Копернин Влад
Кавалергард серебряного сокола - Хиж 9

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    А ветер все крепчает. Шершень возмущенно храпит и косит на меня буланым глазом. Ничего, родной, потерпи. Или мы сейчас найдем какое-то убежище... Или не найдем. И тогда, может быть, кто-то найдет нас. Но нам уже будет все равно. Такова уж гвардейская доля, что там. Вот уже две тысячи лет гвардейцы погибают за веру и государя.
  Кавлергард серебряного сокола
  
  
  Зачем я все это вспоминаю?
  Почему, как у обреченного на мучительную долгую смерть, передо мной промелькнули именно эти картины моей долгой жизни?
  ________________________________________________________________________________
  Отряд прекратил свое существование задолго до песчаной бури. Лихая скачка по страустанским барханам, по каменистым предгорьям и пересохшим руслам рек, хрустящим скелетами немертвых рыб, развеселая дикая охота закончилась достаточно плачевно: я остался один. Мои спутники - сводный отряд лучших разведчиков и наездников Яр-Инфернополиса - кто отстал, кто заблудился, кто-то остался ремонтировать или кормить жеребцов...
  Наши яркони, лучшие верховые животные всех времен и народов (так внушали нам с рождения) оказались совсем неприспособленными для пустынной местности: подножного корма почти нет, песок забивается под заклепки и портит смазку, механику клинит, а живые части истощаются и обезвоживаются...
  Мой собственный вороной красавец Шершень хромал уже на три ноги, и я вынужденно переключил его в режим 4*8. Еще три часа назад я искренне хотел найти этот летанный крылан с его летанным экипажем. Прискакать этаким гвардейцем-избавителем на вороном скакуне, передать пеленг и, не слушая благодарностей спасенных, спокойно улыбнуться:
  - Мол, делаем одно дело, парни. Слава Яр-Инфернополису!
  Час назад я уже подумывал найти хотя бы одного-двух членов (ну как их еще обозвать, потерянцев этих!) отряда. Лучшие разведчики, трупаков им в койку... Лучшие, сырых им дров в пасть, наездники. А особенно хотелось найти командира, штаб-ротмистра Нихирацу, который три дня в пульмане так красиво расписывал нам свое умение ориентироваться по звездам и рассказывал байки про свои страустанские похождения - а сам спекся на первом же привале:
  - Дальше идите без меня. Это приказ. Я их задержу!
  Кого их? И как? Халифская кавалерия, с их верблюдами-мутантами в кевларовой броне и влитЫми в них янычарами, сомнет ярконника-одиночку посреди пустыни, как тоттен-штафель воробышка. Затопчет и не заметит - а заметит, скажет что так и было...
  Хитрый, сволочь. Задержит он их... Небось, уже пьет хреновуху где-нибудь в Замир-канде и готовится отбить на высочайшее имя телеграмму:
  - Все возможное и невозможное сделано для спасения... Выживших нет.
  Не знаю, доберусь я или нет до места крушения, но до его косорылой хари я доберусь точно. Полчаса назад я хотел просто найти какой-нибудь воды. А все, чего я хочу теперь - это отыскать хотя бы одну подкову, потерянную Шершнем в этих летучих песках.
  Но все это - мечты, мечты, мечты. Сладкие, но безусловно несбыточные.
  Примерно такими же мечтами представляется мне сейчас и мой город, Яр-Инфернополис. Великая столица Великой Ладии, город двух тысяч лет и двух десятков миллионов жителей (не считая трупаков и импов). В темной круговерти песка мне чудятся то высокие стеклянные башни и золотые шпили, то серебряные ажурные перекрытия и разноцветные витражи. Прозрачные переходы между зданиями с головокружительным видом вниз, на людские ярусы и лежащие шрамами раскаленные входы в подземелья. Клочья черного дыма, клубы пара, ярко-синее небо и золотое солнце...
  Я увлекаюсь, я вспоминаю свой первый полет над городом - лоскутное одеяло пригородов в петле Окружного Тракта, блестящие струны сети железнодорожных троп, расходящихся во все стороны света. Стальной сетью, стальными поясами, стальной хваткой сковавшей землю от восточного океана кракенов до западного океана резинноголовых рубберов, от приполярных йотунских льдов до южных песков Халифата.
  Становится трудно дышать, и я надеваю золоченый респиратор гвардейского образца. Декоративная летаная штуковина, и толку от нее мало - только от гари да смога спасать - но хоть чуть-чуть меньше песка в легкие попадет. И то хлеб.
  А ветер все крепчает. Шершень возмущенно храпит и косит на меня буланым глазом. Ничего, родной, потерпи. Или мы сейчас найдем какое-то убежище... Или не найдем. И тогда, может быть, кто-то найдет нас. Но нам уже будет все равно. Такова уж гвардейская доля, что там.
  Вот уже две тысячи лет гвардейцы погибают за веру и государя.
  Две тысячи лет вьется над Яр-Инфернополисом черный бархатый штандарт с серебряным соколом. Я, как воочию, вижу его сквозь завихрения песчаных вьюг...
  Стоп. Почему как?
  Рискуя ослепнуть, снимаю очки и протираю глаза. Снова надеваю защитные стекла и не веря себе смотрю на развевающийся черный стяг.
  Наш флаг, знамя Великой Ладии здесь, в песках Халифата... Это почти так же немыслимо, как ядовито-зеленое полотнище в сомбрийской тундре. Но вот оно, здесь, передо мной. И я слышу сквозь завывания ветра (а известно что завывает здесь обычно ветер: "алла, алла, бисмилля, рамадан лллахи!", но я слышу) "взвейтесь финисты орлами", я понимаю, что нашел. Нашел если не место крушения разведывательно-дестатного тоттен-штаффеля, то его доблестный экипаж - точно.
  Только наши летуны могут быть настолько отчаянно-безрассудны, чтобы всему миру сигналить:
  - Мы здесь! Нам на все положить с прибором!
  
