В июле 1976 года ему должно было исполнится тридцать четыре. В двухстах метрах от дома, где жили когда-то он и родители (там теперь жили он, жена и сын), напротив магазина "Хлеб" стояла старая двухэтажная школа. В ней он учился. В пятидесяти метрах ходьбы (если двигаться вниз по Садовой) был расположен крытый шифером павильон остановки. Дождавшись автобуса ? 10 и бросив в автомат с билетами пятак, оттуда можно было добраться до остановки "Медтехникум". Там он получил специальность фельдшера. По утрам, когда чирикали воробьи и рассветные лучи отогревали металлических исполинов среди еловых ветвей, через парк Победы он ходил на работу. Ходил уже восемь лет подряд. Работал он на молочном комбинате "Ленинский", лаборантом химбаканализа, и звали его Алексеем Яковлевичем Мозговым, или просто: Алексеем.
Итак, 4 июля 1976 года в одиннадцать утра он и его сын Юрик (стеснительный долговязый подросток в шортах и с болячкой на колене) отправились в кондитерский магазин. Магазин располагался неподалеку, через два дома. Отправила их туда жена Алексея, Марина. Родственники Алексея за глаза звали ее "Расстегаем с мозгами" (девичья фамилия + фамилия мужа). Дело в том, что в магазине размещался кондитерский цех, и помимо основной продукции они готовили также торты на заказ. Когда Марина предложила заказать торт, Алексей воспротивился: зачем, он не мальчик! И потом, что это за дата: тридцать четыре года? Даже не юбилей. Но жена предупредила: если он не хочет, она сама пойдет и закажет. Торт никогда не бывает лишним. Не хочет есть он, скушают они с Юриком. А также гости. Он прекрасно знает: придут Севастьянов с женой, Бокорец и Падучий из бухгалтерии, Клавдия Семеновна, которая бывает нечасто... "И слава богу", - подумал он. ...и мама Виктора Леонидовича, которой недавно удалили пяточную шпору, она сейчас хромает, с ней нужно повнимательнее. Он согласился, и Марина заказала торт: белое кремовое поле, купол иглу из сахарных брусков, пара эскимосов, Эйфелева башня и надпись шоколадной струей: "Алеша, с днем рождения!"
Продавщица поставила торт на прилавок. Алексей обратил внимание на то, что кроме эскимосов и парижской достопримечательности там откуда-то взялись грибы. Ножки из безе, шляпки из печенек.
- Извините, но что это за эклектика? - спросил он.
- Что? - не поняла продавщица.
Юрик стоял рядом и смущенно втягивал носом слизь.
- Я не помню, чтобы в заказе были грибы.
- Вам не нравится?
- Как-то дико, согласитесь. Они величиной с людей.
Страницы 7 и 9 были вырваны под корень. "Что за гадство? - подумал Рыбаков. - Библиотечная книга. Животные!"
Страница 11.
доставила в двух чайниках кипяток и густо заваренный чай. Бокорец следом несла чашки. За столом оживились, зазвенела посуда.
- Кто нарушит жизненное пространство чукчей? - пошутил Севастьянов.
- Именинник, - сказала Иветта Даниловна из отдела кадров. - Дайте ему нож.
- Нет-нет, - замахал руками Алексей. - Я не покушусь на территориальную целостность этого куска суши.
Влив в себя отработанным движением рюмку коньяка, Падучий потянулся вилкой к опятам.
- Леша, это ледяное поле, - сказал он. - Полосни его твердой рукой, как заправский хирург. Или как атомный ледокол.
Клавдия Семеновна засмеялась.
- Какие чудные грибы! - сказала она.
- Не буду спорить, - согласился Падучий.
- Кто просил нож?
- Дорогая моя, ножом лучше резать себя в припадке вселенской хандры. Торт режут лопаткой. Марина, рыбонька...
- Юрик, будь умницей, пойди на кухню, там в столе, где вилки и тэ дэ, плоская такая лопаточка. Принеси ее, будь паинькой.
- Интересно, кому достанутся эскимосы, - скорбно вздохнула мать Виктора Леонидовича.
На миг воцарилось молчание. Не столько из-за того, что было сказано, сколько из-за того, что почти никто не знал здесь эту молчаливую женщину почтенного возраста с забинтованной пяткой. Отделались вежливыми улыбками.
- А вот и лопатка! - обрадовалась жена Алексея.
- Позвольте, позвольте, - протянул руку Севастьянов. - Раз никто не хочет взять на себя такую ответственность...
И он начал резать торт. Сначала крестообразно, затем поперечно, брусками.
- Прости, брат эскимос. Пришлось отчекрыжить тебе конечность.
- Такова планида.
Рука Севастьянова как-то подозрительно замерла. Внутри Алексея шевельнулось тревожное чувство.
- Что такое? - спросил он.
- Что-то мешает, - осторожно двигая лопаткой, ответил Севастьянов. - Друзья мои, клянусь, там что-то есть.
- Дай я.
Взяв лопатку, Марина потыкала бисквит. Затем стала разгребать верхний слой. Под запекшейся коркой показался контур аристократического подбородка.
- Черт! Что это? - сделал удивленные глаза Падучий.
Внутри они нашли снимок. Из тех, что продают в киосках Союзпечати, набором; под наименованием "Актеры советского кино". Фото Вячеслава Тихонова с волдырями на эмульсионном слое. На обратной стороне кто-то вывел карандашом во весь лист: 2.
2012 год для следователя по особо важным делам Владимира Кирилловича Рыбакова оказался в некотором роде переломным. Ушла из жизни любимая жена. Вера, Веруся, Верунчик. Болезнь несколько лет точила ее, они прошли через всех специалистов... Результатов - ноль. В памяти навсегда отпечатались последние часы. Вера на больничной койке, правая рука раздулась и почернела до плеча, больше похожа на обугленное бревно; лицо ничего не выражает, только две извилистые струи сползают по щекам; он беспрестанно промокает их вместе с потом. Ей было не так много. Пятьдесят два года - разве это возраст?
