Вы думаете, я могла предположить, что все произойдет именно так? Думаете, я понимала тогда, что он может уйти, а я останусь? Мне казалось, он будет работать тут вечно, ведь его должность того стоит, тогда как я долго не задержусь в этой компании, потому что такая компания, и попала я в нее случайно, можно сказать повезло.
Я - бестолковая, "витающая в облаках", не знающая жизни, и во мне нет стержня. Нет, это не слова моей мамы, сопровождаемые тихим вздохом, в сотый раз произнесенные. Это вполне осознанная самооценка, резюме, выданное самой себе в качестве объяснения - почему так со мной происходит. Вернее, происходило. Все было как-то неловко, нестабильно, бесцельно. Именно бесцельно. После института я переходила с одной работы на другую, не очень задумываясь, кем бы мне хотелось работать, и самое главное, как я смогу зарабатывать себе на жизнь. У меня не было ни капельки тщеславия. О какой-то карьере я не помышляла, потому что в принципе не понимала, зачем она, эта карьера нужна. Тем более, какая могла быть карьера с моей специальностью. О замужестве я тоже не мечтала. Не могу сказать, что я не нравилась мужчинам или их у меня не было, но о совместной жизни никогда не заходила речь. Ни с кем.
И тут мне неожиданно предложили место в этой компании. Помогла подруга моей мамы, которая занимала здесь какую-то не последнюю должность. Из внештатного корреспондента желтой газеты я превратилась в помощника руководителя одного из отделов довольно крупной корпорации. Звучит красиво, но на самом деле требовался обычный секретарь с хорошим знанием английского.
И моя жизнь резко изменилась. Я научилась рано вставать, пить кофе, покупать себе одежду... До этого я одевалась просто и дешево, по студенчески - джинсы, свитера и никаких каблуков. Так я и пришла в свой первый рабочий день - на мне были джинсы и что-то свободно висящее вдоль тела. Мамина подруга провела меня в свой кабинет и сказала: дорогая, у нас не принято так одеваться. Оглянись вокруг себя, посмотри, как ходят на работу другие женщины. И потом, есть такое понятие как дресскод. Слышала? Твоя должность, в общем-то, обязывает...
- Да, я знаю...
- Здесь достаточно одеваться женственно, носить туфли на каблуках, и, кстати, немного помады тебе тоже не помешает... Тебе не семнадцать лет, в конце концов. В этом возрасте уже не прилично ходить на работу без маникюра и в таких туфлях.
Не то, чтобы я очень расстроилась. Я немного растерялась, потому что никогда не умела одеваться. Но это внушение показалось мне тактичным и добрым участием по сравнению с тем, как меня встретили сослуживцы... И он первый нанес удар моему самолюбию.
- Ты взял новую сотрудницу? - услышала я его голос рядом с нашим кабинетом, когда собиралась выходить с кипой папок в руках. - Где ты нашел такую лягушку...
Потом мой начальник что-то тихо ему говорил, а он ехидно смеялся.
Через несколько дней он вошел к нам в кабинет и, не глядя на меня, объявил о начале совещания, а это означало, что я должна была вести протокол, впервые в жизни, вести протокол совещания директоров всех отделов. Когда я появилась в этой огромной комнате, где пахло бумагой, кожей, кофе, а в воздухе стояла звенящая тишина, и в струящихся из огромных окон лучах солнца нежно клубилась пыль, все посмотрели на меня. Посмотрели не быстро и рассеянно, а оценивающе, долго, как будто не знали, куда деть свои взгляды до этого, и тут вздохнули с облегчением, расслабились, и взгляды даже начали встречаться друг с другом и разговаривать: Что это за чучело? Ты видела что-либо подобное? Во что она одета - это же кошмар! Да, именно так они и думали. Среди них были женщины - разного возраста, но все красивые, строгие, умные. Наверное. Кто знает, какими они были на самом деле. Может, они только казались умными. Какие же вы все одинаковые - думала я, как вы хотите нравиться, производить впечатление. Но я была не совсем права - больше всего эти женщины хотели властвовать.
- Зоя, сделай нам кофе, - это одна из них мне.
- Всем?
- Что всем?
- Всем кофе?
- Всем, кто захочет.
Не реагировать. Не удивляться. Не замечать ее улыбку - губы улыбаются, а глаза злые.
-Но если я начну делать всем, то не успею до начала совещания.
Он докладывал первым. Говорил безупречно грамотно, складно. Тембр его голоса мешал воспринимать значения слов. Холодно поблескивали на лице стекла очков, а я видела за ними близорукие голубые глаза, заставляющие меня цепенеть как в юности.
По окончании совещания я зачитала протокол. Он посмотрел в свой блокнот, и, не поднимая головы, произнес:
- Зоя Александровна, по первому вопросу были четко обозначены сроки выполнения задач и ответственные лица - я их не услышал от вас.
В голосе не было негодования, только оттенки злости, обыкновенной злости по отношению к несимпатичному человеку.
Первым желанием было отвернуться и не встречаться с ним глазами. Он, наконец, посмотрел на меня, а я, разглядывая оправу его очков и напрягшись всем телом, сказала:
- Протокол будет откорректирован и разослан по электронной почте всем, кто присутствовал на совещании.
Затем перевела взгляд на нашего престарелого президента и, смягчив голос, добавила:
- У меня есть предложения по организации мероприятия, о котором шла речь. Если не возражаете, я изложу их в письменном виде.
