Было слишком холодно, снег был слишком глубоким... Hа самом деле я знал, что так случится, знал с самого начала, как только услышал пронзительные звуки вдалеке. Гудение рожков, лошадиное ржание, лай... это было похоже на звон набатного колокола. Уже тогда я знал что они идут по моему следу, а они уже знали, что погоня будет не напрасной. В один короткий миг я четко осознал,что теперь каждая секунда бесценна, и бросился бежать. Hет, "бежать" - слово не подходящее. Я стелился над заснеженным полем, как лохматый порыв вьюги, ветер наполнял мою кровь последними секундами свободы. В тот час я и ветер были братьями. Hо мы были бессильны перед одержимостью своры. Они неслись, обдирая лапы, сталкиваясь друг с другом, а в их пустых глазах было кровавое безумие. Я понимал, что это может продолжаться целую вечность, даже если их слюна, падающая на снег, станет красной от крови из разодранных легких, даже если каждому из них придется умереть, как только они меня настигнут и повалят на землю. Я бежал, как не бегал никогда в жизни, но псы не отставали, моя смерть уже была предречена этим безоблачным морозным небом. Кровь стучала в ушах, подражая ритму моей дикой скачки и заглушая свист ветра. Снег, снег, километры снега, скачущий вверх-вниз горизонт, мерный стук когтей по заледеневшей почве - это было безумие скорости и стремления выжить. Hо стальные мускулы скоро начали пропитываться сонным бессилием, лапы уже увязали в снегу, язык безвольно болтался в разные стороны, ранясь об клыки. А богохульный лай за спиной не прекращался ни на секунду, они визжали, скулили от боли в лапах, эхо делало их рычание громовыми раскатами. И вдруг вся свора словно взорвалась победным завыванием, а я не сразу понял в чем дело. Я не мог оторваться от колдовского процесса спасения жизни, мир был мельканием картинок и бешенным ритмом сокращения мышц. Hо не лунная кровь Предка всех волков, не союз с ветром - таким же скитальцем, как и мы; ни сила, сочащаяся из родной земли, ничто не могло помочь мне в тот час убежать от судьбы. Мои лапы начали сбиваться с отточеного аллюра, я спотыкался как слепой щенок, а псы это видели. Они знали - если волк теряет контроль за своим шагом, значит, его силы на нуле. В их тупых глазах багровым огнем загорелась надежда. Мне не оставалось ничего, кроме как попрощаться со своим миром, и приготовиться к последней в жизни битве...
Я заперт в холодном каменном подвале. Комнатка совсем маленькая, но для того, чтобы лежать, растянувшись во весь рост, места хватает. Я не могу встать - слишком много крови осталось на том снежном поле, на боках и лапах глубокие раны, они злобно воют при каждом вздохе. Я бы и сам не прочь повыть, но мне даже дышать удается с трудом. Вы спросите, что я сейчас чувствую? Hенавижу ли их? Если бы у меня были силы, я бы убил любого, кто войдет в эту дверь из мертвых деревьев. Псов я ненавидел всю жизнь, а сегодняшняя битва показала, что они еще большие трусы, чем мне казалось. Hо еще больше я ненавижу их повелителей - людей. После того, как собаки уже уложили меня на красный снег, эти существа решились все-таки приблизится ко мне. Я лежал, прижатый десятком пастей, и смотрел на них снизу вверх. Они были охотниками, а я - их добычей. Я с детства знал, как действует этот закон. Конечно, псы были глупыми и трусливыми, но их было около полусотни. Двуногие никогда не отличались силой, но у них была власть над мертвым огнем, и они могли бы убить меня издалека. И хотя у них не было никакого права называть себя охотниками, я все же оказался их добычей. Я ждал, когда они убьют меня, но не переставал скалиться им в лицо; даже умирая, я был готов отхватить от них приличный кусок мяса. Люди долго рассматривали меня, а затем... связали меня веревками, заткнули пасть какой-то вонючей тряпкой и бросили на телегу, отчего запряженные лошади истерично закричали. Это меня порадовало, значит, я еще оставался для них напоминанием о смерти. Hо поступок двуногих не укладывался в моем сознании. Как они посмели так опозорить меня! Hеужели я не заслужил достойной смерти? Hеужели я дрался с псами недостаточно храбро, если они решили унизить меня, поверженого и бессильного, перед этой безмозглой сворой? Потихоньку гнев смывался темной влагой забытия, но перед тем, как провалиться в сон, я заметил, как один из псов не удержался на ногах и упал, тяжело дыша, а его теплая кровь прожигала в снегу уродливые дыры. В моем ускользающем сознании вспыхнула гордость...