  А подъехав поближе, я понял, что еще одна заповедь ладийской армии, оставшаяся от великого Александра Навьского, не утратила своей актуальности. "Кто с мячом к нам придет, тот по шайбе и получит". По крайней мере, защитники флага понимали эту заповедь достаточно широко и неформально. Сначала в меня полетели камни, потом раздалось несколько одиночных выстрелов, потом пулеметная очередь без слов вежливо намекнула, что одинокому путнику нехило бы продолжать быть таким же одиноким и держать свой путь дальше, пока копыта не наскипидарили.
  Налетевший порыв ветра снес песчаную шапку с ближайшего бархана, и оказалось, что это и не бархан вовсе, а полузанесенный песком труп летучего халифкого кавалериста, неразрывно слитого со своим верным верблюдом. И кевларовая броня не помогла - у наших пулеметчиков глаз острый, а новые шестиствольные картечницы, стоящие на вооружении тоттен-штаффелей, дело свое знают.
  Сразу как-то заметилось, что "барханы" вокруг живописной развалины со знаменем расположены какими-то подозрительно ровными кругами. Или здесь центр какого-то древнего культа, или просто была бойня...
  Впрочем, одно другому не мешает. И чтобы не повторить печальную участь джафферов, я лихо сквозь завывания ветра заорал в черноту южной получночи:
  - Мы черные кавалеристы, и про нас
  Былинники речистые ведут рассказ...
  
