Корниенко Борис Сергеевич : другие произведения.

Святые и Окаянные. iv

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   В лето 6594 от сотворения мира
  
  
   Он, по слову Великого Никона, согласил не спешить с выполнением княжой воли, а, прежде чем браться за Житие Бориса и Глеба, попытаться разобраться, что же взаправду случилось во времена которы меж сыновей князя Владимира Святославича.
  
   На утро после памятного разговора с игуменом Нестор не ведал как и подойти к Никону. Тот, казалось, был чем-то очень занят. Он видел очи Нестора, видел его готовность к новой беседе, но лишь ласково кивал, да так, что яснело, дескать, все понимаю, но сейчас недосуг. Между службами Нестору и оставалось только, что сидеть в своей келье. Ему пришло на ум, будто Никон хотел, дабы Нестор паки и паки обдумал свое решение, прежде чем явить его игумену. Волей не волей приходилось возвращаться мыслями к Житию, Нестор поворачивал так и эдак возможные для себя выгоды и невзгоды, и по всему выходило - прежде чем спешить удоволить великого князя, надлежит довериться игумену, а с тем вместе стать ближним ему человеком и открыть дорогу к желанным свиткам.
  
   Он ожидал, что уж после вечерни игумен его точно созовет к себе, но тот вновь удалился в свою келью в одиночестве. Нестор уж было решил, что ему достоит пождать еще день, но после полунощницы воспоследовало долгожданное приглашение Никона следовать за ним. Они шли медленно, ни о чем не говоря и каким-то, как отметил про себя Нестор, кружным путем. Не сразу, но Нестор сообразил - игумен смотрит, дабы вся братия разошлась по своим келиям. Оказалось, сей труд был ненапрасным. Брат Иоанн стоял у своей кельи и чего-то ждал, будто вовсе не собираясь отходить ко сну. Поелику игумен с Нестором шли окольно, то подошли к нему со спины, так что Иоанн не заметил их прихода. Тем паче, что Никон ступал еле слышно, и Нестор, сам не осознавая того, старался такожде не быть услышанным.
  
   - Сыне, по что не заходишь в свою келью? - вопросил во весь голос Никон.
  
   Иоанн дернулся от неожиданности и обернулся. Он явно не ожидал обрести игумена за своей спиной и теперь смотрел растеряно. Впрочем, он быстро взял себя в руки, и лицо его приняло обычное непроницаемое выражение.
  
   - Отче, послышалось мне, будто брат Исакий возглашал нечто, пото и вышел, ибо непокойно мне, как бы чего нелепого не сотворил, - молвил Иоанн тихо и почтительно, но так, что и Нестор почуял его неискренность. Никон, впрочем, сделал вид, будто удовлетворился объяснением Иоанна, и, благословив его, отпустил ко сну. Иоанн, склонив голову, вступил в свою келью и, хотя не сразу, прикрыл за собой дверь. Никон еще постоял, ожидая не то пока Иоанн уляжется, не то, вправду, возгласа Исакия.
  
   Сей брат Исакий уже не первый год был головной болью игумена. Когда он еще жил в миру, то был богат, ибо был купец, родом торопчанин, и задумал стать монахом, раздал имущество свое нуждающимся и монастырям, и пошел к великому Антонию в пещеру, моля, чтобы постриг его в монахи. И принял его Антоний, возложил на него одеяние чернеческое, и дал имя ему Исакий, а было ему прежде имя Чернь. Этот Исакий повел строгую жизнь: облекся во власяницу, велел купить себе козла, ободрал его мех и надел на власяницу, и обсохла на нем кожа сырая. И затворился в пещере, в одном из проходов, в малой кельице, в четыре локтя, и там молил Бога со слезами. Была же пищей его просфора одна, и та через день, и воды в меру пил. Приносил же ему пищу великий Антоний и подавал ее через оконце - такое, что только руку просунуть, и так принимал пищу. И так подвизался он лет семь, не выходя на свет, никогда не ложась на бок, но спал сидя. С наступлением вечера стал класть поклоны и петь псалмы по полуночи; когда же уставал, сидел на своем сиденье. Однажды, когда рассвело и подошло время вкушения хлеба, подошел Антоний, как обычно, к оконцу и сказал: "Господи, благослови, отче Исакий". Но не было ответа; и сказал Антоний: "Вот, он уже преставился". И послал в монастырь за Феодосием и за братией. Прокопав там, где был засыпан вход, вошли и взяли его, думая, что он мертв; вынесли и положили его перед пещерою, и увидели, что он жив. Тогда сказал игумен Феодосий, что "случилось это от бесовского действа". Положили Исакия на постель, и стал прислуживать ему Антоний. В ту пору случилось прийти князю Изяславу Ярославичу из Польши, и начал гневаться Изяслав на Антония из-за Всеслава, ибо осудил Антоний нятье Всеслава и рек, яко изгнание Изаслава киянами есть воздаяние за нарушение крестоцелованья. И Святослав Ярославич, прислав ночью, отправил Антония в Чернигов. Феодосий же, узнав, что Антоний отправился в Чернигов, пошел с братией и взял Исакия, принес его к себе в келью и ухаживал за ним, ибо был тот расслаблен телом так, что не мог сам ни повернуться на другую сторону, ни встать, ни сесть, но лежал на одном боку и постоянно мочился под себя, так что от мочения и черви завелись у него под бедрами. Феодосий же сам своими руками умывал и переодевал его и делал так в течение двух лет. То было дивное чудо, что в течение двух лет тот ни хлеба не вкусил, ни воды, ни овощей, никакой иной пищи, ни языком не проглаголал, но нем и глух лежал два года. Феодосий же молился Богу за него и молитву творил над ним день и ночь, пока тот на третий год не заговорил и не начал слышать, и на ноги вставать, как младенец, и стал ходить.
  
   В то время рассказал он братии, что приключилось с ним в пещере. Однажды, когда он так сидел по обыкновению и погасил свечу, внезапно, говорил он, свет воссиял в пещере, как от солнца, точно глаза вынимая у человека. И подошли, де, к нему двое юношей прекрасных, и блистали лица их, как солнце, и сказали ему: "Исакий, мы - ангелы, а там идет к тебе Христос, пади и поклонись ему". Он же встал и поклонился, точно Христу, но было то бесовское действо. Бесы же закричали: "Наш ты, Исакий, уже!". И, введя его в кельицу, посадили и стали сами садиться вокруг него, и была полна келья его и весь проход пещерный. Сказал один из бесов, называемый Христом: "Возьмите сопели, бубны и гусли и играйте, пусть нам Исакий спляшет". Грянули бесы в сопели, и в гусли, и в бубны, и стали им забавляться. И, утомив его, оставили его еле живого и ушли, так надругавшись над ним.
  
   Вся братия ужаснулась сей истории. Исакий же, когда вовсе избавился от дьявольского наваждения, опять стал придерживаться воздержания жестокого. Когда же скончался Феодосий, и на его месте был Стефан, Исакий сказал: "Ты уже было прельстил меня, дьявол, когда я сидел на одном месте; а теперь я уже не затворюсь в пещере, но одержу над тобой победу, ходя по монастырю". С той поры он принялся за новое подвижничество - облекся во власяницу, а на власяницу надел свиту из грубой ткани и начал юродствовать и помогать поварам, варя на братию. И, приходя на заутреню раньше всех, стоял твердо и неподвижно. И после заутрени шел в поварню и приготовлял огонь, воду, дрова, и затем приходили прочие повара из братии. И стала братия почитать его.
  
   Тоже продолжилось и при Никоне. Однако же подвиг смирения тяжек даже для самых возвышенных духом, ибо опасен впадением в грех гордыни. По мысли Никона, именно сему греху уступил Исакий свою душу. Говоря, будто не желает славы человеческой и почитания от братии, он начал юродствовать пуще прежнего, да все как-то несуразно, вызывающе. Стал пакостить то игумену, то братии, то мирянам, так что некоторые и били его. Стал ходить по миру, также юродствуя. Однажды он собрал к себе детей в пещеру, в которой жил прежде, и одевал в одежды чернеческие, чем прогневил их родителей и принял от них побои. Говорили также, будто и игумен Никон поднял на него руку, но Нестор не особо тому верил, зная, яко о том судачат противники Никона, почитавшие Исакия ему наперекор. Исакий же, будто желая претерпеть все телесные испытания, выносил побои, и наготу, и холод, днем и ночью. Когда наступила зима и были лютые морозы, он пришел на заутреню в башмаках с протоптанными подошвами и простоял всю службу, так что примерзали ноги его к камню, и не двигал ногами, пока не отпоют заутреню. Потом же все видели язвы на ступнях его, и многие из братии за таковой подвиг еще более стали почитать его, игумен же прямо молвил, яко не во имя Христа, но ради своего прославления подверг Исакий себя таковым мучениям.
  
   Потому теперь, когда Иоанн упомянул Исакия, Никон готов был поверить ему, ибо и вправду ждал от того нового нелепого юродства. Но никаких возгласов не было слышно, тихо было и в келье Иоанна, так что, постояв немного, Никон направился в свою келью, и Нестор последовал за ним. Пройдя немного, Нестор услышал скрип двери. Он остановился и напряг слух, но более никаких звуков до него не донеслось, и, решив, что ему послышалось, он поспешил догнать игумена.
  
  
   Никон затеплил свечу, и в ее тусклом свете стали видны очертания кельи игумена. Как и при прежнем их разговоре, он уселся за писчий станок, а Нестор примостился рядом на стульце. Немного помолчав, Никон начал говорить:
  
   - Прости меня, сыне, яко предал тебя искусу... Не должно было мне ставить тебя пред выбором, да каким - между мной и князем! Кесарю - кесарево. Что потребно князю, то достоит исполнить не прекословя.
  
   Никон отвел взор в сторону, однако же в лице его Нестор сумел уловить некую лукавинку. Ему показалось, будто игумен вовсе не ждал от него согласия, а некоего возражения. И Нестор осмелился возразить:
  
   - Но, отче, разве не сказано: "Царствие мое не от мира сего"? Жития святых для суетного ли мира писаны? Нет, но для спасения душ христианских. Кесарю - кесарево, так. Но Богу - Богово! А жития святых - се Богово!
  
   Никон довольно кивнул головой. Он посмотрел в глаза Нестору и тихо вопросил:
  
   - А как же князь? Навряд его удоволит такое объяснение, ежели ты не преподнесешь ему чаемое Житие...
  
   Нестор вспомнил о вощанице в своей келье и подумал о том, что, коли великий князь с сыном будут его торопить, ему не составит особого труда переложить рассказ Всеволода Ярославича на житийный лад, а потом набело переписать. Но игумену он молвил иное:
  
   - Даже великому князю не сделать бывшее небывшим! Нам же достоит хранить память о былом, хранить ее нетронутой, чистой от лжи - так мыслю, - Нестор столь проникся собственными словами, что голос его стал непривычно твердым, лик острожел, а в очах возгорелось пламя, доселе неведомое игумену. Никон поглядел на Нестора, будто узрел в нем нечто новое. Видя внимание игумена, Нестор постарался сохранить принятое выражение лица и также строго смотрел на Никона. На миг в келье воцарилась полная тишина, и только слабо шевелящиеся тени на стене свидетельствовали о том, что время не остановилось. Нестору показалось, будто вся его душевная и телесная сила сосредоточилась в очах - пронзительный взор Никона словно давил на Нестора, грозясь проникнуть в его мысли. Но уже спустя мгновение игумен улыбнулся и вновь довольно кивнул головой. Нестор с облегчением почувствовал, как спало напряжение, еще и еще раз моргнул и вновь взглянул на Никона. Тот сидел на своем сидении, слегка откинувшись и сложив руки перед собой. Вдруг он спросил:
  
   - Несторю, како мыслишь, коему из сыновей князя Владимира Святославича должно было сесть на столе киевском?
  