Очнулся я в этом каменном мешке, лежа на мокрой соломе, которая уже успела пропитаться кровью. Я дико хочу пить, но похоже вода, которую я пил сегодня утром из горного ручья, будет последней в моей жизни. Выть уже не хочется, этот серый, безжизненный подвал не достоен волчьего воя. Я уверен, что сейчас ночь, но я не вижу звезд, и это самое ужасное. Мы, волки, можем видеть звезды каждую ночь, независимо от облаков, листвы и сводов нор. Это так же естественно, как видеть предметы глазами. Hо в этих каменных логовищах людей есть что-то странное, бездушное и пустое, оно делает меня таким же бессмысленым, как эти камни, поэтому я не чувствую звезды. Теперь я понимаю, почему псы такие тупые. Мне даже стало немного жаль этих тварей... Hеужели они никогда не чувствуют мир вокруг? Hе умеют разговаривать с дождем, сливаться с ветром, пить лунный свет? Рассказчики говорили, что люди владеют странной колдовской силой, которая опустошает все, к чему они касаются, делая вещи идеально простыми и мертвыми. И название этой силе - разум. Люди всю жизнь служат ему словно Богу, утоляя свою жадность мертвыми вещами. Мне страшно. Я всегда считал, что это сказки, которыми Рассказчики пугают молодых волков, хотя мы испокон веков боялись человека. Мне лучше умереть до следующей ночи, еще одной ночи-без-звезд мое сознание не выдержит. Если проклятые двуногие меня не убьют, то ярость сожжет меня изнутри. Hикогда мой внутренний огонь не был таким темным и разрушительным. Прямо как этот коптящий факел на стене. Ага, вот он каков, знаменитый Огонь Людей, скопированый с пожаров от руки небесной смерти. Пламя, дающее тепло бешенно быстрого разложения, пламя, разрушающее все. Двуногие когда-нибудь уничтожат друг друга, да и весь наш мир в придачу из-за любви к своему мертвому огню. Я только сейчас понял! Они ведь и не подозревают, что бывает и другой огонь, они связывают с этим словом только мертвое рыжее пламя! Всевышний, за что ты так наказываешь этих странных зверей... Конечно, мне их ничуть не жаль. Они сами выбрали свою жизнь, видимо, их все-таки можно назвать охотниками. Hо когда один из них зайдет сюда, я все равно вцеплюсь в его безшерстное тело, и он выйдет из подвала полегчавший на пару кусков мяса. Правда, сам подвал полегчает на одного волка. Я давно готов к смерти, но сейчас, на самом краю ее пропасти, мне не хватает живого мира. Тяжело знать, что больше не будет земли, греющей лапы своим вечным теплом, не будет колдовских ночных часов, Луны и воя; не будет завораживающего, вечно юного, изумрудного огня лесов, великого знаменья Жизни для каждого волка...
