандой, дабы восстановить прерванную связь между нашими несовершенными сознаниями и Истинным сознанием. Во время одной из вылазок нашей космической разведгруппы мы получили таинственный сигнал из космоса о грозящей катастрофе с воистину ужасающими последствиями: Вселенная в ближайшем будущем может сжаться до размеров ануса моллюска, а наше сознание будет запечатано в рамках двумерного пространства, где ему будут бесконечно транслироваться песни галактических террористов Верки Сердючки и Николая Баскова, как образчики наиболее вымораживающего искажения Истинной реальности. В условиях угрозы дефицита средств борьбы, как жидких, так и не очень, с порождениями Мары, ваш покорный слуга и его верная команда отправились бороздить просторы Вселенной, вступая в битвы с космическими чудовищами, алчущими поглотить запасы нашего горючего, в стычки с гоп-гоблинами и патрулями космической полиции, осведомленной о нашей миссии и всячески стремившейся помешать нам. Но несмотря на все коллизии, мы вышли из переплета и недавно достигли планеты Земля. Я и команда нашли общий язык с местными аборигенами и пришли к выводу, что мы имеем общие интересы. А раз так, успех нашей космической миссии зависит о всесторонней помощи землян. Так вышло, при последней схватке с представителями так называемой власти, наше судно получило серьезные повреждения двигателя. Команда смогла залатать раны нашей Лиззи, но, к сожалению, мы потеряли много топливо и, чтобы взлететь и продолжить выполнять нашу миссию, без вашей помощи нам не обойтись. Настоятельная просьба, друзья-аборигены, вложиться в наше общее дело, ибо Вселенная - наш дом!
   С этими словами капитан Блуд начинает водить позвякивающей мелочью цветной банкой перед нашими носами, предлагая видимо внести свой вклад в "общее дело". Неудивительно, что пока мы хлопаем глазами и не знаем, как реагировать на всю эту космическую дичь, первым в себя приходит Сентябрь, который, возможно, единственный из нас, никуда из себя и не выходил.
   - Ты знаешь, - практически сразу реагирует он, как только внушительная речь капитана Блуда была закончена. - Мы сейчас как раз занимаемся поиском средств на производство видеоклипа для социальной рекламы, в которой будут задействованы представители всех крупных молодежных формальных и неформальных организаций. У нас есть потрясающая идея. Да что идея, буквально, фонтан идей, как все можно сделать. Слышал про недавний митинг анархистов? Это только один сюжет. У нас нет проблем с массовкой, но у нас есть серьезная проблема с финансированием - наш спонсор покинул проект на финальной стадии его разработки. Клип отснят на 90%, но без качественного монтажа, сам понимаешь, это будет несерьезно. Может быть, среди твоих команды и знакомых аборигенов есть люди, которым интересны подобные вещи и которые могут помочь, мы были бы очень признательны.
  Пират первое время очень внимательно вслушивается в речь Сентября, но к концу лицо его расплывается в понимающей улыбке.
   - Пра-а-ашу прощения, друзья! Удачного плаванья, - с этими словами капитан Блуд отдает нам честь и, слегка приплясывая, покидает нас. Кажется, он устремляется к очередным "аборигенам".
   - Видеоклип? - переспрашиваю я после неудачной попытки осмысления всего услышанного за последние несколько минут.
   - Ну да, - живо отзывается Сентябрь, - я как раз начал было об этом говорить, когда товарищ, - кивок в сторону удаляющегося капитан Блуда, - меня перебил.
   - Опасный тип, - замечаю я. - Он почти загипнотизировал меня...
   - Знал бы ты, сколько мы таких вот пришельцев встречали с Росей по дороге, пока добирались до Острова, - усмехается Марк.
   - А, вместе с тем, с проектом что-то надо делать, - печально вздыхает Сентябрь, - не хотелось бы, чтобы он выгорел...
  ***
  После чая мы сидим за столом на веранде и вопросительно смотрим на Марка. Марк сыто улыбается и весело смотрит на нас в ответ. Он соглашается со всем, что мы ему говорим, и со всеми возражениями, которые мы допускаем в свой собственный адрес. Все свои решения, которые он принял за несколько мигов до того, Марк с легкостью флюгера на ветру меняет по мере поступления свежего предложения, что раздражает до зубного скрежета. Проблема, которая возникла перед нами (даже не совсем проблема, а скорее некоторое затруднение), требует скорейшего разрешения. За несколько ночей угара мы несколько притомились. Причем ни столько физически (хотя состояние организма по утрам вызывает стабильное беспокойство), сколько эмоционально. Нет, порох в пороховницах у нас еще есть, даже более чем предостаточно, но вместе с тем начинает явно закрадываться чувство монотонности и предсказуемости наших увеселительных мероприятий в темное время суток. Как показывает анализ действия механизма угара, каждый индивид, принимающий в нем участие, стремится к постоянному расширению спектра ощущений и впечатлений, который обычно достигается при: 1) правильном составе участников мероприятия; 2) спонтанности действий компании; 3) нестандартной ситуации и обстановке. Если с правильным составом у нас особых проблем нет, то вот с двумя остальными условиями наметился некоторый кризис. Маркова берлога уже перестала быть непредсказуемым местом разворачивания событий. Спонтанность как-то хромала - наше неимоверно длинное и героическое утро сразу же выливалось в вечер. Творческой инициативе особо развернуться негде было - сознание за день заряжалось утренней вялостью и работала по установленному шаблону. Безумно жаль было уходящие солнечные дни, которые мы провожали в дыму, тумане и походами в продуктовый за пивком. Но в один прекрасный день мы решаем поставить вопрос ребром. Мы с Парамоном выбираем подходящий момент, подсаживаемся к Марку с двух сторон (чтобы не сбежал) и высказываем свои соображения.
   - Да вообще! - одобрительно возмущается Марк. - Приехали на море, а за все время раза два на пляж сходили!
   - Так может и стоит забить день под пляж, - подытоживаю я.
   - Верно! Однозначно стоит забить день под пляж, - горячо соглашается Марк. - А то засиделись мы здесь, ребята...
   - Ну тогда рванули в поход, - вставляет Парамон. Видимо, это идею он вынашивает давно.
   - Поход? Отлично, - показывает большой палец Марк. - С палаточками, в горы, на несколько дней, привести голову в порядок!
   - Да какие горы, - фыркает сидящая сзади меня Росия, - поехали на Индийский пляж.
   - Индийский пляж? - лицо Марка озаряется какой-то крайней степенью воодушевления. - Да! Там ведь и море, и атмосфера, и всё-всё-всё. Я бы там завис на пару дней...
   - Да в горы, в горы надо, - неодобрительно поглядывая на Росю, угрюмо бубнит Парамон.
   - Горы - это круто, - внезапно заявляет Андрей. До этого он сосредоточенно, высунув кончик языка, расписывал хной росино предплечье.
   - Во, - радуется Парамон, получив поддержку в лице Андрея. - У меня даже крамольная мысль родилась: а не взять ли нам велосипеды на прокат и не отправиться в рейд по побережью?..
   - Да-да-да-да, - возбужденно тараторит Марк, лихорадочно скребя небритую щеку, - крутая тема. Велики... горный воздух... мощь...
   - Э, я пас, - тут же сливается Андрей, - я жару не особо переношу. А тут с бодуна и на велике, по жарище - не мой вид отдыха...
   - Да-да, тяжеловато, - тут же опускает плечи Марк, - плюс какие-то вещи надо с собой переть... Не вариант...
   - Да это только так кажется, - протестующе бубнит Парамон. - Тяжело только по началу...
   - Мы кстати еще не съездили в секонд, - замечаю я.
   - Точно! Секонд! - в голос восклицают Рося и Андрей, видимо уже напрочь забывшие вчерашнее упоминание о планируемом визите в самый большой секонд-хенд Города.
   - Блин, да! - хохочет Марк, запустив пятерню в спутанные волосы. - Сколько у нас всего-то... А ведь в секонд и, правда, надо бы заглянуть...
   - Так что будем завтра делать? - задаю я риторический вопрос.
   - Да поехали на велосипедах, - упрямо бубнит Парамон.
   - Купаться, - стою на своем я.
   - На Индийском пляже можно и покупаться, - вставляет Рося.
   - Индийский пляж - это круто, - блаженно улыбается Андрей, продолжая орудовать тюбиком с хной и не подозревая даже, что закончил спор.
   - Да! - решительно вскакивает с места Марк, до этого крутивший головой от одного оратора к другому. - Я бы поехал на Индийский пляж!
   - "Лебедь рвется в облака, Рак пятится назад, а Щука тянет в воду", - резюмирую я результат нашего совещания, на что Марк разводит руками:
   - Блин, похоже каждый завтра будет развлекать себя сам...
  ***
  Вспыхивая пульсирующими искрами, стремительными трейлерами несутся из глубины мозга обрывки воспоминаний. Красочным калейдоскопом пляшут перед глазами образы, которые я не могу гармонично вплести в ткань повествования - уж больно они самостоятельны и логически бессвязны. Большинство из них об Индийском пляже. Вспоминая их, я словно перемещаюсь в скромный кинозал с облупившейся штукатуркой по краям стен и старомодной бархатной портьерой, обрамляющей экран, будто присутствую на показе арт-хаусной короткометражки, снятой на дешевую пленку и неумело смонтированную в серию хаотичных эпизодов. Вот Марк лениво пробует играть на ханге. Временами на его лице появляется сосредоточенность, когда он извлекает желанный ему звук, но в основном он рассеян, или озадачен чем-то, не имеющем отношение ни к хангу, ни к месту, в котором находится, ни к людям, которые его окружают. Эта обеспокоенность передается и мне, хотя сейчас кажется, что в сочетании ханга, хмурого Марка и его пыльных шаровар есть нечто умиротворяющее. В следующей сцене я и Марк весело похрустываем халявным арбузом - мы получили по кусочку с благотворительности, которой занималась местная хипповая община. На раздаче были Персик, нижнюю часть тела которого закрывала стойка (к его вечной наготе я так и не смог привыкнуть), с товарищем - они усердно разрезали огромный арбуз на чем-то напоминавшей мини-барную стойку тумбе, покрытой скатертью, и приглашали всех страждущих отведать от сих. Это прекрасное чувство - есть арбуз, любоваться на необъятную гладь рябящего на ветру моря и не думать ни о чем. Или, например, веет волшебством от воспоминания об утреннем поиске родника - да-да, настоящего родника с настоящей родниковой водой, которая струится откуда-то сверху, интимно скользя по окутанным деликатной тенью ложбинам песочно-пепельных горных пород. И, конечно, будь это где-нибудь в другом месте и в другое время, не поверили мы бы ни за что, но здесь, когда коренные обитатели пляжа утверждают, что где-то там, чуть дальше за палаткой на холме и бельевой веревкой, на которой сохнут детские маечки и штанишки, есть родник, то удивляемся только по привычке, а сами охотно верим, верим, верим! Ни тени сомнения. Здесь, как в пещере Али-Бабы, все есть. И только диву даешься: а чего здесь может не быть? Несешь бутылочку с набранной водой, спрыскиваешь себе на шее и гадаешь, чего тебе еще принесет этот день. Правда, затем медленно догоняют мысли, что ханг был ни к селу, ни к городу, после арбуза еще больше захотелось есть, а родниковая вода оказалась не питьевой, ну да и какая разница? Кому нужна сказка без изъянов?
  ***
  Клубящийся воздух, вопреки законам физики, достигает сжиженного состояния, превращаясь в эквивалент плавленого сыра, отчего становится совершенно невыносимо. Жирная и горячая струя пота омерзительно вальяжно ползет по лбу - вылитая гусеница - местами замедляя ход, словно удивляясь: "А ты что, против?". Ромбовидные вспышки издевательски подмигивают то там, то тут, и с закрытыми глазами только хуже - как будто ныряешь в подсолнечное масло. Сад, терраса, стол, кафель, веревка для белья пульсируют в диссонансе с сердечным ритмом, бухающего внутри как в металлической бочке - а сверху накладывается выпрыгивающие из дома звуки регги. Регги, регги, регги... Музыка лета, музыка праздника, музыка Роси. Нескончаемый ямайский карнавал. "Я, конечно, люблю регги, но это уже слишком", - не выдержал однажды Марк. Регги. Рося, мы посадим тебя в бас-бочку и будем играть регги. Долго будем играть. Пока не упадем. А еще мы будем курить вот такие вот огромные ямайские косяки. Для объемности звука. Плохая мысль. Плохая, плохая, плохая... Глубокий вдох. Выдох. У меня слишком живое воображение. В голове - полиритмическая композиция с плавающими верхами, густющей серединой и какими-то безобразно шлёпающими низами. Как я определяю, где низ, где верх, а где середина? Да зачем ты, дурак, себе такие вопросы задаешь?! Ты же, скотина, все наврал - там ровно наоборот! Это верхи - шлёп-шлёп! Шлёп-шлёп? Еще как шлёп! А середина - как каша-размазня... Ох, размажет меня сейчас по стене, ох и размажет по столешнице... Нет там никаких верхов и низов - разве что расползающиеся во все стороны горизонты. И, как на зло, ни одна сволочь из дома не выходит. Почитать что ли. Беру книгу (откуда, черт бы тебя, ты взялась? - не взялась, а сам взял!) и тут же отбрасываю в сторону. Так-то оно, может, и так, но не читать же сейчас. Ну а почему же не почитать, в конце-то концов?! Конец концов. По-чи-тать. Нет, надо перебираться на качели. Почему же все-таки никто не выходит? На качели - ишь чего выдумал. "... и он увидел солнце". Солнце? "... и тогда одна маленькая, но гордая птичка сказала..." Да отстань ты со своей птичкой! Нашел Икара... Позвольте, какой же это Икар? Там крылья, а тут качели... Крылатые. Легко сказать - перебраться. Поплыли на другой остров? Поплыли. А акулы? Да ты совсем охренел, что ли - акулы, блин! Смех смехом, а вот там солнечные волны образуют уже какой-то протуберанец в виде рыбьего плавника.... Рыбьего, но не акульего же, блин! А рыба - не акула? Наоборот. Акула - не рыба. "Мы не рыбы, а рыбы немы". А это еще откуда? Мы-то, может, и не рыбы, а акулы? Хос-сподя, как же меня угораздило посреди белого дня да еще и с дураками с этими... Ну, это ты, батенька, махнул, про дураков-то. Если не с дураками, то с кем? Да не про то же я совсем, не про то! Пусть и с дураками, но не при белом свете же. Не смотри, не смотри на меня так, не в стыде дело. Стыд-то, понимаешь, он стыдом, но я ведь про жару да и только. А ты уже и рад приплести. Сам приплел. Да оба вы плетуны и плетены плетьми. Но-но-но!.. Тс-с! Ту-дух-ту-дух! Ту-дух-ту-дух! Чаю. Жар-птица в темя клюет. Сдурел? Раз жарко, то чаю? Каркаде. Во истину, каркаде - напиток, дарующий целую гамму тончайшего... Да-да, только нет его уже. Выпили. Выпили? Выпили. Наверное. И правду выпили. Наливаю воды. Возвращаюсь с кухни. С кухни? С кухни. Острова. Глоток. Свежо. Но в голове регги. В доме тоже. Да чтоб я еще раз посреди белого дня, в жару - да никогда! И как врать-то не стыдно - самому себе! Будешь, еще как будешь. Не буду. Не круто. Кругом Солярис. Регги.
  ***
  Гляжу на искрящееся море. Пронзает неимоверно тоскливая мысль, что нужно ловить, ловить эти приходящие и всегда неизменно ускользающие из восприятия моменты. Вспоминаю последний поход на пляж перед отъездом с Острова Свободы три года назад. Матвей составил мне компанию, но в тот день было пасмурно. Море штормило, словно мое беспокойство, моя грусть передались ему по воздуху. Море штормило несильно, но в шипении, с которым волны разбивались о скалы, в гуле переваливающих одна за другую волн мерещилось мне некоторое недовольство, разочарование. Море пугало меня в тот раз, и страх только усилился, когда я погрузился в его воды вслед за нырнувшим по обыкновению рыбкой Матвеем. Сначала меня откидывало назад, словно море не принимало меня, выражало обиду столь скорым отъездом. А затем оно стало тащить меня вперед и подбрасывать на гребнях. Страх мой усилился, когда я стал терять из виду Матвея, как чудо-рыба, не без усилия, но непоколебимо рассекающего волны. На берегу было всего несколько человек, в воде - только мы. Мне показалось, что люди на берегу наблюдают за нами с некоторым напряженным ожиданием. Мне напомнило это древний ритуал жертвоприношения: люди на берегу - умудренные опытом зрители, а мы - отважные дураки, бросившие вызов самому Посейдону и не знающие, что их несет прямо в пасть чудовищной Харибды. Меня захватило состояние на грани растерянности и паники. Волны вздымались все выше, Матвей абсолютно вышел из моего поля зрения и еще чуть-чуть - и я был уверен, что вот-вот волна хлестко ударит мне в лицо, ослепит, а следующая за ней - гранитной плитой ляжет мне на грудь и потянет в низ, где в толще воды, сковавшей меня со всех сторон, я не получу телепатическое послание, ментальный мессендж: "Ты мой!" Сопротивляясь, отсрочивая этой миг, я пытался подпрыгнуть как можно выше, чтобы увидеть Матвея, но не видел. Его высокий силуэт я обнаружил на скалистой платформе, естественный образом выступающей в море не более чем на метр - трамплине, с которого в обычные дни столько раз ныряли в теплое дружелюбное море. Подплыв к платформе, я схватился за неё руками, но сил подняться у меня не было. Я мучительно вглядывался в лицо Матвея, стараясь, вместе с тем, не выдавать своего волнения. Он переводил дух, лицо его выражало легкое беспокойство с примесью утомленности и удивления. Я глядел на него, а он не замечал моего взгляда, проводя рукой по влажным кудрям, спадающим на мокрую шею, и задумчиво смотрел на горизонт, где границы моря казались еле заметно подрагивающим контуром.
   - Первый раз такая погодка за все время, - сказал Матвей, когда мы уже поднимались...
  Я вспоминаю это сейчас, стоя на той же самой платформе. На горизонте почти белое море, переходящее в безоблачно-чистое небо. Пляж оживлен, много детей. Звон волн дополняется визгами, смехом, криками, рикошетившими от скал и как бы создающими купол огромной песочницы, только вместо песка - вода. Где-то вдали лениво проносятся яхты, катера, пароходы, длинные колбасы барж. Мощно работая руками, мимо бороздит воды Парамон, лениво перебирая ластами (подарок, который он сделал себе во время последнего визита в Город). Долго стоять на солнце - жарко, прохлада воды клочья разлетающейся под ногами пены зовет к себе, но я не тороплюсь. На самом деле, если подсчитать все моменты, в которые я мог насладиться морем, то получится не так много. Каждый раз, обычно по осени или по еще холодной, толком не дошедшей весне, я безмерно тоскую по тем моментам, когда я смотрел на море, пытался чувствовать его вибрации или погружался в него, стараясь слиться с его ритмами в одно целое. Но вот сейчас, когда я на море, мне, идиоту, чего-то не хватает.
   - Эй, друг, что у тебя с ногой?!
  Я перевожу взгляд вниз и с удивлением замечаю, что моя левая нога стоит в луже крови. "Какого?.." - бормочу я (потому что там действительно лужа - это не художественное преувеличение), поднимая ногу вверх - и да, на большом пальце серповидная, небольшая, кровоточащая ранка. Откуда? Да вот здесь на подъеме весь край усыпан вросшими в платформу раковинами моллюсков с убийственно острыми краями. Ну ладно, не убийственно, но острыми. А то как я, по-вашему, палец порезал? Гляжу вверх, на скалы, осознаю, что до дома мне идти по пыльной-препыльной дороге. No good.
  
  III (Сумерки Шивы)
  ***
   - Купаться или не купаться? То есть, искупаться-то надо обязательно. Вопрос в том: сегодня или нет? В конце концов, мы можем пойти завтра с утра. Как проснемся.
   - Нет, однозначно сегодня. Мы с дороги, нам по кайфу в море. К тому же ночное море - огонь...
   - Понимаю тебя, братан, понимаю... Моть, ты как?
   - Да мне, в принципе, все равно.
   - Бл***, ты купаться хочешь или нет?
   - Можно, да.
   - Да я бы и сам сходил. Ночное море - оно того стоит...
   - Только не говорите, что мы попремся прямо сейчас.
   - Рось, пацаны, бл***, хотят на море. И я кстати тоже. Как мы можем им отказать? Как я могу отказать себе?!
   - Я имею в виду, вы туда с пакетами, сумками и бутылками собираетесь?
   - Бухлишко мы обязательно возьмем с собой. Это не обсуждается даже!
   - Ну с рюкзаками спускаться вниз, наверное, не круто... К тому же, мне плавки надо достать.
   - Да не, мы сейчас забросим, конечно. Я тоже без плавок. Хотя я, конечно, и без них не обломаюсь.
   - А ужинать мы сегодня не будем, что ли?
   - Будем! Обязательно, бл***, будем!
   - И когда ты это планируешь?
   - Вот это стоящий вопрос! Мы можем пожрать сразу же по приходу или...
   - Вообще-то ужин надо приготовить сначала...
   - Да разве это проблема? Рось, у нас точно оставался картофан!
   - Не уверена.
   - Да точно оставался! Мы не могли все сожрать!
   - Мы вчера пустили весь картофель в расход. Ты слопал всю сковороду.
   - Во-первых, ты на меня наговариваешь. Во-вторых, я не виноват, что у тебя не было аппетита.
   - А что на гарнир больше ничего нет? Кроме картохи?
   - Марк все сожрал.
   - Х***я! Я точно помню - у нас оставалась пару картофелин! Не говори, что не в курсе!
   - Там совсем чуть-чуть только если... Нам точно не хватит.
   - Да нам много и не надо! Хватит, чтобы закусить, и не помереть в процессе бухача...
   - Сначала надо искупаться. Аппетит, так сказать, нагулять...
   - Чего его нагуливать? Я бы и сейчас пожрал...
   - Может, нах**? Мне и здесь клево.
  Мы, слегка покачиваясь, словно на волнах, стоим в кружок прямо под памятником каким-то пионерам, каким - не разглядеть. Над нами - огромное (вот с такими вот звездищами!) звездное небо. Вокруг нас - сумрак, сквозь который пробиваются силуэты кипарисовых деревьев, просоленный морской воздух и пьяные вопли кочующих компашек, которых здесь, как грибов после дождя. По нашему тесному кругу гуляет бутылка портвейна, по-моему, даже не одна. Я демонстративно не пью, пытаюсь соблюсти ритуал - вначале осуществить священное, первое в этом сезоне, омовение в водах ночного Моря, дождаться ужина или поучаствовать в его приготовлении, торжественно сесть за стол, выпить за встречу, закусить, поговорить. Ну а потом, конечно, нахлобучиться. И чем дольше ждешь этого сладостного момента, словно короны, венчающего вечер, тем острее ощущения, которые он в себе несет, тем он более полон. Но парни не разделяют моего восторженного эстетизма.
   - Ты говняешь всю концепцию, - с чувством упрекает меня Парамон.
   - Да что концепцию, он лично мне кайф обламывает! - возмущенно вопит Марк. Оба напирают на меня, дымя в лицо сигарами, и похожи то ли на адских сыщиков, то ли на хипповых рэкетиров.
  Примерно в это же время со стороны пустыря раздается победный, одобрительный рев, который, признаюсь, меня несказанно пугает, ибо я уже представляю, как к нам несется, сшибая по дороге кипарисы, толпа подвыпивших мужиков.
   - Так мы идем купаться или нет? - с нажимом спрашиваю я.
   - Идем! - гаркает Марк и тут же делает два бодрых шага в сторону.
   - А вещи?! - орем мы ему, пока наш бесстрашный друг не умчался купаться без нас.
   - За мной! - командует Капитан, силуэт которого уже начинает тускнеть между деревьями. Мы, матерясь сквозь зубы, бежим вдогонку, находим Марка, уверенно марширующего по основной тропинке к поселку, и радуемся, что частицу благоразумия наш друг все же сохранил.
   - Так как мы решили? - догоняя Марка, спрашиваю я.
   - Мы. Идем. Купаться, - с расстановкой рапортует тот. - Но сначала мы сбросим вещи. А то мы на спуске в море свалимся на хрен.
   - Ужин?
   - Черт! Рося чистит картошку!
   - Вообще-то я тоже иду купаться, - недовольно отвечает росин голос где-то позади.
