Романов Константин Максимович : другие произведения.

11. Бишим-Боло

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  БИШИМ-БОЛО
  
  
  В тот день с нами связывается Бункер. Диалог идет по шифровке, что не удивляет - уже все поняли, что бабаи умеют нас подслушивать. Может и не бабаи, но умеют. Может, и не умеют, но подслушивают.
  
  Подполковник Корень передает приказ от Бригады: Второй отряд получает армейскую форменную одежду. Ага, вот так! И что будет со всеми нашими любовно подобранными прикидами? Мы должны снять. Чапаны, пакольки, стеганные штаны, джурабы, горные ботинки, австрийские и немецкие парки, меховые шапки, свитера, овчинные и ватные бушлаты - все! Взамен натягиваем обычное армейское хэбэ: штаны, куртки, панамы, сапоги. И становимся другими, чужими.
  
  Я чуть не поперхнулся: сапоги-и-и?
  
  Петр Андреевич через пару минут подтверждает: сапоги. Все будет нам доставлено "воздухом".
  
  К вечеру в самом деле застрекотали "головастики". Две "восьмерки" запрыгнули к нам на базлаг, присели. Из них выскочили салапеды с лицами героев Бреста, Одессы и Севастополя. Они стали тут же выбрасывать тюки. Командовал ими капитан лет сорока. Усы - как у Тараса Бульбы. Кендюх - как у Тараса Бульбы. Отъелся, в натуре, пузырь надутый. Щеки с червячками кровеносных сосудов - под фуражку не помещаются. Задний будуар - потребовалось особого покроя галифе.
  
  Махонин сразу прокинул мне:
  
  -А галифе у маршала - индивидуальный заказ, бляха-муха!
  
  Мне-то что? Я приказ получил и начал выполнять. Наверное, так же, как и он. Сказали ему прибыть на Вахан, он лапкой под козырек.
  
  У него под началом два прапора. Все трое представились мне, но почему-то их имена слились в какое-то одно, хриплое, не проссать какое труднопереводимое: капитанполушкопрапорщикстерлитамаковпрапорщикмирлябаби-сюрлябабоев...
  
  Правда, дело свое они знали. Еще вертушки не улетели, а они с солдатиками уже разбили обширный шатер. Перетащили в него все свои тюки. Туда же вызвали моих командоров: Чумакова, Павлова, Дмитрука, моего главного по хозчасти, старшего прапора Махонина, он же Петрович, моего старшего по всем остальным делам Хоттабыча и завскладами Михаила Фриева.
  
  Все делалось как бы помимо меня. Меня это даже задело. Хотя, конечно, это я указал Брюхатому-Усатому, с кем ему нужно общаться. Но почему-то хотелось бы увидеть и себя где-то хотя бы во вторых ролях, а не за сценой, печально глотающим валокордин.
  
  Я занырнул в шатер. Выдача комплектов уже началась. Шла Первая команда, бывшая моя. Чумаков придирчиво следил, чтоб каждому егерю досталось все по размеру. Полный бардак, когда мотня штанов висит ниже колена, а сапоги как у Чарли Чаплина. Армейские шмутки, если не уследить, именно такие. Поэтому прямо при раздаче нужен глаз да глаз. В этом я полагался на "бывалых". А для чего еще они нужны? Они подсказывали молодым. Сами замеряли сантиметрами от шва до шва по плечам, от подмышек до пояса, от ступней до причинного шва - и если что не так, тут же вставляли пистон прапорам и солдатикам. Те сначала огрызались, потом притихли. Только был слышен скрип их зубов.
  
  Хоттабыч подошел ко мне:
  
  -Динар, нас что в пешеходы переводят?
  
  -Пока об этом ничего не слышал, - сказал я. - На данный момент только хэбэ сказали надеть.
  
  -Но это что-то значит?
  
  -Пока не уточнили, что это значит.
  
  Он покачал головой, полез за пачкой сигарет. Тут же по привычке сказал:
  
  -Пора бросать курить. Пора бросать!
  
  Дошли до головных уборов. Вдруг ко мне возбужденный Петрович:
  
  -Максимыч, мне рапорт сразу подавать или как?
  
  -В чем дело?
  
  Он, в армейских штанах, в майке-алкоголичке, протягивает мне панаму. Красной звездочкой вперед.
  
  -Что? Опять? Ты знаешь, что я это не надену. Пусть нахуй меня назад в дисбат отсылают...
  
  Я оглядываюсь на других. В панамах с красными звездочками у егерей какой-то шкодный вид. Как у курсантов-первогодков. Как у октябрят в начальных классах. Со "школы" под Ошом такого не видел. Молодые еще особенно не врубились. А "бывалые" смущены, это я вижу.
  
  Беру инициативу на себя. Обращаюсь к залетному фарцовщику:
  
  -Капитан, вам сказали, кто мы такие и что мы здесь делаем?
  
  Пузырь шевелит усами и поводит осовелыми, уставшими глазами. Или он бухнул до того как? Или горняшка его сходу зачморила? Он не сразу врубается в суть вопроса.
  
  -Нам уставно, - слышите: уставно! - запрещено все контрастное и яркое: красные звездочки, награды, галуны, эполеты и аксельбанты. Только зеленое, только защитного цвета. Или полный камуфляж.
  
  Наверное, все-таки горняшка. Потому что Пузырь вдруг взрывается. Он трясет набрякшими брылями и вопит, как продавщица газ-воды у кинотеатра "Ватан", у которой только что увели дневную выручку:
  
  -Я что тебе, рожу? Мне что дали, то и раздаю! Я рожать не умею, понятно, старлей? Вы и так мне все мозги заморочили: не тот размер, не тот фасон, не тот цвет, не тот год выпуска...
  
  Петрович выдвигается вперед. Он прижимает палец к губам:
  
  -Ты чо орешь, офицер? Тихо, тихо... Сейчас лавина сойдет с Горушки - смоет и тебя, и твое барахло нахуй!
  
  -А ты кто такой, что ты мне будешь...
  
  -Еще раз, кабан. Ты чо полез на лысого? С тобой по делу говорят... Ты здесь не в своей каптерке. На тормоз жми, понял?
  
  Умеет Петрович и создать ситуацию, и придавить на массу, и разрулить базар. Тем более его наколки: череп на плече и восход солнца на другом, со словом ТАШАУЗ, - подтверждают его серьезность и готовность. Другие сержанты неспеша и как бы невзначай замыкают круг.
  
  -Я...я... я буду докладывать...
  
  -Ты сначала отсюда выберись, - говорит Толя Герлинг. - Забраться нетрудно, а вот назад - это еще будем посмотреть!
  
  Прапора-помощники осунулись. Они не ожидали такого. Салапеды-герои и вовсе притухли. Одно дело мокрота из СА, другое дело - какие-то бородатые, мохнатые, на непонятном языке говорящие дядьки. "Будем посмотреть!" - этим все сказано.
  
  Мы, конечно, слышали, как тыловики борзеют. Об этом нам говорили и погранцы, и "пешеходы" с Файзабада. Бывает, третьего срока хламье выбрасывают за первый сорт. Бывает, ведут торговлю: хочешь приодеться - ищи пакетик с дурью. Наркота ценилась всегда и везде. Брикет соломки - новые сапоги. Пакет с грязным чарсом - бушлат или полный комплект "афганки". Еще и поэтому "полосатые" и "пешеходы" так забойно трясли кишлаки и караваны. А не нашел валюты, ходи в рванье. И как правило, это им, барахольщикам, сходит. Отсюда и геройское выражение на мордах лиц.
  
  Но мы всем стараемся объяснить мирно и вдумчиво: горные егеря не СА, не ВДВ, не артиллерия-кавалерия-подводный флот. Если горный егерь говорит: никакой красной звездочки на моей панаме, то значит, его панама будет без звездочки. Это даже герою Маркельчику, незадолго до его гибели, затерли в мозг.
  
  -И я не понял, генерал, почему на мотне протертость, - разворачивает штаны Сергей Авдеев. - Это ты что, с пидоров снял и нам привез?
  
  Он напоказ выставляет дыры в промежности, пальцы наружу.
  
  -Или это ты как бы намекаешь? - продолжает Авдеев. - Так здесь тебе не тут. У нас пидоры часто падают с самой высокой Горушки в самую глубокую пропасть. Как та самая путичка! Ферштеен?
  
  Егеря хохочут. Но смех недобрый, с вызовом. И когда один из прапоров пытается выдернуть рваные штаны у Авдеева ("ну-ка, дай сюда!"), тот быстро убирает их за спину:
  
  -Хальт, бля! Стоять!.. Братан, ты такой шустрый... как понос. Что-то не понял? Повторяю: здесь тебе не тут!
  Назревал реальный конфликт.
  
  -Ахтунг, господа ташкентцы, - перебиваю я благородный порыв своих. - Мы здесь вообще-то на понт не ломим. Мы делаем закономерные и справедливые замечания, просим наших гостей устранить недостатки. Они, как люди честные и порядочные, соглашаются с нами. Они связываются с начальством, через час, максимум два, им, то есть нам, подбрасывают новые комплекты. Товарищ капитан, это учтено?
  
  Пузырь дергает усами и затравлено озирается.
  