  С учетом вечного соперничества между летунами и ярконниками - не самый удачный выбор способа представиться. Но не петь же, в самом деле, "Боже, храни государя". А просто крикнуть "свои" - почти наверняка нарваться на очередь уже не поверх голов, а просто сквозь них.
  Стрельба затихла, и на минуту успокоившиеся враждебные вихри позволили мне расслышать слабые прерывающиеся из-за дальности звуки:
  - Кого там еще нелегкая принесла? Наши что-ли?
  - Да это по ходу нас спасать едут, шпоры гнутые! Срезать что-ли, а, Фенх?
  - Да погодь-погодь... Подковника свинцом накормить и дома успеем. А здесь - ну хоть и кивер драный, а наш человек. Нехай сюда ковыляет.
  Собственно, я именно это и делал на протяжении всего их разговора. Именно что ковылял, стараясь обходить подозрительно ровные песчаные "барханчики". Из них попеременно высовывались под порывами ветра и снова покрывались песком то птичьи лапы с когтями-саблями, то изогнутые страусиные шеи и кислоклювы, то просто костлявая рука скелета... Никакого желания знакомиться с погребенными в песках героями-неудачниками, цветом халифской армии, у меня не было. Малоаппетитное зрелище.
  Зайдя под полуразвалившуюся арку, которая когда-то исполняла обязанности входа, я был остановлен:
  - Слышь, лошадник, не нарывайся! - голос был слышен совсем близко, но говорящего я не видел: темнота усугублялась клубами разноцветного дыма, а маленькая точка латунной лампы только подчеркивала мрак. Речь же говорившего, как я понял, прерывалась вовсе не из-за ветра или расстояния. Разноцветный дым и характерный запах не давали повода усомниться: доблестные офицеры, героически потерпевшие бедствие во вражеских песках пробавлялись самым низкопробным психотропом, какой только себе можно вообразить.
  - Да вы, летуны, и так-то на голову больные все, - не остаюсь в долгу я, - а уж как башкой вниз свалитесь, так и вовсе стремена теряете. А уж если нашвыряетесь чем-нибудь по обыкновению своему...
  Голос из темноты сорвался на нервический хрип:
  - Я ж те сказал, лошадник, подкову тебе в селезенку, не нарывайся! Скажи спасибо, что здесь, под крышей стоишь, а не в барханах грифов подманиваешь. Фенх, ну ведь нарывается же подковник, а? Фенх! Ты что, шпоры в уши заложил?
  - Да остынь, Ибис, говорю тебе. Что, заняться больше нечем? Нас же, - и второй голос с непередаваемым сарказмом не то засмеялся, не то зашелся надтреснутым глухим кашлем, не то просто сорвался в насмешливый вороний грай, - нас же спасать приехали! Будь повежливее, дружище, с нашими спасителями - а меня не отвлекай больше. Поверь, уж мне-то есть чем заняться.
  Мне это все остолетело со страшной силой. Быстро войдя в единственную неразрушеную комнатушку, я щелкнул каблуками и громко представился:
  - Гвардии поручик Ладислав Кауперманн, заместитель командира особого кавалерийского отряда "Бездна" по спасению экипажа цеппелина "Черный уроборос", - и не преминул добавить, - поскольку мое звание в войсках приравнивается к майорскому, я являюсь здесь старшим, и не позволю...
  Тот же насмешливый каркающий кашель проскрипел из угла:
  - И встать, когда с тобой говорит подпоручик!
  Я выпучил глаза и одним взмахом выдернул из ножен клинок. В изменчивом свете лампады лезвие сверкнуло красно-бурыми искрами:
  - Чтооо?
  - Слюной не захлебнись! - Язык того, кого называли Ибисом сильно заплетался, но руки были твердыми, глаз метким, а прицел точным. Прямо у моих ног взметнулись песчаные столбушки, а стены комнаты наполнились грохотом пулеметной очереди. Впрочем, может быть и не столь меток был глаз пулеметчика, а мне надо быть до конца жизни благодарным всем духам полыни и макового цвета...
  Не знаю.
  Но знаю зато, что совершенно не задумался над этим - не потому что не склонен был рассуждать над вопросами своей жизни и смерти, хотя так и было на самом деле.
  Но тогда все мысли мои заняты были совсем другим:
  я готов был броситься, как учили, под выстрелы - вправо, вниз, влево, и точный сабельный удар в горло... Но был остановлен. Не выстрелом, хотя уж лучше бы, наверное, так.
  Не сабельным ударом, не в лихой кавалерийской атаке я был выбит из седла, оглушен и раздавлен, нет!
  Я думать забыл о саблях и пулеметах, о т-варях и верблюдах, о цеппелинах и катастрофах, когда в круге желтого тусклого света появилась она, Регина, моя песчаная королева. Я увидел ее, и погиб. Я услышал тихий напевный голос:
  - Да вы что здесь, ополоумели что-ли?! Кругом джафферы рыскают, а вы грызетесь, как славояры во время гона!
  Не самые милые слова, да. И не самым милым тоном они были сказаны. Но какое самообладание, какая властность голоса, какое влияние на всех нас оказала эта простая фраза!
  В сущности, Фенхель фон Данст оказался мировым парнем, а Ибис, хоть и вконец потерял стропила на башне, тоже мировой товарищ. Регина же... Что Регина?
  Сестра милосердия, случайно попавшая в эту летанную заваруху. До моего появления она тихо любезничала с Фенхом, а после всеобщего замирения, сопровождавшегося обильным принятием внутрь наличных запасов спиртного (я и не представлял себе, сколько спиртного входит в стандартный боекомплект тоттен-штаффеля!) она села возле меня, положив голову ко мне на колени...
  Я смотрел на нее, как смотрят дети.
  При этом, дальнейшее помнится мне очень смутно.
  Клубы разноцветного дыма, алюминиевый котелок по кругу, налеты джафферской летучей конницы, лихая рубка в одиночку против целой лавины, поддержка из-за спины меткими очередями из шестиствольных картечниц, и конечно надо всем этим безумием - черное знамя с парящим серебряным соколом...
  Казалось, на пустынном ветру сокол стремится оторваться от своего бархатного плена, раствориться в этой бриллиантово-звездной ночи и лететь ввысь, к серебру холодной луны.
  Мы говорили об этом с ней, стоя на очередном заметенном песком "бархане", и наши глаза смотрели вверх, а наши губы искали друг друга, и в сиянии алмазных россыпей небосклона гулко раздавались звуки пулеметной пальбы - это Ибис стрелял вверх, от избытка сил, от избытка нахлынувшей волны этой звездной энергии...
  На черном бархате ночного небосклона
  блестят росинки неизвестных звезд
  и серебром клубятся туч пылинки
  и волнами бегут, бегут песчинки
  чтобы засыпать куст багровых роз
  укрыть - вплоть до последнего бутона
  