Президент мне нравился, он был похож на актера Будрайтиса, наверное, своими седыми, хорошо уложенными густыми волосами, аккуратной бородкой и хитрым прищуром глаз. Я почему-то представила его в большой комнате с тяжелой мебелью в английском стиле, где горит огонь в камине, пахнет горящими дровами, вкусной едой, дорогими сигарами, и в тонком хрустале на инкрустированном столике золотится коньяк какой-нибудь столетней выдержки, если такой бывает... После моей фразы о предложениях, все взгляды вновь устремились на меня, критически оценивая, удивляясь, не скрывая пренебрежения, а президент помолчал несколько секунд, и, когда я уже решила, что потерпела окончательное поражение, произнес:
- Уточните у Натальи мой график на сегодня... Я вас приму.
В конце дня я зашла в кабинет президента со своими предложениями в виде докладной записки, в новых туфлях на шпильках и дорогом черном пиджаке, которые успела купить в перерыв. Забежав перед этим переодеться в туалет, я слегка обомлела перед большим зеркалом, увидев себя во весь рост. Волосы, заплетенные в косу, я распустила и затянула в хвост высоко на затылке, в итоге на моем лице появилось какое-то новое выражение упрямства. А может, я его раньше не замечала?
Впоследствии, анализируя то, что произошло со мной, я так и не поняла, что толкнуло меня на этот шаг. Наверное, мною двигали спортивный интерес и внезапно возникшее желание что-то доказать этому человеку в очках, обозвавшему меня лягушкой. Отсутствие прошлого в виде опыта и будущего в виде желания его приобрести подарило мне существенное преимущество перед остальными - внутреннюю свободу. Я совершенно не боялась потерять работу или показаться некомпетентной. Амбиции, тщеславие приносят удовлетворение тогда, когда ничто другое не может его принести. Это сейчас я так думаю, а тогда я вообще ни о чем не думала, я начала действовать - целенаправленно и упрямо, неожиданно для себя самой. И, конечно, не амбиции мною руководили, а маленькая, до смешного никчемная цель. Мне был нужен этот мужчина, для чего нужен, я и сама не знала - обидеть, ударить, обнять, взъерошить волосы, растоптать каблуком новых туфель очки, оттолкнуть, прижать, разбить лобовое стекло его машины, а еще открыть бутылку виски 20-летней выдержки, стоящую у него в шкафу в кабинете, и вылить на его ноутбук. Последнее мне пришло в голову, когда я шла по длинному пустому коридору после разговора с президентом, было восемь вечера.
Моя аудиенция затянулась, но я не была разочарована, и не чувствовала усталости. Через минут двадцать после моего прихода, к президенту нагрянули гости - несколько солидных немолодых мужчин с портфелями. Он почему-то не отпустил меня, в итоге я поймала на себе нехороший взгляд его личного секретаря Наташи, девушки с большими синими глазами и волосами цвета пшеницы. Она принесла всем кофе, шоколад, сигары и коньяк. И я пила кофе, не вслушиваясь особо в разговоры мужчин, и снова представляла себе огромный дом с изысканной мебелью из красного дерева, красивого седовласого мужчину в кресле у камина, и себя - у него на коленях... В качестве кого? Дочери, молодой любовницы?
И вот, когда я возвращалась, чуть взбудораженная, довольная собой, с новым приятным ощущением собственной значимости, неожиданное желание сделать что-то выходящее за рамки, по-детски хулиганское и одновременно злое, захлестнуло меня. Я вспомнила равнодушное лицо в очках, насмешливую улыбку, откровенное пренебрежение в голосе - в этот момент я остановилась перед его кабинетом, и задержавшись на секунду, вошла внутрь. Я никогда не вела себя вызывающе, никогда не была бунтаркой - или это туфли на шпильках сделали меня агрессивной? - пыталась анализировать я, доставая бутылку виски из шкафа. Не хочется выглядеть сумасшедшей, но ведь никто не узнает... Я подошла к столу, поставила бутылку и собралась открыть ноутбук. Неожиданно горячая волна нехороших эмоций вытолкнула изнутри мое дыхание. Подобное состояние - страха, стыда, ощущения, что тебя поймали за чем-то очень постыдным, и тебе уже никуда не деться, я испытывала только во сне, и, может быть, в раннем детстве. Именно в этот момент я совершенно ясно осознала всю наивность, глупость, беспечность и бесцельность своих поступков. Нет, я не выгляжу сумасшедшей. Я - неловкая, странная, глупая, смешная, одним словом, не совсем адекватная, возомнившая о себе бог знает что - вот как я выгляжу. Выгляжу перед понаставленными везде камерами наблюдения, о которых я забыла...
Итак, оценим ситуацию. Восемь вечера, я - в кабинете начальника отдела... Очень важного отдела. Не включив свет, достала бутылку дорогого виски из его личного шкафа. А Старший Брат смотрит на тебя, вспомнила я бессмертное произведение Оруэлла. Для чего я достала эту бутылку - я не совсем отдавала отчет своим действиям, а вот Старший Брат сделает одно единственное заключение: я - воровка. Это еще хуже, чем сумасшедшая. Я присела в глубокое кожаное кресло и ощутила тонкий запах мужской туалетной воды. Стол был завален кипой бумаг. Он не отличается аккуратностью, думала я, открывая бутылку.
Следующее утро на работе было тяжелым. Во всех отношениях. Несколько чашек кофе, таблетка от головной боли, и я начала приходить в себя. Потом подкрасила ресницы в туалете, вернулась на рабочее место, переодела под столом туфли и стала ждать. Я была уверена, что мне позвонят из службы безопасности. Но звонок последовал от него:
- Зоя Александровна? Это Сиротин. Будьте добры, пройдите в мой кабинет.
Однако ты приготовился к встрече, подумала я, увидев его небрежно расположившимся в своем кресле перед ноутбуком. На другом конце длинного стола стояли знакомая бутылка виски и бокал.
- Присаживайтесь.
Я села, разглаживая юбку на коленях и стараясь не отводить взгляда от его лица, едва уловимой тонкой улыбки, которая конечно, не была приветливой.