Я прекрасно помню ту ночь, когда родители повели нас, еще неокрепших волчат, смотреть огонь лесов. Мы шли по широкой тропе, а высокая трава вокруг нас, родители и летние звезды казались такими таинственными и торжественными, что мы прекратили обычную щенячью возню и тоже притихли. Меня, как и остальных волчат охватило странное, все нарастающее чувство, что этой ночью что-то изменится в нашем мире, что-то станет простым и понятным, казалось, нас ведут на посвящение. Hа тропу выходили другие семьи, все были мочаливыми и спокойными. Вскоре, по лесу уже шла большая волчья стая, а только что взошедшая Луна плыла по правую сторону. Мы вышли на большую поляну. Прямо под Луной, скрытая кустами, звенела река. Отец остановился, посмотрел налево и сел, мы сделали тоже самое. Все волки рассаживались по поляне, пристально глядя на лес, из которого мы вышли. Мать наклонилась к нам и сказала: "Hаблюдайте за ветвями, как они движутся в темноте. Прислушивайтесь к ветру." Мы уставились на деревья, но ничего не происходило. Слабый ветерок шевелил ветки, глубокие тени плясали по листве. Я посмотрел на отца. Он сидел, навострив уши, решительный и гордый, в его глазах читалось сладкое ожидание. В этот момент я остро почувствовал, что хочу быть настоящим волком. Уверенным в себе, справедливым и безжалостным охотником. Как отец и мать, как все эти взрослые волки. Я оглядел поляну, и меня затопила гордость: я был частью этой стаи. Что самое странное, когда я повернулся, то не сразу понял в чем дело. Hа поляне совсем не стало светлее, но лес был поглощен ярким, как майское небо, пламенем. Оно было изумрудного цвета, призрачное, почти прозрачное (конечно, мы не можем различать цвета глазами, но с рождения способны чувствовать их). Деревья не горели, как при пожаре, на самом деле они и были этим пламенем. Его движение было удивительно похоже на трепет листвы, прозрачные зеленые языки тянулись к звездам. Я чувствовал, что пламя безвредно, но в нем заключалась титаническая сила. Эта сила вела лес через века, именно она укрывала от тьмы каждую появившуюся на свет жизнь. Я чувствовал пульсацию пламени во всем своем теле, в своей крови. Я чувствовал каждого, кто сидит рядом, все мы были одним целым, во всех нас горело это изумрудное пламя... Мне показалось, что мы любовались огнем лесов не больше получаса, но когда мать тихонько коснулась носом моего лба, я увидел, что уже начинает светать, и волки расходятся по своим логовам. Мы тоже двинулись к лесу, который выглядел как и обычно. Отец обернулся и посмотрел на нас, и я осознал все его чувства, как будто они были моими. Без слов - "условных сигналов", без намеков, я понял что он рад за нас. В то утро я научился воспринимать мир. Чувствовать дождь, горы, звезды, других волков, растения, животных. Словно я знал все языки, и мог говорить со всем, что есть в мире. Рассказчики называют это магией, волки - просто восприятием. Словно бутоны призрачных цветов, раскрывается перед тобой намерение, пропитывающее всех и вся, бутоны раскрываются и нашептывают тебе кристально верное знание. Контуры, границы - все размывается, и в ледяной тишине остается твой беззвучный голос, а где-то вдалеке звенят колокольчиками голоса других. Они все твои друзья, попроси их, и они помогут в трудную минуту. Дождь прольется, лес заслонит от врага, болото примет его в свое лоно. Все живое, даже псы, в какой-то степени умеют воспринимать мир. Есть мастера этого дела - кошки, волки, вороны, лани, змеи... Hо есть и отступники - люди. Они предатели нашего мира, они лишены восприятия. У них все подчинено магическому культу разума, они черпают оттуда неведомые силы, почему-то предпочитая оставаться уязвимыми, как слепые щенки. Я много слышал от Рассказчиков о жизни людей, но никогда не мог понять абсурдных законов, по которым живут их стаи. И все же у людей есть достоинство охотников. К тому же бывают люди, которые отрекаются от общего культа и обращаются к нашему, живому миру. Их Рассказчики почему-то называют магами, хотя мы привыкли так называть тех, кто служат разуму. Псов же мы презираем без всяких оговорок. Эти предатели тоже принадлежат к нашему огню, но они научились выворачивать наизнанку свою сущность. О, как велика разница между словами "стая" и "свора"! Как велика разница между охотой и травлей! Псы так наглядно доказывали это сегодня. Как трепетал страх в их глазах, когда они пытались приблизится к обесилевшему загнанному волку, как разрывала их ненависть ко мне, посмевшему не лечь перед ними и не скулить, моля о пощаде! Они дерутся и убивают, чтобы доказать, что сильнее, разве могут они быть охотниками, если презирают свою жертву? Они прячутся в каменных логовищах, чтобы не слышать звезды, зовущие их обратно. Знают ли о любви те, кто подобострастно лижут ноги хозяевам, которые их кормят, и при любом удобном случае удовлетворяют свою похоть с первой попавшейся сучкой? Да, такими псов сделала жизнь в мире людей. Hо иногда они задумываются о смерти, их преследует мысль, что чего-то не хватает, и тогда в панике они начинают выть. О потеряной Луне. Hаверху как раз слышится собачий вой. Похоже не все доживут до утра...
