Андрей Корч : другие произведения.

Душа фавна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Андрей Корч
  Д У Ш А Ф А В Н А
  
  
   Фонтан фонтанов.
  
   Восхитительно, неповторимо, сказочно... Нет, не буду, не буду, не буду! Ни звука, ни вздоха, ни дрыганья ногой. Слова бессильны, жесты - несостоятельны. Ваятель, сотворивший сие чудо, вне сомнения, был величайшим из величайших, гениальнейшим из гениальнейших! Просто охрене... Ой, эмоции зашкаливают.
   А у кого бы не зашкалило? У кого, я спрашиваю? А ведь это ещё и не живьём. Ведь это - на фотографии! Да уж... Глянцевая бумажка своим плоским бездушием испортила половину удовольствия. Хотелось бы лицезреть... живьём, так сказать. Очень хотелось бы, очень, аж до чесотки в зад... Ой.
   - Живьём? - переспросил мой попутчик.
   При этом он как-то странно поглазел на меня. Не поглядел, не покосился... - поглазел. Глупость какая-то.
   - Я вам помогу, - заверил он меня и выключил глазение.
   Охренеть!.. Ой. Так и было: не закрыл глаза, не отвёл взгляд и даже - даже! - не погасил взор. Именно - выключил глазение. И продолжал смотреть на меня, как нормальный. Дьявольщина!
   Я и так по натуре излишне впечатлителен, а этот тип своим "глазением" и "выключением" оного перекосил моё больное воображение донельзя. Уже я как бы и не в электричке, не мчусь сквозь кислотный дождичек и смрадный ветерок, и не мелькают в омерзительном окошке отвратительные, загаженные человечьими отбросами перелески. А где ж я? Кто ж я?..
   Попутчик, притулившись напротив, локоток потирает, молчит. Тётка-мешочница - здоровеннее трёх слонов - прижала его, чуть не в гармошку смяла. Он не рыпается, душу злобством не корёжит. Сидит себе... так себе... ничего себе... В смысле - ничего замечательного: сухощавый брюнет неопределённого возраста.
   - Если пожелаете, - предложил он, - я кое-что расскажу вам про фонтан.
   - Какой ещё фонтан? - опешил я.
   - Ну... Его фотографиями вы только что восторгались.
   - А-а... Так это, значит, фонтан? Право, я и не подумал бы.
   - Конечно, фонтан. Взгляните... - Он сунул мне под нос один из снимков. - Взгляните на дельфинов. Видите? Их пасти открыты. Оттуда бьёт радуга. Так-то.
   - Угу, радуга, - кивнул я, хотя никакой радуги не видел.
   - Радуга, - невозмутимо подтвердил попутчик. - Присмотритесь к мелким тварям, которые втиснулись меж дельфинами. Они корчат весёлые рожицы и тоже разинули рты. Радуга бьёт и оттуда.
   - Да где эта радуга? - не вытерпел я. - Что за радуга? Почему радуга?
   - А там разбрызгиватели установлены особые. Они не выталкивают воду струёй, а очень мелко и с огромным напором разбрызгивают её. Взгляните на прелестных наяд, упирающихся хвостами в спины дельфинов. В их окружении возвышается бородатый Нептун с весёлой ухмылкой на нетрезвой физиономии. Видите, с какой бесшабашной грацией он вздымает к небесам заздравную чашу. И все они словно парят над землёй, держась лишь на густом облаке водяной пыли. Вы можете представить, что творит солнце с этим облаком?
   - Жаль, что этого нет на фотографиях, - огорчился я.
   - Увы, на этих снимках фонтан спит.
   - Спит?
   - Уснул, да! - воскликнул мой попутчик.
   Тётка-мешочница дёрнулась, уронила надкусанный пончик и недовольно прочавкала что-то.
   - Хм-м, - сказал я глубокомысленно, хотя ни одной глубокой мысли в этот момент под моим черепом не наблюдалось.
   Странно, весьма и весьма. Как это понять: "Спит... Уснул..."?
   - Правда, спустя некоторое время, - уточнил попутчик, - он по собственной инициативе проснулся и вновь принялся куролесить.
   Вот те на. Что за хр... Ой. "Уснул... Проснулся... Куролесить... Вновь..." Очень странно. И какая, скажите на милость, "собственная инициатива" может быть у фонтана?
   - А всё началось с человечка по имени Опмигнарикутерлик, - неожиданно произнёс мой попутчик, сухощавый брюнет неопределённого возраста.
   Клянусь, он это сказал. То есть, я имею в виду - последнее словечко. Вот уж поистине, нарочно не придумаешь. Он произнёс его, ничуть не напрягаясь, без малейшей запинки. Я попросил повторить. Он уважил мою просьбу. И ещё раз, и ещё. Не поменял ни одной буквы, не ошибся ни на йоту. Пришлось мне отвергнуть подозрение насчёт шутки-экспромта. Осталось предположить, что он специально выучил это языколомающее слово. Но зачем? Неужели, с целью поморочить мне голову? Или, может, на самом деле, того "человечка, с которого всё началось", звали Опемириблл... Чёрт, забыл.
   Как бы там ни было, я продолжал слушать во все уши, какие только имел. И нарисовалось мне этакое невероятное нечто, где жили невероятные некто... или некты... или очень даже...
  
  
   Очень даже не бесталанный молодой поэт вик Опмигнарикутерлик прогуливался по мраморным плитам Фонтанной площади. Было солнечное, ласковое утро. Из пышной зелени Древнего Парка лилась в мир песенная радость пернатых созданий.
   Пофланировав туда-сюда, поэт приблизился к узорчатому бортику Фонтана Фонтанов и застыл. Он вроде бы залюбовался радужным танцем спектрально разделённого света в облаке водяной пыли. Сверху на него мраморно взирал Неведомый бог с полупьяной ухмылкой на бородатой физиономии.
   Губы Опмигнарикутерлика шевелились. Какой-нибудь сторонний наблюдатель мог предположить, что поэт пленён музой вдохновения. Однако тот же наблюдатель, превратившись, скажем, в подслушивателя, вместо вдохновенных виршей услыхал бы два без конца повторяющихся словосочетания. А именно: "противный запах" и "запах изо рта". Вот что шептал этим утром вик Опмигнарикутерлик под полупьяным взглядом Неведомого бога.
   Постояв немного, поэт медленно зашагал вокруг Фонтана. Он не переставал шептать и томно приопустил веки.
   Сторонний наблюдатель-подслушиватель в этот миг, обратив своё внимание на физиономию Неведомого бога, в страхе и великом смятении поспешил бы тотчас убраться подальше. Ибо внезапно мраморная ухмылка на бородатой роже стала гораздо шире, чем обычно. А глядя на лица прелестных дев с рыбьими хвостами, можно было подумать, что сии красотки вот-вот взорвутся хохотом - было заметно, как дрожат уголки их сладострастных губ. Вот тебе и скульптуры.
   Но Опмигнарикутерлик шагал себе и ничего не замечал. До такой степени не замечал, что вдруг болезненно столкнулся с толстяком преклонных лет. Виртуозно избегнув падения, оба рассыпались друг перед другом в учтивых прошупрощениях.
   - Привет тебе, ок Апнегнафьюлидирлик, - сказал вик Опмигнарикутерлик.
   - Привет тебе, вик Опмигнарикутерлик, - эхом откликнулся ок Апнегнафьюлидирлик.
   Последний в своё время тоже был поэтом. Теперь, на склоне лет, он оставил это занятие и набирался сил для успешного прохождения через Порог Вечности. Кроме того, он помногу раз переписывал завещание, выбирал способ захоронения и донимал богов молитвами о спасении души. Он почти никуда не выходил, сидел в своём особнячке, вдыхал фимиам и пел мантры.
   Но в это утро достопочтенный ок Апнегнафьюлидирлик изменил обычному распорядку. Случилось это из-за правнучки, любимицы и баловницы, шаловливой крошки. Во время завтрака девочка заговорила с ним весьма строгим тоном: "Дедушка ок Апнегн-н... гл... гм... Тьфу! Короче, дед, почему ты никогда уши не моешь? У тебя там скоро грибы вырастут".
   Действительно, он никогда не мыл уши, да и не волновался по этому поводу. Но слова малышки, непонятно почему, настолько потрясли его, что он почувствовал сильное желание прогуляться к Фонтану Фонтанов, дабы поразмышлять об ушах, правнучках и грибах. Уши он так и не помыл.
   Молодой поэт вик Опмигнарикутерлик, почтительно переминаясь с ноги на ногу, выслушал сетования старика, тяжело вздохнул и покачал гривастой головой: дескать, да, вот ведь как...
   При вздохе молодой поэт быстро поднёс руку ко рту и подогнал выдыхаемый воздух к своему носу. Принюхался, пожал плечами. Вновь его гривастая голова закачалась: "Вот ведь... Да-а..." И он поведал досточтимому ок Апнегнафьюлидирлику о своей беде.
   Оказалось, одна из самых любимых возлюбленных Опмигнарикутерлика закатила ему сцену по поводу... буквально, "противного запаха изо рта". Ей, мол, даже целоваться с ним отвратительно, а не то что... Вот. И с треском выставила беднягу из своей опочивальни: "Научись чистить зубы, дорогой, тогда и приходи!" Остальные, пусть не самые, но, всё же, любимые возлюбленные заразились дурным примером. Несчастный поэт, проведя ночь в бесплодных попытках наладить контакт хоть с какой-нибудь, самой распоследней возлюбленной, приплёлся поразмышлять над тайнами женской души к Фонтану Фонтанов. Зубы он так и не почистил.
   Ок Апнегнафьюлидирлик, в свою очередь, посочувствовал молодому человеку. Он даже хотел разразиться чем-то вроде гневной, поэтической тирады, как говорится, по поводу и без оного. Но...
   В этот момент, согласно легенде, над головами двух любимцев муз раздалось весёлое хмыканье - с явно оскорбительным оттенком. Недоумённо оглянувшись, поэты обнаружили... Что же они обнаружили? Да ничего!.. И - никого. Лишь полупьяный Неведомый бог, в окружении прелестных дев с рыбьими хвостами, вздымал к небесам заздравную чашу огромных размеров.
   Пожав плечами, почтенный ок и молодой вик сочли, что их посетила слуховая галлюцинация. Но только они повернулись друг к другу, намереваясь продолжить обмен размышлениями, как вдруг... Из радужного облака Фонтана Фонтанов вырвалась мощная струя воды и метко ударила в немытое ухо Апнегнафьюлидирлика. Легенда ещё добавляет, что струя, не задерживаясь, вылетела из другого уха. Но историки на этот счёт сильно сомневаются.
   Почтенный ок покатился кубарем. Изумлённый Опмигнарикутерлик повернулся к Фонтану и открыл рот - то ли выругаться хотел, то ли просто что-то сказать... Из радужного облака вырвалась вторая струя и с поразительной меткостью влепилась в плохо пахнущий рот молодого поэта.
   Вот тебе и фонтанчик.
   С того дня Неведомый принялся шалить напропалую. "Стрелял" он всегда неожиданно и метко, целясь преимущественно в голову. Если промазывал, что случалось крайне редко, то мгновенно давал мощнейший залп из всех орудий. Жертва сбивалась с ног и едва не захлёбывалась. Удирая в панике, пострадавшие часто слышали за спиной весёлый, полупьяный хохоток.
   Фонтан Фонтанов стали избегать. Но узы традиций не так-то легко рвутся. К Фонтану всегда стремились влюблённые, поэты, философы, художники, артисты, музыканты, всякого рода путешественники, аферисты и даже убийцы. Возле Фонтана любому приятно было прогуляться, размышляя о разных разностях. Поэтому каждодневно более десятка ок-ов и вик-ов, а также, ок-есс и вик-есс попадали в прицел водяных пушек Неведомого.
   Распоясавшийся Фонтан решено было усмирить. В один прекрасный день ему перекрыли подачу воды. Радужное облако исчезло. Зато былым традициям ничто теперь не угрожало. Любой, способный двигаться, мог без опаски совершать пешеходный моцион вокруг Фонтана и с любопытством поглядывать на закрытые глаза Неведомого бога.
   Глаза рыбохвостых дев тоже закрылись. Взоры дельфинов и мелких тварей подёрнулись матовой плёнкой. Фонтан Фонтанов спал.
   Минуло полвека.
   Однажды, солнечным утром, достопочтенный ок Опмигнарикутерлик, влача солидное пузо, прогуливался вдоль позеленевших бортиков спящего Фонтана. Изо рта достоуважаемого ока неприятно попахивало. Впрочем, нюхать и морщиться было некому. Разве что, Неведомому? Хе-хе...
   "Ох, помогай боги, с желудком-то в последнее время прямо беда, неладно как-то... Поносы, несварение жестокое, да вот ещё - икота..."
   Немолодой, вдоволь поживший Опмигнарикутерлик сильно икнул. Икнул и замер, как вкопанный. На него в упор смотрели припухшие после долгого сна, полупьяные глаза Неведомого бога. Нижняя челюсть несчастного ока от изумления и страха потяжелела - не было никакой возможности удержать её. Рот, из которого неслась откровенная вонь, широко распахнулся...
   Беднягу так и не откачали до конца. Всё время, оставшееся ему до Порога Вечности, он только и делал, что булькал. Иногда ещё хватал какую-нибудь подвернувшуюся зубную щётку и калечил её, дико вращая глазами.
   А Фонтан Фонтанов, очнувшись от полувекового сна, превратился из весёлого хулигана в наглого рецидивиста. Ледяные струи били с такой силой, что нередко убивали на месте. Фонтан "стрелял" теперь даже по птицам и бабочкам. И вода его была на вкус горько-солёной и пахла необъятным простором.
   Вскоре Неведомый окончательно взбесился: захлестал непрерывно во все стороны. Фонтанную площадь затопило по колено. Стали там попадаться удивительные, невиданные рыбы, змеи и много других странных тварей.
   А потом наступил конец. Земля загудела, как миллиард барабанов. Площадь вздулась гигантским бугром, на вершине которого полупьяно ухмылялся Неведомый бог и смеялись девы рыбохвостые. Затряслось всё вокруг, заходило ходуном, взревело и взорвалось. Водяной столб вознёс Фонтан Фонтанов к самым облакам. И загремел оттуда полупьяный хохот.
   Горько-солёная вода, пахнущая необъятным простором, продолжала заливать землю до тех пор, пока хохочущая рожа Неведомого бога не скрылась в волнах...
  
