Контровский Владимир Ильич : другие произведения.

Томагавки кардинала. Глава 17

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Период полураспада


Глава шестнадцатая

  
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ПЕРИОД ПОЛУРАСПАДА
  
   О происходящем в мире (за границами Вечевого Союза и за пределами Евразийского блока) жители России кое-что знали. Но именно кое-что: информация была препарированной и не отражала сути и подлинных причин событий. Правители Союза следовали принципу Талейрана "Народу надо говорить правду, одну только правду, но не всю правду", творчески его доработав: процентное содержание правды было снижено до минимума - до чистой фактологии, от которой никуда не денешься: произошёл переворот в некоей банановой республике - значит, произошёл; где-то начались беспорядки - да, есть такое. А что там да как - что за переворот, какие такие беспорядки, и кто за всем этим стоит - это уже вопрос другой, и трактовать его можно по-разному. Правители России не были оригинальны - точно так же действовали правители Объединённых Штатов: детали должен знать тот, кому положено, а для всех остальных есть кривое зеркало средств массовой информации. Кесарю - кесарево, а слесарю - слесарево...
   После окончания Второй мировой больших войн не было, зато малых хватало - они вспыхивали постоянно. В мире то и дело стреляли: в Африке, в Азии, в Латинской Америке. Это называлось "имперские происки ОША" и "борьба угнетённых народов за свою свободу" или "расползание красной угрозы" и "защита демократии" - в зависимости от того, кто сообщал об этих локальных конфликтах. Две сверхдержавы, два враждебных военных блока - Океанический пакт и Организация стран Берлинского договора, Новый Карфаген и Новый Рим, - напоминали боксёров на ринге, наносящих друг другу удары в уязвимые точки: туда, где побольнее, и где противник, зазевавшись, ослаблял защиту. Выиграть поединок ядерным нокаутом не представлялось возможным: отдача неминуемо и жестоко - от растяжения связок до перелома позвоночника - искалечит и того, кто нанесёт удар (не говоря уже о том, что некому будет чествовать победителя - зрителей не останется). Оба противника это понимали - они старались выиграть по очкам, и тут незримый строгий рефери фиксировал явное преимущество Запада.
   "Воевать надо было, - сказал как-то Сергею отец, - тогда бы ещё бабушка надвое сказала, кто кого. А так - рассыпят они нас этим мирным сосуществованием, вот увидишь". Это было сказано полушутя, да ещё на нетрезвую голову (отец Киреева в последние годы стал крепко попивать), однако за чёрным юмором просматривалась горькая правда: Вечевой Союз проигрывал, при этом усиленно делая вид, что всё путём, вот он сейчас отдышится, да как врежет супостату по сусалам...
   А потом пришёл восемьдесят пятый год, и Михаил Дергачёв провозгласил "новый курс" - хорош размахивать кулаками. Давайте жить дружно - Запад распахивает нам свои братские объятия. Дело за малым: нам надо только немножко перестроить нашу архаичную систему, чтобы она органично вписалась в "цивилизованный мир", и вот тогда мы наконец-то заживём по-людски. И самое странное, что ему поверили - точно так же, как поверили в семнадцатом тем, кто обещался рай земной и счастье для всех и каждого: поверили потому, что устали жить во лжи.
   Евразийский союз, казавшийся несокрушимым, рушился на глазах - сам собой, как могучее дерево, подточенное и выеденное изнутри термитами. Страны Европы отпадали от него одна за другой - большинство мирно, хотя кое-где не обошлось без крови. Но русские бронеходы не давили "мятежников" гусеницами: согласно приказу, войска Вечевого Союза оставляли "оккупированные территории", бросая на радость местным властям (и особенно предприимчивым дельцам) огромное количество военного имущества, оружия и снаряжения. А Дергачёв обнимался с западными вождями, демонстрируя единение и взаимопонимание, и всё происходящее напоминало конец наводнения на Неве, когда стихает тугой подпирающий ветер с Финского залива, гнавший воду вспять, и Нева снова входит в свои берега, отступая и освобождая гранит набережных и оставляя на обсыхающих каменных плитах липкую грязь, принесённую бурлящей водой...
   А в мутных ручьях, стекавших в канализацию, резвилась рыбка большая и маленькая - в стране нарастало то, что именовалось сочным словом "бардак". Прежнее рушилось, а долгожданного нового как-то не наблюдалось - то есть наблюдалось, но на словах, а не на деле. И всё-таки очень многим стылый западный сквозняк казался свежим ветром перемен, ворвавшимся в затхлую комнату, в которой сто лет не открывали наглухо законопаченных окон. Это ничего, что от этого ветра чихалось и кашлялось (иногда до кровавой мокроты) - ведь по законам природы за прохладной весной должно придти жаркое лето, правильно?
   Россию корёжило в корчах перемен, и запомнились Сергею слова его тестя: "Если бы в пятьдесят третьем власть взял товарищ Мизерия, мы бы до такого не дошли. Вся история пошла бы другим путём - серьёзный был человек...". Тесть Киреева сам был человеком серьёзным - ветеран спецчастей ОКВД, он провоевал всю Вторую мировую (и несколько лет после неё, в Европе). Под занавес службы он был начальником лагеря на Колыме (жена Сергея родилась в Магаданской области) и после выхода в отставку сохранил многие свои старые связи. Тесть всегда был в курсе всего происходящего в стране и за рубежом, причём информация эта была реальной, а не той, которую доводили до сведения населения газеты и радио. Сергей примерно представлял, что имел в виду отец его супруги под словами "пошла бы другим путём", хотя явственно заметил нотки бессильной обречённости в его голосе...
  