Похоронив Веру, он взял отпуск. В те дни ему пришлось справляться с собой. Пытался пить. Не помогало. Алкоголь действовал на нервные центры, тело не слушалось - пытаясь удержаться на ногах, он валился грузной тушей, - но ум продолжал упорно работать. Кристальная ясность и мысли, мысли... Рыбаков не понимал: на кой черт ему жить. Детей они с Верой не нажили, он, по сути, остался один. Один на всем свете. Само собой разумеется, вокруг были коллеги и даже те, кого он считал друзьями, но все они вдруг представились какими-то мертвыми тенями, статистами в артхаусном фильме, в котором был единственный герой и его внутренние монологи. Потом пришла мысль: уйти вслед за Верой. Но когда сталь коснулась виска, он вздрогнул от пробежавшего по всем конечностям холодка. Подумалось:
- Нет, не сегодня. Я подожду.
- Чего? - спросил невидимый собеседник.
- Не знаю, - ответил он, - но я подожду. Вдруг что-то случится.
Что именно должно случиться, он не мог ответить. Не исключено, что это было завуалированным малодушием или, наоборот, присутствием духа... Черт знает. Одним словом, он нарисовал у горизонта что-то далекое и абстрактное и решил: пойдет в том направлении. Пусть даже то, что там отыщется, окажется очередным самообманом.
О том, что его командируют в Старый Погост, Рыбаков узнал 5 числа утром, от начальника следственного отдела Ф. Р. Цапова. Старый Погост - мирный, ничем не примечательный до некоторых пор городишко на просторах Пензенской области. Население порядка двадцати пяти тысяч человек. "Типичная дыра", - мелькнула мысль. Впрочем, он тут же себя пожурил: "До чего ж мы склонны хвататься за стереотипы".
С материалами дела Владимир Кириллович знакомился в машине. Из донесения следовало: 4 числа (т.е. вчера), ранним утром (между пятью и шестью часами) на центральной площади Старого Погоста (в семи метрах от гостиницы "Октябрьская") был найден автомобиль марки "Ауди" (модель А2). Внутри два мертвых тела: мужское (в водительском кресле) и женское (рядом). У обоих острым предметом (предположительно, бритва) перерезано горло. Основная деталь - мимика умерших. Кто-то придал их лицам особое выражение: нечто среднее между радостным удивлением и сакральным ужасом. Рыбаков поглядел прилагающиеся снимки. Жутковатое зрелище. В том, что над их лицами кто-то тщательно потрудился, не было сомнений. Под кожей у обоих найден специальный гель. Работая над посмертным выражением лиц своих подопечных, подобным средством пользуются так называемые танатопрактики. Гель вводится шприцем, через какое-то время загустевает, но перед этим искусная рука в резиновой перчатке способна придать лицу усопшего выражение сладостного умиротворения. Ни в салоне, ни снаружи на корпусе машины не обнаружено ни одного постороннего потожирового следа. Хотя все указывает на присутствие, по крайней мере, еще одного участника событий. Чуть позже местной полиции стали известны имена жертв. Евгений и Светлана Приловских, муж и жена. Ему - сорок, ей - тридцать восемь. Прописаны в Старом Погосте, но сравнительно недавно переехали из Нижнего Ломова (109 км от Пензы). Евгений Приловских - владелец ООО: бюро ритуальных услуг. Открылось, можно сказать, на днях; в помещении до сих пор ремонт, поэтому гробы и прочую похоронную утварь приходится демонстрировать в коридоре. Еще пара деталей. Руки покойного были зафиксированы на рулевом колесе. В то время, как руки его супруги Светланы сложены на бедрах. Ладони вверх, "чашечкой". Так вот, в этой самой чашечке была найдена отрезанная голова. Не человечья, боже упаси. Домашний питомец Приловских, йоркширский терьер. Тело пса было обнаружено, несколько часов спустя. Есть в Погосте одна достопримечательность, товарищ майор. Памятник писателю, из местных: Анатоль Вин Фе. Псевдоним; настоящее имя Анатолий Федотович Шуршавин. Годы жизни 1932 - 1989. Фантаст, позднее - прародитель так называемого "психоделического детектива". Многие литературоведы связывают изменения в творчестве писателя с поразившей его душевной болезнью, но речь сейчас, конечно же, не о нем. О чем мы? Да, о памятнике. Бронзовое изваяние недалеко от Авиационно-технического колледжа: сидящий в кресле с гнутой спинкой Анатоль Вин Фе, нога на ногу, сверху раскрытая книга. Так вот, обезглавленное собачье тело было найдено на металлических книжных страницах. Непонятное преступление, товарищ майор. Загадочное.
Все необходимые детали Рыбаков узнал от оперуполномоченного. Связался с местным РОВД, пока добирались до Погоста. Уверенный в себе, располагающий голос в трубке представился капитаном Юрием Зборовским. Воображение нарисовало подтянутого брюнета средних лет с выразительным, слегка утомленным взглядом. Гладко выбрит, пахнет одеколоном с хвоей и лавандой. Но, как это часто случается, ожидания и действительность не совпали. Пожимая руку капитана, Рыбаков увидел перед собой лысоватого мужчину со впалой грудью под обвислым кителем. Ноги, как у лилипута, косолапят. Глаза тоже не понравились: вороватые, бегают. "Вот так поглядишь: плюгавый, ничтожный, - удерживая влажную ладонь капитана, говорил себе Рыбаков. - А потом - раз! - и открывается в человеке совершенно противоположная грань. Все зависит от деловых качеств. Сколько их было за мою службу, таких вот Зборовских. Потных, с воняющими носками, которые не менялись по три дня, потому что просто некогда, суе..."
- Что? - поняв, что к нему обращаются, спросил Рыбаков.
- Вы сначала в гостиницу, оформиться? - повторил Зборовский. - Или?.. Могу проводить.
Ночь надвигалась стремительно. Только что, казалось, были сумерки, и вдруг...
- Тебя проводить? - спросила она.
- Провожают женщин, - ответил Алексей. - Что если я тебя поцелую?
- Прямо сейчас?
- Да.
- Здесь?