  
   Я моргнул, сказал "Ик!" и "Тьфу!", почесал нос, прокашлялся. Более внятно выразиться у меня не получилось. Закипая нервами, я сидел и пытался припомнить: дышал или не дышал во время рассказа?
   - Вот уже моя остановка, - вздохнул попутчик-сказочник. - Очень приятная была дорога.
   Мне вдруг захотелось кричать. Просто кричать. Открыть рот и завопить во всё горло. А ещё - сойти на этой станции и зашагать рядом со сказочником, плечом к плечу, эх-ма!..
   Я, конечно, не воплотил в жизнь ни того, ни другого. Лишь тихонько пробормотал:
   - Надеюсь, вы не сумасшедший.
   - Относительно себя я абсолютно нормален. Относительно вас - это уж вам решать.
   При этих его словах я почему-то вспотел, но даже не пикнул. Сказочник или сумасшедший сунул руку в карман брюк и счастливо улыбнулся, чуть ли не мурлыкая:
   - Обожаю делать подарки. Вот это вам на память... - Он вынул и протянул мне что-то, по виду - весьма драгоценное.
   "Щёлк!" - сказал браслет, мягко стиснув моё правое запястье. Он был золотой, пластинчатый, с причудливым червлёным узором по кромке. Ничего себе, подарочек!.. А чёртов "данаец" исчез. И браслет не снимался.
   Минуло полвека... тьфу!.. полгода. Браслет настолько приладился к сознанию, что я и думать о нём забыл. Жизнь тикала размеренно, как хорошие часы, и ничто не смущало привычных горизонтов.
   Но однажды, весенним, солнечным утром кто-то невидимый и неведомый схватил меня за руку - за ту самую, на которой красовался браслет. Я сопротивлялся, но кто-то невидимый и неведомый был сильнее. Он вытащил меня из постели и повёл. И повёл, и повёл... А потом вдруг как дёрнет!..
   Я помотал головой, подождал, пока перед глазами не перестали мельтешить цветные круги, и обнаружил, что очутился на берегу моря. Или океана. Песок, бриз, прибой, жара, безлюдье, крабы, улыбка... Улыбка? Ах да, это я - стою и глупо скалюсь в лазурную высь.
   И потемнели вдруг чистые небеса, заволоклись тяжёлой мглой, и загрохотало пространство. А там, где необъятный простор горьковато-солёной воды уходил в небо, уже вздымался, дырявя тучи заздравной чашей, Неведомый бог с полупьяной ухмылкой на бородатой физиономии. Прелестные наяды, весело толпясь вокруг него, звонко смеялись и посылали мне воздушные поцелуи...
   Очнулся я в больнице, с диагнозом "сотрясение мозга". Соседи нашли меня на лестничной площадке, лежащим в одних трусах и без сознания. Нда-а... Правое запястье лишилось браслета. Спросил. Объяснили: "Пошёл на хрен! Скажи спасибочки, ш-шо не окочурился! Мы, м-мля, те жизнь спасли, а ты пристаёшь с каким-то грёбаным браслетом!.."
   Да и чёрт с ним!
   Через пару дней, когда мозги растряслись по местам, и тело не покрывалось пупырышками при каждом неловком движении, и уже не тянуло блевать от запаха больничной баланды, ко мне в палату заявился сослуживец. По морде его лица было виднее видного: подневольно припёрся - проведать от имени коллектива. Ну, поговорили. Скука. Глуп мой сослуживец, глуп и туп, как пробка. И дыхание у него с душком. И уши грязные.
   Я всё это прямо ему высказал. Он побагровел, распетушился в жалких, бормотливых оправданиях, потом вскочил и быстренько стал прощаться. И вдруг... Словно невидимое ведро с водой опрокинулось ему на голову. Ведро невидимое, а вода - самая, что ни на есть, видимая. Сослуживец мой, как стоял, так и сел в горьковато-солёную лужу, пахнущую необъятным простором.
   Тот день в больнице ознаменовался десятком подобных случаев. Паника началась неимоверная. Все ходили, опасливо вздымая очи к потолку, шарахались друг от друга и нервно скрипели зубами от малейшего подозрительного шороха. А уж от хлюпанья или от бульканья - драпали сломя голову.
   А меня выписали.
   И вот, еду в троллейбусе. Вокруг, как червячки в бесплатном сортире, ползают хрипловатые шёпоточки. Говорят о том, что "облитых" в городе уже с пять сотен набралось. Некоторые "обливались" по два-три раза.
   Я всё это слушаю, хмыкаю и пузырю щёки от сдерживаемого хохота. Уж я-то знаю, что происходит.
   И вдруг... Прямо в троллейбусе - хлобысь! - какую-то интеллигентного вида дамочку с ног до головы окатило горьковато-солёной водой, пахнущей необъятным простором. Смех, шум, визг, ругань. Я выскакиваю не на своей остановке и, задрав подбородок в лазурные небеса, хохочу до зверских колик в печени.
   И тут на меня опрокидывается ведро горьковато-солёной воды, пахнущей необъятным простором.
  
  
  
  
   Заклинание.
  