   Нестор немного растерялся от такого неожиданного перехода в разговоре и, запинаясь, промямлил:
  
   - Не ведаю, отче... Старейшему из сыновей, так должно быть.
  
   - Конечно, так, но который из них был старейший?
  
   Нестор смутился, но все же нашел, что ответить:
  
   - Князь Борис признал старшим над собой Святополка, - и добавил, - однако же Святополк, яко братоубийца, лишил себя старшинства.
  
   Никон недовольно покачал головой:
  
   - Несторю, не спеши судить о том, кто повинен в смерти Бориса. А прежде чем почнем разбираться в которе сыновей Владимира, давай-ка лучше как следует поговорим о каждом из них.
  
   При этих словах Нестор во все глаза уставился в рот настоятелю, ожидая в сей же миг услышать нечто прежде ему неведомое и уже потому интересное, но вместо этого Никон задал ему очередной вопрос:
  
   - Прежде всего, скажи мне, Несторю, сколько же всего сыновей было у князя Владимира? Возможешь ли ты назвать их всех по имени?
  
   Нестор наморщил лоб, вспоминая Сказание Иакова, где были перечислены все Владимировичи:
  
   - Двенадцать сынов не от единой жены, но от разных матерей. Старший Вышеслав, затем Изяслав, третий Святополк, что родился от грекини, бывшей жены убиенного Ярополка, от Рогнеды же, кроме Изяслава, Мстислав, Ярослав и Всеволод, от иной жены - Святослав и Мстислав, от болгарыни - Борис и Глеб.
  
   - Да, так написал брат Иаков. Но он перечислил только десять братьев, а ведь прежде рек о двенадцати. И при том, ты же сам видишь, получается, будто было два Мстислава, один от Рогнеды, другой от некой иной жены, - Никон смотрел на Нестора с веселой внимательностью, и нельзя было понять, то ли он смеется над ним, то ли действительно сам озадачен этой несуразицей в Сказании.
  
   - Брат Иаков забыл упомянуть о Судиславе, - робко добавил Нестор.
  
   - Может и забыл, а может по иной какой причине не стал о нем писать, - при упоминании последнего из Владимировичей в голосе Никона почуялась прежняя горечь, - пятнадцать лет назад еще свежа была память о Судиславе, коего едва не насильно упрятали в монастырь, и Ярославичам неприятно было бы напоминание об обойденном ими стрые. Впрочем, сейчас мы не об этом, - вновь улыбнувшись, молвил игумен, - ведь и с Судиславом всех сыновей, считая двух Мстиславов, оказывается одиннадцать. Одного не хватает.
  
   Нестор призадумался. Впрочем, ответ на эту загадку показался ему очевидным:
  
   - Отче, может и не было того двенадцатого сына? Се не простое число, почитаемое, число апостолов - оттого и решил Иаков писать о двенадцати сыновьях, дабы прилепо казалось.
  
   - Молодец, Несторю! Верно мыслишь! То есть, может статься, и не верно, но, главное, ты готов усомниться в истине чужих слов, готов помыслить иное решение, - Никон явно был доволен высказанной Нестором догадкой, - но, дабы помочь разобраться в сыновьях князя Владимира, я ныне даю тебе сей свиток, - с этими словами игумен достал из-под столешницы свернутый в трубочку пергамен, - прочти его и завтра вновь приходи ко мне после полунощницы.
  
   Дрожащими руками Нестор принял от настоятеля свиток и спрятал его в полах рясы. Невероятно, но Никон сам отдавал ему, хоть и на время, одно из своих сокровищ! Нестор не мог поверить своему счастью и сидел, не понимая толком, что происходит. Его тайная надежда вдруг стала былью. Да, конечно, на это он и рассчитывал, соглашаясь вместе с игуменом разобраться в тайне гибели Бориса и Глеба, но когда свиток и вправду перешел к нему в руки, Нестор почувствовал растерянность, ведь он готовился долго и исподволь подбираться к собранным Никоном знаниям. Теперь же, без всяких усилий с его стороны, Нестор получил желаемое, стоило только пойти навстречу настоятелю. Впрочем, одернул он себя, сейчас в его руках только малая толика из накопленного Никоном. Может быть, тот отдал сей свиток только для затравки, дабы прочнее привязать к себе Нестора, раззадорить его любопытство? Как бы там ни было, ныне свиток был у него, Нестор осязал плотно скатанный мягкий пергамен, перевязанный шнуром, который ему хотелось поскорее сорвать. Он только не знал, как ныне распрощаться с Никоном, какое слово молвить, благодарить ли?
  
   - Иди, сыне, и завтра будь готов к новой беседе, - повторил Никон и сделал вежливый, но не двусмысленный знак рукой в направлении двери.
  
   Все еще в смятении Нестор попятился к выходу, но вовремя спохватился и подошел к игумену принять благословение, после чего, наконец, оставил келью Никона и быстрым шагом, едва ли не бегом, поспешил к себе. В какой-то момент ему показалось, будто за ним наблюдают, но ему так не терпелось поскорее развернуть свиток, что он не придал этому никоторого значения, только еще прибавил ходу.
  
  
   Осторожно, дабы не потревожить шумом сон братии, Нестор прикрыл дверь в свою келью. Было темно, но привычный к своему жилищу, Нестор легко нашел огниво и возжег трут. Он затеплил единственную свечу, стоявшую на его писчем стане, за который тут же уселся, положив перед собой свиток. Поначалу Нестор так и сидел, смотря на свернутый пергамен, словно любуясь, но не решаясь прикоснуться к нему, а на самом деле только отодвигая тот миг, когда возьмется его изучать. Прежде чем приняться за чтение, хотелось привыкнуть к самому свитку, познакомится с ним. Нестор осторожно прикоснулся к закраине пергамена и провел по ней пальцем. Вслед за тем, он взял свиток за края, поднес к очам и стал разглядывать. По всему видать, добро выделанный, он был не нов, но и ветхим отнюдь не был. Нестор тронул шнур - обычное вервие, он и сам таким пользовался. Наконец, свыкнувшись с даром Никона, он решился посмотреть внутрь. Осторожно, почти нежно, он принялся разворачивать свиток, и, вот, пред ним предстал некий текст. Но и теперь Нестор не спешил разбирать содержание этого текста, а стал рассматривать буквицы. Текст был писан кириллицей и русским словом. Писец был добрым, строки вывел ровно, а буквы - строгим уставом, но в то же время яснело, яко сей свиток списан ради собственной потребы, без украс. Не было заглавных букв, столбцы не обведены. Присмотревшись внимательней, Нестор помыслил, будто почерк ему знаком. Хотя не часто, но ему доводилось видеть руку игумена, и теперь Нестор решил, что писцом был сам Никон, только списал он свиток не год и не два, а много лет назад, может быть, еще до того, как стал настоятелем Печерского монастыря.
  
   За сим, Нестор, в конце концов, приступил к чтению. Заглавия у текста не было, но с первых строк речь в нем пошла о том, как великий князь киевский Владимир Святославич принял святое крещение, отчего Нестор мысленно так и окрестил его - "Сказание о крещении князя Владимира". Содержание ему было отчасти знакомо, потому как прежде уже доводилось не по раз честь писанное мнихом Иаковом "Слово, как крестился Владимир, и детей своих крестил, и всю землю Русскую от края до края". Но "Слово" Иакова было в большей мере похвалой князю и в первую голову - его решению принять святое крещение самому и всему народу. О делах же его речь велась вскользь. Кроме отречения от поганых идолов и возведения церквей по всем градам, Иаков упоминал о победных походах Владимира Святославича на радимичей, вятичей, ятвягов, болгар и хазар, но без подробностей, о взятии Корсуни и женитьбе на сестре царей земли Греческой Василия и Константина. От Иакова же Нестор знал о гибели Олега Святославича в войне с братом Ярополком, и как сам Ярополк убит был людьми Владимира, в чем тот после горько каялся.
  
   Но полученное им от Никона "Сказание" говорило о крещении князя Владимира гораздо подробнее. В нем было много такого, о чем Нестор прежде не знал вовсе. Начиналось оно с того, что в лето 6494 ко князю пришли булгары, верою Бохмиче, то есть, как понял Нестор, безбожные басурмане. Сии булгары прельщали великого князя своей верою, обещая ему (о, искушение!) по смерти жену, на кою Бог возложит красу семидесяти красивейших жен. Сладко было князю слушать такие речи, однако же те басурмане рекли, яко их вера учит обрезать уды тайные, не есть свинины и вина не пить. Се же было не любо Владимиру, наперед всего о питии. И рек он им: "Руси есть веселие питие, не можем без того быть". За булгарами пришли немцы от папежа и склоняли его в свою веру, назвав первой заповедью своей пощение по силе. Но и немцам отказал Владимир. Тогда явились жиды хазарские, славя своего Бога. Владимир же спросил у них, где их земля, и пришлось жидам признаться, яко прогневали Бога, и рассеял он их по странам. Разгневался Владимир и рек: "Как же вы иных учите, а самих отверг Бог и расточил? Или вы и нам того хотите?"
  
   Чтя далее, Нестор уведал, как за сими тремя посольствами явился из земли греческой некий философ и ругал веру булгарскую, да такими словами, что Нестору стало не по себе. Молвил сей философ, будто те, кто поминают Бохмита, омывают оходы свои, в рот вливают и по браде мажутся, а жены их и того пуще - вкушают от совокупленья. Тех же, что приходили от Рима, философ так не ругал, но молвил, яко вера их мало развращена, и о сю пору не исправили веры. Тогда вопросил Владимир о жидах, кои молвили, будто распяли того, в коего веруют немцы и греки. Философ же рек: "Во истину в того веруем", за сим же рассказал, как жиды, не покаявшись, разбиты были римлянами и расточены по странам. После же философ преподал Владимиру начала истинной веры христианской и отвечал на все вопросы его, а под конец явил князю запону, на коей написано судилище Господне: одесную - праведные, идущие в рай; ошуюю - грешники, идущие в ад. Рек философ: "Коли хочешь быть одесную - крестись".
  
   И задумался Владимир, созвал бояр своих и старцев градских и просил совета у них, какую веру принять. Ибо все, кто приходил, свою веру хвалили, обещая бессмертие за гробом, а чужую хулили, грозя вечным огнем на том свете. Бояре же ему отвечали: "Коли лих был бы закон греческий, то бабка твоя, Ольга, не приняла его, а она была мудрейшей из всех человек". Слышав то, решил князь Владимир принять святое крещение, и учили его вере христианской, он же, быв просвещен, и детей своих крестил.
  