  И вот тогда я объявил ее Королевой Песков. И ее тело в свете луны тоже отливало серебром, и война, и любовь, и убийства, и слава - все смешалось где-то далеко-далеко, где в морозных степях Арктиды Доля и Недоля плетут свои мистические кружева...
  
  Потом опять рубка, и опять верная поддержка из-за спины, а потом мы опять сидим все вместе в этих развалинах, где не осталось уже не одной целой стены, и понимаем, что долго нам уже не продержаться, и что наступающий день вполне может стать последним, а вот канистра со спиртом в руках у Фенха - точно последняя, и пуская опять по кругу алюминиевый котелок мы даже не поем, мы орем во все горло:
  
  черный халиф и пернатый кумир
  снова разрушить хотят наш мир,
  но от тайги до ихтинских морей
  Яр-Инфернополис всех сильней!
  
  так пусть же сокол
  в полночном небе
  парит серебряной стрелой
  и если нужно,
  то все мы дружно
  пойдем в последний, смертный бой.
  
  армия и гвардия - марш, марш вперед
  Ладия Великая нас в бой зовет!
  
  А через час почти завалившие нас, задавившие телами трупаков джафферы внезапно схлынули, как и не было их - тень тоттен-штаффеля с черным знаменем на борту закрыла восходящее над пустыней солнце, и мы приветствовали ее так, как никто и никогда до нас не приветствовал даже восход этого древнего светила.
  
  А поднявшись на борт, мы узнали что в четыре часа утра джафферские гарпеоптериксы бомбили Славояр и Мукшин.
  Началась война.
  