  Кажется, он что-то начал понимать. Да, это Вахан. А ты что думал? Одиночество, праздник мой. Белоснежные хребты врезаются в серое блеклое небо. В воздухе порхают снежинки. Тянет морозной свежестью. Внизу шумит горная река. Вертушки улетели. До родного склада - восемьдесят тысяч лье под водой. Общение с землей обетованной - только через отрядный узел связи. Откуда-куда, что да как - ему пока непонятно. Только подходят новые и новые бородатые бойцы. С виду - звери зверями. Жилистые, рослые, двигаются необычно, будто подтанцовывают или перекатываются. Одетые кто во что. По виду, басмачи басмачами. Вооруженные до зубов, одни только топорики и ножи что стоят! Это горные егеря. Ему, наверное, просто обронили это слово, но не объяснили сути.
  
  А суть - это там, где не ссуть, как говорит Петрович.
  
  Именно до этого капитан и доезжает, наконец.
  
  -Учтено, учтено.
  
  Я провожаю его в палатку, где на рации сидит Утлов.
  
  -Сережа, свяжи товарища капитана с Бригадой. Текст я тебе сейчас накалякаю...
  
  Утлов скоренько шифрует наши замечания и пожелания. Пузырь добавляет свой ключик - что все верно. Через четверть часа на прямой связи Батя.
  
  -Как всегда, сволота, канальи! - его хрипловатый голос. - Все правильно Тридцать-Второй. Я сейчас со своей стороны подбавлю. Теперь прими гастроль.
  
  "Гастроль" значит, что он переходит на шифровку.
  
  По его требованию завтра, в 9 утра мы должны в количестве сорока егерей грузиться на "вертушки". Командует - отрядный. То есть я лично. Пункт прибытия и десантирования знают летуны. Они мне вручат пакет только на борту. В пакете приказ и карты. Вооружение - обычное, дополнительные цинки с патронами и гранатами. Также с собой сухпай на три дня и питьевой воды - не меньше чем по пять литров на нос. Ничего из горного снаряжения не брать. Также не нужны ни палатки, ни запасы горючего. Работа будет внизу. Нас выбросят куда-то, а спустя два дня заберут назад.
  
  Ага, так уже бывало.
  
  Человек отличается от морской свинки тем, что он помнит.
  
  
  ***
  
  К вечеру ближе подпрыгнула еще одна Ми-Восьмерка. Опять солдатики повытаскивали тюки, тут же перетаскали все в свой шатер. Геройство с них окончательно сползло, как десятилетняя побелка со стен кибиток. Еще Владимир Ильич Талесник говорил: главное - навязать ему свою волю, и он - твой. Он имел в виду потенциального противника. Оппонента на ринге. Того, у которого я должен был выиграть.
  
  Распределение и выдача обмундирования продолжается уже до глубокой ночи.
  
  Как я записываю в своем бортовом журнале: без инцидентов.
  "Бывалые" посмеиваются, накручивая портянки. Чего не ожидали, так это что после горных ботинок, после джурабов с таинственными и вражескими свастиками они снова напялят кирзу. Для новеньких это непонятно. Они еще не доехали, что статус требует маркировки, как тонус - маскировки.
  
  Я провожу совещание с офицерами и "бывалыми". Вода. Сорок человек по пять литров - это десять двадцатилитровых канистр. Берем двадцать канистр. Сказано, что не меньше пяти литров. Но не сказано, что не больше пяти литров. Значит, по десять литров! Идем дальше. Боезапас. На каждого егеря по четыре рожка в лифчике. Берем запасных четыре и отдельно по четыре на нос - в цинках. Снайпера - все свое отдельно.
  
  Теперь сухпай. Фриев сообщает, что есть на неделю. Я распоряжаюсь: забираем все. Также берем пять палаток. Без спиртовых горелок егеря вообще никуда не летят и не едут. Без чифира мы никто. Кто не чифирит, тот не ест. А кто не ест, тот и не пьет.
  
  Нас немного нервирует неожиданность и неизвестность. Почему пакет с приказом только на борту? Почему не прислать его с бортом, который довез барахлишко? Почему нас переодевают в хэбэшки? Почему сапоги? Жуку и жабе понятно - чтоб не отличались. Но кто принял такое решение и почему эта гениальная идея влезла в его череп?
  
  Одно по-детски порадовало: кокарды, звездочки теперь защитного цвета. Такого же - брезентовые ремни и пряжки. Вот как-то повелось среди егерей: не носим красного. Впрочем, не носим и золотого. Даже женатики снимают кольца. Чтоб ничего не блестело. Я свое кольцо вообще оставил дома. Так и не привык к нему. Привычка лишает свободы.
  
  Вертушка улетела, забрав Пузыря с усами, его двух прапоров и солдатиков. Расстались вроде бы вполне дружески. Кто старое помянет, тому глаз вон!
  
  Уже поздно ночью ко мне в палатку влезает Петрович.
  
  -Костя, мы тут с ребятами пошуршали по ситуевине. Они в Бригаде сами точно не знают, но вроде бы нас отправляют на какой-то карантин. То есть не для нас карантин, а это мы должны будем забить систему ниппель: всех впускать - никого не выпускать. Или наоборот, хэ его зэ!
  
  -А куда, не чирикнули?
  
  -Куда-то в район Кунара или Лагмана. Парчушное название - Лагман, да?
  
  -Это к югу. И внизу. Там, наверное, не так холодно. Поэтому выдали хэбье...
  
  -Если это Лагман, то лагмана нажремся, - продолжает Петрович. - А если Кунар, то кокнара накунаримся!
  
  Лагман в той, мирной жизни - это лапша с мясом и бульоном. В чайхоне на Зеленом базаре большая тарелка стоила 40 копеек. А в голубой чайхоне наискосок старого "Детского Мира" - всего 35 копеек. Там же еще стояла бочка с пивом. Летали мухи, вяли крупные розы на кустах. Из здания филфака выплывали хорошенькие "филологиньки". А из здания - слегка наискосок и напротив - будущие экономисты и бухгалтера. Я тогда не пил ни пива, ни тем более чего покрепче. Потому что занимался боксом. Но тарелку лагмана - с удовольствием. Правда, от него почему-то пучило. И следующие два часа ничем заниматься не хотелось.
  
  В той жизни, - как это странно! - многим из нас ничем не хотелось заниматься. Мне прежде всего. Дни шли за днями. Солнце вставало на востоке, звезды зажигались ночью. Их было очень много. А потом новое утро. И снова солнце вставало на востоке.
  
  ***
  
  Вот оно и наступило. Только серое и без солнца. С Горушки тянет, как всегда. В хэбэшках нам зябко. После утренней разминки, к тому же. Поэтому "бывалые" - такое прозвище за ними закрепилось, - советуют новичкам набросить бушлаты. Не хватало еще простыть и закашлять!
  
  -А что? - спрашивает один.
  
  -А то, боец! Когда кашляешь, прицел сбивается... Ферштеен?
  
  Завтракаем плотненько. Миска горячей пшенной каши с маслом. По два вареных яйца на едока. Хлеба - сколько войдет. Тоже с маслом и с повидлом. Сам Фриев любит калорийную пищу. Иначе, как он утверждает, "бицепс не растет"! Еще кружка кофе или какао, кому что больше по настроению. А теперь железяки на пузяки - ать-два-три!
  
  Вертушки не появились в 9:00. Они не появились в 10:00. Я дал свисток на Бункер. Ответ был: ждите.
  
  Хорошо, ждем! Курящие засмолили сигаретки. Кто не выспался, тот завалился прямо на подготовленные тюки и ящики, надвинул панаму на глаза - и под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди... Под ветерочек с Горушки - в полный расслабон.
  
  "Бывалые" контролируют состояние. Расслабиться и вздремнуть - не значит, что можно все бросить и отвалить на рыбалку. Вот в картишки скинуться - время терпит. Анекдоты потравить можно. Проверить амуницию, перебрать личные вещи, написать письмо далекой подруге: все, уходим на войну, если я не вернусь, то выходи замуж за Пашку, он нормальный парень! А еще "бывалые" загружают новеньких непринужденной тренировкой. Приносят несколько веревок - теперь будем вязать узлы. На время. На сообразительность. На качество и количество. На первое-второе-третье места на пьедестале.
  
  В 10:50 зажурчали стрекозки. Сразу три "восьмерки". Старшие сержанты и офицеры мгновенно: "Подъем, бойцы!" Все оживились, зашевелились. Веревочные узлы покидали, карты попрятали в боковые карманы.
  
  Вертолеты присели на отведенные им площадки.
  
  Мы были готовы к погрузке.
  
  Но из крайнего выпрыгнули два офицера. Это был сам Батя и с ним замполит Жук. Сразу - ко мне. На плечах Жука вместо четырех маленьких звездочек - одна большая.
  
  -Здравия желаю, товарищ подполковник. Личный состав Второго отряда...
  
  -Здравствуй, Константин Максимович. Я вас всех сверху уже разглядел, - остановил меня Петр Андреевич.
  
  -Поздравляю, товарищ майор, - показал я Жуку глазами на его погон.
  
  Жук сначала вроде как опешил. Потом покраснел, заулыбался и протянул мне широкую и твердую ладонь.
  
  -Спасибо, старший лейтенант.
  
  И пока я ее жал, вдруг сходу:
  
  -Ну, что опять у вас тут?
  
  И он начал осматриваться вокруг, по Базлагу. Кашеварки еще пыхтели. Не зная, чем все закончится, я приказал им держать пищу горячей. По крайней мере, чай всегда должен быть.
  
  -Все идет по плану, - слегка покривил я душой.
  