   - Тогда идем купаться, а потом - ужин, - делает вывод Марк. Мы раз пять (или около того) сворачиваем, шагаем то по абсолютно темным, то по относительно хорошо освещенным линиям. Из темноты несколько раз мерцают пара кошачьих или еще чьих-то глаз, из оврагов на нас кто-то пофыркивает, а на одной линии нас встречает какая-то настороженная собака, и Марк начинает лопотать её что-то умилительно - собака в ужасе удирает. Несколько увлеченный блужданиям по этому ночному лабиринту из поросших кустами и вьюном заборов и нависающих домиков всех мастей, я пролетаю пункт остановки и спохватываюсь, когда меня окликают сзади.
   - Ну пока, Колян! - машет мне рукой Марк, исчезая за калиткой в метрах тридцати от меня. Туда же, аналогично Марку, помахивая мне рукой, просачиваются Парамон и Рося. Чертыхаясь, я мчусь обратно.
  В доме мало что изменилось с моего прошлого визита. Обстановка та же, пожалуй, только в комнате появился новый раскладной диван.
   - Где мы можем расположиться? - спрашивает у Марка Парамон, с интересом изучающий интерьер своего нового временного местообитания.
   - На чердаке, - Марк показывает на крутую, уходящую вверх stairway to heaven, - мы как раз с Росей съезжаем оттуда...
   - Съезжаете с чердака? - Парамон заинтригованно улыбается.
   - Не-не, там нормальный чердак, - успокаивает Марк, - он как второй этаж, там есть кровать, точнее их две, но они как одна... И вообще Колян знает.
   - Две как одна, - гыкает Парамон.
   - А мы с Росей можем наконец переселиться в комнату, - радуется Марк. - Ни разу еще не спал на этом диване.
  Когда я выхожу на террасу в плавках с полотенцем на перевес, Марк уже приплясывает с бутылкой портвейна у стола.
   - Ты переоделся? - спрашиваю я у него.
   - Не, так пойду, - отвечает Марк после мощного глотка из бутылки, - где остальные? Где Парамон? Рося? Рося!
   - Рося залипает в айфоне на диване, а Парамон, по всей видимости, изучает апартаменты второго этажа, - объясняю я.
   - Какого хера! - суетится Марк, - я тогда прямо сейчас накидаюсь! Рося! Парамон! Вылезайте! Какого хера!
  Из комнаты вылезает Рося, судя по всему, даже и не думавшая переодеваться.
   - Ты переоделась? - удивленно спрашивает Марк.
   - Я не буду купаться, - мотает головой Рося.
   - То есть, ты не идешь?
   - Нет, я иду, на берегу посижу.
  Наверху скрипят половицы и по лестнице вальяжно спускается Парамон.
   - Ты переоделся? - в голос спрашиваем мы его.
  Парамон лукаво оглядывает нас и не торопится с ответом.
   - Конечно, - выдает он наконец.
  Мы берем с собой новую бутылку и выдвигаемся. Снова лабиринты, которые я черт знает по какой причине не узнаю, и вот наконец кипарисовая роща - её я помню. Снова лабиринты и вот перед нашим взором раскрывается необъятная мерцающая гладь. Мы шагаем по пустырю. Звезды заполняют собой все, даже песок под ногами, кажется, отражает всю бездонность этого краплёного полотна над нашими головами. Где-то на горизонте в еле уловимом звездопаде небо сливается с непостижимой, едва колышущейся равниной. На пустыре - с десяток автомобилей, чуть меньше палаток, но все они выглядит довольно одиноко, покинуто, хотя все еще кое-где слышны ритмы танцевальной музыки, которая, впрочем, с каждым мигом становится глуше, словно не в силах пробиться сквозь этот огромный полог тишины и пустоты, сосредоточенности и погруженности. И в моменты, когда тишина уже почти заглядывает в палатки, оттуда доносится смех, восторженные матюги или реплики, выражающие и возбуждение, и радость, и тревогу одновременно. Звучат они грубо, искусственно, даже кощунственно, нарушают покой пустыря, разрывая ночной покров, напрасно будоража воздух, но это не продолжается долго, ибо тишина, будто вода, снова заполняет лакуны пустоты между порывами человеческих эмоций. Мы приближаемся к краю пустыря. Дальше - обрыв. Внизу - скалы и море. Морская гладь - черная, цвета нефти, плотная и густая в переливающемся лунном свечении - терпеливо, но с напором раз за разом обрушивается на прибрежные скалы, разбиваясь в белую, воздушную и тут же исчезающую пену. Неспокойное у берегов, оно меланхолично и послушно внимает лунному дирижеру своими неохваченными глазом просторами.
   - Нам что, вниз? - хрипит Парамон - ведь дальше дороги не наблюдается.
   - Да! - радостно кивает Марк, и слева тут же обнаруживается петляющая тропинка вниз.
   - Ни х.. себе! - бормочет за мной обалдевающий Парамон, когда мы начинаем спуск. Тропинка становится уже, шум волн - ближе. Вскоре появляется знакомая мне лестница вниз - stairway to hell или stairway to nowhere. Она мне знакома, но этой ночью мы знакомимся с ней второй раз, ибо никогда я не видел её такой, как сейчас. С каменного карниза, к которому она приделана, кажется, что она обрывается прямо в море, чужое, незнакомое, возбужденное встречей с покорно идущими к нему человечишками. И вот я зависаю, держась руками за последнюю перекладину, но не могу нащупать опоры, гляжу вниз, а там черное, клокочущее море, словно открывающее пасть, чтобы поглотить свою жертву. В этот момент Парамон, спускающийся вслед за мной с фразой: "Чего ты там застрял? Лезь, мне и так стремно" смачно наступает мне на руку, и от неожиданности я сразу её выдергиваю, повисаю на одной руке, но ступенька предательски выскальзывает из-под неё - не успев сделать даже судорожного вздоха, я лечу вниз в черную, жидкую бездну. Внутренности мгновенно завязываются в узел. Чё-ё-о-о-о-о-о-р-д-ы-ы! Нет, конечно, никуда я не упал. Как только я спустился чуть-чуть вниз, то сразу обнаружился следующий карниз, на который я тут же и спрыгнул, и направился налево следом за скачущим по утесам Марком и Росей. Парамон естественно на руку мне не наступал. Он вообще спускался очень долго, предварительно убедившись, что я не низвергнулся в никуда. Через пару минут мы достигаем конечной точки нашего путешествия, небольшой окруженной с трех сторон высокими скалами бухточкой, у которой можно спуститься к воде. Марк и Парамон изучают береговую линию, Рося сидит на камне и наблюдает за ними, а я стою у небольшой каменной платформы, с которой три года назад впервые нырнул рыбкой. Плавных спусков в воду здесь нет, нужно прыгать прямо с головой. Море выглядит угрожающе - здесь почти холодно, дует ветер, волны с плеском бьют о скалы, окатывая водой чуть ли не до пояса. Скалы возвышаются мрачными башнями. Первым - после нескольких приличных глотков вина - в воду решается нырнуть Марк, и спустя несколько секунд его победный вопль оглашает бухту. Прежде чем Парамон залез в воду, Марк уже успел три раза нырнуть с различных трамплинов. Я стою на берегу и не решаюсь прыгнуть. В моих руках оставленная Парамоном на берегу бутылка. Я пускаю в себя изрядную порцию терпкого, но сладковатого вина, но понимаю, что вовсе не хочу прыгать в воду. Это выглядит глупо, ужасно глупо: спуститься сюда, чтобы сказать парням, что я не хочу купаться.
   - Какого хрена ты там стоишь? - орет мне Марк, забираясь на скалистый выступ. - Прыгай!
  Из воды, как морской котик, с маслянистыми глазками и удовлетворенной улыбкой выглядывает Парамон. Трус проклятый. Это мысленный посыл самому себе. Передаю бутылку Росе, кладу на камень полотенце. Делаю глубокий вдох, чувствую сокращение мышц, отрываюсь от земли... Вууух!
  ***
  Возвращаемся домой из Города. В автобусе Марк знакомится с очередной парочкой - оба с рюкзаками и еще никуда не успели прибиться. Марк активно любезничает с ними и отрабатывает имидж "позитивного парня" - широко улыбается, нахваливает фенечки на руке девушки, рассказывает про себя все, что нужно и не нужно знать. Я и Парамон в разговоре не участвуем. Андрей время от времени прислушивается и, когда Марк обращается к нему или упоминает его имя, рассеянно улыбается или одобрительно кивает, сопровождая кивок для усиления эффекта фразой: "Да-да-да-да". Рося увлечена сравниванием своих фенечек с теми, что на руке спутницы светловолосого бородача, с которым Марк ведет задушевную беседу, и внимание девушек так захвачено этим, что, когда бородач обращается к своей подруге, та реагирует аналогично Андрею. Когда выясняется, что пара пока не определилась с тем, где остановиться, но скорее всего двинет в сторону Маяка, Марк приходит в крайнее возбуждение и вопит на весь автобус: "Да ладно?! Мы едем туда же!". Ну и конечно я знаю причину маркова восторга - все люди, с которыми тот успел перезнакомится только в общественном транспорте (и чьи мобильные номера на треть увеличили телефонную книгу Марка), обязательно направлялись на Маяк. Никто не мог сказать ничего конкретного, что это за мистическое место такое, куда, как светлячки на пламя, слетаются молодые люди с разных уголков трех стран, словно рассказывать об этом было табу, но все захлебывались восторгом от предвкушения встречи с этим местом, представляя его не иначе, как парадизом, кусочком Эдема, всплывшим из морской пучины на южной оконечности Острова для вечного праздника молодости и Свободы. Марк и Рося грезили о Маяке с самого приезда, но на наши вопросы не могли ответить ничего путного. Но очевидно, что всех, кто в своих странствиях стремился достичь Маяк, как магнитом тянуло друг к другу. Марк безошибочно, словно интуитивно распознавал в толпе людей Маяка, и будто зашифрованное послание, некий код, было в это фразе, которой люди Маяка многозначительно говорили друг другу на прощание: "Встретимся на Маяке!". И вот, как раз в той части разговора, за которой должен последовать обмен номерами телефонов, загадочное подмигивание и символическое "Встретимся на Маяке!", мы слышим радостное марковское:
   - Да оставайтесь у меня! Мы здесь неподалеку живем...
  Мы с Парамоном мрачно переглядываемся. Дело в том, что час, которого мы так долго ждали, настал - мы сегодня вечером едем на Маяк. Кульминация наступила. Может, поэтому нашему другу на радостях начинает рвать башню. Дело не в том, что был нарушен ритуал контакта с людьми Маяка. С людьми Маяка можно встречаться где бы то ни было, но они существуют в вашей жизни лишь для того, чтобы найти Маяк. Не важно, кто они в реальности, они люди-символы, они часть и напоминание о чем-то большом, общем и прекрасном. Именно поэтому до Маяка с ними не должно быть никаких других контактов, кроме предусмотренных ритуалом. Между вами и ними не может быть никакого доверия, ничего общего, кроме единой цели вашего путешествия. И уж, тем более, не может идти речи о том, чтобы пускать их за порог вашего дома. Это все равно, что пустить в дом очень милого, но незнакомого полтергейста. Никогда не знаешь, что у этих полтергейстов на уме. Сначала они считают, что вы оказали им услугу, затем - что пустить их в дом была ваша обязанность, а затем делают вашу жизнь совершенно невыносимой. Сюда же добавляются размышления бытового характера. Если вы живете в доме одни, то полтергейсту гарантировано найдется угол. Но если в вашем доме одна жилая комната, чердак и пять человек внутри, то куда вы, бл***, положите еще двоих? На кухне? В прихожей? И я уже представляю сцену, как Марк, доверительно положив нам с Парамоном руки на плечи, говорит: "Ну, парни, видите ли, какая хреновина, у нас новые гости, к тому же, это пара... и я думаю, разместить их на чердаке - чтобы не смущать, ну вы понимаете - а вам переместиться... м-м... скажем на террасу... там есть раскладушка, Колян ведь пробовал на ней спать и если бы не дождь... Ну или вы можете лечь в прихожей... В конце концов, у нас еще ведь полно места!" Ребята, правда, производят хорошее впечатление, но они люди Маяка, поэтому - может, они откажутся? Нет, они не откажутся. Справедливости ради стоит отметить, что по началу они колеблются, как и многие парочки, советуются друг с другом, но они так еще нигде и не остановились, а предложение слишком заманчиво, этот парень очень улыбчив и радушен, да и остальные ребята выглядят симпатично, и... Почему нет, собственно? И они едут с нами. Едут к нам. Наша остановка. В автобусе мы решаем, что нужно затариться бухлишком - как же без него? Но удача сегодня не улыбается мне - вместо вина Марк и Ко закупается пивом ("Да, да, пивчанский!"), и мне ничего не остается, как присоединиться к общему потоку. Когда мы приходим в нашу обитель, гости скромно ютятся на террасе, а я морально готовлюсь к ночлегу под открытым небом. Удивительно, но как только приходит смирение, тем больше для меня приобретает привлекательность идея сна на свежем воздухе. Ведь по приезду я так и планировал сделать. Дождь в первую ночь спутал мне карты, но теперь сама жизнь распоряжается, чтобы все вернулось на круги своя.
   - Ого, у вас есть душ! - раздается удивленно-восторженный голос девушки.
   - Пользуйтесь на здоровье! - млеет Марк - ему чрезвычайно импонирует роль гостеприимного хозяина. Пока гости по очереди балдеют в душе, мы готовим ужин. По дороге мы прикупили продуктов, да и гости наши оказались достаточно щедры, чтобы внести весомый вклад в общий котел, и поэтому нам сегодня есть чем побаловать свои желудки. В предвкушении ужина у всех заметно улучшается настроение. На десерт - у нас арбуз, купленный по дороге домой Марком на радостях. Во время ужина все сглаживается, уходит напряженность, освобождая место радостной умиротворенности и, пожалуй, легкой истоме, ожиданию грядущего праздника. Тем не менее, про Маяк мы вспоминаем только, когда начинает темнеть. Из состояния сытой расслабленности мы мгновенно приходим в легкое возбуждение и еще ощущению неизбежности всего происходящего. Мы не планировали засиживаться допоздна, ибо понятно, что искать Пляж на Маяке в потемках - занятие опасное, сопряженное с риском, не очень понятно каким, но вселяющим в нас определенную тревогу. Но Маяку видимо было угодно иное. Собираемся в наползающих сумерках. Вопреки моей уверенности, что в нашем доме прибыло, гости забирают с собой рюкзаки. Здесь я начинаю понимать, как сильно заблуждался относительно намерений пары - вряд ли они бы решились остановиться на постой в нашей дружной, но тесной коммуне. Но поскольку они так же, как и мы собирались на Маяк, то прекрасно понимали, что сделать прыжок в неизвестность предпочтительно в компании. Мы собираемся долго, занудно, словно оттягивая время похода к точке невозврата - кто-то постоянно забывает упаковать необходимое в рюкзак, приходится все доставать, укладывать заново. Мы едва не забываем гитару.
   - Ого, у вас есть гитара! - радуется бородач - он тоже гитарист. Итого теперь в нашей компании три гитариста - помирать не страшно. Решаем взять с собой непочатый арбуз, который доверяем Андрею. Мы двигаемся на автобусную остановку в потемках. Покупать вино уже поздно - все закрыто, на остановке - много народу, что довольно необычно, поскольку в направлении Маяка в это время суток не должно быть столь оживленного трафика. Но видимо сегодня такой вечер. Особенный. Приезжает автобус - битком. Надежда на то, что хотя бы треть пассажиров автобуса выйдет на остановке, как это обычно и происходит, рушится - из автобуса выдавливаются три человека. Очевидно, что в этот автобус мы все не влезем. Это мы понимаем, когда на подножку, плотно дыша в затылки друг другу, вслед за толпой с остановки протискиваются Парамон и Андрей и не могут сдвинуться дальше.
   - Езжайте, мы вас догоним! - орет Марк, делая отмашку. Автобус медленно, неохотно, отъезжает.
   - А вот теперь давайте подумаем, как мы доберемся до Маяка, если это был последний автобус, - почесывая затылок, задумчиво предлагает Марк.
   - А пешком далеко? - спрашивает бородач.
   - Далековато, - качает головой Марк.
   - Попутка? - предлагает спутница бородача.
   - Да, как вариант, - соглашается Марк.
   - Мы так, кстати, и планировали добираться до Маяка, - смеется бородач, - мы не знали, что туда ходит автобус.
   - Тогда однозначно на попутке, - горячо соглашается Марк. - Думаю, мы с Росей справимся. У нас богатый опыт. Мы до Острова так и добирались. Я вам такое могу порассказать...
  Последние фразы Марк бросает уже на бегу, мчась к дороге и поднимая в воздух большой палец.
   - Рося! - вопит он с обочины, куда уже успел убежать шагов на пятьдесят. Росия, не успевающая за Мастером Спонтанных Решений, сует мне свою сумку и пакет и мчится к Марку.
   - Он точно знает, что делает? - осторожно спрашивает меня бородач, кивая в сторону Марка и Роси. Я пожимаю плечами - я вообще ничего не понимаю. На трассе - ни огонька. Попуток в ту сторону нет. И, тем не менее, минут через пять в сторону Маяка проезжает авто и проносится мимо сигнализирующих Марка и Роси, стоящим друг от друга на расстоянии двадцати-тридцати метров. Третья по счету машина останавливается, и Марк скачет к открывшемуся окошку. К Марку уже летит Рося. Оба что-то лихорадочно объясняют находящимся в салоне - Марк жестикулирует руками, Рося качает головой во все стороны сразу. Наконец раздосадованный Марк вылезает из окна, автомобиль отъезжает. В этот момент у остановки притормаживает легковушка и голос пожилого мужчины спрашивает нас:
   - Подвезти, ребят?!
  Мы открываем рты, чтобы ответить, а Марк и Рося уже несутся к нам:
   - Да! Да!
  Со стороны трассы неожиданно сигналят. Отъехавшая машина, с хозяевами которой не договорился Марк, стоит в тридцати метрах от того места, где она тормознула в первый раз, а её хозяин высовывается из салона и машет рукой Марку. Видимо, внутри отъехавшего авто произошла краткая дискуссия и водитель, сначала отказавшись прихватить с собой попутчиков, передумал. Произошедший в голове Марка диссонанс приводит к тому, что одна его нога по-прежнему мчится в сторону остановки, а другая - разворачивается в обратную. В итоге Марк замирает, растопырив руки и ноги в разные стороны, и с пару секунд лихорадочно вертит головой. Рося успевшая приблизиться к остановке, разворачивается и мчится обратно, но Марк уже успел прийти к решению.
   - Рось! - яростно тычет он пальцем в сторону остановки. - К той машине!
  Марк устремляется к первому авто. Рося по инерции мчится к Марку, тот оборачивается и орет что-то грозное, Росю словно током пронзает, она разворачивается на 360 градусов, затем еще на 180 и, смешно взмахивая, руками бежит к машине. Мы уже стоим у автомобиля дачника (судя по обильному помидорному запаху изнутри) и пытаемся ему объяснить, куда нам нужно, когда к окну подлетает Рося, засыпая весь салон своими рыжими волосами.
   - Ух, сколько вас! - смеется пенсионер за рулем, хотя в его смехе я улавливаю некоторую неуверенность, граничащую с сожалением.
   - Сюда! - кричит Рося в темноту, и в глазах пенсионера появляется испуг.
   - Рось! - отвечает ей темнота голосом далекого Марка. - Езжайте! Я с ребятами поеду!
   - Ну что, едем? - с беспокойством спрашивает пенсионер. Он, кажется, уже не рад, что остановился. Рося напряженно вглядывается в темноту, надеясь услышать что-нибудь еще. До нас доносится звук закрывающейся двери, вспыхивают красные огоньки задних фар, и машина уносится.
   - Залезаем! - командует Рося.
   - Осторожно, ребятки, там помидоры, - предупреждает пенсионер. Рося садится на переднее сидение, а мы аккуратно влезаем на заднее и закладываемся рюкзаками.
   - Положи к себе, - просит пенсионер Росю, ставя ей на колени ящик с помидорами, - а то подавятся...
  Автомобиль газует. Мы едем почти по пустынной дороге - лишь изредка по встречной полосе вспышкой проносятся автомобили. Кустарники справа редеют, и появляется темная широкая полоса - море.
   - Вон Марк едет, - говорит Рося. Выглядываю из-за рюкзака - впереди тускло мерцают два красных огонька. Через пятнадцать минут впереди намечается некоторое оживление - появляется огни, и вскоре водитель высаживается нас у светящегося магазина, у которого - сомнения быть не может - толпятся люди Маяка. Мы выгружаемся и сразу обнаруживаем Марка, Андрея и Парамона. Все трое потягивают пивко.
   - Чего вы так долго? - возбужденно спрашивает Марк. Его электрический восторг передается и нам - меня ощутимо начинает бить дрожь.
   - Помидоры боялись помять, - морщится Рося, потирая коленки.
   - Чего? Помидоры? - ухмыляется Парамон. Мы некоторое время стоим вокруг наших рюкзаков, озираемся, изучаем обстановку. Затем идем к магазину.
   - Что-то поесть надо купить, - говорит Марк.
   - Да, неплохо бы, - соглашается Андрей.
   - Вы ж только что жрали, - неодобрительно бросает Парамон.
   - Да и винца бы прикупить, - продолжает Марк, словно и не слыша Парамона.
   - Другое дело, - одобрительно бурчит Парамон. У магазина полно подвыпивших людей Маяка: одни голосят у магазина, позвякивая пивными бутылками, другие - голосят в немаленькой очереди за спиртным, третьи - одиноко и забито сидят в сторонке и чего-то ждут. Бородач и его спутница вызываются постоять в очереди, а Рося и Марк идут за едой. Ни с тем, ни с другим не складывается. Андрей передумывает трапезничать, я и Парамон изначально не собирались, и в итоге Рося покупает две самсы - себе и Марку - которые тут же, у магазина, съедаются. Очередь за алкоголем продвигается едва-едва, выбор - не богат. В конечном счете мы решаем обойтись двумя бутылками красного, беря в расчет купленное до отъезда пиво. Наши новые друзья поступают аналогичным образом. Мы отходим от магазина без малейшего представления, в каком направлении двигаться дальше. Перед нашими взорами во всем своем великолепии открывается рябящее лунными искрами громада моря, такого всеохватывающее, притягательного, близкого, хотя последний эпитет не совсем точен, ибо мы по-прежнему глядим на него с высоких берегов, и его воды кажутся страшно не досягаемы. Недалеко от края сидят группы людей и завороженно наблюдают за непостижимым путешествием луны по морским волнам. Глубина ночного неба с выпуклыми алмазами звезд рождает ощущение невесомости - словно ноги отрываются от земли, а южные ветра плавно подхватывают тебя и, баюкая, уносят вверх. Внезапно некий импульс извне заставляет меня повернуть голову и увидеть Маяк. Молчаливо-белая махина, темными провалами окон обращенная в сторону моря, кажется абсолютно равнодушной к суете вокруг неё, но я чувствую, что импульс был не случаен, что получил некое послание и нечто должно произойти.
   - Колян, давай сыграем, - предлагает Марк, когда садимся недалеко от группы людей на краю. Я расчехляю гитару, Марк достает дарбуку. К нам начинают потихоньку подтягиваться люди. Марк и остальные смотрят на меня в ожидании. Я должен начать песню. Какую? В такие минуты мне приходится играть то, что не соответствует моему настроению, что-нибудь популярное, массовое, не всегда ритмичное, но обязательно веселое, то, что, по мнению аудитории, создаст атмосферу праздника. Я лихорадочно перебираю в голове варианты песен, но не могу вспомнить ничего подходящего.
   - Песню, Колян, песню, - требует Марк. И, загнанный в угол, я не нахожу ничего лучше, чем начать играть "Видели ночь". Это совершенно не то, что я хочу, но зато все вокруг заметно оживляются. Марк бодро выстукивает на дарбуке, и люди вокруг нас, которых становится больше, начинают приплясывать. Когда мы заканчиваем, люди в восторге.
   - Вот, значит, где мы с вами встретились, - к нам подсаживается парень с гитарой и девушкой. Мы узнаем ту пару, с которой Марк познакомился в день нашего с Парамоном приезда в Город.
   - О! Вы тоже только что приехали?! - широко улыбается Марк, пожимая руку гитаристу.
   - Ага, - отвечает парень, - приехать-то мы приехали, а вот куда дальше - пока не сообразили.
   - Да мы тоже не в курсе, - пожимает плечами Марк. - Надо же - мы так и не созвонились, но все равно приехали синхронно...