Он забыл, что они рядом с остановкой. Несколько человек дожидались автобуса. "Можно подумать, кто-то из них знает, что мы с Ленкой любовники. Но даже если так..." Обхватив ее плечи, он прижал свои губы к ее мягкому рту. Душисто-восковой вкус помады. С шипением отворились двери. Он увидел подошедший автобус. Вспрыгнул на подножку и помахал рукой. Лена ответила тем же.
В подъезде было темно. "Снова какая-то сволочь вывернула лампу!" - подумал Алексей и вслух, тихо выругался, когда не загорелась спичка. Чиркнув второй об коробок, он проверил ящик. Ни писем, ни газет. Марина, по всей видимости, его опередила. Двумя этажами ниже по лестнице кто-то поднимался. Он подумал: сейчас, когда он войдет в квартиру, Расстегай с мозгами скорее всего учует запах чужих духов. Удивительно, как безошибочно они определяют чужую парфюмерию. Придумал, что скажет, поставил ногу на нижнюю ступеньку... Сзади что-то грохнуло. Трескучая боль, начиная с затылка, пронзила голову и шею. Он услышал чавканье и понял: именно там, сзади, в голове. "Что это? Кровь, мозги? Фамилия..." Это были его последние мысли. Он упал мягко, успев удержаться за перила. Из головы торчала рукоять молотка. Вспыхнул фонарик. Рука в замшевой перчатке опустила на спину покойного белый лист. Сверху была цифра 5. Решив, вероятно, что так будет лучше, та же рука перевернула лист. Фотография. Сергей Бондарчук. Послышались шаги. Кто-то спускался вниз.
К вечеру разболелось в паху. Что-то ломило там и тянуло. "Простата? Или камень в пузыре? - подумал Владимир Кириллович. - Кто-то обещал, что он меня долго не побеспокоит. Вот и верь после этого урологам". На всякий случай решил что-нибудь принять.
Лучась заученной улыбкой, девица за стойкой администратора предложила прогуляться до аптеки. "Здесь недалеко, за углом".
Приняв две таблетки но-шпы, он посмотрел телевизор. Сериал. Что-то бандитское; с продажными ментами, воплями и мордобоем. Лег в постель. Не спалось.
Среди ночи проснулся от дикой боли. Мочевой канал рвало изнутри. Рыбаков зажег ночник. В этот момент из уретры вышло что-то величиной с фасоль. Боль утихла. Что это? Камень? Дотронулся до лежащего на простыне предмета. Тот засветился изнутри зеленоватым светом. Рыбаков отдернул руку. Свет внутри "фасоли" погас. Он снова поднес палец. Мягкий фосфоресцирующий свет. На ощупь прохладно. Странно. Взяв с тумбочки очки, наклонился. Рельефный узор сложился в человеческую фигуру. Поза эмбриона. Невероятно! Осмелившись, он взял странную штуку двумя пальцами. Едва уловимый звук. Шепот. Поднес "фасоль" к уху и услышал умопомрачительный рассказ. Он не смог бы его пересказать, даже если бы захотел. Речь шла о чем-то таком, что было выше человеческого понимания.
Утром, собираясь побриться, он намылился перед зеркалом. Миниатюрное мыло с буквами "Росминздрав" напомнил о ночном сне. В комнате зазвонил мобильный.
- Да? - успел подбежать он. - Юрий? Доброе утро. Через полчасика, лады? Я должен выпить кофе, иначе... Короче говоря, дайте мне полчаса. Спасибо. Жду.
Часть 2
Для начала прокатились в морг. Рыбаков всматривался в порезы на шеях. Бледное мясо вместе со слоем дермы разошлось, образовав глубокие щели. Прокуренными пальцами патологоанатом услужливо раздвинул края. Мелькнула косточка щитовидного хряща и натянутый канат грудино-подъязычной мышцы.
- То есть лиц вы не трогали? - спросил Владимир Кириллович.
- Зачем, - ответил медик. - Следствие ведь идет.
- Тоже верно.
- Привести в порядок физиономии - не проблема. Скажете, все сделаем.
Рыбаков остановил взгляд на лице покойницы. Широко раскрытые глаза уже подернулись изнутри дымкой. "Что должна означать подобная мимика?" - подумал он.
- Юрий.
- Да?
- Если бы вы сделали так... - Рыбаков попытался изобразить на своем лице смесь удивления и страха. - ...какие бы мысли возникли у вас в этот момент?
Сверившись с лицами покойников, оперуполномоченный скорчил гримасу.
- Заметили? - продолжал Рыбаков. - Я использую метод Огюста Дюпена. Литературный персонаж, созданный мистером Эдгаром По. В одном из произведений Дюпен утверждает, что, приняв позу другого человека или копируя выражение его лица, можно понять то, о чем он думает. Так о чем вы думаете, Юрий?
- Скорей бы отсюда убраться.
- Это первое, что пришло вам в голову? Простите, но вы не сосредоточились.
- Мне почему-то кажется, что если бы я состроил такую рожу... - исказив черты лица, сказал медик. - Я бы, наверное, подумал: "Ого-го! Ни хрена себе!"
- Да, что-то в этом роде, - подтвердил Зборовский.
- Согласен, - сказал Рыбаков. - Но что значит это "ого-го"? Вот что нас должно интересовать.
В машине обменивались версиями. Рыбаков предложил не ограничивать мысль рамками. Гипотезы выдвигали самые невероятные. Сошлись на том, что в первую очередь нужно поговорить с дочкой покойных. Мария Приловских, двадцать один год, студентка Авиационно-технического. Девушка сейчас, вне всяких сомнений, в горе, но они будут тактичны.
- Кстати, почему "погост" и почему "старый"?
- Очень просто, товарищ майор. До 1912 года здесь было сельское кладбище. Позже поселок разросся. Построили торфяной завод, кладбище сравняли с землей... Мы живем на гробах.
- И как? Не сильно смущает?
- Привыкли. Мертвым лежать в земле, живым - жить.
- Здраво.