  Конечно, я догадался. Пузырь-капитан не спустил на тормозах, настучал, как пачкун позорный.
  
  -Ну да, конечно. И в плане было поднять бучу из-за красных звездочек? - резковато сказал наш Батя. - Так что из политотдела сопли-вопли во все стороны: в Третьем батальоне антисоветчина, егеря отказываются выполнять приказы!
  
  Я оглядываюсь на своих ребят. Это их-то называют антисоветчиками? Это они отказываются? Вообще-то нам насрать, советчики мы или анти-советчики. Да хоть рейнджеры с Килиманджаро! Что полный пиндеж, это будто мы отказываемся. Никогда и ни от чего! Парни выстроились, перед каждым - его рюкзак, оружие за спиной, на ремнях, в подсумках и в "лифчиках" - все, что нужно для жизни, отдельно - горой тюки с палатками, котлами, термосами. Двадцать канистр воды - вода прямо из ледяного ручья. Она здесь, на Горушке, чистая, вкусная.
  
  Они не слышат, о чем сыр-бор. Старшие офицеры умеют вставлять пистон так, что подчиненные даже не догадываются. Это называется профессионализм.
  
  -Петр Андреевич, это неправда, - так же негромко, но уверенно говорю я. - Мы выполняем все приказы вышестоящего начальства. Точно и своевременно. В том числе и приказ о полном камуфляже боевого обмундирования егерей. При выходе на боевые задания знаки отличия не надеваются, знаки различия, как-то: звездочки на погонах, кокарды головных уборов, любые другие металлические предметы должны быть защитного цвета...
  
  -Высший балл за теорию, - не без сарказма перебивает меня Батя. - А что на практике?
  
  -На практике, товарищ подполковник, службы, которые должны обеспечить нас вещевым довольствием, предоставить нам форму, в которой мы сможем выполнять любое задание...
  
  -С больной головы - на здоровую? Умеешь, уже видел!
  
  -Но это так, товарищ подполковник. Старший прапорщик Махонин первый указал, что нам привезли второго или даже третьего срока рванье. Там дыры были между штанинами, сапоги - каблуки отваливались. А нам работать!
  
  -Что, прямо-таки отваливались? - говорит майор Жук.
  
  -Именно, товарищ майор. Нашему старшему сержанту Авдееву были выданы форменные брюки, возможно, четвертого срока. С этого все и началось.
  
  Жук обернулся к шеренге егерей:
  
  -Старший сержант Авдеев!
  
  -Я!
  
  -Подойдите.
  
  -Есть!
  
  На мое великое счастье Сергей не только не вернул штаны фарцоману-капитану, но и не выбросил их на тряпки, допустим на протирку техники или оружия. Он подтвердил то, что я докладывал командирам. Потом быстро сбегал в свою палатку и принес... те самые штаны.
  
  -Сберег как вещдок? - усмехнулся майор Жук, разорачивая и удостоверяясь.
  
  Дыры в промежности были похабные.
  
  -Если по правде, товарищ майор, то не как вещдок, а подстелил себе под спальник. Чтобы помягче было!
  
  -Любишь спать на мягком? - спросил Жук.
  
  -А кто не любит? Три часа сна на мягком - это как шесть часов на досках или как девять - на камнях.
  
  Жук покачал головой. Он уже привык, что егеря - не туповатые солдатики после средней школы или ПТУ. Что за словом в карман не лезут. Что имеют жизненный опыт. А опыт, братцы, это опыт. Это то, что отличает нас от морских свинок.
  
  -Хорошо, старший сержант. Встаньте в строй! - сказал Корень и повернувшись к майору Жуку, - Теперь все ясно? Какая же они там сволота, канальи! Я им мозги прочищу...
  
  Впрочем, чистить мозги интендантской службе он прямо сейчас не мог. Три вертушки стояли "под парами". Мы и так потеряли уйму времени.
  
  -Командуй, Максимыч! Как я тебе сказал, пакет получишь у командира на борту "028". В общих чертах, я знаю, куда и зачем. Будет мирная, но грязная работа. Сделайте ее, как следует.
  
  -Яволь, Петр Андре...!
  
  Как из-под земли возник Махонин:
  
  -Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту.
  
  В правой руке он держал приличных размеров джутовый мешок.
  
  -Обращайтесь.
  
  -Короче, Костя, пока вы тут беседовали, я выяснил кое-что. Здесь чеснок. Нам всем нужно хавать чеснок - прямо сейчас, на крыльях любви, под лопастями счастья!
  
  Я вопросительно посмотрел на Петра Андреевича.
  
  Он пожал плечами.
  
  -Приказы не обсуждают. Что ж, давайте, старший лейтенант. Обо всем мне докладывать незамедлительно.
  
  Я спросил Петра Андреевича, как он доберется домой. Да, совсем забыл, что есть ведь на свете Мишка Симонов с его "бобиком". От нашего базлага до Бункера - полтора-два часа.
  
  -С Богом, Тридцать-Второй. Будь там осмотрительней, - напутствовал меня Батя.
  
  Погрузка заняла не больше пятнадцати минут. Покидали, позатолкали в "головастиков" наше барахлишко, сами запрыгнули, по 13-14 человек на машину. Помахали остающимся. Так сказать, жди меня, и я вернусь.
  
  Винты раскрутились. Вертушки стали отрываться от земли. От нашей чистой, мерзлой, припорошенной снежком ваханской земли. Вот и наша "028" загудела, затряслась, забилась шумом, как припадочная.
  
  Батя, майор Жук и мой заместитель Васильев стояли внизу, придерживая фуражки.
  
  ***
  
  Мы сидим в вертушке на наших мешках и ящиках. Петрович рядом со мной. Машина несет нас через хребты. Иногда горы встают такой стеной, что думаешь: "Не буду смотреть, если долбанемся, то хотя бы испугаться не успею!"
  
  Но летуны попались опытные. Они изящно, как танцоры, обходят пики и выступающие скалы, скользят вдоль ледников, используют любой коридор, чтобы спуститься пониже.
  
  Командир "028" - майор в чапаевских усах. Как только мы поднимаемся, он передает мне пакет.
  
  Я его вскрываю.
  
  Распоряжение командующего 40-й армии. Ого! Генерал Генералов пишет старлею. Это круто! А почему не министр обороны? Или даже генсек ЦК КПСС? Ладно, не будем заглупаться и выеживаться. Давайте посмотрим, что нужно от нас генералу Генералову. Ваша рота временно переводится в распоряжение такой-то дивизии. Никаких объяснений, никаких уточнений. И что дальше?
  
  Приказ за подписью командира дивизии, подтвержденный подписью начальника штаба. Ваша рота поступает в распоряжение начальника армейской оперативной группы. Опять никаких разъяснений или уточнений.
  
  И не рота мы, а отряд. Сколько раз повторять? Роты - у "пешеходов", у полосатых. А мы - горные егеря. Мы ходим группами, командами и отрядами.
  
  Приказ начальника армейской оперативной группы подполковника Иванова. Такая вот незамысловатая русская фамилия. Просто Иванов. Хотя и подполковник. Ваше подразделение десантируется в расположение населенного пункта Бишим-Боло, провинции Кунар, в трех километрах от него, по месту дислокации 2-ой МСР 1-го батальона моей группы. Вам надлежит оказать помощь по эвакуации личного состава 2-ой роты в полном составе. Одновременно вы должны принять под контроль и обеспечить полную безопасность зоны ответственности.
  
  Карты прилагались.
  
  Шифры радиосвязи прилагались.
  
  Карты мне ничего пока не говорили. Дороги на Кабул, Джелалабад, Асадабад. Местные дороги. Поселения. Обозначения "зеленок". Их было много.
  
  -Максимыч, они не знают, что это за хрень такая, - тем временем бубнил-накрикивал мне в ухо Петрович. - Сначала думали, что дизентерия. Мало ли дебилы пальцами задницы вытирают, потом в рот себе лезут! Но что-то заподозрили. Не такой понос. Сначала дрищут чем-то зеленым, а потом - в кровь. Летуны натрынчали. Они там уже были. Говорят, что это какой-то другой сифилис. Похуже, чем дезинтерия, епона-мама. У них двое, летуны, за руку поздоровались с офицерами - и ага! По коже гнойники, рвота, понос. Уже в больничке...
  
  То есть?..
  
  -Ты, Костя, жуй чеснок, жуй. Нам ни сегодня, ни завтра телок не тереть, им в зубы не дышать. Суворов, когда пошла эпидемия, приказал: кто не сожрет две головки чеснока - пороть! Я в одной книжке читал. В библиотеке дисбатовской. Не то чума, не то холера. И реально почти не было потерь. У всех чудо-богатыри дохнут, как крысы, у Александра Васильевича - нет. В любом случае, тут надо либо спирта дербалызнуть, либо чеснока нажраться. А еще лучше и то, и другое!
  
  Догадка лучиком по извилинам мозга. Какая-то дрянь покосила гарнизон. Мы должны заменить выбывших из строя. Но бабаи, при этом, не должны ничего заподозрить. Потому что - военная тайна. Пусть удивятся, что не "пешеходы" под Бишим-Боло засели. А прибыли славные горные егеря. Которых по такому случаю сорвали аж с самых райских чистых снегов Вахана.
  
  Мне этот "план Барбароссы" не нравится с самого начала. Прежде всего, почему мы? Почему нас? В ограниченном контингенте, что, не стало медслужб, санитаров, и наконец, свои же "пешеходы" или "полосатые" не могли, что ли, поучаствовать?
  