   - Зздрррстввв-т-т-те, - сказал он. - Ммжжжн-н-н-а к вам?
   И запросто, как к себе домой, вошёл, не дожидаясь ответа. Сухощавый брюнет неопределённого возраста, мой удивительный приятель.
   Это была наша вторая, предрешённо-случайная встреча. После первой, помнится, я угодил в больницу. Хорошо, хоть не в психиатрическую. А ведь был на волосок.
   - Конечно, можно, - промямлил я запоздало. - Рад видеть. Как доехали?
   Понятия не имею, ехал он или шёл. Может, полз. Или бежал на четвереньках. Или скакал, как лягушка, или мяукал... Тьфу!
   - Я ненндллг-г-ггг, - объявил он, располагаясь в кресле.
   - Кофе? - предложил я.
   - Блллоб-б-ббб ннп-пллх-х-ххх.
   - Сейчас приготовлю.
   И вот мы сидим друг против друга. Прихлёбываем обжигающий напиток. За окном густеет ласковый вечер. Весна. Электрическое "бра", выполненное в виде трёх тающих свечей, обволакивает нас уютом и создаёт романтическое настроение.
   - Жживввые лепестки пламмменнн-и горазззд-до ппприят-тнннее, - заметил мой гость, прищурясь на "бра", и вынул из кармана плоскую бутылочку.
   - Благодарю вас, - отказался я от коньяка.
   - Вот, взггггляниттте. И скажжиттте, что ввы д-думаетте об этом... - Он передал мне большую стопку цветных фотографий.
   Неплохо. Весьма, весьма. Видно, что работал не дилетант. Колоритный фон на каждом снимке, явно, принадлежит выбору глаза истинного художника. Городские пейзажи. Нет, скорее, пригородные. Приземистые заборчики, одноэтажные коттеджики, аккуратные газончики. Странным показалось мне отсутствие фонарных столбов, асфальта, линий электропередач, рекламных вывесок и какого-либо транспорта. И всюду на первом плане одни только лица. Два, три, иногда пять, семь и даже одиннадцать. Одиннадцать лиц. Бред какой-то. Смотрелись они так, будто мимоходом заглянули в объектив. Странные лица. Разные и в то же время чем-то схожие. Я долго всматривался, пытаясь уловить - чем. Наконец, понял. Представьте некий абстрактный вариант хитрейшего из хитрейших, внезапно уличённого в беспардонной лжи. Какое выражение появится на его физиономии? Представили? Вот именно такими выглядели на снимках эти лица.
   - А хотит-те, - спросил мой гость, - я расскажжу вам...
   - Нет! - воскликнул я, памятуя о психбольнице.
   - Ну, сллушайт-те...
  
  
   К брадобрею зашёл клиент.
   - Побрить, постричь, - прозвучало традиционное пожелание.
   Он плюхнулся в крутящееся кресло.
   - Мммм, уууу, козёл, - простонало кресло под раскормленной задницей.
   Но клиент не понимал древнего языка, на котором говорило кресло. А брадобрей понимал. И усмехнулся.
   - Слышали новость? - преувеличенно равнодушно спросил он, клацая ножницами.
   - Конечно, - слишком быстро ответил клиент.
   "А вот и врёшь", - подумал брадобрей и не ошибся, но продолжил, как ни в чём не бывало:
   - Сегодня утром во дворце родилась двойня. Король стал отцом двух близнецов. Двух... - Тут брадобрей выдержал коварную паузу.
   От клиента последовало мгновенное уточнение:
   - Двух мальчиков.
   - Ма-а-альчиков? - удивлённо-хитро-значительно протянул коварный брадобрей; ножницы застыли в воздухе.
   Но клиент был стреляным воробьём. Весело чирикнув, он тотчас переиграл ситуацию и пояснил почти невозмутимо:
   - Конечно, мальчики. Ими разрешилась третья королевская наложница. Причём, родила не двойню, а тройню. Но третий младенец через минуту после рождения покрылся синими лишаями и гнойными язвами от пяток до макушки. Такое несчастье. Пришлось умертвить бедняжку. Трупик тайно закопали в дворцовом парке. Через неделю на том месте выросли прекрасные цветы с длинными, острыми шипами. Король, прогуливаясь, увидел и сорвал. При этом укололся, получил заражение крови и сейчас лежит присмерти...
   - Бр-р-р, - сказал брадобрей, мотая головой. - Наложница... Неделя... Труп... Цветы... Король... А-а! - вскричал он злорадно. - Неделя! Какая неделя?! Я же сказал "сегодня утром"! Врун! Врун-врун-врун! Попался! Врун!
   В порыве восторга брадобрей заплясал перед зеркалом. Недостриженный клиент вскочил с оскорблённым видом.
   - Зврунз! - взвизгнуло кресло на языке всех кресел.
   Оплошавший хитрец-любитель скорчил надменную гримасу и гордо удалился, прошипев, что не намерен доверять свою шевелюру такому коварному брадобрею.
   В этот момент на площадь перед брадобрильней выехала королевская кляча, на которой величественно восседал королевский глашатай.
   - Жители королевства! - обратился он к знойной пустоте. - Радуйтесь и выпивайте за здоровье всемилостивейшего монарха, равно как и за здоровье близнецов, принца и принцессы, которыми облегчилось сегодня утром чрево королевы. Радуйтесь и выпивайте!
   Глашатай уехал. А коварный брадобрей и недостриженный клиент, стоя на пороге брадобрильни, потрясённо воззрились друг на друга.
   "Ого, - подумал клиент, - выходит, он сказал правду о двойне!"
   "Какой ужас, - подумал брадобрей, - выходит, я сказал правду?!.."
   Вечером того же дня королевский глашатай усиленно радовался и выпивал в королевском трактире. Пьяным голосом он громко вещал всем, кто хотел его слушать:
   - Выехал я сегодня на площадь и давай провозглашать здравицу в честь королевских новорождённых. И выбежали из брадобрильни двое. Слушают, разинув рты. И тут же грохаются в обморок от великой радости. Потом вскакивают и опять грохаются, но не в обморок, а ползут, глотая пыль и слизывая со щёк слёзы умиления. Ползут ко мне. Дай, кричат, за эту радостную весть мы облобызаем колени королевской клячи! Нет, отвечаю, облобызайте лучше мои колени. И они облобызали, клянусь ногами пятой королевской наложницы!..
   Королевская кляча просунула морду в дверь трактира, изумлённо прислушиваясь.
   - А потом, - продолжал глашатай, - они, размазывая слёзы, заставили меня принять в дар два мешочка, где звенело ровно по пятьдесят семь монет крупного калибра. "Почему не по пятьдесят восемь?!" - закричал я на них. Они испугались, и опять в обморок. А я, разгорячась, швырнул монеты на площадь, клянусь бёдрами седьмой королевской наложницы. Монеты покатились, покатились... Тут прилетело сто тринадцать воробьёв. Они схватили в клювы по монете и удрали. Одна монета осталась. Моя королевская кляча ка-а-ак скакнёт к ней. Хвать зубами и проглотила. Теперь надо бы ей мешок под хвостом привесить...
   Королевская кляча возмущённо фыркнула.
   - Чтоб эти брадобреи, - осоловело пробулькал глашатай, - подохли все... - И уснул.
   Утром следующего дня во дворце всё было тихо и сонно. Король, не выходя из своей опочивальни, опохмелялся в компании с бродячим колдуном. Девять месяцев назад этот почтенный кудесник забрёл во дворец на огонёк, приглянулся королеве... Да так и застрял там, оказавшись идеальным королевским собутыльником. Всемилостивейший монарх в нём души не чаял. Бывало, при решении каких-нибудь личных или государственных проблем, постоянно пребывающий во хмелю самодержец полностью доверялся мнению колдуна и полагался на его помощь. Странствующий чародей, правда, был порядочным и не очень злоупотреблял. Важно ещё то, что он никогда не врал и ничего не выдумывал.
   - Сил нет, - говорил ему в это утро король, где-то между четвёртой и пятой "стопками". - Сил нет. Все врут напропалую. Министры, наложницы, канцлер, королева, слуги, бизнесмены, фермеры, горожане, глашатаи, брадобреи... Ну все! Даже я сам, король, иногда забываюсь и начинаю плести такую чушь, что собственные уши вянут. Эпидемия какая-то. Помоги, колдун.
   - Помогу, - согласился колдун и опрокинул в себя очередную "стопку". - Помогу... Но дорого будет стоить.
   - Пфф, - сказал король. - Да у меня денег, знаешь, сколько? Да они у меня на деревьях...
   Тут он зажал себе рот ладонью. Потом осторожно отвёл руку и, горестно покачав головой, тихо молвил:
   - Ну вот, чуть было не начал врать. Видал? Помоги. О цене сговоримся.
   - Помогу, - пообещал колдун и опрокинул в себя следующий "стопарик"...
   Вечером того же дня королевскому глашатаю приказано было незамедлительно явиться пред королевские очи. Глашатай явился.
   - Дрожишь? - грозно спросил король.
   - Дрожу, вашество, - ответил глашатай, бухаясь на колени. - Весь дрожу, дрожит каждый мой палец, каждый волосок дрожит, каждый мой нерв, повелитель, сотрясается дрожью...
   - Врёшь. Заткнись, - сказал король.
   Глашатай замолчал, склонив к паркетному полу хитрое лицо.
   - Повинуйся, - повелел король.
   - Повинуюсь, вашество! - заорал глашатай. - Каждый мой...
   - Заткнись! - рявкнул король. - И слушай. Этой ночью наступает полнолуние. Ты выйдешь на площадь перед брадобрильней. Пристально поглядишь на луну и прокрутишься три раза на месте по часовой стрелке. Потом, глядя на луну, отпрыгнешь назад, примерно, на полтора шага. Ляжешь на спину, раскинув руки крестом и не касаясь земли затылком. И громко закричишь первую букву нашего алфавита. Всё запомнил? Повтори.
   Глашатай повторил, от изумления даже забыв хотя бы слегка приврать.
   - Всё правильно, уважаемый? - спросил король у колдуна, который стоял рядом, опираясь на подлокотник трона, и тискал за горлышко ополовиненную бутыль.
   - Да, ваше величество, - пророкотал колдун. - А теперь самое главное, - обратился он к изумлённому глашатаю. - Сейчас ты повторишь за мной страшное заклинательное слово. Запоминай: "котюрагитёлеммовазелиникусочек"! Повторяй!
   - Ну и ну, - сказал глашатай. - Чёртов маг, почему бы тебе самому не...
   - Дурак! - рыкнул колдун. - Это слово должен сейчас произнести тот, кто в полночь совершит обряд заклинания.
   - Ну так и сам совершай, - пробурчал глашатай.
   - Дурак! Ваш алфавит - не мой! Я не принадлежу народу врунов. Говори немедленно: котюрагитё...
   - Повелитель, - заканючил глашатай, повернувшись к королю. - Вашество, чего этот королевский собутыльник пристал ко мне?
   - Идиооооот!!! - сказал король, и глашатай в ужасе упал на живот. - Идиот! Делай, что колдун говорит... То есть, говори, что он делает... Тьфу!.. Повинуйся!
   - Повинуюсь, - проскулил глашатай и забормотал: - Котюрагитёлеммовазелиникусок. Готово!
   - Не "кусок", болван! - заорал колдун. - Не "кусок", а "кусочек"!
   Глашатай покорно вздохнул и повторил попытку:
   - Котюрагитёлеммованилиникусочек. Есть?
   - На ж... шерсть! - разъярился колдун. - Родственник всех глупцов! Неужели не ясно, что "ванилин" и "вазелин" - совершенно разные вещи?!
   - Окей, окей, - чуть не заплакал вспотевший глашатай. - Сейчас... Котюрагитёлеммовазелин!..
   - У-у-и-и!!! - взвыл колдун, закатывая глаза в бешенстве.
   - ...и кусочек, - виновато добавил глашатай...
   Настала полночь. Упитанная луна таинственно посеребрила площадь. Загадочно скрипнула дверь брадобрильни. За дверью, подглядывая в щёлку, приплясывал от любопытства брадобрей.
   - Великие боги, - шептал он себе под нос. - Какой бес вселился в королевского глашатая?
   И тут любопытный брадобрей содрогнулся от кончиков чистеньких ногтей до кончиков жиденьких волос. Так содрогнулся, что чуть не потерял сознание. А всё оттого, что услышал душераздирающий вопль королевского глашатая: первую букву алфавита...
   Утром к брадобрею зашёл клиент.
   - Побрить, постричь, - прозвучало традиционное пожелание.
   Крутящееся кресло так же традиционно обозвало клиента "козлом" на древнем языке всех кресел. Замелькали, защёлкали ножницы. Брадобрей молчал. Ему очень хотелось поговорить об изумительном ночном происшествии. Но степень его изумления была такова, что никакое враньё не придумывалось. А говорить правдиво и лаконично - этой перспективе он искренне ужасался. Наконец, тяжко вздохнув, брадобрей решил оставить ночное происшествие на потом, а сейчас развлечься иным.
   - Любите загадки, уважаемый? - спросил он клиента.
   - О да, - ответил тот, - обожаю! Я, бывало...
   - Внимание, - перебил брадобрей. - Отгадайте-ка такую. Жил-был брадобрей, который брил только тех людей, которые сами себя не брили. Вопрос: брил ли сам себя этот брадобрей?
   - Кнншшнн-н-нн бб-брррлл-л-лл, - сказал клиент и подумал: "О боги, что это со мной?! Может, отгадка не верная?" И он поменял ответ: - Ннн-н-ннн-нттт-т, ннн-н-не бб-брррлл-л-лл.
   Услышав такую речь, брадобрей изумился, почти как ночью, и спросил:
   - Чттт-т-ттт ввв-в-в-ввы сккк-к-кз-зззллл-и?..
   А в это время, жуя королевский овёс в стойле королевской клячушни, королевская кляча выслушивала горький плач королевского глашатая:
   - Оооо-о-о, - стонал глашатай. - Ккк-к-кклллд-д-ддунннн п-прррок-к-клллтт-т-т-й, чт-т-б-ббб тт-т-ы ссззссззссд-д-ддд-оххх-х-х!..
  