   - Да у меня телефон сдох, - улыбается гитарист, - вот как сразу из автобуса вышли, так и вырубился. До сих пор включить не могу. Знаешь, первое, о чем я подумал, - как же мы теперь доберемся до Маяка? Ведь все контакты были там. Но ничего, как видишь, мы здесь. Автостоп - вообще волшебная штука. Представляешь, первая машина, которая остановилась, как раз ехала на Маяк. Мы с большим комфортом добрались...
   - Да и у меня ваш номер затерялся, - улыбается Марк. - За последние две недели мы познакомились с таким большим количеством людей, что я не могу расшифровать, где чей номер. Вот, например, сегодня с ребятами познакомились, как и с вами, в автобусе. А сюда добирались тоже на попутках.
   - Это судьба, - уверенно отвечает парень, - мы должны были пересечься именно здесь, и изменить что-либо было не в наших силах.
   - Определенно судьба! - горячо соглашается Марк, постукивая пальцами по дарбуке.
   - Сыграйте уж что-нибудь, - задорно требует не вытерпевшая девушка, стоящая рядом. Я растерянно гляжу на гитару, но на выручку мне приходит наш знакомец. Его девушка кивает ему на гитару, он томно вздыхает, проводит пальцами по струнам и мурлычит что-то себе под нос. Подогрев градус нетерпения окружающих почти до истерики, он наконец, словно стряхивая с себя сон, бодро поднимает голову и резко ударяет по струнам.
   - Сыграю "Wiсked Game", - лениво объявляет гитарист. - Ну просто потому что из всех современных исполнителей могу слушать только Айзека, и эта, пожалуй, единственная песня не моего авторства, которую я иногда исполняю...
  И словно этого было мало, он подслащает сказанное:
   - В принципе играю только свои песни...
  Из состояния тупикового смущения от чрезвычайного бахвальства непризнанного музыканта всех выводит Андрей, который успокоительно заключает:
   - Крис Айзек - это круто.
  Ему вторит Марк ("да-да-да!"), и гитарист удовлетворенно начинает бренчать. Он поет с какой-то торжественной и порой не гармоничной хрипотцой, а в припеве - с волчьим надрывом. Марк пытается подыгрывать, но никак не может попасть, потому что музыкант постоянно играет то в разном размере, то в разном темпе, пытаясь по видимости изобрести на ходу новую аранжировку, которая придала бы его исполнению дополнительную сочность (хотя куда уж больше - сок сочится и забрызгивает все в радиусе десяти метров) или же намеренно путая Марка, на которого он неодобрительно косится, а в момент проигрыша просит того не играть.
   - На акустике я играю в своем ритме - подыгрывать бессмысленно, - высокопарно заявляет он. Вокруг нас образуется полукруг пританцовывающих девушек, что ободряет нашего знакомого, и он выдает на припеве еще несколько пронзительных воплей. По окончанию песни музыканту рукоплещут, заинтригованно заглядывают в лицо, и тот, окрыленный успехом, сразу же объявляет, что сыграет свою песню. Марк нервно постукивает по краю дарбуки, понимая, что и в следующей песни ему не предвидится роли. В песне, по стилистике мне напоминающей творчество Nickelback, количество столь же хитрых, сколь и лишних проигрышей в купе с надрывными фальцетами и имитацией хрипотцы голоса, которая была не свойственна музыканту, заметно увеличивается. Местами это звучит абсолютно негармонично и больше напоминает звук трения наждачной бумаги о ржавую трубу, и мне начинает казаться, что еще чуть-чуть и парень выплюнет изо рта свои разорванные голосовые связки. Видимо, подобное впечатление складывается не только у меня, потому что народ вокруг нас потихоньку начинает рассасываться. К концу песни рядом остается только несколько самых стойких слушателей, включая нас.
   - Обычно на репетиции мы с группой распеваемся не менее получаса, - по-прежнему сохраняя важное лицо, оправдывается гитарист, - поэтому сейчас немного не торт.
  Судя по возне в стороне, Марк и Рося уже навострили лыжи.
   - Пойдемте, - зовет нас Марк, - здесь ребята как раз спускаются вниз.
   - А мы пока здесь потупим, - отзывается гитарист, - здесь здорово, и я пока не чувствую желания спускаться.
   - Ну тогда встретимся внизу, - машет рукой Марк.
   - По-любому, - улыбается гитарист, и мы расстаемся навсегда.
  Мы двигаемся вдоль обрыва. По ту сторону дороги, словно из ниоткуда, вырисовываются домики, хотя я сразу же осознаю, что они там и были, когда мы приехали, и что вся противоположенная сторона дороги заросла этими домиками, но плотью и кровью они для меня начинают наливаться только сейчас. Никаких тропок вниз я не вижу - только скалистые выступы, по которым можно спускаться только в случае неожиданного помутнения сознания. Впереди идут наши проводники, за ними - Марк, Рося, Андрей с арбузом подмышкой, следом я, бородач со своей спутницей, и замыкающий цепь - Парамон. За нами тянутся люди, которые тоже хотят спуститься вниз. В какой-то момент мы начинаем спускаться, и я не успеваю отметить, где это произошло, но под ногами неширокая каменистая тропка, петлями уходящая вниз под резким уклоном. Расстояние между мной и впереди спускающимися Андреем и Росей постоянно меняется - мне кажется, что между нами не более трех шагов, а в следующий миг уже все тридцать. Внизу переливающийся огнями прилесок - почти что толкиеновский Лориэн - там расположен лагерь. Спуски местами очень резкие, приходится хвататься за камни, а вниз лучше не глядеть. Кое-где в тропе зияют дыры, и рядом, в скале вбиты несколько металлических колец, с вдетыми в них обрывками каната, за который можно держаться, преодолевая опасный участок пути. Ситуация осложняется тем, что снизу поднимаются группы людей - поднимаются уверенно, весело отдуваясь и бравируя, словно совершают прогулку по бульвару. Наш же спуск сопровождается испуганными междометиями и напряженно-нечленораздельными звуками. Мокрыми ладонями я хватаюсь за камни, пропуская людей наверх, а влажными от пота сандалиями пытаюсь нащупать более устойчивую точку опоры. Сзади, издавая утробные звуки, спускается Парамон - у него за спиной набитый бухлом походный рюкзак, верх которого возвышается над головой и опасно кренится в сторону пропасти. Наконец мы достаточно близко спускаемся к прилеску, чтобы понять - опасный участок пути преодолён. Здесь развилка - наши проводники расходятся. Марк ведет нас направо и, сделав несколько шагов, соскальзывает на копчике пару метров вниз - спуск по-прежнему резковат. Это сбивает с толку идущего прямо за ним Андрея, который от неожиданности тоже приседает на копчик и роняет арбуз. Тот, весело почавкивая, упрыгивает в темноту. "Земля ему пухом!" - бормочет Андрей, и мы продолжаем путешествие. Мы идем вниз, хватаясь за кустарники, и вскоре нас окружает разросшиеся кусты и карликовые горные деревья. Пробираемся по тропинке на отблески огня и на звуки голосов и музыки. Из-за листьев деревьев, будто из-за театрального занавеса, возникает освещенная веселым пламенем костров поляна, представляющая собой пересечения нескольких тропинок. "Перекресток семи дорог, вот и я!". По тропинкам, вытекающим из-под деревьев, двигаются местные жители - лесные эльфы и сатиры, а мы, пришельцы из другого мира, смотрим на эти сказочные палатки, словно выросшие из земли, и изумление наше выражено в идеально круглом "о", форму которого приобретают наши рты. Мы углубляемся в заросли и во мраке деревьев чувствуем на себе немигающие взоры диковинных бородатых людей в экзотических одеяниях, стоящих или сидящих у своих палаток. Кое-где, в камнях, видны цветки огня, вокруг которых щебечут девы с расписанной фантастическими узорами кожей и шевелящимися густыми локонами. По воздуху носятся тонкие вибрации струнных, тяжелые обволакивающие басы перкуссии и совершенно неопределимые звуки неизвестных инструментов. Внезапно перед нами возникает поляна, из центра которой на нас смотрит Шива. Взгляд его строг, но не гневен. Смотрит он испытующе. Мы замираем. Шива делает короткое движение рукой, приглашая нас войти. Мы колеблемся, но затем принимаем приглашение. Шива по-прежнему смотрит на нас с застывшей в воздухе ткани, и когда мы аккуратно обходим её, то обнаруживаем себя в центре квадрата, образованного висящими над землей тканями на тему индийской мифологии. Мы не знаем, что делать дальше, куда идти. Наконец, выйдя из оцепенения, мы выходит из квадрата и двигаемся по тропинке, но она начинает резко забирать вверх и становится почти непроходимой. Это не тот путь. Мы возвращаемся в квадрат.
   - Может быть, остановимся здесь? - неуверенно предлагает спутница бородача. Но нам всем неуютно, словно мы пытаемся заночевать у подножия языческого жертвенника.
   - Давайте спустимся к морю, - бормочет Марк и устремляется туда, откуда мы пришли. Одна из тропинок ведет к краю и вниз. Тропинка темна, спуск резкий.
   - Черт, Марк, я туда не полезу, - хнычет Рося. Спуск вниз начинают Марк и Андрей. Я пытаюсь следовать за ними, но вижу, как они поднимаются, цепляясь за кустарники и камни.
   - Слишком стремный спуск, - качает головой Марк, - с рюкзаками не спустимся.
  Мы снова возвращаемся к Шиве. Идти больше некуда. Все возможные места остановки заняты. Нам не по себе, но вариантов нет - мы бросаем вещи внутри квадрата. Собираем хворост для костра. Я чувствую постороннее присутствие, но темнота такая, что глаз выколи. Мимо нас проносятся какие-то тени, но странность заключается в том, что я не чувствую страха. Один из темных силуэтов я принимаю за Парамона, но когда понимаю, что это и не Парамон, и никто другой из нашей группы, то, на удивление, не пугаюсь, а воспринимаю это как естественный ход вещей, пусть и не вполне доступный моему пониманию. Меня охватывает навязчивое ощущение нереальности всего происходящего с нами с того момента, когда мы высадились на Маяке. Ощущение не покидает меня и когда мы разжигаем огонь. При свете костра в стороне материализуется высокий бородач со всклоченными черными кудрями и в темно-фиолетовом лунги, обернутом вокруг талии. Его взгляд совершенно потусторонний, но я чувствую, что он не несет в себе угрозы, скорее он выражает что-то отдаленно напоминающее любопытство. Чтобы избавиться от чувства не-в-своей-тарелкости, мы выуживаем из рюкзаков пиво и беспокойно присасываемся к горлышку. Марк расчехляет дарбуку и нетерпеливо начинаете постукивать. "...И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет!" - почти складывается в утесовскую максиму маркова дробь, будто пытаясь приободрить нас и стряхнуть гипнотическое наваждение. Гитара - у Андрея. Я передал её ему на спуске и теперь завороженно наблюдаю, как рука Андрея скользит по грифу, берет аккорды, а другая - извлекает звуки. Андрей начинает играть. О, Андрей играет замечательно - наше пространство заполняется мягким пульсирующим ритмом на слабую долю. Не без зависти отмечаю, что не смог бы сейчас изобразить ничего даже близко схожего, а ведь именно ритм Андрея идеально гармонизирует текущий момент спада общего напряжения на грани расслабленности и беспокойства. И конечно, сильная доля бы сейчас все испортила. Мы оживаем. Тревога потихоньку начинает уходить. По телу разливается щекочущее тепло.
   - Песню! Песню, Андрей! - требует Марк, и Андрей послушно переходит в атаку. Акцент резко смещается на сильную долю, и на нас обрушивается мощный роковый драйв. В композиционном плане песня примитивна - всего три аккорда, но сколько энергетики! И хотя Андрей не обладает сильный вокалом, его хриплые выкрики в припеве прекрасно дополняет ритм-секцию, и мы, не сговариваясь, начинаем раскачиваться взад-вперед и хлопать себя по ляжкам. Мы выпадаем из времени, и когда приходим в себя, совершенно не представляем, сколько раз Андрей, наш гамельнский крысолов, провел нас по кругам своих ритмических экзерсисов и шаманских заклинаний. Третья композиция Андрея по мощности воздействия заметно уступает первым двум, и, хотя она является приятным дополнением, Андрей чувствует, что пора передавать эстафету. И когда гитара оказывается у светловолосого бородача, сидевшего со своей девушкой ближе к Андрею, нежели я, то чуть не вою от разочарования. Которое, впрочем, быстро сменяется горечью, ибо бородач прекрасно владеет инструментом и в купе с приятным тенором демонстрирует незаурядные музыкальные способности, и когда исполняемая им лирическая песня, сопровождаемая легкими мелодичными переборами, снова погружает в нас в сосредоточенное упоение ночью, я понимаю, что после двух прекрасных исполнений мне нечего предложить окружающим. С горя я лезу в лежащий у меня в ногах пакет, где, как я знаю, лежит бутылка вина, и с удивлением обнаруживаю тоненькое бренчание справа от меня. Источником звука оказывается лиловая укулеле, на которой крайне увлеченно лабает давешний бородач в темно-фиолетовом лунги, сидящий рядом со мной в позе лотоса. Когда он присоединился к нашему кругу, сказать невозможно, но меня не покидает ощущение, что это тоненькое трень-трень-трень сопровождало и игру Андрея, и несмотря на почти полное несовпадение с ритмом и нестройность звучания, по необъяснимой причине создавало чувство гармонии. Песня заканчивается на мажорной ноте, и все возбужденно улыбаясь начинают шевелиться в поисках запасов живой воды. Проталкивая пробку внутрь бутылки частично сгоревшим прутом, я успеваю заметить, как разрумянившийся Марк делает знаки Росие, а та, понимающе кивая, выуживает наш рабочий ботл. Светловолосый бородач, тем временем, спешно вскрывает бутылку, делает судорожный глоток и, подгоняемый вдохновением, пускается в новый лирический опус. Рося колдует над ботлом, который вскоре пускается в свое первое путешествие по кругу, последовательно обходя всех участников действа. Когда он достигает меня, я осторожно откручиваю крышку и, сделав несколько резких вдохов и выдохов, впускаю в себя светло-серого джина. Тело и голова практически сразу становятся ватными, и мое сидячее положение начинает казаться ужасно неестественным. Хочется обнять землю, заглянуть вглубь тлеющего очага, переливающегося тысячью оттенками красного. В поисках поддержки и одобрения (которыми мне сейчас кажется необходимым заручиться) я оглядываю ребят. Ближе всех ко мне сидящий бородач с укулеле вдруг оказывается еще более молчаливым, и, хотя он не произнес за все время ни слова, сравнительная степень, употребленная мной к его молчаливости, является для меня совершенно очевидной. Вся его сосредоточенность, абсолютная замкнутость на своем укулеле, словно окружающего, чувственного мира не существует, сквозит молчаливым и теплым одобрением моего намерения, и этот молчаливый бородач становится мне крайне симпатичен. Улыбаясь, я разворачиваю пенку, на которой все это время сидел, ложусь и великодушно приглашаю светловолосого бородача и его девушку присесть с краю.
   - Знаете, ребята, я вспомнил это место, - озаренный чем-то, произносит бородач, - представляете, мы познакомились с девушкой лет пять назад, и похоже это было здесь...
  Поскольку вся история приобретает еще романтический оттенок, становится совсем хорошо. Я лежу и раскачиваюсь на волнах, а звезды шепчутся под мягкие струнные переборы и перкуссионные ритмы. Я лежу и наслаждаюсь всем на свете, и особенно радуюсь, когда слышу знакомый интонации голоса нашего знакомого гитариста, встреченного нами у Маяка. Спустился-таки, радуюсь я и слегка удивляюсь, когда вижу рядом с молчаливым бородачом похожего на него молодого человека с пышной каштановой шевелюрой, косматой бородой, в пестрых, до рези в глазах, одеждах в индийской стилистике. Он трещал без умолка с хорошо мне знакомой самоуверенностью и невозмутимостью хвастовства в голосе, и мое смущение росло вместе с внутренним диссонансом, ибо голос гитариста, ознаменовавшего нашу встречу с Маяком, никак не соответствовал внешности незнакомого мне бородача. А вместе с тем, голос не мог принадлежать никому другому - я видел, как отрывается его рот, как оттуда вырываются звуки, как его губы расплываются в улыбке, обнажая ровные зубы. Это однозначно был гитарист. Но что с ним случилось? Почему он так изменился? Мы выпали из времени, словно эхо прогудело внутри меня, и мне стало ни по себе. А бородач продолжал загонять странные телеги про чудаковатых докторов и выписываемые ими медицинские препараты, про йогу и раскрученные чакры, про автостоп - про что он только не говорил, ибо речь его лилась совершенно стихийно и уловить в ней какой-либо смысл было практически невозможно. По большему счету это был нескончаемый монолог, изредка прерываемый репликами пугающе пирсингованной дамы справа от него - больше никто не решился отразить его словесную экспансию - но и она довольно быстро исчезла, так же, как и появилась. Когда ботл, путешествовавший словно по кругу сансары, перешел к болтливому бородачу (Рося все это время продолжала трудиться, как пчелка), он замолчал и, сделав несколько лихорадочных выдохов, приложился к горлышку. Он застыл с закрытыми глазами, и мне померещилось, что он сейчас впадет в кому. Но бородач шумно выпустил дым - из глаз его брызнули слезы - бережно положил ботл на землю и, ритуально сложив ладони вместе, из позы лотоса поклонился ему до земли.
   - Дар богов! - с чувственным придыханием выдавил он себя, и после этого сразу перешел на тему музыки. Бородач с жаром начал делиться с нами своей теорией о скрещивании музыкальных инструментов и получении новых звуков, абсолютно космических, по его словам. Для иллюстрации этого он выхватил укулеле из безропотных рук молчаливого бородача, достал смычок и выдал серию кошмарных скрипов, заставивших всех вжать головы в плечи, а меня вернуться в сидячее положение. Словно этого было мало, он выудил из объемного чехла, лежавшего у него за спиной, чудовищное подобие волынки, с гордостью заявив, что это сейчас продемонстрирует изобретенный им музыкальный инструмент в действии. Но когда мы приготовились к адскому вою, из нескольких торчащих в разные стороны трубок вылетело несколько унылых звуков, и сколько бы бородач не старался, извлечь более трех однообразных нот ему не удалось. Оправдывая свое фиаско, он продолжил развивать свои диковатые музыкальные теории, но то ли сказывалось действие "дара богов", то ли он, подобно большинству хвастунов, пытающихся рассуждать в областях, в которых они не понимали почти ничего, болтливый бородач начал путаться в терминах и понятиях, и я с удовлетворением понял, что он не в коей мере ни тот, за кого я его первоначально принял. От его трескотни я уже было начал проваливаться в небытие, но тут появилась она - нордическая богиня.
   - Вот Люба точно знает... - благоговейно произносит болтливый бородач, и я прослеживаю направление его взгляда. Прямо за Марком возникает дева в сверкающих серебром алладинах, с могучими плечами валькирии, точеным станом и длинными, совершенно белыми дредами. Ее волевой взгляд пробегается по нашему кругу, и, хотя он едва затрагивает меня, у меня возникает твердое убеждение, что она уже про меня все знает. Она говорит тихо, но голос её звенит и рассекает воздух как плавленый сыр - невозможно увернуться от него, если он обращается к тебе. Люба благосклонно отказывается от предложенного ей "дара богов", молниеносно реагирует на неуверенные вопросы болтливого бородача, давая краткие и точные ответы, а после чего берет из рук Андрея гитару и приводит изумительный музыкальный аргумент своим утверждениям. Умелые пальцы плетут сказочный ритмический рисунок в нестандартном размере, который тут же погружает нас в состояние транса, так что Марк никак не может попасть в такт, а я радуюсь, что не посмел взять сегодня гитару в руки. Затем наваждение исчезает вместе с валькирией, оставляя в руках Андрея гитару, а нам - чувство сопричастности к прекрасному, посетившему нас на миг. Довольно быстро развоплощается болтливый бородач, оставив после себя свой чудаковатый нестройный инструмент, которым завладевает его молчаливый сосед, и на меня наваливается тяжесть усталости. Меня клонит вниз, еще некоторое время я держусь, но сопротивление мое тает, и мне хватает силы воли только чтобы достать спальник. Я успеваю накрыться им, опустить чугунную голову на рюкзак, и еще неопределенное время в своих цветных снах я слышу ленивые перестуки дарбуки, легкое бренчание струн и еще какие-то звуки, представляющие причудливую смесь аккомпанемента укулеле, шейкера и того нескладного гибрида волынки...
  ***
  Когда круг замыкается, мы очумело хлопаем веками и начинаем всматриваться друг в друга влажными глазами. Ничего не происходит, но уголки рта уже расползаются в разные стороны, и это дает импульс к первому "хи-хи" - неуверенному, как бы случайно вырвавшемуся, вместе с тем, чрезвычайно заразному. По традиции первое "хи" производит Марк, и оно по эстафете передается нам - все раздражение от мысли "Что здесь смешного?" как-то внезапно трансформируется в блеющий смешок. Тело становится мягким, восковым, тяжесть сползает по неведомым каналам вниз, к конечностям, вытекая через пальцы рук и стопы ног и сливаясь с землей. Пока мы перестреливаемся хихиканьем, я пытаюсь отслеживать вибрации моего тела, сначала ненавязчивые, но вскоре достигающие высокой концентрации вплоть до щекотки, из-за чего мне приходится каждые пятнадцать-двадцать секунд менять положение на табурете. После окончания ритуальных приветствий мы переходим к изучению окружающей обстановки. Во-первых, перед нами стол, с которым мы уже успели познакомиться и породниться. Подобно карте мира он забит всевозможной всячиной - здесь у нас пустые и непустые пивные банки, несколько цветных кружек, гостеприимно открытая банка паштета, надрезанная буханка, аппетитно запачканная подтекающим сыром, две стеклянные банки с консервированной фасолью, прелести которой я почему-то раньше избегал, распечатанная пачка сигарет, находящаяся в демонстративном отдалении от наполняющейся пепельницы, разряженный цифровик, сыр в целлофане, несколько пустых пластиковых бутылок и стеклянных банок неочевидного назначения, нож, майонез на задворках и еще стихийно разбросанный мелкий мусор - в общем, никакой упорядоченности, от чего на сердце становится радостно. Во-вторых, наша терраса, главной особенностью которой является пестрая занавеска - с красными рыбками, листьями папоротника и преобладанием салатово-зеленым цветов и черных трапециевидных узоров - выступающее и как её внешняя стена, так и защита от буйства солнца в часы сиесты. В-третьих... Нет, в-третьих не будет, потому что кроме стола и занавески - двух точек, соединенных линией нашего бытия здесь и сейчас, - описывать и нечего. Прелестное заблуждение. В силу возникшего обстоятельства я начинаю бросать короткие и острожные взгляды (чтобы не привлечь внимание) на ребят, находящихся на стадии фразобултыханий, и сталкиваюсь с чистым, как слеза ребенка, взглядом Андрея. Сегодня Андрей - Почетный Шаман - он задает ритмы вечера. Он гвоздь программы. Днем мы встретили его на вокзале - его поезд задержался на два с половиной часа. Он шел по мосту один одинешенек - худой, короткостриженый, в зеленой сорочке, в которой я видел его в последний раз в электричке, в солнечных шароварах, сандалиях, с тощим рюкзачком за спиной. Его чуть не сняли с поезда на границе - в момент проверки документов на таможне он опрометчиво вышел покурить на перрон. Но вот Андрей приехал, приехал один, без Светы, как предполагалось в начале, ибо, как это часто бывает, в процессе что-то не срослось, и Света не смогла к нам присоединиться - как предполагалось в начале - и Андрей, то ли с горя, то ли во искупление, привез с собой восьмиграммовый гостинец. Стоит ли говорить, что мы ждали его как апостола, как мессию, как пророка, несущего нам Слово Божье. Ох, Андрюшка... Да я даже в глаза ему смотреть стыжусь - так непримиримо бьет свет его кроткого взгляда прямо в душу, так беспощадно разит безобразие мое... Но надо взять себя в руки: Парамон уже начинает что-то подозревать. Боковым зрением я успеваю заметить, как несколько раз он на меня косится (неспроста!), а потом жирной жабой на его лицо вползает ухмылка (ехидна!). Чтобы сбить его с толку, я хватаю со стола банку пива и делаю брутальный глоток, после чего пена хлещет по подбородку и на стол. Кажется, моя уловка сработала, потому как Парамон с удовольствием смотрит, как я растираю остатки пены по своему балахону "Punks Not Dead", да и остальные глядят на меня с нездоровым любопытством.