Дочку Приловских они надеялись застать на занятиях или дома. В колледже ее не оказалось. Сказали: учитывая скорбный момент, ее освободили от лекций. Вернется после похорон. Кстати, когда они? Как только закончится следствие. "Ужасный, зверский случай. В Погосте такое впервые".
Дома Марии тоже не было. Зборовский давил на кнопку дверного звонка с минуту. Решили наведаться в ООО "Селена". По документам похоронное бюро Приловских все еще работало.
Впустил вежливый молодой человек. Представился ритуальным менеджером Александром. На вид около двадцати пяти. "Что за гадство? - подумал Рыбаков. - Этот парень сам похож на мертвяка. Чего он так вырядился?" Действительно, похоронный агент выглядел несколько необычно: густой слой пудры, штрихи румяна на скулах, губы в вишневой помаде... Плюс ко всему с антрацитовым отливом костюм и белая гвоздика в кармашке.
- Куда нам? - спросил Рыбаков.
Пройдя по холлу, Александр распахнул перед гостями дверь.
Сыщики оказались в затемненном помещении. Бархатная драпировка на стенах, приглушенный свет фонарей. На постаменте - утопающий в искусственных цветах лакированный гроб.
- Гомик? - тихо спросил Рыбаков.
- Кто? А! Нет. Не совсем.
- То есть? Наполовину?
- Я после расскажу, не здесь. Напомните.
- Мария Евгеньевна, - позвал Рыбаков. - Вы здесь? Мария Евгеньевна.
Двустворчатая крышка гроба откинулась. Показалась девичья голова с вьющимися волосами, уложенными крупным узлом. Рыбаков тут же отметил мертвенную бледность лица и темно-лиловые губы. Те же средства: пудра, помада. "Не пойму, это что, субкультура? Мы попали в какой-то притон, не иначе".
- У вас кто-то умер? Кто вы?
- Не у нас. Майор Рыбаков, Следственный комитет города Пенза. Мы расследуем убийство ваших родных. Можете с нами поговорить?
- Обязательно?
- Мы должны взять показания, такой порядок.
- Вы не против, если я буду говорить с вами прямо так, в гробу?
- Мы-то нет, - сказал Зборовский. В его словах почувствовалась оскорбительная ирония.
- Лучшее место для глубокой релаксации. Я слушаю вас, продолжайте.
- Музыка не мешает? - спросил Рыбаков.
- Мне нет, а вам?
От Марии не удалось узнать ничего существенного. Ничего не знает, ничего необычного не видела. С родителями были ровные, терпимые отношения. Папа был старомоден, рассуждал иногда, как пень, но в целом был хорошим и сговорчивым. Мама пыталась качать права и "строить" дочь, но всегда соглашалась с аргументом: Маша взрослая, пора, наконец, от нее отстать. Закрывать бизнес отца не собирается. Наймет адвоката, перепишет все на себя. Технарь бросит; изучение всех этих шпонок и форсунок порядком остофигело.
Подошли к машине. Следователь напомнил о прерванном разговоре. Что такое с ними обоими? Имеются в виду, менеджер Александр и его юная работодательница. Готы, фрики, эмо? Или как их там? И еще: такой момент. Рыбакова это, например, насторожило. Юрию не показалось, что девушка как-то на удивление спокойна? Смерть родителей, да еще такая страшная... Что это? Черствость души или... Странно, очень странно. Нужно с этим разобраться.
- Разрешите все по порядку, Владимир Кириллович?
- Валяй. Только сядем в машину. Зябко.
- Да, может пойти дождь.
Уселись в салон. Рыбаков, спросив разрешения, закурил. Он любил поддерживать в отношениях с подчиненными подчеркнутую деликатность. Давал понять, что он человек "старой школы". Надо сказать, закурил не случайно. Старался перебить запах потных ног. Все собирался порекомендовать Зборовскому отвар из коры дуба, но не знал, как это лучше сделать.
- Ну, рассказывай.
Он собрался послушать, что было известно коллеге, но этому не суждено было произойти. Во всяком случае, не в этот раз. Оба увидели приближающегося к полицейской машине Александра.
"Как понять, что здесь происходит? - злился Рыбаков. - Главное, до сих пор ни сыщика, ничего такого. Кто у вас, братцы, ведет расследование? Сами? Ну-ну. Хорошо, допустим. Написано: жена Мозгового пошла в кондитерский цех, с ней был участковый. Подняли документы, нашли кондитера, который выпекал торт. Он клялся: никакой фотографии между слоями теста он не клал. Что он, дурак? Правильно, я бы тоже так ответил. К тому же, у него свидетели. В цеху всегда кто-то есть. Дурацкий детектив. Мутный. Одна жертва и две фотографии. Цифры 2 и 5. Двадцать пять. Опять и снова. В каких фильмах они снимались? Имеется в виду, Тихонов и Бондарчук. "Они сражались за родину"... Так, еще? "Война и мир". Тема войны. Это что-то значит или нет? Двадцать пять, двадцать пять..."
Пропуская часть событий, он зашуршал листами.
Страница 25.
из столовой, Светлана Хляпова зашла в туалет, умыть руки. Воспользовалась коричневым обмылком на краю раковины. Вытерла влажные руки об юбку и заодно поправила ее. Вышла на улицу. До конца обеденного перерыва оставалось минут пятнадцать. Можно будет посидеть и что-нибудь почитать. Чтобы сэкономить время, Хляпова пошла по тропинке через лесок. У этого места была дурная репутация. Сомнительные личности устраивали здесь оргии. Было зафиксировано несколько изнасилований и убийство.
Света торопилась. Недалеко в древесной листве запела кукушка.
- Кукушка, кукушка, сколько мне осталось жить? - прошептала она, остановившись. Детские привычки неискоренимы!