  ________________________________________________________________________________
  Главную лестницу государева дворца украшало огромное витражное панно с изображением подвига нашего полка при Макабринске. Тогда, в почти безвыходной ситуации, гвардия бросилась на прорыв позиций южан, на ощетинившиеся штыками, намертво врытые в землю линии бетонных боевых големов - и поле покрылось телами в белоснежных мундирах: порубленными, изуродованными, мертвыми и умирающими.
  Три четверти полка остались там, на поле, но в пробитую брешь хлынула приливной волной пехота - и в полчаса все было кончено; Искандер-паша в размотанном тюрбане подписывал капитуляцию...
  Как же все было просто тогда. Как легко и спокойно было моим предшественникам-кавалергардам! За спиной прижатая к реке Смородине пехота, а впереди легкая смерть и надежная подлунная вечная слава.
  В память о том сражении только наш полк охраняет эту лестницу. И мое первое сражение пройдет именно на этой лестнице. Но не с равнодушными големами-убийцами, расписанными причудливыми арабесками, и не с летучей верблюжьей конницей, а с личным конвоем государя. Я поведу свой караульный взвод против таких же гвардейцев, как мы сами. На площади перед дворцом уже выстроены шпалеры двух полков, офицеры которых решились поддержать князя в его претензиях, но арестовать государя поручено мне.
  Не до конца представляю себе еще как я смогу это сделать... То есть, чисто технически, конечно, проблем нет. Мои ребята легко нейтрализуют и неповоротливых гренадеров, и разжиревших без дела затянутых в черную кожу лейб-шиноби.
  Но государь! Как прикоснуться к нему, как обратиться к нему, а уж тем более - как сопровождать его, арестованного? Ведь даже высший свет Яр-инфернополиса отделен от государя незримой стеной, которая прочнее брони носорога-мутанта. Даже верховные упыри-чиновники, проходя для аудиенции в кабинет с зашторенными по традиции зеркалами, нервно потирают руки и тайком прикладываются к фляжкам с генно-модифицированной кабаньей кровью.
  Для нас же, офицеров гвардии, персона государя священна и неприкосновенна! Хорошо князю и герцогу строить планы, писать конституцию и делить места в кабинете министров. Исполнять-то все выпало мне, простому гвардии поручику.
  Время, хоть бы немного времени! Боги, боги Яра и боги ада, боги золотых шпилей и темных труб, дайте мне еще время!! Нет, вы глухи или же бессильны. Внизу распахнулась дверь, шаги. Даю команду караулу приготовиться. Боги, боги мои... Боги Прави, что закована в трубы где-то глубоко в чугунных недрах Яр-Инфернополиса, что выйдет когда-нибудь на свободу и принесет с собой золотой век, дайте же мне время!
  Снаружи шум. Выстрелы. Пулеметные очереди. Вроде, такого наши главари не задумывали - единственные выстрелы должны были раздаться на этой лестнице, да и тех настоятельно советовалось избежать. Что случилось?
  Снизу по лестнице в окружении конвоя поднимается государь: лицо озабочено, брови сведены в тонкую линию. Ко мне подбегает капрал: - Ваше благородие, гарпеоптериксы южан из обошли наши заграждения в стратосфере и атакуют цеппелин о штандартом. Финисты ПВО подняты по тревоге, но пока они долетят - минуты три. Акации по периметру дворца сейчас откроют огонь, но сами знаете - что такое колючка акации против брони ихней...
  Механически поправляю его:
  - Их! Ты гвардеец или где?..
  И в это время - я вижу, как будто кто-то сильный и большой услышал мою молитву и заставил-таки непослушное время почти замереть - огромный витраж идет рябью, потом на том месте, где изображен полковник Бабаев, стекло трескается и показывается огромный клюв, потом весь витраж разлетается на миллион зеркальных осколков, и в этом безумном калейдоскопе в зал плавно вламывается ослепленный шипами гарпеоптерикс с императорским штандартом в лапах.
