Будить Петюню Сергей не стал. На Добрынинской их пути расходились: егерь приглашал челнока ради его длинноухого транспорта, но неуклюжая тара осталась на ступеньках музейного храма, и вся добыча отлично теперь помещалась в лёгком кожаном тубусе. Петюня мог спокойно заняться своими делами - на Кордоне есть, чем затариться, и ходка в любом случае не будет порожней.
На часах - пять-сорок утра. Небо в прорехах древесных крон только-только начало сереть. Птичья мелочь, не умолкавшая всю ночь, затаилась после дождя и не нарушала предутренний сон обитателей Добрынинского Кордона.
Спали, впрочем, не все. Вслед за егерем на двор вышел Ваха. За спиной у него маячил Умар, и егерь машинально отметил, что юноша совсем не похож на отца. Характерные черты, присущие рождённым в лесу были у него особенно выражены: тонкое, удлиненное лицо, слегка заострённые уши, нос, начинающийся выше линии бровей. Сильваны - их ни с кем не спутаешь.
- Слюшай, Бич, тут такое дело. Умар с парнями на разведку ходили. В сторону Калужской площади всё сплошняком заросло. Проволочный вьюн молодой, крепкий, рубить трудно. Отошли шагов на триста, вернулись - не пройти! А в другую сторону, как на заказ, чисто.
- Точно! - с зевком подтвердил Петюня. - Я сколько раз после дождя там ходил, осевая отсюда и до самой Павелецкой вообще слабо зарастает.
Он всё-таки проснулся, выбрался на воздух и теперь дрожал от сырости в длинной, до колен, холщовой рубахе. Вчера вечером, получив условленную плату, он стал напрашиваться с Сергеем, а получив отказ - расстроился, надулся, и спать ушёл в амбар, к своему Мойше. И вот, вылез во двор, поучаствовать в проводах.
Сергей задумался. Участок Садового Кольца по Крымскому валу до Калужской площади, имел дурную славу. Подлесок здесь после любого дождя разрастался так, что приходилось прорубать дорогу, тратя по часу - полтора на то, чтобы преодолеть десяток метров. Если, конечно, не столкнёшься с выводком плюющихся пауков. Эти здоровенные, размером с камчатского краба, создания, особенно опасные в густых зарослях, могли выстреливать липкую нить с капелькой яда на кончике, целя в глаза. Обитатели Чернолеса, они давно распространились за границы Болотного острова и попадались даже на Шаболовке.
- Пожалуй, пойду в сторону Павелецкой. По Садовому, до поворота на Дубининскую, а дальше - как получится. Обойду Павелецкий Омут, потом через пути и - дворами, на Кожевническую. Часов за пять, если повезёт, доберусь до Новоспасского моста.
- Ты, брат, поосторожнее...- посоветовал Ваха. - Вода поднялась после дождя, кикиморы на берег полезли. Умар с парнями неделю назад ходил - едва отбились. Верно говорю, да?
Сильван кивнул. За время беседы он не произнёс ни слова.
- Как-нибудь. Есть там две-три обходные тропки.
- Ну, смотри. По мне - так близко, ох близко к Чернолесу...
- Спасибо за заботу, уважаемый Ваха. Скажи, где тут у вас беличьи колокольцы? Надо дать знать Коле-Эчемину, чтобы ждал меня у Новоспасского...
Орех чувствительно щёлкнул по макушке. Сергей выругался и поднял голову - из листвы на него смотрела улыбающаяся зелёная рожица. Девчачья, с тонкими чертами и зелёными, с вертикальными кошачьими зрачками глазами.
- Что, егерь, снова не вышло?
- В следующий раз получится! - пообещал он, потирая ушибленное место. - И тогда уж я тебе хвостик того, открячу. Кстати, правда, что если дёрнуть посильнее, он оторвётся?
- И этот туда же! - мгновенно вспылила девушка. - Сколько можно вопросы эти дурацкие...
- А чё сразу дурацкие-то? Я чисто конкретно интересуюсь - они у вас прочно прирастают, как у собак?
- Сам ты собака злая! Пришито на живую нитку, потому как пауки.
Пышный хвост служил белкам не только украшением. В кронах лесных гигантов обитал ещё один вид хищных пауков - птицееды, крупные, быстрые и чрезвычайно опасные создания. Их сторожевые нити, раскинутые на десятки метров, позволяли засечь любое движение, а фасеточные глаза, распознающие цветовые контрасты (главной добычей этих тварей были птицы с броским оперением), позволяли точно выверить бросок. Ярко-рыжий хвост играл роль отвлекающего элемента - не раз подвергшаяся нападению белка уходила невредимой, оставив его в паучьих жвалах.
Девчонка, тем временем, поняла, что купилась самым примитивным образом. Кровь прилила к её лицу - то ли от гнева, то ли от смущения. При этом зелёная кожа пошла исчерна-фиолетовыми пятнами. В сочетании с огненно-рыжей шевелюрой впечатление неслабое.
Эта игра тянулась уже больше года: Сергей как-то опрометчиво заявил, что сможет почувствовать приближение Яськи, и с тех пор, всякий раз, когда та являлась на зов беличьих колокольцев, пытался выполнить угрозу. Пока безуспешно - белки славились умением бесшумно передвигаться. Говорили, что они подкрадываются к гнёздам спящих птиц и воруют яйца, причём владельцы гнёзд даже не просыпаются.
Ставка в споре была нешуточной: девчонка пообещала в случае поражения отдать победителю хвост. Он у Яськи был роскошный: больше метра в длину, густо-рыжий, с отливом в красноту и белым, на лисий манер, кончиком. Даже егерь, прекрасно знающий Лес и его обитателей, не мог припомнить, где водятся лисы таких размеров.
Кое-кто из Яськинх соплеменниц шёл ещё дальше, дополняя "гарнитур" кожаным обручем с парой рыжих меховых ушек. Но сама она такого не одобряла, полагая подобные штучки профанацией и дешёвым косплеем, достойным малолетних идиоток из Замкадья. Яська носила тонкое трико из бурой замши, оставляющее открытым руки и ноги ниже колен, тёмно-коричневый камзольчик без рукавов и мягкие замшевые же тапочки на завязках. Их подошвы, изготовленные из особо обработанной кожи кикимор, не скользили даже на самой гладкой поверхности.