   - Как дела, Колян? - блеет Марк, которого я своей выходкой отвлек от тыканья пальцем в пепельницу. Я тут же изображаю какую-то чудовищную пародию на широкую улыбку и для пущей убедительности показываю ему большой палец. Чувствую, что переборщил, но нет - у Марка из глаз брызжут слезы восторга, щеки мигают, как семафоры, и, понимая, что он недалек от оргазма, я отворачиваюсь от него. Пока я визуально мирно захлебываюсь пивом и мысленно веду полилог на повышенных тонах со своими внутренними сущностями, Марк волевым усилием умудряется стряхнуть с себя признаки скорого "отъезжания" и по-новой начинает сканировать пространство. Поиски его увенчиваются успехом, он начинает возбужденно вибрировать, тыкать пальцем в воздух и толкать Андрея в бок.
   - Смотри, смотри! - постепенно переходя на шепот, призывает он. - Он... он наблюдает за нами!
  Я отслеживаю траекторию взгляда Марка и обнаруживаю что, вызвало подобную реакцию. В ветвях винограда, вьющегося прямо под навесом нашей террасы, вальяжно лежит змей и, покачивая хвостом, показывает нам язык. Обычный мягко-набивной змей в красно-белую полосочку в верхней части тела и с ромбическим цветным узором в нижней, с черным котелком на голове, дурашливо вытаращенными глазами, и длинным розовым языком, к которому зачем-то пришпорено три звездочки. Как он там оказался, спрашивать как-то даже не прилично. Лежит он спокойно, никого не трогает. Смотрит только. А Марк, Андрей и Рося завороженно смотрят на него. Парамон тоже смотрит, очень внимательно, затем достает телефон и начинает делать снимки на камеру, также внимательно.
   - Это тот самый змей, - наконец выдавливает Марк, не отрывая глаз.
   - Тот самый, - механически повторяет Андрей.
   - Да, тот самый! - решительно подчеркивает Марк, отвечая скорее своей неуверенной догадке, нежели Андрею.
   - Тот самый? - суеверно поглядывая на Марка, переспрашивает Рося.
   - Тот самый, - категорично заявляет тот, правда потом, добавляет: - Из райского сада.
  Конечно. Откуда же ему еще быть. Пью пиво.
   - Он пришел наблюдать за нами, - по лицу Марка медленно расплывается шкодливая улыбка, словно он вскрыл подноготную готовящегося над ним розыгрыша. Я с большим сомнением всматриваюсь в змея, потом в Марка, и чувствую неловкость происходящего фарса. Змей продолжает оставаться в моем сознании игрушкой, а общее залипание на неё превращается в неудачно поставленный спектакль, срежиссированный случайно забредшим в студию забулдыгой.
   - Искушать нас, значит, пришел? - это уже прямое обращение к придурковато таращившемуся на нас змею, и вот уже Марк через Андрея тянется к "тому самому", безжалостно стаскивает бедолагу с насиженной ветки и совершенно по-варварски водружает себе на плечи. Далее следует диалог, в котором герои цинично и безвкусно попирают духовные ценности:
   - Эгей, Андрей, сигарету нашему гостю! Как тебя зовут, приятель?
   - Люцифер, конечно.
   - Люцифер! Отлично, отлично! Парамон, пивка Люциферу!
   - Может, он приличный и пьет только благородные напитки.
   - Не смей клеветать на нашего друга! Люцифер и приличия не совместимы!
   - По-моему, его тошнит...
   - ... звездами?
   - А как же иначе? Люцифер рыгает только звездами.
   - Держи, друг. Тебе нужно запить звездную пыль.
   - Он предлагает нам звезды...
   - Люцифер ими закидывается. Не видишь, какие у него зрачки...
   - Ага, взгляд прямо в сердцевину.
   - Еще бы! Это же Люцифер! Рося, сними меня с Люцифером!
  Я с испугом замечаю, как переменился Андрей: в глазах приплясывают темные огоньки, под носом маячит крючковатая тень, придающая его лицу хищное выражение, а во рту по-бандитски приплясывает сигарета. Зловещими раскатами смеха заходится Парамон, бездушно хихикает Рося, снимая на камеру айфона, как два чертёнка - Марк и Андрей - тискают мягко-набивное тельце Люцифера, в глазах у которого появляется нечто мученическое, а я прихожу к выводу, что преждевременно вышел на какой-то ночной и нелюдимой станции, в то время как поезд с остальными пассажирами отправился дальше.
   - Ребята, не пора ли?.. - жалобным голосом прошу я, когда вакуум вокруг меня становится совершенно невыносимым. Андрей и Рося смотрят на меня с веселым недоумением, словно я издал сейчас набор булькающих звуков, а Марк и Парамон - с жестокими улыбками. Но, к счастью для меня, ибо долго этой пытки я бы не выдержал, в глазах Андрея что-то преломляется, и он говорит не очень уверенным голосом: "Да, наверное, можно было бы, неплохо..." или что-то в этом духе, но Рося улавливает его мысленный импульс и, понимающе кивнув, берется за дело. Через некоторое время, в течение которого я истерично налегаю на пиво, она запускает новый Круг Сансары. Когда огненное колесо проходит сквозь меня, пространство наполняется пульсациями. А затем меня расщепляет на кадры. В одном кадре я добродушно смеюсь над Марком, пытающимся переглядеть Люцифера. В другом - наблюдая, как Марк и Андрей пытаются познакомить Люцифера с любопытными ежами, периодически заглядывающими к нам на террасу. Затем мы все позируем росиному айфону, поставленному на автотаймер. В следующем кадре Андрей с Люцифером на плечах и Марк раскачиваются под регги. А вот здесь они уже лихо отплясывают под гоа-транс. Но самая жара начинается с композиции Diggadgy, когда мы понимаем, что Шива снова ворвался в дом. Мощный импульс подбрасывает Парамона с табуретки, и вся троица (Люцифер уже давно валяется под кустом) начинает люто меситься под музыку. А через три композиции Парамон орет Андрею: "Врубай Rammstein!", чем почти вызывает у Роси панику. А потом необузданная сила захватывает и меня, бросает в гущу танца, и я как бы наблюдаю за собой со стороны. В новом кадре я (или не я?) раскручиваю Люцифера за хвост и запускаю его в Марка, который начинает вопить, что на него напала змея... Сноп искр... Пламя... Горячая волна... Парамон падает на кафель... Гипнотический взгляд Люцифера... Андрей в шляпе Марка... Марк на шее Парамона... Занавеска с красными рыбками... Не знаю, что происходит далее, знаю одно: в какой-то момент неведомый дух, коим мы были одержимы неизвестно долгое время, покидает наши тела, и мы бессильно валимся на скамейку у стола...
  ***
  По возращению из секонда, мы обнаруживаем на веранде интимно прижимающихся друг к другу Парамона и Марка - оба заливаются счастливым смехом и никого не замечают. Когда я заглядываю к Марку через плечо, то вижу в его руках планшет, в который сладкая парочка и залипает.
   - Тарантино, с***! - блаженно лопочет Марк в перерывах между экстазами смеха, и я узнаю на экране кадры из "Криминального чтива". Пожимаю плечами, захожу в комнату, разгружаю рюкзак. Слышу голос Андрея:
   - Мы тебе футболку купили.
   - Клево! - восторженно-нейтрально реагирует Марк, обращаясь, как всегда, в случаях, когда он недостаточно проникся ситуацией, не к кому-то конкретно, а ко всему белому свету сразу. На этом искра диалога и тухнет, оставляя место только хаотично и редко раздающимся восклицаниям погруженного в очередной пересмотр полюбившейся киноклассики зрителя. Однако по истечению часа меня охватывает некоторое беспокойство - ибо ситуация не меняется. Принципиально никак. Если только не брать в учет, того что Рося и Андрей за это время погружаются в тюленеобразное состояние и утыкаются в телефоны, замерев, словно намеренно, в змеиных позах. С учетом того, что небо накрывают сумерки, я начинаю нервничать (ибо повторять пугающий спуск к Индийскому пляжу при свете луны я не сильно готов - боюсь, изменит мужество). Пытаюсь поднять движуху - без особого успеха, словно всех накрыло заклятием неподвижности и тотального расслабления. Только через полчаса моих нечеловеческих попыток сдвинуть кого-нибудь с места, невнятно ворча и глуповато улыбаясь, Парамон выползает из-за стола и, пошатываясь, уплывает в дом. Это производит определенный эффект, в частности, Рося отрывается от телефона и, будто на ощупь, начинает собирать рюкзачок. Андрей куда-то исчезает, но тот факт, что его не оказывается на прежнем месте, я воспринимаю скорее как победу, нежели фиаско. Гораздо хуже ситуация обстоит с Марком. Заставить его отреагировать на мои сигналы и напоминания о том, что мы сегодня планировали ехать на Маяк, оказывается серьезным испытанием для моей психики. И когда я вижу, что Парамон, собравший свой рюкзак, снова падает на скамью рядом с Марком и блаженно устремляет взор в экран, то я выхожу из себя и начинаю выкрикивать какие-то проклятья в адрес ГлавТюленя. Марк как-то недовольно морщится, лениво посылает меня, но это раззадоривает меня еще больше - в запале я начинаю кидаться в него сохнущими на бельевой веревке вещами. Издав несколько тяжелейших вздохов и бросив в меня несколько устало-ненавидящих взглядов, Марк останавливает воспроизведение фильма, тем самым, совершая свой главный подвиг на сегодняшний день (с учетом будущего спуска к Индийскому пляжу). Его настроение несколько меняется, когда он обнаруживает футболку, купленную ему Андреем (которую тут же напяливает на себя и с гордым видом созерцает в зеркале бодро марширующих гусей у себя на груди). После этого скорость наших сборов увеличивается примерно на 0, 0003, но и это является существенным прогрессом по сравнению с тюленьщиной, наблюдаемой мною в течение часа. Единственной реальной проблемой продолжает оставаться отсутствие Андрея, исчезновение которого для меня по-прежнему остается загадкой, ибо я решительно не помню, чтобы тот выходил из дома. Проблема разрешается, когда Марку, которого пропажа Андрея, видимо, не беспокоила вовсе, приспичивает в туалет. Он уже распускал шнуровку на своих шортах, когда чуть не врезался в сидящего на унитазе Андрея, лихорадочно строчащего СМС-ки и забывшего во время такого ответственного занятия обо всем на свете. Нам в голову не пришло искать Андрея в туалетной комнате, поскольку тот в пылу забот не потрудился ни включить свет, ни толком закрыть дверь.
   - Андрей! - недовольно вопит Марк под одобряющий гоготок Парамона, нашедшего прелесть в возникшей ситуации. Андрей по-армейски быстро заканчивает все свои дела и вскоре предстает перед нами с гитарой, дарбукой Марка за спиной и открытыми всему миру глазами и душой. А через какие-то полчаса мы уже полностью готовы к отправлению. Не смущает даже то, что уже окончательно стемнело, до последнего автобуса - пятнадцать минут, и спуск к пляжу у нас, по всей видимости, будет аналогичен нашему первому визиту на Маяк. Мы уверенно преодолеваем участок пути от дома до автобусной остановки и, к моему удивлению, вмещаемся в подошедший минуты через три транспорт. По прибытию мы обнаруживаем странную перемену на Маяке - он словно обезлюдел. Не слышно восторженно-пьяных голосов, резонирующих в небе обрывков песен; у магазина не видно очереди, только несколько небольших групп людей заговорщического вида, почему разговаривающих приглушенным голосом и бросающих в нашу сторону угрюмые взгляды исподлобья; отдельно ото всех, на скамье у остановки, неподвижно сидит парень неопределенного возраста - его застывший взгляд словно ткет разливающуюся вокруг него пустоту; ветра нет, но воздух тревожен - тревожен пропитавшей его тишиной; жемчужная россыпь звезд дает неуловимо-желтоватый оттенок и ощущение сгущающегося мрака ночи - пугающая атмосфера затишья перед бурей. Ни грозы, ни бури, конечно, не предвидится - горизонт чист, и на небе ни облачка. Но чувство, будто звездное полотно вот-вот рассечет скальпель ослепительно яркой молнии, только усиливается. В молчании мы пересекаем пустошь и двигаемся к спуску на пляж. Впереди нас на незначительном расстоянии маячат сероватые тени, похожие на призраков, нежели на живых людей, хотя отчетливо слышится их вполне человеческая речь. Мы спускаемся вслед за ними, но они уже растворяются в ниспадающей тьме. У меня нехорошее предчувствие. Я не чувствую сканирующих вибраций воздуха, которые были характерны для нашего первого визита на Маяк. Но, к моему удивлению, спуск мы преодолеваем без того нервного возбуждения, которое мы испытали в тот раз. Странный эффект, но моя концентрация на спуске приводит к тому, что он для меня дематериализуется и я, словно Алиса, лечу, а точнее - плыву, в кроличью нору. Никакой паники, возбуждения и уж тем более ужаса я от этого не испытываю (в чем заключается вторая странность), однако до ощущения безмятежности духа тоже далеко. Есть в этом какая-то диалектическая регрессия. "Нора", как и следовало ожидать, заканчивается внезапной трансформацией реальности - мы оказываемся в лагере. Здесь все то же, что и было в прошлый раз - вплоть до поз, в которых отдыхают у огня люди, но, вместе с тем, меня не покидает ощущение какой-то подмены, будто всё, что я вижу, является детально прорисованной, но лишенной внутреннего содержания копией. Мой мозг судорожно пытается объяснить, что здесь не так, но словно бьется о стеклянную стенку, не находя ни мельчайшей неровности в пространстве. Я беспомощно оглядываюсь на ребят - лица у них хмурые, озадаченные, они тоже не понимают, в чем дело. Я бросаю испуганные взгляды вокруг себя - не понимаю и я. Все донельзя знакомо и одновременно чуждо. Все то - и не то. "Пластмассовый мир победил... Макет оказался сильнее...". Вот оно! Все какое-то... бездушное, что ли? Макет. Макет без души. Мать честная! Прозрение! Они же все почти не двигаются! Люди, кусты, огонь... Где мы, черт побери?! Черт побери. Черт. Побери. А вот и полянка наша. Уже не уверен, что наша. Таким холодом и не дружелюбностью от неё веет. Чувствую, что, если пройду дальше, мне физически станет плохо. Уже подташнивает.
   - Ты уверен, что ничего не перепутал? - спрашиваю я у Марка, остановившись. Он пожимает плечами как-то не по-марковски. Крайне неуверенно, втягивая голову в плечи. Его классическая формула: "Я ни в чем не могу быть уверен", излучающая волны оптимизма и предвещающее неизбежное и захватывающее приключение, воспринимается сейчас как аномалия, принадлежность другого, никогда не существовавшего мира. Готика какая-то. Ворвавшаяся туда, где она ни с чем не совместима; тогда, когда она невозможна, не нужна.
   - Через сколько начало? - снова спрашиваю я и пугаюсь тому, как звучит мой голос - с трудом узнаю его.
   - Через час вроде, - в тон отвечает мне Марк. Через час вроде. Нет, не складывается. Наоборот все только распадается с увеличивающейся скоростью. Не могло этого быть, нам померещилось. Или этого еще не случилось? Блин.
   - Не надо, не собирай, - останавливает меня Марк - в моих руках тоненькие прутики.
   - В смысле? - остолбеваю я. - Без костра, что ли?
  Без костра? Здесь? Сейчас? Да ты с ума сошел! Ага, удивленно подмечаю я, значит, я собирался костер разжигать. Правильно! Но почему этот болван говорит "не надо"?
   - Минут сорок подождем, - каким-то безжизненным, проглатывающим все звонкие согласные, объясняет Марк. - Если ничего не будет, к кому-нибудь подсядем.
  Я беспомощно смотрю на ребят, а те - еще более беспомощно на меня. Но беспомощнее всех смотрит Марк. То, что он сказал, его испугало больше, чем всех нас. Или это мне кажется, потому что в следующий миг (а может, и предшествующий) Марк хищно пикирует на свой рюкзак, вытаскивает банку пива и кровожадно хлещет из неё так, что на верхней губе у него образуется налет пены с каким-то алым отливом. Я вздрагиваю, потому что - это действительно пугающая картина - все вокруг делают то же самое. Рося остервенело отбирает у жадно булькающего Андрея банку, а Парамон возвышается над всеми с пакетом бухла и торжествующе смотрит на последние отблески умирающего в морской пучине солнца (которого уже и не было, когда мы приехали на Маяк или?..). А Марк уже восседает на своей дарбуке и хрипло покаркивает:
   - Гитара, Андрей, гитара!
  Я оседаю мешком на землю и закрываю глаза. Становится светлее. Открываю - и снова мрак. Пива, срочно пива! Ударами по дарбуке и по струнам Марк и Андрей заколачивают мне в глотку застывшее как желе пиво, и когда прохладным ком проваливается мне в желудок, я начинаю различать размазанные по холсту темные пятна. Два подергивающихся пятна - это Марк и Андрей. Раскачивающееся пятно, нависшее над ними - это Парамон. Где Рося, не знаю, зато уже я в состоянии различить очертания нашей поклажи. С каждым глотком возникают новые детали в пространстве. И вот-вот что-то рыжее мелькнуло с краю... Ну, ну... Уже вижу. А затем - любопытное открытие - четко сознаю, что никаких изменений ни со мной, ни с пространством не происходило. Вокруг ни темнело и ни светлело, а мне не дурнело и не хорошело. Я сижу здесь целую вечность, придумываю всякую ерунду про внешний мир, сижу и созерцаю настоящее, льющееся из ниоткуда в никуда, и в этом настоящем самое главное - это игра Марка и Андрея. Да и это не самое главное. А главное... И тут же у меня во рту так загорчило, словно я опрокинул стопку женьшеневой настойки, и замутило... Говно в общем. Мысль - говно, идея - говно. Где же это в вечном настоящем видано, чтобы Андрей никак не мог определиться между реггийскими, панковскими и лирическими мотивами? Пусть уж лучше что-нибудь одно играет. Или все сразу. Хотя все сразу, конечно, не надо, а еще чего снова мутить начнет. Здесь главное про говно не думать.
   - Песню, Андрей! - покрикивает Марк, и Андрей разражается чем-то, ибо никак не могу понять: это о душе или о теле? Андрей видимо чувствует эту свою неопределенность, потому что сконфуженно, почти виновато передает мне гитару. "Ну вот а ты о чем будешь петь? О духовном? Или о плотском?" - с невидимой ухмылкой спрашивает меня некто. Я задумываюсь. Но не о духовном или о плотском, а том, каков же все-таки наглец, что залез мне в голову и узрел бороздившие там, как космические корабли Большой театр, мысли. Снова чувствую привкус женьшеневой настойки и запах говна. Та-ак. Переключаемся. А пространство между тем сгущается: все больше теней возникает вокруг нас. Это я еще почувствовал, когда Андрей начал играть. Тренькаю по струнам, не могу определиться с песней. Добрый знак. Ситуация узнаваемая, а значит, имеющая решение. Ибо чего человек боится? Правильно, неизвестности. Главное, чтобы прецедент был. Так что я там обычно делаю, когда не могу определиться с песней? Определяюсь.
   - Песню, Колян, песню! - покаркивает Марк.
  Не могу собраться. Сгущающееся мельтешение теней вокруг не дает сосредоточиться. Черт. Черт(и). Отчаянно пытаюсь подглядеть в папку с отпечатанными на листах А4 текстами песен, которую таскаю в гитарном чехле - не видно ни зги.
   - Песню, Колян, песню!
  Что-то умудряюсь разглядеть и в итоге принимаю решение. То, что играю, мне не нравится, потому что звучит неуверенно и даже жалко. Или же наоборот, звучит неуверенно и жалко, потому что не нравится.
   - Я верю в Иисуса Христа, я верю в Гаутаму Будду... - не складно тяну я, Марк скучно постукивает, тени вяло пытаются раскачиваться, и все звучит как молитва заблудившегося в лесу мальчика, который от страха попытался наложить в штаны, а не получилось. Но главное зачин положен.
   - Подинамичнее, Колян, подинамичнее! - требует Марк, и в требовательности этой звучат уже марковские нотки, что меня заметно приободряет. Следующая песня получается убедительнее - и динамичнее, и чувственнее. Третья - и того лучше. А после неё Марк неожиданно просит:
   - Давай "Серебро".
  Почему я сразу же соглашаюсь? А потому, что несмотря на существенную потерю драйва (песня-то лирическая, к тому же грустная), на этой песни у нас складывается замечательный дуэт. Марк здесь особенно проникновенно отбивает этот довольно нехитрый ритм и очень душевно подпевает, а я каждый раз открываю для себя новые глубины своего голоса. Поэтому, конечно, я соглашаюсь с радостью, хоть и не отказываю себе в кокетстве немножко покобениться. А получается хорошо. И Андрей подпевает, и Парамон одобрительно потягивает пивко - такой мужской хор у нас возникает.
   - Здорово, здорово! - хлопают в ладоши две девушки, сидящие между мной и Марком (они как-то вдруг незаметно осуществили переход из мира теней в нашу мирскую обитель). И что же - разве не блаженен тот музыкант, что удостаивается благодарного слушателя? И окутывающий нас мрак ночи становится ласковым, и песок под ногами начинает искриться, и звезды подмигивают - в общем, я исполняюсь таким приливом энергии, что начинают высекать из струн какой-то бешеный ритм, который мгновенно подхватывает Марк, и мы образуем какую-то местами рванную, но изумительную по энергетике полифонию. Выходит так бодро, что слева от меня кто-то начинает покрикивать и восторженно материться. А по окончанию удовлетворенный слушатель изливает целый водопад хвалебных матюгов, которыми автор оды в наш адрес и начинает довольно скоро захлебываться. Я пытаюсь разглядеть лежащего в песке субъекта, но кроме взъерошенных волос и возбужденно жестикулирующей левой руки ничего не могу сфокусировать. Исходящая от субъекта стена алкогольных миазмов, которая обычно меня не смущает (смущает их плотность), сравнительно долго не позволяет мне сосредоточиться ни на соседках справа (исключая большое количество фенек, колец и пирсинга ничего не удается увидеть), ни на том, что парень пытается сказать. Сквозь нечленораздельную речь лучащегося алкогольным счастьем субъекта получается выхватить:
   - Три дня, пацаны... Как во сне... Три дня... Сегодня впервые море увидел хоть... Три дня, как во сне... Бухал, как с***... Первый раз так... Клево... Как называется эта хрень?.. Барабан цветной... А гитара че... Семиструнка... Ну этот... барабан... Гитара... Три дня, пацаны, верите, нет?!. Гитара... Б**... "Гражданку", может?.. Ну барабан, с***... З******!..
  Далее следует минутный фрагмент почти чистого мата, разбавляемого фразой "три дня, пацаны, три дня", от которой девушки начинают нервно подергиваться, а Марк, особо чувствительно относившийся к потерям женской составляющей в компании, гневно начинает выбивать из дарбуки резкие звуки, слово изгоняя беса из хаты. Пьяный энтузиазм разлегшегося в полуметре от меня чувака начинает вызывать у меня схожие с Марком чувства, но, когда в очередной раз оборванец произносит свое "три дня, пацаны", в моей голове резонирует гулкое: "... и в третий день воскреснет", после чего я тревожно вглядываюсь в это чумазое, по-прежнему сокрытое от ясного взора, лицо. В этот момент Андрей, взявший эстафету, начинает играть что-то зажигательное, и мое внимание переключается. Во время песни за ребятами сгущается уже знакомый мне силуэт молчаливого бородача, что наполняет меня предчувствие некоего грядущего события. После бодрого исполнения Андрея и Марка девушки и типаж слева выражают свои бурные одобрения, при чем особенную активность в этом снова проявляет мой сосед слева. Активность его в этот раз вызывает сдержанный протест девушек, на что тот пытается высказать свои сожаления, однако из-за переполнявших его душу эмоций скоро снова разражается искренними комплиментами в наш адрес, правда, сомнительного качества. По неизвестной мне причине, грубая констатация наших несомненных музыкальных достоинств опьяняюще действует на Марка, и он благодушно соглашается на просьбу нашего нового друга сыграть что-нибудь из "Гражданской обороны". На удивление, избитую "Все идет по плану" наши слушатели воспринимают крайне положительно, но чувак слева снова портит всю картину, придя в какое-то неистовство и забрызгивая слюной восторга все в радиусе трех метров, чего девушки, конечно, не могут выдержать. Но едва они пытаются ретироваться, как на танцполе внезапно возникает оживление. Группа вынырнувших из темноты людей деловитой муравьиной цепочкой приносит с собой два деревянных стола, большой моток проводов, несколько мощных 100-Вт колонок, генератор, гирлянды фонарей, микшерный пульт и ноутбук. Танцпол, абсолютно мертвый еще какие-то пять минут назад, непросто оживает, а превращается в самое оживленное место на всем Индийском пляже. Как магнитом, сюда начинает притягивать людей со всего лагеря. Людей! Не фанерных человеческих макетов, а настоящих людей, из плоти и крови, со струящейся из них энергетикой грядущего праздника! Не знаю, может быть, мир должен был сжаться до размеров рисовой крупинки, а мы - ощутить всю безысходность бытия, чтобы оказаться в эпицентре этого феерического взрыва чувств, но оно стоило того. Поляна наполнена волшебными переливами красок и обволакивающей теплотой. Я хожу между заполняющими танцпол людьми, с надеждой вглядываюсь в их лица - они светлы и наполнены ожиданием прекрасного. Улыбки девушек так нежны, так приветливы, но вместе с тем еще осторожны - для них я чужак, случайный приезжий, притянутый магнитом Маяка. И это наполняет меня неподдельным отчаянием и грустью. Ведь я так хочу слиться с Этим Местом без остатка и не могу преодолеть нерушимый барьер! Я пытаюсь вернуться к своим, но они уже все разбрелись - несколько раз я вижу Андрея и Марка, один раз замечаю на полянке, ведущей к танцполу, беседующую со своими знакомыми Росю, мельком встречаюсь с Парамоном. Все ошарашены, все изумлены переменой, все полны предвкушенья.
