Костенко Константин : другие произведения.

Баскервиль-холл, собака, точка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Константин Костенко
  
  Баскервиль-холл, собака, точка
  
  1
  
  Ночь. Болото. Тусклый свет луны, густой туман.
  
  УОТСОН. (Растерянно оглядываясь по сторонам.) Холмс, где вы?! Хо-о-олмс!
  
  Вдали слышен жуткий собачий вой. Вслед за этим раздается выстрел. Уотсон спешит на звук выстрела, исчезая в тумане.
  
  ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. За несколько дней до этого.
  
  2
  
  Утро. Над широкой равниной встает солнце. Его лучи пронзают рассеивающееся туманное марево.
  Слышен цокот копыт. Показывается легкая повозка, внутри которой трое мужчин, одетых по моде 19-го века. Поскольку нам неизвестны их настоящие имена и мы вряд ли их когда-либо узнаем, будем называть их доктором Джеймсом МОРТИМЕРОМ (50-т с лишним лет), мистером Джоном УОТСОНОМ (лет 30-ть с небольшим) и сэром ГЕНРИ Баскервилем (примерно 26-28 лет).
  
  МОРТИМЕР. Где-то и в чем-то, я считаю, на меня повлияли научные разработки братьев Фернана и Жана Ори с их "антидидактической педагогикой" и "институциональной терапией". Взаимодействуя с пациентами, я, прежде всего, стремлюсь разрушить стереотип, привычную модель психоневрологической клиники с ее неизменной иерархией: "врач - больной". Всё это, как вы понимаете, входит в структуру социального подавления. Можно ли, основываясь на подобных принципах, добиться качественного лечения? Я считаю, нет. Мой метод, господа, имеет существенные отличия. Он заключается в следующем. Я помещаю пациентов в искусственную среду, предлагаю им перевоплотиться в других людей, даю новые имена... Основная задача: решительно и резко сменить точку зрения. Дать возможность почувствовать, что та реальность, в которой больной привык себя видеть, и та личность, с которой он себя отождествляет, - всё это, в достаточной мере, условные вещи. В результате приобретается важнейший навык: умение видеть себя со стороны. Между больным и неврозом возникает дистанция, появляется контроль над нервными и психическим процессами. Для своей методики я решил создать особую среду. Обратите внимание, джентльмены: эта местность, как нельзя лучше, подходит для того, чтобы воплотить атмосферу английского пригорода. Равнина, холмы... Чуть дальше простираются торфяные топи. Как думаете, на какую часть Англии это похоже? Правильно, господа. Графство Девоншир. В центре болот стояло заброшенно здание, бывший интернат для детей с отклонениями в развитии. Я дал распоряжение, переоборудовать это в "потомственное гнездо" Баскервилей. Так что на данный момент, господа, это самый натуральный Баскервиль-холл, внутри которого располагается клиника-санаторий. Там присутствует всё: и знаменитая тисовая аллея, и разрушенная беседка напротив калитки, ведущей в сторону болот, возле которой нашли мертвого сэра Чарльза... Одним словом, джентльмены, за то время, пока вы будете проходить санаторное лечение, вы всецело окунетесь в атмосферу повести сэра Артура Конан Дойля. Надеюсь, ваше пребывание в замке будет приятным. Вместе с отдыхом вам будет назначено медикаментозное лечение, а также будет предоставлена возможность беседовать с лечащим врачом, то есть со мной, господа. (Пауза.) Простите, могу я узнать, как вас зовут?
  УОТСОН. Вы же читали историю моей болезни.
  МОРТИМЕР. Да, конечно, вы правы. Но должен напомнить, сэр, что на какое-то время вы становитесь мистером Джоном Уотсоном.
  УОТСОН. Я помню об этом.
  МОРТИМЕР. А вы, молодой человек, - сэр Генри Баскервиль.
  ГЕНРИ. Я знаю. Спасибо.
  МОРТИМЕР. Настоятельно прошу вас, джентльмены, до тех пор, пока ваше пребывание в Баскервль-холле не подойдет к концу, вы должны звать друг друга именно так: мистер Джон Уотсон и сэр Генри Баскервиль. Договорились?
  УОТСОН. Хорошо, не вопрос.
  МОРТИМЕР. Меня, как я уже говорил, можете звать доктором Джеймсом Мортимером. Не забывайте, я точно такой же персонаж повести, наравне с вами, господа. (Пауза.) Мистер Уотсон, вы кажется, в прошлом врач?
  УОТСОН. Дерматолог.
  МОРТИМЕР. Видите, как удачно всё сходится! Вашу руку, коллега!
  УОТСОН. (Пожимая руку Мортимера.) Да, но я всего лишь выпускник медицинского вуза. Ни дня не проработал по специальности, ушел в бизнес.
  МОРТИМЕР. Какой, можно узнать?
  УОТСОН. Недвижимость.
  МОРТИМЕР. Что ж, серьезное, выгодное занятие.
  УОТСОН. Простите, доктор, а почему все-таки "Уотсон"? "Ватсон", по-моему, привычнее.
  МОРТИМЕР. Я стараюсь быть ближе к литературному источнику. "Уотсон" более соответствует английскому варианту. А "Ватсон"... Простите меня, сэр, но это звучит, как "вата".
  УОТСОН. Как скажете, не проблема.
  МОРТИМЕР. Сэр Генри, костюм удобный, не жмет?
  ГЕНРИ. Нет, в самый раз. Спасибо.
  МОРТИМЕР. Всё шилось по вашим размерам, господа. Сюртуки из стопроцентного английского сукна. Сейчас такое трудно сыскать. Обратите внимание, джентльмены: ботинки. Точная копия продукции Нортхэмптонской мануфактуры.
  УОТСОН. Простите, сэр, деньги за пошив костюмов...
  МОРТИМЕР. Всё это, вместе с лечением и питанием, входит в счет пребывания в санатории.
  УОТСОН. Понятно.
  МОРТИМЕР. Как видите, джентльмены, я - не исключение. Тоже приоделся. По причине слабого зрения мог бы носить контактные линзы, но - видите? - пенсне. Всё должно быть убедительным, до мелочей. Это позволяет лучше погрузиться в предлагаемые обстоятельства. Залог скорейшего выздоровления, господа. Взгляните на трость. (Протягивает Уотсону трость.) Что вы там видите, мистер Уотсон?
  УОТСОН. Ничего особенного. Трость как трость.
  МОРТИМЕР. Да-а, жаль здесь нет вашего друга мистера Шерлока Холмса. Он бы сразу разглядел следы собачьих зубов. Это, можно сказать, память о Снуппи. Кокер-спаниель. К сожалению, не так давно мой питомец скончался. Собачья чумка. А здесь, обратите внимание... Серебряное кольцо с гравировкой. Помните, как там у сэра Артура?.. "Чуть ниже набалдашника было врезано серебряное кольцо шириной около дюйма. На кольце было начертано: "Джеймсу Мортимеру, Ч.К.Х.О., от его друзей по ЧКЛ"." Что значит, господа, Черинг-кросская лечебница. Помните?
  УОТСОН. Смутно.
  ГЕНРИ. Кстати, о ботинках. Почему они у меня разного цвета?
  МОРТИМЕР. Не забывайте, сэр, когда вы остановились в отеле, у вас украли сначала коричневый ботинок, затем черный.
  ГЕНРИ. Да, да. Верно.
  МОРТИМЕР. Господа, у вас есть при себе мобильные телефоны?
  УОТСОН. Да, разумеется.
  МОРТИМЕР. Что-нибудь еще из техники?.. Ноутбуки, эмпе-три-плееры...
  ГЕНРИ. У меня ай-пад.
  МОРТИМЕР. Прошу прощения, джентльмены, но всё это придется отдать мне.
  УОТСОН. Да, но...
  МОРТИМЕР. Сэр, пока вы будете пребывать в Баскервиль-холле, придется обойтись без этого. Не беспокойтесь, всё будет храниться в надежном сейфе. После того, как ваше лечение подойдет к концу, я всё верну, обещаю.
  ГЕНРИ. Но как можно без телефонной связи и Интернета?
  МОРТИМЕР. Не забывайте, мы погружаемся в особую атмосферу. Граница веков: конец девятнадцатого, начало двадцатого. Именно тогда была написана и опубликована повесть. Не было Интернета, мобильной связи... К вашим услугам, господа, будут чернила, бумага для писем, сельская почта и номера газеты "Дейли Экспресс" со свежими новостями. Надеюсь, я вас не сильно разочаровал. (Пауза.) Сэр Генри, простите, но, по-моему, у вас не было усов. На фотографии, которую вы мне присылали для составления медицинской карты, вы без них.
  ГЕНРИ. Я отпустил их три недели назад, сэр. Сразу после того, как получил уведомление о том, что санаторий готов меня принять.
  МОРТИМЕР. С чего вдруг возникло такое решение?
  ГЕНРИ. В своем письме вы предупредили, что мне, скорее всего, придется быть Генри Баскревилем. К сожалению, я не успел прочесть повесть, как вы просили. Пришлось скачать торрент-файл с фильмом. Я заметил, что там у Генри Баскервиля усы.
  МОРТИМЕР. А вы, Уотсон, прочли повесть?
  УОТСОН. Да, само собой. Не уверен, правда, что удалось запомнить все подробности и детали, но...
  МОРТИМЕР. Ничего, это не обязательно. (Генри.) Простите, сэр, вы смотрели наш, отечественный фильм?
  ГЕНРИ. Да. Тысяча девятьсот семьдесят девятого года.
  МОРТИМЕР. Дорогой сэр Генри, эти усы принадлежали не вам, это усы Никиты Михалкова. Он без них немыслим, так же, как Михаил Боярский без шляпы. В повести об усах Генри Баскервиля не сказано ни слова.
  ГЕНРИ. То есть придется их сбрить?
  МОРТИМЕР. Совсем не обязательно.
  ГЕНРИ. Значит, я могу их оставить?
  МОРТИМЕР. На ваше усмотрение. (Пауза.)
  ГЕНРИ. Или лучше все-таки сбрить?
  МОРТИМЕР. Как хотите, сэр. (Пауза.)
  
  Генри, не в силах сдержать слезы, отворачивается.
  
  Сэр Генри, в чем дело?
  ГЕНРИ. Не знаю.
  МОРТИМЕР. Вас расстроило то, что я заговорил про усы?
  ГЕНРИ. Не знаю, сэр. Просто... Я подумал, сэр...
  МОРТИМЕР. Что вы подумали, милорд?
  ГЕНРИ. Я запутался, доктор. Подумал, если я не сбрею усы, вы решите, что я сделал это нарочно. Чтобы досадить вам, сэр, понимаете? А если я их сбрею, вы можете подумать, что я пытаюсь вам угодить. После чего начнете меня презирать. За мягкотелость, сэр. По-моему, это называется амбивалентность.
  МОРТИМЕР. Да, да, сэр. Это она.
  ГЕНРИ. Доктор, это ужасно!
  МОРТИМЕР. Ничего, сэр. Вот, возьмите, выпейте. (Подает флягу с водой и пузырек с таблетками.)
  ГЕНРИ. Что это?
  МОРТИМЕР. Седуксен, сэр. Это вас успокоит.
  
  Тем временем Уотсон нервно и суетливо проверяет свои карманы, оглядываясь назад на дорогу.
  
  УОТСОН. Доктор, прикажите остановить!
  МОРТИМЕР. Что случилось, Уотсон?
  УОТСОН. Кажется, я что-то потерял.
  МОРТИМЕР. Что?
  УОТСОН. Не знаю. Может, ключи.
  МОРТИМЕР. У вас при себе были ключи?
  УОТСОН. Нет, сэр. Хотя... Не знаю. Не уверен.
  МОРТИМЕР. Милый Уотсон, подумайте, как вы могли потерять ключи, если их не было?
  УОТСОН. Не знаю, сэр. Но у меня ощущение, будто что-то выпало на дорогу.
  МОРТИМЕР. Уотсон, возьмите. (Протягивает таблетки.) Примите, пожалуйста. Уважаемые мистер Уотсон и сэр Генри, вы просто немного переволновались. Новые костюмы, новые имена... Обострились неврозы. Господа, не забываем смотреть на себя со стороны, учимся самонаблюдению. Представьте, что это не ваши неврозы. Эти неврозы принадлежат двум англичанам, которые жили задолго до вас. Да и те, если разобраться, всего лишь фантомы, созданные воображением прославленного мастера детективов. (Пауза.) Через несколько минут, господа, доберемся до торфяных болот, в центре которых располагается Баскервиль-холл. Вас не пугают болота, господа?
  ГЕНРИ. Честно говоря, доктор...
  МОРТИМЕР. Сэр Генри, хочу вам напомнить: у вас теперь два пути. Либо вы идете за мной по узкой тропинке через Гримпенскую трясину, либо возвращаетесь назад. Один, без провожатых. Но, позвольте заметить, сэр, что если вы преодолеете страх и доберетесь до Баскервиль-холла, у вас будет хоть какая-то надежда на то, что в конце концов вам удастся справиться со своим невротическим состоянием. Ну, а если вы решите малодушно спасовать, сэр, то...
  