  
   Когда я очнулся, гость уже покинул мою скромную обитель. Он пришёл не званным и ушёл, не прощаясь. Фотографии с растерянно-глупо-хитро-мудрыми лицами он оставил мне. На обороте одной из них жирным карандашом было выведено слово.
   - Котюрагитёлеммовазелиникусочек, - громко прочитал я вслух и расхохотался. - Какая чушь!
   Мой взгляд случайно скользнул к часам. Одиннадцать вечера! О боги! Я пропустил свидание!
   Кидаюсь к телефону и звоню ей. Что-нибудь придумаю. Соврать - раз плюнуть. Она поверит, поймёт, простит. Она меня любит. И я - её. У моего будущего тестя нехилый счёт в валютном банке, три особняка и тринадцать магазинов... Разве можно не любить такую красивую девушку?
   Отлично! Всё устроилось. Мы договорились встретиться прямо сейчас. Пойдём, прошвырнёмся. Я и забыл совсем, что сегодня Вальпургиева Ночь. Карнавал, народное гуляние.
   И вот - гуляем. Смех, шутки, песни, неумолчный гул праздничной толпы окружают нас со всех сторон. Круглый глаз луны иронически пялится на людской муравейник. Моя пассия жмётся ко мне, умиротворённо улыбаясь. Чувствую локтем её упругую грудь.
   Ух, ты! А это что?..
   Громадная стая летучих мышей сиганула над скопищем голов... Нет, скорее, не мышей, а... воробьёв, что ли? Точно - воробьи! В клювах сверкнули жёлтые искорки.
   До полуночи - пара минут. Одна минута... Наконец, ещё секунда, и разноцветье фейерверков истерично заляпает весёлыми огнями всё и вся... Толпа "гуляющих" притихла.
   В этот миг огромная стая страдающих бессонницей воробьёв опять распорола воздушное пространство над площадью. О боги!.. Жёлтые искорки выпали из клювов и зазвенели по асфальту золотым дождём... Золото!
   Вспыхнули прожекторы. Загрохотали фейерверки. Завопил джаз, рок и поп. А люди рвали штаны на коленях, сталкиваясь лбами, пихаясь локтями, тяжело дыша и чертыхаясь... Золото, золото, а-а-а...
   Что-то звякнуло рядом со мной. Я коршуном упал на пузо и зашарил вокруг, натыкаясь на чужие руки и даже - на носы. Есть! Нашёл!.. Торжествуя победу, я вскочил, упоённо глядя на луну.
   И тут какой-то мудак, ошалев от жадности, нанёс мне по левой скуле великолепнейший "свинг". От силы удара я прокрутился по часовой стрелке на сто восемьдесят градусов и принял боевую стойку. Он - тоже. И начали мы, как в индейском ритуальном танце поединщиков, обходить друг друга - по часовой, чёрт бы её побрал, стрелке. Завершили полный круг. Мудак атакует. Я не успеваю среагировать и, задохнувшись от "пробитого дыха", выпускаю монету из ослабевших пальцев...
   Мудак, видимо, не удовлетворился этим. Ошалел окончательно. Повторил, сволочь, свой первый удар, и в результате я уже в третий раз - в третий раз! - прокрутился по часовой, мать её, стрелке. И тут же в мою челюсть врезается его второй кулак... Ох... Я отлетел назад шага на полтора и упал на спину, раскинув руки крестом. Хорошо, хоть подбородок успел прижать к груди и не ударился об асфальт затылком.
   Моё негодование нашло выход в оглушительном вопле:
   - Аааааа!!!..
  
  
   Позднее утро. Я у зеркала. Полуодет, небрит. Лицо опухло, зафиолетилось. Слышу звонок в дверь. Открываю. Моя невеста кидается мне на шею и шепчет, всхлипывая:
   - Ну, как ты?
   Молчу неопределённо. А она причитает:
   - Я так тебя люблю, так люблю... А ты меня?
   Приходится отвечать:
   - Й-аа т-тттжжжжж т-тттбб-б-аа ллльбб-б-бллььь.
  
  
  
  Сталью по жизни.
  
   Лифт не работал. Вот гад.
   Я шустро заскакал по ступенькам, предвидя, что "шустрость" выдохнется гораздо раньше, чем я доберусь до своего четырнадцатого этажа. Но первый рывок был весьма не плох. Ветер свистел в ушах. Губы тихо извергали какую-то популярщину о цветах, любви, жизни и смерти... Стандартный лирико-слащавый набор. Лишь мелодия, более или менее, цеплялась за звание шлягера.
   Проскакивая мимо внушительно-монотонной экспозиции почтовых ящиков, я, повинуясь игривому настроению, принялся выстукивать такт по железным дверцам. Случайно или нет, но в то мгновение, когда рука коснулась моего собственного ящика, текст песенки выплюнул слово "смерть".
   И тут меня ка-а-ак шибануло!.. Похоже, током.
   Я, натурально, влип в противоположную стену. И стёк по ней на пол. Посидел немного, оклемался, изгнал из мозгов панику и дал тщательный смотр детальной работоспособности организма. Вроде, живой и целый. Как говорится, отделался лёгкими ушибами. Да уж... Настолько всё молниеносно произошло, что не успел даже испугаться. "Дин-дон-дин-дон", - стучали мои пальцы по ящикам. "Бац, шмяк!" - и я уже стекаю по стенке, а затылок трещит и расцветает здоровенной шишкой.
   Сказать, что я возмутился, значит, не сказать ничего. Если бы мой взгляд измерялся в килотоннах, эти гадостные ящики распылились бы на молекулы. К счастью, я не обладал такой силищей, а не то вместе с ящиками распылился бы и весь дом.
   Сидел я, сидел... Вдруг заметил, что мой ящик приоткрыт, а под ним валяется бумажный квадратик. Мной овладело любопытство. Кряхтя и шатаясь, как потомственный алкаш, я бросил опасливый взгляд на смертоносную дверцу и подкрался... Потом ещё немного подкрался и завладел бумажкой. Та оказалась квитанцией на получение бандероли.
   Вот это фокус. Никто ведь не знает, куда я переехал. Приятелям и приятельницам назначена встреча на троллейбусной остановке сегодня вечером. Адреса своего я им не доверил. Какое же это новоселье, если все знают адрес?
   Но бандероль кто-то прислал. На моё имя. В графе "от кого" - таинственная пустота.
   Заинтригованный, я позабыл обо всём на свете и машинально захлопнул дверцу ящика. Доля секунды понадобилась, чтобы до меня дошёл ужас совершённого действия. Я зажмурился, представляя себя вновь стекающим по стене... Но ничего не произошло. Ничегошеньки. Чтобы убедиться окончательно, я собственноручно ощупал всю дверцу, затаивая дыхание на каждом сантиметре. Ничего. Дверца как дверца, ящик как ящик. В реальности произошедшего мне теперь не давала усомниться лишь огромная шишка на затылке...
   Пригласив на свидание сразу трёх кассирш, с четвёртой и пятой изрядно полаявшись, я вырвал из когтей почтово-бюрократического монстра загадочную бандероль и помчался домой.
   Лифт не работал. Гад!.. Под аккомпанемент моих судорожных вдохов-выдохов стремительно замелькали ступеньки. К четырнадцатому этажу голова распухла на два размера и наполнилась болезненными "бумсами"... Ключ сплясал рок-н-ролл у замочной скважины, дверь распахнулась и захлопнулась. И вот, наконец-то, жадные пальцы разрывают заляпанную сургучом упаковку. Любопытство - моя болезнь.
   В сердцевине обнаружилось два конверта. Из одного на ладонь скользнула магнитофонная кассета - этакий раритет. Из второго... О-о! Я, кажется, догадываюсь, от кого посылочка... По ковру рассыпалась пачка фотографий. А вот и твоя физиономия, мой удивительный приятель, сухощавый брюнет неопределённого возраста. На снимке ты, признаться, выглядишь гораздо моложе, чем живьём...
   Магнитофон сыто крякнул, проглотив кассету. Диван тоже крякнул, принимая мои семьдесят пять кило в свои объятия. Лёгкие вкусили дыма толстой сигары, желудок согрелся глотком портвейна, уши дрогнули и встали торчком.
   - Дорогой друг, - заговорил магнитофон, - простите, что не смог навестить вас лично. Нахожусь в краях далёких, и вырваться не имею возможности. Подвернулась оказия, чем я и воспользовался - послал вам занимательный сюжетец. Взгляните на фотографии. Прекрасно, не правда ли? Такими угодьями не побрезговали бы и древние эльфы. Но это не лес, дорогой друг, это - всего лишь парк. Городской парк. Я уверен, что вы сейчас недоверчиво улыбаетесь. (Он угадал!) Такая чащоба, такая нетронутость, девственная природа, и - городской парк. А город-то не из маленьких, да и парк - в самом его центре. Странно, не правда ли? Всё дело в том, что в парк никто не ходит... То есть, не ходил... То есть, не будет ходить... То есть... О-о... Мммннхгкххх-кх-кх-кха!..
   Магнитофон яростно прокашлялся, пять раз извинился и продолжил:
   - Дорогой друг, я должен объяснить. Этот парк не существует. То есть, существует, но не так, как существовал до своего существования, после прекращения существования в существующих координатах... О боги, совсем запутался. Объясню после... быть может... Сейчас мне трудно это сделать, так как пространственно-временной ориентатор слегка зашкаливает. Он уже несколько раз испытывал сверхмаксимальные перегрузки. Поизносился. Сгорела плата плазматронной субкалькуляции во время абстрактно-дифференциальных перемещений полуастральных копий материальных объектов, не наделённых божественной искрой, и... (И тут я подумал, что у моего "дорогого друга" зашкаливает не только пространственно-временной субкль... тьфу, ориентатор.) ...и ещё много других неполадок, - вещал магнитофон. - Но речь не об этом. Речь о войне, кровавой и беспощадной. Речь о Спящем Королевстве... Впрочем, когда делались эти снимки, оно ещё не было Спящим. Кстати, дорогой друг, вам, отнюдь, не помешает расслабиться, закрыть глаза и уснуть. Спите, дорогой друг, а я буду говорить. Спите...
   Зевнул я так, что чуть не вывихнул челюсть. Веки налились тяжестью, сладкая истома пленила тело и разум. Я спал...
  