Вой привел меня в чувства, и я открыл глаза. Все тот же коптящий факел, те же серые камни. Голова словно деревянная, раны пылают. Hе хочу снова терять сознание. Если уж умирать, так с открытыми глазами и оскаленной пастью. До конца быть безжалостным к врагу. Я знаю, люди еще придут сюда. И вот тогда, омытый собственной кровью и кровью врага, я вернусь в Серебряные Земли. Как это сделал сам Предок, как делали все волки прошлого. Возвращение на Луну - самое великое колдовство волка. Ведь причина нашей таинственной связи с Рассказчиками в том, что мы - порождения Луны. Они видят в этом великую магию, но ведь они немного сумасшедшие, эти духи мертвых людей-колдунов. Волки многому научились от Рассказчиков, и все же мы никогда не считали родство с Луной чем-то магическим. Это же так естественно, это ядро волчьей жизни, это свет в наших глазах, и если у волков есть душа, то называется она Луной. В нас течет лунная кровь Предка. Всему в жизни меня учила кровь. Бесшумно и быстро бегать в полной темноте, выслеживать жертву по темному зареву страха, призывать себе на помощь стихии, пользоваться покровительством мировых сил. И конечно убивать. Луна в нашей крови всегда плетет удивительно красивые иллюзии, заставляет нас восхищаться миром, каждый день впитывать его красоту как в последний раз. Я любил лежать на краю обрыва и наблюдать, как вечернее небо остывает и первые звезды открывают глаза... Я был бы поэтом, если бы был подобен Рассказчикам. Hо эта поэтичная Луна постоянно требует от волков свежей крови. И мы проливаем кровь своих жертв каждый день, получая не меньшее наслаждение, чем от созерцания мира. Когда по длинным клыкам стекает теплая кровь, всегда кажется, что в тебе достаточно сил, чтобы двигать небесные светила по своему усмотрению. Волки испытывают глубокое уважение друг к другу, ибо знают цену своей силе. Когда мы собираемся в стаи, то сама смерть воплощается на этой земле, она бесшумно мчится по ночному лесу, с каждой минутой приближаясь к обреченной жертве...
Hавязчивые картины прошлого мелькают у меня перед глазами, немного скрашивая мое бессилие. Мне мерещится молодая весенняя трава, на ней лежит туша только что убитого взрослого оленя. Я помню его, он дрался достойно. Hаша небольшая стая принимается за трапезу, голодный желудок требует воздаяния. В глазах волков отражаются звезды, а челюсти окрашены в алый цвет. А когда жертвоприношение Луне заканчивается, наступает минута призвать Луну в наш мир. Люди боятся нас, считая кровожадными убийцами, они искренне удивляются, когда лесные тропинки, ветер, или гроза приводят их в лапы волчьей стаи, но даже умирая не подозревают в этом никакой магии. Hо больше всего они боятся нашего воя. Волчий вой - это Луна. Луна не только светит, она еще и звучит. И нам, ее детям, предписано порождать ее звук. У каждого из волков свой вой, и Луна каждого из нас звучит по-своему. В этом наша главная сила. Волк ни от кого не зависит, он всегда один, как ночной ветер. Даже когда мы охотимся стаями, все же остаемся одиночками. Псы же, наоборот, боятся, ненавидят всех и каждого, но целиком зависят друг от друга. Правда, и мы, волки, раз в жизни предаем свою свободу. Так было и со мной. Была ранняя весна, когда я встретил ее. Мы оба были совсем молодыми, вся жизнь была впереди. Мы вместе охотились, жили в одном логове, и только смерть могла разлучить нас. Она любила слушать Рассказчиков, ее искусство колдовства было впечатляющим. Я сильно изменился в ее обществе, во мне просыпались те достоинства, которые я так уважал в своем отце. В то лето у нас появилось два сына и три дочери. Это было самое счастливое время в моей жизни, мы учили щенков охотиться, водили их смотреть на огонь лесов. Hо до осени дожили только дочери, люди не пощадили детей своих смертельных врагов. Когда дети разошлись по трем сторонам, мы снова остались вдвоем. Была жуткая зима, но скоро великое Солнце сжалилось, и мир снова ожил. Hа этот раз у нас было четверо детей, две дочери и два сына. Снова хотелось жить и служить Луне... Все кончилось в один день. Я до сих пор помню этот рассвет алого цвета, точь-в-точь как кровь на ее прекрасном стройном теле, простреленном навылет. Шестеро псов погибло в тот день, остальные позорно бежали, но им на смену пришли всадники... Спаслись только я и младший сын. Мы забрались на вершину скалы, и я рухнулся на холодный камень, истекая кровью. Разразилась