  Генри прикрывает рукой непроизвольные слезы.
  
  Сэр Генри! Баронет!
  ГЕНРИ. Ничего, ничего. Сейчас пройдет.
  МОРТИМЕР. Так вы идете с нами через болото или нет?
  ГЕНРИ. Да, сэр. Не знаю. Нет. Сэр, я затрудняюсь ответить!
  МОРТИМЕР. (Вытирая лицо Генри платком.) Успокойтесь, пожалуйста. Я с вами. Всё будет хорошо, сэр Генри.
  
  Повозка останавливается.
  
  Всё, господа. Лошади дальше не пройдут. Придется идти пешком. (Покидает повозку.) Сэр Генри, прошу вас.
  
  Уотсон и Генри выходят следом за доктором.
  
  Не пугайтесь, джентльмены. Тропинка, которой я вас поведу, конечно, узкая и извилистая, но можете мне поверить, я изучил ее от и до. Со мной вы в полной безопасности. Главное, ступайте след в след.
  УОТСОН. Как долго придется идти?
  МОРТИМЕР. Чуть меньше мили. А дальше снова - равнина, зеленые английские холмы и ваше родовое поместье, сэр Генри. С уютными комнатами, жарким камином и прекрасным завтраком, которым нас покормят экономка и дворецкий.
  ГЕНРИ. Бэрримор?
  МОРТИМЕР. Да, мистер Джон Бэрримор и его супруга, миссис Элиза Бэрримор, сэр.
  
  3
  
  Болото.
  Доктор Мортимер, идя впереди, ощупывает дорогу длинной жердью. Уотсон и Генри осторожно идут за ним.
  
  МОРТИМЕР. Вообще, надо заметить, джентльмены, Гримпенская трясина - это целиком и полностью выдумка сэра Артура Конан Дойля. В графстве Девоншир, в области Дартмур, где разворачиваются события повести, такой трясины не существует. Ее первообразом, по всей видимости, является болото Фокс Тор, расположенное близь одноименного холма. Господа, не забываем идти след в след. Иначе... Если будете совершать пешие прогулки, ни в коем случае не пытайтесь перейти это болото самостоятельно. Здесь обманчивые места, господа. Видите, какая почва? Кажется, будто твердо. Травка, лепесточки... Но стоит только неосторожному путнику ступить не туда, куда нужно... (Тычет концом жерди недалеко от себя. Жердь почти наполовину проваливается в трясину. Слышен специфический звук: бульканье, смешанное с каким-то замогильным стоном.) Вот так это и происходит, господа. Человек моментально уходит на дно. Кстати, никто не заметил в городе, когда мы усаживались в повозку, человека с бородой? По-моему, он за нами следил.
  УОТСОН. Нет, я ничего не видел.
  ГЕНРИ. Думаете, это был Стэплтон?
  МОРТИМЕР. Возможно. Не берусь утверждать.
  ГЕНРИ. В фильме он следит за доктором Ватсоном и Шерлоком Холмсом.
  МОРТИМЕР. Простите, совсем забыл, сэр Генри. У меня для вас письмо.
  ГЕНРИ. Письмо?
  МОРТИМЕР. Да. Прочтите. (Подает Генри конверт.)
  ГЕНРИ. Наклеенный газетный шрифт?
  МОРТИМЕР. Читайте, читайте.
  ГЕНРИ. "Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот". (Испытывая волнение и легкий приступ удушья.) "Торфяных болот" написано от руки. Как в фильме. (Хватаясь за грудь.)
  МОРТИМЕР. Милорд, что с вами?
  ГЕНРИ. Трудно дышать. По-моему, астма!
  МОРТИМЕР. Сэр Генри, успокойтесь. Это всего лишь вырезки из газеты. Вы же помните, в повести и в фильме всё закончилось благополучно.
  УОТСОН. Да, но вдруг...
  МОРТИМЕР. Что?
  УОТСОН. Мы не в повести. Мы не в силах спланировать события. Всё может развиваться спонтанно.
  МОРТИМЕР. Господа, уверяю вас, Баскервиль-холл и его окрестности совершенно безопасны. Вам не о чем беспокоиться. Сэр Генри, примите полтаблеточки теофиллина. Это снимет бронхиальный спазм.
  ГЕНРИ. Спасибо, сэр. (Берет таблетку, запивает из фляги.)
  УОТСОН. Можно мне тоже таблетку?
  МОРТИМЕР. Естественно. Угощайтесь. Ну, что, господа, в путь?
  
  Идут дальше.
  
  УОТСОН. Доктор, извините...
  МОРТИМЕР. Да, сэр.
  УОТСОН. Что с Шерлоком Холмсом? Неужели не нашлось никого, кто мог бы исполнить его роль?
  МОРТИМЕР. К сожалению, пациент, которого я планировал сделать Холмсом, задерживается. У него уважительные причины. Но это не такая уж проблема. Если помните, Холмс не участвует в событиях, которые разворачиваются внутри Баскервиль-холла.
  ГЕНРИ. Он появляется ближе к финалу.
  МОРТИМЕР. Кстати, за тем холмом располагается Меррипит-хаус, домик четы Стэплтонов. Для нас с вами они, конечно, брат и сестра, взявшие выдуманную фамилию, но на самом деле...
  УОТСОН. Да, мы знаем.
  МОРТИМЕР. Джек Стэплтон - мой бывший пациент. Два года назад лечился от гиперстенического невроза, заметно пошел на поправку. В этот раз решил побывать в санатории вместе с сестрой Бэрил. У бедняжки затянувшаяся циклотимия. Стэплтоны - милые люди. Вы с ними обязательно познакомитесь. А там... За тем дальним холмом, видите? Там, господа, располагается Кумб-Треси, где остановилась еще одна моя пациентка. Помните, загадочные инициалы: "Л.Л."? В письме к сэру Чарльзу, господа. Неужели не догадываетесь, о ком я?
  УОТСОН. Простите, вылетело из головы.
  МОРТИМЕР. Ну, как же! Лаура Лайонс! Женщина, с которой у сэра Чарльза было назначено свидание в день смерти.
  ГЕНРИ. Точно! Женщина с сомнительной репутацией!
  МОРТИМЕР. К сожалению, у госпожи Лайонс астенический синдром, гипостеническая фаза. С ней вы вряд ли увидитесь. В той стороне у нас старая каменоломня. А там - деревушка, в которой есть почта, куда вы, милый Уотсон, будете носить свои письма к Шерлоку Холмсу. Ну, а в той стороне... Видите, вон там? Две узкие башни над кронами деревьев. Это, господа, и есть Баскервиль-холл. Ваше родовое гнездо, сэр Генри.
  ГЕНРИ. Доктор, скажите, все, кто живет в Баскервиль-холле и его окрестностях...
  МОРТИМЕР. Область Дартмур, графства Девоншир, если быть точным, сэр.
  ГЕНРИ. Да, да. Я всего лишь хотел спросить: все эти люди ваши пациенты? Они такие же нервнобольные?
  МОРТИМЕР. Отчасти, да.
  ГЕНРИ. И мои слуги тоже?
  МОРТИМЕР. Чета Бэрриморов?
  ГЕНРИ. Да, сэр.
  МОРТИМЕР. Ваш дворецкий, Джон Бэрримор, принят на работу из местного населения. Но он здоров. Даже, пожалуй, слишком. Такое, знаете, бычье здоровье. А вот его жена, миссис Элиза, - бывшая моя пациентка, решившая навсегда остаться в Баскервиль-холле. Во всяком случае, до тех пор, пока он будет существовать и пока мой врачебный метод будет себя оправдывать.
  
  4
  
  День. Баскервль-холл, зал.
  Мортимер, Генри и Уотсон за обеденным столом.
  
  МОРТИМЕР. Баронет, вы, случайно, не обратили внимания на один из портретов в холле?
  ГЕНРИ. Да, я видел, их там несколько. Я подумал, это как бы мои дальние родственники. Правильно?
  МОРТИМЕР. Да, сэр, так и есть. Но я говорю об одном из портретов. Висит отдельно, по центру.
  УОТСОН. Джентльмен в камзоле и парике?
  МОРТИМЕР. Совершенно верно. Это ваш предок, сэр Генри. Проклятый сэр Гуго Баскервиль.
  ГЕНРИ. А, тот самый! Его, кажется, покусала собака.
  МОРТИМЕР. Да, сэр, самую малость.
  
  Входят БЭРРИМОР и ЭЛИЗА.
  Бэрримор - бородатый мужчина среднего возраста, крепкого сложения, надменная осанка и выражение лица. Элиза - его ровесница, выглядит забитой, от частых слез воспалены веки.
  Бэрримор несет поднос с пищей. У Элизы поднос поменьше, с таблетками в отдельных блюдцах.
  
  А вот и наш запоздалый завтрак, господа!
  ЭЛИЗА. (Подойдя к столу, ставит блюдца с медикаментами перед Генри и Уотсоном.) Ваши таблетки, милорд.
  ГЕНРИ. Спасибо.
  ЭЛИЗА. Ваши таблетки, мистер.
  УОТСОН. Благодарю вас.
  
  Вслед за этим, чтобы не мешаться мужу, Элиза скромно отходит к стене, продолжая держать пустой поднос. Бэрримор, тем временем, выставляет на стол посуду с едой, обслуживает господ.
  
  МОРТИМЕР. Элиза, вы нашли мои назначения? Это утренняя порция?
  ЭЛИЗА. Да, сэр. Принесла всё, что вы прописали. Тазепам, седуксен, пиразидол и азафен для сэра Генри.
  МОРТИМЕР. Очень хорошо. Бэрримор, что у нас там? Пахнет аппетитно.
  БЭРРИМОР. Овсянка с беконом, яйца всмятку и булочки с мармеладом, сэр.
  МОРТИМЕР. Отлично!
  ЭЛИЗА. И чай.
  БЭРРИМОР. Ты бы еще добавила, что он с сахаром.
  ЭЛИЗА. (Сгорая от стыда.) Извините.
  БЭРРИМОР. (Тихо.) Ненормальная.
  
  За столом неловкое молчание. Бэрримор продолжает невозмутимо управляться с тарелками и половником.
  
  МОРТИМЕР. (Желая разрядить обстановку.) Джентльмены, прошу запомнить режим питания в Баскервль-холле. В девять утра завтрак, в двенадцать - ланч, далее файф-оклок, в семь вечера обед и перед сном ужин.
  БЭРРИМОР. Ужин - по желанию господ. Если что, звоните в колокольчик, зовите меня или Элизу. Желательно сделать это за час до приема пищи. (Обслуживает Генри.)
  
  Генри, не удержавшись, дергает его за бороду.
  
  МОРТИМЕР. Сэр Генри!
  ГЕНРИ. Извините, хотелось проверить. Прошу прощения, Бэрримор.
  БЭРРИМОР. (Справляясь с эмоциями.) Ничего, сэр. Всё нормально. (Пауза. Элизе, с раздражением.) Иди, помогай, чего встала?
  
  Элиза спешит к столу, с грохотом роняя поднос.
  
  Да что с тобой?! Руки дырявые или чё?!
  ЭЛИЗА. (Сидящим за столом.) Извините, я не хотела.
  МОРТИМЕР. Ничего, Элиза, успокойтесь.
  
  Элиза собирается помочь мужу, но тот грубо ее отстраняет.
  
  БЭРРИМОР. Уйди, я сам. Ничего нельзя доверить. Дура, неврастеничка.
  МОРТИМЕР. (Хлопнув по столу ладонью.) Бэрримор, что это такое?!
  БЭРРИМОР. Извините, сэр.
  
  Элиза убегает в слезах.
  За столом напряженное молчание. Генри заметно взволнован. Бэрримор обращается к нему:
  
  Что-нибудь еще, сэр?
  МОРТИМЕР. Спасибо, Бэрримор. Можете идти.
  
  Бэрримор уходит.
  
  Приятного аппетита, господа. Не забудьте принять лекарства.
  
  Уотсон, выпив таблетки, принимается за еду вместе с Мортимером. Генри погружен в мрачные раздумья.
  
  Уотсон, не забудьте сегодня же вечером написать письмо вашему другу Холмсу.
  УОТСОН. Простите, сэр...
  МОРТИМЕР. Я предлагаю вам записывать всё, что придет в голову. В своих письмах вы будете обращаться, как это и полагается, к мистеру Холмсу, но на самом деле письма буду попадать ко мне. Я буду исследовать по ним течение вашей болезни.
  УОТСОН. Что именно я должен записывать, сэр? Свои внутренние состояния, череду событий...
  МОРТИМЕР. И то, и другое, и вообще всё, что вздумается. Фантазии, сны... Всё это для меня ценный материал. Сэр Генри, почему не притрагиваетесь к еде?
  ГЕНРИ. Что?
  МОРТИМЕР. Выпейте лекарство, сэр, и кушайте, кушайте, пожалуйста. До ланча еще не так скоро.
  ГЕНРИ. Да, да, сейчас. (Продолжает сидеть, нервно постукивая вилкой по краю тарелки. Внезапно вскакивает из-за стола в слезах, выбегает из зала.)
  МОРТИМЕР. Черт возьми! Сэр Генри! Сэр Генри! (Уходит.)
  