Талию белки, такую тонкую, что на ней, казалось, можно сомкнуть ладони, перетягивал широкий пояс, усеянный кожаными футлярами разных размеров, кобура рогатки и сумочка для шариков - обычные аксессуары почтовой белки.
- Ну и куда на этот раз? - поинтересовалась Яська. - Если опять на ВДНХ - в следующий раз ищи себе другую дурочку!
Она шутила, конечно - Сергей знал, что девчонка ни за что не упустит случая явиться на его вызов. У них даже был условный код, два долгих нажатия на утолщение стебля беличьих колокольцев, особой лозы, встречающейся в любом уголке леса, потом три коротких, долгое и снова короткое. Если через пять минут лоза начинала дёргаться, повторяя сигнал, это означало, что Яська приняла вызов и уже в пути. И тогда оставалось ждать, обычно - не более двух-трёх часа. За это время белка могла, перелетая с ветки на ветку добраться от Сокольников до МГУ.
Случалось, отзыв не приходил, и тогда Сергей понимал, что его знакомая либо занята, либо находится слишком далеко. Тогда на зов являлась другая белка, и корреспонденция отправлялись по назначению. Как эти очаровательные существа узнают, куда именно их зовёт сигнал, переданный беличьими колокольцами - не понимал в Лесу никто, кроме них самих. Егерь как-то пытался расспросить Яську, но ничего не добился - белки крепко хранили свою профессиональную тайну. Не менее тщательно берегли они и другой секрет - "адрес" своей штаб-квартиры, располагавшейся, по слухам, в одном из московских парков.
- На этот раз на Нагатинский затон. Найди Колю-индейца, передай, что Бич просит забить стрелку не у Крымского моста, а у Новоспасского. Скажем, - Сергей посмотрел на часы, - через три часа. Раньше - голяк, не успеть. Колю-то знаешь?
- Эчемина? Знаю, конечно. - кивнула белка. - Прикольный парень, наши девчонки с него тащатся. Депеша, значит, срочная? Тогда с тебя десять.
Егерь отсчитал желуди в подставленную зелёную ладошку. Белка привычно лизнула один за другим, удовлетворённо хмыкнула и ссыпала плату в один из футляров.
Сергей сделал вид, что обиделся.
- Не доверяешь, значит? Вот ты скажи, я хоть раз кого кидал? Тем более - вашу сестру?
- Это я так, машинально... - рассеянно отозвалась девушка. - Вчера на ВДНХ один тип из Замкадья пытался расплатиться горстью левых желудей, а потом права качать стал. Ну, я и объяснила, что так поступать нехорошо.
- Жив?
- Когда уходила - дышал.
Тот, кто решил бы, что с хрупкой, как былинка, Яськой, легко справиться, рисковал жестоко разочароваться. За нежным девичьим обликом скрывались стальные мышцы, невероятная реакция и невероятная же выносливость. Кроме того, белки носили за спиной в чехле трумба?ш - большой, замысловатой формы, нож со множеством отростков на лезвии, одинаково пригодный для метания и для рубящего удара. Белки владели этим оружием виртуозно. Сергею случилось как-то увидеть, как Яська в прыжке с ветки на ветку, на лету, рассекла трумбашем трёх чернолесских нетопырей-кровососов. Дело было это на высоте сорока метров, в ветвях исполинских ясеней, высящихся на месте парка Музеон.
- Извини, не спросил - как добралась, без проблем?
- Вышла заминка тут, неподалёку, на Садовом, со стороны Калужской площади. Не поверишь, пришлось подниматься на третий ярус!
Вертикальное пространство Леса белки делили на пять "ярусов". К первому относился подлесок, царство кустарников и стелящихся лиан, редко вырастающий выше третьего этажа панельной многоэтажки. Второй - обычные деревья, редко вытягивавшиеся выше восьмого-девятого этажей, где как раз и начинались ветви великанов лесного царства. Те образовывали три следующих яруса - третий, простирающийся от восьмого этажа примерно до двадцатого, четвёртый, тянущийся ввысь ещё метров на тридцать, и наконец, верхний, пятый, кроны деревьев-гигантов, самые высокие из которых соперничали со сталинскими высотками.
- На Валовой, в первом ярусе, полный беспредел... - продолжала белка. - Кажется, у плевак миграция: я сверху насчитала десятка два крупных выводков. Хорошо хоть, выше второго не забираются, а то хрен бы я там прошла...
"Плеваками" в обиходе называли плюющихся пауков.
- Вот как в воду глядел, надо идти к Павелецкой. Кстати, о плеваках - мне тут Яша рассказывал... ты ведь помнишь Яшу? Университетский, грибы изучает.
- Как же! - Яська кивнула. - Я к ним иногда заглядываю - то одно, то другое...
- Так вот, Яша уверял, что плеваки были и до Прилива. Особая порода, тропическая, и тоже плевались ядовитой клейковиной. Потом какие-то идиоты взяли манеру держать их как домашних питомцев, в прозрачных ящиках ...
Белка слушала с неослабным вниманием - даже рот приоткрыла.
- ...а во время Зелёного Прилива а эти милые создания выбрались наружу, приспособились, выросли, мутировали. И вот, получите - плеваки!
- А с чего они в Чернолесе поселились? Я раньше думала - потому что там всякая дрянь водится, вроде шипомордников, а не нормальные звери. Выходит, не так?
- Выходит, не так. Клык на холодец, хозяева обитали где-нибудь в тех краях, вот они и прижились...
Яська сплюнула и грубо, не по-женски, выругалась.
- Мало в Лесу всякой дряни, так ещё и это! Надо же додуматься - ядовитых пауков держать дома...
Белки, как и их родичи, "аватарки", славились нетерпимостью по отношению ко всему, что находится за границами Леса.
Сергей встал.
- Ладно, давай прощаться. Мне ещё мимо Павелецкой идти, сама понимаешь...
Очень хотелось ещё немного поболтать с симпатичной девчонкой, но время, и правда, поджимало.
- Понимаю... - белка встала на цыпочки и чмокнула егеря в заросшую щетиной щёку. - Фу, колючий! Ты смотри, осторожнее там, не попадись кикиморам. Кому тогда мой хвост достанется?