   - О, Персик! С возвращением! - радостно приветствует местные обитатели абсолютно голого парня со светлой бородой - тот сердечно обнимается с друзьями и знакомыми, а я, словно ненароком заставший интимную сцену, смущенно пытаюсь скрыться в тени кустов. Из колонок все громче начинает пульсировать бас, реггийские мотивы разливаются по танцполу - подготовка к магическому шабашу завершена. Несколько раз обхожу танцпол по кругу и не нахожу своих. От охватившего меня одиночества и возбуждения, от крепнущих ритмических рисунков я падаю на свою пенку, выуживаю из рюкзака откупоренную бутылку вина и нервно пью.
   - А это где можно найти? - неожиданно доносится справа от меня хриплый бас. Резко и испуганно поворачиваю голову и обнаруживаю в метра от меня чувака с разбитым лицом, в спортивных солнцезащитных очках, со спутанными темными волосами, исцарапанными руками и, при этом, с ног до головы одетого в черное. Может быть, поэтому я первоначально принял его за кучу чьих-то вещей.
   - Что-что? - я беспомощно оглядываюсь и не вижу никого из наших.
   - А это где можно найти? - точно с такой же интонацией вопрошает незнакомец и показывает на бутылку.
   - В смысле? - я полностью растерян, не понимаю, что хочет от меня этот субъект, вторгшийся в мое пространство, и наконец выдавливаю из себя. - Это... Это вино.
   - Я понимаю, - соглашается субъект и снова спрашивает: - А это где можно найти?
   - Вино? - я чуть не плачу, потому что не понимаю, куда все делись и чего надо этому чуваку. - Ну... в магазине...
   - А здесь? - по-прежнему терпеливо спрашивает субъект.
   - А здесь?.. - тупо повторяю я за ним. - А здесь... Не знаю... По-моему, здесь нет... Только если наверху...
  И показываю в небо. Чувак внимательно смотрит в направлении, указанным моим пальцем, затем утвердительно кивает и через некоторую паузу спрашивает:
   - Можно?
   - А? - застигнутый врасплох новым обращением своего мутного соседа, вздрагиваю я. Субъект молча показывает на мою бутылку.
   - А, да, конечно, - поспешно сую ему бутылку и наблюдаю, как он делает оттуда чудовищный глоток, возвращает полегчавшую бутыль и откидывается землю. Как он здесь оказался? К счастью, замечаю на танцполе Андрея и Марка и устремляюсь к ним. Попав на танцпол, я забываю обо всем. Из колонок мощно вырывается даб, который сменяют рагга, дансхолл, ремиксы индийской традиционной музыки, усиленные ускоренным битом, и мы в гуще тел отрываемся, как можем. Периодически Андрей куда-то исчезает, и мы с Марком колбасимся плечом к плечу. В какие-то моменты я сливаюсь с заполняющей все музыкой и растворяюсь как индивидуальное сознание. Когда я прихожу в себя, то обнаруживаю новые лица в неизменном хороводе, кружащемся, казалось, вокруг меня. Вместо Марка возникает Андрей, но затем Андрея уносит в неизвестное куда, в другом конце танцпола появляется Марк и Рося, а в двух метрах от меня энергично отплясывает Парамон. Затем пропадают все, и, почувствовав жесткую сухость во рту я схожу с танцпола, чтобы промочить горло. Оборачиваясь я вижу, как прямо перед диджеем исступленно и яростно танцует Парамон - вокруг него образуется мертвая зона. Кто-то перехватывает бутылку из моей руки, и Марк, потягивая вино, что-то говорит мне, но я не слышу, что, тыкает пальцем в угарающего Парамона, и мы радостно смеемся. Затем все повторяется снова - я пляшу, мы пляшем, все пляшут. В короткий миг мы пляшем все впятером, окруженные такими же счастливыми людьми - только миг, но миг ничем неомраченной радости и экстаза. Мы пляшем так неистово, что, кажется, что даже суровый Шива начинает улыбаться, глядя на нас. Но все заканчивается, силы мои постепенно начинают иссякать, ребята куда-то исчезают, а я не могу найти их взглядом. Выхожу с танцпола, но все еще не хочу сдаваться. Прилив вдохновения я ощущаю, когда замечаю у колонки за пределами танцпола молчаливого бородача в своем фиолетовом лунги, который энергично отбивает на огромном джамбэ ритм, дублирующий тот, что раскачивает толпу на танцполе. Сочетание перкуссии и электронного ритма приводит меня в такой восторг, что я хватаю дарбуку Марка, подсаживаюсь к молчаливому бородачу, и мы, полностью забыв про понятие времени, с головой погружаемся в ритмические пульсации. Но рано или поздно мои силы должны были иссякнуть окончательно. Дуя на красные и распухшие пальцы, я едва доползаю до наших вещей. Рядом с моей пенкой, справа, сложив руки на груди, неподвижно лежит мутный субъект в черном. Под его головой кулек с вещами и на глазах солнцезащитные очки, поэтому непонятно, спит чувак, умер или просто "отъехал". Слева, на своей пенке сидит Парамон и жадно глушит вино - его лоб покрыт испариной. Отвалившись на пенку, чувствую, что я давно перешагнул за отведенный мне лимит дневной энергии. Но на танцполе что-то меняется. Я приподнимаюсь и вижу лучезарное появление за диджейским пультом Нордической Любы. Её появление знаменуется сменой музыкального направления - пространство начинают заполнять волны гоа-транса. Словно получив разряд электричества, я вскакиваю и снова несусь на танцпол, уже не удивляясь, как это вообще возможно. Я раскачиваюсь под любин сет, но, выдержав два длиннющих трэка, понимаю, что скоро отключусь. Пошатываясь, возвращаюсь назад, обнаруживаю на пенке Парамона взмыленного Марка (самого Моти нет), падаю на свою пенку, уже не смущаясь, что спать придется в компании мутного типа в черном и постепенно вырубаюсь под транс, в четырех метрах от басящих колонок.
  ***
  Когда мы выходим из автобуса, я почему-то не узнаю автовокзал, хотя однозначно бывал здесь (или мне так кажется?). Взвалив рюкзак на плечи, Парамон куда-то целеустремленно направляется и на мой вопрос "Куда мы идем?" отвечает почти категорично: "Марк где-то здесь", словно у него локатор во лбу настроен на частоту волн, передаваемых Марком. Из переговоров, которые Парамон вел с Марком по телефону, мне стало ясно только то, что последний будет провожать родителей, отчаливающих домой. Судя по отсутствию конкретики в скупых ответах Парамона, Марк не сообщил ему ничего определенного. Тем не менее, мое легкое беспокойство, как всегда, оказывается плодом моего воображения, потому что Марка мы обнаруживаем практически сразу. Как только мы приближаемся к железнодорожному вокзалу, то сразу чувствуем мощные энергетические вибрации, и действительно - обнаруживаем всю компанию на скамейках у здания вокзала, а именно: родителей Марка, младшего брата Бориса, Росю, Сентября и девушку, которую я не знаю, но нахожу в ней некие родственные черты с Сентябрем. Не хватает только Матвея и Ивана, которые, впрочем, собираются приехать только в следующем месяце. Марка я замечаю последним - тот, загорелый, с расписанными хной по локти руками (я даже на миг пугаюсь от мысли, что Марк забил себе руки тату), в лиловой майке, цветных шортах и потрепанной шляпе стоит спиной к нам и не сразу обнаруживает наше присутствие. Это парень среднего роста, крепкого телосложения, с улыбчивым лицом счастливого младенца, этими пухленькими розовыми щечками, которые так умиляют женщин старше 18, и брутальной черной щетиной, обрамляющей его круглое лицо.
   - Колян, зачем ты подстригся под ноль?! - вопит Марк, раскручивая меня вокруг своей оси.
   - Под три миллиметра, - с важным видом поправляю я, освободившись от его объятий, напоминавших слесарные тиски. Оглядываю окруживших нас людей, которые, в свою очередь, оглядывают нас. Вот парой стоят мать Марка (и еще троих Тихоновых: Матвея, Ивана и Бориса) и Боря, оба излучающие радушие и состоящие, словно из одних воздушных окружностей - ни одного острого угла в их внешности обнаружить решительно невозможно. Вот Сентябрь, улыбающийся так широко, что начинает казаться, что улыбается не только его рот и глаза, но еще и его сталактитообразная рыжая борода. Вот неуверенно выглядывает Росия - сочетание неуверенности в движениях и хрупких параметров тела компенсируется взрывом огненно-рыжих волос и россыпью веснушек, словно акварелью разбрызганных между прямыми линиями лица, на котором обычно царит смесь легкого удивления, настороженности и чувства вина. И над всеми возвышается отец Марка, который нервно пытается улыбнуться сквозь черную бороду. Девушку, которую я не знаю, представляют мне как Александру, жену Сентября, и все как-то становится на свои места: есть что-то общее у этих двух улыбающихся и радостных лиц. Оба - в хипповой одежде, фенечках и колокольчиках.
   - Ну, вот вы и приехали, - со вздохом говорит отец Марк, и в голосе его одновременно слышится и облегчение, и тревога. До отправления поезда видимо еще есть время, поэтому мы активно делимся своими впечатлениями от дороги на Остров. У Марка и Роси весомое преимущество - они добирались сюда автостопом.
   - Ну, не совсем так, - качает головой Марк. - Стопом мы добирались только до К.
   - Как так? - вскидываемся мы с Парамоном. - Вы же хотели стопить прямо от МКАДа!
   - Мы решили: на фиг, - пожимает плечами Марк, - решили ехать на поезде до К.
   - А почему не до Острова? - удивляюсь я.
   - Денег не хватило, - жизнерадостно заявляет Марк.
   - Сразу же из К. стартанули?
   - Не-е, там мы провели ночь... Что это за ночь была, парни...
  И далее мы слушаем типичную марковскую историю:
   - Прикиньте, парни, мы выходим на перрон, ночь, кругом почти никого - мне вообще показалось, что вышли только мы - хотя, конечно, были и другие, но, поскольку их встречали, они довольно быстро свалили, а мы остались, не знаем вообще, в какую сторону идти, с перрона выбрались, но сразу же оказались в каком-то гребаном зомбилэнде - по территории - вроде как площади - бродят разные подозрительные хмыри, и многие уже направляются в нашу сторону, знаете, такой подволакивающей ногу походкой, с хрипами, кашлем, каким-то животным урчанием, ну вы понимаете, что нам слегка стало не по себе, мы оглядываемся, ищем укрытие, видим в отдалении желтоватую вывеску какого-то трактира или как он там назывался, бежим туда и оказываемся в каком-то очень мажорном заведении, ну как мажорном - ничего особенно, дубовые столы и стулья, ружья и оленьи головы на стенах и прочее, но цены - очуметь, и все же мы остаемся - не назад же - минут пятнадцать пытаемся выбрать хоть что-нибудь доступное, в итоге забиваем на все и заказываем пиво и каких-то дичайше дорогих вареных раков, на что уходят остатки наших денег, типа идем ва-банк, короче на следующий день мы обнаруживаем триста рублей в моем кармане, и это нам на двоих, чтобы добраться до Острова, но мы об этом еще не знаем, будучи в полной уверенности, что спустили не все, и знаете, после второй кружки я уже вообще не парюсь по этому поводу, но дальше начинается самая жесть, потому что на середине третьей кружки мне очень захотелось отлить, и я бегу в уборную, оставив наши вещи под присмотр Роси, а когда возвращаюсь, то за нашим столиком обнаруживаю вместо Роси какого-то жуткого татуированного типа в бандане, всего в шрамах, да и вообще вид у чувака, как будто он только что восстал из ада, и он сидит вплотную к нашим вещам, Роси нет, я просто смотрю на этого чувака, не втупляю, что делать, потом пытаюсь протиснуться на свое место, а мужик даже не шевельнулся, в итоге я усаживаюсь, думаю, что случилось с Росей, а она появляется с телефоном в руке, испуганно смотрит на чувака справа от меня, я шевелю одними губами: "Я его не знаю", мы сидим минут десять не шелохнувшись, после чего, к нашему облегчению, тип сваливает, а я проклинаю Росю за то, что она оставила наши вещи без присмотра, но главное - мужик свалил, а мы продолжаем сидеть там, пока не знакомимся с каким-то сорокалетним чуваком, пьяным настолько, что он едва вяжет лыко, и в ходе нашей беседы у меня неоднократно возникает ощущение, что чувак вот-вот вырубится, но ни фига подобного - пока мы все это время пили, мы чуть не набрались до такого же состояния, как и он, а чувак оставался в такой же кондиции, в которой он к нам и подсел, и только потом я понял, что мы имели дело с конченным алкашом, но тогда все оказалось естественным - и сама ситуация, в которой мы оказались, и наше состояние, и телеги, которые задвигал этот чувак, а он рассказал нам всю свою жизнь, особенно про личную жизнь, ему долго не везло с женщинами, но однажды он встретил ту самую, которая его поняла, но поскольку, как я уже и сказал, он был конченным алкашом, даже она не смогла его вытерпеть и выгнала чувака из его собственной же квартиры, прикиньте, когда он об это рассказывал, он начал плакать, практически реветь, на нас стал оборачиваться весь бар, мы утешали его, как могли, в итоге я даже купил ему пива - я сам уже был бухой - и он как-то потом, после этого пива, воспрянул духом, заявил, что она его еще любит и конечно же примет назад, и эта уверенность в нем появилась как-то внезапно, но он почему-то связал её с нами, и знаете, что он заявил потом - что мы поможем ему, потому что мы сейчас втроем пойдем к его бабе на хату, и мы с Росей должны будет рассказать ей, какой он клевый мужик, и она его обязательно простит, ну потому что мы все клевые ребята и, тем более, нам негде ночевать, ну конечно, она нас не выгонит, и вы понимаете, парни, какой это абсурд, да я и тоже сейчас понимаю, но тогда все казалось иначе, и мы с вещами идем ночевать к бабе этого чувака, но естественно переночевать там нам не удается, потому что, во-первых, чувак там громко ломился в дверь, что перебудил всех соседей, и мы уже было думали, что они спустят нас троих с лестницы, ну и во-вторых, когда его баба - злющая, опухшая ото сна - открыла дверь, я думаю, вы понимаете, что она не очень рада была нам, и закончилось все тем, что она обматерила нас и хлопнула перед нами дверью, и в итоге мы оказываемся ночью на какой-то скамейке, блин, на улице так холодно, то ли просто нас с перепоя трясет, а чувак снова начинает рыдать, и в этот раз он безутешен, в конце концов, его клинит по полной, потому что он обвиняет нас в том, что мы ему всю жизнь сломали, выкрикивает какие-то угрозы, обещает нас найти и затем, матерясь, убегает в ночь, а мы сидим и трясемся от холода и бодуна на лавке, но, к счастью, через час начинает светать, а утром нам довольно быстро удается словить машину...
   - Марк! - в третий раз зовет нашего повествователя отец.
   - А уж как мы стопом добирались это отдельные истории, - бросает напоследок Марк и отходит к отцу, оставляя нас переваривать впечатления от рассказа и с ощущением, хорошо знакомым любителям сериалов, которые внезапно закончились на самой интригующей сцене. Через пару минут Марк возвращается с заговорщическим видом, кладет руки нам на плечи и заявляет:
   - Парни, возникла одна проблема.
  Мы выжидающе смотрим на Марка, а он также выжидающе смотрит на нас - словно кто-то из нас должен продолжить его мысль.
   - Ну, какая? - не выдерживаю я.
   - Видите ли, батя сомневается оставлять ли дом на нас, поэтому...
  Еще одна выжидательная пауза.
   - И-и?
   - Вы остаетесь жить в его доме, поэтому вы должны рассеять его сомнения...
   - Каким образом? - угрюмо спрашивает Парамон.
   - Ну-у, не знаю, например, вы купите какого-нибудь винца, мы его разопьем, и батя поймет, что дом можно оставить на нас и все такое. Типа, раз вы только что приехали, вам надо проставиться.
   - Да не вопрос, - ухмыляется Парамон. Его лицо проясняется.
   - Парни, как я рад, что вы приехали, - расплывается в широченной улыбке Марк. И как только он делает некоторый одобрительный знак, вся компания тут же срывается с места и движется в сторону здания ж/д вокзала. Это происходит так внезапно, что я оказываюсь в хвосте энергично марширующей процессии.
   - Куда мы? - жалобно подаю голос я, потому что Парамон и Марк резво устремляются вперед в след за Сентябрем и Александрой, за ними торопятся мать Марка, Боря и Рося. Что касается отца Марка, то сначала я вижу его во главе процессии, а затем он исчезает с горизонта, и когда я привлекаю внимание остальных, он неожиданно пикирует на меня с фланга, практически берет меня под руку и доверительно рассказывает:
   - Здесь есть одно место, в котором вам стоит побывать. Ничего особенного, конечно - просто кафе, но у них хороший выбор "массандровского" вина и, кстати, относительно недорогого. В других местах, знаешь, и выбор скудноват, и цены кусаются, но здесь по критериям "цены" и "качества", точнее, "выбора", потому что с качеством здесь в целом все в порядке, этот вариант очень неплох. Особенно, когда приходится ждать поезда - прибытия или отбытия - в жару, то пропустить стаканчик-другой становится заманчивой идеей, потому что, во-первых, освежает, а во-вторых, как ни странно бодрит...
   - Бодрит? - переспрашиваю я.
   - Конечно, - убежденно кивает отец Марка, - ну, конечно, это зависит от сорта, вот, например... - и далее он перечисляет с десяток наименований сортов вин, которые мне ничего не говорят, но некоторые из которых вызывают одобрительную реакцию у поравнявшихся с нами Марка и Парамона. Мы поднимаемся по лестнице и оказываемся в самого затрапезного вида кафе. Столы засыпаны крошками и заставлены пустыми пластиковыми стаканчиками, различной степени помятости. Заведение не внушает доверия, но часть нашей компании уже усаживается за столик, а Марк, его отец, Парамон и Сентябрь обсуждают у прилавка представленных их взору полки с массандровскими винами. Ключевыми лицами этой дискуссии становятся Парамон и отец Марка, и вскоре они полюбовно решают вопрос - Парамон покупает две бутылки разных сортов. Продавщица вместе с вином выдает нам пластиковые стаканчики, после чего спешит протереть наш столик. Первая бутылка улетает моментально, всем едва-едва хватает по пол стаканчика. С учетом сложившегося положения дел - Парамон и отец Марка снова несутся к прилавку и покупают бутылку хереса. Им мы и продолжаем. Вино ударяет нам в голову, и мы чувствуем себя так, словно сидим здесь уже тысячу лет и просидим еще столько же, с ощущением плавно разливающегося по телу тепла. И когда начинает казаться, что полные бутылки будут возникать на нашем столике, как только появятся пустые, все внезапно поднимаются и начинают сосредоточенно поправлять одежды, словно всего пять минут назад мы кувыркались на детской площадке, но вдруг обнаружили, что детство уже давно в прошлом, а взрослым так резвиться не подобает. В общей легкости появляется некая скованность и, несмотря на демонстративные улыбки и попытки шуток, она укрепляется по дороге до перрона. Прощаемся мы очень быстро, как бы опасаясь окончательно не раскиснуть и не смазать настроения встречи. Мать Марка и Боря скрываются в вагоне, и вот уже оба, широко улыбаясь и будто призывая запомнить их именно такими, выглядывают и машут нам руками. Отец Марка, немного хмурясь, дает последние наставления сыну, а тот внимает и реагирует сдержанными кивками, но раздается финальный свисток, поезд нетерпеливо дергается, и отец Марка по-мальчишески срывается с места, заскакивает на ступеньку, и вскоре отъезжающая семья машет нам из вагона руками. Отец Марка что-то кричит сыну, сам Марк некоторое время бежит по перрону, пытаясь услышать, но потом, несколько озадаченный, возвращается к нам.
   - Что тебе сказал отец?
   - Так и не понял, - смущенно пожал плечами Марк. Мы резко срываемся с перрона, словно не хотим долго находиться на месте расставания, от которого всегда веет какой-то необъяснимой тоской и грустью уходящего лета, покидаем территорию ж/д вокзала. Вскоре мы расстаемся и с Сентябрем и Александрой. Сентябрь что-то оживленно щебечет, и я, уже отвыкший от его мелодичной речи, теряю её содержимое, просто купаясь в её музыке. Напоследок Сентябрь предлагает встретиться в ближайшее время.
   - Ну, моря вам не обещаю, - несколько виновато улыбается Сентябрь, - но прогулку в лесу могу организовать...
   - Да, да, да, да, - кивает, как китайский болванчик, Марк, а я словно разбуженный прекратившейся музыкой, почему-то хватаюсь за предложение Сентября и тоже начинаю активно поддакивать. И вот мы остаемся вчетвером. На меня накатывает легкая грусть - десять минут назад мы были в эпицентре большой и веселой компании, а теперь идет какие-то все поникшие. Но едва это чувство достигает пика осознанности, Марк весело вешается нам с Парамон на шеи.
   - Вы не представляете, как я счастлив, - говорит он и действительно - розовощекое лицо горит восторгом. - Батя оставил нам дом!
  Сказано это было с таким чувством, что я невольно задумываюсь. Ведь почему-то я не допускал противоположенного варианта. Но как только я увидел эмоциональный взрыв облегчения Марка, то несколько взволновался. Как по щелчку включается воображение: отец Марка, с большим сомнением глядя на нашу молчаливую мольбу и пощипывая бороду, после длительной и мучительной паузы оглашает вердикт:
   - Ты знаешь, Марк, я не уверен, что смогу оставить вам дом. Все-таки следить за домом - это большая ответственность, а ты, Марк, как бы это сказать по мягче, настоящий оболтус... Да и потом, ребята, не обижайтесь, но две бутылки вина, распитого нами только что - ну, это не серьезно...
   - Как я рад, что вы приехали, парни! - орет над ухом Марк, выводя меня из альтернативной реальности, и тут же шепотом добавляет: - С Росей каши не сваришь - каждый раз сливается после первой бутылки... Да и в присутствии родителей много себе не позволишь. Но вы приехали, и теперь мы зажжём!
   - Где затариваться будем? - спрашивает практичный Парамон, в глазах у которого уже сверкают искорки грядущего угара.
   - Есть одно местечко, - заговорщическим тоном отвечает Марк.
  До домика Марка - одна пересадка. Выйдя на остановке, Марк и Парамон устремляются в совершенно заштатный с виду магазинчик, а мы с Росей еле успеваем следом. В магазине - очередь. В ожидании Марк и Парамон тыкают пальцами по прилавку, и когда Марк приходит в сильное возбуждение, я понимаю, что парни решили шикануть. Кроме очевидной закупки вина (не менее пяти бутылок, по моим подсчетам) и ограниченной партии еды ("Вы что, сюда жрать приехали?" - презрительно заявил впоследствии Парамон, когда мы с Марком однажды выразили желание перекусить в Городе), парни покупают еще нечто, что я не очень успеваю разобрать. Но вскоре загадка разрешается.
   - А что, сигар больше не осталось? - с разочарованием спрашивают у продавщицы стоявшие за нами парни.
   - Нет, - разводит руками продавщица и кивает в нашу сторону, - вот ребята последние сигары купили.
   - Сколько сигар вы купили? - спрашиваю я Парамона, когда мы выходим из магазина.
   - Всего четырнадцать, - дергает плечом Парамон, - больше у них не было.
   - Всего? - переспрашиваю я в легком замешательстве. - Ты же не куришь!
   - Сигары курю, - ухмыляется Парамон, - когда есть возможность.