* * *

  
   1990 год
  
   - Привет, мореманы! - Сашка Оленин был весел и жизнерадостен: как всегда. - Ну, что пьём? Пивка для рывка, потом водочки для заводочки?
   Выпили и того, и другого - для начала. В силу профессиональной специфики, бывшие однокашники встречались редко, но уж если встречались, тем более если впереди был целый день, свободный от всех иных дел и обязанностей... Происходящее (пока?) не отразилось на пивном баре "Гавань", испокон веку облюбованном курсантами мореходки - как бывшими, так и сегодняшними, - для встреч, дружеских бесед и приятного времяпрепровождения. Было здесь и неплохое пиво, и традиционные наборы с рыбкой и солёной соломкой, а что до цен - водоплавающий народ это как-то не особо смущало, да и цены эти были отнюдь не запредельными.
   Выпив, заговорили. Для вдумчивой дискуссии о женщинах выпито было маловато, а потому, обменявшись новостями - кто где плавает, кто развёлся, кто стал счастливым отцом, - перешли на политику: о чём ещё могут говорить под выпивку русские мужики, особенно когда эта политика так и лезет в глаза из всех щелей?
   - Революционная ситуация, - глубокомысленно изрёк Юрка Лыков, глядя в дымный зал так, словно именно в нём и сложилась упомянутая ситуация в концентрированном виде.
   - Ага, - подтвердил Оленин, энергично раздирая принесённую с собой воблину. - Это когда тот, кто сверху, больше не может, а та, кто снизу, больше не хочет.
   Киреев улыбнулся. Шурка всегда отличался известной оригинальностью мышления - на экзамене по "закону божьему", то есть по научному коммунизму, бойко отбарабанив тему билета "Государство", он вогнал в лёгкий шок преподавателя нестандартным ответом на дополнительный вопрос. "Значит, - спросил доцент, - государство - это машина подавления. А кого оно у нас подавляет?". "А у нас уже всех подавили! - бойко ответил курсант Оленин и добавил, заметив неподдельное изумление в глазах экзаменатора: - Ну, это, подавляют ещё кое-кого - алкоголиков там разных, тунеядцев...".
   - Философ, блин, - фыркнул Юрий. - Тоже мне, сексуал-демократ доморощенный. Всё тебе смехреночки да звездихаханьки - поглядим, что ты запоешь, когда...
   - Этот стон у нас песней зовётся, - невозмутимо парировал Оленин. - А фригидность хуже импотенции, поэтому революционная ситуация не лечится - только хирургически. Но если честно, мне всё это глубоко до лампочки. Не пропадём - вон, греки не успели свободу получить, как уже зашевелились: вербуют наших моряков на свой ржавый флот. И платят, между прочим, так, как нам и не снилось - много, и в талерах. Они и раньше мировыми перевозчиками были, а теперь, как вышли из-под нашей отеческой руки, так вообще... Так что не вижу я основания для пессимизма, Юрик. Бабы как давали, так и будут давать, а если ты ещё зарабатывать станешь, как белый человек, они тебе вдвое охотнее давать будут.
   Сергей снова усмехнулся, но уже с кислинкой. Он не то чтобы усматривал прямую зависимость между женской благосклонностью и толщиной кошелька, однако замечал, что его благоверная становилась заметно ласковее, когда он, приходя с рейса, выкладывал на стол пачку денег - бытие определяет сознание, и не только сознание, но и поведение.