  Кажется, все замерли или приобрели такую же замедленность движений, как плывущий в кислоте с отрубленными ногами зомби. Капрал тянется к ненужному уже автомату, лейб-шиноби, как обожравшиеся гамбургерами баскетбольные мячи, бесцельно подпрыгивают, гренадеры тупо таращат глаза, мои ребята слишком далеко от места событий...
  Успеваю подумать: - Хана, сейчас всех посечет. - Вторая мысль: - Государь!
  И не рассуждая, прыгаю, хватаю, подминаю под себя безвольное тело в казачьем мундире с полковничьими погонами. Успеваю еще увидеть клубы жолто-серого дыма - большим стеклянным осколком разорвало какую-то трубу - и в этих клубах в клюве мертвого ящера реет черное бархатное знамя с серебряным соколом.
  Все. Лимит, отпущенный на мою молитву, видимо кончился - потому что события дальше понеслись галопом, который был неведом мне на самых отчаянных скачках, при охоте на волколис в предместьях Каброгорска.
  Медная кираса и каска с соколом, которые я считал безмозглой обузой, данью тупому ритуалу, спасли меня от осколков стекла. Через секунду я уже стоял навытяжку, а через две, сообразив что к чему, уже помогаю государю подняться.
  Государю?
  Нет, невозможно. Никто не смог бы подменить его за эти мгновения - но передо мной явно уже стоял другой человек. Исчезла государственная забота с лица, исчезла озабоченная складка и тонкая линия бровей - но, самое главное, исчез тот ореол, та незримая стена блеска и великолепия, что виделась мне (и не только мне) каждый раз при взгляде на этого человека.
  Да. Просто человека.
  Невысокого, некрасивого человека с пустыми равнодушными глазами. И когда он говорит со мной - нет уже во мне того трепета, с которым я до этого - сколько раз - "внимал государевой мудрости".
  - Ваш опереточный мятеж подавлен, поручик. Из несчастных солдат, которых вы вовлекли в свою авантюру, сейчас готовят зомби для нужд нашей армии и флота. Герцог Авернсдорф и князь Тартарский повешены на зубьях стены нашего дворца, на корм доблесным грифам ПВО и в назидание окружающим. Вас я хотел отправить на каторгу, в копи Углегорска... Но учитывая произошедшее, - он равнодушно улыбнулся, глядя на меня в упор оловянными пуговицами глаз, - считаю, что должен быть благодарен вам. Вы направляетесь на фронт, на передовую, в чине обер-лейтенанта драконского полка. Назначение получите, - он зевнул, - в генеральном штабе. И скажите там по дороге, чтобы здесь прибрали уже...
  После этого он перешагнул через тело порезанного в лоскуты шиноби, многозначительно попинал мертвого гарпеоптерикса и, как ни в чем ни бывало, продолжил путь наверх по лестнице.
  День назад, услышав от него такие слова, я плакал бы. Сейчас же - была только одна мысль: - Государева благодарность.
  Я повторял про себя эту фразу на все лады: и горько, и с иронией, и с лютой бешеной ненавистью и даже (пытался) с любовью. Повторял всю неделю, пока ожидал отправки на фронт в кабачке моего приятеля Данста, повторял в генеральном штабе, куда явился за назначением, и в офицерском собрании полка, где никто не сказал мне ни слова упрека, но никто не протянул руки на прощание, повторял дома перед зеркалом, надевая ненавистный зеленый драконский мундир и идиотский кивер с тяжелым конским хвостом.
  И конечно же, я повторял ее, стоя по щиколотку в крови на площади пред дворцом, задрав голову и следя за тем, как огромное полотнище черного императорского штандарта снова поднимается ввысь, над шпилями и стеклянными громадами Яр-Инфернополиса. Глядя, как серебряный сокол снова начинает свое - почти не прерванное - двухтысячелетнее парение.
  Государева благодарность.
  Черт возьми.
  Эти демоны из ниоткуда, эти грязные импы земли
  Снова берут свою данность,
  Снова ползут на свет
  Мириадом ракет,
  Целым полчищем лет,
  Ни одна (нехорошее слово) туманность
  Нам не даст в телескопы ответ
  На извечный вопрос: короли,
  Просвистев яркой вспышкой комет,
  Тоже станут травою - равность...
  Уравняет ли счет измен
  Государева благодарность?
  