   В этот момент Нестор понял, наконец, зачем игумен вручил ему сей свиток - далее следовал перечень сыновей Владимира Святославича, и их было ровно двенадцать! Вышеслав, Изяслав, Ярослав, Святополк, Всеволод, Святослав, Мстислав, Борис, Глеб, Станислав, Позвизд, Судислав. Нестор призадумался, но решил прежде дочесть "Сказание о крещении". За перечислением сыновей Владимира шла речь о том, как князь ниспроверг поганых кумиров и крестил весь народ киевский, и почал ставить церкви по всей земле. За сим были многие похвалы князю и среди них - великое слово, кое прежде не раз слышал Нестор от самого игумена. Многажды рек великий Никон с амвона - была Русь поганой, и не просвещена, и невежественна, но не за прежние заслуги, а по воле своей, оказал Господь милость, и приняли русские люди крещение и покаяние в отпущение грехов, стали новыми людьми христианскими, избранными Богом! Какая великая мысль! Ведь и правда, во времена Ветхого завета был избранный народ - иудеи, средь них же явился Сын Божий. И начала вера христианская распространяться среди народов, славяне же оставались суть язычники. И вот, последними прияв истинную веру, стали первыми среди христиан, потому что такова Его воля. Ничем Русь не заслужила сей чести, но Господь обратил взор свой на русичей, и именно потому стали новым избранным народом. А если так, то и грекам нечего корить, мол, невегласы, из тьмы поганой едва вышли, и нечего хвалиться тем, что без них не стала бы Русь христианской. Отныне мы - избранники Божии, и никто не смеет учить нас, как нам веровать и как устроять нашу Церковь. Ох, глубоко смотрел писавший сии слова! Так же глубоко, как и Никон в борьбе своей с эллинским засильем. Может и вправду он сам был творцом "Сказания о крещении"? Стоило бы попытаться спросить об этом у него самого.
  
   Но что с сыновьями князя Владимира? Нестор вернулся к тому месту, где перечислялись их имена, и еще раз внимательно его перечел. Список одновременно давал ответы и порождал новые вопросы. Сыновей было действительно двенадцать, в том числе Судислав. Мстислав был только один, зато явились некие Станислав и Позвизд, о коих Нестор никогда прежде не слыхивал. И который же из них старейший? В сем перечне первыми шли Вышеслав и Изяслав, но они, как было ведомо Нестору, умерли еще прежде отца своего. А вот третьим, к его удивлению, шел Ярослав, и только после него Святополк. Что ж это, выходит, великим князем должен был стать именно Ярослав? Но почему тогда Борис признал старейшим не его, а Святополка? Мелькнула мысль - Никон упоминал, что перед смертью великий князь Владимир хотел идти войной на Новгород. Может, потому он и лишил старшинства Ярослава? Тогда становилось бы ясным, почему и Борис готов был уступить великий стол Святополку. Но Нестор чувствовал, что это неверный поворот в его розыске. Ведь получалось, что Святополк и Борис должны были быть заодно против мятежного Ярослава, на деле же получилось все наоборот. По всему выходило, что Никон дал ему вовсе не подсказку, а скорее загадал новую загадку, ответ на которую искать в "Сказании о крещении" было бесполезно. Что ж, это могло означать только одно - в скором времени Нестор может рассчитывать получить еще один свиток, а раз так, то он был вовсе не против поиграть с игуменом в эту игру.
  
  
   Едва открыв дверь своей кельи, дабы идти к заутрене, Нестор натолкнулся на брата Иоанна, который будто нарочно поджидал его. Уста Иоанна растянулись в вежливой улыбке, но взор его казался враждебным и даже хищным.
  
   - Здравствуй, брате Несторю! - промолвил он ласково и поцеловал того в рамена. Нестор ответствовал на приветствие и настороженно ждал, зачем пожаловал к нему Иоанн.
  
   - Брате, дозволь молвить тебе слово, - вкрадчиво начал Иоанн, - а допреж всего дозволь обратиться к тебе с похвалою, ибо и я, и вся братия с великим почтением относимся к твоей мудрости и знанию книжного дела. Мы, конечно, тоже отнюдь не невегласы, однако же в эти дни именно тебя избрал отец наш настоятель в свои излюбленники, - в голосе Иоанна послышалось раздражение.
  
   - Брате, коль для чего и избрал меня настоятель, так только для новых трудов. Не можешь то ставить мне в вину, - ответ Нестора показался резким ему самому, но намеки Иоанна были таковы, что не оставляли места мягкому обращению с ним.
  
   - Я и не виню тебя, брате Несторю, - будто в удивлении поднял бровь Иоанн, давая понять, что вовсе не хотел его обидеть, - но, брате, не будут ли те новые труды слишком тяжелы для тебя одного?
  
   - О чем ты, Иоанне?
  
   - Возможно, стоило бы тебе поразмыслить над тем, с кем мог бы разделить свой труд? Я с превеликой радостью помогу моему брату, только... Только для того мне надо бы знать, в чем труд твой, и с каким из своих сокровищ поделился с тобой настоятель? - теперь Иоанн старался говорить доверительно, но никакого доверия Нестор к нему не испытывал.
  
   - Мой труд настоятель поручил только мне и никому иному, - вновь резко ответил он, повернулся и стремительно зашагал к церкви, оставив Иоанна одного у дверей своей кельи.
  
   И вскоре пожалел о том. Во время службы он заметил, что Иоанн немного замешкался и занял свое место позже других. Не хотелось думать, будто в монашеской обители, да еще в такой славной как Печерская, один из братии мог пренебречь уставом и зайти в чужое жилище без спроса, но, увы, придя после службы к себе, Нестор обнаружил, что его худшие опасения были не напрасны. Хотя обстановка в келии осталась прежней, однако же от глаза Нестора не ускользнули небольшие изменения в расположении его вещей. Итак, стало очевидно - после того, как Нестор отказал Иоанну в его домогательствах и оставил одного, тот вошел к нему в келью и принялся что-то искать, хотя и делал это осторожно, видно, надеясь, что Нестор того не узрит. Но Нестор узрел и теперь думал о том, что же искал брат Иоанн. Впрочем, думать тут особо не приходилось - его мог заинтересовать только свиток Никона. Но Иоанн не знал, что Нестор, боясь расстаться с ним хоть на минуту, взял его с собой в церковь, и, значит, из лиха любопытный брат ушел несолоно хлебавши.
  
   Думая о сем происшествии, Нестор догадывал, яко то лишь начало его противостояния с противниками игумена Никона, каковые, по всему судя, в предстоящей борьбе не будут брезговать и делами, постыдными для чернеческого образа. Но если поначалу эта борьба его пугала, то теперь, будучи возмущен бесцеремонным вторжением Иоанна, Нестор почуял в себе воинственный пыл и готовился дать отпор новым посягательствам врагов настоятеля. Что же до самого Никона, то Нестор порешил пока не говорить ему о непристойном поведении брата Иоанна, надеясь, что тот все же устыдится совершенного и больше не посмеет так нагло преступать законы общежития.
  
  
   Весь день прошел для Нестора под знаком ожидания новой беседы с игуменом, хотя преступление Иоанна продолжало его беспокоить. Тем более что в тесных монастырских стенах все новые и новые их встречи были неизбежны. Уже из утра они столкнулись в трапезной. Нестор строго посмотрел в очи Иоанну, и тот, кажется, понял, что его проделка не осталась незамеченной. Однако же он постарался не подать вида и как ни в чем не бывало принялся за еду. Только взор свой отвел слишком быстро, будто избегая упрека в глазах Нестора. В течение дня Иоанн продолжал уклоняться от общения с Нестором, хотя тот его и не искал. Завидя его проходящим мимо, Иоанн каждый раз делал заботное чело, словно занят чем-то неотложным, или заговаривал с кем-нито из братии, так что Нестору оставалось только дивиться такому нарочитому изображению невинности. Брат Иоанн предстал перед ним в новом свете, и теперь нежелание игумена привлекать его к составлению жития Бориса и Глеба виделось Нестору справедливым.
  
   Размеренный монастырский день медленно клонился к завершению. Беспокойство в связи с утренним происшествием все более уступало место предвкушению новой встречи с Никоном. Наконец, к завершению подошла полунощница и, как и накануне, Нестор с игуменом обошли обитель, но на этот раз вся братия почивала по своим кельям, и нежданных встреч в этот раз не приключилось. Вскоре Нестор уже привычно сидел на стульце и смотрел на игумена в ожидании новых откровений или каверзных вопросов.
  
   - Что же, Несторю, прочел ты тот свиток, коий я тебе вручил? - мягко вопросил Никон.
  
   - Так, отче.
  
   - Помог ли тебе он разобраться в сыновьях князя Владимира? - на устах игумена мелькнула улыбка.
  
   Нестор насупил брови и, собравшись с мыслями, ответствовал:
  
   - Отче, из сего свитка узнал я нечто новое для себя, и не токмо о сыновьях Владимира. Но коли говорить лишь о них, то, как и было речено, число им двенадцать. Правда, допреж не слыхал я средь них имен Станислава и Позвизда, так что не знаю даже, были ли они вовсе? Могло ли так статься, чтоб сыновья великого князя пропали безвестно?
  
   Нестор вопросительно поглядел на Никона, но тот только одобрительно качнул головой, будто приглашая Нестора говорить дальше. И он продолжил:
  
   - К слову сказать, в сем свитке упомянут оказался только один Мстислав, и, думается мне, так оно больше похоже на правду. Но не в числе Мстиславов дело. У Иакова сыновья князя Владимира перечислены по старшинству, и Святополк предшествует Ярославу. Думается мне, и в свитке блюдется старшинство, однако же в нем, наоборот, имя Ярослава стоит прежде имени Святополка. Выходит, если верить этому списку сыновей князя Владимира, то наследовать великий стол должен был именно Ярослав. Но почему тогда Борис признал себе в отца место Святополка? Потому ли, что прежде того князь Владимир хотел идти войной на Новгород? И зачем тогда Святополк убил Бориса, ведь тот мог с ним вместях воевать супротив Ярослава, яко вышедшего из-под руки князя Киевского?
  
   На этих словах игумен подал Нестору знак рукой остановиться:
  
   - Да, Несторю, вижу не зря выбор мой пал на тебя! Столько вопросов породил у тебя сей свиток, что не знаю, на какой из них ответствовать прежде. Но, боюсь, Несторю, наипервейший вопрос ты все-таки не задал, - тут Никон хитро сощурил очи.
  
   Нестор призадумался. С мыслью, что, может, помимо списка сыновей Владимира в свитке было что-то еще, он перебрал в голове содержание текста и остановился на изложенной в нем идее о новом избранном народе, вспомнив, что именно она заставила Нестора заподозрить самого Никона в составлении сего свитка. И тут некая догадка промелькнула в его голове. Воззрев на игумена, Нестор вопросил:
  
   - Отче, ведомо ли, когда и кем написано сие сказание?
  
   - Х-хе! - сорвалось с уст Никона нечто вроде смешка, - верно! Верный вопрос. Я думаю, Несторю, ты уже уяснил себе, что любой книжник, творя летопись ли, похвальное слово ли или иное что, не существует сам по себе, но, пребывая в сем тварном мире, охвачен его заботами и тревогами, его надеждами и радостями. Даже если он удалился от мирской суеты. И все эти заботы, тревоги и радости привносятся им в творимое им писание. Потому так важно знать, кто и при каких условиях слагал ту или иную книгу.
  
   Нестор мотал на ус, но в тоже время пристально глядел на игумена, все еще сожидая ответа на заданный вопрос. Еще немного потомив его, Никон, наконец, рек:
  
   - Сей свиток есть токмо часть летописного сказания, хранящегося в храме Святой Софии в Киеве. Мне довелось не только зреть, но и переписать его уже поболе тридцати лет тому назад, в последние годы княжения Ярослава Владимировича. Сложено оно было еще раньше, и, думаю я, нарочито к освящению храма, со свершения коего минуло пятьдесят лет. А вот имени его творца я так и не уведал, но, полагаю, это был некто из ближних князя Ярослава, хотя и духовного звания.
  
   Никон помолчал, дав Нестору время обдумать сказанное, а затем задал вопрос:
  
   - Ну, Несторю, теперь, когда ты знаешь историю сего свитка, можешь ли ты молвить что-нито еще о прочитанном?
  