  -Петрович, а что, Батя не знал?
  
  -Может, догадывался. Но кажись, эти козлы ему фуфло подогнали.
  
  -Вот так, да? Совсем не в кайф! Дай-ка мне своего чеснока. Если и не сдохнем от поноса, то хоть оттянем свой конец.
  
  Петрович засмеялся. Моя шутка про "оттягивание конца" ему понравилась. Я не стал ему говорить ему, что шутка еще со студенчества.
  
  Полет, однако, затягивается. Под нами уже не белоснежные хребты, изрезанные щелями ущелий и нитями речушек. Горы пошли пониже, поглаже, покруглее. Квадратики полей. Скопления кишлачных крыш, будто заметенный мусор по углам. Пятна "зеленки" - точно чучмеки посплевали насвай на асфальт возле кинотеатра "8 Марта".
  
  Петрович передавал головки чеснока от одному к другому. Авдеев, Хоттабыч, Мамочкин, Середа, Помогаев старательно грызли его и зажевывали хлебом. Михаил Фриев отказался.
  
  -У меня аллергия на чеснок! - прокричал он мне.
  
  -Это приказ, Михаил, - прокричал я ему в обрат.
  
  -Приказ, который может повредить здоровью военнослужащего?
  
  Иногда он мог быть такой затычкой. Я махнул рукой.
  
  ***
  
  Наконец, показались строения на земле. Явно не афганские. Вытянутые прямоугольники бараков. Отдельные шатры-палатки. Еще тенты, натянутые на каркасы. Такие я видел в Файзабаде, в службах полка.
  
  Я привычно оглядываю хозяйство. Неужели это все мое? Парк техники, мы на Горушке называем его "таксо-парком": около полудюжины бэтээров и грузовиков, одна или две бээмпешки. Сторожевые вышки. С одной запуляли оранжевую ракету. Мы тут, мы здесь. SOS! Спасите наши души! Вокруг, там и здесь, огневые точки - стены из мешков с песком. Такие строятся везде, но только не на Вахане. У нас есть камни, но нет столько песка.
  
  Удивило, как мало фигурок на земле. Лагерь будто вымер. Три или четыре солдатика тащатся куда-то. Причем каждый в свою сторону.
  
  Вертушки присаживаются, вздымая бурные вихри пыли и песка. Я дожевываю зубец чеснока, запиваю водой из фляжки. Мы ждем, пока остановятся "вентилляторы" и осядет пыль. Потом откатываем двери. Здравствуйте, водопроводчика вызывали?
  
  Из двух других "восьмерок" тоже соскакивают наши парни. Я, Дмитрук, Павлов, Чумаков распоряжаемся по разгрузке. И высматриваем встречающих.
  
  Никого нет.
  
  Представляете картину? Три боевых вертолета садятся прямо в центре военной базы, из них выпрыгивают вооруженные до зубов бородатые абреки - и никому, ни одному шелудивому псу мы не нужны. Можем идти и забирать всех в плен. Им по барабану. Или как теперь говорят, фиолетово.
  
  Вокруг выгоревшие холмы, пылью покрыто все на три пальца толщиной. Безумное солнце жжет сквозь панамы и хэбэ. Нас сразу бросает в пот. И главное, стрекочут кузнечики - звук, которого я не слышал с самого детства, наверное. Тарахтят, будто марсиане перестукиваются своей "азбукой Морзе".
  
  -Стоять, господа ташкентцы, - негромко командую я. - Что-то тут не так! Женя, Дима, рассыпались в боевой. Олег, ты со своими прикрываешь вертушки. Скажи летунам, чтоб без моего разрешения не поднимались.
  
  Несколько секунд, и мы уже разбежались. Оружие на взводе. Каждая группа по звеньям, по двое-трое, начинает прочес базы. В голове одно: басмачи могли захватить всю роту "пешеходов". Плен называется. Теперь они попрятались и ждут нас. Засада называется. А такие пустые и пыльные мазары я видел только в Казахстане, когда катился в поезде номер-24 "Душанбе-Москва". Стоят посреди песков пустые домики. В них души умерших казахов в нирване плавают. Тот свет называется.
  
  Рядом со мной Пятаков и Саша Помогаев. Мы осторожненько, посматривая по сторонам, отлавливая каждое движение других подгрупп, движемся по направлению к самому большому бараку.
  
  Вижу, как Дима Павлов рассредоточил своих вокруг пищеблока - там торчат жестяные трубы кашеварок. Чумаков с Фриевым и Севрюгиным идут на блокирование "таксо-парка". Хоттабыч с Мамочкиным и Середой подбираются к огневой точке возле вышки. Это оттуда нам пустили оранжевый цвет. На вышке виден ствол пулемета ПК. Он торчит кверху. Бессмысленный и безжизненный.
  
  Или там басмач? Зарезал солдатика и теперь ждет-не дышит, когда мы приблизимся.
  
  Вдруг откуда-то слева, из чахлых кустов доносится натужное кряхтение:
  
  -Бля-сука, а-а-а, бля-сука, кхе-е-е, бля-сука!
  
  Помогаев и Пятаков вразбежечку. Быстрыми паучками по сторонам! Их стволы - на кусты. Я всматриваюсь. И поначалу вообще мне кажется, что сюда приехал Сальвадор Дали. И я каким-то образом оказался внутри его шедевра. Потому что прямо в кустах, на фоне пыльной поляны, несколько голых тощих задниц. И это их владельцы кряхтят, стонут, матюгаются и... плачут.
  
  -Опять кровяшка, бля... опять течка, как у сучки...
  
  -Сри, Пончик, сри. Высирай все, что в тебе есть!
  
  -С-сука, скоро кишки полезут...
  
  Саша окликает их:
  
  -Эй вы, сируны! Вам что, не хватило времени до гальюна добежать?
  
  Ах, если б он знал, как близок он оказался к правде...
  
  ***
  
  Вторая мото-стрелковая рота Первого батальона армейской оперативной группы, дислоцированная у Бишим-Боло, исходила поносом. Без всякого пафоса и метафорического смысла. Буквально! Из личного состава в семьдесят пять человек не осталось ни одного, кто бы мог стоять. Солдатики, сержанты, прапора и офицеры лежали в кунгах, палатках, под навесами и в бараках. Или сидели около них. Выползали из палаток или бараков, штаны с них сваливались будто сами собой. Они садились и вздыхали-стонали. А из них лилось и лилось.
  
  Командира роты я обнаружил в медицинском пункте. Это был брезентовый шатер с большими красными крестами на скатах. Комроты - старший лейтенант, как и я. Его глаза были мутны. По-моему, он даже не понял, кто перед ним замаячил. Он, лицо зеленоватого оттенка, пил марганцовку из эмалированной кружки. Потом совал себе два пальца в рот. Вода с марганцовкой выбрасывалась у него из глотки струей. Его шатало и мотало. Парень с широкой лычкой старшего сержанта, тоже явно не в себе, повторял ему:
  
  -Теперь еще раз, тварщ старлейтнат... Щще-раз - для очисски!
  
  Можно было подумать, что они под сильной балдой. Но они не были пьяными.
  
  Когда я представился во второй раз и не добился внятного ответа, стало конкретно - "пешеходы" в полной жопе. И тут не до представлений и отдания чести в строю.
  
  Старший сержант, наконец, что-то сообразил и сказал:
  
  -Я - фель...шер!
  
  -Уже понял.
  
  С двумя егерями из команды Павлова мы вынесли обоих, фельдшера и старлея из медпункта. Прямо на жгучее солнце. Мои парни уже грузили "апельсины бочками". Они вытаскивали "пешеходов" из палаток, из-под навесов, доставали из кустов, поднимали из тени от раскаленных бэтээров. Многие не могли передвигать ногами от слабости. Из некоторых хлестала рвота с кровью. Они были просто никакие. Температура под верхнюю крышечку. Егеря волокли их на себе.
  
  -Давай, братанок, держись щупалом за плечо!
  
  Вот здесь, именно в этот момент, я вдруг понял, каких детей посылали сюда, в Афган. О, Всевышний, алла-бисмилла! Тощие, почти скелетики, с длинными слабыми руками, они качались, спотыкались, некоторые плакали. Увидели нас - и заплакали. Кто-то полз по пыли на четвереньках.
  
  А солнце пали-и-ит!
  
  А пот уже заливает глаза.
  
  Другое понял еще, какие мужчины - мои егеря. Они вытирали больным блевоту с подбородков и груди, давали им воды из своих фляжек, - нашей вкуснейшей горной ваханской воды, - поднимали ослабевших на руки и несли к вертушкам. Красных от температуры остужали - наливали воды в панамы и нахлобучивали на головы.
  
  Заметил нашего Петровича. Он быстро, егерской проходочкой, нес на руках солдатика. Тот был, вероятно, без сознания. Петрович, пробегая между мной и брошенным Газ-66-м, уговаривал его:
  
  -Держаться, воин! Ты мне смотри, засранец. Ты не был, нах-нах, на канале под Ташаузом. Вот там мы дохли, как тараканы от дихлофоса...
  
  Время было за полдень. Солнце палило немилосердно.
  
  Два егеря-павловца волочили крупного сержанта. Он пытался помогать им ногами, но его ноги в старых кроссовках подламывались.
  
  -Щас, братишки, щас... - пытался он что-то объяснить.
  