Задорно улыбнулась и растворилась в ветвях.
II
- Опять - двадцать пять! - Егор пододвинул к себе очередной "Журнал учёта". Подзаголовок "Инструктаж Т.Б." был отпечатан бледным машинописным шрифтом на полоске клетчатой бумаги.
- Расписывался ведь уже. Вчера. И сегодня тоже. Сколько ж можно?
- Сколько нужно, столько и можно. Согласно инструкции.
Пятидесятипятилетний лаборант Фёдор Матвеевич Фомичёв, которого сотрудники кафедры ксеноботаники звали исключительно "Фомич", извлёк из нагрудного кармашка ручку и протянул Егору.
- Вдруг ты в яму провалишься и ногу сломаешь? Или зверя какого спугнёшь, а он тебя порвёт? Начальство спросит: "почему до сотрудника не довели правила поведения в Лесу? Который, между прочим, есть объект повышенной опасности? А мы ему этот журнальчик: "Как же-с, довели, разъяснили, проинструктировали, вот, расписался честь по чести". А это значит - что?
- Что?
- А то, что пострадавший нарушил технику безопасности, с которой был ознакомлен. В соответствии. А значит, проявил халатность, и к руководству лаборатории претензий нет.
- Ясно... - вздохнул молодой человек. - Чёрт, не пишет...
Стальное перо карябало бумагу, не оставляя следа.
- Чернила кончились. Дай сюда...
Фомич извлёк из ящика стола пузырёк с фиолетовой жидкостью, отвинтил колпачок, опустил кончик ручки в чернила, поколдовал, посмотрел на свет. Егор поймал себя на мысли, что Фомич сейчас похож на средневекового алхимика.
- Китайская! - похвастался лаборант. - Гоша подарил. Нашёл, говорит, в квартире какого-то профессора.
- Гоша? А кто это?
- Потом узнаешь.
Егор уже привык, что почти всё, что окружает его в Университете - родом из прошлого века. Но смириться с отсутствием нормальных письменных принадлежностей он не мог. Не мог и всё! Ни гелевых или хотя бы шариковых ручек, ни даже фломастеров - карандаши и "автоматические" перья, которые требовалось сперва заправить чернилами. А то и совсем уж древние приспособления в виде деревянной палочки со стальным пёрышком - при письме их надо было обмакивать в чернильницу. Егор успел уже попользоваться таким и с ужасом осознал, что писать придётся учиться заново.
Он осторожно взял ручку, вывел в графе фамилию, расписался. К удивлению, обошлось без кляксы.
- Фомич, а что здесь было до Зелёного Прилива?
- Здесь? Университет и был, что ж ещё?
- Я имею в виду - на нашем этаже. Тоже кафедра ксеноботаники?
- А-а-а, вот ты о чём...
Лаборант отобрал у Егора ручку, аккуратно завинтил колпачок и спрятал в нагрудный карман.
- Нет, раньше Биофак сидел в другом корпусе, вместе с почвоведами, а здесь был Мехмат. А когда корпус Лесу достался, нас сюда заселили - математики-то все наружу подались...
- Ясно. Какая математика без компьютеров?
- Именно. Хотя и у нас с приборами аллес капут. Всё ГЗ обшарили в поисках старого оборудования, снаружи кому показать - животики надорвут. А главная беда с пишущими машинками. Если бы не барахольщики, уж не знаю, как и обходились бы.
- Барахольщики?
Он уже во второй раз слышал это слово. Первый раз о загадочных барахольщиках упомянула Лина.
- Есть тут у нас такие, из понаехавших.
- Не понял... из кого?
- "Понаехавшими",- терпеливо объяснил Фомич, - называют тех, кто приехал в Лес из-за МКАД и решил здесь остаться. Было раньше такое словечко... Я вот, к примеру - "понаехавший".
- А я?
- А ты пока просто приезжий. Вот устроишься на постоянку - тогда и станешь "понаехавшим".
- А кто ещё есть?
- Лесовики - это те, кто жил в Москве до Зелёного Прилива, или перебрался сюда давно, лет пятнадцать назад. Коренные, так сказать, обитатели. Есть ещё аватарки, но про них я даже говорить не хочу, противно.
Егор воздержался от расспросов о загадочных и, видимо, не слишком приятных аватарках. Но зарубку в памяти сделал.
- Ещё сильваны - они родились в лесу и никогда не выбираются за МКАД.
- Что, бывают и такие?
- Конечно, а как же? Лесу тридцать лет и за это время у его обитателей рождались дети.
- Ясно. Так что барахольщики?
- Они шарят по брошенным домам в поисках того, что имеет ценность за МКАД - золото там, ювелирные изделия, антиквариат... Нам от них тоже кое-что перепадает: Университет скупает арифмометры, микроскопы и пишущие машинки, выпущенные до середины прошлого века.
- Почему только до середины?
- Так пластмасса же, будь она неладна! В оборудовании поздних выпусков её полно, и в Лесу всему этому, сам понимаешь, кирдык. А какая-нибудь "Москва" 1953-го года выпуска как работала, так и работает. Ну и арифмометры, конечно. "Феликс" - приходилось видеть? Древность неимоверная, но без них мы на счётах щёлкали бы, или столбиком умножали.
Фомич убрал "Журнал учёта" в несгораемый шкаф и залязгал ключами.
- Что-то заболтались мы. Пошли, шеф ждёт...
- Как вам известно, молодой человек, наша кафедра именуется "кафедрой ксеноботаники". А лаборатория, в которой вы числитесь стажёром - "лаборатория экспериментальной микологии". Вам знакомы эти термины?
- "Ксено" - это, кажется, "чужие"? - осторожно ответил Егор. Очень не хотелось ударить в грязь лицом.
- Применительно к нашим обстоятельствам - скорее "иные". Это понятие в Лесу можно отнести ко многому - к растениям, животным, даже к некоторым людям. И, разумеется, к грибам, которым наша лаборатория обязана своим названием, ведь "микология" - не что иное, как наука о грибах. Когда в 1928-м году Александр Флеминг выделил из штамма Penicillium notatum пенициллин, это сделало микологию важнейшим разделом биологической науки. Но даже этот переворот бледнеет в сравнении с тем, как изменят мир результаты наших исследований - куда там вашей любимой физике!