   У Нестора были кое-какие догадки, но он был в них настолько не уверен, что не посмел высказать вслух и только покачал головой. Никон однако не выказал никоторого неудовольствия молчанием Нестора, а принялся ему втолковывать:
  
   - Вникни! Сие летописное сказание создавалось, когда, по смерти Мстислава Черниговского, у Ярослава не осталось соперников в борьбе за Киев. Племянник Брячеслав после последней которы тихо сидел в своем Полоцке, а последний из братьев Судислав с малой дружиной держал далекий Псков. И никто не мог оспорить его главенство. Но Ярослав, яко добре знавший книжное дело, не был удоволен своей победой. Ему мало было сидеть на столе киевском - хотелось, чтобы в памяти людской он остался как по праву получивший вышнюю власть в Русской земле, хотя и дрался он за нее с братьями больше десяти лет. Зная это и желая ему угодить, а может и по прямой подсказке, составитель сказания поставил Ярослава прежде Святополка, дабы явствовало, будто именно он был старейшим из сыновей Владимира по смерти Изяслава и Вышеслава.
  
   - Но ведь тогда это прямой обман! - воскликнул Нестор.
  
   - Да, сыне, - печально молвил Никон, - это обман. Увы, но не всему писанному можно верить. Не так много в мире было властителей, которые бы творили неправду и притом похвалялись своими преступлениями. Нет! Владыки земные, будь то в нашей стране или иноземной, хотят утвердить свое право на господство, на неправую войну, на казни невинных. И для этого им нужны люди пера. Не просто владеющие письмом и имеющие за душой какое-то число прочтенных книг, но такие, которые бы могли, используя свои знания и навыки, представить праведным делом свержение законного царя, вторжение в соседнюю страну или нарушение прежних договоров. И такие люди находятся. Конечно, они это делают не просто так, а в надежде добиться для себя неких благ, какие кому потребны. И эти люди готовы исказить или вовсе отринуть бывшее, даже измыслить небывшее, лишь бы удоволить своих благодетелей. Увы, средь тех, кто посвятил свой живот Господу, такожде есть впавшие в сей грех.
  
   - Но, отче, - сомнение выразилось на лице Нестора, - коли так кривить душой, да что там, коли так, прости Господи, брехать, разве же найдется кто-нито, кто поверит эдаким лгунам?
  
   - Конечно, - улыбнулся игумен, - лгать тоже надо уметь. Ложь искусна только тогда, когда она похожа на правду, и лишь тогда ей могут поверить. Особенно, если дела, кои кому-то стало потребно изолгать, давно минули, и нет никого, кто мог бы уличить во лжи. Но ты прав. Прав в том, что любую неправду можно раскрыть. Порой очень трудно, но все же можно. Этим то нам с тобой и предстоит заняться. Я не хочу сказать, будто все, что говорят сказания и летописи о прошлом Руси, есть ложь и вымысел, но, как ни горестно признавать, с сим порождением Диавола мы не раз столкнемся.
  
   - Мы будем бороться с кознями Князя лжи! - восторженно прошептал Нестор.
  
   Никон внимательно поглядел на Нестора и рек:
  
   - Так, сыне, но не думай о нем. Думай, как отыскать истину. Ибо обретая истину, ты обретаешь сокровище, кое ни червь не поест, ни тать не похитит, и кое будет пребывать с тобою до скончания живота. Ну, а теперь к делу, - после короткой паузы воскликнул Никон и к радости Нестора молвил ему, - сегодня я расскажу тебе то, что самому мне ведомо о сыновьях князя Владимира и коего из них достоит почитать за старшего.
  
   Славно, думал Нестор, хотя жаль, конечно, что настоятель не дает ему нового свитка, над которым он мог бы поломать голову, как минувшей ночью. Но, с другой стороны, теперь ему не придется разгадывать очередную загадку - игумен сам выложит ему все как на блюдечке. Никон, меж тем, рек:
  
   - Как тебе должно быть ведомо, Несторю, у великого князя Святослава Игоревича было три сына - Ярополк, Олег и Владимир. Ярополк и Олег были единоутробными братьями и рождены от законной жены, Владимир же родился от блуда Святослава с некой ключницей Малушей. Ныне многие почитают ту ключницу не из простой челяди, но полоненной дочерью древлянского князя Мала, того самого, коий погубил великого князя Игоря. Впрочем, я склонен почитать сие за вымысел, измышленный, дабы возвысить род Владимира, однако же, не вполне в том уверен. Как бы то ни было, Святослав пренебрегал сим своим сыном, и когда пришли к нему новогородцы, требуя себе князя, без сожаления отпустил к ним Владимира.
  
   Никон бросил взор на Нестора - тот слушал как завороженный.
  
   - Когда Святослав Игоревич погиб от руки печенегов, Русская земля была поделена между его сыновьями. Ярополк почитался старшим и сидел в Киеве, Олегу дана была древлянская земля, Владимир же оставался в Новегороде. Недолго продержался мир между братьями - скоро в которе с Ярополком погиб Олег Древлянский, а Владимир, имея только малую дружину, не посмел поднять оружия и бежал к варягам. В то время казалось, будто вся вышняя власть на Руси в руках Ярополка и останется в его роду. Но тому не суждено было сбыться, ибо скоро Владимир вернулся и изгнал посадников Ярополка из Новагорода. Как такое могло свершиться, как думаешь, Несторю?
  
   Застигнутый врасплох Нестор пожал было плечами, но тут же, припомнив, выпалил:
  
   - Владимир привел с собою варягов, они то и помогли ему сесть в Новегороде. И не только - с ними вместях он взял Полоцк и самый Киев!
  
   - Правильно, Несторю! Только не спеши с Киевом. Прежде ответь, отчего варяги пошли за Владимиром?
  
   Нестор вновь пожал плечами:
  
   - Он нанял их, варяги ведь в ту пору служили любому, кто бы им ни заплатил.
  
   Никон поцокал языком:
  
   - И верно, и неверно. Да, они не стали бы за него биться с Ярополком, коли Владимир не пообещал бы им за то великую плату. Но было и другое - от варягов Владимир вернулся с женой! Увы, не ведомо мне, чьей дочерью она была, но, полагаю, одного из их конунгов, князей по-нашему. От этой то варяжки, имя ей Олова, и родился у Владимира первый из его сыновей - Вышеслав. Потому то, когда он принялся сажать сыновей на уделы, Вышеславу достался Новогород, аки близок к варягам.
  
   Тут Никон умолк и как-то оценивающе поглядел на Нестора. Тот, заметив странный взор игумена, вдруг засмущался, хотя и не понял отчего. Но, когда настоятель вновь заговорил, причина смущения стала ему ясна.
  
   - Несторю, не знаю, ведомо ли тебе - да должно быть ведомо, коли чел "Похвалу князю Владимиру" - был сей князь зело склонен ко греху прелюбодеяния. Одной варяжки было ему мало, вздумалось ему в иной раз жениться, - при этих словах Нестор почувствовал как нечаянным огнем запылали его ланита, но, затаив дыхание, он постарался ничем не обнаружить своего волнения и продолжал внимательно слушать, - в ту пору на Руси лишь одна невеста была ровней такому жениху - дочь полоцкого князя Рогволода, именем Рогнеда. Правда, вступить в брак с нею Владимир собирался не только ради похоти своей, но и надеясь добиться подмоги от ее отца в грядущей войне с Ярополком. Да не тут то было - узнав, с чем пришли послы из Новагорода, Рогнеда с гневом отвергла сватовство Владимира, да еще, говорят, оскорбила его, обозвав робичичем, ибо, как уже рек, была его мать из челяди. Увы, гордыня Рогнеды дорого ей стоила, ибо Владимир, не снеся унижения, пошел войной на Полоцк. В битве с его варягами пали и Рогволод, и сыновья его. Рогнеда же попала в плен ко Владимиру, и он овладел ею насильно. У сей Рогнеды родились один за другим сыновья Владимира - Изяслав, Ярослав и Всеволод.
  
   Никон примолк, видимо, переводя дух. Он встал со своего места и, взяв кувшин с водой, сделал несколько мелких глотков. Нестор же сидел красный как рак, мысленно радуясь царившей в келье темноте, скрывавшей обуревавшие его чувства. Ему было соромно раз за разом слышать о плотской близости, от которой он сам давно отрекся и любого упоминания коей, уберегаясь от соблазна, старательно избегал. Но игумен, презрев условности, говорил все напрямик, чем ввергал Нестора в крайнее замешательство, ибо будил в нем некое смутное чувство, знакомое с отроческих лет, а теперь почти позабытое. Как назло, испив воды, Никон продолжил в том же духе:
  
   - Но и Рогнеды Владимиру было мало. Завладев Полоцком, он двинул свою рать вниз по Днепру, спустился до самого Киева, обманом убил Ярополка и так завладел наследием своего отца. Все сие тебе ведомо. Ведомо и то, что, погубив брата, он взял себе на постелю его жену. Была же она монахинею именем Юлия, кою князь Святослав ради красоты ее лица похитил для сына во времена своей войны с греками. И рекут, будто попав в руки убийцы своего мужа, была она уже непраздна, хотя рожденный от нее Святополк и считался сыном Владимира. Впрочем, сейчас не о том речь. Сейчас, Несторю, подумай еще раз и попробуй все же ответить, кто из сыновей Владимира был старейшим, когда его самого не стало?
  
   Нестор нахмурил чело. Непонятно, думал он, почему игумен решил, будто своим рассказом помог найти ответ на этот вопрос. Для него все осталось также неясно, как и прежде, в чем он тут же честно признался настоятелю. Никон устало опустил плечи и укоризненно покачал головой.
  
   - Думай, Несторю, думай! Я назвал тебе трех жен князя Владимира, и тебе ведомы имена их первенцев - Вышеслав, Изяслав и Святополк. Так кто же, по-твоему, был старшим в лето шесть тысяч пятьсот двадцать третье, учитывая, что к тому времени Вышеслав и Изяслав уже умерли?
  
   - Святополк? - робко промолвил Нестор.
  
   - Ну, конечно же!
  
   Нестор почувствовал себя несмышленышем пред мудрым учителем, но все же какое-то сомнение в словах великого Никона у него оставалось. Это не ускользнуло от проницательного взора игумена, и он вопросил:
  
   - Сыне, ты не согласен со мной? Мыслишь иначе?
  
   - Отче, не могло ли быть так, что, прежде чем Юлия родила Святополка, Рогнеда уже успела родить и Изяслава, и Ярослава? Тогда старшим будет Ярослав! - Нестор с любопытством посмотрел на игумена, ожидая, какие возражения тот найдет на эту его догадку. Но Никон нисколько не затруднился с ответом:
  
   - Добре, Несторю! Разумный вопрос. Но все известное нам о войне Владимира с Ярополком говорит о том, что промежуток времени меж тем, как он понасилил Рогнеду и убил брата, был небольшим, едва ли и год. Так что Рогнеда просто не успела бы понести второго дитя. А раз так, то следующим в череде сыновей князя Владимира вслед за Вышеславом и Изяславом должен идти именно Святополк, и только потом Ярослав.
  
   Нестор сморщил лоб, но, обдумав все так и этак, должен был согласиться с игуменом. По всему выходило, что по смерти Владимира Святославича Святополк по праву занял киевский стол, и изображать его как похитителя отцова наследства, как то делал Иаков в своем Сказании, вовсе не следовало. Однако же Нестора не оставляло чувство некоего сомнения, но он еще сам не понимал, что его смущало. В голове вертелись вопросы, но выразить их точно он пока не мог. Слишком много нового обрушил на него игумен - надо было все как следует обдумать.
  