   - К этому всё и шло, - продолжал между тем Лыков, возвращаясь от фривольной темы к теме политической (вероятно, ещё недостаточно выпил). - Система окостенела, как хитиновый панцирь: её не переделать, как бы там Миша Дергачёв не суетился. Её можно только сломать, а уже потом...
   - А что будет потом, Юра? - спросил Киреев, отхлебнув из кружки. - Ты себе это "потом" хорошо представляешь? Вот ты, например, что делать будешь?
   - Что делать? Дело своё заведу! - решительно заявил Лыков.
   - Это навроде свечного заводика? На буржуинство потянуло? - иронически уточнил Оленин.
   - Хозяина у нас нет на производстве, потому и ходим с голой задницей, - продолжал Юрий, проигнорировав язвительный вопрос. - А вот когда этот хозяин будет...
   - Слушай, Юр, а с чего ты взял, что хозяином будешь именно ты, а не кто-то другой? - спросил Сергей, внимательно глядя на воодушевившегося приятеля. - Найдутся ведь люди и пошустрее, и в плечах поширше.
   - Если хочешь есть варенье, не ловили хлебалом мух, - отрезал тот. - Весь мир так живёт, и нам не хрен выёживаться и изобретать велосипед. Зарабатывай деньги, а остальное приложится. Скажешь нет? Тогда слушай дальше сказки Шахерезады про светлое будущее, а с меня хватит.
   - Ну зачем же? - примирительно сказал Сергей. - Меня вот, например, интересует возможность поработать под чужим флагом - это по мне. А предпринимательство - к этому, брат, склонность нужно иметь. Если у тебя эта склонность есть - что ж, флаг тебе в руки.
   - А потом придут революционные матросы, - добавил Оленин, - и воткнут древко этого флага тебе в ж..., и ты испытаешь при это глубокий оргазм, приправленный чувством восторжествовавшей социальной справедливости.
   - К старому возврата не будет, - возразил Киреев, - кнут поистрепался, а пряника у наших правителей в загашнике не имеется. Ты, Шура, очень точно подметил насчёт "она не хочет, он не может". Если она не хочет - это ещё полбеды, уболтать можно, а то и просто силком взять: нас ведь все эти годы не сильно спрашивали, хотим мы или нет. А вот когда не можется - это уже всё, туши свет. Вы что же думаете, всю эту бузу народные массы затеяли, двигатель истории, как нас учили? Или что всё это дело рук одного Миши Дергачёва? Чёрта с два! Стоят за всем этим очень серьёзные люди, массовики с вот такими затейниками, - Сергей вытянул вперёд правую руку и слегка пристукнул сверху по её локтевому сгибу чуть согнутой левой ладонью. - Хотел бы я на них разок посмотреть, да боюсь, что после этого мне глазки закроют, причём навсегда. Так что... У нас пока ещё идёт период полураспада, но вот как далеко он зайдёт - это вопрос. Полураспад может ведь стать и полным распадом, как учит нас наука физика.
   - Наука физика этому не учит, - начал Юра, - наука физика...
   - Слушайте, мужики, - предложил Оленин, - может, ну её на хрен, замогильную эту тематику? Давайте лучше о бабах, а?
   И с этими словами достал из "дипломата" новую бутылку.
  