Когда Егор сообщил новому шефу о том, что после окончания Университета хочет заняться не плесневыми грибками и вообще не биологией, а изучением физической природы аномалий Леса, Яков Израилевич пришёл в неистовство. Результатом чего и стала эта лекция.
- ...если мы сможем взять под контроль так называемую "пластиковую плесень", пожирающую в Лесу большинство видов полимеров, мы навсегда покончим с проблемой мусора. Десятки миллионов тонн пластиковых отходов, от которых планета задыхается, будут превращены в удобрения, биологически активные субстанции и новые виды топлива. И это лишь одна из наших тем!
Если Яков Израилевич и преувеличивал, то не слишком сильно. То, что Егор успел узнать о работе лаборатории, производило впечатление.
-...но для этого предстоит сделать многое. В частности - расставить снаружи контейнеры с образцами. Этим вы с Фёдором Матвеевичем сегодня и займётесь. Инструктаж прошли?
Егор кивнул. Он был слегка обескуражен резким переходом от приступа научного энтузиазма к повседневной текучке.
- Тогда выписывайте у секретаря пропуск на выход в Лес и отправляйтесь. И вот, держите, на всякий случай...
Завлаб выложил на стол массивный пистолет с очень толстым стволом и горсть картонных патронов.
- Ракетница. Можно зверя отпугнуть или сигнал, случись что, подать - наблюдатели с ГЗ заметят, поднимут тревогу. Ну, чего ждём? Ступайте, ступайте!
III
Лес щадил дороги, проложенные его двуногими обитателями. Это происходило с какой-то загадочной избирательностью: одни тропы не зарастали годами, другие скрывались в бурной поросли после первого же дождя. Казалось, людей таким образом, подталкивают обходить одни районы Московского Леса и почаще посещать другие. Большинство следовало этому "совету" - тем более, что на таких тропах обычно не попадались опасные твари, вроде шипомордников или гигантских саблезубых кошек, выходцев из далёкого прошлого Земли.
Но из любого правила всегда можно найти исключения. Обитатели Павелецкого омута с некоторых пор взяли манеру разбойничать на торных тропках Садового Кольца и Дубининской улицы. Незадолго до Зелёного Прилива на площади перед вокзалом затеяли строительство подземного торгового центра. Но завершить не успели, и котлован, загромождённый бетонными конструкциями, затопили грунтовые воды.
В результате образовался застойный гнилой пруд изрядной глубины. Лет пять назад здесь появились хищные октоподы, прозванные "кикиморами" за спутанные грязно-зелёные волокнистые пряди на осьминожьем теле. Эти существа, способные выбираться на сушу и подолгу оставаться вне родной стихии, прижились в Омуте, расплодились и принялись терроризировать округу.
Но вскоре хищники и сами стали добычей. Лесные умельцы нашли способ использовать кожу кикимор - её обрабатывали так, что она приобретала эластичность, не уступая натуральному каучуку. Полученный материал шёл на мехи для воды, подошвы, тяжи охотничьих рогаток, сторожки? силков и массу других полезных вещей.
Охота на кикимор слыла занятием небезопасным - особенно после сильных дождей, когда те выбирались на берег и устраивали засады, закапываясь в напитанную дождевой водой землю. Зелёные космы делали их малозаметными, и жертва узнавала о засаде только когда её со всех сторон захлёстывали щупальца - кикиморы охотились группами по две-три особи.
Что-то в этом роде и и случилось с беднягой, которого Сергей обнаружил возле поворота на Дубининскую. Судя по татуированному на бритой голове знаку в виде треугольника, украшенного по вершинам крюками - из крупной общины родноверов, обосновавшихся в районе Большой Полянки.
Сергей терпеть не мог поклонников Чернобога за упёртость, склонность к мракобесию и первобытную жестокость: родноверы широко практиковали ритуальные пытки и ритуальный же каннибализм. Но, увидев, во что превратилось тело несчастного, егерь не мог ему не посочувствовать: щупальца, вооружённые мощными присосками с роговыми крючьями, разорвали брюшину и грудную клетку, и теперь кикиморы увлечённо копались в месиве из кишок, крови и поломанных рёбер. Казалось, они вот-вот довольно заурчат, несмотря на то, что немы, как рыбы, с которыми делят среду обитания...
Снаряжение неудачника - ловчий шест с проволочной петлёй и АКМ - валялись тут же, неподалёку. Егерь, не сводя глаз с кикимор, подобрался поближе и нашарил в траве автомат. Твари, почуяв его, отвлеклись от трапезы и приняли угрожающие позы, раскинув щупальца веером - предостережение конкуренту, задумавшему покуситься на добычу. Сергей мог, не особо напрягаясь, перебить всех трёх - вовремя обнаруженные кикиморы не так уж и опасны, расправиться с ними можно без стрельбы, одной рогатиной. Но зачем? Даже если закопать недоеденного родновера, сородичи убитых тварей доберутся до тела за считанные часы, упорства и чутья на падаль им не занимать.
А погибший... что ж, ему отмерялось его же мерой. Родноверы поедали печень убитых врагов, каковыми провозгласили всех, не разделяющих их языческого культа. И чем, в таком случае, они лучше кикимор, которые всего лишь следуют инстинктам? Разве, тем, что кикиморы жрут молча, без затей, а их двуногие родичи обставляют этот процесс камланием и прочими ритуалами.
Стараясь не поворачиваться спиной к октоподам, Сергей обошёл место кровавого пиршества и пошёл прочь, по Дубининской. Отойдя шагов на сто, он остановился и осмотрел добычу. АКМ, в меру потёртый - видно, что съеденный родновер любил оружие и тщательно за ним ухаживал.
"Ну что, сынку, помог тебе твой автоматик? Говорят же умные люди: "Лес не тир и не передовая; тут, прежде чем стрелять, надо сперва подумать - а стоит ли? И уж тем более, когда у тебя в руках не двустволка, а такая вот машинка..."
На дереве приклада красовался тот же самый знак, что на скальпе покойника. На обратной стороне имел место волчий крюк, а на шейке ложи владелец автомата прорезал ножом пять глубоких поперечных бороздок.
"Что ж, всё правильно. Кикиморы нашли своего".