   Словно угадав состояние Нестора, Никон промолвил:
  
   - Что ж, на сегодня, мыслю, с тебя хватит. Иди к себе и ложись спать, а утром на свежую голову обмысли все и вновь приходи ко мне.
  
   Нестор поднялся и, приняв благословение, попятился было к двери, но вдруг Никон его окликнул:
  
   - Несторю! Принес ли ты тот свиток, что я тебе вручил?
  
   - Так, отче, - и, достав из складок рясы свиток, Нестор с сожалением протянул его настоятелю. С запоздалым раскаянием он подумал о том, что стоило бы его прежде переписать себе на вощаницу.
  
  
   Придя к себе в келью, Нестор первым делом затеплил свечу и огляделся. Но в этот раз его подозрения были напрасны - никаких следов присутствия незваных гостей заметно не было. Послушав совета игумена, он после краткой молитвы сразу лег, но тут же понял всю безнадежность попытки заснуть. Его разум был слишком возбужден рассказами Никона и не мог так просто отрешиться от беспокойных мыслей о превратностях семейной жизни Владимира Святославича.
  
   Было тут и нечто иное, помимо интереса к прошлому Русской земли, чего уж вовсе не ожидал от себя Нестор. Сначала вычитанные им в свитке разоблачения "веры Бохмита", указывавшие на постыдные нравы ее последователей, а за сим откровения о похождениях князя Владимира, коими поделился с ним Никон, вернули силу давно подавленным и почти изжитым животным позывам. Ему вспомнились отроческие годы и его лада. Была весна, и запахи цветущих садов дурманящим запахом разливались по всему Киеву. Тайком от ее, да и от его родителей они встречались вечерами в тени деревьев и подолгу вели беседы. Были те беседы ни о чем, как, наверно, и всегда у влюбленных, но сводили с ума юного Нестора, хотя в ту пору его звали иначе. Иногда она позволяла приобнять себя, и тогда он мог почувствовать тепло ее плеч. Потом все оборвалось. Сосед, богач-купец, просватал ее для своего сына, отец и мать ухватились за такую возможность, а противиться родительской воле она не смогла. И была последняя встреча. Она обняла его, прильнув к нему всем телом, и хотела поцеловать, а может, хотела и большего. Но он отстранился от нее - от обиды, что предала его, хотя и убеждал себя, будто не хотел погубить девичей чести, не хотел увидеть ворота ее дома измазанными дегтем. Она ушла, и больше они не виделись. Промаявшись еще какое-то время в одиночестве, он, в конце концов, ушел послушником в монастырь, так никогда и не познав сладости плотской любви. Нестор подловил себя на мысли, что это давнее воспоминание рождает в нем чувство сожаления, но не по давно забытой любви - ныне и лицо той лады едва-едва обрисовалось пред его мысленным взором - а по упущенной возможности прикоснуться к запретному теперь для него навсегда плоду. И вместе с тем он ощутил давно отвычный жар в чреслах. Осознав, на какой опасный путь стал, Нестор вскочил на ноги и принялся ходить по келье, ожидая, пока успокоится его тело, после чего рухнул на колени и принялся молиться. Давно он так горячо и долго не молился, каясь, что поддался дьявольскому искушению, и взывая к милости Божьей. Постепенно он успокаивался, и вместе с тем спокойнее становилась его молитва, все меньше в ней оставалось слов и все больше умнСго сосредоточения. Наконец, Нестор ощутил, как голова его наполнилась звенящей тишиной. Так, сомкнув вежды и слушая эту внутреннюю тишину, он простоял на коленях еще какое-то время. Открыв очи, Нестор понял, что к нему вернулась его обычная ясность мысли и самообладание, позволявшие ему уже много лет достойно нести обет безбрачия.
  
   Вместе с искушением совсем пропал сон. Нарушая наказ игумена, Нестор так и не лег спать. Вместо этого, он принялся, на сколько хватало памяти, переписывать "Сказание о крещении князя Владимира". И пока он, старательно вспоминая каждое вычитанное им прошлой ночью слово, при тусклом свете свечи царапал писалом по вощанице, где-то на краю поглощенного этой работой сознания все услышанное им нынче от игумена понемногу укладывалось в ясную картину, в которой, вместе с тем, Нестор определенно усматривал явные пробелы. К заутрене, когда квелый после бессонной ночи Нестор поплелся в церковь, он уже точно знал, о чем спросит Никона в этот вечер. Только бы набраться сил!
  
   Весь день Нестор при первой возможности закрывал свои очи и иногда при этом задремывал. В трапезной он, поклевывая носом, едва не угодил лицом в миску с едой. Очнувшись, он заметил недобрую усмешку на устах Иоанна и еще нескольких окружавших его монахов. Взяв себя в руки, Нестор опрятно доел и ушел в свою келью, где тут же завалился в постель. Но службы пропускать было нельзя, и ему раз за разом приходилось заставлять себя подниматься и снова идти в церковь. Сон урывками не приносил никакого облегчения, наоборот, Нестору казалось, что каждый раз, просыпаясь после мутной дремоты, он чувствовал себя все хуже и хуже.
  
   Когда после полунощницы Нестор подошел к игумену, ожидая новой беседы, Никон, узрев его иможденное лицо, темные круги под глазами, молвил:
  
   - Вижу, сыне, презрел ты мой наказ и прошлую ночь не спал.
  
   - Отче, я готов вновь слушать тебя! - отвечал, стараясь придать себе как можно более бодрый вид, Нестор. Но Никон был неумолим:
  
   - Нет, сыне! Весь день я смотрел на тебя и зрел, что ты даже службу толком стоять не мог. Ради суеты прошлого небрежешь служением Господу в настоящем. Этого я допустить не могу. Иди, и если на завтра ты такожде будешь на посмешище братии бродить по обители яко сонная муха, принужден буду сообщить великому князю, что оказался не годен ты к его поручению.
  
   Нестор уныло опустил плечи, но уговаривать его было не надо - он тут же повернулся и побрел в свою келью, дойдя до которой рухнул в постель и провалился в темноту беспробудного сна.
  
  
   Нестор открыл глаза за миг до того, как удар колокола возвестил призыв к заутрене. Поднявшись, он ощутил, что мутная тяжесть, мучившая его минувшим днем, исчезла, и его разум вновь готов к труду. Посвежевший, он радостно зашагал к церкви. Завидев Нестора, Никон окинул его оценивающим взглядом и, улыбнувшись, одобрительно кивнул головой.
  
   Нестору не терпелось поскорее задать свои вопросы игумену, но тот не стал изменять заведенного порядка, и только после полунощницы, сделав обход, они возобновили беседу в келье Никона.
  
   - Отче, - не стерпев, Нестор сразу принялся излагать свои соображения, - Сказание брата Иакова сообщает о вокняжении Святополка так, будто он неправдою захватил великий стол, хотя он, выходит, был законным наследником Владимира Святославича. А, коли верить тому же Сказанию, сам князь Владимир хотел отдать вышнюю власть на Руси совсем другому своему сыну - Борису. О сем Борисе, мы, отче, между прочим, еще не молвили ни единого слова, ни кем была его мать, ни каким по счету должно считать его в лествице. Из того свитка, отче, что ты мне давал, явствует - был он только восьмым. Почему же тогда князь Владимир избрал именно его?
  
   Нестор вопросительно уставился на игумена. Тот добродушно улыбнулся и рек:
  
   - Сыне, это все? Или есть еще нечто, что смущает тебя? Может, появились у тебя некие догадки?
  
   Подбодренный таким обращением, Нестор решился выказать главную свою мысль, коя вертелась у него в голове уже второй день:
  
   - Отче, не могло ли быть так, что великий князь Владимир Святославич не пожелал видеть своим наследником Святополка, яко тот был не его сын, но убиенного Ярополка Святославича?
  
   - Что ж, сыне, - тяжело вздохнул Никон, - справедливый вопрос, коли сказано о Святополке - "рожден от двух отцов". Будь это правда, князю Владимиру был бы повод отстранить его от наследования. Но тут, Несторю, есть два возражения. Во-первых, если уж и вычеркивать Святополка из числа наследников, то вслед за ним должен идти Ярослав, а ни как не Борис, но это ты и сам заметил. А во-вторых, представь, что отцом Святополка был бы не Владимир, а Ярополк, как бы тогда выглядела лествица?
  
   Нестор изумленно поднял брови:
  
   - Но ведь в таком случае Святополк должен был быть первым в череде наследников великого стола помимо всех сыновей князя Владимира! Ярополк был старше Владимира, и его сын должен был стоять выше своих стрыйчичей!
  
   - Верно! И тогда нет разницы, кто из Владимировичей старше.
  
   - Но, отче, - с сомнением рек Нестор, - ты молвил - будь это правда, будь правда, что истинным отцом Святополка был Ярополк. Но это не правда?
  
   - Не ведаю, сыне, - развел руками Никон, - но есть у меня одна догадка.
  
   Нестор напряженно смотрел на игумена, ожидая, что тот скажет. Игумен же, хитро сощурив очи, рек:
  
   - Помнишь ли ты, сыне, говорили мы о лжи?
  
   - Так, отче.
  
   - А теперь молви, не кажется ли тебе, что Святополк нарочно измыслил, будто родился от Ярополка, дабы утвердить свое старшинство в роде князей русских?
  
   Этот новый неожиданный поворот немного смутил Нестора, но он тут же возразил:
  
   - Отче, разве не ты мне показал, яко по смерти князя Владимира из всех живых к тому времени его сыновей старшим был без всякого сомнения именно Святополк? Зачем же ему еще выдумывать историю с отцовством Ярополка, коли и так он по праву должен был стать великим князем?
  
   - Так, сыне, так, - Никон согласно покачал головой, - но он мог измыслить сие еще до кончины Вышеслава, а, кроме того, может статься, дело было не только в споре о старшинстве.
  
   Нестор непонимающе заморгал глазами.
  
   - Дело в том, Несторю, - рек игумен, - что не все было так просто в киевской общине. Тебе ведомо, что князь Владимир захватил Киев силой, убив при этом своего брата Ярополка. Так он стал великим князем, но это не значит, что все кияне приняли его. Конечно, открыто противиться ему было трудно, ведь он привел с собой немалую дружину. Хотя и то надо сказать, что один из бояр Ярополка именем Варяжко со своими воями еще несколько лет не давал покоя Владимиру. В самом Киеве такожде остались противники сего князя, которые, однако, явно своего нелюбия не казали. И таких скрытых противников Владимира было много, едва ли не все родовое боярство. Они считали Владимира насильником, незаконно захватившим власть. И именно на них хотел опереться Святополк, объявляя себя сыном Ярополка, ведь только таким образом, отмежевавшись от родства с Владимиром, он оказывался по-настоящему законным князем в глазах киевского боярства.
  
   - Так все же чьим сыном был Святополк? - недоумевал Нестор.
  
   - Не ведаю, сыне, но как бы то ни было, он по праву стал великим князем. И когда воины Бориса, если верить сказанию Иакова, восхотели возвести его на киевский стол, то намерение их было беззаконно.
  
   Какое-то время оба сидели в молчании. Нестор обдумывал услышанное, а Никон ждал, не спросит ли тот что-нибудь еще. Наконец, в голове Нестора созрел вопрос:
  
   - Отче, коли правда, что Святополк законно сел на столе киевском, почто тогда скрывал от людей смерть князя Владимира Святославича, как то сказано у Иакова?
  
   - Да, сыне, - кивнул Никон, - Иаков писал, будто Святополк скрывал смерть Владимира до тех пор, покуда не въехал в Киев, но он мог ошибаться.
  
   - Ошибаться?
  