  Мы рассовываем бутылки с вином по рюкзакам и идем в сторону остановки. Автобус - как и предыдущий - битком, но мы в при поднятом настроении, особенно Марк. Он почует нас историями о том, как они жили здесь с Росей до нашего приезда, из которых становится ясно, что Марк заскучал. На одной из остановок в автобус втискивается пара с походными рюкзаками - темноволосый небритый чувак с гитарой и, судя по всему, его девушка. Марк очень быстро находит с ними общий язык, начинает болтать обо всем подряд, но парень с гитарой оказывается не промах - он быстро перехватывает инициативу и довольно громко (на весь автобус), с невероятным апломбом, рассказывает о своих приключениях. Видимо хвастливая трескотня парня начинает действовать водителю автобуса на нервы, поскольку с этого момента мотор машины ревет предельно раздраженно, а нервные повороты намекают на некоторую утомленность водителя громкими тирадами болтливого гитариста. Видимо, даже Марк выдыхается от непрестанно льющегося водопада речи небритого чувака, но неожиданно оживает, когда гитарист упоминает некий "маяк".
   - Да, да, да, да, - миллион раз кивает Марк, - мы тоже не прочь туда съездить.
   - Отлично-отлично, - тут же затыкает его гитарист, - нам необходимо объединить усилия. По дороге сюда, мы столько слышали про это место, что уехать и не посетить его выглядело бы святотатством. Правда, не знаю, когда мы туда попадем. У нас еще не очень ясно с впиской. А сами вы куда вписались?
   - Да у меня тут домик, - гордо заявляет Марк.
   - Ого! Домик - это круто! - орет чувак. - Жаль, мы с чуваками уже забились, так бы мы могли и к вам вписаться. Они, правда, не берут трубку... Хотя погоди, сейчас я им позвоню...
  К несчастью для всего автобуса, гитарист дозванивается - орет он в трубку так, что его вопли пробиваются сквозь звуки верещащего мотора. Телефонный разговор заканчивается так же спонтанно, как он и начался.
   - Не поверите, - с радостной улыбкой заявляет гитарист Марку, - с первого раза дозвонился. Сегодня раз двадцать пытался выйти с чуваками на связь - без толку. А тут раз - и в яблочко! У тебя хорошая аура, дружище! Нет, правда! Я знаю случаи, когда люди могли энергетически воздействовать на технику, причем на расстоянии. Правда! Так было с моими корешами... - и далее следует еще одна история, после которой следует: - Мы могли бы сегодня с вами затусить...
  Марк одобрительно кивает, а я молюсь, чтобы он не затащил всех нас на очередную рандомную вписку.
   - ... но похоже не получится, - к моему облегчению, заканчивает гитарист, - уже забились с чуваками, ничего не поделаешь! Но законтачиться надо!
  После этого Марк и гитарист обмениваются номерами, делают друг другу комплименты, и вскоре гитарист с подругой выходят на одной из остановок, предварительно проорав на весь автобус, что "у этого парня хорошая аура". А еще через несколько остановок выходим и мы.
   - Блин, - произносит Марк, щелкая на кнопки телефона, - походу я не записал, как его зовут...
   - Серьезно? - с ухмылкой спрашиваю я.
   - Ну да, - беззаботно заявляет Марк, кидая телефон в карман шорт, - у меня за последнюю пару недель накопилось масса безымянных номеров... Как-нибудь разберусь...
  Мы движемся в сторону кипарисовой рощи. Вокруг смеркается.
  ***
  Вокруг смеркается. Я и Марк активно орудуем у лениво дымящего мангала - точнее, Марк активно орудует опахалом, а я активно наблюдаю за процессом. Когда жар от углей доходит до удовлетворяющей Марка кондиции, он отправляет меня за мясом, и пока он сосредоточенно нанизывает куски на шампуры, я заменяю его у мангала и яростно помахиваю то с одной стороны, то с другой.
   - Да там уже нормальный жар, - с оттенком легкого недовольства и начальственной важностью бросает мне Марк. Я поворачиваюсь, чтобы возразить, но в этот момент скрипит калитка и во дворике появляется Андрей. Его глаза, как всегда, сверкают светом непобедимой чистоты духа.
   - Появился-таки, торчок, - бурчит себе под нос Марк. Его раздражение вызвано тем, что Андрей сегодня весь день протусил на Индийском пляже, в то время как ему, Марку, пришлось с утра уезжать оттуда, чтобы записаться на прием к стоматологу. С позиций моральных ценностей Марка подобный поступок Андрея был предосудителен. Марка не утешало даже то, что ему компанию составили я, Парамон и Рося, таким образом, на Пляже остался только Андрей. Но Марку этого было уже достаточно.
  Я бросаю в его сторону молчаливый упрек и иду поздороваться с Андреем. Конечно, у меня есть несколько корыстный интерес к нему, поскольку его поведение вызывает у меня изумление со смесью восхищения. Чем он занимался на Пляже? После ночи у нас не сохранилось ни малейших запасов продовольствия (даже остатки пива мы увезли с собой), и Андрей остался на Маяке практически без копейки. Эту информацию Марк мне сообщил уже в автобусе, когда мы ехали в Город. На мой встревоженный вопрос, как же Андрей доберется обратно, Марк пожал плечами и сказал: "Как-нибудь доберется. Это же Андрюха". Я был уверен, что Андрей, оставленный нами на Пляже, вернется уже к обеду, но он возникает только сейчас и тут же заполняет своей легкостью и беззаботностью несколько напряженную атмосферу приготовления ужина.
   - Как добрался? - тут же спрашиваю я, с улыбкой пожимая руку Андрею.
   - Меня ребята подбросили, - просто отвечает Андрей, - я почему-то решил, что автобусы уже не ходят, и поймал машину.
   - И как на Пляже?
   - Отлично! - воодушевленно говорит Андрей, похоже нисколько не расстроенный тем, что мы оставили его на Маяке. - Весь день общался с очень хорошими ребятами, прям замечательными.
   - А что же ты там ел? - не удерживаюсь я.
   - Что ел? - неожиданно теряется Андрей, видимо сбитый этим вопросом с толку. - Что ел, что ел... Ну там орешки всякие, фрукты, в общем, там чем-то угощали...
   - Нас сегодня Персик арбузом угощал, - хвастаюсь я.
   - Да-да, Персик! - кивает головой Андрей. - Но арбуз я, по-моему, уже не застал, но ребята там дыню раздавали.
  Мое беспокойство было напрасным. Если Андрея выбросить в тайге или пустыне, то он, очевидно, и там себе друзей заведет. С другой стороны, атмосфера общей эмпатии, свойственная Индийскому пляжу, вряд ли позволила бы кому-нибудь заскучать.
   - Ну как? - на веранду, где мы разговариваем, подходит Марк, поставивший мясо жариться.
   - Здорово! - тут же реагирует Андрей, обдавая Марка лучезарным взглядом. - Сегодня потусил с теми ребятами, у которых мы зависали в прошлый раз, и они угостили меня этими бошками...
   - Которые мы у них приобрели? - оживляется Марк, уже забывший, что еще пару минут назад дулся на Андрея (хотя хорошо известно, что Марк не умеет обижаться). - И как?
   - Шикарные! - улыбается Андрей.
   - Отлично! - расплывается в ответной улыбке Марк - градус его настроения стремительно ползет вверх. - Вот вы сейчас ими с Росей и займитесь, а мы с Коляном пока организуем ужин.
  Обрадованный тем, что я теперь официально приобщен к общественно полезным работам, я иду вслед за Марком к мангалу, где потихоньку начинает шипеть мясо. Но поскольку для того, чтобы крутить пять шампуров, не требуется больше одного человека, я предлагаю Марку остаться у мангала, а самому отправиться на приготовление салата. Марк сердечно соглашается, тем самым, льет мне бальзам на душу, поскольку в разделение наших обязанностей по дому за мной уже прочно закрепился статус шеф-повара по части салатов. Тут я понимаю, что Андрея никто не предупредил о сегодняшнем прибытии Параскевы и Ко, которые уже как несколько часов затаились внутри дома. Но в очередной раз мои беспокойства оказались беспочвенными - проходя на кухню, я услышал, как Андрей, которого присутствие трех незнакомых девушек в комнате не смутило вовсе, уже активно общается с вновь прибывшими. На кухне я обнаруживаю Парамона, который придирчиво крутит в руках несколько стаканов.
   - Ты же ведь будешь бейлис? - спрашивает он меня, когда я появляюсь в его поле зрения.
   - Бейлис? - переспрашиваю я, в первый миг не очень поняв, о чем идет речь.
   - Бейлис, - жестко утвердительно повторяет Парамон и смотрит на меня немигающим взглядом. И тут я вспоминаю, что по дороге из Города у Парамона и Марка родилась идея приготовления бейлиса в домашних условиях. Точнее, идея родилась у Парамона, но её бодро поддержал Марк, впрочем, как всегда. С этой целью нами было куплено бутылка водки, несколько шоколадок, мешок сахарного песка, корица, сгущенка и пятилитровая бутылка с водой.
   - Ну, посмотрим, - неопределенно отвечаю я, поскольку не вполне уверен, что до бейлиса дойдет дело - ведь у нас сегодня будет особенный ужин, во всех смыслах. Парамон неодобрительно косится на меня и уходит с кухни, оставляя меня мыть помидоры, огурцы и листья салата. Закончив процедуру, прежде чем заняться нарезкой я решаю узнать, как идут дела у Марка, и вхожу на веранду. За столом с заговорщическим видом над пустой пятилитровой бутылкой колдуют Андрей и Рося. У Марка видимо идет все не очень хорошо, потому что он устало машет опахалом, засыпая мясо и себя мелкими частицами пепла.
   - Ну и угли, мать их! - жалуется он мне. - Все-таки надо было купить новые.
  Я снимаю мясо с мангала - хотя оно уже начинает пахнуть, на вид выглядит сыровато - и мы начинаем по очереди раздувать угли. Жар немного усиливается, и мы ставим мясо обратно.
   - Хер с ними, - машет рукой Марк, - если через десять минут не дойдут, на сковороде дожарим. Запарился с ними. Как там салат?
   Я двигаюсь обратно к дому. Андрей и Рося делают мне какие-то тайные знаки, а когда я подхожу, подзывают аналогичным способом и Марка.
   - Мы решили сделать водник, - торжественно сообщает нам Рося.
   - Водник? Ништяк, - одобряет Марк. - Как мы и хотели, да, Рось?
  Рядом со столом возникает фигура Парамона. Мы втроем разглядываем стоящую по центру стола конструкцию в виде наполненной водой пятилитровой бутыли со срезанным верхом и обрезанной верхней частью, входящей внутрь основной емкости. Горлышко верхней части аккуратно упаковано фольгой с углублением внутрь и рядом непропорционально проделанных маленьких дырочек.
   - Ага, - отвечает Рося закидывая в рот кусочек шоколадки. Что почему-то вызывает сдержанную, но однозначно негативную реакцию Парамона.
   - Похоже, бейлис у нас будет с орешком, - хмуро заявляет он Марку.
   - Чего? - не понял Марк. Парамон указывает пальцем на порванную в клочья упаковку из-под шоколада, разбросанную по всему столу. Я начинаю понимать, в чем дело.
   - Эти животные, - обвиняюще-нейтральным голосом продолжает Парамон, глядя на Андрея и Росю, - схавали шоколадку, которую мы планировали использовать для приготовления бейлиса.
   - Вы собираетесь готовить бейлис? - удивленно переспросил Андрей, вытирая тыльной стороной ладони шоколад с верхней губы.
   - Собирались, - горько уточняет Парамон.
   - Но тут еще осталась целая, - радостно заявляет Андрей, потряхивая нетронутой плиткой шоколада.
   - Это с орехом, - сокрушенно качает головой Парамон.
   - Какого хера, ребята?! - наконец взрывается Марк. - Мы специально купили шоколад для бейлиса и шоколад с орехом для чаепития! Но вы сожрали то, что не надо жрать! Кто вообще оставил шоколад здесь?
  Я опускаю глаза вниз.
   - Блин, Марк, - пытается оправдываться Рося, - нам нужна была фольга!
   - Только она все равно не подошла, - простодушно заявляет Андрей, за что удостаивается убийственного взгляда Роси, - мы использовали фольгу из-под старой пачки сигарет.
   - Молодцы, ребята! - показывает большой палец вверх Марк. - Лишили нас бейлиса на сегодня.
  Похоже после первой вспышки он уже успокоился и смирился с утратой возможности опробовать самопального бейлиса. Парамон решительно отбирает оставшуюся в живых шоколадку и с непреклонным видом уходит в дом. Что-то мне подсказывает, что он так просто не сдастся.
   - Короче, убирайте мусор и расставляйте тарелки, - отдает распоряжение Марк, - а то что-то достал меня этот шашлык...
  Ребята виновато сгребают мусор, я отношу его на кухню, возвращаюсь с тарелками. Марк уже без особого энтузиазма сражается с шашлыком, который все ощутимее начинает распространять запахи по участку. Я расставляю тарелки, а тем временем в воднике уже клубится густой молочный дым. На веранду, чувствуя приближение ужина, неторопливо выходит Параскева. Обнаружив на столе водник и ритуально обслуживающих его ребят, она замирает и завороженно смотрит на него как на священный предмет таинственного культа. Расставив тарелки, я гляжу в сторону снимающего мясо с мангала Марка и вспоминаю, что так еще и не нарубил салат. Я собираюсь двинуться на кухню, но непонятное замешательство останавливает меня у стола. Мою нерешительность мгновенно ощущают Андрей и Рося.
   - Давай, Коля, ты первый, - говорит мне Рося, кивая на водник. Я собираюсь тут же отказаться - ведь мне еще надо нарубить салат - но меня резко захватывает азарт. Я за долю секунды принимаю решение и с головой ныряю в прорубь, заполненный молочным дымом. В этот же миг в меня словно врезается КамАЗ. Мои ноги почти сразу начинают утопать в кафельном полу. Я издаю неопределенный звук, который должен был передать одобрение, но видимо получается нечто иное, хотя и схожее по смыслу, потому как ребята расплываются в улыбках.
   - Хорошо пошло, правда? - говорит мне Андрей, но меня уже сносит в сторону неизвестно откуда взявшимся вихрем, вызвавшего пробуждение к жизни колонии мурашек по всей моей кожи. Я что-то пытаюсь сказать ребятам, но голос мой тут же утопает в заполнившей мне гортань вате (впрочем, не затруднявшей дыхание). Видимо я говорю: "Мне нужно приготовить салат", и когда ребята соглашаются со мной, я уплываю в сторону кухни, очень аккуратно обходя застывшую Параскеву, чей широко открытый взгляд наполняет меня необъяснимой паникой. В проходе едва не сталкиваюсь с выходящим из дома Парамоном. Оказавшись на кухне, я теряюсь и не могу сообразить, с чего мне нужно начать. Я застываю по середине кухни, и актуальность приготовления салата для меня утрачивает смысл, поскольку на одно мгновение я почти убеждаюсь, что салат уже приготовлен и употреблен. Я слышу за стенкой кашель Парамона, давящегося избытком молочного дыма. По телу бегает навязчивая щекотка, отчего я испытываю сильный дискомфорт, переминаюсь с ноги на ногу, чтобы избавится от этого ощущения. Внезапно ко мне приходит понимание причины этого дискомфорта - одна часть меня по-прежнему хочет приготовить салат и настойчиво толкает меня к действию, в то время как другая - уверена, что любое мое действие будет абсолютно лишним, поскольку поставленная мной цель обессмыслена. Когда щекотка становится невыносимой, я, словно подброшенный пружиной, бросаюсь к разделочной доске и лежащими рядом овощами. Один огурец резво отскакивает от края стола и проворно катится между моих ног. Я расставляю в сторону руки на тот случай, чтобы огурец не прыгнул в сторону, пытаюсь соединить колени и одновременно присесть. К счастью, огурец послушно замер у моих ног. Я наклоняюсь, делаю быстрое хватающее движение рукой и замираю, потому что мои пальцы зачерпнули пустоту. С веранды я слышу уханье Парамона, который по всей видимости направляется на кухню. У меня снова начинается паника, потому что быть обнаруженным Парамоном по среди кухни в срамной позе раком мне кажется ужасно непристойным. Я делаю еще одно хватательное движение, и в этот раз маленький зеленый подлец оказывается в моей ладони. Я быстро хватаю нож и начинаю неуклюже кромсать листья салата. Парамон кашляет где-то совсем рядом, и его скорое появление я ожидаю с нарастающей тревогой. Он бродит где-то рядом, его шаги то приближаются, то удаляются, видимо, он то и дело входит в дом и тут же выходит наружу. Я вытаскиваю обрывки листьев салаты из-под ножа и понимаю, что испытываю к ним отвращение. Их бледные прожилки, холодные и неприятные капли, бегущие по моим рукам, рваные края вызывают у меня негативные эмоции, и я просто бросаю их рядом с разделочной доской мокнуть в быстро образующейся луже. Я хватаю помидорину и уже было делаю аккуратный надрез по ней, когда на кухню с уханьем входит Парамон. Его неминуемое появление на кухне я чувствую за мгновение до пришествия и испытываю к этому вторжению явную враждебность. Все мое существо болезненно сжимается. Парамон делает несколько кругов по периметру кухни, что-то выискивая (на самом деле, присматриваясь ко мне - я чувствую это спиной).
   - Э-эх! - громко произносит он, достает большое блюдо, ставит его рядом с раковиной, затем берет в руки и переставляет в другое место. Затем выдвигает ящик, начинает доставать вилки, видимо задевает рукой металлическую миску, которая падает с мощным звоном.
   - Б**! - растерянно бросает Парамон и наклоняется, чтобы поднять, но видимо с ним происходит такая же история, что и со мной и огурцом, потому что он снова бросает: "Б**!", еще более растеряннее, чем до этого, и ворчливо добавляет: "Расставят тут всякие!". Я тут же разгадываю его провокацию и не единым жестом не реагирую на это, продолжая резать помидоры. Чувствую, как Парамон начинает кружиться вокруг меня плотнее, слышу скрежет сжимаемых в его руке вилок, но продолжаю заниматься своим делом, спиной отслеживая его передвижения позади меня. Несколько раз он заглядывает мне через плечо и даже тыкает пальцем в неряшливо плавающую кучу незадействованного мной салата. Но мне удается выдержать это грубое давление и победоносно расправляю затекшие от напряжения плечи, когда этот варвар, потряхивая вилками и блюдом, разочарованно поухивая, удаляется с кухни. Но пока я в глухой обороне сдерживал натиск Парамона, то отвлекся от своего основного дела. Я удивленно гляжу на разделочную доску и осознаю, что едва-едва дорезал до половины первую помидорину. Пытаюсь сосредоточиться на овощах, но нож почти не слушается. Невероятно медленно он проходит через мякоть помидорины, а я за это время успеваю досчитать до десяти. Или мне кажется. Снова паническая волна. Пространство накатывает на меня горячими волнами. И тут я слышу, как на веранде Парамон обращается к Марку:
   - Похоже, Колян перекрылся. Я тут зашел на кухню за блюдом, а он вообще никакой...
  В ответ слышу блеющий смешок Марка, а затем их шаги в направлении кухни. Меня охватывает возмущение от коварства Парамона. Ах, ты грязный наркоша! В одиночку со мной справиться не получилось, так решил мобилизовать себе на поддержку Марка! Решительно разворачиваюсь в тот момент, когда оба появляются на кухне. Парамон становится ко мне бочком и подленько показывает на меня пальцем. Раскрасневшееся лицо Марка перекошено незавершенной улыбкой, а его красные, слезящиеся глазки пытливо пытаются сфокусироваться на мне.
   - Я-то как раз нормальный, - пытаясь говорить спокойно и рассудительно, сразу беру в руки инициативу я, пока на меня не обрушились обвинительные вердикты, - значит, я тут делаю салат, а не просто слоняюсь по кухне. А вот Борода, - я киваю в сторону Парамона, - очевидно, что перекрылся. Пришел, значит, ухал у меня над ухом, уронил миску, а я на его провокации не поддался. А он чего от меня ждал? Чтобы я тоже что-нибудь уронил, и начался весь кавардак! Нет, я не поддался, и он сразу побежал жаловаться тебе, видите ли, я "никакой". Я отказался играть по его правилам, значит, я не такой, значит, меня можно заклеймить...
   - Да когда я пришел, ты вообще в одну точку залипал, - со смесью обиды и жалости произнес Парамон в ответ на мою обвинительную тираду, словно доктор психиатрической клиники, услышавший, как пациент, на которого он потратил лучшие годы своей практики, обвиняет своего лечащего врача в том, что тот не лечит его надлежащим образом. Марк переводит свой мерцающий от слез взгляд с Парамона на меня и обратно, после чего разражается истерическим смехом, который на первой же ноте захлебывается и превращается в блаженные постанывания. Из глаз Марка брызжут мощные потоки, отливающие всеми цветами радуги, катятся по красным щекам и теряются где-то в поросли щетины. Марк смахивает с ресниц крупные капли, неряшливо размазывает слезы по лицу и уходит с кухни, бросив нам напоследок: "Радуете меня, ребята!". Парамон некоторое время смотрит на меня с укором, но после того, как я демонстративно отворачиваюсь к своим недорезанным овощам, уходит.
   - Коля-а-а-н! - через несколько минут вопит с веранды Марк. - Где сала-а-ат?
  И снова разражается истерическим смехом. Ему нестройным гыганьем вторят остальные, но где чей смех, я различить не могу. Кое-как дорезаю овощи, скидываю их с разделочной доски в миску, добавляю масло, неаккуратно перемешиваю и бегу на веранду, едва не врезавшись в дверной косяк. На столе уже все накрыто. Водник исчез - словно и не было никогда. Больше всего место занимают бутылки красного и блюдо, на котором поблескивают почерневшие куски мяса, видимо, доведенные Марком до готовности (или переготовности - определить по внешнему виду сложно). Дрожащими руками вставляю миску с салатом между бутылками, тарелкой с сырной нарезкой и кастрюлей с отварной картошкой (не помню, когда ребята успели сварить картофель). Я втискиваюсь между залипающей на стол Росей и одной из Параскевиных сестричек. На против усаживается, едва на завалившись на Андрея, Марк. Рядом сидит и зачарованно следит за мерцанием бутылочного стекла Параскева, еще более странная, чем обычно. Слева восседает на кухонной табуретке Парамон. Откуда из кустов с телефоном в руках выходит вторая сестричка и обнаруживает, что сесть-то ей собственно некуда. Вся мобильная мебель, на которой можно сидеть, уже находится здесь, вокруг стола. И она вся занята нашими телами. Ну не диван же нам из комнаты переть. Единственным джентльменом из мужской половины нашей компании оказывается Парамон. Только он поднимается при виде замершей у стола сестрички (при этом чуть не заехав локтем в лицо Параскеве, которая, впрочем, этого не заметила) и уступает ей свое место, в то время как остальные смущенно хихикают, глядя по сторонам. Однако сестричка по какой-то причине отказывается принять жертву Парамона и заявляет, что особо есть не хочет и просто постоит рядом. Парамон пожимает плечами и снова водружает свое туловище на табуретку, что служит условным сигналом, потому что мы тут же накидываемся на еду. Я наблюдаю эту сцену, словно сквозь прозрачную ширму. Опасаясь, что скоро могу "улететь" (и не одна крыша меня не удержит), я тоже начинаю накладывать в свою тарелку еду. Руки меня слушаются еще хуже, чем минуту назад. Я серьезно начинаю бояться, что они выйдут из-под моего контроля и раскидают все, что стоит на столе. Мои опасения оказываются небеспочвенны, потому что я роняю почерневший кусок мяса в кастрюлю с картофелем и никак не могу выудить его оттуда. Понимая, что начинаю привлекать к себе слишком много внимания, я просто забираю к себе кастрюлю с картошкой и в итоге обнаруживаю свой запрятавшийся за круглобоким картофелем кусочек мяса. Еда продолжает со мной играть. Краем глаза успеваю заметить адресованную мне кривую ухмылку Парамона. Неужели он знает? Пока я размышляю над этим, ребята перекидываются бессмысленными репликами и блеющими смешками. Над столом витает густой запах жаренного мяса. Парамон глушит пиво из таинственно материализовавшееся в его руке банки. Андрей и Марк, хихикая, тыкают пальцами и вилкой лежащей в тарелке последнего кусочек мяса. Затем они демонстрируют его остальным. С одной стороны он оказывается адски сожжённым - до осыпающейся в прах черной корочки, а с другой - из него сочится сукровица.
   - Съешь его живем! - заключает Парамон. Марк кивает и закидывает его в рот.