Можно, конечно, продать автомат - на рынке Речвокзала за него дадут три-четыре сотни жёлудей, а на базарчике возле ГЗ - так и все шесть. Но...
Рядом мостовую рассекал узкий разлом. Мутная жижа, заполнявшая его, сыто булькнула, принимая смертоносную железяку. Егерь старательно вытер ладони пучком травы, словно избавлялся от въедливого запаха, и зашагал по тропе, в обход полуразрушенного здания вокзала.
IV
Задание казалось несложным: выбраться наружу через выход сектора "В", предъявив пропуск охраннику, скучавшему возле крупнокалиберного пулемёта, пересечь двор, миновать проходную. Миновать автостоянку, перебраться через узкий каньон, в который превратилась улица Менделеева, и расставить на противоположной стороне десяток дырчатых алюминиевых ящичков, воткнув возле каждого арматурину с красной тряпкой.
И всё. По прямой - каких-нибудь три сотни метров. Егора даже огорчило, что его первая полевая операция оказалась такой ерундовой.
Но человек предполагает, а Лес располагает. Подлесок, бурно полезший из-под земли после ночного ливня, неузнаваемо изменил тропки, в изобилии протоптанные вокруг Главного здания. Уже в двух десятках шагов от выхода тропу высоченных, в полтора человеческих роста, грибов с вытянутыми вверх сморщенными шляпками. Эти сморчки-переростки македонской фалангой преграждали путь к коробке проходной, и обойти их не было никакой возможности.
Приходилось прорубаться. "Вот тебе и экспериментальная микология... - ругался Фомич, рассекая белёсые, ножки, усеянные бледно-лиловыми пупырями - К бениной маме такие эксперименты, я лучше в кладовщики попрошусь..."
С первых же шагов ни промокли насквозь - не помогли и плащ-палатки, наброшенные поверх рюкзаков. Дождь давно прекратился, но струйки воды с ветвей, с листьев, со шляпок грибов, обдавали с ног до головы при каждом шаге. Трава, высокая, ярко-зелёная, вылезшая сквозь раскрошенный асфальт, тоже насквозь пропиталась влагой.
Бывшую автостоянку - по уверениям Фомича, вчера ещё вполне проходимую - перегораживали два рухнувших крест-накрест толстенных дерева. Преодолевать такое препятствие поверху желания никто не выказал, а дорога в обход заняла не меньше получаса - сквозь сплошной бурелом, густо затянутый проволочным вьюном, под рюкзаками с контейнерами и связками шестов.
Дощатые мостки смыло ночным паводком, но одна из ветвей упавшего великана легла поперёк каньона. По ней-то они и перебрались через провал, избежав утомительной и рискованной возни с верёвками. "Ничего... - ворчал Фомич. - Мичуринцы к вечеру починят, им же надо как-то ходить на рынок ГЗ..." На вопрос Егора? "кто такие мичуринцы?" заслуженный лаборант объяснил, что так называют фермеров из большого поселения на территории Ботанического сада МГУ. "Груши у них - объедение... - причмокнул Фомич - И других фруктов полно - ананасы там, фейхуа..."
С контейнерами покончили быстро, благо, на той стороне подлесок разросся не так буйно, уцелела даже тропка, протоптанная" вдоль ограды Ботанического сада теми же самыми "мичуринцами. Воткнув последний шест, напарники решили перевести дух и набраться сил перед возвращением.
Фомич пошуровал древком рогатины в траве - не притаилась ли там какая-нибудь кусачая пакость? Сел на поваленную липу (нормальную, не великанскую), извлёк из кармана кисет и стал сворачивать самокрутку.
- Вот так оно и в Лесу и бывает, стажёр. Сегодня есть тропа, а завтра - такой бурелом, что лешак ноги сломит. Поди, угадай!
Егору хотелось обматерить напарника за то, что тот поленился подняться на башенку корпуса "М" и оттуда, с верхотуры, осмотреть будущий маршрут. Тогда бы и гадать не пришлось - знали бы точно, где и какие препятствия их ждут. Но портить отношения с коллегой не стоило. Хотя бы - до конца стажировки.
- Классная штука... - он кивнул на рогатину Фомича. - Мне такую не предлагали.
Инструмент, и правда, был хорош. Метровое древко заканчивалось лезвием, вроде длинного, широкого ножа с толстым обушком - оно с одинаковой лёгкостью рассекало и завесу проволочного вьюна, и ножки гигантских сморчков и перепутанные ветви.
- Это не со склада. - пояснил лаборант. - Один егерь, известный в Лесу человек, и подарил нашему Шапиро. Только он сам из ГЗ носу не кажет из-за эЛ-А, вот и даёт мне. Это здешняя, лесная придумка, наподобие якутского копья "пальма". Удобная штука, дорогу в подлеске прорубать - лучше не придумаешь.
Сам Егор сражался с буреломом при помощи самодельного мачете - обычной рессоры, выпрямленной, заточенной и снабжённой деревянной ручкой. Мачете выдал перед выходом прапор-завхоз - и долго наставлял на предмет бережного отношения к казённому имуществу.
- Где бы и мне такую добыть? На рынке?
Во дворике ГЗ со стороны улицы Лебедева раскинулись торговые ряды. Егор собирался заглянуть туда после вылазки - прикупить на ужин местные "фермерские" продукты.
- На рынке ты пальму не найдёшь, - разочаровал его лаборант. - Работа лучшего в Лесу мастера. Бич - это егеря так зовут - говорил, что его кузня стоит на железнодорожном мосту, и туда не всякого пускают, а только своих, знакомцев. Ты лучше нож хороший купи, твоё-то барахло годится только банки открывать.
И пренебрежительно ткнул пальцем в штык-нож. Ноготь у него был тёмно-жёлтый, табачный.
- Закуришь?
Егор принюхался к дыму.
- Травка?
- Зачем? - удивился Фомич. - Обычный табак. Челноки таскают с Тимирязевки, тамошние фермеры выращивают. Если дурь нужна - поспрошай на рынке, там её полно. Но если надумаешь брать табак - спрашивай мичуринский, он самый забористый. Ну и травка у них тоже ничего, вштыривает...
- Что, так прямо, в открытую, и торгуют?