  
   Игривые лучи весёлого солнца метко простреливали разноцветие стёкол в окнах роскошных апартаментов Главы Города. Развалясь в мягком кресле, сей достойный муж брезгливо наблюдал за огромным, во всю стену, экраном, где беззвучно демонстрировались передающиеся с летающей "дистанционки" виды обширных владений муниципии. Глаз радовался, любуясь чистотой, порядком, ухоженной одинаковостью, аккуратностью, постриженностью и обрубленностью всего, что подлежало пострижке и обрубке.
   Глаз радовался... - любой глаз, но не глаз Главы Города. Его глаз до боли резало отвратительным зрелищем Городского Парка. Кому нужен этот Парк? Никто туда не ходит. Говорят, в нём заблудиться не мудрено. И разросся же, чтоб ему! Такая уродливая клякса - в самом центре. Ни тебе правильности линий, ни окультуренных форм деревьев, ни освещения, ни дорог, ни даже тропинок. Уже кое-кто стал употреблять древнее, всеми забытое словечко: "Лес".
   Ох, беда-беда. И не очень-то этот лесопарк мешает, но... Вот именно! Через неделю в Город прибывает король. Его отрицательная реакция на Парк гарантирована, как пить дать. Приспичило же неугомонному старикашке лично объезжать королевство.
   Холёные пальцы Главы Города изобразили на клавишах пульта кодовый аккорд. "Дистанционка" застопорилась над Парком, затем поплыла медленными кругами, показывая Зелёный Хаос во всей его дикой красе. Уродливой красе. Парк... Разве такими должны быть парки? Если, вообще, должны быть. Ох, беда. Король не помилует. Хоть пару-тройку дорог там проложить, что ли? Парочку этаких аллей с иллюминацией, с гирляндами... Ох, беда, беда...
   Спустя энное количество часов и минут Главу Города с его муниципальной свитой можно было наблюдать у восточной окраины Парка. Поодаль кучковались злые рабочие-древорубы. На земле лежали носилки с двумя неподвижными телами.
   - Не в деньгах дело, ваша светлость, - оправдывался перед высоким начальством седой прораб. - Живые они. Видют, слышут. Противятся, ш-шоб их того... рубали. И убить могут. - Он хмуро кивнул в сторону носилок.
   Муниципальная свита нервно косилась на огромные деревья и перешёптывалась. Глава Города закрыл глаза, прикидывая схему будущего разговора с королём. "Отставка" - выжглось в его мозгу.
   - Да они человекам-то завсегда противились, - говорил прораб. - Бывало, зайдёшь сюды хоть на десяток шагов, и страх нападает. Да такой, что дай бог ноги. Лес тот страх нагоняет...
   - Парк, - резко поправил Глава.
   - Ну, парк, - понуро согласился прораб. - Нам без разницы.
   За деревьями послышался крик. Потом - треск, глухие удары и ещё крик. Все, как по команде, повернулись в сторону Парка.
   - Почему они не стреляют? - прошептал кто-то из свиты.
   - В кого?! - раздражённо воскликнул Глава.
   Из-за деревьев, шатаясь, как пьяный, вышел солдат с перекошенным от страха лицом. Это был один из четвёрки разведчиков, посланных в Парк для выяснения ситуации. Позади него кто-то протяжно закричал дурным голосом. Чувство товарищества заставило солдата пересилить страх и броситься на помощь. Он вывел второго разведчика. Тот громко стонал, прижимая руки к лицу. Сквозь пальцы, заливая униформу, текла кровь. Оба лишились ружей. У первого в дрожащем кулаке был зажат сломанный штык.
   Они уже почти вышли из-под тени Парка, когда над их головами раздалось оглушительное "Хрясь", и громадная полусухая ветвь обрушила вниз смертоносную тяжесть...
   Через неделю прибыл король.
   Пышные празднества длились три дня. А затем, как и следовало ожидать, маршрут венценосного каравана уткнулся в гигантские деревья, презрительно попирающие желание самодержца проехать именно здесь.
   - Лес? - удивился монарх.
   - Парк, - тоскливо уточнил Глава Города, предвидя проблемы.
   Полный леденящих кровь подробностей, правдивый отчёт о Зелёном Хаосе не поколебал королевского упрямства.
   - Я войду! - властно воскликнул он. - Мне обязаны повиноваться и деревья! Король я или э-э... Повелеваю всем оставаться на своих местах! - приказал самодур. - Тому, кто нарушит повеление, лично сниму скальп. - И он вошёл в Парк.
   Минут через десять королевская свита вздрогнула, явственно расслышав нечто вроде: "Хрясь! Бум-м!.." Крика не было.
   Придворные рванулись было к деревьям, но угроза лишиться скальпов остановила их, словно поразив параличом. А спустя ещё пять минут, нервно пошевелив ушами и повздыхав над превратностями судьбы, кое-кто уже пожимал плечом и хмыкал. Подумаешь, несчастье великое, пф-ф... Королевство не оскудеет. Во всяком случае, наследник имеется. Молод, правда, сумасброден слегка. Но к дворцово-правительственному штату расположен благосклонно.
   Итак, король умер! Да здравствует король!
   Молодой сумасброд оказался гораздо сумасброднее, чем от него ожидали. Ровно через десять дней после коронации участь получившего широкую известность Парка была решена. Уничтожить. Безапелляционно. Наследник благоговел перед памятью отца и поклялся отомстить любой ценой.
   Вокруг Парка образовалась линия фронта. В один прекрасный день, согласно Высочайшему повелению, началось решительное наступление.
   С высоты птичьего полёта Зелёный Хаос был похож на бесформенную, уродливую кляксу, как выразился Глава Города. Поэтому сначала предпринялись героические усилия для выравнивания линии фронта. Топоры и пилы тупились, ломались, соскакивали с обухов и рукояток, проламывая черепа и грудные клетки. Лезвия лопались, острые осколки визжали и резали человечью плоть. Гадостные щепки норовили впиться в глаза, корявые сучья рушились на головы, превращая древорубов в кровавую мешанину из костей и мяса. Предохранительные навесы не выдерживали бомбардировок, хороня под собой тех, кто им доверился. Подлый подлесок вцеплялся в лица, жестоко раздирая кожу, заражая лихорадкой... Люди шли, но каждый шаг был пропитан их же кровью. По трупам товарищей... Матерно проклиная природу... Люди шли. Король повелел.
   Линия фронта выровнялась. Поверженных гигантов расчленили и вывезли - пустили на туалетную бумагу. Так повелел король.
   На отвоёванных участках выкорчевали пни, землю утрамбовали, засыпали щебнем и замуровали мраморными плитами - с именами погибших человечков.
   Город оделся в траур. Похоронные процессии на улицах стали обыденным явлением. Госпитали трещали по швам. В моргах трупы складировались штабелями. Даже молодой сумасброд ужаснулся, глядя на дело рук своих. Но отступать не собирался. Принципиально.
   Во все концы королевства резво помчались королевские вербовщики. В короткий срок организовалась огромная армия, где солдаты были вооружены топорами, пилами, кирками, лопатами и тесаками.
   В распоряжение армии поступили все имеющиеся в наличии запасы Огненного Зелья и все огневых дел мастера. Но эта мера не оправдала надежд. Чтобы установить взрывчатку, приходилось идти на ни с чем не сравнимые жертвы. Ружейная пальба вообще не производила никакого эффекта, кроме уничтожения птиц и мелкого зверья.
   На Высочайшем уровне решено было поджечь Парк. Легко решить, труднее выполнить. Зачастили дожди, всё и вся пропиталось влагой; солдаты беспомощно барахтались в грязи, бесплодно атакуя деревья и умирая с именем короля на губах.
   Бомбардировка с катапульт и "дистанционок" давала минимальный результат при катастрофическом расходе Огненного Зелья, запасы которого не были безграничны, а нового в королевстве никто не умел готовить. Пришлось бы покупать в странах заморских, что болезненно сказалось бы на времени и на казне.
   Участились случаи дезертирства. Делегации солдатских матерей ставили заградительные пикеты на пути продвижения войск, осаждали королевскую резиденцию, рыдали в апартаментах Главы Города, разбивали палаточные городки возле моргов и митинговали сутки напролёт.
   Наступление захлебнулось по всей линии фронта. Молодой король почернел лицом от ярости. И в такой кризисный момент вдруг явился ко двору некий изобретатель, и замельтешили по дворцовым закоулкам странные и страшные слова: "Большие Ружья"...
   Тяжёлые небеса истекали влагой. Истерзанные деревья угрюмо взирали на копошащиеся в отдалении фигурки солдат. На границе мраморного покрытия устанавливались огромные лафеты Больших Ружей - невиданных доселе смертоносных штуковин. Над фитилями растянули тенты. Блеснули огоньки. Залп!..
   Чудовищный грохот сотряс чуть ли не всё королевство. Свист ядер, взрывы, крики и стоны гибнущих гигантов... Но человечьи вопли, знаменующие победу, заглушили даже повторные залпы. Ибо все видели, что Парку приходит конец.
   Победа! Радостная весть летит, как стрела, опережая события. А события, меж тем, приняли неожиданный оборот. Раз за разом изрыгали Большие Ружья снаряды и картечь. Огненного Зелья уже не хватало. Но неколебимо стояла горстка израненных гигантов. Их осталось не больше двух десятков. Древние великаны. Они образовали двойной круг, сомкнув стволы так тесно, что между ними не протиснулась бы и пуля. Ветви и корни переплелись, вросли друг в друга, создав единый организм - сердце волшебной дебри.
   Безжалостная сталь кромсала плоть могучих воинов. Земля стонала от грохота взрывов. Небеса грязно потемнели от пороховой копоти. Люди обезумели; пена сочилась из оскаленных ртов, глаза налились кровью... Кончилось Огненное Зелье, но великаны стояли незыблемо.
   И страшно закричал молодой король, и вскочил, опрокинув походный трон, и дикими прыжками помчался к деревьям, свистя по воздуху огромным тесаком. Вслед за ним, закипая волной, ринулось обезумевшее человечье стадо: "А-а-а-а!!! Бе-е-ей!!! Уррра-а-а!.."
  
