Солдаты Вермахта вздымали к небу ладони черного хрусталя.
Слуги Хаткор умоляли нас продержаться еще неделю...
Дом Харконенов - святилище красных пентаклей и тонких синюшных пальцев, копошащихся в наших пищеводах.
Мы не могли справится с ними. Крестоносцы гибли под гусеницами тридцатьчетверок. Раскинувшись черными ангелами на снегу, мы плавились в единое целое, заполняя друг другом зияющие пустоты под ребрами.
Он визжал на меня, попрошайничал, требовал, тянул ко мне обрубки привязанностей - единственной вещи, которой я боялся. Гиена в сиропе, карамельная гнида пропаганды, жалобно скулящий, арийский выблядок. Наконец он осознал, что мы такое. Отравив жену и четырех дочерей, эта сука пыталась соединится с нами.
Я долго целовался с ним, чувствуя как липкая похоть сочится по вылизанному полу кабинета. Было очень весело.
Единственное, что оставалось у меня здесь, это моя дочь. Я боялся, что она еще слишком мала для того чтобы понять, чтобы быть с нами, после того как её печень будет кроваво хлюпать проколотая дулом ППШ, лоснящегося от оружейного жира, а её позвоночник звучно хрустнет, под кованым сапогом солдата-освободителя.
Мне очень не нравилось собственное отношение к ней. Было слишком похоже на то, что я люблю её. Слишком.
Днем мы делали вид что ненавидим друг друга, а ночью я прижимал её к себе, и пытался объяснить, что бояться не нужно - я принадлежу только ей и братьям по организации... всё что от нее требуется, это слегка прикусить мне верхнюю губу...
Мягкие черные звезды светили нам, когда мы насиловали мальчиков Гитлерюгенда.
![[]](/img/k/kornew_j/child/image002.jpg)