  Уотсон что-то ищет в карманах, дотошно осматривает пол.
  
  5
  
  Вечер. Бескервиль-холл, тисовая аллея. Рядом с калиткой, ведущей на болота.
  Здесь Мортимер, Уотсон и Генри.
  
  МОРТИМЕР. Я намеренно попросил заасфальтировать эту часть территории. Я понимаю, это противоречит историческим реалиям, но мне нужно было как-то зафиксировать легендарные следы, оставленные здесь в день смерти сэра Чарльза. Помните, что говорится в повести? За оградой, у самой калитки были обнаружены следы собаки чудовищных размеров. Подойдите сюда, джентльмены. Убедитесь.
  
  Они приближаются к калитке.
  
  УОТСОН. Да, действительно, собачьи следы.
  ГЕНРИ. Огромные. Похоже, здесь побывал мутант.
  МОРТИМЕР. Следы, оставленные на свежей земле, не смогли бы сохраниться. Пришлось пойти на хитрость, покрыть аллею и прилегающую территорию асфальтом. Теперь идем сюда, господа, по дорожке.
  
  Выходят на аллею.
  
  Внимание, джентльмены... (Указывает под ноги.)
  УОТСОН. Снова следы?
  ГЕНРИ. На этот раз человеческие.
  МОРТИМЕР. Отпечатки ног бедного сэра Чарльза. В книге говорится, что его следы шли от калитки в направлении дома. Первые следы отпечатались отчетливо, была ясно видна вся ступня. Но затем были отпечатаны лишь носки ступней. Создавалось впечатление, будто сэр Чарльз либо крался на цыпочках, либо стремительно бежал, спасаясь от чего-то ужасного. Идем по следам, джентльмены, вместе с сэром Чарльзом...
  
  Проходят еще немного.
  
  Останавливаемся...
  ГЕНРИ. Что это?!
  УОТСОН. Доктор, я так понимаю, это контуры трупа.
  МОРТИМЕР. Абсолютно верно. Силуэт покойного сэра Чарльза. Вот так он здесь лежал, господа. Совершенно бездыханный, с обезображенным от ужаса лицом. Вызванный мной констебль обвел его тело мелом. Чуть позже я распорядился прорисовать линии масляной краской, дабы это не было смыто дождем. Со временем собираюсь установить здесь бронзовый монумент. Бегущий по алее сэр Чарльз накануне смерти. (Изображает предполагаемый монумент, принимая различные позы.) Вот так он бежит, господа... Оглядывается в сторону калитки... Думаю, нужно придать ему примерно такую позу. Да. И страх на лице... Вот так. Смешать в мимике испуг, горечь, ощущение близкого конца... Что-то в этом роде. Понадобится очень талантливый скульптор.
  ГЕНРИ. Но тогда логично было бы изваять собаку. Установить ее за оградой. Собака будет или нет, сэр?
  МОРТИМЕР. А вот это было бы лишним.
  ГЕНРИ. Но почему?
  МОРТИМЕР. Видите ли, сэр Генри, собака, наводящая ужас на обитателей Баскервиль-холла и близлежащие населенные пункты, это, своего рода, символ, метафора. Самые страшные вещи должны быть невидимы, господа. Для того чтобы загадка будоражила воображение, она не должна быть разгадана. Понимаете? Самая пошлая вещь в детективе, на мой взгляд, это финал. Тайна сбрасывает покровы, но в результате - сплошное разочарование. Такое чувство, будто тебя обманули. Потому что всё оказывается до крайности банальным, подчас даже комичным и нелепым, как всякая бутафория. Нет, господа, от собаки должны остаться только следы.
  
  Вдали слышен протяжный собачий вой.
  
  Следы и вой.
  ГЕНРИ. Что это было?
  УОТСОН. По-моему, это она. Собака.
  МОРТИМЕР. Местные фермеры утверждают, что так воет собака Баскервилей, когда ищет свою жертву.
  ГЕНРИ. Настоящая собака Баскервилей?!
  МОРТИМЕР. Успокойтесь, джентльмены, всего лишь хитроумное сооружение. Аудиоустройство с мощными динамиками. В определенный момент механизм срабатывает, включается режим воспроизведения... В результате мы слышим эти душераздирающие звуки, господа.
  ГЕНРИ. Признаться, жуткое впечатление.
  МОРТИМЕР. Сожалею, но без этого никак.
  УОТСОН. Кстати, доктор, вы не могли бы сказать, откуда берутся средства для всего этого? Капитальный ремонт здания и переделка его под замок, бронзовая статуя Чарльза Баскревиля, которую вы планируете установить... Это ведь огромные деньги, сэр.
  МОРТИМЕР. Всем необходимым нас снабжает благотворительная организация.
  УОТСОН. Какая? Только не поймите превратно, сэр...
  МОРТИМЕР. Вам название?
  УОТСОН. Да, если это не коммерческая тайна.
  МОРТИМЕР. Благотворительный фонд "Здоровье нации". Слышали о таком?
  УОТСОН. Ни разу, сэр.
  
  Из тумана, со стороны болот появляется мужская фигура с сачком.
  
  ГЕНРИ. Смотрите. Кто это?
  МОРТИМЕР. Кажется, наш сосед, мистер Стэплтон.
  ГЕНРИ. Это он?
  МОРТИМЕР. Да, сейчас я вас познакомлю.
  СТЭПЛТОН. (Пройдя сквозь калитку.) Добрый вечер, доктор.
  МОРТИМЕР. Добрый вечер, Стэплтон. Как ваши дела?
  СТЭПЛОТОН. Как видите. Следуя вашим рекомендациям, совершаю прогулки по болоту и пытаюсь поймать циклопидеса.
  МОРТИМЕР. Ну и как, поймали?
  СТЭПЛТОН. По-моему, здесь таковые отсутствуют. Одни комары и жабы.
  МОРТИМЕР. Мистер Стэплтон, разрешите вам представить этих двух джентльменов. Доктор Уотсон и сэр Генри Баскервиль, прямой наследник покойного сэра Чарльза.
  СТЭПЛТОН. Ну, насчет наследования это, знаете ли... Но все равно, приятно познакомиться. (Пожимая руки новым знакомым.) Джек Стэплтон, местный натуралист.
  УОТСОН. Очень приятно. Джон Уотсон.
  СТЭПЛТОН. Очень приятно, сэр.
  ГЕНРИ. Генри... Сэр... баронет...
  СТЭПЛТОН. Рад знакомству. Господа, хотелось бы воспользоваться случаем и пригласить вас в мое скромное жилище, Меррипит-хаус. Здесь недалеко. Мы с моей сестрой Бэрил будем рады вас видеть.
  МОРТИМЕР. У мистера Стэплтона выдающаяся коллекция бабочек.
  СТЭПЛТОН. Да, это моя гордость.
  УОТСОН. Непременно как-нибудь заглянем, мистер Стэплтон.
  СТЭПЛТОН. Буду очень польщен. (Мортимеру.) Да, доктор, хотелось бы вас оповестить.
  МОРТИМЕР. Что такое?
  СТЭПЛТОН. По-моему, у Бэрил наступила маниакальная фаза. Не в меру деятельна и подвижна. Вчера около семи раз протирала пыль во всем доме. Дурашлива, без конца смеется, говорит скабрезности. Ну, знаете, анекдоты, всё такое...
  МОРТИМЕР. Да, да.
  СТЭПЛТОН. Боюсь, нас ждет всплеск нимфомании. Если сэр Генри пожалует к нам в ближайшие дни... А ведь он такой юный, такой... усатый... Боюсь, как бы Бэрил не нацелилась на него. Я, конечно, понимаю: болезнь и всё такое, но... Доктор, что делать? Посоветуйте.
  МОРТИМЕР. Дайте ей галоперидол. Немного, четверть таблетки. Это снизит моторное возбуждение.
  СТЭПЛТОН. Хорошо, попробую. (Уотсону и Генри.) Кстати, господа, не слышали только что странный звук?
  УОТСОН. Вы имеете в виду вой?
  СТЭПЛТОН. Да, нечто похожее.
  ГЕНРИ. Это собака. Точнее, как нам объяснил доктор, техническое устройство с мощными динамиками.
  СТЭПЛТОН. Возможно, вы правы. Может, это техническое устройство, а, может, те странные звуки, которые издает здешнее болото. Впрочем, я не стал бы также отметать в сторону одно загадочное предание, о котором рассказывают в здешних краях. Но не буду вдаваться в подробности, господа. Придете ко мне, сядем за рюмкой хереса и поговорим об этом более детально. Хорошо?
  УОТСОН. Хорошо, мистер Стэплтон.
  СТЭПЛТОН. Тогда жду вас в ближайшее время. Всего доброго.
  ГЕНРИ. До свидания, сэр.
  
  Стэплтон выходит за калитку. Слышен собачий вой. Но на этот раз он исходит с совершенно другой стороны.
  
  СТЭПЛТОН. (Задержавшись.) Слышали? Всё это ужасно напрягает, господа. Боюсь, это неспроста. (Продолжает путь, скрываясь в тумане.)
  УОТСОН. Простите, сэр, но мне показалось, что в первый раз вой шел с той стороны.
  МОРТИМЕР. Разве?
  ГЕНРИ. Да, мне тоже показалось, что он как будто бы переместился.
  УОТСОН. Это техническое устройство, о котором вы говорили, оно стационарное или его кто-то передвигает?
  МОРТИМЕР. Не знаю, не слышал ничего подобного. (Достает из кармашка брегет.) Идемте в дом, господа. Близится время обеда. Надеюсь, Бэрримор и миссис Элиза накормят нас чем-нибудь особенно вкусным. После этого можно будет выкурить по сигаре и перекинуться партейку в бридж, если вы не против.
  УОТСОН. Я не курю сигары. (Достает из кармана пачку.) У меня "Лаки Страйк".
  МОРТИМЕР. Позвольте заметить, Уотсон, согласно вашей легенде, вы курите папиросы марки "Бредли Оксфорд-Стрит". Но если уж вам так угодно, будем считать, что вы сменили предпочтения. Идемте, господа, не задерживаемся.
  
  Они идут по аллее. Сэр Генри с испуганным видом замирает.
  
  Сэр Генри, в чем дело?
  ГЕНРИ. По-моему, я только что наступил на силуэт своего дядюшки.
  МОРТИМЕР. Вы наступили на сэра Чарльза?
  ГЕНРИ. Да, на кисть руки. Я не хотел, сэр.
  МОРТИМЕР. Сэр Генри, право же, такая мелочь. Не обращайте внимания.
  ГЕНРИ. Но он лежал там! Мертвый! Я могу заразиться!
  МОРТИМЕР. Чем?
  ГЕНРИ. Трупным ядом.
  МОРТИМЕР. Помилуйте, со дня смерти сэра Чарльза прошло бог знает сколько времени. Нет там никакого трупного яда.
  ГЕНРИ. Но он мог впитаться в асфальт.
  МОРТИМЕР. Сэр Генри, не хотелось бы разрушать то, что мы так тщательно выстраиваем, но все же замечу, что здесь, на асфальте не было никакого сэра Чарльза. Никогда, понимаете? Это просто контур, нарисованный малярной кистью. А сэр Чарльз - выдумка, фантом. Понимаете или нет?
  ГЕНРИ. Понимаю, сэр.
  МОРТИМЕР. Тогда идемте.
  
  Они идут дальше. Генри, остановившись, снимает туфлю, осторожно держит ее двумя пальцами. Мортимер в недоумении смотрит на него.
  
  ГЕНРИ. Она заразная.
  МОРТИМЕР. Милорд, поступайте, как вам удобно. В конце концов, это ваши владения.
  
  Идут дальше. Генри брезгливо отбрасывает туфлю на обочину.
  
  6
  
  Ночь. Баскервиль-холл, коридор.
  Генри, одетый в шлафрок, идет по коридору. Он замирает, услышав приглушенные рыдания. Приблизившись к одной из комнат, он прислушивается, стучит в дверь.
  
  ГОЛОС ЭЛИЗЫ. Кто там?
  ГЕНРИ. Это я. Генри Баскервиль. Можно войти?
  ГОЛОС ЭЛИЗЫ. Да, сэр, входите.
  
  Генри входит в комнату. В бледном свете свечи на кровати сидит Элиза.
  