   - Да, Несторю, ошибаться, - Никон сделал явное ударение на последнем слове, дабы явствовало, что это не тот случай, когда книжник сознательно писал неправду.
  
   Нестор ждал продолжения, ни Никон вдруг перевел разговор на иное:
  
   - Давай-ка прежде определим, который из сыновей князя Владимира в ту пору был жив, и кто на каком столе сидел.
  
   Нестор разочарованно повел плечом, но делать было нечего, спорить с игуменом не приходилось. Он повторил уже реченое прежде:
  
   - Изяслав умер прежде отца своего, такожде Вышеслав. Святополк сел в Киеве, Ярослав сидел в Новегороде, Борис с воинством отца своего ратился супротив поганых, Глеб же был то ли в Муроме, как сказано у Иакова, то ли в Киеве, по словам великого князя Всеволода Ярославича.
  
   - Добре, но это токмо половина из братьев-князей. Что с иными?
  
   - Ну, - задумчиво протянул Нестор, - Судислав в ту пору, по всему судя, мал еще был, а где находился - не вем. А ведомо мне о Мстиславе, яко был тогда князем в Тмутаракани.
  
   - А Святослав сидел в земле древлянской, - продолжил за Нестора Никон, видя, что тот уже не знает о чем говорить.
  
   - Итого, девять. Отче, а что еще с тремя? - вопросил Нестор.
  
   - Увы, сыне, - пожал плечами игумен, - о судьбе Станислава и Позвизда мне ничего не известно. Иногда я даже сомневаюсь, а были ли они вовсе? Могло быть и так, что умерли малыми детьми, не оставив по себе никакой иной памяти кроме имени. Хотя доводилось слышать мне, будто Станислав сидел в Смоленске, но то все догадки. Всеволод же, как мне ведомо, был посажен отцом княжить в Волынской земле, в граде Владимире, но больше о нем ничего в собранных мною летописях нет. Полагаю, что, как и Изяслав с Вышеславом, он умер прежде отца своего. Во всяком случае, за несколько лет до своей смерти князь Владимир передал волынский удел Святополку.
  
   Нестор разочарованно вздохнул. Оказалось, что и самому великому Никону не все ведомо, а кроме него поведать всю историю рода русских князей было некому. Разве что самим русским князьям, но об этом Нестор не мог и мечтать, ведь уже явно было, яко великий князь Всеволод Ярославич расскажет только то, что ему потребно было, и так, как потребно - и нельзя молвить, правда то будет или нет. Да и то сказать, может тот же князь Всеволод всего и не ведает, ведь родился он уже после которы меж сынами Владимира Святославича и знает о той поре только по рассказам своих родителей. По иному же глядя, Нестору вовсе не стоило расстраиваться, ведь игумен, пусть не все сразу, но передает ему свои познания о прошлом земли русской, а ведомо ему, по всему судя, еще очень и очень много. Решив так, Нестор вновь вздохнул, уже облегченно. Никон все это время наблюдал за изменениями в лице Нестора, пытаясь проследить за ходом его мыслей, но так и не угадал их.
  
   - Что же ты думаешь, Несторю, о сынах Владимира, к тому времени как он умер? - вопросил Никон. Нестор, с трудом выйдя из задумчивости, не уловил вопроса и уставился на игумена.
  
   - О которых сынах князя Владимира следует нам далее вести речь? - переиначил свой вопрос Никон.
  
   - Из всего ведомого мне теперь, отче, выходит, что трое - Изяслав, Вышеслав и Всеволод - почили прежде отца своего, Мстислав сидел в Тмутаракани, Судислав был зело мал, о Станиславе и Позвизде вовсе ничего не известно. Остаются Святополк, Ярослав, Борис, Глеб и...
  
   - И Святослав, - закончил за Нестора Никон, - теперь, сыне, достоит нам с тобой разобраться в отношениях между сими братьями и с их отцом, кто где княжил, какую дружину имел и на что надеяться мог. Ну, а после, можно и о самой которе поговорить. Отчасти тебе все это ведомо из Сказания Иакова, отчасти - из рассказа великого князя Всеволода Ярославича. Опричь того даю тебе, Несторю, сии летописи, - с этими словами игумен протянул два свитка, и Нестор принял их, едва удерживая радостную дрожь в руках, - конечно, они не полны, но только часть, как и в прошлый раз. Се две повести об убиении Бориса и Глеба и о войне меж Ярославом и Святополком. Может, стоило дать их тебе прежде, тогда тебе проще было бы отвечать на некоторые мои вопросы, но уж не взыщи. Прочти их, а после возобновим нашу беседу. Сейчас же ступай почивать, - строго добавил Никон.
  
   Получив благословение, Нестор направился к себе. Он был зело доволен, ведь игумен снова поделился с ним своими сокровищами, причем дал ему больше, чем прежде. Оказавшись в своей келье, Нестор едва справился с искусом приняться за чтение свитков и, исполняя волю Никона, заставил себя улечься спать. Но прежде он отыскал потаенное место, куда, как ему показалось, ничьи любопытные очи не должны были заглянуть, и положил туда свитки. Ночью к нему никто не мог зайти, но после случая с Иоанном Нестор полагал не лишними такие меры предосторожности.
  
   Поднявшись и собираясь к заутрене, Нестор снова захватил свитки с собой, а в свой тайник - небольшую щель между ложем и стеной, которую он закрывал одеялом - положил чистый свернутый в трубку и перевязанный шнуром лист пергамена. Нестору хотелось убедиться в возможности хранить свои и игумена записи в собственной келье, не опасаясь за их сохранность. Придя после службы, он нашел тайник совершенно не тронутым, впрочем, и Иоанн, очевидно, к нему не заходил. Наверное, размышлял Нестор, он больше не посмеет так поступить, но, с другой стороны, Иоанн был не один и в другой раз мог послать вместо себя кого-нибудь другого. Подумав так, Нестор тут же сам себя мысленно одернул, ведь таким образом можно было поставить под вопрос чистоту помыслов всей братии. Кроме того, одно дело - носить с собой один или два свитка, но ведь дощечки с черновыми записями под полой не утаишь, а их у него, по всему судя, скоро прибавится, и они такожде могут привлечь внимание Иоанна.
  
   Махнув рукой, Нестор решил довериться своему тайнику и хранить все, относящееся к житию Бориса и Глеба, в нем. Только прежде следовало его расширить, ибо и два свитка едва в нем умещались. Едва ли не час Нестор ковырялся в стене, прежде чем ему удалось расширить щель. Затем ему удалось добраться до утрамбованной и промерзшей земли, составлявшей промежуточный слой в стене, и, промучившись еще час (с перерывом на очередную службу), он устроил в ней проем, нечто наподобие полати, которую можно было прикрывать камением так, чтобы казалось, будто стена цела. Сделав так, он, наконец, успокоился, и решил возможным приняться-таки за чтение полученных от игумена свитков.
  
   Один из них был явно схож с тем, прежним, в коем повествовалось о крещении Владимира. Тот же пергамен, тот же почерк - рука великого Никона. Следовательно, сие также был список с летописи из Софийского собора. Другой свиток немного отличался, пергамен был новее, а значит, списан он был сравнительно недавно. Сию мысль Нестор подкрепил наблюдением почерка. Это такожде была рука игумена, но при том буквицы казались выведены менее твердо, а строки - неровны. Очевидно, Никон писал сие уже в возрасте.
  
   Выбирая с чего начать, Нестор решил прежде честь Софийскую летопись, ибо с ней он уже отчасти был знаком. Взявшись за нее, он скоро уяснил себе, что рассказ, поведанный ему великим князем Всеволодом, во многом повторял сию запись. В ней такожде говорилось о том, как по смерти князя Владимира в Киеве сел Святополк и послал убить Бориса, Борис же не посмел стать супротив брата старшего и позволил погубить себя; как за сим Святополк послал убийц вслед бежавшему из Киева Глебу, и тот погублен был от руки своего повара; как тела сих мучеников положены были у церкви святого Василия в Вышгороде. Однако за сим следовало неведомое Нестору прежде краткое упоминание об убийстве Святослава, бежавшего от Святополка к уграм, а после того - повествование о войне меж Ярославом и Святополком.
  
   Летопись говорила о том, как, уведав о смерти отца и гибели братьев, Ярослав решил мстить за них, собрал многих воев и пошел на Святополка. Святополк, слышав сие, такожде совокупил воев - русь и печенегов - и вышел встречь Ярославу. Стали два войска друг против друга на разных берегах Днепра близ Любеча и не смели перейти реку ни те, ни эти. И так стояли три месяца. Тогда воевода Святополка, именем Волчий Хвост, бранил новогородцев, глаголя им: "Что пришли с сим хромцем, плотники? Вот заставим вас хоромы нам рубить". Слышав то, новогородцы рекли Ярославу: "С утра переправимся. Если кто с нами не пойдет, то сами будем биться". А был в ту пору мороз, и Святополк, стоя меж двух озер, всю ночь пил с дружиной. Дружина же Ярослава до свету переправилась через Днепр и пошла противу Святополка. И была сеча злая, и не могли печенеги придти на помощь через озеро, и притиснули Святополка с дружиною к тому озеру, вступили на лед, и проломился под ними лед. Стал одолевать Ярослав. Святополк же бежал к ляхам.
  
   В лето 6525 сел Ярослав на столе отца своего и деда. В то же время был пожар великий в Киеве, и погорели церкви. В лето же 6526 пошел Болеслав со Святополком с ляхами на Ярослава. Ярослав же совокупил множество воев - руси, и варягов, и словен - и пошел против Болеслава и Святополка. И встретились на Волыни, и стали друг против друга на берегах Буга. И почал воевода Ярослава именем Буда укорять Болеслава, говоря: "вот уже проткнем чрево твое толстое", ибо был тот велик и тяжек телом. И рек Болеслав дружине своей: "Если потерпите сей укор, то я один погибну". И сел на коня, и пошел вброд через реку, а вои его за ним. Ярослав же не успел исполчить дружину, и победил Болеслав Ярослава. Ярослав же едва убежал с четырьмя мужами к Новогороду.
  
   Болеслав же вошел в Киев со Святополком, и взял имение Ярослава, пленил бояр его и сестер, и, уведя с собой множество людей, ушел в свою землю, а Червеньские грады занял. Святополк же начал княжить в Киеве.
  
   На другое лето Ярослав собрал множество воев и пошел на Святополка. Святополк же вышел противу него на Льту в силе тяжкой. Ярослав же помолился, призывая брата своего убиенного в помощь, и пошел на Святополка. Покрылось поле Летское множеством воев. Был же пяток тогда. И всходило солнце, когда соступились дружины; была сеча злая, какой не бывало прежде в Руси. Трижды соступались, и текла всюду кровь; к вечеру же одолел Ярослав, а Святополк бежал. И напал на него бес, расслабились кости его, так что не мог на коне сидеть, и несли его на носилках. И пришли к Берестию, он же просил нести его дальше, ибо боялся, будто преследуют его, хотя не было никого вслед за ним. И так, гонимый Божьим гневом, прибежал в пустое место меж ляхами и чехами и здесь скончал живот свой. И есть до сего дня могила его в том месте, исходит же от нее смрад злой.
  
   Ярослав же, утерев пот, с дружиною сел в Киеве.
  
   Прочтя сие, Нестор тут же принялся за другой свиток. В нем многое было уже ему знакомо, но в то же время он обнаружил столько всего нового, что голова пошла кругом. Выяснилось, что, как и рек ему прежде Никон, Ярослав, сидя в Новегороде, должен был давать в Киев две тысячи гривен каждый год, а еще тысячу раздавал своим гридям. Но он отказался платить сию дань отцу своему, и великий князь Владимир хотел идти войной на сына своего. Ярослав, боясь его, послал за море и привел варягов. Но Владимир заболел и умер, и в Киеве стал княжить Святополк.
  