  
   Многоголосый вопль резанул по ушам. Я свалился с дивана и, стоя на четвереньках, обалдело вытаращил глаза на бормочущий магнитофон. Я не воспринимал ни слова. Но вдруг слегка разбардаченное сознание зацепилось за "Спящее Королевство". В голове как будто щёлкнул тумблер, и восприятие заработало без помех.
   - ...и они все уснули, дорогой друг, - мурлыкал магнитофон. Все уснули. Люди, животные, птицы, рыбы, насекомые и даже микробы. Они спят и поныне. И очень может быть, что мир, где мы с вами барахтаемся в суете сует, не существует реально. Очень может быть, что наш с вами мир - всего лишь, сон этих несчастных. Кошмарный сон...
   - Пип! Пип! Пип! - сказал магнитофон, а затем объявил голосом ржавого робота: - Внимание, отойдите на три метра. (Я отошёл.) Пригнитесь и закройте глаза. (Я подчинился, глупо ухмыляясь.)
   Магнитофон выдержал солидную паузу и внезапно заорал на весь дом:
   - Включена система самоуничтожения! Начинаю отсчёт! Три! Один! Два! Пять! Ноль!..
   Ну, "дорогой друг", ну, сволочь... Взрывная волна разнесла входную дверь в щепки, используя моё тело в качестве тарана. Горячие пластмассовые осколки провизжали возле ушей, и не менее десятка их впилось мне кое-куда. По потолку зазмеилась опасная трещина, в коридоре заматерились соседи, и...
   И я проснулся. На полу валялись фотографии, а магнитофон... Тьфу ты, чёрт! Да нет у меня никакого магнитофона!..
   Сон. Всего лишь, сон. Кошмарный.
  
  
  
  
  Душа фавна.
  