- Не стесняйтесь, налейте себе. - Он кивнул на бутылку. - Думаю, это то, что вам сейчас нужно.
Я молчала. Я знала, что он скажет дальше - вчера вы не постеснялись, а сегодня, что, слабо? Конечно, слабо, ведь вчера я очень устала, рабочий день закончился, и мне некого было стесняться, а сегодня утром, перед вами я стесняюсь. И вообще, я хотела извиниться, мое поведение было непозволительным. Я мысленно представляла себе свой монолог, но ему не суждено было состояться. Сиротин молчал и продолжал разглядывать меня. А я не смогла долго выдержать его взгляд, взяла бутылку, налила себе треть бокала, и выпила. Да, слегка зажмурилась, и выпила залпом.
- Сколько дней вы у нас работаете? - спросил он, не выразив удивления.
- Месяц.
- Уже месяц. Наверное, большой срок для вас... Я могу предположить, что дольше вы нигде не задерживались.
- Вы думаете, меня увольняли за пьянство?
- Да нет. За неадекватность.
Знал бы ты, что я собиралась сделать с твоим ноутбуком...
- А если бы я вчера попросила вас угостить меня, вы бы согласились?
- Вы можете себе такое представить? - в его голосе уже слышалось нетерпение и злость. Он ожидал более предсказуемого течения разговора.
- Вот видите. А мне было необходимо выпить. Проходя мимо вашего кабинета...
- Можете быть свободны, - перебил он меня. - И я думаю, окончательно.
Он встал, и, повернувшись ко мне спиной, стал смотреть в окно.
- Заявление отдадите в отдел кадров, - добавил он, зная, что я не шелохнулась.
Как вы думаете, что я представила себе в этот момент?
Сиротин стоит в своей ванной, в одних трусах, сонный, взлохмаченный, с помятым лицом и выдавливает пасту на зубную щетку. Потом представила, как он запихивает свои грязные носки в стиральную машинку. А потом, что он оборванный, избитый, жалкий стоит на морозе перед фашистом, и слезы катятся у него по щекам.
Унижение - как вирус, если нет иммунитета, то болезнь будет захватывать тебя всякий раз, когда кто-то чихнет. И лекарства, в этом случае, уже не помогут. Под иммунитетом я подразумеваю умение смотреть на ситуацию со стороны, и не относиться серьезно ни к себе, ни к другим, ни к самой ситуации, ведь, по сути, все они, эти ситуации, абсурдны, смешны, нелепы и главное лживы. Подлинные человеческие отношения обнажаются только в экстренных условиях. И я представила: война, разруха, я бегу по пустому городу, ветер пронизывает меня, несчастную, голодную, отчаявшуюся спастись, и тут я натыкаюсь на него, лежащего на тротуаре, раненого, но живого, он в крови, и пахнет от него не дорогой туалетной водой. И что будет чувствовать он, увидев меня, и что я? И как поведут себя те женщины, которые вчера были на совещании, недосягаемые, упивающиеся своей властью, смотрящие сквозь меня стеклянными глазами, страдающие от невозможности догнать тех, кто еще выше - как поведут себя они, оказавшись в полуразрушенном городе, перед лицом смерти...
- Я не совсем понимаю, что вас заставляет оставаться в моем кабинете, - прервал мои размышления Сиротин, - может эта бутылка не дает вам покоя?
- Нет... Хотя перед тем как сказать вам то, что хочется, я бы выпила еще для храбрости, - произнесла я, стараясь придать голосу больше интимности, а взгляду откровенности.
- Вы думаете, я не знала, что в вашем кабинете, как и повсюду в офисе, расставлены камеры?
- Вы хотите сказать, что отлично понимали, что делаете?
- Да, именно это. Но увольнение не входило в мои планы.
- В ваши планы входило взбесить меня окончательно?!
Мы уже стояли друг напротив друга, и я почувствовала как именно в этот момент в его взгляде, выражении лица что-то поменялось, как будто он догадался. Но я не дала ему возможность осознать это окончательно. Если он догадается сам, это ничего не изменит, совсем другое дело, если признание прозвучит из моих уст.
- Я это сделала, чтобы привлечь ваше внимание, заставить вас заметить меня... Я ничего не могла с собой поделать. Когда в человека влюбляешься, можно совершить глупость...
Видимо он растерялся, потому что сел в свое кресло, и не глядя на меня, стал нервно постукивать по столу пальцами.
- Я вам не нравлюсь, я знаю. Я даже слышала, как вы обозвали меня лягушкой.
О, это верный шаг. Сейчас в нем зародится смутное чувство вины.
- Мне казалось, что мой поступок вызовет не только возмущение... я ведь не робот, и не просто кадровая единица...должно же вас заинтересовать, что мною двигало, - немного сбиваясь, продолжала я.
Нет, не то. Недостаточно откровенно.
- Сперва я просто хотела зайти в ваш кабинет, увидеть ваши вещи, почувствовать ваш запах... А потом... Да, хулиганство, я согласна. И огромное желание привлечь ваше внимание.
Он снял очки! Его глаза. Голубые. Мучительно голубые. Я упала в них с высоты своего несовершенства, отчаянно цепляясь за остатки цинизма. Что тут выдумывать, когда я на самом деле влюбилась в него.
- Ну, допустим. - Сказал он. Эта фраза повергла меня в искреннее замешательство. Можно было подумать, что он сейчас продолжит: вследствие этого... по причине... резюмирую...
- Именно для того, чтобы привлечь мое внимание, вы открыли бутылку дорогого виски, который простоял в этом шкафу почти год, выпили... причем не ограничились глотком, после чего позвонили из моего кабинета своему приятелю, чтобы он заехал за вами, и, судя по всему, пребывая в прекрасном настроении, поехали веселиться дальше.
- Да, это правда. Только я поехала не веселиться, а домой.