- А чего скрывать-то? Нет, поначалу, конечно, запрещали, но когда выяснилось, что здешние наркотические средства не вызывает привыкания - бросили. Только я тебе не советую. Шапиро крепко этого не одобряет, узнает - уволит без второго слова.
- Но... если местная наркота не даёт привыкания, её же за МКАД с руками оторвут! Все жители Леса озолотятся!
Фомич плюнул в ладонь, затушил самокрутку и хозяйственно прибрал окурок в кисет.
- А на кой ляд им это? Деньги здесь никому особо не нужны, золота и камешков в квартирах и ювелирках столько, что за сто лет не выскрести. Всё, что нужно, даёт Лес, а чего не хватает - можно поискать в брошенных домах. Или на рынке выменять. К тому же, большинство замкадных товаров в Лесу бесполезны.
- И всё же - не понимаю! - продолжал упорствовать Егор. - Это же золотая жила! Наверняка есть способ...
- Штука в том, что привыкание-то есть, но не к наркоте, а к самому Лесу. Это называется Лесной Синдром или Зов Леса. В какой-то момент всякого, подсевшего на лесную дурь, начинает мучить депрессия и сильнейшие головные боли. Кстати, то же самое относится не только к наркоте, но и к лекарствам и всяким там биоактивным добавкам, произведённым из лесных компонентов. Медицина тут бессильна, единственный выход - не удаляться от МКАД. А лучше вообще перебраться внутрь.
- Но ведь Лесная Аллергия...
- А я о чём? Нормально жить снаружи такие люди не могут - спятят, или покончат с собой. Выжить можно только в узкой, пару километров шириной, полосе вдоль МКАД. А вот если у человека Зелёная Проказа - тогда всё, прямая дорога в спецсанаторий.
- Зелёная Проказа? Это ещё что такое?
Фомич скривился - то ли брезгливо, то ли от горечи, будто раскусил зёрнышко чёрного перца.
- Слушай, давай сменим тему, а? Неохота об этой пакости.
"Не много ли накопилось загадок? Зов Леса, сильваны, спецсанаторий, проказа какая-то зелёная... Рано или поздно придётся с этим разбираться, если, конечно, хочешь сделать то, ради чего явился в Московский Лес...
...и кое-кто сильно удивился бы, узнав - ради чего именно..."
V
На левом берегу Москвы-реки, возле Новоспасского моста почти не осталось целых домов. От двух- и трёхэтажек постройки начала прошлого века и плоской индустриальной коробки Лес оставил груды строительного мусора, укрытые толстыми подушками мха и дремучим кустарником. Уцелела, разве что Г-образная восьмиэтажка сталинской постройки, одним фасадом выходящая на въездную эстакаду моста а другим - на набережную. Там, возле опоры моста, дожидался Сергея вызванный из Нагатинского затона лодочник.
Пирога была хороша. С ротанговым каркасом, обтянутым древесной корой, она радовала глаз жёлтым, солнечным оттенком и индейскими узорами на высоких гребнях носа и кормы. Сергей закинул внутрь рюкзак и осторожно забрался сам. Лёгкое судёнышко сильно качнулось, и он едва не полетел в воду.
- Полегче, Бич! - засмеялся лодочник. - Я не собирался принимать ванну, вода холодная!
Посылая белку к адресату, егерь не зря назвал его "индейцем". Николай Воропаев, известный обитателям Москвы-реки как "Коля-Эчемин" попал в Лес не через Речвокзал или ВДНХ. Он пересёк МКАД в районе Лосиноостровского парка и бесстрашно углубился туда, куда, куда далеко не всякий коренной обитатель Леса отважился бы явиться незваным. Коле повезло: после долгих, изнурительных скитаний он добрался до селения Пау-Вау, на юге Сокольников - куда, собственно и стремился, затевая это рискованное путешествие.
Матёрый экстремал-каякер, прошедший самые сложные сплавные маршруты планеты, Коля всерьёз увлекался индеанистикой. Вместе с другими поклонниками образа жизни североамериканских аборигенов, он ежегодно раскидывал шатёр-типпи на "Российской радуге". И, как многие в этой среде, грезил Московским Лесом, где обосновалась интернациональная община "индейцев".
Эл-А, Лесная Аллергия, непреодолимая для подавляющего большинства обитателей планеты, Колю пощадила. Обитатели Пау-Вау - так называются собрания коренных американцев, а заодно, фестивали любителей "индейской" культуры - приняли его легко. Здесь радовались любому, кто готов был жить, следуя их немудрёным правилам.
С ними Коля провёл около года. Получил новое имя "Эчемин", обзавёлся ножом "бобровый хвост", мокасинами, штанами и рубахой из оленьей замши и отрастил длинные волосы. Их он заплетал в косицы, свисающие до плеч - с крупными бусинами и пёрышками выпи, своего тотемного животного. Но главное - построил пирогу, которая и дала ему новое имя: на языке племени наррангасе?т "Эчемин" означает "человек, плывущий на лодке".
И с этого момента Коля-Эчемин оказался потерян для Пау-Вау. По Яузе он добрался до Москвы-реки, и там встретился с "речниками" - обитателями Нагатинского затона, крепкой общиной, прибравшей к рукам сообщение по водным артериям Леса. Здесь Коля быстро стал своим и проводил в Нагатинском затоне куда больше времени, чем в типи, на берегу Богатырского пруда. Впрочем, он регулярно наведывался в гости к соплеменникам, участвовал в их ритуалах и с удовольствием сидел у большого костра, где передавали по кругу курительные трубки и кувшины с саговым пивом. Он даже обзавёлся постоянной подругой, вдовой соплеменника, погибшего на охоте, которую звал Моема - "сладкая" на языке индейцев. Коля привозил женщине безделушки, изготовленные лесными умельцами, а та в ответ расшила его рубаху пёстрыми индейскими узорами, знак прочности их отношений.
- Ну что, Бич, как договорились, на Речвокзал? Да ты устраивайся поудобнее, дорога долгая...
- Туда. Вот, нарыл кое-что в Третьяковке, везу заказчику.
Коля неодобрительно покачал головой.
- Вы, егеря, все чокнутые - лезете в самые гиблые места. Было хоть, ради чего?