   Ярослав не ведал еще о смерти отца своего, когда варяги его начали зло чинить новогородцам и женам их. Тогда новогородцы собрались и посекли множество варягов на Поромонове дворе. Ярослав же, будучи в гневе, лестию заманил нарочитых мужей новогородских к себе и велел иссечь их. В ту же ночь пришла ему весть: "Отец твой умер, а братья твои убиты". На утро собрал Ярослав новогородцев и поведал о сем, сказав: "Святополк сидит в Киеве, избивает братию мою. Хочу на него идти. Помогите мне". И отвечали ему новогородцы: "Хотя братия наша иссечена, можем за тебя биться". Собрал Ярослав варягов тысячу, а новогородцев три тысячи и пошел на Святополка.
  
   После уже известного Нестору описания победы Ярослава над Святополком говорилось в свитке, яко в Новегороде посадил Ярослав Костянтина Добрынича. И был у Ярослава сын именем Илья, посадил его отец в Новегороде, но он умер.
  
   За сим говорилось об изгнании Ярослава из Киева ляхами Болеслава, и как сел Святополк в Киеве. Дальше же прибег Ярослав в Новогород и хотел бежать за море. Но новогородцы с посадником Костянтином посекли лодьи его, рекли: "Хотим еще биться с Болеславом и Святополком". И собрали от мужей по четыре куны, от старост по десять гривен, а от бояр по восемнадцать гривен, и привели варягов. Совокупил Ярослав воев многих и пошел на Святополка. Святополк же пошел противу него к Любечу. И был средь людей Святополка муж в приязни у Ярослава, послал к нему в ночь отрока своего, рек: "Что велишь творить? Меду мало варено, а дружины много". И рек ему тот муж: "Аще меду мало, а дружины много, вдай к вечеру". Разумел Ярослав, яко в ночь идти на сечу. Велел дружине знаменоваться, повить голову убрусами. Была сеча зла, и до света победили Святополка. Бежал Святополк к печенегам, а Ярослав сел в Киеве.
  
   Окончив изучение сих свитков, Нестор призадумался, но медлить было нельзя, и он тут же принялся переносить их на вощаницы, дабы, если игумен восхочет вернуть их, то их содержание полностью сохранилось бы у Нестора. Впрочем, сия работа вовсе не мешала ему продолжать обмысливать прочтенное. Очевидно было, что оба списка дополняют друг друга, но в то же время обнаруживались в них и некоторые разночтения. А значит, ему будет, что поведать игумену, буде великий Никон о том попросит. Однако же, настоятель ныне ждал от него будто бы и немногого - разобраться, где сидели сыновья Владимира ко времени его смерти, были ли у них дружины, да в каких отношениях к отцу и друг к другу пребывали.
  
   Нестор отложил писало и почесал затылок. Спору нет, затеянное игуменом разбирательство о которе Владимировичей было ему зело интересно, но он начинал сомневаться, а имело ли оно смысл? Все - великий князь Всеволод Ярославич, брат Иаков, сии два списка - говорят об одном и том же. Князья Борис и Глеб умерщвлены были по злой воле окаянного Святополка. Пусть в мелочах находились многие различия, но сути дела это не меняло. Так была ли хоть какая-то тайна, ради которой стоило начинать копаться в древних пергаменах и книгах? Не проще ли исполнить волю великого князя и его грозного сына и тем ограничиться? В душу Нестора закралось сомнение, и он отодвинул вощаницу в сторону, но тут же снова взялся за нее - пусть он не разгадает никакой загадки, но ему станут ведомы многие дела прежних лет, и это знание само по себе стоит того, чтобы продолжить начатое.
  
  
   И вот, они вновь сидят на привычных местах в келье игумена, и Нестор ведет речь об уведанном им из давешних списков, кои он уже отдал Никону.
  
   - Святополк - старший из Владимировичей, хотя по своей ли воле или по наговору других, а может, так оно и было, считался сыном Ярополка. В удел ему дан был Туров, хотя почему-то в то время, когда умирал Владимир, Святополк оказался в Киеве или где-нито неподалеку, может быть, в Вышгороде. С отцом у него, по всему судя, ладу не было, так же и с братьями. О дружине его сказать нечего, хотя за него бились печенеги, такожде и польский князь Болеслав готов был придти ему на помощь.
  
   - Так, - согласно кивал головой Никон, приглашая говорить дальше.
  
   - Ярослав - следующий по старшинству за Святополком, сын несчастной Рогнеды. Сперва он сидел в Ростове, но после кончины Вышеслава был переведен отцом в Новогород. Ярослав отказал отцу в новогородской дани и тем явно выказал свою к нему вражду. В дружину свою прежде всего брал находников со стороны, варягов, хотя и новогородцы готовы были за него постоять, несмотря на вражду свою к сим варягам. Был дружен Борису и Глебу, и, коли верить Иакову, пытался упредить Глеба об опасности.
  
   - А коли не верить? - возразил Никон.
  
   - Но и иные все говорят, яко война Ярослава со Святополком была местью за братию.
  
   - Но ты сам только сейчас рек, будто Ярослав выказал вражду Владимиру, а Борис не был ли любимым сыном отца своего? - уже привычным образом Никон принялся изводить окольными вопросами своего собеседника, - так не выказал ли Ярослав вражды и брату своему?
  
   Нестор замешкался, не зная, как ответить.
  
   - Сыне, в нашем начинании нужно помнить о каждой мелочи, - словно отвечая на его сомнения, поучал Нестора игумен, - любое дошедшее до нас слово может помочь понять, что за ним скрывается. Потребно только как следует подумать!
  
   Нестор согласно кивнул головой:
  
   - Значит, Борис и Ярослав могли бы стать и врагами, останься жив князь Владимир еще хоть на год или два. Кто бы и повел киевские рати на Новогород, коли не он?
  
   - Так, сыне, так! И даже умри князь Владимир, как и получилось, но сел бы в Киеве Борис, а не Святополк, не потребовал ли бы и он дани новогородской? И тогда такожде не избежать бы им которы.
  
   - Но, отче! - смущенно возразил Нестор, - разве христолюбивый Борис начал бы прю с братом своим?
  
   Никон только покачал головой:
  
   - Сыне, давай пока не будем вести речь о христолюбии князя Бориса.
  
   Нестору ничего не оставалось делать, как только согласиться и продолжить прерванную мысль:
  
   - Борис, яко любимый сын князя Владимира от болгарыни ли, от греческой царевны ли, как иные рекут, был особо приближен к нему. Хотя отец выделил ему в удел Волынь, а за сим, может быть, подалее от Святополка, перевел в Ростов, однако же, когда князь Владимир заболел, Борис оказался в Киеве, рядом с ним. Именно ему великий князь поручил дружину свою для похода на поганых печенегов, и в сем походе застала его весть о смерти отца. Глеб же, единоутробный брат Бориса, - продолжал Нестор, - по одним вестям, яко был зело юн, пребывал с отцом своим в Киеве, по другим же вошел в возраст и посажен был княжить в Муроме. О дружине его не вем, только ближние отроки всяко были при нем. О Святославе же меньше всего известно - токмо то, что сидел в древлянской земле.
  
   - Все верно, сыне, все верно, - согласно кивнул игумен, - но можешь ли сказать мне, уже зная все это о наследниках князя Владимира Святославича, кому бы из них больше других хотелось ввергнуть нож в братию свою?
  
   - Да разве же можно внять такому? - удивился Нестор, - только Господу Богу нашему ведомы все тайная тайных душ наших, а мне как судить о сих, давно умерших, кто и чего хотел?
  
   - Это правда, не можем того знать, - Никон откинулся на спинку своего седалища и, немного подумав, добавил, - но можем судить, кому и что было выгодно. Да, сыне, да! В сем суетном мире не редко бывает так, что движения души ни чем иным вызваны, как токмо мирскими заботами. А уж когда князья делят власть, то об ином и речи вести не можно! Чтя Сказание Иакова, можно помыслить, будто Святополк злодейства свои вершил токмо потому, что душа его была черна. Но даже если и примем мы Святополка за братоубийцу, все ж должны признать, что то не ради самого злодейства, но за власть боролся. А Ярослав разве не боролся за власть? Разве не ходил в походы на брата своего Святополка, разве не бился с ним на Льте и, одолев, не стал ли великим князем? И даже коли правда, что Борис и Глеб бестрепетно прияли смерть свою, то прежде того разве не мыслили себя князьями? А князь, сколь бы добр ни был - он в миру, и всяк князь всегда норовит свое княжое защищать. Один при том может и преступить законы Божьи, другой же - побоится. Но обоим есть за что бороться. И потому, зная, в каком уделе сидели, с какой дружиной, мы можем судить о том, чего же хотели сии сыновья князя Владимира.
  
   Сказав так, Никон замолчал, давая Нестору обдумать услышанное. Нестор же с трудом ворочал подкинутую ему игуменом мысль. Он не понимал, зачем измышлять, кто из Владимировичей мог бы и хотел бы поднять руку на братьев своих, коли и так было ведомо, что ни кто иной как Святополк совершил сие. Кажется, Никон угадал ход его мыслей, потому что вопросил:
  
   - Забудь на миг, что чел ты в Сказании Иакова, забудь, что Святополк - убийца. Помысли - умер великий князь Владимир Святославич, Святополк, яко старейший из сыновей его, сел на великом столе. Так зачем же ему убивать братьев своих, тем паче что те признали его себе в отца место?
  
   Но ответ казался Нестору очевидным:
  
   - Чтобы одному править во всей земле Русской. И в Киеве, в Ростове, и в древлянах, и в Новегороде. И по Святославе Хоробром было в земле неколико князей, но из них один Владимир остался, сгубив Рогволода и Ярополка, а Олег допреж того погиб. Такожде и сей Святополк, на отца глядя, удумал один на всей Руси править.
  
   Этот простой ответ будто даже озадачил игумена. Он вдруг встал и принялся ходить по келье, сложив руки перед собой, словно в молитве. Нестор с удивлением смотрел на него, недоумевая, отчего настоятель так разволновался. Наконец, Никон остановился, и так, стоя спиной к Нестору, тихо, почти про себя промолвил:
  
   - Да, Святополк мог так помыслить. Но, - Никон обернулся к Нестору, - Владимир шел на брата войной, еще только надеясь стать великим князем, а Святополк уже им был. А раз так - то лишь бы молодшие братья дани исправно посылали, разве нет?
  
   Нестор не понял, обратился ли игумен к нему или спрашивает сам себя.
  
   - Может, и нет, - ответил на свой вопрос Никон, и снова задумался. Эта задумчивость продолжалось довольно долго, так что, в конце концов, Нестор, стыдливо прикрываясь рукой, зевнул. Он постарался сделать это как можно тише, почти не открывая рта, но игумен услышал и обернулся. Нестор забоялся, что Никон сейчас выставит его из кельи или хотя бы отчитает, но тот, напротив, сам стал извиняться.
  
   - Прости, Несторю, утомил тебя, но вот что помыслил я. Ныне мы с тобой порешили, зачем и почему восхотел бы Святополк убить братию свою, но давай представим, что, хотя бы и хотел он того, но все же не совершил. Давай, сыне, подумаем об иных Владимировичах.
  
   - О каких, отче?
  
   - Да вот хотя бы о том же Ярославе.
  