   Я ворвался в квартиру, грохнул дверью, вихрем промчался по прихожей, успев приспустить штаны и хватануть газету с тумбочки. Тумбочка опрокинулась. Чёрт с ней. Главное, что в гости к Белому Другу Всех Задниц я вломился как раз вовремя. Брюки и трусы скользнули на щиколотки; я развернулся, присел... В то же мгновение мой зад громко заговорил на древнем языке с эмалированным Королём Всех Сортиров.
   Уфф, хорошо. Такая тяжесть с души свалилась... то есть, вывалилась. Правда, чуть-чуть тяжести застряло в кишке и - ни в какую. Ладно, посижу минут пяток-десяток, газетку почитаю. А потом с помощью этой же газетки воздам должное гигиене естественных потребностей.
   Эх, газетка-газетка, быть тебе изорванной, изгаженной. Но ты отомстишь, коварная газетёнка, отомстишь, я знаю. И на говорильной дырке моего седалища обязательно останутся следы зловредного цинка, свинца и ядовитой типографской краски. И выскочат на чистой коже гнойные волдыри-фурункулы...
   Тьфу! Что за мутота в голову лезет? Глаза слипаются, как мёдом залитые... Челюсть хрустит от зевоты...
   О чёрт! Где это я?!.. Ух, ты, в натуре, чёрт...
   Золотистобородый атлет-чёрт гнусаво выговаривает что-то стоящему перед ним... ещё одному чёрту, но - безбородому. Вокруг них плотно каменеет огромная толпа... опять же, чертей. Все голые, шерстяные и хвостатые. Серебристые рожки, заострённые уши, глаза - кошачьи. Над ними царит кромешный мрак, а сами они словно излучают изумрудный свет, к низу переходящий в густой, зеленовато искрящийся туман.
   Я - наблюдатель. Наблюдаю сверху, из мрака.
   "...и по слову царицы Тэрр, - начинаю вдруг понимать речь золотистобородого, - изгоняем тебя в тот мир, из коего был ты взят!"
   Безбородый виновато опустил буйногривую голову и грустно вильнул мускулистым хвостом с кисточкой на конце. Толпа чертей взвыла, потрясая рогами...
   Я чуть не провалился в унитаз.
   Надо же такому привидеться!.. Яростно помотав головой, счастливым хмыканьем приветствую антураж родного сортира. И принюхиваюсь: запах! Ну, конечно же, опять мой сосед у себя в параше кумарит гашиш, сволочь. И дым, заряженный кайфом, через отдушину сочится ко мне. Дал бог соседушку.
   Поспешно растерзав газету, пулей вылетаю наружу, открываю окна и проветриваю мозги. Ну, сосед... А ещё писатель. Талантливый. Его талант - на редкость прожорливый гашишник. Талант-наркоман.
   Мой дом - шестнадцатиэтажное бетонное чёрт-те что - настоящая клоака талантов: поэты, самогонщики, альпинисты, прозаики, скрытые маньяки всех сортов, художники всех направлений, шизофреники, уркаганы, шерлоки холмсы, виртуозные хирурги-алкоголики, парашютисты, проститутки, отставные солдафоны, кладоискатели, клептоманы, донжуаны... Словом, талантами весь дом кишмя кишит от подвала до чердака. На чердаке живут голуби. Тоже, кстати, талантливые ребята - изумительные снайперы. Что и говорить, талант - бог многоликий.
   Неделю назад в квартиру, которая над моей, вселился ещё один... бесспорно, талант. Только, в чём?.. Таланты, перечисленные выше, тщетно ломали мозги над этим вопросом, но всё впустую. Новосёл оставался для них загадкой.
   Впрочем, весь дом болел, по большей части, своими проблемами, а новым жильцом и его грюканьем интересовались лишь примыкающие квартиры: сверху, снизу и с боков.
   Грюканье меня достало, это факт. Ночной сон смазывал пятки и удирал с такой скоростью, что не было никакой возможности его догнать. Потолок ходил ходуном, люстра дёргалась и металась, как пьяная стриптизёрша; штукатурка вежливо потрескивала, прежде чем упасть на голову. Наверху что-то постоянно падало, вставало, шагало, прыгало и бегало. И так всю ночь. Да что там ночь - круглые сутки!
   Иногда наступало затишье, и он приходил ко мне. Сухощавый брюнет неопределённого возраста. Мой удивительный приятель. Я не спрашивал, не предъявлял претензий, и уж тем более, не разевал пасть в матерном негодовании по поводу грюканья. Он приходил ко мне, и мы сидели в креслах, одев лица в камень. Мы пили кофе, цветя пустотой в глазах, и курили толстые сигары. Потом он молча вставал и уходил к себе, наверх. Я молча закрывал за ним дверь и возвращался к своим делам. И грюканье продолжалось.
   Однажды вечером, когда перенатянутые нервы стали лопаться, как струны мандолины под лапой дикаря, грозно и решительно я поднялся этажом выше. Беспощадно и жестоко я принялся избивать двумя кулаками и одной ногой дверь квартиры моего удивительного приятеля. Справа тотчас замаячил сосед, красномордый крепыш, и ободряюще заматерился в такт моим ударам. Во время краткой передышки мы с ним солидарно переглянулись, после чего удвоили свои усилия.
   И тут произошло нечто. Никаким боком сие нечто не протискивалось ни в какие материалистические ворота. Нечто... Прямо из воздуха перед нами соткался мой удивительный приятель.
   "Во, блин!" - подумал я.
   Мои эмоции в этот момент, наверное, походили на все, взятые скопом, картины незабвенного сумасброда Сальвадора. А изумление красномордого соседа-матерщинника можно было сравнить, разве что, с бесконечным рядом многоточий и восклицательных знаков.
   Мой удивительный... Кстати, пора уж дать ему имя. Скажем, Вася... Василий. Отлично подходит. К тому же, глаза у него совершенно кошачьи.
   Итак, мой удивительный Василий соткался из воздуха, дружески подмигнул мне и вражески обратился к изумлённому соседу:
   - Уважаемый, если вы ещё раз позволите себе в моём присутствии или без оного произнести хоть одно непотребное слово, я вас повешу... - Тут он слегка задумался и уточнил: - Взрежу вам брюхо и повешу на ваших собственных кишках.
   Красномордый матерщинник стал вдруг исключительно зеленомордым и задрожал, как в лихорадке.
   - Но перед этим, - невозмутимо продолжил Василий, видимо, не удовлетворившись простым повешением на простых кишках, - я вырву вам язык и ноздри, отрежу уши, выколю глаза... Нет, глаза оставлю напоследок... На чём я остановился? Ах да... Я сниму ваш скальп, сдеру кожу и закопаю в соль. Я вас кастрирую и заставлю съесть ваши собственные гениталии. Я насыплю вам красных муравьёв в задний проход, выдеру вам ногти, раздроблю пальцы и сожгу подмышки, отрежу кисти рук, выломаю плечи, расплющу пятки, оторву ступни и отпилю ноги по кусочкам...
   Красномордый, который теперь уже зеленомордый, стал бледнее смерти. Губы у него посинели, глаза вылезли на лоб.
   Кровавые разглагольствования Василия прервались скрипом двери бледно-зеленоморденской квартиры. Оттуда завизжало женским голосом:
   - Бандит! Сейчас вызовем кого надо!
   - Прошу прощения, - сказал нам Василий, тая в воздухе. - Отлучусь на секундочку.
   Я стоял, даже не пытаясь о чём-либо думать. Казалось, если я начну это делать, то в мозгах тут же перегорит какой-то очень важный и дефицитный предохранитель.
   Сосед-матерщинник в отсутствие страшного Василия понемногу вернул своей морде сначала зелёный оттенок, а потом и вовсе стал уж набухать кровью. Это грозило взорваться очередным нецензурным неистовством, когда из-за приоткрытой двери его квартиры донёсся короткий истеричный вскрик, а затем послышался мягкий звук падения чего-то тяжёлого. Тут и Василий материализовался на прежнем месте. С приветливой улыбкой он обратился к теперь уже вновь красномордому матерщиннику:
   - Уважаемый, там ваша жена упала в обморок. С ней всё в порядке. А вот ваш телефон. Возьмите. Надеюсь, его внешний вид напомнит вам о моём предупреждении.
   Внешний вид телефона весьма живо напоминал выпотрошенного и распятого кролика.
   Красная морда соседа опять немного позеленела. Руки, схватившие телефонный труп, заметно дрожали. "Глазок" противоположной квартиры изнывал от любопытства. На обшарпанной стене красовалось слово из трёх букв, тусклая лестничная лампочка разливала мутный свет. Василий начал таять в воздухе.
   Моё лицо, наверное, стало таким же пунцовым, как у соседа-матерщинника, когда он подбадривал меня грязнючими словесами. Я едва удерживался от хохота. Что и говорить, мой удивительный приятель ещё тот парень. И не понять, серьёзно он говорил насчёт жестокой кары за "непотребное слово" или шутил. Кто знает, чего ожидать от человека, возникающего из пустоты и в неё же исчезающего.
   Между тем, Василий дематериализовался. Остальные персонажи сией чёрной комедии своим ходом добрались до своих обиталищ, где и принялись бурно переживать, кто икая и заливаясь водкой, кто катаясь по полу в приступе безудержного веселья.
   Сутки в квартире Василия стояла тишина. А следующим вечером он заявился ко мне и, против обыкновения, молчать не стал. Плюхнулся в кресло, пригубил кофе, затянулся вкусным никотином и шумно выдохнул:
   - Ф-фу, наладил.
   - Что? - спросил я.
   - Пэвэо, - чётко ответил он и предупредительно пояснил: - Аббревиатура. Пространственно-временной Ориентатор. Моё изобретение. Хотите, покажу?
   - Нет... Да!
   - Пошли.
   Мы поднялись к нему.
   - Где же ваш этот... Как его? - скептически поинтересовался я, оглядывая голые стены в уродливых обоях.
   Кроме пустоты, в квартире обнаружился драный тюфяк, приткнувшийся в углу и, по всей вероятности, имеющий функции спального места. Затем взгляд мой напоролся на огромную, какую-то немыслимую бутыль, водружённую на середину подоконника. Сначала я принял её за корявое полено - такой она имела вид.
   - Не желаете? - предложил Василий, вынув из "полена" корешок-пробку.
   - Что это?! - воскликнул я, покачнувшись от изумительного аромата.
   - О-о... - Василий загадочно улыбнулся. - Напиток сильфов. Рецепт они хранят в строжайшей тайне. Ну, сильфы... - акцентировал он, видя мою озадаченную физиономию. - Сильфы, инкубы, фавны... Вам ничего не говорят эти названия?
   - Фавны, да... - промямлил я. - Что-то знакомое.
   Кажется, мой удивительный приятель немного... того. Или пьян. Его кошачьи глаза подозрительно блестят и как-то не по-здешнему веселы. Кстати, я успел заметить, что "полено" больше чем на треть лишено своего содержимого. Точно, уклюкался бедняга напитком... этих... как их...
   Выпить я отказался. Не потому, что всё так уж принципиально, отнюдь. Просто, чересчур захотелось. Так замечательно благоухает, манит, притягивает... Но, потворствуя своим желаниям, я всегда попадал впросак. Например, с женщинами. Они выжимали меня, как половую тряпку, и брезгливо вешали в тёмный закуток - подсушиться. А потом не могли вспомнить, где повесили. Я, правда, не очень-то горевал. Ведь никогда, ни разу за все свои не блистающие оригинальностью "тридцать с гаком", я так и не полюбил по-настоящему.
   Или вот ещё: захотелось мне прыгнуть с парашютом. Сосед с нижнего этажа оказался инструктором, бывшим десантником и, вообще, рубахой-парнем. Под водочку да под солёные огурчики... Наутро я к нему захожу, весь такой спортивный, готовый к вспрыску адреналина. А он, гад, молоком опохмеляется. Молоком!.. Ну, и я хряпнул за компанию. Да уж... Прыгали-то в "тандеме". Когда приземлились, я, конечно, извинился. Но вряд ли он меня извинил. До сих пор недоумеваю, как я умудрился обгадить ему не только штаны, а ещё и запасной парашют?
   Короче говоря, отказался я от удивительной выпивки. Но удивительный Василий настаивал.
   - Это необходимое условие, - твердил он. - Это кодовое действие, без которого вы не сможете войти в контакт с ПВО и узреть Тропу в череде Миров.
   Сомневаться не приходилось, мой удивительный приятель пьян в стельку. Может, у него даже белая горячка. Не вызвать ли "скорую"?
   - А вы, - спросил я в психотерапевтических целях, - уже совершили кодовое действие?
   - Конечно! - воскликнул он. - Но могу поддержать. Да возьмите же! - Он всучил мне "полено". - Давайте, пейте прямо из горлышка. Тары нет.
   - А что за Тропа? - решил я потянуть время. - И зачем я должен её узреть?
   "Полено" приятно холодило руки и будоражило воображение.
   - О-о, Тропа, - улыбнулся Василий. - Моё открытие. За это я и поплатился. Хотя... Не за это. Вы знаете, мне пришлось это сделать, чтобы сравняться с ними, но... - Он остекленел взглядом. - Знаете, у них нет любви, совсем нет. А я посмел... Царица была прекрасна, божественна... Невозможно описать. Когда я прикасался губами к пальцам её ног, казалось, вселенная рушится внутри меня... Жадным восторгом полыхала моя бедная человеческая душонка...
   Василий очнулся и горестно покачал головой. А я вдруг подумал, что не очень-то он пьян. Мне стало интересно. То есть, я конечно понимал, что всё это бред, но... Привлекательный бред. И ещё... Что-то знакомое?
   - Рассказать кому-то из людей? Сочтут сумасшедшим, - вздохнул Василий. И доказать не могу. Человеческие души невосприимчивы. Но вы - совершенно другое дело. Вы исключение. Я понял это после наших предыдущих встреч. Мне с вами откровенно повезло. Ведь я буквально изнываю от желания поделиться с кем-нибудь своим знанием. А такой, как вы, один на миллион...
   - Или на десять, - предположил я, не до конца избавившись от сарказма.
   - Не важно, - отмахнулся он. - Суть в том, что практически невозможно отыскать такого человека специально. Лишь при условии невероятного везения может представиться случай наткнуться. Вот мне и повезло.
   - Хм-м, - сказал я, улыбаясь "полену".
   - Да! - чуть ли не зарычал Василий. - Благодаря потрясающей восприимчивости и подсознательному чутью, не терзаясь безликими сомнениями, вы способны меня слушать и слышать. Именно так! И когда вы узрите Тропу... Пейте же!
   Нет, он не пьян. И не шизофреник. Я вдруг всем нутром ощутил, что он не врёт, не скоморошествует, не гипнотизирует... Просто, говорит правду. Чудовищно... От слова "чудо".
   - А "ПВО"? - спросил я, всё ещё слегка сомневаясь.
   - О-о... Это средство передвижения, так сказать. Оно специально предназначено для путешествия по Тропе. Можно, конечно, обойтись и собственным сознанием, но... Разум человеческий слишком несовершенен, а "ПВО"...
   - Да где же он, ваш "ПВО"?!
   - Здесь! - Василий постучал пальцем по своей голове. - Не делайте такого лица. Я не робот, и мозг мой не начинён микросхемами. Я такой же человек, как и вы. Родом из этого мира... Но я был и не человеком...
   Он словно уснул с открытыми глазами и повёл речь, забыв обо мне. Я не перебивал. Я жадно слушал. Вопреки доводам рассудка-трезвенника, душа-пьяница жаждала Необычайного. Я слушал, представляя себя гигантским ухом.
   - ...да, да, - бормотал Василий, - они изгнали меня. Изгнали, прогнали в тот мир, откуда взяли ребёнком. Я перехитрил их. Могущество освобождённого разума осталось со мной, и...
   Тут Василий очнулся, чем я был огорчён.
   - Простите, дорогой друг, - сказал он. - Итак, "ПВО". Надо вам знать, что как реальный физический объект он не поместился бы в этой комнате.
   - Ого, - восхитился я.
   - Да. Но физически он и не существует. Он у меня барахлить начал в последнее время. Для ремонта пришлось материализовывать отдельные его элементы, чинить и возвращать в мысленный образ. В этом виде - в мысленном - и существует "ПВО". И работает.
   - Образ??
   - Да, образ работает. А что?
   - Ничего.
   - Продолжим... Вы будете, наконец, пить или нет?!
   "Пить..." Ох, блин. Не счесть, сколько раз после очередной попойки я клятвенно зарекался делать это впредь. Чуть не подыхая в объятиях "бодуна", я уверял всех богов и богинь, каких знал, что отныне и капли спиртного в рот не возьму. Однако все клятвы рано или поздно повергались в прах - до следующего утра "бодунного".
   Двумя словами: я выпил. Ещё одно слово: полетел... Во, блин!
   - Полагаю, для каждого индивидуума она должна выглядеть по-разному, - непонятно откуда доносился голос Василия. - Для меня она как тропинка с твёрдым покрытием, идеально прямая, пронизывающая фрагменты мрака и хаоса Иных Миров. Я иду, шагаю, полно ощущая свою тяжесть. Иду спокойно, почти прогуливаюсь...
   - Нет! - завопил я в восторге. - Это лезвие бесконечного клинка, острое, как бритва! Я лечу над ним, едва не касаясь... Какая-то сила тянет меня свернуть то вправо, то влево. Там бурлит неописуемое смешение красок и звуков, мелькают тела... Всякие тела: большие и маленькие, прекрасные и уродливые. Мне хочется нырнуть туда! Я пытаюсь, но... Не пойму... Каким-то образом вновь и вновь оказываюсь над Тропой. Я лечу с огромной скоростью... Думаю, больше не следует пытаться свернуть.
   - Тебе вообще не следует сворачивать, - заговорил невидимый Василий. - Это "ПВО" тебя возвращает на Тропу. А сила, что тянет свернуть, - магия Иных Миров. Не поддавайся ей, иначе рискуешь никогда не вернуться обратно.
   "Никогда не вернуться..." Почему-то меня эта перспектива не слишком испугала. Я себя чувствовал так, словно брожу по городу, где жил когда-то давным-давно, и прохожий доброхот наставляет меня, как избегнуть неприятностей и всегда держаться верного направления. А я-то всё и сам прекрасно знаю. Только подзабыл чуток. Надо лишь погулять немного и вспомнить. Такое у меня было чувство.
   - Твоя скорость, - между тем, говорил Василий, - всего лишь иллюзия. Наши с тобой пространственно-временные координаты одинаковы по всем параметрам. На нас работает сейчас общий "ПВО". Мы с тобой не просто рядом, мы как бы один в другом.
   - Но кто в ком?! - закричал я, упиваясь полётом над мерцающим лезвием.
   - Там, где мы находимся, - ответил Василий, - нет места конкретике. Не задавайся бесполезными вопросами и не дёргайся, а то выпадешь из поля действия "ПВО". Ищи тебя потом по всем параллельным галактикам. Держись поближе к Тропе.
   - Если я буду держаться к ней поближе, она разрежет меня, как нож - масло.
   - Не бойся, не разрежет. Она ведь не физич...
   И вот тут произошла катастрофа. В мой затылок неожиданно вонзилось... Слово. Да, простое слово. А потом - ещё целый ряд слов, простых и сложных, самых разных, но объединённых некоей общей значимостью. Эта самая значимость и пронзила мой затылок, словно раскалённым гвоздём, вызывая дикую боль и тошноту. Отвратительные слова!
   Мой полёт завихлял и ринулся в "штопор". Прямо на лезвие!.. Неимоверным усилием воли я отшвырнул себя в сторону, не достав до острой кромки каких-нибудь пару миллиметров. Хвала небесам. Пусть она и не "физич...", но мало ли. И куда меня теперь, блин, занесло?..
   Раздалось нарастающее шипение, затем хлопок, и цветастая чехарда Иных Миров потускнела, побледнела, скорчилась, съёжилась и улетучилась в никуда. Вместо неё перед моими глазами возникла морда. Она оказалась той самой красной мордой красномордого матерщинника.
   Я оскалился, шипя от возмущения. Красномордый подавился очередным матом и начал зеленеть, даже не пытаясь захлопнуть отвисшую челюсть. Из его пасти воняло. Его глаза вылупились на меня так, что мне захотелось придержать их пальцами, а то как бы не выскочили. Вот была бы потеха. Впрочем, потеха только начиналась.
   Супруга красно-зеленомордого матерщинника мягко осела на пол.
   Раздалось повторное шипение, завершившееся хлопком, и слева от меня материализовался разъярённый Василий.
   Красно-зеленомордый покачнулся и стал лиловеть. Мы с Василием заорали на него хором. Моим первым словом было "Он...", а у Василия - "Я...". "...тебя предупреждал!" - мы проорали дружно и слитно, в унисон совпадая звуками.
   Лилово-красно-зеленомордый матерщинник рухнул на колени и замотал головой, прося пощады. Но мы были неумолимы. Особенно - я. Тошнотная боль выжглась в моём сознании раскалённым клеймом, и я трепетал при мысли о ней. Казалось, она вернётся, как только матерщинник откроет рот. Поэтому, когда он его открыл, пытаясь вымолвить что-то в свою защиту, мой кулак, не мудрствуя лукаво, мощным ударом пресёк в корне любые намёки на словесное дерьмо. Лилово-красно-зеленомордый отлетел кубарем к стене и застыл там в позе раздавленной лягушки.
   Василий в это время материализовал рядом с собой внушительный сундук, украшенный причудливой резьбой. Мы заглянули в него, увидели содержимое и торжествующе зарычали. Красно-зеленомордый застонал, приподнялся и тоже увидел это. И в одно мгновение стал исключительно бледномордым.
   Не теряя времени, мы с Василием извлекли на свет универсальную портативную дыбу, разожгли огонь в компактной жаровне, раскалили клещи, тщательно проверили зажимы на "костедробилке", размяли шипастый кнут, красиво разложили на заскорузлой от высохшей крови тряпке разного рода пилы, ножи, топоры, колышки, "зубчики", "ёжики".
   Бледномордый истошно взвыл, когда мы его потащили на дыбу. Пришлось забить ему в пасть деревянный кляп. Мы сделали это с помощью молотка, попутно выломав гаду все зубы. Кровь ручьём потекла по его дрожащему подбородку.
   На дыбе он выглядел тошнотнее червяка на рыболовном крючке. И так же извивался. Мы содрали с него одежду. Подёргали. Коленные суставы вышли из пазов, кожа на лодыжках треснула и поползла, как старые чулки. Паркетный пол забрызгало красненьким. Матерщинник надсадно мычал, страдальчески вращая глазами. Я пару раз огрел его кнутом. Кровь брызнула на стены; вены и сухожилия лопались под шипами. Василий потянул верёвку. Руки у жертвы поднялись из-за спины, выворачивая плечи. Кости хрустели, трещали и ломались. Рвались мускулы. По полу растеклась "парящая" лужа. Раскалёнными клещами мы вспороли его брюхо, шумно вдыхая запах горелого мяса. Кишки вывалились наружу и повисли...
   Всё это была такая чушь, что меня скрючило в изюмину от желания взорваться хохотом. Василий, сдерживая улыбку, предостерегающе помахал рукой.
   - Не буди, - прошептал он.
   Красномордый сосед-матерщинник, целый и невредимый, спал на полу, где крови и следа не было. Его супругу мы взгромоздили на диван, и она мирно посапывала, чему-то улыбаясь. Может, видела во сне, как её благоверного пытают?
   - Отлично, - ухмыльнулся Василий, любуясь красномордым. - Теперь, лишь услышав матерное слово, он будет в обморок падать.
  