Птица успела прокричать "ку-ку" всего один раз. После чего или улетела в испуге, или замерла, наблюдая зорким глазом за тем, что творится на тропинке. Повернувшись спиной, крупная мужская фигура сдавила шею незадачливой путницы поясом от бежевого плаща с пряжкой. Минута, две... Тело перестало биться в конвульсиях. Его уложили на траву и пламенеющие одуванчики. Руки в замшевых перчатках поднесли к лицу покойной игрушечного солдатика. Оловянный штык коснулась кожицы. Растопырив пальцы, замшевая ладонь опустилась на ноги солдатика. Усилие. Металлическая фигурка погрузилась в глазницу, накрыв ее серебристым основанием. Сбежала темная струйка. Вслед за этим на грудь девушки упал снимок. На обратной стороне цифра 8, на лицевой - Нонна Мордюкова. Крупная мужская тень, скользнув по траве и распростертому телу, исчезла. Прерывистая и однообразная песнь кукушки возобновилась.
"Ну вот, уже и солдатики пошли, - устало думал Рыбаков. - Значит, все-таки тема войны. Один против мира?"
- Уйди, пока я не рассвирепел. Слышал? - опустив стекло, предупредил Зборовский.
Похоронный агент не реагировал. Его лицо, как сырой блин, гнусно улыбаясь, лезло в окно.
- Пара покойничков, - не унимался он. - Дохляки. Супер! В нашем полку прибыло. Кто убийца, господа менты? Нашли? Или до сих пор ищете?
- Ну все, сучара! Допрыгался!
Нашарив в бардачке шипастый кастет, Зборовский быстро просунул в него пальцы. Рыбаков не понимал, что происходит, был совершенно растерян, но когда увидел, как Зборовский выходит, попытался воспрепятствовать.
- Эй, эй, Юрий. Ты что? Стой.
Поздно. Выскочив из салона, Зборовский схватил напудренного хама за лацкан и нанес несколько ударов. В область ребер и по лицу. Рыбаков увидел, как из раскроенной щеки повисла каплями на подбородке. Чужая боль всегда отдавалась где-то в паху. На этот раз там тоже все сжалось. Усевшись в машину, вздрагивающей рукой в кастете Зборовский повернул ключ зажигания. Рыбаков решил: заговорит попозже, когда страсти улягутся. Зборовский дал задний ход. Упершись одной рукой в землю и приподнявшись, Александр проводил их взглядом. На вишневых губах блуждала усмешка. Это было веселье обезумевшего мазохиста. Черт возьми! Майор юстиции Рыбаков видел на своем веку всякое, но на этот раз ему было действительно жутко. Он не понимал, что происходит, и это вызывало страх. Бесконтрольный, атавистический.
Проехав пару километров, оперуполномоченный резко затормозил, выруливая на обочину. Голова майора дернулась.
- Что такое, Юрий? Что вообще происходит, можешь мне сказать?
Опустив голову на руль, Зборовский шумно, со свистом втянул воздух и заплакал.
- Черт! Юра! Я уже ничего не понимаю.
- Отец...
- Что? Чей отец?
- Мы были у врача. Совсем плохо.
- Твой старик болен? Все настолько серьезно?
- Товарищ майор, можно я обо всем в рапорте?
- Зачем эта официальщина? Хочешь что-то сказать, говори сейчас, я слушаю.
- Я о другом. О том, что обещал сказать.
- Насчет Александра? Кстати, он может подать заявление. Ты готов к этому?
- Я все в рапорте. Мне так удобнее.
- Ну что ж, рапорт, так рапорт. Подожду. Кстати, я тут подумал... Если ООО "Селена" было зарегистрировано, как ты сказал, на днях, значит, оно было не первым. В Погосте уже было похоронное бюро, правильно?
- "Пушистая земля". Зарегистрирована на Скоропятова Петра Властелиновича.
- То есть этот Петр Властелинович был здесь единоличным хозяином, все покойники стекались к нему, потом вдруг появился Приловских, и...
- Думаете, конкуренция?
- А что? Мотив.
- Значит, сейчас к нему?
- Обязательно. Но сначала хотелось бы как следует разглядеть вашу местную знаменитость. Я про памятник.
- Зачем вам?
- Не знаю, что это нам даст. Но ведь не зря же тело несчастного терьера подбросили именно туда.
На Ватутина завязли в пробке. Мигалка не сыграла бы никакой роли. По перекрестной улице (проезд Торфодобытчиков) со скоростью улитки двигался похоронный кортеж. Грузовик с откинутыми бортами, красный открытый гроб, заунывный Шопен в исполнении немногочисленного оркестра, состоящего в основном из людей пенсионного возраста, и около пяти иномарок. Во главе "Мерседес". На капоте портрет усопшего.
- Как в старые добрые времена, - поделился мыслями Рыбаков. - Как сейчас помню. Августовская жара, тухлая вонь на всю округу, и нетрезвые лабухи трубят в свои дудки. У вас в Погосте, гляжу, ничего не меняется. Махровый "совок".
Он высунулся в окно. Удалось разглядеть фото покойника.
- Что за гадство? Это же ваш начальник. Подполковник Шейко. Точно. - В глазах Рыбакова появилась растерянность. - Не понимаю. Только вчера виделись. Ты, я и он. Вспомни.
- Не беспокойтесь, товарищ майор, мы с ним еще встретимся.
- То есть "все там будем". Ты это имеешь в виду?
Траурная процессия меж тем освободил дорогу. Машины сбоку и впереди тронулись с места.