- Это как посмотреть. По мне, так всем дряням дрянь, и чем быстрее она покинет Лес, тем лучше. Но, видать, кому-то сильно занадобилось, раз так башляет.
- За что башляет-то - не скажешь?
- Не могу, условия сделки. Вот разойдёмся краями с заказчиком - тогда, клык на холодец, расскажу.
Каякер кивнул.
- Если хочешь, я тебя на Речвокзале подожду. Обратно вместе и двинем, идёт?
- Идёт.
Сергей уложил рюкзак под спину, пристроил рогатину и лупару так, чтобы они всегда были под рукой, и осторожно потыкал каблуком днище пироги. Он не в первый раз путешествовал с Колей, и всякий раз удивлялся, каким прочным материалом может быть берёзовая кора - если, конечно, взята от правильного дерева, правильно обработана и пропитана горячим маслом - тоже правильным. Насколько егерь помнил, Коля ни разу не продырявил днище - на ровной, шелковистой на ощупь коре не было ни одной заплатки.
Каякер протянул пассажиру весло, короткое, с поперечиной на обратной стороне рукояти и остроконечной, в форме древесного листа со всеми положенными прожилками, лопастью. Коля собственноручно вырезал пару таких из ясеневых досок, по образцу вёсел эльфийских лодок, подсмотренных в древнем, начала века, кинофильме.
- Ну что, отчаливаем? Только, Бич, скоро придётся заночевать. Чернолес мы засветло проскочим, да и Крымский мост, пожалуй, тоже. А дальше всё - выше Нескучного сада русло с обеих сторон сильно заросло, течение на стремнине - ой-ой-ой. В темноте туда соваться - гиблое дело.
Сергей задумался.
- Можно переночевать у Кузнеца.
- Лады, так и сделаем.
VI
Зверь появился неожиданно. Секунду назад ничего не было - колыхались тени, весело цокали по широким листьям капли, солнце играло на глянцевой зелени - и вдруг из густого, зелёного полумрака уставились на людей жёлтые, с вертикальными щёлками зрачков, глаза. Огромная кошка беззвучно разинула пасть, сверкнули изогнутые клыки, каждый длиннее ладони.
"Смилодон, саблезубый тигр? - только и подумал Егор. Отстранённо подумал, будто не смотрел на него в упор невесть откуда взявшийся хищник. - Вон, и хвост обрубком... нет, пожалуй, мелковат..."
Зверюга издала низкий утробный рык.
Рука сама, без его участия, нащупала в складках плащ-палатки ракетницу.
Фомич выставил рогатину перед собой, зажав её под мышкой, и отставив локоть, словно собирался стрелять. Костяшки пальцев побелели от напряжения, руки мелко тряслись - дрожь передавалась лезвию, и солнце весело вспыхивало в капельках воды на полированной стали.
"...кисточки на ушах, бакенбарды, пятна... саблезубая рысь, вот это кто! Но до чего здорова..."
Егор вскинул ракетницу, одновременно оттягивая большим пальцем ударник. Но за мгновение до выстрела рысь перетекла в сторону, фыркнула совершенно по-кошачьи - и исчезла, оставив после себя едкий, мускусный запах крупного зверя. Хлопок, ракета, разбрасывая красные искры, ширкнула вслед. В ответ из зарослей прилетел злобный мяв - больше для порядка, чтобы поставить на место возомнивших о себе двуногих.
- Ну, ни хе... себе сюрпризы! А говорили - безопасно!
- Кто ж знал-то? - Фомич опустил рогатину и прислонился к мохнатому, укутанному бурыми волокнами, стволу древовидного папоротника. Лаборанта колотило.
- Они раньше не то что к крыльцу, во двор никогда не забирались, а тут на тебе! Совсем страх потеряли, пора учить...
"Ты, пожалуй, научишь! Тоже мне, Зверобой - кожаные памперсы..."
- Что это за тварь такая? Не бывает же саблезубых рысей!
- В Лесу всё бывает.- лаборант уже справился с тремором, только глаза затравленно бегали туда-сюда. - Подумаешь, эка невидаль - баюн! Раньше за Косыгина, на Воробьёвых, их было полно, это сейчас золотолесцы повыбили...
- Баюн?
- Ну, кот-баюн, из сказок, неужели в детстве не читал? Здоровенный такой котище с колдовским голосом. Сидит себе на столбе, а как увидит путника - непременно заговорит, усыпит, а потом убьёт и сожрёт!
- Что съест - это я ещё могу поверить... - хмыкнул Егор. - Но чтобы говорил?..
- Не слышал ты, как они перекликаются в зарослях на полнолуние... Чисто нежить, вроде русалок.
- Или леших?
- Ты лешаков не трожь! - построжел Фомич. - Лешаки - наше всё, без них мы бы хрен чего тут наисследовали. Вот отправят в дальнюю вылазку - сам всё узнаешь.
- А отправят? Я же только-только поступил, ещё на испытательном сроке...
- Куда ты нахрен денешься? На всей кафедре у тебя одного полная невосприимчивость к эЛ-А. Так что готовься к подвигам во славу микологии - Шапиро тебе не даст штаны просиживать, не для того на работу взял!
Из-за завесы проволочного вьюна, заплетавшей крыльцо корпуса "В" - и когда он успел затянуть прореху, двух часов ведь не прошло? - послышался встревоженный голос.
- Эй, мужики, вы там живы, што ль? Отзовитесь!
- Охранник... - лаборант зло сплюнул. - Опомнился! Вот сожрали бы нас у самых дверей - так бы и давил на базу в обнимку со своим пулемётом, сволочь... Вот закончим дела - напишу на него докладную. Нефиг на посту спать!
VII
Д-дут! Д-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!
Звук прокатился над водой и увяз в сплошной стене чёрно-зелёной растительности. Сергей невольно вжал голову в плечи - умом он понимал, что стрельба с крепостной стены не представляет для них опасности, но, поди, объясни это инстинктам! А те настойчиво требуют сжаться в комочек на дне пироги, ведь по перепонкам долбят очереди "Владимирова" и бледные на фоне дневного неба трассеры мелькают над самой головой.
Д-дут! Д-дут! Д-ду-ду-дут!