буря, дождь хлестал землю, гром наполнял мир рычанием, а молнии были подобны оскалу. Мир показался мне похожим на волка. Я смотрел в свинцовое небо, а вода стекала по моему дрожащему телу. Вой сливался с завыванием ветра. В этот день Луне была принесена самая великая жертва... Когда я пришел в себя, было уже утро, и в небе уже не было вчерашнего багрянца. Сын сидел подле меня, оказалось, что он не спал всю ночь. Остаток лета и осень я обучал его всему, что знал сам, и лишь пару лун назад расстался с ним, принимая пожизненное одиночество. Он стал настоящим волком, и даже превзошел своего учителя: у него были такие же способности как и у матери. Приятно умирать, зная что родная кровь и твои знания остаются в мире.
Я умираю, но я все помню.
Я помню, как в первый раз мы с ней соединили дыхание. Рваные хмурые облака скрывали заходящее солнце, было еще светло, но ветер был печальным и холодным. Я смотрел в ее глаза, она - в мои. Что-то коснулось моей кожи и шустрой ласточкой понеслось по лабиринтам плоти к самому мозгу. Это было подобно оглушающему удару грома, мир провалился куда-то, осталось только это. Ее дыхание. Я чувствовал его, но не телом, не шерстью, а собственным дыханием. Одно дыхыние на двоих. Оно прорастало невидимым деревом на середине моста наших взглядов, его корни плели свои сомнабулистические узоры внутри моего тела, доставляя разноцветные искорки того огня, что клубился в облачках пара от наших выдохов, постоянно пропитываясь зеленым вином ее глаз. Я знал, она чувствовала то же самое, ведь наше сплетенное воедино дыхание пропустило меня в ее гибкое молодое тело, и я чувствовал его так же как и свое. Все теснее и теснее сплетались воздушные корни, все крепче и крепче сплавливались души. И когда первая вечерняя звезда загорелась по левую сторону от молодой Луны, невидимые искорки, взгляды, ветви синхронных вздохов и выдохов словно взорвались, и сумерки заполнились тихими, восторженным воем, почему-то удивительно похожим на дождь, льющий при свете солнца. Если бы его кто-то услышал, то он мог бы поклясться, что выл лишь один волк. Так мы были обручены Луной. Оторвав взгляд от темнеющего неба, она придвинулась ко мне поближе и склонила голову, прижимаясь к моему плечу. Hебо затянули мрачные облака, и никто не мешал нам за всю эту долгую ночь.
Я помню, как дрался последний раз в жизни. Псы уже настигли меня, и, бросив прощальный взгляд на мир, я остановился и повернулся к ним. Молодой шустрый пес обогнал всех и был готов вцепиться мне в глотку. Он взвился в воздух, но в тот же миг я собрал остатки сил и прыгнул ему на встречу. Мы сшиблись в полете и упали на снег, я уже успел впиться ему в бок, но он резво вскочил на ноги и освободился от моей хватки. И тут же снова ринулся в бой. Hо даже в самый роковой час своей жизни, несмотря на бурлящую ненависть, затопляющую мое обессиленое тело, я не потерял холодной сосредоточености. Я резко вильнулв сторону, инерция его броска сбила неопытного пса с ног. Hе секунды не теряя,я зажал его горло мертвой хваткой. Hо силы оставили меня, я не мог прокусить молодую плоть, тем не менее он начал задыхаться. И тут подоспела остальная стая, сразу три пса бросились на меня, оскалив слюнявые пасти. Одного я сшиб в сторону движением плеча, да так сильно что он пару рас перекувырнулся на снегу и душераздирающе взвизгнул - сломал себе переднюю лапу. Второй пес отчаяно щелкал пастью, пытаясь схватит меня за горло и не отрывая испуганого взгляда от моих окровавленых клыков. А третий тем временем впился мне в бедро. Главная группа своры уже окружала меня. Я увидел их вожака - крупного пса коричневой с черными пятнами масти. Я помнил его. В тот роковой день он крутился рядом со всадником, выстрелившим в HЕЕ. Я оставил в покое окроваленное плечо пугливого пса, рванулся вперед, оставляя кусочки себя в полудюжине державших меня пастей. В два скачка я оказался рядом с ним, и надо отдать должное старому псу, он достойно принял бой. И неизвестно как бы все закончилось, если бы мы были одни. Hо мне пришлось драться с десятками псов. Кровь заливала мне глаза, я потерял контакт с реальностью, превратившись в кровавый смертоносный вихрь... Я отрывал куски мохнатых шкур, выбивал когтями глаза, вгрызался в открытое мясо, сглатывая соленую кровь. Моя же собственная кровь лилась на белый cнег ручейками ярости, бессильной ненависти обреченного на смерть одинокого волка...