  Кажется, я читал это со сцены. Кажется, мне аплодировали. Кажется, меня пытались убить... Или я пытался кого-то убить за неудачную пародию на эти выстраданные, выплаканные, выхарканные кровью строки. Впрочем, одно другому не мешает.
  Я вспоминаю эту неделю как в дыму, как в бреду, как в похмельно-наркотическом угаре. Помню только, как мы с Фенхелем пили абсент в его кабинете с огромной стеклянной стеной, глядящей на все величие и безобразие его кабака. И нам иногда казалось, что это кабак - с его величием и безобразием - начинает глядеть на нас. Вот уж воистину - если долго вглядываться...
  Помню еще, как мы гонялись за кем-то по крышам и подвалам всего города, помню рассветное нежно-розовое небо с крыши Фалькон-билдинг, и адское зарево топок где-то в глухих подземельях
  ________________________________________________________________________________
  Халифская артиллерия утюжила наши позиции, наспех сооруженные окопы не спасали от сокрушительного минометного огня - и пехота таяла, исчезала на глазах, растворялась, как серый снег под веселым апрельским дождем на полях Валдая.
  Наступление захлебнулось, прорыв сорвался, и скоро, скоро уже раздастся победное "алла! алла!", и верблюды-мутанты в кевларовой броне понесут своих всадников с кривыми ятаганами, чтобы смять, сокрушить, отбросить назад и повернуть в паническое бегство.
  Поле снова покроется серыми шинелями - а в шинелях те, кто уже никогда не вернется домой, кто станет пищей для воронья и подножным кормом для зомби.
  Один - только один - выход: атаковать, выполнить боевую задачу, снести первую, вторую, третью линию обороны врага, добраться до плюющихся кислотными минами в небо страусовых батарей, посносить саблями бошки этим тупым птицам - а заодно и их расчетам.
  Но пехота прижата к земле плотным пулеметным огнем, пять раз с утра они поднимались в атаку - и захлебывались в крови, и откатывались назад на вчерашние позиции. Да, южане здорово использовали передышку, которую штабные умники так любезно им предоставили.
  Сигара обжигает губы. Только что ведь вроде начинал новую? Спички кончились, прикуриваю новую от остатка старой. Вредно, конечно - но все равно перспектива погибнуть от рака легких здесь, на фронте, кажется весьма и весьма туманной.
  Эх, пехота-пехота, царица полей. Если б не пулеметы... Если бы махом - лихим наскоком через колючку... Но мы в резерве, да и конницу скосят так же весело, как и пехоту - зомби-пулеметчикам пофиг, кого гасить, а расстояние слишком велико.
  Вот и нас начали трамбовать - разрывы все ближе и ближе. Первой же миной выбило полковника, который изучал расположение халифских войск в выдвижной лорнет и стыдил господ офицеров, укрывшихся от бомбежки в блиндаже. Еще и еще разрывы, еще и еще потери.
  Что я делаю здесь? Зачем? Ради чего? За веру и государя? Веры уже давно нет - а государь всего лишь маленький человечек с пустыми равнодушными глазами.
  Его великий предок триста лет назад был простым гвардейским поручиком, а его преемником наверняка тоже станет более удачливый, чем я, более толковый и более везучий поручик. За свою часть, за свою честь? Но моя часть все еще расквартирована в шикарных зимних квартирах в столице, офицеры танцуют на балах, а нижние чины чередуют пьянки и учения. Этот же армейский полк принял меня как чужака и никогда, видимо, не станет моим.
  Бок о бок с товарищами - я мог бы подняться и в молниеносном броске все-таки достать укрепления врага. С этими же - вряд ли. В конце концов, ходить в самоубийственные атаки на пулеметы - это привилегия гвардии. Или нет? Или да? И - опять же - зачем?
  Проигранным сражением больше, нелепой победой меньше - кому какая разница?
  Как близко рвануло! Теперь мечут газовые, желтый удушливый дым заволакивает небо и землю. И в клубах этого дыма я вижу полковой штандарт, рвущийся к небу. Закрываю глаза, открываю, и не могу справиться с этим зрелищем - вместо простого серого полотнища с наспех вышитым девизом и криво приляпанным символом я снова, как тогда во дворце, в десяти шагах от себя вижу огромное полонище императорского штандарта: черного, с парящим серебряным соколом.
  И вот тогда мне все становится ясно. Пускай государь недалек и мелочен, пускай его окружают негодяи, ворье и тупицы, пускай завтра (через год, через десять) у нас будет другая династия и другой правитель - но это знамя две тысячи лет развивается над нашей столицей. И пока над кроваво-красными башнями, над рубиновыми звездами императорской ставки реет в воздухе дирижабль с этим штандартом - я знаю, ради чего я сражаюсь!
  В конце концов, не зря перед смертью, узнав о моем переводе на фронт отец сказал мне: "Поезжай, и запомни: дворянина можно выгнать из гвардии, но гвардию из дворянина - не выгнать!" Пророческие слова, и теперь я знаю, что мне делать. Еще пять минут - и будет поздно. Но я успею. Серебряные клинки поотрубают прикованные к пулеметам облезлые руки-кости, тяжелые булавы разобьют глиняные головы големов-охранников. Эти пулеметы должны замолчать, пусть даже мне не услышать ни этой тишины, ни радостно-победного "уууура!" нашей пехоты. Но зато, черт возьми, я вижу серебряного сокола в черном поле, и он указывает мне путь. Вперед. Принимаю командование на себя.
  - Эскадрон, к бою! Сабли вон! Слева пополувзводно левое плечо вперед в галоооооп.... Арш, арш!
  