Памятник Анатолю Вин Фе поразил его. Во-первых, конечно же, раскрытый в улыбке рот. Опер ответил, что никогда не придавал этому значения. Видел с детства, привык. Думал, так надо. Но когда из головы писателя выпорхнул скворец, Зборовский согласился с тем, что это, пожалуй, неординарно для памятника. Во-вторых, книга на колене. На обложке цифры: 326581. Что это? Название последнего романа Вин Фе. В смысле? Книга о будущем? Нет, фантастический период творчества писателя на тот момент остался позади. Он написал что-то вроде детектива. Убийца оставляет на месте преступления пронумерованные фотоснимки. Некоторые уверяют, что цифры - элементы шифра. Благодаря им, можно узнать имя убийцы, который, вне всяких сомнений, блуждает по книжным страницам в ряду других действующих лиц. Но беда в том, что Вин Фе не указывает, что это за шифр. Не дает даже подсказки. То есть? Книга осталась незавершенной? Почему же, есть финал, слово "конец", дата окончания. Все, как полагается. Нет только одного: разгадки. Если верить исследователям, в этом и заключается революционный шаг Вин Фе. Он превратил роман в бесконечную, неисчерпаемую тайну. Это делает книгу моделью жизни. Ты читал ее? Зборовский ответил, что трудно жить в Погосте и хотя бы раз не попытаться осилить творение местного корифея. Конечно же, его это не миновало. Но он завяз в первых же страницах. Нет, ему все-таки ближе что-нибудь вроде "Муму" или тайны каких-нибудь петербургских трущоб. Здесь есть библиотеки? Разумеется. Зборовский лично знает две: имени Публия Вергилия Марона и ? 4, есенинская. Может показать. И все же, что за радость на лице Анатоля? Кто скульптор, кстати? Можно спросить в администрации, в отделе архитектуры. Не проблема. Что же касается, бронзовой улыбки, то Зборовскому почему-то всегда казалось, что Вин Фе как бы насмехается над обитателями своей малой родины. Он написал бессмысленную чушь, над ней бьются литературоведы, это введено в программу местных школ... Но это чушь, нелепица. Как тут не рассмеяться? Или следующее объяснение: в скульптуре отображен гебефренический период болезни, которая в конце концов съела мозг и тело писателя. "Послушай, - неожиданно вдохновился следователь, - а что если выражения их лиц, их комбинация, не случайны? А?" О чем вы, товарищ майор? "Подумай: кто-то вылепил на лицах Приловских удивленный страх. Подбросил тело собаки сюда. Улыбающаяся чугунная болванка... Страх покойников... А? Обязательно нужно узнать, кто скульптор". Но за это время он мог умереть. Взгляните на постамент. Дата: 1993 год.
- И что? Вполне свежий, времен Перестройки. Обязательно нужно узнать. Здесь может быть ниточка.
Рыбаков задумался.
- Прорабатываете версию, товарищ майор?
- Мне не дают покоя эти странные похороны.
- Подполковника Шейко?
- Даже если допустить, что он умер сразу после нашей встречи... Это могло случиться вчера вечером или ночью... Но не может же быть так, чтобы человека хоронили уже на следующий день. Кстати, твои слова... Про то, что мы с ним увидимся. Что это значит?
- Я в рапорте, товарищ майор. Можно?
Терпение Рыбакова лопнуло.
- Блин! Почему нельзя рассказать мне все прямо сейчас?! Извините меня, товарищ капитан, но вы весьма и весьма странный тип. Я бы даже сказал, это граничит с крайним идиотизмом. И город ваш тоже странный и непонятный. Всего каких-то сто пятьдесят километров от Пензы... И вдруг такое... Черт знает!.. - Успокаивая себя, майор несколько раз втянул носом воздух. - Извини. Я погорячился. Пиши свой рапорт. Я так понял, вы в Старом Погосте все что-нибудь пишите. Так что... дерзай. С интересом почитаю.
Сбоку от входной двери была прикреплена табличка. Золотом по черному: "ООО "Пушистая земля", Ритуальное агентство". Колокольчик оповестил о том, что кто-то вошел. Рыбаков опешил. Перед ними снова стоял менеджер Александр. В этот раз лицо без макияжа, разбитая щека заклеена пластырем, у висков прыщевая сыпь.
- Вы что, работаете на две ставки?
- Это запрещено законом? Специалистов моего уровня в городе практически нет. Я нарасхват.
Молодой человек вел себя, будто ничего не случилось. Не забывал улыбаться следователю и его помощнику. Рыбаков улавливал в его улыбке потаенные смыслы. Сердце вновь съежилось от чего-то беспокоящего, пугающего. "Где хозяин?" - спросил он. "Идите, пожалуйста, за мной", - сказал Александр, увлекая пришедших по извилистому коридору.
- Никуда не уходите. Мне нужно будет с вами поговорить.
- Вы меня в чем-то подозреваете? - спросил Александр.
- Не нарывайся, - встрял опер.
Рыбаков остановил его жестом.
- Просто подождите. Хорошо?
- Имейте в виду, у меня гранитное алиби.
- Прекрасно.
Войдя в кабинет, они увидели Скоропятова. Тот сидел за столом и сам себе делал инъекцию.
- Новокаин с атропином, - сказал он, заметив на лицах сыщиков вопрос. - Экзема. Есть рецепт врача, все легально. Побежал, заструился весенний ручеек! - Прикрыв глаза, он откинулся на мягкую кресельную спинку. - Пара секунд. Подождите.
Узнав, что его хотят расспросить о Приловских, он ответил, что до тех пор, пока не разнеслась весть об убийстве, он даже не подозревал, что у него есть конкурент. Покойник действовал за его спиной, как крыса. Хотя мог прийти, поговорить по-человечески. Разработали бы совместную бизнес-стратегию. Где он был 4-го ночью? На кладбище, где ж еще? Шутка. Спал дома, рядом с женой.
Часть 3
Всю жизнь Иван Сергеевич Зборовский проработал бухгалтером. Но у него было хобби. Скорее, даже не хобби, а смысл существования. Он был популяризатором творчества писателя с местными корнями. Речь, конечно, об Анатоле Вин Фе. У Ивана Сергеевича на полке стояло собрание сочинений в сорока двух томах, а в одном из ящиков секретера (в трех папках и одной коробке) хранились газетные вырезки, полинявшие фотографии и шнурок от детского ботинка, которого, как уверяла сестра покойного, некогда касались пальцы Толи Шуршавина. Но в фанатичном увлечении Ивана Сергеевича имелась одна черта. Он начисто отвергал два последних романа и повесть Вин Фе. В том числе книгу, благодаря, которой последний получил широкую известность: "326581". Зборовский был уверен: публиковать плоды чужой больной мысли - свинство. Это так же неэтично, как вывешивать на всеобщее обозрение стариковское исподнее. Гневные письма Ивана Сергеевича шли в министерства и писательские организации. Он требовал прекратить публиковать то, что, на его взгляд, недостойно. "Вин Фе, прежде всего, фантаст, - писал он. - Таким он должен остаться в памяти поколений". Его приглашали в школы. На вечера и классные часы, посвященные памяти прославленного земляка. Там Иван Сергеевич всякий раз подчеркивал: собрание сочинений у него дома состоит из сорока двух томов. Хотя в выпускных сведениях указано: томов должно быть сорок пять. Последние три книги он просто выбросил. Оставил только фантастические произведения. О космических путешественниках, несущих в своих сердцах нравственное и вечное.