  ГЕНРИ. Не помешал?
  ЭЛИЗА. Ну что вы, сэр Гери. Нисколько.
  ГЕНРИ. Вы плакали?
  ЭЛИЗА. Да, немного. Не обращайте внимания, милорд, у меня это часто.
  ГЕНРИ. Кто вас обидел? Муж?
  ЭЛИЗА. Вы имеете в виду Джона?
  ГЕНРИ. Да, мистера Бэрримора.
  ЭЛИЗА. Нет, он меня не обижал. И знаете, сэр, он не мой муж, вы ошибаетесь.
  ГЕНРИ. Как?! Но нам сказали...
  ЭЛИЗА. То есть, конечно, здесь, в Баскервиль-холле мы как будто бы муж и жена, но на самом деле, сэр, мы живем раздельно. Я здесь, а он в следующей комнате.
  ГЕНРИ. Странно. Мне показалось у вас тесные отношения.
  ЭЛИЗА. Да, мы с Джоном хорошие знакомые. По работе часто сталкиваемся. Он до сих пор учит меня всему и объясняет, как и что нужно делать в доме. Я, конечно, рассеянная, всё из рук валится. Знаете, мама всегда учила меня быть добросовестной, всё доделывать до конца. Помню, так старалась ей угодить, прямо из кожи лезла. Но у меня никогда ничего не получалось. То есть мне, конечно, казалось, что у меня иной раз что-то выходит, но она всегда видела какие-то ошибки. А потом я вдруг почувствовала, что мне нарочно хочется делать наперекосяк, портить всё, за что бы я не взялась. Какой смысл стараться, если всё равно тебя отругают. Правильно, сэр?
  ГЕНРИ. Да, наверное.
  ЭЛИЗА. А потом появился страх.
  ГЕНРИ. Страх?
  ЭЛИЗА. Да, сэр. Как только нужно было сделать что-то важное и ответственное, у меня тут же возникал страх. Боялась, что ничего не получится. Поэтому начинала делать всё отвратительно. Так намного легче, сэр. В школе скатилась до "двоек". Еле дотянула до конца восьмого класса. Мать хотела, чтобы я поступила в торговый техникум, но я не могла, мне казалось, я не способна. С горем пополам пошла учиться на швею-мотористку. Все время боялась напортачить на практических занятиях, боялась сломать швейную машинку. Меня бы заставили платить, сэр.
  ГЕНРИ. Понимаю.
  ЭЛИЗА. От этого было постоянное напряжение, все время раскалывалась голова. Пришлось бросить училище. Так я и стала обыкновенной прислугой, сэр.
  ГЕНРИ. Ну что вы, Элиза, у вас прекрасная профессия. Вы ведь экономка? Вы неплохо справляетесь со своими обязанностями, можете мне поверить.
  ЭЛИЗА. Не утешайте, сэр Генри. Я знаю, вы добрый, но мне уже ничего не поможет.
  ГЕНРИ. Ну зачем вы так, миссис Элиза?
  ЭЛИЗА. Рассказать вам, что было дальше?
  ГЕНРИ. В смысле? Хотите рассказать мне о своей дальнейшей жизни?
  ЭЛИЗА. Да, сэр. Если вам не скучно.
  ГЕНРИ. Что вы! Ни в коем случае! Рассказывайте, я слушаю.
  ЭЛИЗА. После того, как я бросила училище, сэр, я стала всё чаще впадать в депрессию. Часто плакала, жалела себя. Казалось, моя жизнь закончена, больше уже ничего радостного не ждет. Мать увидела, как я маюсь, и отвела к невропатологу. Выписали лекарства. Состояние, конечно, немного улучшилось, но полностью депрессия не исчезала. Тогда врач направил меня к доктору Мортимеру. Сказал, что у него какой-то особый метод. Мать наскребла денег на путевку. Так я оказалась в Баскервиль-холле, сэр. Доктор Мортимер был, конечно, добр ко мне, но, знаете...
  ГЕНРИ. Что?
  ЭЛИЗА. Однажды произошла одна вещь...
  ГЕНРИ. Какая?
  ЭЛИЗА. Только вы никому, сэр. Хорошо, обещаете?
  ГЕНРИ. Конечно, Элиза.
  ЭЛИЗА. Доктор предложил мне пофотографироваться. Я, конечно, была не против. Ведь что в этом такого? Правда, сэр?
  ГЕНРИ. Да, конечно.
  ЭЛИЗА. Сначала он фотографировал меня в платье, потом предложил позировать в купальнике... Понимаете, сэр, у него до сих пор хранятся мои снимки. Ну, знаете, такие... В стиле ню. Я столько раз умоляла его отдать их, чтобы уничтожить, но...
  ГЕНРИ. Черт! Даже не верится.
  ЭЛИЗА. Чему вы не верите, сэр?
  ГЕНРИ. Доктор Мортимер способен на такое?
  ЭЛИЗА. Сэр, боюсь, вы не так поняли. Доктор прекрасный человек. Добрый, умный... Вообще, такая лапочка!
  ГЕНРИ. Да, да.
  ЭЛИЗА. Что плохого, сэр, в том, что он сфотографировал меня? Разве есть что-то плохое в обнаженном женском теле?
  ГЕНРИ. Конечно, нет, я согласен. Но когда это делается по принуждению...
  ЭЛИЗА. Но доктор не принуждал меня. Он вежливо попросил, а я не видела смысла отказывать. В самом деле, чего ломаться? Будто я цаца какая. Это же просто фотоаппарат. К тому же, я на тот момент была девушка свободная. Это потом доктор предложил мне остаться в замке в качестве миссис Бэрримор. Бесплатное проживание, лечение... Ланч, файф-оклок... Глупо было отказываться.
  ГЕНРИ. Но зачем, в таком случае, вы хотите, чтобы доктор отдал вам снимки?
  ЭЛИЗА. Боюсь, что Джон может их увидеть. Ведь я до сих пор ему о них не говорила. Доктор, конечно, пообещал, что снимки никогда не попадут в чужие руки, и я верю ему, сэр, но вдруг Джон случайно их обнаружит?
  ГЕНРИ. Да, но, я так понимаю, ваш брак фиктивен.
  ЭЛИЗА. Да, сэр, это так. Но все равно мы в каком-то смысле муж и жена, а Джон мужчина ревнивый, вспыльчивый. Я боюсь, что, увидев снимки, он может наделать глупостей, сэр.
  ГЕНРИ. Может, мне поговорить с доктором, попросить, чтобы он вернул вам снимки?
  ЭЛИЗА. Ни в коем случае, сэр! Не говорите ему об этом. (Пауза.) Сэр Генри...
  ГЕНРИ. Что?
  ЭЛИЗА. Простите, а вы не могли бы рассказать, как вы заболели? Что с вами случилось?
  ГЕНРИ. Вам интересно?
  ЭЛИЗА. Да, очень! Обалдеть, как люблю слушать истории чужих болезней!
  ГЕНРИ. Ну что же, слушайте. Это случилось не так давно, как у вас, миссис. Мое детство, в общем, прошло безмятежно. Думаю, мое воспитание можно назвать "тепличным". Родители часто уезжали в командировки, но у меня было замечательная бабушки, у которой я подолгу гостил. Она у меня бывшая учительница литературы и русского языка. У нее дома было множество книг. Огромные полки во всю стену, а там - книги, альбомы, справочники... Помню, забирался с ногами в кресло и читал дни напролет. В основном фэнтези, научную фантастику. Толкиен, Роберт Шекли, Александр Беляев... "Властелина колец" читали?
  ЭЛИЗА. Нет, сэр. Кино смотрела. Здорово! Мне понравилось.
  ГЕНРИ. Школу я закончил неплохо, всего две "четверки". Поступил в вуз, устроился на работу. Небольшая такая конторка, знаете. Работа с бумагами, немногочисленный коллектив. Мы особо друг с другом не общались. Только "здрасьте", "до свиданья", и всё. Каждый занят своим делом.
  ЭЛИЗА. Это хорошо. Сама не перевариваю болтовню.
  ГЕНРИ. А потом сменился начальник. Старый ушел, пришел новый, молодой. Можно сказать, мой ровесник. Он стал донимать меня, миссис.
  ЭЛИЗА. Вас?
  ГЕНРИ. Да. Не знаю, почему. Видимо, я казался ему подходящей мишенью для сомнительных шуточек. Знаете ведь, как бывает? Чем человек скоромнее и безропотнее, тем чаще к нему прикапываются всякие наглецы.
  ЭЛИЗА. Всем хочется клюнуть белую ворону, сэр.
  ГЕНРИ. Вот-вот. Начальник стал унижать меня, причем открыто, при всех. Ставил под сомнение мою работу, грозил увольнением. Я сам подумывал о том, чтобы уйти, но не мог. Я привык к рабочему месту. Понимаете, миссис, для меня трудно что-то менять в жизни. А вдруг будет хуже?
  ЭЛИЗА. Бедный сэр Генри.
  ГЕНРИ. Я терпел. Говорил себе: "Подожди, когда-нибудь всё изменится". Но ничего не менялось. Начальник, будто поставил себе цель: сделать мою жизнь на работе невыносимой. Особенно мне запомнился случай...
  ЭЛИЗА. Какой, сэр? Расскажите.
  ГЕНРИ. Как-то во время обеденного перерыва он подозвал меня и протянул конфету.
  ЭЛИЗА. Конфету, сэр?
  ГЕНРИ. Накануне у нас был "корпоратив", осталась коробка с шоколадным ассорти. И вот он достал конфету и сказал, чтобы я "служил".
  ЭЛИЗА. Служили?
  ГЕНРИ. Да, как дренированный песик, понимаете?
  ЭЛИЗА. И вы это сделали, сэр?
  ГЕНРИ. Элиза, поймите, он сказал, что если я этого не сделаю, он уволит меня. В тот момент только-только разразился кризис. Повсюду были сокращения, все цеплялись за свои места. Тем более, миссис, он подавал это, как игру, шутку, понимаете? Я намекнул, что это гнусно: пользуясь экономической ситуацией в стране, заставлять человека выслуживаться, как собачку. Но он стал обвинять меня в том, что я не понимаю шуток, что, будто бы, я всё слишком серьезно воспринимаю. Пришлось ему подыграть. И всё это при коллегах, у всех на виду... Позже один из сослуживцев посоветовал мне дать ему в морду. Но это было невозможно! Я - образованный человек, поймите. В моей семье не учили рукоприкладствовать. Я всегда полагал, что люди должны уметь договариваться, убеждать друг друга при помощи слов. Но, честно говоря, миссис...
  ЭЛИЗА. Что?
  ГЕНРИ. ...у меня ужасно чесались руки. Хотелось дать этой сволочи, как следует! В морду, в торец!
  ЭЛИЗА. Как я вас понимаю, сэр Генри!
  ГЕНРИ. Но, говорю же, для меня это было из разряда фантастики. А он, будто чувствуя это, продолжал пользоваться моей верой в то, что человек - существо разумное, что он добр по натуре. Я долго ждал, миссис, что эта самая натура в нем в конце концов возобладает. Но однажды я понял: этого никогда не случится. Я понял, что единственный довод, который он готов рассматривать, это сокрушительный удар в челюсть! Но это значило бы опуститься до его уровня, миссис. Тогда зачем всё? Зачем я читал книги, впитывал в себя правила вежливости, этикет? Ведь можно было с самого раннего детства научиться бить в морду и спокойно жить, поплевывая на всё остальное. В самом деле, для чего всё? Зачем? (Не в силах сдержать слез, закрывается рукой.)
  ЭЛИЗА. Сэр Генри, пожалуйста, не нужно, успокойтесь. Вы хороший, добрый человек.
  ГЕНРИ. Но я не могу бить в морду!
  ЭЛИЗА. И не надо вам этого. Не обязательно же всем заниматься мордобоем, сэр. Должен же быть хоть кто-то, вроде вас: порядочный, образованный...
  ГЕНРИ. (Успокаиваясь.) Спасибо, Элиза. Ну, а что касается моей болезни, то это случилось так. Однажды я пришел на работу, сел за стол и, вместо того, чтобы, как всегда, взяться за бумаги и файлы, начал рассуждать: что для меня лучше: дать в морду или дальше терпеть унижения? И так я просидел около четырех часов подряд. Пока не подошел начальник и не поинтересовался, почему я не работаю. Тогда у меня случилась истерика, припадок... Увезли на "скорой".
  ЭЛИЗА. Бедный сэр Генри.
  ГЕНРИ. После этого я вынужден был уволиться. Несколько месяцев не выходил из дома и не выглядывал в окна. Мне казалось, что меня может увидеть начальник, что он придет и начнет издеваться над моей болезнью, а я снова буду думать: дать ему в морду или нет. Потом был курс лечения, прием антидепрессантов... Я стал приходить в себя. Вместе с родителями переехал в другой город, устроился на работу. Для того, чтобы закрепить результаты лечения, мой психотерапевт точно так же, как вам, посоветовал обратиться к доктору Мортимеру. Вот, собственно, и всё.
  ЭЛИЗА. Да, печально, милорд.
  ГЕНРИ. Извините, миссис Бэрримор, я, пожалуй, пойду. Время позднее, пора спать.
  ЭЛИЗА. Да, сэр, вам лучше уйти. А то придет Джон... Он обычно заглядывает в это время. Боюсь, если он вас увидит...
  ГЕНРИ. Да, но что такого в том, что я зашел на минутку поговорить?
  ЭЛИЗА. Конечно, тут ничего такого, сэр. Но, как я уже говорила, Джон человек ревнивый и вспыльчивый.
  ГЕНРИ. Но он вам не муж. Кто дал ему право ревновать? Или вы все-таки с ним...
  ЭЛИЗА. Это правда, сэр, мы не обручены. Но мы...
  ГЕНРИ. Вы сожительствуете?
  ЭЛИЗА. Да, мы любовники, сэр. Так уж получилось. Джон, конечно, бывает груб и даже может применить силу...
  ГЕНРИ. Он бьет вас?! Как он может?!
  ЭЛИЗА. Сэр, он не то чтобы бьет... Понимаете, у него особый способ выражать чувства. Он хочет, чтобы я принадлежала только ему. Чтобы никто не смотрел на меня, никто со мной не говорил... Но он добрый, сэр. По нему, конечно, этого не скажешь, но я его хорошо изучила.
  ГЕНРИ. Хорошо, Элиза. Спокойной ночи.
  ЭЛИЗА. Спокойной ночи, сэр Генри.
  