* * *

  
   1991 год
  
   По улицам Москвы шли гвардейские бронеходы - элитная штурмовая дивизия "Сокол", рождённая в огне гражданской войны, получившая гвардейское знамя под Орлом, в "битве титанов", прошедшая с боями всю Европу до самого "последнего моря", а потом ещё добивавшая самураев в Маньчжурии, была переброшена в столицу "для наведения порядка". Дивизия стала последней надеждой людей, стоявших у власти, цеплявшихся за неё и не понимавших, что всё уже решено, и что на сцену к огням рампы уже выходят другие актёры, исподволь готовившие свой бенефис не один год.
   Последняя надежда оказалась тщетной - солдаты "Сокола" отказались стрелять в народ, и вечевая власть за одну короткую летнюю ночь перестала быть властью. Никого уже не интересовало, что происходит в далёкой Бельгии, Польше или Германии - ветер перемен бушевал над городами России, превращая в мусор обветшавшие строения прошлого, ещё вчера выглядевшие поставленными на века. Наступало смутное время крушения идеалов, переоценки ценностей и неуверенности в завтрашнем дне - что будет завтра, сказать не мог никто, хотя в силу извечной человеческой привычки надеяться на лучшее, хотелось верить: завтра будет лучше, чем вчера.
   О несостоявшемся военном перевороте Киреев узнал, будучи в рейсе, на подходе к Петрограду, и вернулся он уже в другую страну, хотя внешне в ту же самую. На улицах было людно, все куда-то спешили, суетились, и подрагивала над головами людей трепещущая аура встревоженной неопределённости: а что дальше? И мало кто мог дать ответ на этот вопрос.
   Не мог сделать этого и Сергей, но по куда более тривиальной причине, казавшейся ничтожной на фоне социальных потрясений. Вернувшись домой, жены он дома не застал, а словоохотливая соседка (конечно же, из чисто альтруистических побуждений) сообщила Кирееву о том, что супруга ему неверна. Проинформировав мореплавателя о вступлении его в неформальный орден рогоносцев, добрая женщина ненавязчиво предложила себя взамен, мотивировав это предложение нехитрым тезисом "Серёженька, ты мне давно нравишься, а мой в отъезде". От сексуальной милостыни Киреев отказался, заметно огорчив этим фактом несостоявшуюся благодетельницу, и решил дождаться своей неверной благоверной. Он не собирался устраивать никаких разборок (рогоношение - это профессиональное заболевание моряков дальнего плавания, не он первый, не он последний): ему просто хотелось расставить точки над "и" - чего тянуть?
   Блудная жена явилась под вечер. Запираться она не стала, а перешла в наступление (войны обороной не выигрываются) по принципу "А сам-то ты каков? Ведь ни одной юбки не пропускаешь, а то я не знаю!". Считаться лаврами, заслуженными на любовном поприще, Сергей не стал, предложив жене согласиться по части достижений в этой области на боевую ничью, собрал пару чемоданов и уехал к родителям, оставив все формальности на потом. Вот так и связались воедино в памяти Киреева два разновеликих события: конец страны, где он родился и вырос, и распад его какой-никакой, но всё-таки семьи.
   До следующего рейса он жил у родителей, периодически навещая дочь и отклоняя попытки бывшей жены вступить в мирные переговоры, и дожил до зимы, когда практически незамеченным прошло известие о встрече в Беловежской Пуще трёх президентов - России, Украины и Белоруссии - и о прекращении существования могучей державы под названием Союз Вечевых Общинных Земель. Смерть Вечевого Союза была тихой: не было ни массовых демонстраций протеста, ни сколько-нибудь заметных выступлений, ни возмущений по этому поводу. Люди торопливо и как-то боязливо старались вычеркнуть из памяти семьдесят лет своей истории и всё связанное с этими десятилетиями: и плохое, и хорошее. Сообщили - и всё, словно и не было никогда могучей Империи, подмявшей под себя половину мира и на равных говорившей со второй его половиной.
   Кончину Союза переживали немногие, и одним из этих немногих был отец Сергея. Услышав о беловежском некрологе, Киреев-старший сначала окаменел, а потом пошёл на кухню и долго пил, не пьянея, - Сергей дважды бегал в магазин за пополнением водочного запаса. Сунувшуюся на кухню и попытавшуюся прекратить "это безобразие" мать Василий Ильич шуганул матом, чего с ним раньше не случалось, а потом повернулся к сыну (Сергей старался не оставлять отца одного и сидел рядом) и тихо сказал, прозрачно глядя на него:
   - А ведь я этой стране присягал...
   Спать он лёг поздно, а утром не проснулся - умер во сне, умер тихо и спокойно, как та держава, которой он служил верой и правдой.
   "Период полураспада сопровождается радиацией, - подумал Сергей на похоронах, - а радиоактивное излучение - штука опасная. От радиации умирают, вот ведь какое дело нехорошее...".
  