В кабинет постучали, заглянули, закрыли дверь.
Я сказала:
- Не буду писать заявление. Если хотите, инициируйте мое увольнение.
В общем, примерно на этом наш разговор и закончился. Сиротин еще что-то говорил по поводу службы безопасности, что она ждет от него объяснений, и вообще, что он впервые в такой бредовой ситуации. Именно так он ее и назвал, и после этого сказал мне уходить.
Прошел месяц. Пролетел. Дни проносились, внося суету и одновременно некую упорядоченность в мою жизнь. Система. Это чуждое мне понятие незаметно вошло в мои будни. Кто-то скажет, что все мы - винтики в большом механизме, но знаете, это слишком глобально. Правила, которые диктует система, рождают маленькие ненужные привычки и делают нас зависимыми, нет, не от нее, от самих себя. Кто-то сказал, что человек свободен настолько, насколько он свободен от самого себя...
Будильник звонил каждый день в одно и то же время, я вставала, вспоминая о незавершенных делах, собиралась, думая о том, что уже третий раз в неделю одеваю одну и ту же одежду, варила кофе и яйцо всмятку, подкрашивалась, проверяла сумку (кошелек, ключи, книжка) и все это делала систематически, то есть с завидной дисциплинированностью, постоянно и одинаково. Вы думаете, я не совершала все эти действия раньше? Совершала, но как-то не так... Как-то более свободно, не задумываясь о времени, об опозданиях на работу, потому что могла и опоздать, и отпроситься, а там, где я работала - в библиотеках, в университете, в редакциях газет, - на это закрывали глаза.
И вот я на работе, к которой, собственно, уже привыкла, и к людям тоже почти привыкла, и что интересно, я чувствовала себя частью людского потока, вливающегося без двух минут девять в широко открытые двери бизнес-центра, частью своего рабочего места и даже столика в столовой, я - ярко выраженная одиночка стала частью чего-то большого, чужеродного, подчиняющего меня своей воле. Я уже знала, когда не стоит выходить из кабинета, когда можно расслабиться и даже сходить с кем-нибудь в кафе, знала, что за нами следит Большой Брат, разговоры прослушиваются, переписка прочитывается, и мой внутренний мир забирается все глубже, а сверху благополучно выстраивается ряд понятий, контролирующих мое поведение.
На моем рабочем столе появилась пара безделушек, под столом - замшевые черные туфли на шпильках. Я дисциплинированно переодевала их каждое утро и ковыляла к кофеварке. Я говорю ковыляла, потому что ходить на шпильках я не умела, во время ходьбы раскачивалась и наклонялась вперед. Но надо признаться, меня это не смущало, и туфли на шпильках я стала носить тоже систематически. Как и пиджак. Что произвело соответствующее впечатление на сослуживцев. Мужчины провожали меня взглядами, а в столовой подсаживались за мой столик, чтобы познакомиться. Я очень критично отношусь к себе - в мои двадцать шесть это позволено, когда еще ни одной морщинки, высокая попа, роскошные волосы. Но красивой я себя не считаю, спасибо маме, она всегда отвечала на мои вопросы, когда в переходном возрасте так мучительно ощущать себя незаметной, что я обычная, хоть и миленькая, и думать о внешности нужно меньше, а о хорошем образовании больше. Да и как не критично к себе относиться, когда тебя обозвали лягушкой.
Сиротина я видела редко. Мы иногда встречались в коридоре, но он не здоровался со мной. Зато несколько раз меня принимал наш президент, Павел Евгеньевич. Мои предложения по организации мероприятия были выслушаны, одобрены, и я частично занималась ими, разделив обязанности с отделом маркетинга. Мне не хватало опыта работы и определенных знаний, но я решила, что уж если я начала это делать, то хоть один раз доведу начатое до конца, а потом посмотрю, что из этого получилось.
А потом настал тот момент, о котором можно было бы сказать момент истины - и для нашей фирмы, и для меня, и для нашей истории с Сиротиным.
В компанию приехали зарубежные гости. Они пообщались с руководством, после чего ожидалась торжественная часть, экскурсия по производству и, наконец, культурная программа, под которой подразумевался банкет. Экскурсию по производству проводила я. Это была моя идея, и я вложила в нее все свои знания, фантазию и даже небольшой опыт гида, который у меня был. Все было подготовлено идеально - заученные англоязычные тексты, пара чашек экспрессо перед мероприятием в приемной президента, там же макияж и коса, заплетенная "колоском" специально приглашенным стилистом. И, наконец, новый костюм, тонкие едва заметные колготки и мои замшевые туфли на шпильках. Я шла по цеху как по музею - рука налево, рука направо, гордо вскинутая голова, улыбка, и даже походка мне казалась уверенной. Помимо гостей и руководства за нами следовала группа журналистов с камерами, а за ней еще несколько человек, и неожиданно среди них, ощутив легкую нехватку воздуха, я узнала Сиротина. Только не нервничать. Глубоко вздохнуть, успокоиться. Что он тут делает? Глупый вопрос - он тут должен быть. Мы остановились у нового оборудования, и я увидела, что он стоит совсем рядом, где-то сбоку ... Я продолжала свою речь, это было самое легкое - я знала ее наизусть, сложнее было решить, куда смотреть - в камеру телевизионщиков или на гостей, ведь говорила я для них. Я сделала несколько шагов назад и вдруг почувствовала, что моя шпилька уперлась в какую-то выемку, и мне ее не вынуть... Глупость какая, и что делать?! Сзади меня был блок оборудования, впереди толпа гостей и журналистов, надо было куда-то двигаться, но я не могла. Я замолчала, слегка развернулась, и мой взгляд встретился со взглядом Сиротина. "You can ask questions... if you want to know more..." - сказала я уже не таким уверенным голосом. Это было отступление от сценария. Все молчали. Я напрягла ногу, пытаясь вытащить шпильку, и тут проснулись журналисты, они выкрикнули сразу несколько вопросов, и все они были обращены к президенту, ура! Я могла продолжить свои усилия, ухватилась рукой за рукоятку сзади и со всей силы дернула ногу...