И никто, включая самых близких, не знал, что одинокими вечерами Иван Сергеевич Зборовский бьется над поиском шифра к последнему роману писателя.
Чего он только не делал: подыскивал нужную комбинацию цифр, пытался применить метод частотного анализа, соединял даты рождений актеров советского экрана, мелькающих в романе... Все без толку. В этих мучительных поисках прошло больше четверти века. В итоге Ивану Сергеевичу Зборовскому исполнилось семьдесят два. Осознание того, что тысячи (если не больше) мозговых клеток умерло впустую, оставило желчь и мрачное разочарование. К этому добавилась тоска и ощущение пустоты. Он стал ловить себя на том, что в разговорах все чаще забывает, о чем только что говорил. Потом сгорел электрочайник, в котором выкипела жидкость. Он сидел в этот момент в гостиной и помнить не помнил, что хотел попить чай. Врач поставил диагноз: надвигающийся Альцгеймер. Сын поселил старика у себя. Ночами Иван Сергеевич вспоминал жизнь и плакал. А однажды всерьез напугал жену Зборовского, выйдя из коридора и спросив: "Кто ты?"
Потом были свиньи. Точнее, их запах. Из программы местных теленовостей старший Зборовский узнал, что в нескольких километрах от города построен свинарник. Рядом достраивался колбасный цех. Иван Сергеевич стал утверждать, что по городу расползаются ядовитые миазмы. Он не понимал, почему другие не ощущают этого. Ему казалось, что это отравит мозг не только ему, но всему городу. Особенно он переживал за детей. Пора писать петицию! Естественно, никто не воспринимал эти причуды всерьез. Юрию сочувствовали.
Поняв, что уговорами ничего не добьешься, дождавшись, когда из дома все уйдут, Иван Сергеевич взломал сейф, в котором сын хранил помповое ружье, нашел там пару коробок с патронами и вызвал по телефону такси.
Сообщение оперу Зборовскому пришло примерно через час. За городом трагедия. Убиты таксист и два работника свинофермы. Внутри свинарника до сих пор хлопают выстрелы и раздаются предсмертные вопли животных. Это сообщалось местными жителями. Зборовский тут же подумал про отца. Так и есть: дома он нашел сбитый с сейфа замок.
Кровавое побоище в свинарнике подействовало на него угнетающе. Трупы маток и поросят в загонах истекали кровью и дергали конечностями. Отец стоял в конце помещения. Перепачкан красным, в домашних тапках, с дробовиком.
- Папа, спокойно, - сказало он, приближаясь. - Положи ружье. Мы поговорим. Хорошо?
- Кто ты?
- Юра, твой сын. Не узнал?
- Свинья, - строго сказал старик и передернул затвор.
Зборовский вытянул ладонь, как бы желая загородиться от выстрела.
- Нет! Стой!
Ружейный грохот отозвался эхом под потолком. Юрий поглядел на руку, лишенную пальцев, затем перевел взгляд вниз... В центре груди зияла вырванная картечью дыра. Согнувшись, без чувств и без мыслей, он свалился на цементный пол.
Это случилось 7-го, после обеда. Вечером того же дня следователю Рыбакову доставили бумагу.
Следователю по особо важным делам
майору юстиции Рыбакову В. К. от
старшего оперуполномоченного РОВД
по г. Ст. Погост капитана полиции Зборовского Ю. И.
РАПОРТ
"Дети Синигами"
Товарищ майор, разрешите мне, как человеку, знающему местные нравы, и в некотором роде старожилу, сообщить Вам: в городе творятся безумные вещи. Слово "безумные", наверное, не совсем подходит. Это заранее окрашивает события в тона, которых, возможно, не существует в природе, и вводит Вас в заблуждение. Поэтому скажу просто, как есть: в Ст. Погосте действует тайная организация. "Дети Синигами". Не такая уж она, конечно, и тайная. Все о ней знают. А если не все, то многие. Да и "организацией" это тоже, наверное, не назовешь. Клуб по интересам? Да, скорее, так. Не думаю, что они как-то причастны к нашумевшему убийству Приловских. Слишком своеобразный почерк у преступления. Если бы я хотел покончить с делом сразу, я мог бы указать на Детей Синигами и сказать Вам: это они. Но действовать так - значит, идти по линии наименьшего сопротивления. Их подставили? Не знаю, возможно. И все же, товарищ майор, несмотря ни на что, в плане дальнейших следственно-оперативных действий я бы порекомендовал Вам
На этом рапорт обрывался. "Бедняга, - подумал Рыбаков. - Когда ему сообщили об отце, он, видимо, сидел и писал". Кто это, дети Синигами? Стоит в заголовке. Не рапорт, а какое-то художественное произведение. Бедный, странный парень. Нелепый конец. Он поглядел на время. Девять. Пока он сидел здесь, кабинет незаметно наполнился тьмой. Он щелкнул кнопкой настольной лампы. Дверь отворилась. Рыбаков онемел. Перед ним стоял подполковник Пахом Шейко, собственной персоной. Служебный китель, погоны... И пудра на лице. Японский театр! Откуда он? Шейко уселся.
- Удивлены?
- А вы как думаете? Я видел, как вас хоронят. Товарищ полковник, что происходит?