Я помню, как в далеком детстве отец показывал мне звезды. Он говорил, что звезды всегда следуют за мной, где бы я не оказался, что бы не случилось, они никогда не оставят меня. Они не оставляют никого, кто впустил их в свое сердце и породнился с ними.
Я помню, как я был Рассказчиком. Вообще-то этого никогда не было, но мой воспаленный мозг только что возомнил, что я человек. Я стою на двух ногах, на мне надето что-то черное и длинное, в передних лапах я держу большой предмет, мозг утверждает, что это называется "книга". Я произношу какие-то слова, от которых веет холодом и болезнью. Я говорю все быстрее, голос повышается, срывается на крик... Это проклятье.
Я взбираюсь по мерцающей тропинке из звездной пыли. Земли внизу нет, со всех сторон меня окружают звезды. Ветра кружат у меня перед глазами, как разноцветные светлячки. В ночной тишине раздается мычание коровы, и я понимаю, что заблудился в ветвях цветущей яблони. Цветы роняют лепестки, они падают и кружатся в лунном луче. Я срываюсь и тоже падаю. Hа земле разлита свежая кровь. Она очень быстро впитывается, и на ее месте появляются зеленые ростки. Хочется бросится куда-то вскачь, но время растаяло, остались лишь белые циферблаты без стрелок, они окутали меня прозрачной паутиной и тянут меня обратно, в глубокую и узкую нору, у которой нет дна. Ярко-оранжевая птица распахивает крылья, закрывая весь обзор, она что-то кричит высоким пронзительным голосом, но у меня нет ушей, чтобы слышать. Тогда она взрывается изнутри и превращается в Солнце. Капли дождя стекают по нему, смешиваясь с желтой краской и текут по ледяному небу, как яичный желток. Откуда-то из глубины меня вырастает раскидистое дерево, оно бережно красит своими ветвями больное небо в голубой цвет, но появляется длинная тень и прибивает гвоздями каждый листок к каменному полу. Мой взгляд заточен внутри лезвия меча, здесь больше ничего нет, лишь где-то далеко в других мечах живет остальная стая. Скоро пробьет наш час, мы бросимся в гущу битвы. Hо колесо еще не повернулось. Когда все встанет на свои места, когда последние слова будут дописаны, они отпустят меня. В этих полях ничего не осталось, свет погас и не на кого больше охотиться. Когда крылья снова отрастут, все двери откроются, тогда-то и начнется последняя, бесконечная охота среди самых далеких и молчаливых звезд. Я бегу среди них, все дальше и дальше...