Нет, шпильку я не сломала, слава богу, но задела ногой какую-то штуковину, и на моих колготках образовалась огромная дыра с расползающимися как змеи стрелками. Я с ужасом уставилась на нее, забыв обо всем на свете, и продолжала бы дальше находиться в состоянии полной растерянности, как почувствовала, что кто-то взял меня за локоть.
- Надо решить вашу проблему, потому что вам еще час работать,- услышала я голос, от которого напряглась.
Сиротин стоял вплотную ко мне, держал меня за локоть, и не отводил от моего лица своих голубых глаз.
- Идите вон туда. Я пока скажу, что вы через минуту вернетесь, потом помогу вам.
Через минуту, когда я стояла, отгороженная от общественности грудой листового железа, ко мне подошел Сиротин.
- Почему вы еще не сняли колготки? Быстро...Делайте это, - скомандовал он, окинув меня ледяным взглядом.
- Вас ждут все, вы срываете мероприятие, - прошипел он, отреагировав на мое выражение лица.
Я сняла колготки, неловко переступая с ноги на ногу, скомкала их в руках и хотела засунуть в кармашек пиджака, но Сиротин меня опередил, всем своим видом показывая, как расценивает эту ситуацию, и спрятал комок в карман своего пиджака. Все это время, снимая колготки, поправляя юбку и надевая туфли, я держалась за него то одной, то другой рукой и вдыхала его запах. Мои колготки в кармане его пиджака! А если он забудет их выбросить, а вечером жена... Разве он женат? Почему я до сих пор не узнала? Потому что боялась о нем думать. Вечером жена найдет, и объяснить уже толком он ничего не сможет, ведь он сам вызвался мне помочь, сам положил их себе в карман, это о чем-то говорит, я чувствую, я уже знаю, что он заинтересовался мной. Я шла навстречу гостям и представляла себе, что после мероприятия он ждет меня в машине у проходной, открывает дверцу и говорит: я вас заждался, предлагаю съездить купить вам колготки, все-таки осень, простудитесь... Но едем мы не в магазин, а куда-то загород, он смотрит на дорогу, начинается дождь, капли бьются о стекло, я вижу его профиль, как в фильме "Мужчина и женщина", и он тихо замечает, что можно пока и без колготок, и он знает местечко, где меня согреют - вкусная еда, огонь в камине, виски, который я люблю.
Я представила это настолько ярко, что когда после экскурсии Павел Евгеньевич попросил меня остаться с ним и гостями, я готова была расплакаться и топать ногами, а президент не отходил от меня весь день и постоянно улыбался, а вокруг его глаз скапливались добрые морщинки, как у актера Будрайтиса. Вечером смертельно уставшую и замерзшую меня привезли в ресторан на банкет. На душе было пусто, хотелось домой, в теплую постель, к ноутбуку и книжкам, распустить волосы, снять косметику, одеть пижаму, сделать себе кружку горячего молока, и такую тишину, чтобы было слышно тиканье часов на кухне.
Сиротин был в ресторане, смотрел на меня, причем его взгляд опустился с моего лица на мои посиневшие от холода ноги, он налил что-то в бокал и пошел мне навстречу.
- Выпейте. Это виски.
- Еще минуту назад я мечтала о горячем молоке, - пробормотала я.
- Не совсем понимаю, о чем вы.
- О своих мечтах.
Я сделала глоток. Сиротин вдруг улыбнулся:
- Любимый напиток? - в его голосе не было издевки, по крайней мере, мне так показалось.
- Не совсем. Больше всего я люблю горячее, даже обжигающее молоко.
- Любите молоко?
- Ну да, горячее молоко, но только обязательно в постели, закутавшись в одеяло, и перед сном конечно. Иногда я представляю, что я больна, и ко мне пришел доктор, знаете такой несовременный доктор - в круглых очках, с окладистой бородкой, похожий на Чехова, а может и сам Чехов. И я ему рассказываю о себе, о нашей жизни в 21 веке.
Сиротин смотрел на меня, не отводя взгляда, я даже подумала, что он все это представил себе так, как я, что к нему пришел Чехов, в комнате темно, и только мерцающий ноутбук на журнальном столике слабо освещает угол дивана и колени Антона Павловича, обтянутые строгими брюками, и его тихий и мягкий голос звучит неожиданно звонко в нереальной пугающей темноте.
- Ну, и как поживает интеллигенция? Все для себя, говорите, - карьера, деньги? А как же служение обществу, благородный труд? Ничего не изменилось, говорите, лень, амбиции и пустое времяпровождение?
Мы смотрели друг на друга, и я уже не понимала, чьи это мысли, мои или его...
И тут за спиной у Сиротина появилась женщина. Она положила свои тонкие наманикюренные пальчики ему на плечо, с вызовом посмотрела на меня, потом на него и вкрадчиво произнесла:
- Игорь, ты надолго тут? Тебя все заждались.
- Я сейчас приду, Полина. - Сиротин продолжал смотреть на меня, и снова на его лице появилась улыбка, но на этот раз она была натянутой.
- Это будет очень нескромно, если я поинтересуюсь, о чем вы беседовали?
Полина изящно прижалась к Сиротину.
- Об Антоне Павловиче, - сказала я.
Она вздернула брови и округлила глаза.
- Шутите, Зоя Александровна?
- А вот я вашего отчества не знаю, да и имя, в общем-то, слышу впервые.
Полина изменилась в лице, но Сиротин отреагировал первый.