  Генри выходит из комнаты.
  Он вновь оказывается в коридоре. На некотором расстоянии от него, кто-то идет по коридору со свечой. Желая остаться незамеченным, Генри прижимается к стене. Фигура со свечой удаляется. Генри осторожно идет следом.
  Дойдя до конца коридора, незнакомец приближается к окну, начинает водить свечой перед оконным стеклом.
  Генри приближается, узнает Бэрримора. Тот, посмотрев на него с тенью презрения, продолжает водить свечой возле окна.
  
  ГЕНРИ. Бэрримор, что вы здесь делаете в такое позднее время?
  БЭРРИМОР. Ничего, сэр. Машу свечой возле окошка. А что? Какие-то проблемы?
  ГЕНРИ. Нет, никаких проблем. Просто вспомнил фильм... Вы подаете знаки беглому преступнику Селдону?
  БЭРРИМОР. Не знаю никакого Селдона, сэр. Доктор Мортимер попросил, чтобы я делал так каждую ночь. Вот я и делаю.
  ГЕНРИ. Для чего?
  БЭРРИМОР. Откуда я знаю, черт возьми! Я нахожусь здесь не для того, чтобы задавать лишних вопросов. Мне говорят, что я должен делать, платят за это деньги, а остальное меня не касается. Вас интересует что-нибудь еще, сэр?
  ГЕНРИ. Бэрримор, скажите, зачем вы так обращаетесь со своей женой? Я прекрасно осведомлен: ваш брак фиктивен. Но от этого ваше грубое обращение с этой женщиной становится вдвойне возмутительным.
  БЭРРИМОР. Любите совать свой нос в чужие дела, милорд?
  ГЕНРИ. Берримор, послушайте, это больная, несчастная женщина. Вы должны быть с ней чутки. Не знаю, вам, возможно, кажется, что нервное заболевание это какой-то каприз, просто черта характера, которую можно переломить грубым принуждением, но, уверяю вас, Бэрримор...
  БЭРРИМОР. (Оставив свечу на подоконнике, не давая Генри договорить, хватает его за ворот и прижимает к стене.) Слушай, ты!.. Еще раз сунешь нос в мои дела, знаешь, что я с тобой сделаю?!
  ГЕНРИ. Бэрримор, что вы себе позволяете?! Уберите руки!
  БЭРРИМОР. Не лезь в мои дела, понял?! Полупидор дырявый! Английский лорд, мать твою!
  ГЕНРИ. Бэрримор, как вы можете?!
  БЭРРИМОР. И не вздумай жаловаться доктору, слышал? Если узнаю, что ты ему настучал, урою, гнида! Понял?!
  
  Генри, не сдержавшись, плачет.
  
  Понял, я спрашиваю?!
  ГЕНРИ. Хорошо, я всё понял.
  БЭРРИМОР. Вот так-то, сэр.
  
  Бэрримор коротким ударом бьет Генри под дых. Тот, согнувшись, сползает на пол. Бэрримор, прихватив свечу, уходит.
  
  ГЕНРИ. Бэрримор, вы подлый, бездушный человек! Вы скотина, Бэрримор! Животное!
  
  Бэрримор спокойно удаляется по коридору. Генри плачет.
  
  7
  
  Комната Уотсона.
  Сидя при свече, Уотсон пишет письмо, строки которого озвучиваются его внутренним голосом.
  
  ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС УОТСОНА. "Дорогой мистер Холмс! Я и сэр Генри наконец-таки прибыли в Баскервиль-холл. Обстановка здесь, конечно, готическая, но в целом довольно сносно.
  Меня поселили в уютной комнате с видом на болото. В стене над кроватью имеется шнурок с колокольчиком для вызова прислуги. Одним словом, всё, как в лучших домах Лондона. Кормят неплохо. Сегодня на обед был ростбиф и пудинг с клубникой. Я даже умудрился объесться. Пришлось принять таблеточку гастала от изжоги и вздутия.
  Что же касается моего основного заболевания, то за сегодняшний день была пара приступов беспричинной паники и несколько раз ловил себя на навязчивых действиях: снова казалось, что что-то выронил из кармана.
  Погода здесь далеко не курортная. На небе, казалось бы, ни облачка, но солнце какое-то чахлое, почти не греет. Даже днем ощущение сумерек. На болотах, куда я вынужден смотреть сквозь окна комнаты, все время стоит туман.
  
  Уотсон задумывается, продолжает писать.
  
  Мистер Холмс, хочу рассказать вам свой вчерашний сон. Мне приснилось, что я иду на работу. Причем, как ни странно, была ночь.
  
  Уотсон откладывает перо, гасит свечу, поднимается со стула.
  Он оказывается ночью на улице, освещенной фонарями и витринами. Слышен шум проезжающих машин.
  Голос Уотсона комментирует его действия.
  
  Кроме того, на улице, по которой я шел, было совершенно безлюдно. Светились фонари, витрины магазинов, мимо проезжали автомобили, а я шел и думал: "Почему я иду на работу глубокой ночью? Может, меня попросили сделать что-то сверхурочно?" Я остановился, чтобы узнать, который час. Но когда я посмотрел на часы, сэр, то не смог различить ни циферблата, ни стрелок. Часы на моей руке были нечеткими и расплывчатыми, будто я смотрел на них, сквозь толщу воды. И тогда я подумал: возможно, это не ночь, а ранее утро, и я, как всегда, вышел на работу на три часа раньше, чтобы у меня была возможность возвращаться и проверять, не выпало ли что-нибудь из карманов. Я проверил карманы, мистер Холмс. Всё было на месте: ключи, телефон, сигареты... И тут меня охватило беспокойство. Я никак не мог вспомнить: закрыл ли я дверь, выходя из дома. Я понимал, что я не мог ее не закрыть, так как это уже рефлекс, но мне казалось, что именно в этот раз я оставил ее открытой. Необходимо было вернуться и всё поверить.
  
  Уотсон идет назад. Звуки и огни улицы исчезают.
  Уотсон поднимается по лестнице в подъезде. Отчетливо слышны его шаги по каменным ступеням.
  Он оказывается перед дверью квартиры.
  
  Когда я добрался до своей квартиры, я подергал дверь. Она оказалась запертой. На всякий случай, пока была такая возможность, я решил проверить, выключен ли газ и электрические приборы.
  
  Уотсон открывает дверь ключами, входит в темное помещение. По всей видимости, это прихожая.
  В темноте поблескивает зеркало. Рядом угадывается чей-то силуэт.
  
  Войдя в квартиру, сэр, я тут же почувствовал, что в прихожей кто-то есть. Было темно, я ничего толком не различал, но я прекрасно чувствовал: кто-то стоит перед зеркалом. Казалось бы, зачем стоять в темноте перед зеркалом, мистер Холмс. Что за нелепость? Причем, не будем забывать: я живу в полном одиночестве, у меня в квартире не может быть посторонних, но, тем не менее, в прихожей перед зеркалом кто-то стоял".
  УОТСОН. Кто вы?
  
  Тишина.
  
  Послушайте, я вижу вас. Отвечайте, не пугайте меня!
  
  Уотсон зажигает спичку. Становится видно, что он находится в комнате Генри.
  Генри с отрешенным видом стоит перед трюмо, держа в опущенной руке "опасную", старого образца, бритву.
  
  Сэр Генри?!.. Почему вы не отвечали, когда я вас спрашивал? Вы напугали меня до смерти. (Подносит спичку к свече.)
  ГЕНРИ. Послушайте, Уотсон... Мне так тяжело просыпаться в последнее время...
  УОТСОН. Простите, что?
  ГЕНРИ. Я поднимаю себя с постели, можно сказать, за волосы, насильно.
  УОТСОН. Знаю, сэр. Понежиться с утра под одеялом - это...
  ГЕНРИ. Я не могу подняться из-за того, что предстоит пережить еще один тягостный, совершенно бессмысленный день. Когда-то я считал, что в жизни существует прогресс. То есть мы все как бы движемся вперед. Я был убежден: чем дольше живет человечество, тем ближе оно подходит к какому-то идеальному состоянию. И твоя личная жизнь, твои ежедневные усилия это как бы мизерный шажок в направлении общего совершенства. Но, к сожалении, я стал замечать одну вещь...
  УОТСОН. Какую, сэр?
  ГЕНРИ. Нет никакого прогресса. Всё стоит на месте, как болотная трясина. Более того, у меня постепенно складывается впечатление, что всё безнадежно деградирует, и от моих усилий ровно ничего не зависит, хоть ты вывернись наизнанку.
  УОТСОН. Но это не так, сэр.
  ГЕНРИ. Я теряю ощущение смысла, Уотсон. В чем, допустим, смысл моего пробуждения по утрам, моего ежедневного существования? В чем он, сэр?
  УОТСОН. Ну, сэр... В первую очередь, я думаю, нам нужно избавиться от неврозов, стать нормальными, здоровыми людьми. Ну, а уж потом...
  ГЕНРИ. Ответьте, Уотсон, для чего нам становиться "нормальными" и "здоровыми"?
  УОТСОН. Но как же, сэр. Это же ясно, что...
  ГЕНРИ. Для того чтобы превратиться в самодовольных скотов? Таких, как наш дворецкий? И это всё?! Всё, что нас смогло бы удовлетворить?! Нет уж, извините меня, сэр... (Поднимает руку с бритвой.)
  УОТСОН. (Насторожено.) Что вы делаете, милорд?
  ГЕНРИ. Оставьте меня, ради бога, Уотсон! Я бесполезное, никчемное существо!
  УОТСОН. Но, сэр...
  ГЕНРИ. Я мешаю наслаждаться жизнью нормальным, психически здоровым особям женского и мужского пола! Меня нужно убить, уничтожить вместе с моими пошлыми усами! (Подносит бритву к лицу.)
  УОТСОН. (Кидаясь к нему, пытаясь отнять бритву.) Сэр Генри! Не вздумайте!
  ГЕНРИ. Не троньте меня! Уйдите!
  УОТСОН. Так нельзя, сэр! Я не позволю вам так нелепо уйти из жизни!
  ГЕНРИ. Уотсон, черт возьми! Я всего лишь собираюсь сбрить усы! Пустите меня!
  УОТСОН. (Вынужден отпустить Генри.) Простите, милорд, я подумал, что вы... Простите...
  
  Генри подносит бритву к усам, замирает в нерешительности, плачет.
  
  В чем дело, сэр?
  ГЕНРИ. (Бросив бритву на комод, падает на постель, утыкаясь лицом в подушку.) Уотсон, спасибо вам за ваше участие, но лучше все же оставьте меня одного.
  УОТСОН. (Подойдя к дверям, задерживается.) Извините, милорд, с вами всё будет в порядке?
  ГЕНРИ. Всё в порядке, Уотсон. Идите.
  
  Уотсон уходит.
  
  8
  
  Утро. Баскервиль-холл, кабинет доктора Мортимера.
  Сидя за столом, Мортимер изучает человеческий череп, делая замеры при помощи циркуля. Стук в дверь, заглядывает Генри.
  
  ГЕНРИ. Мистер Мортимер...
  МОРТИМЕР. Доброе утро, баронет.
  ГЕНРИ. Я могу войти?
  МОРТИМЕР. Да, пожалуйста. В конце концов, это ваш дом. Я всего лишь гость.
  
  Генри входит.
  
  Присаживайтесь, милорд.
  
  Генри усаживается.
  