  Несколько солдат и лейтенант сами брели по направлению к площадке. Одеты кто во что. В штанах-трениках, в кроссовках, в рубахах без ремней и в майках неизвестного происхождения. На головах у кого панамы, у кого кепки-афганки. Лейтенант, увидев меня, пытался поднять руку к "афганке". Его предплечье было как оплевано - гнойниками.
  
  -Мы вас... мы ждали...
  
  -Все чики-пуки, - отбрыкнулся я. - Сможете дойти до вертушек? Если что, помогите там. Всех сразу не возьмем. Человек пятьдесят...
  
  -Нас всего шестьдесят три, - сказал лейтенант.
  
  -По списку должно быть семьдесят пять.
  
  -Это по списку, - ответил он отчужденно и, загребая пыль ногами, потащился дальше.
  
  Младшего сержанта, который пустил оранжевую ракету со смотровой вышки, стащили силком. Он упирался. Все правильно. Мы для него не разводящие. У него поплыли глюки. Он почему-то решил, что попал в плен к немцам. Что идет Великая Отечественная. И он должен отбиваться до последнего патрона. Ему удалось даже пустить короткую очередь из пулемета, пока Хоттабыч и Середа смогли его "обезвредить".
  
  -Что ты хочешь, Толя? - вытирал пот панамой Авдеев. - На тебя любой посмотрит, и сразу лапу вверх: зиг-хайль, Сталин капут!
  
  -Слушай, Серега, я тебя однажды уроню все-таки! - разозлился вдруг Хоттабыч.
  
  -Стоять, бойцы! - зарычал я. - Что, делать нечего? Только цапать друг друга? Работать, работать!
  
  Оба побежали за новыми грузами. Через три минуты я вижу их обоих, несущих какого-то солдатика на носилках. У солдатика остренький сожженный нос. Он не плачет - он скулит, как собачонка:
  
  -Ребята, вы не говорите, что я наделал в штаны... А то потом сержанты...
  
  -Не бжи купоросом, воин, - сильно отвечает ему Хоттабыч. - Ваши сержанты точно так же обосрались. Все и по самую шею!
  
  -По шею? По брови, - поправляет его Авдеев.
  
  Потом вижу моего несложившегося секс-дезертира, Володю Мирошникова. Он помогает какому-то совсем почерневшему прапору. Прапор, или кавказец, или наш среднеазиат, висит на плече у Володи, но тащит с собой какой-то сундук.
  
  -Да брось ты его, к бебеной маме, - уговаривает его Мирошников. - Усрешься, пока дотянешь?
  
  -Мине нужна-а! - тонким голосом отвечает прапорщик. - Мине эта очень нужна!
  
  Володя видит меня.
  
  -Отрядный, я не знаю... у этого температура - он весь горит... И пупырушки по телу... водянистые... Что это? Холера, может?
  
  -На вертушку его. Тряпку с холодной водой на голову! Там санитары, пусть дадут жаропонижающее.
  
  -Понял!
  
  Через сорок минут Ми-Восьмые стали раскручивать свои вентиляторы и подниматься в ясное синее небо. Одна, вторая, потом третья.
  
  Пять минут отдыха. Хоттабыч закурил. С ним закурили еще трое или четверо. Остальные, в мокрых от пота хэбэшках, стали искать место, где можно было бы спрятаться от солнца. Ах, ты солнце, солнце! Ты речки превращаешь в ручейки, а озера - в лужицы. Ты эти холмы выжгло до самого донышка. Ты наши жизни превращаешь в пыль невесомую.
  
  Я перетасовал команды.
  
  Теперь у Олега Дмитрука с его парнями задание прошерстить весь лагерь. Оставшихся поносников собрать в шатре медпункта.
  
  -Их не должно быть много, - сказал я ему. - Сейчас отправлено сорок девять: пятнадцать, шестнадцать и восемнадцать. Спасибо, кстати, Олег, что нарисовал список на приемке.
  
  -Служу Вахану! - мрачно ответил он и сплюнул в пыль.
  
  Плевок зашипел и тут же спекся.
  
  -А списочный состав роты здесь, как мне сказали, всего шестьдесят три. Значит, еще четырнадцать осталось.
  
  -Сейчас разберемся.
  
  Павлову и его певучим егерям я приказал взять под контроль периметр базы, КПП, все огневые точки, сторожевую вышку, обязательно - склад вооружений. Патрульным начать обход расположения двойками и тройками. Не расслабляться. Могут быть сюрпризы. Чумакову с моей родной Первой командой - посмотреть, как там в "такси-парке" и на складах.
  
  Сам с Хоттабычем отправился в командирский кильдим. Это было строение из высохшей серо-желтой глины. Поверх стен уложены металлические трубы под углом. На них настелены и привязаны рваные брезентовые полотнища.
  
  Старлей Никонов был парнем непритязательным. Железная панцирная кровать, два стула, тумбочка, стол. Стол - такой, какие были в рабочих столовках там, через Речку - алюминиевые ножки, пластмассовая столешница, изрезанная, скорее всего, штык-ножами.
  
  В тумбочке я нашел его "ротный журнал". Никонов вел его небрежно. Но картина стала проясняться. Десять дней назад - первые два случая заболевания. Рядовой и сержант. Их взвод скатался в рутинный рейд под Бишим-Боло. На двух "бэтээрах". В дукане взяли курева, сухофруктов, какой-то пакистанской газ-воды. Вечером того же дня - двое в медпункте. Через день, без каких-либо рейдов, еще восемь. Жалобы: сыпь по телу, головокружение, боль в животе, переходящая в рези, рвота, понос. Несколько дней - без перемен. Больные лежат в медпункте. Отказываются есть и пить. Случаи судорог, позывы на рвоту, рези в животе. У других насморк, кашель, высокая температура. Четыре дня назад прибыла вертушка. Больных забрали. Но к этому времени симптомы заболевания уже у сорока двух.
  
  Я все еще разбирал каракули Никонова, как в черепоне вдруг отчетливо: братан, нас послали сюда - и не сказали, что тут произошло!
  
  Кстати, одну фразу я сначала не заметил. Но потом вернулся к ней: были гости из Бишим-Боло, у них сменился командир самообороны, отметили. Другими словами, произошел допуск чучмеков на базлаг. У нас, егерей, это было запрещено. И потому - невозможно. Только Барношка. Но Барношка... Ах, молчи, болван, молчи!
  
  Выскочил из кильдима. Анатолий Герлинг курил на воздухе.
  
  -Хоттабыч, срочно! Всех командоров сюда. Петровича, Фриева, всех трех медбратьев!
  
  -Айн минут!
  
  -Волобуеву... Отставить! Кто у нас за радиста? Карпенко? Его сюда - срочно!
  
  Волобуева с нами уже не было. Отпахал свой год и отъехал. А я никак не могу привыкнуть. Как же он мне нужен здесь и сейчас. Как он мне нужен!
  
  -И еще Хоттабыч, всем, кого увидишь, мой приказ: ничего руками не трогать! Ни тряпок, ни оружия, никаких вещей, ничего. Даже к технике или стенкам не прикасаться!
  
  -Яволь, Динар! Все понял.
  
  Главари передо мной в какие-то минуты. Все потные, напряженные. Я обрисовал ситуацию. Либо это эпидемия. Либо... что такое бактериологическое оружие - все слыхали? Дистрофаны поехали в Бишим-Боло, зарядились кое-какими продуктами и газировкой. Потом в расположении появились местные. Командир местной самообороны представлялся шурави. После этого начался повальный мор.
  
  Прежде всего, мой приказ: полная дезинфекция личного состава. Грязное. заблеванное, обосранное обмундирование - сжечь. И пошехонское, и свое. Моментально! Наши фляжки, из которых мы поили больных, - в костер! Ни в коем случае не пить из них. Кто пил, резко мыть рот. И остальным мыть все, что можно! Всем - мыться. С мылом. Нет воды? Ну, конечно же: если в кране нет воды... У нас есть двадцать канистр. По полканистры на нос.
  
  Мои командоры докладывают, что обнаружено на базе. Вся казарма в дерьме, вся столовая забрызгана дерьмом и рвотой. Поносные лужи в хлеборезке, в каптерке обмундирования, в дизельном узле, даже в "ленинской комнате". Техника загажена. Срали под колеса, под траки, спереди, сзади.
  Каркнула ворона: какова страна, такова и армия...
  
  -Петрович, ты, помнится, практиковался в дезинфекции.
  
  -В каком смысле?
  
  -Ну, когда сидел в зиндане и вас всех, злостных нарушителей дисциплины, обсыпали дустом...
  
  -И что?
  
  -Ты за старшего по процедурам! Все, я говорю, все и каждый, вне зависимости от звания, проходят дезинфекцию. Что тебе нужно, сейчас запросим в Дивизии. Карпенко, ко мне!
  
  -Прежде всего, Максимыч, всем надо сожрать по головке чеснока, - не очень ласково сказал Петрович. - Егеря Второй команды отказались.
  
  -Лейтенант Павлов, привести команду в порядок. Приказ ясен? Каждый егерь обязан!
  
  -Нет вопросов, начальник, - жестко улыбается Дима. - Петрович, давай чеснок!
  
  Мы уже удаляемся с Карпенко. Он настраивает рацию. Я набрасываю рапорт для Корня. Прежде всего, мой Батя должен знать, в какое говно мы сели. Реально, буквально и капитально. Потом рапорта начальнику армейской оперативной группы, его начштабу, командиру Дивизии с его собственным начштабом.
  