- Вы уже несколько месяцев работаете в компании... - он сверкнул на меня своими очками, и мне показалось, что я снова стою в его кабинете в тот памятный день, когда он меня увольнял. Во мне заклокотало темное чувство уязвленного самолюбия.
- И имена руководителей основных служб можно было запомнить...
- Игорь, ладно пойдем. Не порть себе настроение, - перебила его Полина, неожиданно сменив гнев на напускное равнодушие и заметно напрягшись - к нам направлялся сам президент.
- Зоя, хотел вас поблагодарить, вы отлично справились. Вы нашли свободное место? Или нет... Пойдемте со мной.
Ухватив меня локоть, Павел Евгеньевич бросил быстрый взгляд на Сиротина.
- Что-то вы неважно выглядите. Как себя чувствуете? - спросил он, когда мы сели за его стол, где было достаточно шумно.
- Не могу сказать, что мне хорошо, - ответила я, проследив взглядом за Сиротиным, который садился за столик недалеко от нас,
- Я не привыкла так долго ходить на высоких каблуках, устали ноги... - задумчиво произнесла я. - Вы не представляете, как это тяжело.
Я посмотрела на свои запыленные туфли на шпильках. Зачем мне эта работа? Что она мне дает? Ах, да, неплохой оклад... Чувство уверенности в завтрашнем дне. Возможность не отличаться от других - не быть белой вороной, или нет... лягушкой, как сказал бы Сиротин. На таких, как я, такой как была раньше, он бы даже не посмотрел, а когда пришлось посмотреть, то посмеялся. Но сейчас я другая. Значит это того стоит. Быть похожими на тех, кто тебе нужен. Чтобы дорасти до них, а потом отомстить...
- Выпейте, - сказал Павел Евгеньевич и налил мне водки.
Отлично. Сейчас я опьянею, и мне будет легче это сказать. Я потянулась за салатом.
- Я вижу, вы общаетесь с Сиротиным Игорем? - неожиданно спросил президент тоном следователя. - Вы куда-то уходили с ним во время экскурсии?
Интересно, испытывал ли кто-нибудь чувство, которое испытала я в тот момент. Как будто повеяло холодом, как в детстве, когда из теплого летнего дня я спускалась в бабушкин погреб, и тусклый свет электрической лампочки, сырость и подземельная прохлада заставляли меня быстро и не оглядываясь подниматься назад. И ощущение присутствия рядом совсем другого Павла Евгеньевича, металлические нотки в его голосе, взгляд, уже без морщинок вокруг глаз, и этот погребной холодок почему-то испугали меня.
- Он вас о чем-то спрашивал или просил?
- Не понимаю, о чем вы говорите...
- Может, просил с кем-то связаться... Из наших гостей.
- Нет. Ни о чем таком речи не было. Он меня просто домогается уже не первый месяц, вот и все, - быстро проговорила я.
Павел Евгеньевич вскинул брови:
- Вот те раз! Не ожидал я от него. Хотя почему нет - вы у нас девушка видная, способная... Надеюсь, он, как бы сказать, не грубо настаивает? - спросил президент, как будто о чем-то размышляя.
- Нет, не грубо. Но настаивает.
И зачем я все это говорю! Подло... Как-то мама рассказывала, что однажды в школе, когда ей было лет десять, она поссорилась со своей одноклассницей и что-то наговорила о ней учительнице. Одноклассницу отругали, а мама потом долго мучилась, все переживала, что она не достойна быть пионеркой... И я представила себе - мальчики в синей форме, девочки в белых фартуках, все в пионерских галстуках - грозно и осуждающе смотрят на меня, а потом с позором снимают с моей шеи кроваво-алую косынку...
- Вы кушайте, кушайте Зоя. А насчет Сиротина не беспокойтесь...
Президент задумчиво посмотрел в сторону Сиротина, который в этот миг тоже смотрел на нас. Я смутилась, а Павел Евгеньевич подхватил вилкой блестящую маслину, и добавил:
- Он - позер, а вы умная девушка, мне такие нужны в команде...
В этот момент я решила, что не хочу больше оставаться на этом банкете, и никто меня здесь не удержит. Впереди было два выходных, с тех пор как я работаю в офисе, я полюбила эти последние дни недели. Мне нравилось просыпаться по утрам при задернутых шторах, скрывающих свет ненужного дня, сонной прошлепать на кухню, сварить кофе, потом снова залезть в постель, открыть ноутбук, и так - до конца дня и иногда в мечтах - о чем-то далеком, странном, чужом и влекущем.
Я ехала в такси, через два часа наступала суббота, но на душе было тяжело. Глупо было выставлять Сиротина в таком свете. Надменный, умный, словно сошедший с обложки журнала в своем идеальном костюме, с красивым насмешливым лицом Сиротин, бегает за кем - за той, кого обозвал лягушкой... Смешно. Чего я добилась - никакого внутреннего удовлетворения, только чувство, похожее на отчаяние, тягучая нехорошая тоска заполнила грудь, и впервые за двадцать шесть лет я ощутила острое пронзительное одиночество. Одна, всегда одна - в будни, в выходные, на улицах этого города, на работе, в своей маленькой квартире, среди родственников и друзей, верите, у меня никогда не было постоянного парня, и я никогда не любила, как выяснялось потом, после пресных непродолжительных романов, не оставляющих даже послевкусия.
Я казалась себе опустошенной и разбитой. У парадной задержалась, проследив взглядом за удаляющимся такси и неожиданно ощутив нежелание возвращаться в оглушающую темноту своей квартиры. И вдруг недалеко от дома остановилось еще одно такси, а потом произошло невероятное - передо мной появился Сиротин во всем своем царственном величии.
- Я вас догнал, - констатировал он.