  Посмотрите, какой интересный экземпляр. Череп человека это, можно сказать, отдельная галактика во вселенной. Изучению его особенностей можно посвятить немалое время. Не интересуетесь краниологией?
  ГЕНРИ. Нет.
  МОРТИМЕР. Жаль. Могли бы приятно поболтать о совершенно своеобразном строении глабеллы и зиго-максилляра этой великолепной скорлупки. (Продолжая изучать череп.) Вы что-то хотели, сэр? Говорите, я вас слушаю.
  ГЕНРИ. Я прошу вас дать мне мой ай-пад.
  МОРТИМЕР. Зачем?
  ГЕНРИ. Вы говорили, у вашего санатория есть страничка в Интернете.
  МОРТИМЕР. Да, верно, есть.
  ГЕНРИ. Значит, должна быть Интернет-связь.
  МОРТИМЕР. Вот чего нет, уважаемый сэр Генри, того нет. Страничка есть, а связи... Увы.
  ГЕНРИ. Тогда верните мой телефон.
  МОРТИМЕР. Хотите кому-то позвонить?
  ГЕНРИ. Да. В крайнем случае, сброшу смс-ку.
  МОРТИМЕР. Извините, сэр, но я не могу дать вам телефон.
  ГЕНРИ. В чем причина, сэр?
  МОРТИМЕР. Не забывайте, на дворе конец девятнадцатого века, мобильную связь еще не изобрели.
  ГЕНРИ. Да к черту всё это! Просто дайте телефон!
  МОРТИМЕР. Извините, сэр, но всё, что я могу вам предложить, это старая добрая почта. Если вам так необходимо, пишите письма.
  ГЕНРИ. На деревню дедушке?
  МОРТИМЕР. Зачем же дедушке? Пишите на имя Шерлока Холмса. Отдадите конверт мне, я вручу почтальону.
  ГЕНРИ. (Поднимаясь со стула.) Вы очень любезны, сэр! Спасибо вам огромное!
  МОРТИМЕР. Не за что, сэр. Не забудьте принять утреннюю порцию лекарств.
  ГЕНРИ. (Подходит к двери, задерживается.) Мне не нравится наш дворецкий.
  МОРТИМЕР. Бэрримор?
  ГЕНРИ. Отвратительная личность.
  МОРТИМЕР. Что делать, милорд. Человек из низов, получил ужасное воспитание. К тому же, я так подозреваю, дурная наследственность. Но он очень исполнителен, сэр. Постарайтесь к нему привыкнуть.
  ГЕНРИ. Я могу его уволить?
  МОРТИМЕР. Не думаю, сэр. Его нанимал ваш покойный дядюшка. Не думаю, что мы вправе отменять его решение.
  
  Генри стоит в нерешительности.
  
  Что-то еще, сэр?
  ГЕНРИ. Я разговаривал с миссис Элизой. Так называемой супругой дворецкого.
  МОРТИМЕР. Надеюсь, у вас была приятная беседа, сэр.
  ГЕНРИ. Честно говоря, доктор, я этого от вас не ожидал.
  МОРТИМЕР. Что вы имеете в виду?
  ГЕНРИ. Зачем вы прячете ее снимки?
  МОРТИМЕР. Не понимаю, сэр. Что за снимки?
  ГЕНРИ. Не нужно притворяться. Она, конечно, просила меня молчать и, как могла, выгораживала вас. Но, честно говоря, я был о вас лучшего мнения.
  МОРТИМЕР. Сэр Генри, ради бога, объясните, о каких таких снимках идет речь. Я ни слова не понимаю из того, что вы говорите.
  ГЕНРИ. Вы снимали ее обнаженной?
  МОРТИМЕР. Это она вам такое сказала?
  ГЕНРИ. Да. Я обещал молчать, но... Пожалуйста, отдайте снимки, я верну их Элизе. Думаю, вы согласитесь с тем, что она вправе поступить с ними так, как ей угодно.
  МОРТИМЕР. Уважаемый сэр Генри, дело в том, что этих снимков нет.
  ГЕНРИ. Как это?
  МОРТИМЕР. Нет и никогда не было. Это личные фантазии миссис Бэрримор. Не забывайте, пожалуйста, у этой женщины сложнейший невротический комплекс, с которым мы по сей день боремся. Одна из ее маний: нелепые фантазии.
  ГЕНРИ. Фантазии, сэр?
  МОРТИМЕР. Да, любит, знаете ли, приписывать окружающим то, чего не существует в природе. Наверняка вы слышали от нее, что у них с Бэрримором фиктивный брак.
  ГЕНРИ. Да, она так сказала.
  МОРТИМЕР. Ничего подобного. Их венчали в местной англиканской церкви. Они муж и жена. Правда, предпочитают спать в раздельных комнатах, но это, как говорится, дело сугубо личное. Милорд, не верьте всему, что вам здесь говорят. Бескервиль-холл - особенное место. Это и санаторий, и лечебница, и ваше родовое поместье, и многое, многое другое. Понимаете, сэр?
  ГЕНРИ. Извините, я, наверное, зря затеял этот разговор.
  МОРТИМЕР. Ничего, сэр.
  ГЕНРИ. Я, пожалуй, пойду.
  МОРТИМЕР. Да, сэр. Встретимся за завтраком.
  
  Генри уходит.
  
  9
  
  День. Болото.
  Генри прогуливается. Подходит БЭРИЛ - стройная, привлекательная женщина лет 30-ти. У нее резкие нервные движения, подвижная мимика, внезапные приступы истерического смеха.
  
  БЭРИЛ. Сэр, уезжайте отсюда. Забирайте своего товарища и немедленно уезжайте, слышите?
  ГЕНРИ. Простите, не понимаю. Куда я должен уехать?
  БЭРИЛ. В Лондон, куда угодно... Вы не должны здесь оставаться.
  ГЕНРИ. Но почему?
  БЭРИЛ. Вы ведь доктор Ватсон? Я не ошиблась?
  ГЕНРИ. Нет, мэм, я не доктор. Я Генри Баскервиль.
  БЭРИЛ. Ах! Простите, пардон. Вот вы, значит, какой! Молодой... интересный... А я еще подумала: странный какой-то доктор Ватсон. Слишком хорошо выглядит. (Рассматривает Генри с плохо скрываемым вожделением.)
  ГЕНРИ. (Смущаясь.) А вы, я так понимаю...
  БЭРИЛ. Бэрил Стэплтон. Сестра Джека. Вы с ним, по-моему, уже знакомы.
  ГЕНРИ. Да, имел честь. Он пригласил нас с Уотсоном в гости.
  БЭРИЛ. Будем рады вас видеть. Мой брат покажет вам великолепную коллекцию бабочек. У меня, к сожалению, нет никаких коллекций, но, если вы пожелаете, я тоже найду, что вам показать. Простите, сэр...
  ГЕНРИ. Что?
  БЭРИЛ. Я могу вас поцеловать?
  ГЕНРИ. Мэм, мне, конечно, лестно, но...
  БЭРИЛ. У вас таки губы... Свежие, юные...
  ГЕНРИ. Простите, мисс, мне кажется, это не совсем удобно. Мы ведь едва знакомы.
  БЭРИЛ. Я не нравлюсь вам?
  ГЕНРИ. Нет, что вы! Вы очаровательная женщина. Но, видите ли, в чем дело...
  БЭРИЛ. Сэр Генри, у меня тяжелая форма циклотимии.
  ГЕНРИ. Знаю. Доктор говорил.
  БЭРИЛ. Сейчас маниакальная фаза. Всё кажется радужным, прекрасным. Жизнь, люди... Даже это убогое болото... Но очень скоро маятник качнется в обратную сторону. А это значит - депрессия, безнадёга, сэр. Я буду ужасно мучаться... Сэр Генри, жизнь коротка. (Обвив руками шею Генри.) Будем любить друг друга, ласкать, говорить приятные вещи...
  ГЕНРИ. Право же, мисс, не знаю, как быть.
  БЭРИЛ. Доверьтесь мне. (Тянется к Генри с поцелуем.)
  ГЕНРИ. (Отстраняется.) Одну секунду.
  БЭРИЛ. Что такое?
  
  Генри отклеивает усы.
  
  Ваши усы ненастоящие?!
  ГЕНРИ. Они были настоящими, мисс. Но вчера я их сбрил. Впрочем, тут же засомневался: правильно ли я поступил? (Показывает полоску усов.) Приклеил их к кусочку пластыря. Теперь, по желанию, могу быть как с усами, так и без усов.
  
  Бэрил, приклеив усы к своему лицу, смеется. Генри вторит ее смеху. Бэрил впивается в его губы с поцелуем. В тумане появляется чья-то фигура. Бэрил отталкивает Генри от себя.
  
  БЭРИЛ. (Шепотом.) Кажется, мой брат!
  ГЕНРИ. Может, все-таки муж?
  БЭРИЛ. Нет, брат.
  
  Приближается Стэплтон, смотрит на Генри и Бэрил тяжелым взглядом. Те растеряны и смущены.
  
  ГЕНРИ. Мистер Стэплтон! Рад вас видеть! А я, знаете, прогуливался...
  БЭРИЛ. Джек, представляешь, я думала, это мистер Ватсон.
  ГЕНРИ. Да, вышел небольшой конфуз.
  СТЭПЛОТН. Бэрил, что с тобой?
  БЭРИЛ. Со мной?
  СТЭПЛОТН. Откуда у тебя усы?
  БЭРИЛ. Боже мой! (Снимает усы.)
  ГЕНРИ. Простите, сэр, это мои. (Приклеивает усы к своему лицу.)
  
  Бэрил, не сдержавшись, смеется.
  
  СТЭПЛТОН. Милорд, можно вас на минуту.
  ГЕНРИ. Да, я к вашим услугам.
  БЭРИЛ. (Насторожившись.) Джек, о чем вы собираетесь говорить?
  СТЭПЛТОН. Не беспокойся, дорогая, всего лишь пара слов. Дружеская беседа.
  
  Генри и Стэплтон отходят в сторону.
  
  СТЭПЛТОН. Послушайте, сэр, если решили приударить за моей сестрой...
  ГЕНРИ. Сэр, вы всё не так поняли.
  СТЭПЛТОН. Не перебивайте. Так вот, если решили воспользоваться, так сказать, удобным моментом, не советую этого делать. Ясно?
  ГЕНРИ. Мистер Стэплтон, я понимаю, что "брат и сестра" это, так сказать, ширма, прикрытие... Позвольте заметить, женщины не всегда бывают счастливы в браке, сэр.
  СТЭПЛТОН. Что вы хотите этим сказать?
  ГЕНРИ. Ничего особенного. Всего лишь то, что многим в нашей жизни распоряжается судьба, таинственный рок. Если помните, в конце фильма ваша жена Бэрил и Генри Баскервиль...
  СТЭПЛТОН. Послушай меня, молодой ублюдок, если еще раз приблизишься к моей сестре хотя бы на пятьдесят сантиметров...
  
  Вдали слышен собачий вой.
  
  ГЕНРИ. Стэплтон, простите... Вы угрожаете мне?
  СТЭПЛТОН. (С любезной улыбкой.) Ничего подобного, сэр. Это не угроза, всего лишь предостережение. Надеюсь, вы всё прекрасно поняли.
  БЭРИЛ. Джек, о чем вы там говорите? Я могу подойти?
  СТЭПЛТОН. Да, конечно, сестрица. Никаких секретов. Я всего лишь напомнил сэру Генри о том, что он обещал наведаться в Меррипит-хаус. Вы ведь придете, милорд?
  ГЕНРИ. Постараюсь.
  СТЭПЛТОН. Спасибо, сэр. Будем с нетерпением ждать.
  БЭРИЛ. Приходите, сэр Генри.
  ГЕНРИ. Хорошо, если вы просите...
  СТЭПЛТОН. Всего доброго, сэр. (Поворачивая и слегка подталкивая Генри в сторону Баскервиль-холла.) Вам туда, в ту сторону. Не заблудитесь в тумане.
  ГЕНРИ. Хорошо, спасибо.
  
  Генри идет. Стэплтон сзади, коротким движением подбивает ступню Генри, отчего тот, запнувшись, падает.
  
  СТЭПЛТОН. Что же вы так неаккуратно, сэр! Позвольте, я вам помогу.
  ГЕНРИ. Не нужно, я сам.
  СТЭПЛТОН. Нет, уж позвольте.
  
  Стэплтон помогает Генри подняться. Тот продолжает путь. Стэплтон делает еще одну незаметную подсечку. Генри падает.
  
  Сэр Генри, вы прямо, как ребенок! Право же, мне боязно отпускать вас одного. Проводить вас до Баскервиль-холла? (Пытается помочь Генри подняться.)
  ГЕНРИ. Оставьте меня в покое! Не троньте!
  БЭРИЛ. Джек, зачем ты это делаешь?!
  СТЭПЛТОН. Ты о чем? Что я такого сделал?
  БЭРИЛ. Я всё видела! Не смей, слышишь?!
  СТЭПЛТОН. Милая, я действительно не понимаю, о чем ты.
  
  Генри собирается уйти. Стэплтон в очередной раз заставляет его упасть.
  
  Снова упали, сэр? Ай-яй-яй, как неловко!
  БЭРИЛ. (Близка к тому, чтобы расплакаться.) Джек, ты сволочь! Урод!
  
  Генри, поднявшись, закипая гневом, смотрит на Стэплтона.
  
   СТЭПЛТОН. (Глядя на Генри с сочувствием.) Бэрил, я очень хочу, чтобы сэр Генри спокойно, без приключений добрался до своего имения. Но ты же видишь, он все время падает. Сэр Генри, вы не умеете твердо держаться на ногах?
  ГЕНРИ. Стэплтон!..
  СТЭПЛТОН. Что такое, сэр?
  ГЕНРИ. Стэплтон, я дам вам в морду!
  СТЭПЛТОН. Ну что же, сэр, раз вам так угодно... (Подставляя лицо.) Пожалуйста, мое лицо - или, как вы изволили выразиться, "морда" - к вашим услугам.
  
  Генри в бессильной ярости сжимает кулаки. Бэрил, мучаясь и переживая, следит за развитием событий.
  
  Ну что же вы, сэр? Я жду.
  
  У Генри наворачиваются слезы.
  
  Что такое, сэр, вы плачете? Бедный, несчастный сэр Генри!
  