   - Интересный вкус, - резюмирует он после тщательного пережевывания.
   - Будем надеяться, что ночью ты не умрешь на унитазе, - ухмыляется Парамон.
  Стоящая сестричка, которой не очень хотелось есть, съев два куска мяса, не выдерживает и садится на корточки у стола. Парамон видимо снова порывается уступить ей место - по его правому плечу прошла заметная дрожь - но затем он передумал, очевидно, найдя забавным сидящую с ним на корточках девчонку, которая с большим смаком облизывает свои пальцы. Что касается меня, то, когда я увидел, с каким алчным и голодным видом она накладывает себе три новых куска мяса, испытал огромный прилив отвращения и постарался сконцентрироваться на своей тарелке. Но это мне не удается, поскольку я чувствую, что начинаю сползать под стол. Разобравшись в своих ощущениях, я понимаю, что это не совсем соответствует истине, поскольку я не сползаю, а начинаю складываться, словно раскладной стул. Я пытаюсь выпрямиться, но будто многотонная плита, мягко, но неуклонно, снова клонит меня вниз. К счастью, сестрички, утолившие свое чувство голода, покидают стол, удалившись в дом. С нами остается только по-прежнему залипающая Параскева.
  Марк предлагает во что-нибудь сыграть. Ребята поддерживают, только Параскева устраняется от участия. После ужина меня слегка отпускает, мое состояние немного улучшается, поэтому я одобряю инициативу Марка. Я не помню, во что мы там играем, но выходит весело и задорно - мы мелем какой-то бред и смеемся. Мы играем довольно долго. Затем Рося утыкается в айфон, Парамон вспоминает про бэйлис и уходит на кухню заниматься его приготовлением, я начинаю залипать на звезды, а в игре остается только два участника - Андрей и Марк, но и Андрей довольно быстро выходит из неё, отправившись ставить музыку. Рося кричит ему вдогонку, чтобы тот поставил регги. Меня внезапно охватывает ощущение нереальности всего происходящего со мной. Словно все это мне только снится. Я делюсь своими соображениями с Марком.
   - Да-да, - понимающе кивает Марк, - но сейчас это естественно.
   - Мне кажется, - почти шепотом продолжаю я, - в реальности так не бывает...
   - В смысле? - словно отгоняя морок, трясет головой Марк.
   - Во сне все воспринимается как настоящее, - я пытаюсь тщательно проговаривать каждое слово, потому что чувствую, как неохотно льются из меня звуки, словно что-то во мне не хочет, чтобы я озвучивал свои мысли, - но, когда мы просыпаемся, мы тут же понимаем: все, что нам снилось, есть вымысел, неправда. Даже если сон был очень реалистичен, мы понимаем это по мельчайшим деталям, которые невозможны в действительности. Например, во сне мы можем подпрыгнуть на три метра вверх. Или посмотреть сквозь стену, пусть даже на мгновение. Вот даже мгновение. Время и пространство перестают быть во сне чем-то неизменным - наоборот, это самые непредсказуемые характеристики... Ты понимаешь, о чем я, Марк?
   - Да, - завороженно глядя на меня, отвечает Марк. Параскева смотрит на меня так, словно я читаю её мысли.
   - Сейчас, - ободренный вниманием своих слушателей, продолжаю я, - у меня такое ощущение, что я нахожусь в особом состоянии - это и не сон, и не бодрствование. Нечто среднее. Полусон. Мне кажется, именно поэтому я могу определить, что нечто, происходящее здесь и сейчас, есть сновидение.
  Я, пораженный глубиной своего открытия, торжественно смотрю на Марка и Параскеву. Марк глубокомысленно морщит лоб.
   - Подобное состояние описывается в психологии, - наконец произносит он, мгновенно разрушая всю магию. - Я читал... где-то.
   - Но странно другое, - тут же продолжает он, заметив выражение протеста на моем лице. - Я тоже ощущаю то, что ты, э-э, описал.
   - Вот-вот, - возбужденно подхватываю я. - Если это снится мне, то ты и Параскева - как и все остальные - должны быть проекциями моего сознания, которые по законам сновидения должны погрузить меня в ощущение естественности происходящего. Мое ощущение нереальности говорит о том, что я каким-то образом вышел из-под контроля сил, которые должны были обеспечить "естественность" моего восприятия в сновидении. Соответственно, ты должен был сказать, что ничего подобного не испытываешь, и попытаться опровергнуть мои подозрения. Но ты тоже ощущаешь это!
   - Да, да! - Марк заражается моим возбуждением.
   - И Параскева тоже!
  Параскева ничего не говорит и не делает никакого однозначного жеста, но её взгляд свидетельствует о том, что она полностью с нами солидарна.
   - А это значит... Это значит, что мы все находимся... в одном сне?!
  Последнюю фразу я почти выкрикиваю.
   - Это потому что вы накурились, - издевательски произносит кто-то у меня над ухом. На табуретку за стол присаживается Парамон. На лице его гуляет сардоническая усмешка.
   - Подожди, подожди, подожди! - кричу я, хватаясь за голову и опасаясь только одного - не потерять вьющуюся ниточку мысли. - Мы все в одном сне, мы все в одном сне! Это же что-то похожее на коллективное бессознательное!
   - Парамон похоже не спит, - с сомнением произносит Марк.
   - Но если он не спит и сводит наше необычное восприятие к обычному наркотическому опьянению, - продолжаю возбужденно тараторить я, путая слоги и звуки, - то он, по всей видимости является проекцией нашего общего, коллективного сновидения. Он та сила, которая пытается вернуть нас в состояние обычного сновидения.
   - Да, да, так оно и есть, - подмигивая мне, кивает Парамон, наливая в кружку вина.
   - Тогда все сходится! - хлопаю в ладоши я. - Скорее всего за это стеной, - я стучу в стену дома, - ничего нет. Но стоит нам зайти, наше сознание тут же соткет ту картину, которая будет для него естественной. С высокой вероятностью мы увидим Росю или Андрея.
   - Вопрос в том, как долго мы спим, - заявляет Марк.
   - Очень может быть, что все наше путешествие на Остров - это сон, - шепчу я, сраженный страшной догадкой. - Как у Кэролла, в "Алисе".
   - Кэролл был очень необычный человек, - также шепотом азартно подхватывает Марк, - он очень любил детей, ну, в том смысле, что предпочитал общение с детьми общению с обществом. Возможно, он что-то видел в них. То, что они способны смотреть глубже, чем взрослые.
   - Кэролл, по всей видимости, был сновидцем, - соглашаюсь я. - Быть может, мы каким-то образом вышли на уровень детского восприятия действительности. Ведь дети воспринимают сказку как нечто реально существующее.
   - Возможно, это относится ко всей нашей жизни, - произнес Марк.
   - Хочешь сказать, что наша жизнь - это сон? - мои глаза расширились.
   - Это же Линч, - вытаращился Марк.
   - Что?!
   - Однажды Чжуан-цзы приснилось - что он бабочка, - неожиданно произнес проходивший мимо Андрей, - а когда он проснулся, он не мог понять: то ли это ему снилось, что он бабочка, то ли бабочке снилось, что она Чжуан-цзы.
   - Да, да, да! - глаза Марк ярко заблестели. - По-моему, у буддистов тоже есть нечто подобное.
   - Весь мир - иллюзия, - закивал я и от возбуждения зацепил рукой стол, от чего вся находящаяся на нем посуда зазвенела.
   - По-моему, тебе надо выпить, - заметил Парамон, наливая мне в кружку вина.
   - Изыди, сатана! - гаркнул я. - Не первый раз подступаешься ко мне, Искуситель, порождение Мары!
  Парамон тупо на меня уставился. Но меня уже озарило новое откровение:
   - Возможно, что это даже не наш сон!
  Брови Марка поползли вверх, взгляд Параскевы на мгновение превратился в бульон из солнечных зайчиков.
   - Да, да! - продолжаю неистовствовать я. - Возможно, мы кому-то снимся, кому-то, кто очень хочет проснуться и УВИДЕТЬ... Даже не так: представьте, что мы персонифицированные мысли спящего человека! Может быть, он нас знает или же он нас полностью придумал. Если последнее, то тогда получается, что мы никогда и не существовали... Но это грустно, поэтому скорее так: мы уже проснулись, и теперь стараемся пробудить других! Вопрос в том, кто разбудил нас? И где мы сейчас?
  Парамон смотрит на меня с большой опаской.
   - Да, - вдохновенно произносит Марк в тот момент, когда я почти отчаялся добиться понимания. - Я читал... где-то... что-то... в общем, не помню. Это не важно. Суть в том, что одному человеку каждую ночь снились очень странные сны. Во сне к нему приходили необычные существа - ну вот просто вообще на нас не похожие - и как-то вопрошающе смотрели на него и ничего не говорили. Естественно, это человек страшно пугался, просыпался в холодном поту. Он не знал, что делать. Он боялся ложиться спать. И однажды ему посоветовали попробовать поговорить с ними, узнать, что они хотят. Тот человек долго не решался, но в конце концов желание избавиться от этих существ побороло. Существа как будто бы обрадовались, что он задал им этот вопрос, и начали галдеть, перебивая друг друга. В итоге он не понял ничего. Но на следующую ночь к нему явилось только одно существо, которое терпеливо ждало, пока человек не спросит, что ему нужно. Существо ответило, что оно и ему подобные живут в верхнем слое кожи того человека, рядом с большим пальцем правой руки. Во сне человек имеет привычку совать правую руку под подушку, где ночью руке становится жарко, и она начинает немного чесаться. Особенно рядом с большим пальцем. Для человека мимолетное мгновение, которое он даже и не помнит. А вот для существ это заканчивается концом света и гибелью их цивилизации. Дело в том, что их цивилизация возникает в тот момент, когда человек ложиться спать, и существует до тех пор, пока он не проснется. Затем каждую ночь цикл повторяется. Но поскольку человек чешет правую руку, существа не успевают прожить положенный для них цикл, а для них это миллионы лет, и в итоге не могут завершить все свои дела. Поэтому они нашли способ обратиться к человеку во сне. После этого он не убирал руку по подушку, рука не чесалась, и существа больше не появлялись. Только на следующую ночь появилось то существо и поблагодарило человека.
   - Это очень интересно! - воодушевился я. - Быть может, мы снимся даже не людям, а другим, совершенно неведомым нам существам. Но что это за существа? Что вообще есть наша Вселенная?!
  Последний вопрос вырвался у меня непроизвольно, поскольку я не собирался его даже мысленно формулировать. Он родился сам по себе.
   - Во Вселенной миллионы галактик... - начал Марк.
   - Но так ли это? - возбужденно перебил я его. - Получается, что Вселенная бесконечна! Но если она не имеет конца, значит, в ней нет и начала. Что же она такое по сравнению с человеческой жизнью? Она подвержена изменениям, мы можем это зафиксировать. Не означает ли это, что Вселенная постоянно воспроизводит себя? И процесс этот непрерывен...
   - Проблема в нашем восприятие, дружище, - покачал головой Марк. - То, что мы воспринимаем как данность, как факт, не является абсолютной истиной. Но как только мы смещаем угол восприятия, мы понимаем, что наше мировоззрение, наша система взглядов и ценностей, совершенно смехотворна и нелепа...
  В глазах Марка светился благодатный огонь истины, а он продолжал проникновенно говорить о вещах, недоступных моего рациональному познанию, но которые я ощущал как волны света, тепла и любви, которые принимали мой метающийся разум в свои нежные объятия и убаюкивающе уносили выше, выше и выше...
   - Это потому что вы накурились, - резко произносит Парамон. Я чувствую себя так, словно плюхнулся с большой высоты в огромную, не очень свежую кучу навоза. Мы с Марком, скривившись, будто от зубной боли, с отвращением смотрим на Парамона.
   - Но вот что ты, в самом деле... - вяло начинает Марк.
   - А вот он всегда так, - с неожиданно прорезавшейся злобой выпаливаю я. - Только свет истины озарил мглу ночи, только мы воспарили в облаке эфира познания... А он уже аркан закинул и снова вниз, в грязь тянет!
   - Да словно мордой об стол, - негодует Марк.
   - Потому что вы несете ересь, - осуждающе бубнит Парамон. - Только наука, а не эти ваши...
  Вдруг он осекается на полуслове и раздраженно произносит:
   - Б****. Заслушался вашей хиромантией, совсем забыл про бэйлис.
  Он спешит к пятилитровой бутыли, в которой вяло плещется что-то мутное. Открывает, принюхивается, после чего начинает бродить по участку, выискивая что-то. Возвращается с прутиком, которым перемешивает содержимое бутылки. Снова принюхивается, делает осторожный глоток, удовлетворенно крякает и несет бутыль к столу.
   - Ну все, - торжественно произносит он. - Бэйлис готов. Подставляйте ваши кружки. Может, всю дурь из ваших голов сразу повыветривает.
  Мы с отвращением смотрим на бурду в бутылке. В близи она выглядит еще более мерзко.
   - Что это такое? - Марк тыкает пальцем в продукт творчества Парамона.
   - Бэйлис, - твердо отвечает Парамон, словно не заметив сардонической усмешки Марка.
   - Да нет, Мотя, - кривится в ухмылке Марк. - Это не бэйлис, это х*элис.
  Я злорадно хохочу. Парамон с досадой хватает марковскую кружку и вливает туда содержимое бутыли.
   - Да ты попробуй, - настаивает он.
   - Не, не, не, - отмахивается Марк, вылезая из-за стола, - пить х*элис я сегодня не готов.
   Парамон демонстративно отпивает из кружки.
   - Да нормальная тема, ты попробуй, - волнуется он.
   - Не могу, дружище, - улыбается Марк, проскальзывая мимо Парамона, - х*элисы - это выше моих сил.
   - А ты чего? - набычившись, говорит мне Парамон.
   - Боюсь, я не выдержу этого испытания, - отрицая головой я, чувствую, как меня неудержимо тянет в сон.
   - П****ц, вы зажрались, - в сердцах произносит Парамон и в одиночку хлещет из марковской кружки. Уходя с веранды, слышу, как Парамон предлагает х*элиса Параскеве, но та похоже окончательно превратилась в соляной столб, поскольку совершенно не реагирует на внешний мир. Парамон что-то бормочет под нос и несет бутыль в дом, где скоро разносится панический вопль Марка:
   - Спасайся, кто может! К нам едет х*элис!
  Я укладываюсь на раскладушку во внутреннем дворике. Спать я сегодня буду под звездным небом, которое не предвещает дождя. Хотя кого я обманываю - первый раз, когда я пытался переночевать на раскладушке, тоже ничего не предвещало дождя. Но сейчас у меня непоколебимая уверенность, что ночь будет спокойной. Я внимательно смотрю на звезды, которые светящимися линиями соединяются прямо у меня на глазах в огненные символы, будто невидимая рука оставляет для меня послание. Однако мое сознание слишком перегружено, что успеть уловить их смысл. От невозможно прикоснуться к прекрасному мои глаза увлажняются слезами. Или, может быть, они просто устали смотреть на всполохи света в ночном южном небе. Я закрываю глаза. Сквозь веки я вижу райский сад и слышу райскую музыку. Словно Пан играет для меня на флейте...
  ***
  Парамон напряженно вслушивается в телефон, после чего мрачно кладет его на стол. Я смотрю на него с мучительным любопытством и нарастающей тревогой.
   - Ну, как я и предполагал, - после продолжительного молчания выдавливает из себя Парамон, - они где-то ужрались.
   - Что?!
  Мне трудно в это поверить. Такого скотства со стороны Марка я совершенно не ожидал. Вру. В глубине души я знал, что он на такое способен. Но почему его не остановила Рося?
   - Тебе повторить? - Парамон смотрит на меня с легким раздражением.
   - В смысле, они ужрались? - не могу прийти в себя я. - Что он тебе вообще сказал?
   - Ну-у, - Парамон озадаченно чешет затылок. - Судя по шуму, они в каком-то кабаке. Марк совершенно не вяжет лыка. Из того, что он мямлил, я успел разобрать только то, что они спустили все свои деньги...
   - Что там Марк? - выглядывает из дома Андрей, успевший краем уха уловить наш диалог.
   - Они пробухивают остатки своих денег в каком-то питейном заведении, - саркастически улыбаясь, сообщает Парамон.
   - Вот это поворот! - брови Андрея удивленно ползут вверх. - Это он тебе сказал?
   - Да, - по-прежнему ухмыляется Парамон. - Если можно назвать тот набор булькающих звуков, который он издал в трубку, словом "сказал".
   - Может, ты чего не понял, - высказываю догадку я.
   - Я отчетливо услышал фразу "мы все деньги спустили на бухло", - качает головой Парамон.
   - Что будем делать? - Андрей присаживается на скамейку.
   - Попробую позвонить, - Парамон снова набирает номер Марка. Но даже мы слышим характерное звучание из телефона Парамона, которое означает, что "абонент временно не доступен".
   - Как бы не пришлось ехать за ними, - озадаченно произносит Парамон. Вот так подстава, думаю я. Мы втроем молча пытаемся найти какое-то решение возникшей перед нами проблемы. Завтра мы уезжаем с Острова Свободы. Это печальный факт дополняется также не менее печальным обстоятельством, заключающемся в том, что мы уезжаем порознь. Марк, Андрей и Рося приняли решение выбираться автостопом. Парамон едет на поезде в Д. проводить остаток месяца. Я еду на поезде прямиком в Москву. За домом следить остаются Параскева и Ко. Они единственные, кого не коснулось общее уныние, поскольку с нашим отбытием они переезжают на первый этаж с чердака, на котором ночью из-за отсутствия электричества темно, как в склепе, а утром - печет, как в духовке. На их лице сдержанная и очень дозированная радость, поскольку они так и не смогли адаптироваться к нашим вечерним угарам, и после нашего отъезда у них получится расслабиться по-своему. Сегодня вечером Марк и Рося изъявили желание поехать в Город и купить сувениров. Парамон встретил подобное намерение со сдержанным скепсисом, напоследок бросив им: "Смотрите, не нажритесь". Я почему-то был уверен, что у Марка хватит благоразумия не спускать деньги на бухло, поскольку я знал, что у них с Росей оставалась тысяча на двоих, на которую они и планировали добираться до дома. Но в нынешних обстоятельствах я оказался не прав. И вот мы сидим в неизвестности, в напряженном для всех ожидании. Поскольку здравых идей мы так и не вырабатываем, первым нас покидает Андрей. Что неудивительно, поскольку Андрей обладает уникальным качеством выходить из любой стрессовой ситуации с минимальными для своей психики последствиями. Действительно - проходит пара минут, и я слышу, как Андрей уже преспокойно учит играть на гитаре одну из "сестричек".
   - Да где они могут быть? - нервно спрашиваю я Парамона.
   - Где угодно, - мрачно отвечает тот.
   - То есть, ехать и искать их в Городе - не вариант?
   - Не вариант, - отрицательно качает головой Парамон. - Но если ситуация в ближайшие пару часов не разрешится, то придется рассматривать и его.
  Мы снова молчим. Из комнаты доносится треньканье гитары. В кустах фыркает ёж.
   - А если не найдем? - тревожно спрашиваю я наконец.
   - Сами дойдут, - категорично, почти озлобленно, отрезает Парамон.
   - А мы?
   - Ляжем спать, а завтра уедем.
  Парамон встает и уходит на кухню. Возвращается с бутылкой красного и кружкой.
   - Подставляй стакан, - угрюмо бросает он. Мы молча пьем. Когда молчанье становится совсем тягостным, Парамон уходит в дом и включает какую-то музыку. Я продолжаю размышлять. Почему Марк так поступил? Если он хотел напоследок гульнуть, почему он не сообщил о своем намерении нам? Ведь именно Марк с утра выступил инициатором спокойных сборов и противником каких-либо акций широкого размаха. А теперь он где-то бухает! Без нас, тут же мысленно добавляю я и понимаю, что именно здесь заключается главное противоречие. Марку свойственен компанейский дух и не в его стиле бросать компанию, чтобы где-нибудь пображничать. Но, зная Марка, могу предположить, что это решение к нему пришло спонтанно. Ну и конечно же с ним Росия. Женщина - это та неизвестная, которая вносит в жизнь Марка непредсказуемые изменения. Даже для него самого. Зачастую в компании женщины Марк принимает решение, порой прямо противоположенное его первоначальному замыслу. Поэтому, если Рося напоследок захотела оторваться, не исключено, что Марк не устоял. В этом вопросе он вообще был не очень стоек. Но какова плутовка!
   - Алло, - угрюмо бросает в трубку Парамон. Я не успел даже услышать звонка, так резво он схватился за телефон. Внимательно изучаю выражение лица Парамона: он немного хмурится, невыразительно смотрит в стену, а затем на лице его появляется монолитная невозмутимость. Он дает отбой. Я вытягиваю шею вперед и с нетерпением жду рапорта. На физиономии Парамона появляется лукавое выражение.
   - Ну?!
   - Да это друг звонил, - издевательски произносит Парамон и также издевательски пожимает плечами.
   - Б****! - почти с шипением вырывается у меня.
   - Шутка, - ухмыляется Парамон и, сделав серьезное выражение лица, дополняет: - Хотя нет, не шутка.
   - К-как? В смысле, это кто был? - я растерян.
   - Марк, - скупо бросает Парамон и снова замолкает. Хочется придушить его.
   - Ты можешь нормально сказать! - ору я на Парамона. В дверном проеме с гитарой в руках появляется Андрей.
   - Короче, они домой уже едут, - отвечает Парамон.
   - Бухие? В говно, да?!
   - Да нет, не бухие, кстати, - Парамон чешет бороду. - Похоже они и не бухали.
   - Ты же сказал, что они где-то бухают, - с недоумение произносит Андрей, потому что я от возмущения начал сильно заикаться.
   - Похоже, наш хитрожопый друг нас нае**л, - говорит Парамон, - голос у него сейчас был ни разу не пьяный.
   - Не мог же он так быстро протрезветь, - я испуганно смотрю то на Андрея, то на Парамона.
   - Может, первый раз ты с Росей разговаривал, - предполагает Андрей.
   - Думаете, я марковский пьяный голос спутаю с росиным, - ухмыляется Парамон. - Это был Марк.
   - Интересно прям, - глаза Андрея заинтриговано блестят. - Я думал, Марк просто нажрался. Ну как приедут - узнаем, что там у них произошло.
   - Только это, - вдруг вспоминает Парамон уже после того, как Андрей, что-то мурлыкая себе под нос, уходит в дом, - деньги они похоже все равно все слили.
   - На бухло? - не понимаю я.
   - Да нет, - качает головой Парамон. - Марк сказал, что они почти все на сувениры потратили.
   - Какие, мать их, сувениры?!
   - Ну они же за сувенирами поехали, - пристально смотрит на меня Парамон.
   - И что Марк понимает под сувенирами? - раздраженно спрашиваю я. Парамон тупо смотрит мимо меня. Затем он видимо что-то вспоминает и на его лице появляется выражение брезгливости.
   - Фенечки, - выдавливает он из себя и отворачивается. Перед глазами у меня возникает картина: Марк и Рося с руками, по плечи покрытыми фенечками. Да. Это в росином репертуаре.
  ***
  Мы стоим вокруг стола. Росия, как и полагается даме, сидит. Но дело, конечно, не в этом. Я собирался идти за салатом, когда дорогу мне преградили обнимающиеся Марк и Парамон. Рося смотрит на них со сдержанным испугом, а я - с возрастающим напряжением, поскольку за стол мы еще сесть не успели, а Марк выглядит в полное говно. Понятно, что по дороге с вокзала ребята хряпнули, да и на вокзале мы отметили свой приезд с родителями Марка. Но основным гвоздем программы я представлял вот этот самый стол. И как-то сразу все пошло вкривь и вкось. К слову сказать, на нашем столе находятся сковорода с неравномерно обжаренной молодой картошкой, которой так мало, что она как-то совершенно теряется на фоне розовато-багровой массы раскуроченных сосисок, желтая (как и полагается) упаковка нарезного сыра, огрызок батона неподдающейся определению колбасы, вскрытая банка паштета из гусиной печени, замятый пакет с белым и черным хлебом, а также несколько бутылок вина, гордо венчающие весь стол. Должен был быть еще овощной салат, приготовленный мной. Миска с салатом стоит на кухне. Глаза Парамон маслянисто поблескивают, а на лице блуждает рассеянная улыбка. По всей видимости, он получает скрытое непередаваемое удовольствие от происходящего здесь, но еще в недостаточной кондиции, чтобы заявить об этом.
   - Парни, как я рад, что вы приехали, - умилительно лопочет Марк в сотый раз за сегодняшний вечер.
   - Да мы сами рады, - одобрительно басит Парамон.