-Зачем? - удивилась, я, все еще не веря своим глазам. Со мной никогда не случалось того, что называют везением, удачей, внезапно сбывшейся мечтой, или вот, как сейчас - острым предчувствием счастья.
-Зачем, почему, - продолжала повторять я, смотря на него во все глаза, а он взял меня за руки и просто сказал:
- Надо поговорить.
Нет, мы не пошли ко мне. Мне было страшно вести его к себе. Чего я испугалась? Банальности замкнутого пространства, где остаются двое, предсказуемости событий, тишины, которую надо было заполнять смыслом, значимостью, собой. А где была я? Меня не стало в его присутствии, я растворилась в нем. И тогда я решила - поедем туда, где я смогу противопоставить ему нечто, что может взволновать меня также глубоко как его взгляд или тембр голоса. И мы поехали в аэропорт.
Аэропорт - это особенное место. В нем меня притягивает все: взмывающие в небо гигантские железные птицы, люди с озабоченными и беспокойными лицами, не прекращающаяся вокзальная суета, чемоданы, магазины, кафе, звонкие женские голоса, объявляющие рейсы и регистрации... Студенткой я часто приезжала сюда, почти всегда поздно вечером. Прилипала всем телом к огромным стеклам и не сводила возбужденного взгляда с темного летного поля в огнях. Восхищение при виде взлетающих в ночь самолетов смешивалось с мыслями о далеких путешествиях и заставляло испытывать смутное чувство неудовлетворенности своей жизнью.
Но, к сожалению, все ограничивалось только этим - я никогда не летала.
Именно об этом я рассказала Сиротину, когда мы взяли себе кофе и сели за столик рядом с окном. В нем отражались наши бледные лица и мигали огни ползающих по летному полю самолетов.
- Неужели вам не приходило в голову купить билет и полететь куда-нибудь, ну хотя бы в Москву? - спросил он.
- Вы знаете, я всегда себя корила за это, но никак не могла решиться полететь одна, мне ведь не с кем и некуда лететь. Я как-то легко могла приехать сюда, а вот лететь...
- Странная вы Зоя. Такая фантазерка, - улыбнулся Сиротин.
- А у вас очень снисходительный тон, - обиделась я. - О чем вы хотели со мной поговорить?
- Возьму я себе что-нибудь выпить... Вам что взять - виски, коньяк?
- Еще один латте... наверное.
Сиротин внимательно посмотрел на меня и пошел к барной стойке. Девушка с уставшим равнодушным лицом шумно делала кофе, звенела посудой, а я почему-то подумала, что в юности она мечтала стать стюардессой.
- Зоя Александровна, - прервал мои мысли Сиротин, - давайте поужинаем, я не успел поесть на банкете.
Он поставил на стол две тарелки - одну с бутербродами, другую с пирожными, а хмурая девушка, несостоявшаяся стюардесса, принесла нам кофе и бокал с золотистым напитком для Сиротина.
- Я взял айриш для вас... у меня, представьте, есть такая привычка или традиция что-ли - я всегда перед полетом беру себе айриш кофе.
- Я кстати тоже не успела поужинать... в обществе Павла Евгеньевича у меня пропал аппетит.
Сиротин нахмурился. Мне показалось, что он о чем-то хочет спросить, но он только снял очки и взял бутерброд с салями. Я вспомнила наш разговор с Павлом Евгеньевичем, отпила кофе и подняла глаза на Сиротина. Сейчас я ему расскажу, как глупо себя вела...
- Зоя у вас есть молодой человек?
От неожиданности я чуть не поперхнулась.
- Хотя все равно... Я уже не так молод, чтобы смущаться или не признавать свои ошибки.
Его лицо без очков казалось мне незнакомым. Оно уже было не насмешливым, не злым, не высокомерным, и даже не снисходительным, а каким-то отрешенным, и даже растерянным.
- Вы на меня обиделись сегодня? - спросил он.
- За что? Вы были очень внимательны... и помогли мне в непростой ситуации.
- А... С колготками?..
Он улыбнулся.
- Может и зря я вмешался. Наверное, никто бы не заметил. А из-за меня вы весь день мерзли.
- Да, но вы были такой злой, а я так испугалась.
- Не злой я был, не выдумывайте.
Мы доели бутерброды с колбасой, потом перешли к корзиночкам с клубникой. Он рассказал, что много летал в разные города России и за рубеж. А я сказала, что помимо того, что не летала, никогда не жила в отелях. И спросила, останавливался ли он в отелях, где в номер носят чемоданы и завтраки? Он засмеялся, ничего не ответил, и сказал, что хочет со мной поездить по ночному городу, он так давно этого не делал, последний раз, когда был студентом. Просто так, никуда не спеша, и не преследуя какую-то цель.
Конечно, я согласилась, я ведь тоже никогда не ездила просто так по ночному городу. Трудно описать чувства, которые я испытывала в такси, они были разные, острые, щемящие, тихие, нежные, путанные, так, что захватывало дыхание, и начинало быстро биться сердце, а потом останавливалось и замирало, и все это от ощущения его присутствия рядом, и от того, что он держал мою руку в своей. И еще, это чувство знакомо всем, - как будто все происходящее видишь со стороны, и тебя там нет. Есть кто-то другой, но не ты. Но самое ужасное - тот, кто смотрел на меня со стороны, холодно и трезво оценивал ситуацию и даже смеялся над моим состоянием - завтра все будет по-другому, завтра не будет его... И кто он мне - этот высокомерный, подвыпивший, странный и по сути малознакомый мужчина?