* * *

  
   1994 год
  
   - Я рад видеть в своём доме русского, - мсье Лико поднял тонкостенный бокал, на дне которого плескалось бренди. - Вы знаете, Серж, у меня ведь тоже русские корни, да, да, - мой далёкий предок был русским солдатом. С тех пор прошло двести лет, нет, больше, но в нашем роду бережно сохраняется память о прошлом. Ваше здоровье, мсье Кирье!
   Встреча эта была случайной - в жизни человеческой много случайностей. Древний греческий сухогруз с гордым названием "Эгль"*, на котором пятый месяц плавал Сергей Киреев, ветром случайного фрахта занесло в Сан-Франциско. "Эгль" ходил под дешёвым флагом Либерталии, и экипаж его в основном состоял из филиппинцев, парней простых и неприхотливых, готовых работать годами - лишь бы шли заветные талеры да были в портах заходов недорогие проститутки.
   ________________________________________________________________________________
   * Aigle - орёл (франц.)
  
   Русские моряки были ещё редкостью на торговых судах мирового флота - этакой диковинкой. И поэтому неудивительным (и уже неслучайным) стало то, что Сергей привлёк к себе внимание представителя компании-грузоотправителя, наблюдавшего за погрузкой. Они разговорились, а вечером к трапу подъехала машина, и вышедший из неё мсье спросил "электрисьена рюс". Так Сергей познакомился с Антуаном Лико и оказался у него в гостях - времена, когда ходить в гости на чужом берегу запрещалось, канули в Лету: единственное, что требовалось от всех членов экипажа на борту греческих судов во время стоянки в порту - это вовремя (и в работоспособном состоянии) выйти на работу.
   Хозяева встретили Киреева радушно - как говорится, "стол ёжиком" (роль "ежиных иголок" исполняли горлышки бутылок). Говорили по-французски - по-русски креолы знали всего лишь несколько слов, употребляемых ими к месту и не к месту. Впрочем, беседе это не мешало - Сергей свободно владел французским (и никто уже не спрашивал, зачем ему это нужно - наоборот, без знания международного языка общения Киреев вообще не получил бы место на иностранном судне).
   - Мой отец воевал, - рассказывал Антуан, - ещё в ту, большую войну, с тевтонами. Он дошёл до Рейна и встретился там с вашими солдатами - жаль, у меня нет хороших фото.
   "Интересно... - подумал Сергей. - Отец Юрки Лыкова тоже дошёл до Рейна и тоже встречался там - с франглами. Может, Антошин папаня и Пётр Игнатьевич видели там друг друга? А что - очень даже может быть... И ещё: "Лико" - это, часом, не переделанная на французский манер русская фамилия "Лыков"? Тогда получается, что в сорок пятом году на Рейне могли встретиться очень дальние родственники. Очень интересно...".
   - Мы помним, - продолжал Антуан, наполняя бокалы. - Да, молодежь возраста моего сына и немного постарше - они уже другие. Они франглы, а не креолы, - мсье Лико заметно погрустнел. - Но всё равно: многие помнят - у нас тут много потомков русских поселенцев из Форт-Росса. И мы рады, что у вас теперь свобода. Выпьем, Серж!
   - Спасибо за память, - ответил Киреев, смакуя коньяк ("хорош, зараза!"). - А насчёт свободы - не всё у нас так просто, Антуан: там, в России.