  Бэрил начинает нервно хохотать. Генри, пряча слезы, убегает, скрываясь в тумане.
  
  Что с ним? Неужели обиделся?
  
  Бэрил, прекратив смеяться, отвешивает Стэплтону пощечину, после чего рыдает, закрыв лицо руками.
  
  Бэрил, не надо, успокойся. Прекрати истерику, слышишь?!
  
  Стэплотон встряхивает ее, обхватив за плечи, отвешивает несколько пощечин. Рыдания Бэрил переходят в смех.
  
  10
  
  Ночь. Во дворе Баскервиль-холла, близь тисовой аллеи.
  Перед калиткой стоит Уотсон, курит, задумчиво глядя в сторону болот, которые клубятся туманом. Внутренний голос Уотсона озвучивает строки письма, которое он пишет в своем воображении.
  
  ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС УОТСОНА. "Дорогой Холмс, вот и закончился второй день моего пребывания в Баскервиль-холле. Как я уже докладывал, в целом всё довольно неплохо. Отличная английская кухня, заботливый уход... В нашем распоряжении библиотека, бильярд... Кстати, сегодня вечером за рюмкой шерри доктор обучил меня игре в бридж. Я предложил партию в подкидного дурака, но доктор справедливо заметил, что "дурак" - это пошло, это, скорее, забава простолюдинов, которые изъясняются на кокни и сморкаются на мостовую. Должен сознаться, сэр, бридж меня увлек. Занятная игра, требующая интеллектуальных усилий.
  
  Со стороны болот доносится специфический звук: будто что-то тяжелое ухнуло с бульканьем в трясину.
  
  Однако меня все чаще посещают сомнения. Я не уверен, что пребывание в санатории пойдет мне на пользу. Болота крайне угнетают меня. Это какая-то дьявольская прачечная, в котлах которой кипят многочисленные трусы и майки, распространяя густой пар. Как бы я хотел, чтобы существовал Господь Бог или какое-то другое сверхсущество, которое бы спустилось с небес, набрало в свои легкие воздуха и подуло на эту дымовую завесу. Но никто не спускается, сэр. Я чувствую себя жалким и заброшенным, как мятый окурок. (Давит окурок о калитку.)
  Не знаю, зачем я вообще согласился отправиться в санаторий. Никак не могу отделаться от ощущения, что в своем английском кепи и вязаных гетрах я похож на какого-то полоумного. Стою сейчас, как кретин, возле калитки... За спиной знаменитая тисовая аллея, на асфальте силуэт покойного сэра Чарльза... Я, конечно, уважаю доктора Мортимера и его чудодейственный метод, но боюсь, сэр, как бы мне окончательно не спятить. Может, этот метод не для всех? В частности, не для меня? Что вы думаете по этому поводу, мистер Холмс?"
  
  Уотсон замечает в одном из окон замка Берримора, который водит рукой с зажженной свечой перед стеклом.
  
  11
  
  День. Баскервиль-холл, зал.
  Бэрил, сидя за пианино, играет несложную фортепьянную пьесу. Мортимер, устроившись в кресле и куря сигару, просматривает газету. Уотсон и Стэплотон перекидываются за столом в карты.
  
  СТЭПЛТОН. Что новенького у нас в газетах, доктор?
  МОРТИМЕР. (Читает.) "После непродолжительной болезни в своей резиденции Осборн-Хаус умерла королева Виктория".
  СТЭПЛТОН. Бедняжка! Какая жалость!
  МОРТИМЕР. "Среди присутствующих при ее кончине были кайзер Германии Вильгельм Второй, а также принц Уэльский".
  СТЭПЛТОН. Понятно. Что еще происходит в мире?
  МОРТИМЕР. "В продажу поступили граммофонные пластинки из шеллака со спиральной дорожкой".
  СТЭПЛТОН. Потрясающе!
  МОРТИМЕР. "В Соединенных Штатах в моду входит музыка в стиле "рэгтайм", но Американская федерация музыкантов осудила подобную музыку, рекомендуя своим членам воздержаться от ее исполнения".
  
  Входит Элиза.
  
  ЭЛИЗА. (Принеся Мортимеру пепельницу.) Сэр, сигара почти догорела. Позвольте, я унесу окурок.
  МОРТИМЕР. Спасибо, Элиза.
  
  Элиза выходит с пепельницей из зала.
  Коридор. Отойдя от зала на некоторое расстояние, Элиза докуривает сигару. Мимо идет Бэрримор с супницей, из которой торчит ручка половника.
  
  БЭРРИМОР. Что ты тут делаешь?
  ЭЛИЗА. Как видишь, курю.
  БЭРРИМОР. Бычки смолишь?
  ЭЛИЗА. Дорогой, какой же это бычок? Сигара доктора Мортимера. Почти целая. (Читает название марки.) "Боливар". Хочешь попробовать?
  БЭРРИМОР. Еще в помойке начни копаться. Чушка!
  ЭЛИЗА. Джон, ну зачем ты так? Вот если бы ты сам купил мне что-нибудь. На французские духи я не рассчитываю, но хотя бы ту же коробочку сигар или шоколадный набор.
  БЭРРИМОР. Ага, щас! Я чё тебе, Рокфеллер? Сорри, милая, придется докуривать бычки. (Направляется в зал.)
  ЭЛИЗА. (Задерживает его.) Джон, я ведь тебе тогда всего не сказала.
  БЭРРИМОР. Чего не сказала?
  ЭЛИЗА. Сэр Генри...
  БЭРРИМОР. Что?
  ЭЛИЗА. Он ведь тогда среди ночи заходил ко мне.
  БЭРРИМОР. Что ему было нужно?
  ЭЛИЗА. Он делал мне намеки, Джон.
  БЭРРИМОР. Что за намеки? Почему ты раньше молчала?
  ЭЛИЗА. Джон, успокойся. Это совсем не то, что можно подумать. Он просто делал намеки, и всё.
  БЭРРИМОР. Пидарок, чмошник!
  ЭЛИЗА. Джон, намеки были совершенно невинны. Честно.
  БЭРРИМОР. Подними крышку.
  ЭЛИЗА. Что?
  БЭРРИМОР. (Поднося супницу к Элизе.) Крышку, говорю, подними.
  ЭЛИЗА. (Подняв крышку, принюхивается.) Запах обалденный! Шафран добавил? Джон, если господа всё не допьют, оставь мне немножечко, не выливай, хорошо?
  
  Бэрримор плюет в супницу.
  
  Джон, зачем?!
  БЭРРИМОР. Закрой.
  
  Элиза закрывает супницу. Бэрримор идет в зал.
  Зал. Бэрримор входит.
  
  МОРТИМЕР. Бэрримор, вы принесли глинтвейн?
  БЭРРИМОР. Да, сэр.
  МОРТИМЕР. Дамы и господа, глинтвейн!
  СТЭПЛТОН. Бэрримор, голубчик, можно мне кружечку?
  МОРТИМЕР. Господа, достанется всем.
  
  Берримор разливает глинтвейн в кружки.
  
  УОТСОН. Послушайте, а что с сэром Генри? Почему он до сих пор не идет?
  МОРТИМЕР. Мистер Стэплтон, вы, кажется, ходили за ним. Что он вам сказал?
  СТЭПЛТОН. Он не открыл дверь. Что-то буркнул, я не разобрал. Я подумал, он принципиально не хочет со мной общаться.
  МОРТИМЕР. Бэрримор, будьте добры, сходите, скажите, что мы его ждем.
  БЭРРИМОР. Сию минуту, сэр.
  
  Разлив глинтвейн и подав всем кружки, Бэрримор уходит.
  
  МОРТИМЕР. (Читает.) "Питер О"Коннор установил новый мировой рекорд по прыжкам в длину".
  СТЭПЛТОН. И как далеко прыгнул этот ирландский кузнечик?
  МОРТИМЕР. Семь метров шестьдесят сантиметров.
  СТЭПЛТОН. Поразительно! Кстати, О"Коннор, - он ведь, насколько я понимаю, ирландец?
  УОТСОН. Да, все О"Конноры - ирландцы.
  
  Входит Бэрримор.
  
  МОРТИМЕР. Вы заходили к его милости? Где он?
  БЭРРИМОР. Не знаю, сэр, я его не нашел. Но у него в комнате...
  МОРТИМЕР. Его комната открыта?
  БЭРРИМОР. Да, сэр.
  МОРТИМЕР. И что вы там обнаружили?
  БЭРРИМОР. Кровь, сэр.
  
  Бэрил, вскрикнув, прекращает музицировать.
  
  УОТСОН. Простите, Бэрримор, что вы сказали?
  БЭРРИМОР. На полу комнаты кровь, сэр. Много крови.
  
  Мортимер выбегает из зала. Мужчины бегут следом. Бэрил, бледная от ужаса, не в силах сдвинуться с места.
  
  12
  
  Коридор, рядом с комнатой Генри.
  Здесь находятся господа и слуги. Дверь комнаты открыта. Присутствующие разглядывают что-то на полу.
  
  МОРТИМЕР. Кровавый след.
  СТЭПЛТОН. Причем довольно широкий. Такое ощущение, будто что-то волокли.
  ЭЛИЗА. Может быть, тело, сэр?
  БЭРРИМОР. Молчи.
  УОТСОН. Итак, что-то или кого-то вытащили из комнаты баронета... Прошли с этим по коридору...
  
  Уотсон и остальные идут по кровавому следу в конец коридора.
  
  После чего...
  
  Останавливаются перед одной из дверей.
  
  Чья это комната?
  МОРТИМЕР. Как я уже говорил, Уотсон, в конце коридора у нас располагаются комнаты прислуги.
  ЭЛИЗА. Это комната Джона, сэр. А вот эта, рядом, моя.
  БЭРРИМОР. Помолчи, тебя не спрашивают.
  УОТСОН. Бэрримор, это ваша комната?
  БЭРРИМОР. Да, сэр, моя.
  СТЭПЛТОН. Кровавая дорожка ведет в вашу спальню, любезный. Как вы это объясните?
  БЭРРИМОР. Не знаю, сэр. Мне нечего ответить.
  УОТСОН. Откройте дверь, Бэрримор.
  БЭРРИМОР. Пожалуйста, сэр. Я ее никогда не запираю. Мне нечего скрывать. (Толкает дверь.)
  
  Все заглядывают внутрь комнаты.
  
  СТЭПЛТОН. Странно. По всей видимости, тело здесь проволокли по кругу.
  МОРТИМЕР. Сделали петлю.
  УОТСОН. Дальше след обрывается.
  ЭЛИЗА. Доктор, что значит "петля"?
  МОРТИМЕР. Если бы я знал, дитя мое, если бы знал...
  УОТСОН. Бэрримор, где тело?
  БЭРРИМОР. Извините, сэр, но для меня это такой же сложный вопрос, как и для вас.
  СТЭПЛТОН. Но у вас в спальне кровь!
  БЭРРИМОР. Вижу, сэр. Но дверь, как вы сами убедились, не запиралась. Сюда мог войти, кто угодно.
  
  13
  
  Холл. На одной из стен широкое зеркало, на противоположной стене ряд портретов.
  Здесь находятся Уотсон, Бэрил, кутающаяся в накидку, а также Стэплтон, которому на данный момент Бэрримор подносит пальто, шляпу и трость.
  
  БЭРРИМОР. Ваше пальто, сэр.
  СТЭПЛТОН. Спасибо, Бэрримор. (Одевается.)
  БЭРИЛ. Боже, это так ужасно!
  СТЭПЛТОН. Дорогая, не причитай. Мы не знаем, что произошло на самом деле.
  УОТСОН. Да, пожалуй, рановато делать выводы.
  
  Входит Мортимер.
  
  МОРТИМЕР. Осмотрел все комнаты и помещения.
  УОТСОН. Никаких следов?
  МОРТИМЕР. Увы, господа.
  БЭРИЛ. Может, он уехать назад в Канаду? По-моему, он оттуда.
  МОРТИМЕР. Ну что вы, мисс, какая Канада! Он прибыл к нам из города Чебоксары. Бэрримор, будьте добры, помогите Элизе осматривать двор.
  БЭРРИМОР. Слушаюсь, сэр.
  МОРТИМЕР. Проверьте парк и тисовую аллею.
  БЭРРИМОР. Олрайт, сэр. (Направляясь к выходу, пошатывается и чуть не падает, удержавшись за колонну.)
  МОРТИМЕР. Что с вами, Бэрримр?
  БЭРРИМОР. Ничего, сэр. Всё нормально. (Уходит.)
  СТЭПЛТОН. (Опустив руки в карманы пальто, провожает Бэрримора настороженным взглядом.) Думаете, ему можно доверять?
  МОРТИМЕР. Думаю, да.
  СТЭПЛТОН. Но вы же видели, в его комнате... (Осекшись, вынимает руку из кармана. Его пальцы и ладонь в крови.)
  БЭРИЛ. Джек, что это?! Почему у тебя на руке кровь?!
  МОРТИМЕР. Стэплтон, что происходит?!
  СТЭПЛТОН. (Достает из кармана окровавленную бритву.) Ничего не понимаю. Откуда это?
  БЭРИЛ. Нет, я не могу на это смотреть! (Отвернувшись, плачет.)
  УОТСОН. По-моему, это бритва сэра Генри. Она была в его комнате, я хорошо помню.
  МОРТИМЕР. Да, это его вещица.
  СТЭПЛТОН. (Бэрил.) Черт возьми! Хватит истерить! Доктор, дайте ей каких-нибудь капель, пусть успокоится.
  МОРТИМЕР. Бэрил, голубушка... Присядем на софу. (Усаживает Бэрил.) Стэплтон, откуда у вас бритва?
  СТЭПЛТОН. Думаете, я знаю? (Смеется.) Ах, да, понимаю! Она оказалась в кармане моего пальто. Уж не думаете ли вы, джентльмены, что я нарочно положил ее туда, чтобы в нужный момент достать, как фокусник? Я похож на долбанного клоуна?! И потом, все это время я находился при вас, был на виду. Не думаю, что меня можно в чем-то заподозрить.
  МОРТИМЕР. Вы отлучались. Пытались позвать сэра Генри к столу.
  СТЭПЛТОН. Но дворецкий тоже к нему ходил. Кстати, это он подал мне пальто.
  МОРТИМЕР. Хотите сказать, он подложил в ваш карман бритву?
  СТЭПЛТОН. Не знаю, доктор. Не буду утверждать, но факты подталкивают к определенным выводам.
  