Но сжиматься нельзя. Надо изо всех сил орудовать веслом, выгребая против течения, чтобы поскорее миновать опасный участок. А ещё - не забывать о том, что опасность грозит совсем с другой стороны.
- Заряд! - заорал каякер. - Дождёшься, мать твою впоперёк, что нас тут сожрут!
Коля-Эчемин и в спокойной-то обстановке не пытался изображать невозмутимость, приличествующую истинному индейцу.
- Чего застыл, собака бледнолицая? Кидай!
Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-дут!
"...очередями, говорите, нельзя? Удачи не будет? А вот "кремлёвские" молотят, почём зря, и плевать им на все приметы со Спасской башни..."
Сергей схватил подрывной заряд - половинку семидесятипятиграммовой тротиловой шашки со вставленным взрывателем. Выдернул проволочную чеку, швырнул заряд за борт и пригнулся. Самодельные взрыватели, изготавливаемые умельцами Нагатинского затона из стреляных гильз, нередко срабатывали раньше положенной шестисекундной задержки.
"...двести двадцать три, двести двадцать два, двести двадцать один..."
На счёт "двести двадцать" в днище пироги ударил великанский кулак. Река метрах в десяти от борта вспухла метровым горбом и выбросила вверх грязно-пенный фонтан. По воде расползлась клякса придонной мути, в ней мелькали неопрятные серо-зелёные клочья.
- Накрыли! - довольно рассмеялся Коля. - В клочья, как Тузик грелку! Теперь не скоро сунутся!
- Не полезут, клык на холодец! - подтвердил егерь. - Отсюда самого Большого Каменного моста гнёзд нет. Считай, проскочили!
Кикиморы обитали в переплетениях корней гигантских чёрных вязов, совершенно разваливших гранитные парапеты Софийской набережной. Главное гнездо было напротив Тайницкой башни Кремля, отсюда хищные октоподы расползлись по затопленным подземным коммуникациям до самой Павелецкой. Но если там они предпочитали нападать исподтишка, то здешние твари до такого не опускались. Проходящим мимо Чернолеса лодкам приходилось, подобно конвойным эсминцам, отбивающимся от субмарин, глушить кикимор самодельными "глубинными бомбами". Помогали и стрелки со стен и башен: увидав приближающуюся лодку, они занимали места у крупнокалиберных пулемётов и ЗУшек и, не жалея боеприпасов, поливали огнём заросли на чернолесском берегу.
Д-ду-ду-дут! Д-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!
- Куда это он лупит? Вроде, гнездо ниже по течению?
- А я доктор? - пожал плечами Эчемин - Может, выдру возле моста заметил? Кажется, мелькнуло что-то.
- Не хотелось бы...
Здоровенные, до двух метров в длину, выдры, чёрные, как, ночь, подобно большинству чернолесских тварей, быстро сообразили, что нападать на проплывающие мимо лодки вплавь - себе дороже. И прыгали сверху, из путаницы лиан и проволочного вьюна, свисавшей с Большого Каменного моста. К счастью, выдр осталось не так много - пулемётчики Водовзводной башни знали своё дело и соревновались в счёте подстреленных монстров.
О том, что на самом деле происходит в Кремле, обитатели Леса могли только гадать. Все знали, что его территория находится под контролем властей Российской Федерации, а вот что там творится на самом деле - это была тайна. Как и то, почему расчёты пулемётных гнёзд и зенитных скорострелок, в изобилии усеивавших старинные стены и башни, не жалея боеприпасов, прикрывают проплывающие лодки.
Руины Большого Каменного моста миновали без приключений - то ли пулемётчик не промахнулся, то ли выдра им померещилась. Когда опасность осталась позади, Коля-Эчемин приободрился и занялся любимым делом извозчиков, таксистов и лодочников: стал травить байки. Сергею это не нравилось: до уродливого чугунного истукана, за спиной которого начинались владения Чернолеса, ещё грести и грести, и лучше бы "индейцу" не чесать языком, а смотреть по сторонам.
- ...днём хорошо плавать, с башен плотно держат берег. Стоит какой твари шевельнуться - сразу огонь! А вот ночью беда, сунешься - вмиг сожрут. Никто и не суётся. Пули, они ведь не от всякой напасти помогают!
- Чёрный рой? - понимающе кивнул егерь. Чернолес периодически выбрасывал из себя сгустки, облака, целые тучи насекомоподобной мерзости, пожирающей на своём пути всё живое. Егерь не раз находил очищенные от плоти скелеты людей, оленей, даже шипомордников.
- Он самый. Когда солнце светит - тогда ничего, эта дрянь из-под деревьев не вылезает. А если пасмурно, или не приведи бог, ночь - тогда всё, сам не заметишь, как влипнешь в это дерьмо. Тогда одно спасение - огонь. Я специально вожу с собой связку факелов. Если успеть разжечь и воткнуть по бортам, тогда, может, и пронесёт...
- У меня на такой случай файеры. - сообщил Сергей. - Берешь в обе руки и отмахиваешься на бегу. Пару раз нарывался - помогло.
Но каякер уже отыскал тему повеселее:
- Эй, Бич, слыхал анекдот? Стучится, значит, лешак в кремлёвские ворота: "Можно тут у вас поселиться?" Охранники фигеют: "Ты чё, больной?" "Да, - говорит - больной и очень-очень старый."
Это был ещё один слух о Кремле - якобы там помещается супер-закрытая геронтологическая клиника для высшей элиты, желающей поправить целебным воздухом Леса, здоровье, подорванное государственными делами. Рассказывали и другое: якобы, истинные правители страны давным-давно подсели на продлевающие жизнь лесные снадобья, заработали Зов Леса - и вынуждены управлять государственными делами с безопасной территории Кремля, через подставных марионеток.
А Коля-Эчемин не умолкал:
- ...а вот ещё: "Почему кремлёвская стена такая высокая? - Чтоб твари всякие не лазили - Туда или оттуда?"
Удивительно, получается, подумал Сергей: проходят десятилетия, а старые байки продолжают жить, хотя смысл со временем кардинально меняется. Похожий анекдот рассказал ему как-то отец. Старик очень гордился тем, что в далёких 90-х поучаствовал в каких-то политических событиях - и с гордостью демонстрировал сыну медальку с надписью "Защитнику свободной России" и цифрами "1991".