   - Я знаю, - хозяин дома посерьёзнел. - Знаю, Серж. У вас там - как это по-русски? - пльёхо, да? И вот что я вам хочу сказать: а надо ли вам возвращаться в Россию? Оставайтесь здесь, у нас! У вас есть хорошая специальность - будете работать на американском судне и зарабатывать в несколько раз больше, чем у греков. Через пару лет у вас будет такой же дом, - он обвёл рукой гостиную, где они сидели, - и всё остальное. Вы мужчина в самом соку, женитесь, - он подмигнул, - на какой-нибудь хорошенькой креолке с русскими корнями, вырастите детей, и будете ждать внуков. Что ещё надо человеку? Оставайтесь, Серж. Мы вам поможем - мы люди одной крови.
   "Заманчиво, - подумал Киреев, - весьма". В России его ничего не держало - бывшая жена вышла замуж за какого-то предпринимателя из Нуво-Руана и уехала в Объединённые Штаты. "Наконец-то я встретила мужчину, который оценил меня по достоинству, - сказала она с гордостью, - и наконец-то я буду жить по-человечески!". Сергей пожелал ей счастья (равнодушно - что было, то давно перегорело, да и было ли?) и дал согласие на то, чтобы она увезла с собой дочь - пусть ребёнок будет с матерью, а не с отцом, который бывает на берегу раз в год по обещанию. А в том, что заокеанский жених по достоинству оценил его бывшую супругу, Киреев не сомневался: американцы охотно женились на невестах из развалившегося Евразийского блока, в особенности на россиянках - в общем случае россиянки оказывались куда более покладистыми жёнами, чем франглинки, озверевшие от эмансипации.
   Так что не было у Сергея Киреева в России особых зацепок - кроме самой России.
   - Что я могу на это сказать? - сказал он. - Спасибо, конечно, но... Слушай, Антуан, давай на "ты", раз уж мы люди одной крови - мне так легче. Выпьем!
   Хозяин кивнул, соглашаясь, и чокнулся с гостём. Выпили.
   - Так вот, Антуан, - Киреев высмотрел на столе среди общего изобилия изящный корнишон и бросил его в рот. - Живёте вы, конечно, хорошо - аккуратно у вас всё налажено. Только знаешь, Антуан, - ты только не обижайся, ладно? - весь этот причёсанный ваш порядок мне напоминает ухоженное кладбище: мраморные памятники, надгробья, дорожки, цветы на могилках, кустики ровно подстриженные... Жизни нет - на кладбищах в основном зомби обитают, а правят упыри - те, которые по ночам вылезают и шастают. Я не знаю, что будет в России и с Россией через несколько лет, но я останусь с ней - до конца, каким бы он ни был. Понимаешь, Антуан?
   - Понимаю, - ответил Лико, помолчав. - Не знаю, может быть, ты и прав... Выпьем?
   ...На отходе Сергей долго стоял на палубе, курил и смотрел, как тают за кормой огни Сан-Франциско. "Эмиграция из нашей страны всё больше похожа на эвакуацию" - думал он, и проворачивались в его голове стихотворные строфы:
  
   Когда корабль, которым правят худо,
   Истрёпанный в бессмысленных штормах,
   Течёт, как проржавелая посуда,
   Вода упорно поднимается в трюмах
  
   Насосы плохи, и качают скверно,
   Команда сводит старые счета,
   Самоуверен капитан безмерно,
   Хотя и он не знает ни черта!
  
   Матросы (те, которые бойчее)
   Уже поближе к шлюпкам норовят
   Пройти на них бурунные качели,
   А там куда-нибудь да вынесет пассат
  
   К тем берегам далёких стран цветущих,
   Где сыты все, где отдых и покой,
   К тем берегам, где мало неимущих,
   Они хотят приплыть с протянутой рукой
  
   По кубрикам вовсю сучат ножами,
   Как дикий конь, не слушается руль,
   Но те, кого стюарды ублажали,
   Привычно верят в силу слов и пуль
  
   Скорее в шлюпки, а не то верёвка
   Петлёй на шею, в трюме течь рекой,
   Но почему-то всё-таки неловко
   Придти в их сытый мир с протянутой рукой...
  