Но тот, кто смотрел на все со стороны, оказался прав. Завтра его не было. И послезавтра. А в понедельник, в обеденный перерыв, когда я ковыряла вилкой овощное рагу и невидящим взглядом смотрела в огромные окна нашего бизнес-центра, ко мне подсела Юля из кадров и просто сказала так - сегодня уволился Сиротин. Заметив перемену в моем лице, она немного удивилась, но сочла своим долгом рассказать подробности - Сиротин сам напросился, и даже отрабатывать положенные две недели не будет, утром его вызвал президент, и через час после этого он принес заявление в отдел кадров. Вот так бывает. Что-то не поделили. А может кого-то? Предположила она. Потом посмотрела на мои туфли и томно протянула:
- Кла-ассные... И как ты ходишь на таких шпильках?
- C трудом, - сказала я, пододвинув к себе кофе.
Он ушел, не зайдя ко мне, не позвонив, не сказав ни слова. Президент мог передать мои слова, предположила я, но ведь были еще выходные...
Расстались мы странно, посмотрели друг другу в глаза, он поцеловал мою руку, сказал, высыпайтесь перед рабочей неделей, и уехал. А я с отчаянием подумала, что его тон был покровительственно-дружеским, что я до сих пор не знаю, женат ли он. Более того - я не знаю, где он живет, не знаю его телефон, а тот, который знала, отключен, потому что рабочий. И я не смогу извиниться, не смогу в последний раз окунуться в гипнотическую синеву его глаз, близоруких, надменных, нежных, смеющихся.
Я заканчиваю свой рассказ, который, наверное, покажется скучным, в нем так ничего и не произошло. По крайней мере, пока. Ничего не изменилось в моей жизни. Я проработала в этой фирме еще месяц, меня повысили в должности, Павла Евгеньевича я избегала, но один раз пришлось с ним пообщаться с глазу на глаз после того, как я подала заявление об уходе.
- Я повысил вам зарплату, должность, почему вы уходите? - спросил он.
- Я вам благодарна, Павел Евгеньевич. Дело не в вашей компании. Я хочу работать по другой специальности.
Президент нахмурился.
- Странные отговорки. - Он помолчал, и скользнув по мне взглядом, принялся шуршать бумагами.
На меня снова повеяло погребным холодком.
- И в какую фирму вы уходите?
- Пока не в какую. Я начала учиться... Хочу стать стюардессой. А потом, у меня есть некоторые знакомства. Одна авиакомпания... Но вам это неинтересно.
Павел Евгеньевич был настолько удивлен, что позволил мне уйти без дальнейших объяснений.
Я полюбила небо и полеты, также как любила аэропорты и залы ожидания. Я научилась варить капучино, останавливать кровотечение, беззвучно открывать шампанское, и благодаря знанию языков, довольно быстро попала на международные рейсы. Свои туфли я больше не носила, потому что тяжело было стоять столько часов на высоких каблуках. Мой ритм жизни полностью изменился, и больше всего мне нравились ночные рейсы, запах кофе и мои дремлющие под пледами пассажиры, такие разные, но одинаково умиротворенные во сне. Я проникалась к ним теплыми, даже нежными чувствами, и иногда мне казалось, что летим мы не в Сеул или Лондон, а к огромной красной планете, которая виделась мне за темными окнами. Я была почти счастлива.
А ведь знаете, я ждала нашей встречи. Не то, чтобы я ее представляла, но почему то знала, что небо мне может подарить этот шанс. За окном сгустилась ночь, при посадке шел мелкий дождь, было зябко, ветрено и пассажиры торопливо проходили в салон. Потом все расселись, голос командира я не узнала, он был уставшим, машина вздрогнула, задрожала, тяжело тронулась с места, наконец, красиво и уверено стала набирать скорость, и, когда все земные иллюзии растворились в напряженной тишине салона, я заметила его. Он тоже смотрел на меня, смотрел, не отрывая глаз, пристально, удивленно, не давая мне шанса разглядеть его. Я смутилась, отвела взгляд, растворила его в людских лицах, улыбнулась - все как обычно, и тут заметила женщину и маленького мальчика, которые сидели рядом с ним. Он женат, они летят на отдых, подумала я.
Пляж, море, бархатистый песок молочного цвета, Сиротин - в легких туфлях, шелковой рубашке, модный, элегантный блондин с красавицей женой под руку. А я почему-то не в небе, нет, и не рядом, хотя завтра целый день отдыха. Я - в сумрачном холодном городе, где темная вода покрыла гранит набережных, не прекращая моросит дождь, и город забирает, засасывает неумолимая, беспощадная топь. Беспросветный туман из мороси скрывает лица редких прохожих, и промозглая, пробирающая до костей сырость опустошает заблудшие в этот город души. О чем это я!
Я продолжала стоять в проходе недалеко от Сиротина.
Он неожиданно приподнялся.
- Вы что! - опомнилась я, - Сядьте! Мы же взлетаем!
- Я просто хотел убедиться, что не ошибся. Я не верю своим глазам. Вернее очкам.
Он вдруг засмеялся.
- Более непредсказуемого человека я не встречал. Принесите мне выпить, Зоя. Чего-нибудь покрепче.
- Напитки будут чуть позже, - проговорила я охрипшим голосом.
- Я звонил вам, вы сменили номер телефона, уволились с работы, я даже пару раз подъезжал к вашему дому...
Девушка, сидящая рядом, с удивлением посмотрела на него, и я поняла, что они незнакомы. Он летит один!
- Мне надо идти, я подойду к вам, Игорь, - тихо сказала я.
Вот так мы встретились. А дальше додумывайте сами. Хотя на вашем месте я бы задумалась, а было ли вообще все это? Кабинет Сиротина, виски 20-летней выдержки, беседы с президентом, иностранцы и журналисты, порванные колготки, замшевые туфли на шпильках, и, наконец, самолеты?.. И снова как будто со стороны я увидела себя, с кипой папок в руках, в старых туфлях, медленно идущую по знакомому коридору навстречу огромной красной планете в бесконечно прекрасном ночном небе.