   Но едва Нестор открыл рот, дабы ответствовать, до его слуха донесся странный шум. Будто кто-то громко кричал, но находился очень далеко. Он прислушался, и через несколько мгновений снова раздался тот же заглушенный расстоянием крик. Никон продолжал ждать ответа, он ничего не слышал, но заметил новое удивленное выражение лица Нестора.
  
   - Что случилось, сыне?
  
   Нестор, в третий раз услышав возглас, тихо, будто боясь спугнуть кричавшего, промолвил.
  
   - Должно быть, некто из братии не спит.
  
   - Что?!
  
   - Я слышу, кто-то в церкви шумит.
  
   Никон насторожился. Снова раздался крик, но по лику игумена Нестор убедился, что он не слышит.
  
   - Не блазнится ли тебе?
  
   - Нет, отче! Кричит кто-то.
  
   - Кричит?
  
   Никон распахнул дверь и быстрым шагом направился к церкви. Нестор бросился вслед за ним, но едва поспевал за стариком. Из келий выглядывали разбуженные монахи и боязливо смотрели на спешащего по коридору игумена. Видать, они слышали то же, что и Нестор, а значит, ему точно не блазнилось. Никон показал жестом оставаться в кельях, но кое-кто уже успел их покинуть - некоторые двери оказались раскрыты нараспашку, а внутри никого не было. Выбежав во двор, Нестор заприметил тени, метнувшиеся по светящемуся лунным светом снегу к церкви. Вскоре и он вместе с настоятелем едва ли не вбежал под каменные своды Пресвятой Богородицы.
  
   Внутри было темно, только у алтаря горело несколько свечей. Тут то и стало ясно, кто же всполошил обитель. Как и следовало того ожидать, это был брат Исакий. То заламывая руки, то вздымая их ко Вседержителю, он топтался под куполом и громко причитал:
  
   - О, горе мне! О, горе!
  
   Вокруг него стояла дюжина монахов во главе со старцем Матвеем - всех их Нестор знал как супротивников игуменства Никона. Был тут и брат Иоанн. Быстро окинув строгим взором собравшихся, настоятель направился прямиком к Исакию. Монахи посторонились, давая ему пройти, но Нестора сразу отсекли. Перед своими глазами он увидел лишь спину брата Иоанна, коий влез между ним и Никоном, и, шествуя чуть позади того, рек:
  
   - Отче! Услышали мы, яко брат наш Исакий в церкви возопил, от того и покинули келии свои, дабы позаботиться о нем.
  
   Никон недоверчиво скосился на Иоанна:
  
   - Почто меня не позвали?
  
   Иоанн, не зная, что ответить, отошел в сторону, Нестор вновь оказался за спиной игумена и чуть не уткнулся в него носом, ибо Никон вдруг остановился и громовым, какого Нестор никогда от него прежде не слышал, голосом вопросил:
  
   - Почто, брате, не почиваешь? Почто в неурочный час в церкви пребываешь? Почто вопиешь?!
  
   - О, горе мне! - еще громче возопил Исакий, - горе мне, несчастному!
  
   Нестор невольно заслонил нос рукавом - от брата Исакия, как обычно, исходил дурной дух, и, когда он тряс своей облезлой головой, с коей свисали лохмы давно не мытых и нечесаных волос, волны этого запаха расходились от него, как круги по воде.
  
   - Почто вопиешь? - еще раз спросил игумен, уже не так громко, - обидел ли кто тебя, приключилось ли какое зло?
  
   Вдруг Исакий выставил свой корявый красный палец с длинным грязным ногтем и указал в сторону Нестора. Монахи тут же отпрянули от него в разные стороны, а Нестор, от неожиданности потеряв дар речи, только переводил взгляд то на этот палец, то на ощерившееся злобой лицо Исакия, то на обернувшегося к нему Никона.
  
   - Чем же обидел тебя сей брат?
  
   - Порушил! - завизжал Исакий, - порушил устав наш!
  
   - Как же это? - выдавил из себя Нестор, - я никогда! Я всегда свято чту! Всегда блюду!
  
   - Порушил!!! - уже хрипел Исакий, и подойдя вплотную к Нестору, ткнул своим ногтем ему в грудь.
  
   Нестор ничего не мог понять. Он всегда уважал подвижничество Исакия, всегда оказывал ему почтение и со страхом внимал рассказам о видениях, кои посещали сего старца. Правда была и в том, что, опасаясь дикого нрава Исакия, Нестор всегда старался избегать слишком тесного общения с ним, но никогда не являл небреженья его юродству, и за что тот теперь взъелся на него, никак не мог взять в толк.
  
   - В нощи, аки тать! - продолжать тыкать в Нестора пальцем Исакий, - в нощи! Ходит! Не почивает! Аки бес!
  
   - Любимый брат наш Исакий хочет сказать, - раздался скрежещущий голос старца Матвея, - что сей брат Нестор не блюдет устава нашего, ибо ночами, когда прочие почивают или предаются молитвам в келиях своих, ходит по монастырю, неведомо какими суетными помыслами влеком.
  
   Теперь становилось ясно, что же все-таки происходит. Кое-кому из братии зело не по нраву пришлось, что игумен выделил Нестора из прочих чернецов и подолгу сидит с ним у себя, так что, и вправду, Нестор выходит от него, когда все уже давно закрылись в своих кельях. Прежде всех это должно было возмутить брата Иоанна, ибо именно он хотел быть на месте Нестора и писать житие Бориса и Глеба. Затем Иоанн, должно быть, обратился ко всегда покровительствовавшему ему старцу Матвею. Сей же старец Матвей никогда не был прям, но если что хотел сказать, то облекал это в форму некоего видения. А если не хотел сказать сам, то подначивал других. Вот и сейчас, видать, Матвей посчитал непристойным самому выступать, но натравил на Нестора Исакия, ибо сам Исакий, очевидно, такого измыслить не мог.
  
   - Помыслы брата Нестора мне ведомы! - ответствовал старцу Матвею игумен, - сии помыслы вовсе не суетны, и после полунощной не идет к себе потому, что я ему так велю. А почто вы ныне не в кельях своих, - нахмурив брови, обратился он уже ко всем, - то мне не ведомо. Потому велю вам разойтись, ибо, коли кто и нарушает устав наш в сей миг, то это вы.
  
   Монахи затоптались на месте, не зная, как поступить. Они все поглядывали на Матвея, сожидая, что скажет он. Но старец, немного пожевав губами, круто развернулся и пошел вон из церкви. За ним поплелись и остальные. Последним, одарив Нестора ехидной ухмылкой, удалился Иоанн. Исакий, глядя на это, бросился на колени и протянул к игумену руки:
  
   - Излюбленник! Почто избрал сего в излюбленники? - юродствовал он, - я тоже хочу безо сна! Хочу бодрствовать ночами! Возьми меня в излюбленники! Почто немилостив ко мне?
  
   Монахи, столпившиеся в дверях, замешкались было, думая снова вернуться, но старец Матвей уже не обратил никакого внимания на кривляния Исакия и покинул церковь, так что и прочие, глядя на него, вышли прочь.
  
   - Сыне, ты тоже иди, - глядя на Нестора, рек Никон, - мне же потребно еще перемолвить с братом Исакием.
  
   - Теперь я излюбленник! - уходя, Нестор слышал ликование Исакия, - ныне я бодрствую!
  
  
   Неведомо, о чем и как беседовал игумен с Исакием ночью, только на утро тот вел себя тише воды, ниже травы. Не только не кидался он больше на Нестора, но и не юродствовал, как обычно, так что, если бы не внешний вид, можно было бы подумать, что се обычный черноризец.
  
   Но прочих монахов во главе со старцем Матвеем случай с Исакием, кажется, подвиг на еще большую нелюбовь к настоятелю, а такожде и к самому Нестору. С беспокойством он замечал на себе их неприязненные взгляды, да и кое-кто из прочей братии тоже как-то странно косился на него. Видать, Матвей с Иоанном уже успели с ними поговорить. Но с другой стороны, верные игумену монахи стали приветливее с ним, чем в ту пору, когда Нестор старался держаться в стороне от внутреннего противостояния в Печерской обители. Особо заметно это стало в трапезной, где брат Петр пригласил его перейти с обычного места поближе к себе и подальше от старца Матвея.
  
   Сей Петр пришел в монастырь вместе с третьим пришествием великого Никона, а прежде жил в Тмутаракани. Там-то он и узнал Никона и с тех пор почитал его как сущего праведника и угодника Божия. Был Петр вроде и русич, но на русского человека походил мало - смуглый, с черными, как смоль, волосами, кои, хотя Петру было уже немало лет, только-только начали седеть на висках. И выговор был у него какой-то странный, вроде все слова правильно молвит, да как-то по-другому, не как все.
  
   - Не бойся, Несторю, - еле слышно, так, чтобы не нарушить благолепия совместной монастырской трапезы, молвил Петр, - не приидет тебе зло, и рана не приближится телеси твоему.
  
   Петр замолк, и Нестор посмотрел на него, желая убедиться, действительно ли он произнес это. Но Петр смотрел себе в миску и тщательно жевал, так что Нестору подумалось, будто только послышалось. Однако едва трапеза была окончена, он снова услышал шепот, теперь более громкий:
  
   - На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия.
  
   - Прости, брате, - обратился Нестор к Петру, - не возьму в толк, о чем речь ведешь.
  
   - Да как же? Все о том же! Многие этой ночью не спали, и ведомо мне, кто тому виной. Увы, и в сей доброй обители нашлось место греху. Гордыня, зависть, ложь сплели себе гнездо в сердцах неких из братии. И от сих допустивших в сердце свое грех исходит ныне угроза отцу нашему настоятелю, а вместе с ним и всей обители нашей. Ибо, если овладеют неправедные сим местом, покинет его благость Божия, и не будет уже таким, как прежде.
  
   Нестор осторожно огляделся, смотря, не подслушивает ли кто их разговор, а затем снова обернулся к Петру:
  
   - Скажи, брате, что еще ведомо тебе? Готовит ли кто какое лихо или навет?
  
   - Того не вем, - пожал плечами Петр, - а только знаю, должен ты слушать игумена во всем и делать, как он велит. Во всей обители только он истинно мудр и свободен от страстей. Не исходит от него николикой кривды, и потому смело верши по слову его. А коли отвращать тебя от него учнут, того не слушай.
  
   - Спасибо, брате, за слово твое, только я и без того во всем верен отцу настоятелю нашему, - ответствовал Нестор, желая поскорее уйти, ибо узрел, как впился очами в него старец Матвей, но получилось только хуже, ибо уже в сугон закричал ему Петр, так что невозможно было не услышать его другим:
  
   - Только не бойся, Несторю! Оружием обыдет тя истина Его!
  
   Весь день Нестор ходил сам не свой. Он боялся, как бы происшествие с Исакием не помешало ему и дальше вести беседы в келье игумена, тем паче, что Никон не нашел времени перемолвить с ним и ходил с утра до вечера с заботным челом. С нетерпением ждал он окончания полунощницы, все же надеясь услышать обычное приглашение следовать за Никоном. Но его опасения оправдались. Мягко, но так, дабы было ясно, что говорить тут больше не о чем, игумен молвил Нестору:
  
   - Не сегодня, сыне. Иди почивай.
  
   Горечь разлилась в душе Нестора. Неужто из-за нелепой выходки Исакия ему теперь не узнать, что же случилось с Борисом и Глебом? Неужто будет торжествовать брат Иоанн? Зайдя к себе в келью, Нестор, не совершив молитвы на сон грядущий, бросился на постелю, непотребно лег на живот и зажал голову руками. Как ни пытался, он не мог сосредоточится и как следует обдумать свое положение. Тогда он перевернулся на спину, закрыл глаза и тут же уснул.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"