   "Надо было спеть эту песню Антуану, - подумал Сергей, швыряя за борт окурок. - Только по-русски он бы её не понял, а переводить стихи на французский - та ещё задача...".
  

* * *

  
   Полураспад набирал силу.
   Рушилось величественное здание; не успевшие отбежать оставались под обломками, и никто не спешил придти к ним на помощь - девяностые годы в России были наполнены борьбой за выживание и самыми настоящими человеческими трагедиями.
   По всей территории бывшего Вечевого Союза шёл "парад суверенитетов" - всякий мало-мальский ушлый боярин (а то и просто мелкий служивый) спешил провозгласить себя "законно избранным" властителем отдельно взятой волости. Союзные общинные вечевые земли провозглашали свою независимость от "московского ига" - людям говорили, что так они наконец-то смогут жить для себя, а не кормить столичный центр, привыкший сгибать в бараний рог окраины. Эти красивые декларации имели мало общего с действительностью - удельные князья просто удовлетворяли свои властные амбиции, следуя античному принципу "Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме".
   Лучше жить не становилось - единый экономический организм разрушался, а полукустарное производство не могло заменить мощи промышленных гигантов союзного значения. Да и не радел никто за восстановление промышленности: лукавый лозунг "Богатей собственным трудом!" обернулся стремлением разбогатеть сразу и быстро - продав то, что плохо лежит. Вся страна торговала - кто чем. Бабушки у метро продавали сигареты и носки домашней вязки, а воеводы сбывали людям с восточными чертами смуглых лиц оружие - от автоматов и гранатомётов до бронеходов и боевых самолётов. И - точно так же, как это было шестьдесят лет назад за океаном - росла преступность. Люди боялись выходить на улицы, а преступность организовывалась и матерела, и лезла во власть, и уже диктовала свои волчьи правила игры и чиновникам, и предпринимателям, образуя с ними жуткий симбиоз.
   А самое страшное - бесплатно экспортированный в Россию девиз "Деньги - это всё!" разъедал святая святых: русскую душу, надёжу и опору народа в самые страшные лихолетья. Как-то очень быстро забылось, что деньги - это ещё далеко не всё, что не всё продаётся и не всё покупается, и даже издревле ироничное отношение русских к богатству и его носителям выветрилось из памяти. Молодёжь впитывала и принимала злую философию личного успеха любой ценой, не считаясь ни с чем - по трупам так по трупам. И немудрено: ведь на этой философии стояли могучие Объединённые Штаты, держава-победительница, первая страна мира! Молодежь стремилась к богатству, гоняясь за "символами престижа"; молодёжь учила французский язык, и многие юные россиянки начинали изучение этого языка с фразы "Вуле ву куше авек муа?"*, которую доморощенные лингвисты переводили как "За сотню талок** на пару палок", - ведь каждый добивается успеха так, как умеет (и тем, чем может).
   ________________________________________________________________________________
   * Voulez-vous coucher avec moi? - Не переспите ли вы со мной? (франц.)
   ** Тал, талка - талер (разговорное арго)
  
   А за разноцветной рекламной мишурой, заполнившей улицы и экраны телевизоров, шла борьба за верховную власть между олигархистами* и администратами** - между двумя самыми сильными партиями, вокруг которых гиенами возле тигров суетились мелкие группы и партии, жаждавшие урвать если не жирный кусок, то хотя бы огрызок посочнее. Бурлило в чадном российском котле вонючее варево, разбрасывая жгучие брызги, и не хотелось думать о том, что будет, если оно выплеснется и зальёт всю страну...
   ________________________________________________________________________________
   * Олигархисты - партия крупного капитала, поддерживаемая ОША
   ** Администраты - военно-чиновничья партия, ориентированная на методы управления эпохи Тимура Железного
  
   Полураспад набирал силу, всё ближе подбираясь к той грани, за которой начинается полный распад.
   А мир тем временем решал свои дела, уже не оглядываясь на Россию.
  

Глава восемнадцатая


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"