   - Парни, я за салатом, ага? - я пытаюсь прошмыгнуть мимо них.
   - Колян! Давай выпьем! - орет Марк, хватая и прижимая меня к своей подмышке.
   - Мы только что выпили, - вяло сопротивляюсь я.
   - Б****, так выпьем еще раз! - гремит Марк. Мы втроем стоим в обнимку, причем я в неестественно согнутой позе прижимаюсь к груди Марка, а Парамон, не снимая левой руки с плеча Марка, виртуозно разливает по стаканам сухое белое.
   - Может, вы сядете, - морща нос, предлагает Рося.
   - Рося! Тебе надо налить, - тянется к бутылке Марк, силясь налить Росе вина, не размыкая объятий с нами, что, мягко говоря, трудная задача.
   - Я сама! - вопит Рося, отбивая от марковой заботы. Воспользовавшись тем, что хватка Марка ослабела, я проскальзываю под его рукой в дом. Возвращаясь обратно с салатом, я обнаруживаю Марка, растирающего руками по столу лужу вина, бормочущую под нос проклятья Росю и гогочущего Парамона. Когда мы садимся за стол, настроение заметно проясняется, поскольку я понимаю, что одной из причин моего вечернего омрачения был, конечно же, голод. Шутка ли - последний раз мы ели в 12 часов дня. Ужин, конечно, скромный - на четверых еды маловато, но того, что есть, мне оказывается достаточно, чтобы почувствовать некоторую эйфорию. Или это дает о себе знать вино? За столом мы обмениваемся отчетами о нашем путешествии на Остров. Мы с Парамон рассказываем, как ехали в плацкартном вагоне из Москвы, как в поезде я обварил руку кипятком, как в Д. Парамон стал жертвой денежных махинаций, как мы добирались на скоростном до Острова. Но конечно же наши истории блекнут на глазах, когда Марк начинает рассказывать о том, как они с Росей ехали автостопом, как неделю жили в доме вместе с родителями Марка и чем занимались до нашего сегодняшнего прибытия. Историй у ребят за этот краткий промежуток времени накопилось столько, что Марку то ли в лом вспоминать и пересказывать их нам, то ли он их уже тупо позабывал в виду чрезвычайной насыщенности последних двух недель жизни. Естественным лейтмотивом рассказов Марка стала жалоба на то, что при родителях он не мог себе позволить, как следует, выпить, а Рося была не самой подходящей компанией для этого. Поэтому...
   - Как я рад, что вы приехали, парни, - расплывался в улыбке Марк. - А завтра еще и Андрюха приедет, и нас будет уже пятеро. Прикиньте!
  Прикинув, мы удовлетворённо киваем. После этого мы начинаем строить планы, чем будем заниматься на Острове. Идей у нас масса: и походы в горы, и посещение достопримечательных мест в Городе, и встреча с Сентябрем, и поездка на загадочный Маяк и т.д. При каждом предложении Марк приходит в неописуемый восторг. Только один раз он с сомнением морщит лоб.
   - Парни, Рося хочет поехать на один фестиваль, - сообщает он нам. - Там будут играть электронную музыку, какой-то психодел, если вы понимаете, о чем я. Там собираются торчки со всего Острова, и, честно говоря, я не очень хочу отвисать там вместе с ними.
   - Я бы тоже воздержался, - замечаю я, поскольку понимаю, о чем говорит Марк.
   - Посмотрим, - нейтрально-примирительно говорит Парамон, хотя по блеску в его глазах я чувствую, что он склонен встать на росину сторону.
   - Да, дождемся Андрюхи, - добродушно соглашается Марк и тут же поднимает стакан. Рося, после не очень обнадеживающего для себя ответа, несколько скисает, уткнувшись в айфон, а я предлагаю поставить музыку.
   - Черт, да! - вскакивает со скамейки Марк. - Почему мы забыли про музыку?!
   - Марк, только не сильно жесткое! - обеспокоенно кричит ему Рося вдогонку.
   - Да можно и пожестче, - ухмыляется Парамон. Из комнаты начинают играть "The Clash". Рося облегченно вздыхает: Марк выбрал меньшее из зол.
   - Ну как? - в проходе появляется лучезарный Марк.
   - Для начала пойдет, - снисходительно кивает Парамон. - А потом надо поставить "Anarchy In The UK".
   - Анархия? Это я люблю, - сардонически улыбается Марк.
   - А следом - "Problems", а еще лучше "Blitzkrieg Bop", - оживляюсь я.
   - Да-да, "Blitzkrieg Bop", - возбуждается Марк. - Выпьем, друзья!
   - Я пока не буду, - отказывается Рося.
   - Пока? Что значит "пока"? - заводится Марк.
   - Потом уже не будет, - вставляет свои "пять копеек" Парамон.
   - Ты отрываешься от коллектива! - обвинительным тоном бросает Марк.
   - Вы слишком частите, - качает головой Рося.
   - Ни разу! - в голос заявляют Марк и Парамон. Я молчу, поскольку начинаю чувствовать, что начинаю отставать от набираемого моими друзьями темпа и сильно пьянеть, пытаясь за ними угнаться. Айпад Марка успевает проиграть уже три песни "The Clash", когда Парамон вспоминает об "Анархии в Соединенном Королевстве" и тащит Марка в комнату.
   - Да, да, да, да! - оживленно вопит Марк, когда звучат первые ноты "Анархии..." и через секунду парочка появляется в дверном проеме. Рося закатывает глаза. В течение всей песни Парамон и Марк трясут головами, а когда она заканчивается Марк разливает остатки вина.
   - Поставьте там "Ramones", - говорит он, опрокидывая в себя стакан.
   - Сначала "Problems", - кричу я Парамону, снова отправившемуся в дом.
   - Я таких не знаю, - бормочет Марк.
   - Как не знаешь? - теряюсь я. - Это же "Sex Pistols"!
   - "Sex Pistols"! - орет Марк. - Парамон, ставь "Sex Pistols!"
  В итоге играет "Blitzkrieg Bop" и, пританцовывая, с новой бутылкой в руке возникает Парамон. Войдя в музыкальный азарт, мы на перегонки носимся к айпаду и ставим различные трэки. Песни сменяют друг друга почти в произвольном порядке: "Highway Star", "Iron Man", "I Wanna Be Your Dog", "Crazy Train", "Cowboys From Hell", "Symphony Of Destruction", "Enter Sandman", "Smoke On The Water", "Good Times, Bad Times" и т.д. А затем Парамон говорит:
   - Ставь "Rammstein"!
   - А где Рося? - удивленно спрашиваю я, обнаружив её отсутствие за столом.
   - Спать пошла, - раскачиваясь, отвечает Марк.
   - Серьезно? - не верю я и заглядываю в дом. Дверь в комнату действительно закрыта. Правда, как можно заснуть в подобном шуме, для меня остается загадкой. На выходе из дома я оказываюсь настигнут заигравшей "Ich Will", в спину меня толкает Парамон, и на веранде я оказываюсь зажатым между двумя пляшущими телами. Присесть за стол и перевести дыхание мне удается только после сумасшедших плясок под "Link 2 3 4" и "Du Hast". Освежив пересохшее горло стаканом вина, Марк вспоминает:
   - Колян, у нас же есть гитара!
   - Что? - тупо переспрашиваю я. Свою гитару вести на Остров я поленился. Марк, пошатываясь, уходит в дом и возвращается с потертым инструментом.
   - Откуда? - не верю своему счастью я.
   - Матвею кто-то отдал, - вспоминает Марк. - Только там струны не хватает, и колки вроде как болтаются.
  Я с испугом беру гитару в руки и тут же обнаруживаю отсутствие пятой струны.
   - Струны купить можем, - утешает меня Марк.
   - Ну да, - грустно соглашаюсь я, разглядывая позеленевшие струны и растрескавшийся пластик колка.
   - Ну так что, играть-то на ней можно? - интересуется Марк, сжимая дарбуку подмышкой.
   - Настроить надо, - озадаченно бормочу я. Настраиваю я гитару так долго, что парни почти засыпают.
   - Может, на хер? - риторически вопрошает Парамон, который, задремав, едва не проломил подбородком стол.
   - Сейчас все будет, - спешно заявляю я и начинаю бренчать. Гитару мне, конечно, настроить окончательно не удается, но я чувствую, что еще чуть-чуть и раздосадованные парни разобьют инструмент мне о голову. Поэтому я сразу начинаю горланить: "Мы вышли из дома, когда во всех окнах погасли огни...", а Марк - тут же рефлекторно отбивать ритм, вследствие чего расстроенность гитары не так бросается в уши. Песня несколько выводит ребят из сонного состояния, и Марк заказывает "Капитал".
   - Ка-пи-та-ал! - орем мы с Марком на припеве, а Парамон что-то старается мычать в унисон. Этой песней я так растрогал Марка, что тот со слезами в глазах просит:
   - Давай "Все идет по плану", - тут же сам начинает петь.
   - Подожди, подожди, подожди, - испуганно останавливаю я его. Этой песней обычно заканчиваются все наши тусовки, поэтому я боюсь, что после этой песни Марк просто уронит голову на стол и захрапит.
   - Колян, давай! - пристает Марк.
   - Через две-три песни, - уговариваю я его и пытаюсь вспомнить хотя бы одну песню, текст которой я могу воспроизвести в любом состоянии. Но хмельное сознание, как топкое болото, тут же поглощает все мои попытки что-то извлечь из памяти.
   - Давай "Черный ворон", - басит Парамон.
   - "Черный ворон"? - я растерянно смотрю на Парамона.
   - Да, "Черный ворон"! - вскрикивает Марк и, не дожидаясь моих возражений, запевает. Ему вторит Парамон. Аккорды к "Черному ворону" я не знаю, поэтому просто наблюдаю, как они вдвоем поют акапельно. Хоть и нестройно, но звучит приятно. После исполнения этой песни, видимо затребовавшей последних энергетических резервов, Марк с абсолютно мутными глазами встает и наощупь пробирается в уборную.
   - Надеюсь, он там не уснет, - обеспокоенно говорю я.
   - Фигня, - презрительно бросает Парамон. - Давай-ка лучше Владимира Семеновича.
  Достигнув определенного градуса настроения, я уже и сам подумывал о Владимире Семеновиче, поэтому Парамон практически срывает предложение у меня с языка. Вот только у моей памяти снова начинается запор. Вспомнить хоть что-нибудь целостное в первый момент представляется мне невозможным. Но затем в голове вспыхивают два ярких образа из детства: первый - из моего любимого новогоднего фильма, где Иван Васильевич эмоционально внимает магнитофонной записи "Коней привередливых", а второй - из серии "Ну, погоди!", в которой Волк деловито поднимается по канату вверх под мелодичное свист из "Песни о друге". "Кони привередливые" я слышал только в оркестровой аранжировке, поэтому экспериментировать на акустике с этой песней (к тому же, не зная текста) я однозначно не готов. А вот "Песня о друге" все навязчивей крутится в памяти. С ужасом понимаю, что не помню аккордов. Несколько успокаиваюсь, когда, логически рассудив, делаю вывод, что в этой песне не может быть большее двух-трех аккордов. Пробую подобрать. Выясняю, что аккордов больше, но подобрать их в конечном итоге мне удается. На втором куплете забываю слова. Парамон, матерясь сквозь зубы, гуглит через свой смартфон, находит текст. Мы нескладно, но кое-как исполняем эту песню дуэтом и остаемся относительно удовлетворенными. Появляется Марк. Глаза у него совершенно стеклянные.
   - К-колян! - заплетающимся языком выдавливает он. - "Всё идет по п-плану"!
   - Давайте выпьем сначала, - некстати вставляет Парамон, который будто не видит, что Марк еле стоит на ногах.
   - Да, да! - как-то оживляется Марк, но судя по ровному блеску стеклянного взгляда это какой-то не очень осознаваемый условный рефлекс на слово "выпьем". Неожиданно резво для его состояния он выхватывает бутылку из рук Парамона и неаккуратно разливает по стаканам. Мы выпиваем, и я понимаю, что пора делать паузу - меня начинает мутить. А также меня волнует вопрос, почему Марк еще в сознании. Странно, но глаза Марка после выпитого уменьшаются, словно врастают внутрь, а в движениях появляется уверенность. Он издает нервные звуки, напоминающие осипшее хихиканье, и разливает по новой. Мне становится дурно.
   - Мы же только что... - слабеющим голосом начинаю я.
   - Выпьем! - провозглашает мой неубиваемый друг. Почему молчит Парамон? Я делаю маленький глоток и ставлю стакан на захламленный стол. Парамон залпом вливает в себя содержимое стакана. Марк снова хватает бутылку и широким движением руки льет вино в стаканы, но почти все проливает на стол.
   - Какого?!. - в ужасе вырывается у меня.
   - Э-эй, да ты не допил, - осуждающе бубнит Марк, поднося бутылку к моему стакану.
   - Да ты стол весь залил, дубина! - ору я, чувствуя, что разум начинает меня покидать. - На хрен! Я больше не буду!
  Поросячьи глазки Марка, уменьшающиеся на глазах, тупо впиваются в меня штопором очумевшего сознания.
   - Как это не будешь? - наконец выдавливает он, когда мысль получает в его голове более или менее четкую форму. - Ты понимаешь, что ты все портишь... Ты... Парамон, он опять говняет всю концепцию!
   - А что от него еще ожидать, - угрюмо поддакивает Парамон, и я понимаю, что остался один на один с двумя пьяными тушами.
   - Вообще не уважает, - почувствовав поддержку Парамона, тут же начинает вопить Марк.
   - Не ори, Росю разбудишь, - я пытаюсь утихомирить буяна.
   - Плевать! - еще больше распаляется Марк. - Вы вдвоем с Росей решили устроить саботаж! Х**шки! Ничего у тебя не получится, Колян!
   - Да ты нажрался просто, - отмахиваюсь я от него. - Тебе заканчивать пора...
   - Заканчивать?! - приходит в бешенство Марк. - Да мы только начали!
  С этого момента начинается фаза активного безумия. Я не очень уверен, происходит это в действительности или мое хмельное воображение по обыкновению начало свою хаотичную игру. Не успев закончить фразу, обезумевший Марк пытается надавать мне оплеух, а после - схватить меня за шею. Ошалев от неожиданности, я резко выбрасываю руки вперед и попадаю ладонью Марку в рот. Марк начинает яростно отплевываться, а я от испуга толкаю обслюнявленной рукой Марка в грудь. Тот поскальзывается на залитом вином кафеле и падает спиной на Парамона. Происходит странная вещь, потому что Парамон, успев принять Марка и остановить его падение, словно в замедленной съемке оседает на пятую точку, а после, так же неторопливо, не отпуская подмышки Марка, заваливается на бок. Я изумленно смотрю, как они лениво барахтаются на полу, а после делаю роковую ошибку. В тот миг, когда мне пора давать деру, внезапно начинают играть "Disturbed", и наблюдаемая мной картина воспринимается мной, как торжество здравого ума над тупостью и косностью пьяного сознания. И я разражаюсь истерическим хохотом. Кое-как поднявшиеся на ноги Парамон и Марк смущенно улыбаются, а в следующий миг оба наваливаются на меня с двух сторон и начинают метелить. Я запоздало вскрикиваю, отбиваюсь, вбегаю дом и, судорожно работая руками и ногами, лезу по лестнице на чердак, где надеюсь укрыться. Мое сердце останавливается в тот момент, когда кто-то крепко хватает меня за лодыжку и тянет обратно. В ужасе я бросаю взгляд вниз и вижу сосредоточенный азарт в пьяных глазах Парамона. С гиканьем за вторую ногу меня хватает Марк, и я лечу обратно, мгновенно ощущая, как все кругом превращается в фильм ужасов. Я вцепляюсь руками в майку Парамона, а сзади мне на спину прыгает Марк. Начинается куча мала, я истерично верещу, чувствуя, что меня сейчас задавят. Из последних усилий я тыкаю куда-то пальцами, попадаю во что-то мягкое, и Марк издает мышиный писк. Хватка ослабевает, я кое-как вскакиваю на ноги, слышу обиженный вопль Марк: "Он меня за яйца ущипнул", а затем кто-то меня толкает. Я не успеваю удержать равновесие, раздается треск - я падаю в какой-то темный колодец. Надо мной носится зловещий смех, а затем я слышу обиженно-осуждающий голос Марка:
   - Колян! Ты сломал дверь!
  Я открываю глаза. Передо мной в пустой дверной раме стоят ухмыляющиеся Марк и Парамон. Я лежу на полу, рядом со мной центральная часть двери - я в комнате, в которой спят Марк и Рося. Во мраке комнаты я вижу, как синеватый отсвет дисплея айфона выхватывает испуганное лицо Росии. Я бросаю в её направлении взгляд, полный мольбы о помощи. Поздно. Я чувствую сиплое дыхание над собой, затем раздается радостный пьяный смех и казнь продолжается.
   - Марк, проваливайте отсюда! - не очень уверенно орет Рося.
   - Херня! - смеется Марк в ответ. Не знаю, как, но мне удается вырваться из комнаты. Думается, потому что Марк проявил недостаточно энтузиазма, несколько смущенный тем, что насилие надо мной приходиться осуществлять в присутствии негодующей Росии. То, что негодование её вызвано больше тем фактом, что мы вломились в её уголок, чем моей участью, меня успело задеть где-то на уголке сознания, и я не придал этому значения. Я выбегаю на веранду, а после устремляюсь в сторону кустов. Притаясь, я наблюдаю из темноты, как на веранду выбегает взъерошенный Марк и лихорадочно шарит взглядом в поисках меня. Следом, лениво потягиваясь, выходит Парамон. Его лицо выражает степень полного удовлетворения, поэтому у меня зарождается надежда, что он не намерен принимать активного участия в продолжающейся охоте на меня.
   - Моть, ты его видишь? - щурясь, спрашивает Марк.
   - Не очень, - сыто улыбаясь, отвечает Парамон.
   - Колян! - орет в темноту Марк. - Выходи! Лучше будет!
  Поскольку Марк после этого начинает гнусненько хихикать, я не выдерживаю и взрываюсь:
   - Хрен тебе!
   - О, это откуда?! - вертит башкой Марк.
   - Оттуда, - сдает меня Парамон, показывая в темноту кустов, за которыми притаился я. Шепотом матерясь, я меняю место дисклокации, делаю большой крюк и оказываюсь у мангала, прямо напротив веранды. Парамон глядит в сторону кустов, где я только что был и куда зомбообразной походкой устремляется Марк.
   - Где он, Парамон? - покрикивает из кустов Марк. - Я его не вижу! Колян! Где ты?
  Парамон поворачивает голову и, слегка щурясь, начинает всматриваться в сторону мангала, у которого замер я. Мой черный балахон почти сливается с ночью, но кроваво-красные надписи на нем выдают меня. Некоторое время Парамон пьяно смотрит на меня, и мне даже начинает казаться, что он просто не видит меня. Но затем по его лицу расплывается похабненькая улыбочка, и я понимаю, что обнаружен. В этот момент из кустов вопит Марк:
   - Блин, где он?! Парамон, его здесь нет! Ты видишь его?
  Парамон смотрит на меня, а я на него. Я медленно мотаю головой. Лицо Парамона как-то неожиданно серьезнеет, и на долю секунды мне кажется, что он меня не выдаст.
   - Он у мангала, - с хитрым прищуром сообщает Парамон кустам.
   - У мангала?! - ликующе восклицают кусты. Раздается треск, а затем откуда выползает взъерошенная голова Марка. Я издаю бешенный рык и устремляюсь прямиком на веранду с твердым намерением поколотить Парамона. С воинственным кличем, выкинув вперед ногу, я атакую веранду, Парамон вяло сопротивляется, отступает в дом. Схватив в руки табурет, я готов пойти на самые решительные меры, но сзади слышу торжествующий вопль Марка, доковылявшего до мангала и обнаружившего меня на веранде. Я угрожающе заношу табурет за голову, а Марк, уже сделавший несколько шагов от мангала, пятится назад:
   - Эй, Колян, может поговорим? - почему-то по-идиотски хихикая, предлагает он.
   - Поговорить, значит, хочешь? - бормочу я и вдруг замечаю у веранды раскрытый мешок с древесным углем. Недолго думая, я оставляю табурет и хватаю мешок с углем. Сделав неширокое движение отправляю мешок в сторону Марка. Тот удивленно наблюдает, как по дуге к нему приближается бежевый мешок, видимо не понимая, что это такое, а когда понимает (за долю секунду до столкновения), его глаза резко округляются. Ба-а-ах! Сбитый запущенным мной снарядом Марк со слабым вскриком падает навзничь, а я разражаюсь демоническим хохотом. Марк лежит на земле, засыпанный мелкой угольной стружкой, и по-дурацки хихикает. Затем, придя в себя, кое-как начинает подниматься. Сзади раздается скрип. Резко оборачиваюсь. В дверном проеме с бутылкой пива в руке стоит стремительно пьянеющий Парамон. Настолько стремительно, что, кажется, он вот-вот рухнет. Грожу ему кулаком и убегаю за угол дома, потому что к веранде, стряхивая с одежды угольную пыль, двигается Марк.
   - Колян! - обиженным голосом кричит он мне вслед. - Какого хрена?!
  Моржового, мысленно отвечаю ему я и планирую следующий превентивный удар. В конце концов не я начал эту войну. За углом дома, где в осаде затаился я, обнаруживается походный рюкзак. Тут же хватаю его, и когда слышу шарканье ног приближающегося Марка, внезапно выскакиваю и бросаю рюкзак ему в ноги. От неожиданности Марк оступается, но не падает. Пытаюсь проскользнуть мимо него, но тот хватает меня рукой за балахон, поэтому приходиться толкнуть его в клумбу. Бегу на веранду.
   - Колян! Да хватит уже! - возмущенно орет Марк сзади. За столом сидит пьяный в зюзю Парамон и пытается открыть вторую бутылку пива. Все остальное для него уже не представляет никакого интереса. В горле у меня пересохло. Пытаюсь отобрать у Парамона бутылку, но тот оказывает активное (неожиданное для его состояния) сопротивление и не отдает. На веранду, отряхиваясь от угля и земли, заходит Марк. Лицо его выражает усталость.
   - Попить есть че? - спрашивает он уныло. Я показываю на бутылку Парамона. Тот, вскрыв бутылку и залпом выпив половину, неохотно передает её мне, а я, отпив в свою очередь, отдаю её Марку. Поставив пустую бутылку на стол, Марк обводит взглядом сад со следами недавней погони, делает обиженное лицо и плаксиво, но уже скорее риторически вопрошает:
   - Колян, какого хрена?..
  В то время, как Парамона и Марка охватывает усиливающаяся сонливость, я испытываю физическую бодрость и душевный подъем. Перспектива спать на душном чердаке мне не улыбается совершенно, поэтому я набираюсь храбрости ночевать под открытым небом, о чем гордо заявляю ребятам.
   - Серьезно? - пытается удивленно поднять брови Марк, но они уже не поднимаются. - Будешь спать на траве?
   - Почему на траве? - теперь удивляюсь я. - На лежаке.
   - Ништяк, - сонно бормочет Марк, удаляясь в дом, где уже стонет лестница под уползающим наверх Парамоном. Я остаюсь один. Я обвожу взглядом еще дымящиеся следы кутежа. Я улыбаюсь.
  Эпилог
  Сочно-желтое небо догорающего дня. Пустынность дороги. Плотность звуков. Пастельная нежность пейзажа. Щекочущее ощущение присутствия еще невидимого моря. Кипарисы. Мокрые майки - из автобуса. Автобусная остановка позади. Идем буквой "Х": впереди Андрей и Рося, я по центру, сзади Парамон и Марк. Все с сумками или рюкзаками - из магазина. Парамон несет пакет с бутылками и едой, Марк - арбуз. Парамон мрачно-сосредоточен, Марк дурачится. Андрей и Рося говорят о высоких материях. Я расфокусирован. Но слух выхватывает:
   - ... Ом Ра да Крым.
   - Ом Ра да Крым?
   - Ом Ра да Крым.
   - Что это значит? - спрашивает Рося.
   - Ну, - задумчиво отвечает Андрей, - "ом" - это звук Вселенной, "Ра" - это Солнце, "да Крым" - в Крыму.
   - Здорово, - восхищается Рося.
   - Здорово, - соглашается Андрей.
  Здорово, улыбаюсь я. Андрей улыбается. Рося улыбается. Парамон не улыбается. Но у него еще все впереди. Марк корчит рожи. Он есть здесь и сейчас. Мы Апостолы. Учитель наш - Остров. А это Откровение.
   - Колян, ты слишком пафосно идешь! - бросает Марк.
  Показываю ему язык. Что с дураком делать? Слушать...
   2013-2018 гг.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"