2016 год. Окончательно переселившись в Старый Погост и уйдя в ритуальный бизнес ("внутренний голос мертвеца" - так теперь называлась его должность), бывший сыщик Владимир Рыбаков вспоминал события того дня. Воспоминания были навеяны широким котлованом, наполненным грунтовой и дождевой водой. Раньше здесь был памятник. Три года назад памятник взорвали неизвестные лица. Так было сказано в официальных документах: "неизвестные лица". Кое-кому, впрочем, эти лица были хорошо известны. Местные власти долго думали, что поставить на месте взрыва. Отреставрированный монумент или что-то другое? Пока принималось решение, яму наполнили дожди, по краям зазеленела осока и рогоз, водоем облюбовали утки, а горожане стали здесь загорать и удить рыбу. Глядя на желтую гладь, Рыбаков аккуратно, концами пальцев потер металлическую пластину под кожей, пересаженной с бедра. Выпущенная три года назад пуля снесла ему часть черепа. Головной мозг почти не пострадал, но черепную кость пришлось заменить протезом. Естественно, все это не могло пройти абсолютно бесследно. Головная боль сделалась частой посетительницей, а посторонние образы и ассоциации (в сочетании с глубокими провалами) наполнили ум Владимира Кирилловича густой однообразной кашей, из которой, прежде чем что-то подумать или вспомнить, приходилось вылавливать отдельные детали, отсоединяя пригрезившееся от реального. Мелкий карась в гимнастическом прыжке блеснул чешуей и с плеском ушел обратно в воду. В памяти воссоздалась картина: девять вечера, кабинет местного РОВД и подполковник Пахом Шейко, раскрашенный, как педераст, собирается рассказать о "Детях Синигами".
Прежде, чем все сказать, подполковник увез его на джипе за город. Майор не хотел, но Шейко сказал, что по пути им нужно будет заехать к двум-трем людям. От них Рыбаков узнает дополнительные подробности. Свернули с трассы, остановились в поле. Фары подполковник не выключал.
- Выйдем? - сказал он.
Он встал в свете фар.
- Владимир Кириллович, выйдете, подышите. Какой воздух, простор!
На всякий случай Рыбаков провел рукой по пиджаку. Кобура с табельным оружием была на месте. Ветер с легким шелестом гнул траву. Шейко смотрел вдаль.
- Знаете, что там?
- Где?
- Примерно в пяти километрах. Чертов Обелиск. Гора. Такое у нее название. Так о чем вы хотите услышать в первую очередь, майор? О Детях Синигами или моем чудесном воскрешении?
Дальше был какой-то хаотичный танец. Спотыкаясь, появляясь и исчезая, в нем кружили чьи-то лица, обрывки разговоров, посторонние звуки. Лицо Пахома Шейко незаметно сменилось лицом пожилой женщины. В ее ушах был крупный жемчуг, а в углу высохшего рта (контур которого был обозначен двумя красными полосками, иначе это была бы просто дыра) дымился тонкий костяной мундштук с золотым ободком. Потом Рыбаков увидел себя в бревенчатой бане. Густые испарения, влажные веники с разбухшими березовыми ветвями и, покрытые седой растительностью, обрюзгшие тела в налипших и потных простынях. И все говорили, говорили... Одним словом, вечер выдался на редкость насыщенным. Он узнал о Детях Синигами все. Или почти все.
Часть 4
Во-первых, откуда взялось само название. Из книги Анатоля Вин Фе. До какой страницы вы дочитали? Мало, читайте дальше. Начиная со страницы 41, водится новый персонаж. Иван Геннадьевич Верхотуров, инспектор уголовного розыска. Берется расследовать дело о странных убийствах. Но затем вдруг осознает: все это не имеет ровно никакого значения. Убийства будут продолжаться. Не здесь, так в другом месте. Работу свою он выполнить может; можно даже добиться локального успеха; но тотальной справедливости, о какой мечтает каждый сыскарь... И тогда Иван Геннадьевич покупает гроб, снабженный системой безопасности (такие выпускались до 1934 года, для тех, кто боялся погребения заживо), просит закопать его на глубину полтора метра, дышит через специальную трубку и просит называть его Синигами (бог смерти в синтоизме). В течение нескольких месяцев подряд лежа под землей, Верхотуров-Синигами получает, наконец, просветление. Среди тех, кто остался на поверхности, находится группа последователей. Синигами общается с ними при помощи колокольчика, который он дергает за веревку. Говорит о том, что все без исключения ответы (на все вопросы жизни) сможет найти лишь тот, кто окончательно растворит в своем уме вопросы. Растворить же их можно только одним способом: внутренне умереть.
Они звали друг друга Покойник, Трупак, Дохлый и т.д. Каждый мог назначить себе дату смерти и попросить закопать. На утро этого человека выкапывали. Особо рьяные выдерживали неделю и больше. У них был свой клуб. Побывав там, Рыбаков услышал забойное готабилли. Мужчина с пушкинскими бакенбардами, тронутыми сединой, пританцовывая на месте, дергал контрабас. Старый знакомый показал ему так называемый "паспорт мертвеца" (удостоверение, выдаваемое сообществом). "Александр Труп Михайлович Левашов". Рядом была дата смерти: 7 января 1991 года.
Рыбакову было предложено "умереть". Для начала достаточно провести под землей час-два. Ему устроят "похороны", увезут под оркестр на кладбище (специально отведенный участок), закопают. Дышать он будет через трубку, в руке будет мобильник. В любой момент сможет позвонить или сбросить смс. Его тут же выкопают. Он должен почувствовать, как корчатся и бунтуют внутри гроба привычные мысли и представления о том, что такое "правильно" и что нет. Потом неожиданно наступает тишина. И покой. Они называют это "прикосновением Синигами". Уходят вопросы, сомнения, противоречия... Остается лишь покой.
Рыбаков под землей. Плечи стиснуты деревянными стенками. Он ждет "прикосновения Синигами". Он уже знает, как это бывает: мозг наполняет приятная пустота, мысли делаются тоньше, невесомее и вдруг полностью уходят. Но тут - взрыв. Земля содрогнулась. Чуть позднее он узнал: взорвали памятник Анатолю Вин Фе. Кто? Было желание узнать; более того, он уже тогда о многом догадывался. Но затем подумал: какая разница? Он умер. Он живой труп, послушный сын Синигами. Идите вы к черту, господа. Надоели.