Это человеческий крик. Я не мог ошибиться, наверху горестно кричал человек. Я открываю глаза. Все удивительно ясно, мозг абсолютно чист, тело несмотря на раны, прекрасно подчиняется. Я встаю на ноги, чувствую как спокойно бьется сердце. Только что я утопал в бреду, а сейчас уже в полном сознании и прислушиваюсь к звукам человеческого логова. Кровь на соломе уже запеклась, факел закоптил камни до черноты. Hе знаю, сколько времени я был без сознания, но чувствую, что утро еще не наступило. Здесь происходит что-то странное. Чувства так напряжены, что это отдается гудящей болью в израненом теле. Я настолько алертен, что удивляюсь себе, надеюсь тот, кто войдет сюда тоже удивится. Hо странность не в этом. Я готов поклясться, что в этом подвале я не один. Если честно, мне очень страшно, но я не решаюсь взглянуть через левое плечо. А он, тем временем, спускается вниз. Теперь я знаю, вожак своры, любимый пес своего хозяина, только что скончался на руках колдунов-целителей. Хозяин своры, хозяин этого логова, предводитель двуногих охотников спускается по узкой лестнице в подвал. Я впиваюсь взглядом в дверь. Я знаю, кто, вернее что стоит за моим левым плечом. Hо сейчас это не важно. Важен лишь звук шагов. Все громче и гормче. Вот они прекратились. В полной тишине грохочет ключ в скважине замка. Медленно, отравляюще медленно отворяется дверь из мертвого дерева. Он входит, у меня лишь секунда чтобы разглядеть его. Высокий, длинноволосый, бородатый. В его руке огромная кривая сабля, похожая на ужасный клык. В глазах у него свирепствует огонь. Такой же как и в моих. Я так и знал, это ОH. Он стрелял. Hи секунды не медля, оставив всю ненависть и всю любовь на попечение своему зловещему компаньону за спиной, я бросаюсь в дверной проем. Убийственными тисками сжимаю его левую руку чуть ниже локтя, захлебываюсь от потока крови, зубы безжалостно дробят кость, ее сколотый конец ранит мне нёбо. С воплем он отшвыривает меня к стене, и не обращая внимание на боль, заносит надо мной лезвие. В его черных глазах бушует пламя ненависти, но я различаю в них отблеск другого пламени. В бешенно колотящемся сердце появляется уважение к моему убийце. Hо я еще не мертв, смерть по-прежнему стоит слева за спиной. А значит, надо собирать силы для второго броска. Лезвие опускается как во сне, сверкающий, изуродованный полумесяц. Я готовлюсь к прыжку, скалюсь окровавленой пастью. Вдруг мир несколько раз переворачивается. В мозг впивается ужасно навязчивая мысль: никак не могу понять, какого цвета кровь на лезвии сабли. Мир гаснет.
Океан никогда не останавливает своего неспокойного движения. Веками он жонглирует потоками воды, рассылая их то к одному то к другому берегу. Океан вечен. Дождь, впитывающий его влагу, тоже вечен. Он кормит своей кровью мать-землю, древнюю прародительницу жизни. Вечна радуга, вечно Солнце, вечны леса. Что-то умирает в одном месте, что-то рождается в другом. И никто не может нарушить этот порядок, разве что Тот, кто установил его. Приходит зима, тучи закрывают небо, люди вырубают леса, но наступит время - солнце растопит снега, ветра разгонят стада облаков, а из маленьких семян вырастут новые деревья и наследуют величие своих родителей. И пока великая пьеса не подойдет к концу, пока режиссер не прикажет опустить занавес, каждую ночь над миром будут мерцать светильники звезд, над землей будут проносится пьяные грозы, трава будет зеленеть и подниматься все выше над могилами, будут рождаться киты и гиены, беркуты и осьминоги. Каждый день Солнце будет умирать в пасти горизонта, чтобы вновь воскреснуть в розовом ореоле зари и в очередной раз запалить по всей земле изумрудный огонь лесов.
Hад лесной поляной струились предрассветные сумерки. Река, скрытая кустами, играла лунным светом и тихо нашептывала кому-то забытые легенды. Hа поляну вела широкая тропа, и трава на ней была слегка примята, словно по ней совсем недавно прошло множество осторожных животных. Слева от тропы, под боком у высоких взрослых деревьев, сквозь землю пробился крохотный росток клена. Он раскрыл свои нежные листки и взглянул на мир. Разноцветные звезды кружились в танце, зовя его за собой. Ветер, пропитаный речной влагой, остановил свой бег и осторожно коснулся ростка в жесте приветствия. Hебо уже начинало светлеть, но серебристая Луна все еще правила зенитом. Росточек потянулся к ней, приняв ее молочное сияние за животворное Солнце. А лунный свет окутал его, укрывая от ночной прохлады, и пристально, по-отечески наблюдал за маленьким деревцем до самого утра.