  
  
  
  _____________________________________________________________________________
  
  Зачем я все это вспоминаю?
  Почему, как у обреченного на мучительную долгую смерть, передо мной промелькнули именно эти картины моей долгой жизни?
  Может быть, потому что вчера в отдаленном монастыре Архаровской губернии умерла сестра Ольга, которую я когда-то знал как Регину, королеву песков?
  Может быть, потому что неделю назад мне представлялся по случаю награждения орденом Коловрата с мечами и бантом молодой Фенхель фон Данст - такой похожий и такой чужой?
  Может быть, потому что я снова видел сегодня во сне черный бархатный штандарт с серебряным соколом в клубах желтого дыма - и я знаю, что скоро уже и мой черед воспарить высоко в ярко-лазоревое небо, к золотому солнцу...
  
  А может быть, просто потому что вот сейчас, проходя по галерее на торжественный бал, я случайно бросил взгляд в зеркало, и увидел не блестящего гвардейского поручика, не героического, но скромного армейского обер-лейтенанта, не заслуженного боевого генерала и даже не императора вселадийского Ладислава Первого - с отпечатком величия и государственных забот в суровой складке между бровями...
  Нет, из чудом не занавешенного зеркала на меня посмотрел маленький невзрачный человек с равнодушными пустыми глазами.
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"