  -Готов?
  
  -Так точно.
  
  -Тогда вот это шифруешь и - на Бункер, подполковнику Корню. Ферштеен?
  
  -Да!
  
  ***
  
  Конечно, мы быстро находим, где и как мылись засранцы 2-й роты, которых мы отправили на белые простынки медсанбатов и госпиталей. Грязный ручей медленно полз всей своей жидкой глиной. Берега его тоже были загажены засохшими лужами поноса и кровавой рвоты. Как и камни и кусты вокруг. Вода шмонила какой-то тухлятиной. От этой вони возникали позывы на рвоту.
  
  Я вспомнил помойку на 9-м километре. Это была городская помойка. Через нее мы каждый раз ходили на Гиссарский хребет, тогда еще мальчишки, я, Хоттабыч, Копченый, Хачатур, Иса, иногда Книжка и Фаза. Иногда там был такой вонизм, что мы наматывали майки на носы.
  
  -Подходить к ручью - запрещаю!
  
  -Яволь!
  
  -Яволь, майн гросс-фюрер!
  
  -Мы же не свинские собаки...
  
  Петрович тем временем развернулся. Он достал запасные портянки (тоже вез в мешке) и стал рвать их на маски. Каждому егерю - на нос по одной. Олег Дмитрук приказал их смачивать водой из фляжек. Все, как учили в "школе".
  
  Солнце стояло прямо над темечком. Оно жарило немилосердно. Еще утром мы ежились от холодка. Сейчас мы варились в собственном поту, бродя еще и в масках по пыли.
  
  Потом не самая оптимистичная новость. Принес ее Чумаков. В одном из складов нашли труп солдата. Рядовой Куренков. Лежал в луже рвоты. Скорее всего, рвотой он и захлебнулся. В шатре медпункта однако уже пятнадцать срунов, пока живых. Этот шестнадцатый, хотя и мертвый. Итого - не шестьдесят три, а шестьдесят пять. Странно, что списочный состав не соответствует наличному. Хотя что в этом мире соответствует написанному?
  
  -У них должна быть вошебойка, - сказал Петрович. - Шмотье можно прожарить...
  
  Вошебойку обнаружили за каптеркой, вещевым складом. Это был продольный сварной куб с дверцей на железной защелке. Не очень габаритный солдатик мог влезть внутрь и развесить шмотки на приваренных арматуринах. Снизу к кубу приварена длинная чугунная корзина для угольев. На дно куба заливалась вода. Угли в корзине разжигались. Вода кипела. Получалась парная баня для вошек. Но похоже, что этим чудом солдатского умения давно никто не пользовался. Потому что вошебойка внутри тоже была загажена испражнениями.
  
  Петрович взвился.
  
  -Блядь, да что это за долбаки такие? Лады, заболел. Срешься под себя. Течет - тебя не спрашивает. Но зачем засирать весь мир вокруг? Зачем какой-то гондурас полез и насрал в войшебойке? Ему места в "ленинской комнате" мало? Вошебойка - это святое...
  
  Еще через час из Бункера - "гастроль". Батя приказывает то же, что и я: полная дезинфекция всего, что на нас. Включая оружие. Есть подозрение, что район поражен сибирской язвой.
  
  Ой, мама, мне что-то поплохело! А нельзя ли поподробнее?
  
  Петр Андреевич связывался с Бригадой, точных данных нет, но наш бригадный начхим определил по симптомам. Так что вполне вероятно. И что теперь? Медленно, но верно ползти на кладбище? Нет, теперь - как и прежде. Выполнять приказ. От Бункера, прямой наводкой, к нам летит наш Витя Шрайер с командой.
  
  По совету Петровича сделали хорошее дело. Все наши пять палаток поставили вне базлага. Ушли наверх, на холмы. Там в колючих зарослях и забацали временную блок-заставу. Я отдал Петровичу и Севрюгину свой чапан.
  
  -Разрежьте на куски, пошейте ватные, более плотные повязки.
  
  -Не жалко, това... - начал было Севрюгин.
  
  -Жалко у пчелки, пчелка - на елке... Работать!
  
  -Зер гут, майн гросс-фюрер! - просветлел Петрович.
  
  Весь вечер над базой стояли черные дымы. Это мы собирали по всем баракам, службам, складам, углам все, что могло гореть и что можно было сжечь. Обливали соляркой и жгли. Мебель, матрасы, одеяла, носильные вещи, старые бушлаты, хебешки, панамы, разбитые сапоги и ботинки, рюкзаки и ящики. Для бабаев это было предупреждение. Если то, что сказал начхим правда, лучше бы вы, бородатые и безбородые, даже не рождались.
  
  Что делать с погибшим рядовым Куренковым, мы не знали. Нашли какие-то брезентиновые мешки и закатали его в них. Работали егеря в масках из портянок и из моего чапана. Истекали потом. Но не снимали. Потому что каждому, при выдаче, Петрович говорил:
  
  -Снимешь маску - живьем удавлю, понял?
  
  Его кособокая фигура с огромными руками и зверская рожа досказывали остальное.
  
  Тем временем в медпункте переодели оставшихся. Дали им свои запасные подштанники и рубахи. Их тряпье тоже сожгли. У восьми из них был сильный жар. Они лежали на голых досках и истекали потом. Пот капал на земляной пол. Двое впали в беспамятство. Один стонал, другой дышал с подвизгами.
  
  Все три медсанбрата и еще двое помощников, сержанты Мирошников и Цабей, работали с больными. Они их тормошили, переодевали, кормили, поили, помогали сходить по большому и малому, впихивали какие-то антибиотики, найденные в стеклянном шкафчике. Позже окажется, что четверо из моих пятерых, больны. Те же симптомы: жар, лихорадка, рези, удушливость, судороги, рвота, понос. Единственный, кто не заболел, был сержант Мирошников.
  
  Уже ночная пала тьма, как писал поэт. Вдруг с передового поста залетка: от Бишим-Боло на асадабадской дороге какое-то движение. Какое нахрен движение? Что за сволочь решила прогуляться при луне? Ночью все добрые люди спят. Только тати и разбойники гуляют по пыльным кунарским большакам.
  
  Команда Павлова быстро отреагировала. Выдвинулись передовым постом. Беззвучно запали на встречу. Рассыпались в кустах и за камнями. Действительно, заметили какое-то шевеление на дороге. Темное и массивное. Когда это приблизилось, егеря уже были готовы врезать из всего, что у них было. Врезать - и забыть! Но, слава аллаху, не врезали. Подул легкий ветерок. Облака разбежались, луна осветила черноту. Это оказалось какое-то бродячее стадо. Ни пастуха. Ни собак при нем.
  
  Павлов сообщил мне.
  
  Я слышал облегчение в его голосе.
  
  -Дима, стадо может быть проверкой, - ответил я по радио. - Много раз слыхал, что овца может заблудиться, но чтобы целое стадо? Будь внимательней. Не расслабляйся!
  
  -Что, пропустить его?
  
  -Пропусти. Пусть бредет, куда вожак повел.
  
  -Принято. Пропускаю!
  
  -Сам смотри в оба. Если что, сразу отходи к базе.
  
  -Понял.
  
  Диму с его командой сменили Чумаковские, то есть мои, уже под утро. Парни Павлова попили чаю, слегка перекусили и собирались было на боковую, поспать хоть чуток. Но тут стало происходить что-то убийственное. То один, то другой егеря стали убегать к ручью. Оттуда доносилось знакомое кряхтенье.
  
  Меня растолкал Дмитрук.
  
  -Костя, кажется, мы тоже подцепили эту пакость. У меня в команде трое дрищут, у Димы - семь человек.
  
  -Говорил же - жрите чеснок! Нет же, нам еще с чиксами-биксами конопатиться, масть держать надо. Додержались!
  
  ***
  
  На рассвете затрещали вертушки. Их было две. Обе - "Ми-8". Когда они присели, из них посыпались наши сан-инструкторы, сам Виктор Шраер с двумя офицерами-медиками. Все в серых масках-намордниках, в перчатках, в торчащих колом халатах и резиновых бахилах. Натуральные инопланетяне.
  
  -Да, Костя, вы впилились, - глухо, из-под маски, сказал Шраер. - Вообще-то за такие дела нужно судить трибуналом. Но кого? Не генералов же. В Кабуле подлый мандраж, еще двое умерли. Из тех, которых вы вчера отправили отсюда... Ладно, мы пошли работать!
  
  В течение полутора часов нам впрыскивали пенициллин или бициллин или еще какой-то -циллин. Уколы были болезнены. От них немели ляжки и ягодицы. Егеря ругались матом, забыв о своей интеллигентности и выдержке. Витя покрикивал на них. Обещал особо возбужденным провести лоботомию мозга.
  
  -Себе сделай лоботомию, - зло отвечал Петрович и, стянув штаны, выставлял свой белый зад. - А ну, Шурик, коли! Раз - и в дамках!
  
  Это было из его любимого фильма "Кавказская пленница".
  
  Получившие дозу бродили потом по расположению, как утки, переваливаясь и прихрамывая. Успокаивало то, что медбратья засадили еще и друг другу по хорошему шприцу того же -циллина. Мы сами это видели. Свой столбик бициллина получил сам Витя Шраер.
  