  
   Мы сидели на террасе кафешантана, пили кофе, трогали губами шерри и глубокомысленно молчали. На невысоком помосте лохматый гитарист плавал в блюзе. Тёплый вечер прижимался к нашим ногам, как наигравшийся щенок.
   - Знаешь, - сказал вдруг Василий, - а ведь ты не человек.
   Кофе застрял в моём горле и выплюнулся на щенка. Тот тявкнул, обиделся и убежал.
   - Не удивляйся, - продолжал мой удивительный приятель. - Ты помнишь свой полёт над Тропой?
   - Н-н-н... Кхгм-м-м... - ответил я.
   - Так вот... - Василий рассеянно глотнул из чашки. - Меня поразило одно обстоятельство. Ты невероятно легко вошёл во взаимодействие с моим ПВО. И ты даже не осознал этого. Понимаешь? Всё произошло словно само собой, без малейшего усилия с твоей стороны. А когда тот болван, разговаривая с женой, заорал матом, ты, подсознательно спасаясь от боли, развил такую скорость, что вырвался из поля действия ПВО. Понимаешь?
   - Ну и что? - Я пожал плечами, без успеха пытаясь подозвать обидевшегося щенка.
   - Сейчас поймёшь. - Василий шикнул на щенка и отогнал его ещё дальше. - Внимание. Постарайся вдуматься в то, что я сейчас скажу. Итак, в тот момент ты потерялся. По-те-рял-ся! И никто никогда не смог бы тебя отыскать и вернуть в этот мир. Но ты сам, без всякой помощи материализовался в квартире того болвана. Без всякой помощи. Сам. Теперь понял?
   Я судорожно пропихнул в глотку рюмку шерри и захлопал глазами, делая героические попытки собрать в одну кучу разбредающиеся мозги.
   - Слушай дальше, - безжалостно и монотонно говорил Василий. - Я проверил датчики памяти ПВО. Можешь догадаться, что я обнаружил? Мой ПВО не контролировал тебя ни секунды. Даже Тропу ты нашёл сам. Сам! После того, как глотнул из той фляги. Кстати, в ней был коктейль из армянского коньяка, лимонного сока и вишнёвой настойки. И не нужен тебе никакой ПВО. У тебя, можно сказать, есть твой собственный ПВО. Твой ПВО - твоя душа. Ты не человек...
   - Сам ты не человек! - сердито и глупо возразил я.
   - Я-то человек, а ты - нет, - заупрямился Василий.
   - Я тоже человек! - заорал я, повергая в смятение лохматого гитариста и всех, кто его слушал. Перепуганный щенок удрал безвозвратно. Я вопил во всю мощь моих лёгких:
   - Человек!
   - Нет, не человек, - давил Василий.
   - Челове...
   - Не чело...
   - Че...
   - Не...
  
  
   О душа моя, где, в каких глубинах неведомых миров познала ты самое себя? Какие боги слепили сей сгусток, суть всякой жизни? В каких воплощениях страдала ты, горела счастьем, ненавидела, любила? Случай, ошибка или предначертание запихнули тебя в человеческую плоть? Теперь я знаю, что неосознанно гордился званием человека... Ну и шут с ним. Отныне буду осознанно гордиться тем, что был человеком.
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"