  Ровно в 12 часов дня мне закинули "гастроль" от подполковника Иванова, моего на тот момент непосредственного начальника. Карпенко оказался прекрасным радистом-шифровальщиком. Он сходу читал ряд цифирок, как пионер - журнал "Мурзилку". Оставшихся больных предписывалось эвакуировать, а моей роте - грузиться на технику, оставленную в расположении, и выходить колоной на юг, в сторону Шевы и Джалалабада, а затем - на Кабул. Все четыре бэтээра, обе бээмпешки и шесть грузовиков должны быть перегнаны нашими силами.
  
  Я стиснул зубы.
  
  Ни ху-ху себе, сказал я себе!
  
  А поинтересоваться, сколько егерей осталось у меня?
  
  Вообще-то, вся эта канитель, вся безмозглость и секретность у меня вызывали тошноту. И потом мы - горные егеря, а не СА, не ВДВ и даже не экипаж подводной лодки. Нам гнилые шуточки знакомы с рождения, с детского садика и первого класса школы номер-29. Это Азия-с, господа. Тут по дворам павлины гуляют, в клетках перепелки пищат, а басмачи, здороваясь, подносят руку к сердцу. Знаешь, подполковник Иванов, что они там поддерживают? Камень. Ты отвернешься - тебе по затылку отвесят.
  
  А, фамиди, джура?
  
  Ферштеен, камерад?
  
  От укола в ляжку у меня образовалась опухоль. И мозг получил команду: думать! Несмотря на жару, на солнце, которое выжигало все вокруг, на мягкую раскаленную пыль, на едкий пот, который тек ручьями. Думай, старлей Романов, думай, шевели мозгой. И что теперь? Ты за самого главного тут. Закон Горушки знаешь? Не суетись. Веревка - друг человека. Узлы - опора памяти. Пытаться выполнить приказ Иванова это все равно что лезть на Пик Победы в одних кедах. В майке и без ледоруба. Выходить колонной боевой техники, когда половина егерей в отключке, а разведки никакой?..
  
  Я отозвал капитана Шрайера. Поделился с ним расчет приказа из армейской группы.
  
  -Они что, совсем еманьки? - резонно спросил он.
  
  -Виктор, это второй вопрос. Первый - совсем простой. Ты можешь забить им, что техника и все, что здесь вокруг, заражены? Что тут нужны специалисты по дезинфекции, дезактивации, тут нужна био- и химзащита, мать ее за ногу!
  
  -Именно это я сейчас и сделаю.
  
  Через пять минут наша "гастроль" ушла к подполковнику Корню, на Бункер, а повтор - в штаб Бригады. Другая ушла подполковнику Иванову.
  
  Пока суд да дело, мои командоры организовали охрану и осмотр местности. Взяли под себя оба хребта, между которыми тек вонючий ручей. В егерском лагере на высотке устроили огневую точку: два наших РПК наставлены на ротное расположение, точнее, на дорогу вверх от него и вниз от него.
  
  Удар мне по кумполу ощутимый. Одиннадцать егерей с симптомами той же заразы. Это вам не в дурачка скинуться. Я отправил их в медпункт. Где лежали оставшиеся пешеходы. Правда, там мои егеря сразу отгородились одеялами на веревках: вы - это вы, без обиды, пацаны! Понятно что зараза к заразе не пристанет. Но лучше все же вот так. Потому что мы - это мы, горные егеря, слава и гордость Вахана...
  
  Может, случились бы и непонятки, но одним из заболевших был Дмитрий Павлов. Он, между приступами рвоты, держал ситуацию под контролем. Установил распределение воды. Ходячим сказал присматривать за лежачими. После инъекций состояние у многих если не улучшилось, то стабилизировалось.
  
  Батя ответил спустя четверть часа. Решение Тридцать-Второго правильное. Держать зону ответственности под контролем. Никуда не двигаться. Выхожу на связь с командармом и округами, требую поддержки и вашего вывоза.
  
  Иванов молчал.
  
  Понятно. Пацаны обосрались, а девушка засмущалась.
  
  Под вечер со стороны Бишим-Боло опять стало двигаться что-то темное. Столб пыли - над этой массой. Опять бараны, только на этот раз с пастухами.
  
  -Они знают, что тут что-то происходит. Послали лазутчиков, - сказал я Дмитруку и Чумакову. - Не подпускайте их к базе.
  
  Это было как прозрение. Я даже не думал. Просто сказал.
  
  -Ах, зуун, герр обер-лейтенант, - Женька, в синей маске из куска моего чапана, в грязной портянке, накрученной на голове, снова был похож на басмача. - Может, перебить нахрен всех? Как шпионов в военное время...
  
  -Нет, только остановить. Потом отправить назад. Если захотят проблем, дать им предупреждение. Не доедут нашей доброты - будем работать по ним!
  
  В бинокль я мог наблюдать за событиями. Четыре бабая, в чалмах, с длинными палками, похожие на пилигримов, которые отправились в Мекку, похоже, были удивлены. Вдруг ниоткуда перед ними несколько шурави. Страшные, в масках, в каких-то тряпках на головах. Своих собак пастухи попридержали. Приказ Дмитрука поворачивать к такой-то бабушке, стали выполнять беспрекословно. Стадо медленно растекалось, наткнувшись на препятствие, но постепенно сменило направление. И побрело в обратном порядке. Один из бабаев, впрочем, постоянно озирался и всматривался в ротную базу. Будто ему что-то тут обещали, но не дали.
  
  Тем временем наблюдатели с левого хребта доложили: к кишлаку Бишим-Боло стекаются бородатые. Приехали большой группой на двух джипах и одной барбухайке. Человек сорок, и кажется, вооружены. Несколько групп идут пешком. По местным тропам. Но определенно - к Бишим-Боло. В группах по шесть-восемь человек. Похоже, что пуштуны - шустро двигаются.
  
  Картина становилась, как на учениях по тактике. По позиции противника нанесен удар оружием массового поражения. Собираются данные о результативности удара. В то же время концентрируются силы для завершающего этапа - подавления оставшихся узлов сопротивления.
  
  Карпенко подсел на "гастроли". Теперь уже более точно и детально. Группировка басмачей, не менее пятидесяти-шестидесяти человек, готовит нападение на базлагерь. Замечена техника - два джипа, один грузовик типа "барбухайка".
  
  Опять собрал командоров и старших егерей.
  
  -У бабаев проблемы? - спросил Чумаков. - Мы можем их решить. Пусть подваливают.
  
  -Пятьдесят, да пусть даже сто бородатых - против тридцати егерей? Порвем на куски. И сожрем вместе с волосами, - пообещал Петрович.
  
  -Ночью нужно больных перетащить из лагеря, - более резонно сказал Дмитрук. - Лучше - на Горушку, устроить опорный пункт над нашей блок-заставой. Еще выше. И там - круговую взять. Эту базу здесь держать - себе дороже. Позиция - дрянь! Технику можем взорвать или пожечь, а на Горушке будем сидеть долго, хоть целый месяц...
  
  -Согласен, - сказал мой Хоттабыч. - Если это в сам-деле какая-то зараза, то даже и жечь не надо. Пусть лашпеки лезут в них и подыхают потом!
  
  -Они не полезут. Прикинь, вдруг это настоящий удар биологическим оружием? Тогда это не бабаи, а мужички покруче. Может, заокеанские, - сказал Дмитрук. - Они должны сначала нас убрать, потом вымоют и вычистят наши таратайки. Если мы их пожжем, то они...
  
  -Полючат салюпу! - хмуро заключил Петрович.
  
  Мы сдержанно посмеялись. Анекдот - один из самых любимых среди егерей.
  
  ***
  
  Нам не пришлось ни перетаскивать больных на Горушку. Ни принимать бой в круговой обороне. Ни даже подрывать и жечь бэтээры, бээмпешки и наши "зилки", "газ-66" и "Уралы". Наверное, все-таки тот бородатый старик на небе нас оберегал. Или просто решил, что мы еще не слишком долго помучились. Каждому свое на этой грешной земле.
  
  Иншалла, как скажешь, старик.
  
  Конечно, мы были готовы. Но...
  
  Еще и солнышко не село, как вдруг на горизонте замаячили вертушки. Они шли боевым строем. Это были "звери", как мы их называли, то есть Ми-24. Они стали заворачивать на атаку.
  
  Асисяй! Асисяй! Трубка-двенадцать, прицел сто-двадцать.
  
  Через Карпенко мы с Дмитруком корректировали их. Чтоб не дай Бог, не приняли нас за дворец президента Амина. Потом наблюдали, что могут сделать летуны с хулиганами, которые не слушаются старших.
  
  Фр-р-р... Ах! Фр-р-р... Ах!
  
  "Звери" заходили парами и пускали ракеты. Тут же уходили, разбегаясь в разные стороны, а им на смену заходили другие. Потом третьи. Четвертые. Ракеты шуршали и гудели. Вслед за чем раздавались гулкие удары. Это были взрывы.
  
  Фр-р-р... Ах!
  
  Бум-бум-бум!
  
  Над Бишим-Боло поднялось густое облако. Оно было желто-бурого цвета. Густое и медленное, как то самое усталое стадо, которое Дмитрук развернул с дороги. Десять-пятнадцать минут, и все было кончено. Так нам показалось, по крайней мере. Но у летунов была своя боевая задача.
  
  Они ушли, оставив холмы и горы под облаком, словно бы отмеченными печатью. А спустя полчаса вернулись. Нам с одной из них дали знать: "Мы здесь!" И продолжали свою карусель. Заходили парами, отстреливались ракетами, разбегались. Им на смену заходила следующая пара.
  
  Фр-р-р... Ах! Фр-р-р... Ах! Фр-р-р... Ах!
  
  И так минут пятнадцать-двадцать. Под конец, они косым клином прогулялись над кишлаком, расстреливая кого-то или что-то из бортовых пулеметов. И с последней "вертушки" прямо на волну Карпенко заброс: "Мы закончили. Большой привет!"
  
  После чего - тишина.
  
  Только синее небо постепенно темнело.
  
  Снова три "восьмерки" возникли над нами. Они подняли клубы пыли. Это были те же самые, которые нас сюда подбросили два дня назад. Тот же майор в чапаевских усах помахал мне рукой:
  
  -Здоровкаться не будем, земляк. Вы в курсе. Мы в курсе. Все ништяк. Надо уходить...
  
  Сборы и уход прошли - будто заработала отлично смазанная машина. Не так, как позже я увижу в американском фильме "Титаник". Ну, так мы не были ни богатенькие, которые пьют Дом Периньон из хрустальных бокалов, ни бедненькие, которые тащились в эмиграцию через Атлантику, к лучшей сказочной жизни, от нищеты в старушке-Европе. Как это в старом анекдоте: мы, советские, за рубеж не ездим... все равно не ездим... но если уж очень-очень нужно, то на танке...
  
  Что же до нас, то мы были горные егеря. Вот и все. И мы знали наше дело. Нас зачем-то сдернули с Вахана, где мы жили тихо, радостно и спокойно. Никому не мешая, никого не стращая. И сами никого не боялись. Потому что не было вокруг нас никого, кто бы мог нас испугать. Были ослепительно-белые пики, изломанные хребты, медленно плывущие ледники, бурные горные ручьи с ледяной водой. Были орлы под ногами, снежные барсы, мелькающие в расщелинах, архары, скачущие вниз и вверх, со скалы на скалу. Были местные кочевники, киргизы и ваханцы, с которыми мы находили общий язык. И которым в голову бы не пришло, что этих шурави надо отравить или заразить.
  
  Мы там жили, почти как бадахшанские беки, как святые имамы Турана, достигшие совершенства в тихом созерцании вечности. И скажите, зачем? Зачем нас сбросили вниз, в эту раскаленную печь посреди холмов? Где бродят бесхозные стада. Где чучмеки травят гостей, хотя это против всех азиатских традиций. Где по ним потом работают "звери-крокодилы". А теперь, ничего не объяснив, Ми-Восьмерки забирают нас назад.
  
  Поэтому мы не пихались, не толкались, не пытались забить лучшее место в лодке. То есть на вертушке.
  
  Парни сначала отгрузили команду Павлова и оставшихся засранцев-пошехонцев. На третью вертушку заложили опять наше имущество, три палатки из тех пяти, что мы брали (потом все их тоже сожгут), спальники, котлы, пустые канистры. С десятком бойцов улетел Дмитрук. Я с остальными остался - до утра.
  
  ***
  
  В заразном госпитале Джелалабада мы все, горные егеря из-под Бишим-Боло, прошли двухнедельный карантин. Тех, кого скрутило, положили под капельницу. Военврачи ходили смурные. Говорили что-то невнятное про какую-то "миксту", какие-то "штаммы" и "посевы", какой-то скотомогильник.
  
  Из военпрокуратуры ко мне подвалили двое. Капитан и старлей. От капитана несло перегаром. На старлее был галстук. А я насмерть забыл, что в армии галстук - это часть обмундирования.
  
  Они тоже стали расспрашивать про скотомогильник, про ручей, про журнал боевых действий, про наши перемещения. Почему мы блок-заставу устроили на холмах? Потому что мы - горные егеря, капитан. Мы всегда наверху. Почему приказ о выводе техники не был выполнен? Потому что он не был дан в надлежащем порядке, старший лейтенант. Порядок превыше всего. Орднунг юбер аллес! Вы - немец по национальности? Это вопрос ко мне. Пока нет, а что? - Но вы знаете немецкий. - Нет, это из фильма "Семнадцать мгновений весны".
  
  Они оба переглянулись. Потом посоветовали, чтоб я никому ничего не рассказывал.
  
  -Кому? - спросил я.
  
  -Никому, - ответил капитан. - Это непонятно?
  
  Я пожал плечами.
  
  Плевать я хотел на твои предупреждения.
  
  -Так что это было? - спросил я в свою очередь.
  
  -В каком смысле? - вопросом на вопрос ответил капитан. - Вы о болезни? Это была дезинтерия. Обычная дезинтерия. У некоторых гепатит. Так говорят врачи...
  
  Вообще-то пиздеть команды не было! Чуть было не напомнил им.
  Но сдержался. Потому что у нас здесь, в Средней Азии, начальнику редко говорят, что он педераст и подонок. Однако запоминают, кто он такой, и потом помнят этот факт очень долго. Бывает, всю жизнь.
  
  Конечно, между своими мы обсуждали, что с нами произошло. Собирались либо в моей палате, где я вылеживался с Хоттабычем и Олегом Дмитруком, либо в палате, где отдыхали Петрович, Мамочкин, Панасюк и Авдеев. Картинка получалась нехорошая.
  
  Подполковник Корень навестил нас на вторую неделю. Вошел смурной, неулыбчивый, внутренне напряженный. Мне пожал руку. С ним Николай Поперечный и несколько егерей из его Первого отряда. Они ввалились с приветствиями, с белыми кругами вокруг глаз - от очков, с грубыми, еще не отмытыми руками, с будоражащим запахом гор и эдельвейсов в складках одежды.
  
  Притащили коробки с гранатом, пучки зеленого лука и редиски, две пластмассовые лохани с вяленым виноградом, два полиэтиленовых пакета с кишмишом, еще три дыньки, обвязанных жгутами - зимний запас.
  
  И целое ведро черешни, свежей, желтой, нежной, сладкой.
  
  Шел июнь, время вишни в моем саду на Седьмом Километре.
  
  -Хотел вам, парни, от себя лично еще коньячку-водочки, - сказал Петр Андреевич. - Но доктор, он мой старый сослуживец, вместе отбывали в Самарканде, отсоветовал - вы на интенсивных антибиотиках. Может повредить! А вас родина-мать ждет целых, невредимых и, главное, здоровых!
  
  -Черешня - из моего собственного сада в Алма-Ате, - объявил Николай. -Сестра с попутным бортом послала. Лопайте, бойцы!
  
  Клич победы разлетелся по всем палатам. Егеря слетелись на гостинцы, как пчелки на разлитый нечаянно шербет.
  
  Мы с Петром Андреевичем отошли. Присели на стулья у открытого окна.
  
  -Сделал на вас на всех представление, Константин Максимович. Всех поименно - к Красной Звезде.
  
  -Петрович откажется, - сказал я. - Вы же его знаете.
  
  Он наклонил голову.
  
  -Это уже не моя забота. У каждого свои барабашки.
  
  И тогда я задал ему вопрос, который нас мучил все эти дни:
  
  -Петр Андреевич, как офицер - офицеру: нас нарочно бросили в зараженную зону? Решили посмотреть, выживут ли горные егеря? Или так боятся, что решили убрать?
  
  Подполковник Корень выпрямился, расправил плечи. Его синие глаза на буром обветренном лице потемнели.
  
  -О чем ты говоришь, Костя?
  
  -О том, что на самом деле случилось. Если б не верил вам, Петр Андреевич, я бы не спрашивал. Но вы - наш Батя, наш отец. Поэтому спрашиваю...
  
  Подполковник Корень долго молчал. Потом разомкнул сухие губы:
  
  -Я не знаю ответа, Костя.
  
  Вдалеке послышались разрывы. Мы уже привыкли, что здесь, в Джелалабаде, постоянно что-то случается. То "Градами" месят окрестные горы, то сбивают самолет, то басмачи закидывают минами, то куда-то рвут бээмпешки, пуская синий дым.
  
  Подполковник Корень вздохнул.
  
  -Знаю, что Бригаду уже пытались расформировать. Мы им бельмо на глазу. Три батальона держат весь Вахан - ни войны, никаких диверсий, подрывов или убийств. Знаю, что маршал имеет свое особое мнение - и это мнение от самого верха... я говорю - от самого-самого верха. Им там, - он поднял глаза к потолку, - похоже, нужна война. А мы на Вахане ее остановили.
  
  -Вы ее остановили, Петр Андреевич! - вырвалось у меня.
  
  -Громко, громко сказано, Костя, - он покачал головой. - Я всего лишь комбат-три. И выполняю приказы...
  
  -Но вы не исключаете такого варианта?
  
  -Я исключаю любой вариант, будто наше командование предает армию! - резковато ответил он. - И это не то место, где нам стоит обсуждать такие вопросы.
  
  -Извините, Петр Андреевич.
  
  Мы оба замолчали. И молчали долго-долго. Ребята в палате кричали, смеялись, не обращая внимания на далекие разрывы. Куда-то торопливо шла медсестра Галина Николаевна, немолодая, в домашних тапочках, с натруженными красными руками. Она посмотрела на нас и деланно улыбнулась.
  
  Я уже знал, что отделение переполнено, а позавчера привезли еще партию тифозников и гепатитников. Военврачи, медсестры и санитары двое суток были на ногах. Пили кофе ковшиками, жевали бутерброды на ходу...
  
   Март 2019
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"