  Уотсон нервно роется в своих карманах, начинает что-то отыскивать на полу.
  
  Уотсон, что вы ищете?
  
  Уотсон показывает жестом, чтобы ему не мешали.
  
  МОРТИМЕР. Это невроз, сэр. Кажется, небольшое обострение. Мистер Уотсон, присядьте, пожалуйста, рядом с мисс Стэплтон, постарайтесь успокоиться.
  УОТСОН. (Продолжая осматривать пол.) Да, сэр. Одну минуту.
  МОРТИМЕР. Дамы и господа, сейчас я всем принесу лекарства.
  
  Мортимер собирается покинуть помещение. Уотсон останавливается перед зеркалом.
  
  УОТСОН. Доктор, идите сюда!
  МОРТИМЕР. Что там, Уотсон?
  УОТСОН. Усы!
  СТЭПЛТОН. Чьи?
  УОТСОН. Не знаю, возможно, я ошибаюсь... Но, по-моему, точно такие же носил сэр Генри.
  
  Все подходят к зеркалу.
  
  БЭРИЛ. Да, это его пластырь с усами. Он специально сделал их такими, съемными. Для удобства.
  МОРТИМЕР. Приклеить усы к зеркалу... Зачем?!
  УОТСОН. Кто?!
  
  Стэплтон, всматриваясь в отражение, перемещает голову особым образом.
  
  МОРТИМЕР. Стэплтон, что вы там увидели?
  СТЭПЛТОН. Господа, обратите внимание, если смотреть в зеркало под особым углом... Так, чтобы на отражение лица накладывались усы сэра Генри... Открывается очень интересная вещь, господа.
  МОРТИМЕР. Что за вещь, мистер Стэплтон?
  СТЭПЛТОН. С левой стороны, прямо за моим плечом я вижу отражение портрета.
  УОТСОН. (Глядя в зеркало.) Это портрет проклятого сэра Гуго.
  МОРТИМЕР. (Смотрит в зеркало, пристроившись за спиной Стэплтона.) В самом деле.
  СТЭПЛТОН. Заметьте, с этого ракурса видна нижняя часть портрета.
  УОТСОН. Точнее, рука сэра Гуго.
  МОРТИМЕР. Левая рука, дамы и господа.
  СТЭПЛТОН. Подойдем к портрету, осмотрим его более внимательно.
  
  Все перемещаются к портрету.
  
  О чем же нам говорит это нарисованная рука?
  БЭРИЛ. Обычная рука... Кружевная манжетка, маникюр...
  СТЭПЛТОН. Обратите внимание: все пальцы на руке прямые и только один чуть согнут. На мой взгляд, это явный намек. Видите, что это за палец?
  УОТСОН. Безымянный.
  СТЭПЛТОН. Совершено верно. Безымянный, без имени. То есть "неизвестный".
  БЭРИЛ. На пальце кольцо. Там какой-то узор.
  СТЭПЛТОН. Да, печатный перстень с узором.
  МОРТИМЕР. (Наклонившись к портрету.) Ничего не разберу. Слишком мелкий рисунок.
  УОТСОН. Доктор, позвольте ваше пенсне.
  
  Мортимер подает Уотсону пенсне.
  
  Спасибо. (Используя пенсне, как лупу, всматривается в рисунок.)
  СТЭПЛТОН. Что-нибудь разглядели, Уотсон?
  УОТСОН. Собачья голова.
  БЭРИЛ. Снова эта противная собака!
  СТЭПЛТОН. Итак, леди и джентльмены, что мы имеем. Кровавый круг в комнате Берримора...
  БЭРИЛ. Может быть, это буква "О"?
  МОРТИМЕР. Или "ноль"... То есть пустота, ничто.
  СТЭПЛТОН. Всё возможно. Итак, кровавый круг, усы сэра Генри, безымянный палец или безымянный убийца... И собачья голова. По-моему, кто-то пытается дать нам разгадку.
  УОТСОН. Или, наоборот, окончательно всё запутать.
  
  С улицы вбегает Элиза.
  
  ЭЛИЗА. Доктор, скорее!.. Там, в тисовой аллее!..
  МОРТИМЕР. Что там, Элиза? Вы обнаружили сэра Генри?
  ЭЛИЗА. Там Джон! Кажется, он мертвый, сэр!
  
  14
  
  Тисовая аллея.
  На асфальтовой дорожке лежит Бэрримор. Рядом Мортимер, Стэплтон и Уотсон. Мортимер осматривает тело.
  
  СТЭПЛТОН. Что с ним, доктор?
  МОРТИМЕР. Боюсь, он мертв.
  СТЭПЛТОН. Две смерти за один день...
  МОРТИМЕР. Две загадочные смерти.
  УОТСОН. С сэром Генри еще ничего не известно.
  МОРТИМЕР. Меня интересует, для чего Бэрримор улегся на силуэт покойного сэра Чарльза?
  УОТСОН. Да, он довольно точно скопировал положение тела. Как говорится, нога в ногу, рука в руку... Смотрите, даже растопыренные пальцы лежат точь-в-точь, как у сэра Чарльза.
  СТЭПЛТОН. Очень странно. Получается, он лег здесь и умер?
  УОТСОН. Может, всё было наоборот?
  МОРТИМЕР. Как?
  УОТСОН. Он не лег, его положили.
  СТЭПЛТОН. То есть его кто-то убил?
  МОРТИМЕР. Да, но где, в таком случае, следы насилия? Не похоже на убийство.
  УОТСОН. (Осматривая дорожку.) Смотрите, господа! Вмятины в асфальте... Так называемые следы сэра Чарльза...
  
  Остальные приближаются.
  
  МОРТИМЕР. Они наполнены кусками грязи.
  УОТСОН. (Осматривая обувь Бэрримора.) Это грязь с его ботинок. Взгляните, она налипла на его подошвы кусками.
  МОРТИМЕР. Видимо, ходил на болото. Но зачем?
  УОТСОН. Возможно, пытался найти сэра Генри.
  
  Стэплтон, меж тем, осматривая землю рядом с дорожкой, поднимает какой-то предмет.
  
  МОРТИМЕР. Мистер Стэплтон, что вы нашли?
  СТЭПЛТОН. Флакончик от лекарств, сэр. Кто-то бросил его под тисовое дерево.
  МОРТИМЕР. (Протягивая руку.) Разрешите?
  СТЭПЛТОН. Пожалуйста.
  
  Мортимер аккуратно берет флакончик, встряхивает.
  
  УОТСОН. Пустой?
  МОРТИМЕР. Абсолютно. (Читает этикетку.) Лоразепам.
  СТЭПЛТОН. Что это?
  МОРТИМЕР. Сильнейшее снотворное, господа.
  СТЭПЛТОН. То есть, получается, Бэрримор сходил на болото, прошел по следам сэра Чарльза, принял смертельную дозу снотворного, распластался на асфальте и таким образом умер?
  МОРТИМЕР. Имейте в виду, для того, чтобы лекарство подействовало, должно пройти, как минимум, полчаса.
  УОТСОН. С тех пор, как мы в последний раз видели Бэрримора, и до той минуты, когда супруга сообщила нам о его смерти, прошло, я так полагаю...
  СТЭПЛТОН. Да, но он мог принять снотворное до этого.
  МОРТИМЕР. Логично.
  УОТСОН. Бэрримор страдал бессонницей, не знаете?
  МОРТИМЕР. Не думаю, сэр. Его храп был слышен на всех этажах. Спал он на редкость безмятежно.
  СТЭПЛТОН. Так, может, потому и спал, что...
  МОРТИМЕР. Не думаю. Вряд ли. Я был бы в курсе.
  УОТСОН. Тогда что это? Какое-то ритуальное самоубийство? Он любил сэра Чарльза?
  МОРТИМЕР. Не знаю. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы покончить с собой.
  СТЭПЛТОН. Или все-таки его кто-то отравил?
  МОРТИМЕР. Господа, думаю, убийца где-то рядом. Возможно, он находится среди нас.
  СТЭПЛТОН. Честное слово, не знаю, как бритва оказалась у меня в кармане.
  МОРТИМЕР. Мистер Стэплтон, вас пока никто не обвиняет. Джентльмены, боюсь, мне на какое-то время придется покинуть Баскервиль-холл.
  УОТСОН. Куда собираетесь?
  МОРТИМЕР. Я должен вызвать полицию.
  СТЭПЛТОН. Зачем же полиция? Сами разберемся. В конце концов, у нас есть мистер Уотсон. Вы же знаете, кто его друг и коллега.
  УОТСОН. Кстати, доктор, где мистер Холмс? Вы говорили, он должен приехать.
  МОРТИМЕР. Видимо, задерживается. Джентльмены, мы должны перенести Бэрримора в погреб. До выяснения обстоятельств ему придется полежать в холодке. Взяли, господа.
  
  Взяв Бэрримора за руки и ноги, все трое несут его к дому.
  
  УОТСОН. Простите, сэр, я видел, как Бэрримор подает кому-то знаки при помощи свечи. Не знаете, на болоте живет беглый преступник?
  МОРТИМЕР. Вы имеете в виду Селдона?
  УОТСОН. Да.
  МОРТИМЕР. Нет, такой пациент к нам не поступал.
  СТЭПЛТОН. Доктор, как, вы сказали, называется снотворное?
  МОРТИМЕР. Лоразепам.
  СТЭПЛТОН. Лора, Лора, Лора...
  УОТСОН. Точно! Лора Лайонс!
  МОРТИМЕР. Господа, хотелось бы уточнить: эту женщину зовут Лаурой.
  УОТСОН. Где, вы говорите, она проживает?
  МОРТИМЕР. В Кумб-Треси. Примерно в трех милях отсюда.
  
  15
  
  Ночь. Баскервиль-холл, коридор.
  Мортимер, поставив на подоконник свечу, смотрит в окно. У него бутылка и бокал. Он изрядно пьян. Из своей комнаты выглядывает Уотсон.
  
  УОТСОН. Доктор, это вы?
  МОРТИМЕР. Мистер Уотсон, подойдите сюда.
  УОТСОН. Что-то хотели, сэр?
  МОРТИМЕР. Ну, идите, идите.
  
  Уотсон подходит.
  
  Хотите выпить?
  УОТСОН. Нет, спасибо. Вам не спится?
  МОРТИМЕР. (Помолчав) Уотсон, что если мы спустимся с вами в погреб?
  УОТСОН. Зачем?
  МОРТИМЕР. Посмотрим на дворецкого.
  УОТСОН. Для чего? Не понимаю.
  МОРТИМЕР. Испугались?
  УОТСОН. Нисколько.
  МОРТИМЕР. Тогда в чем дело?
  УОТСОН. Хорошо, раз вы настаиваете, сэр...
  МОРТИМЕР. (Наполнив бокал.) Отличный коньяк, французский. Может, все-таки сделаете пару глоточков?
  УОТСОН. Спасибо, не хочется.
  МОРТИМЕР. Тогда подержите. (Отдав Уотсону бутылку, проводит свечой в воздухе перед окном. Берет бутылку обратно.) Идемте.
  
  Они идут по коридору. Мортимер, опустив свечу, смотрит на кровавую полосу на полу.
  
  УОТСОН. Нужно, наверное, попросить Элизу, пройтись тут со шваброй.
  МОРТИМЕР. Ни в коем случае. Это важная улика.
  
  Спускаются по лестнице на первый этаж.
  
  Уотсон, вы боитесь покойников? Хотя, зачем я спрашиваю? Вы ведь невротик, вам свойственны всевозможные фобии.
  УОТСОН. Мертвые, конечно, вызывают во мне трепет, но, на мой взгляд, сэр, живые намного опаснее.
  МОРТИМЕР. Логично.
  
  Приближаются к погребу.
  
  Вот мы и пришли. Заглянем в наш уютный погребок.
  
  Мортимер со скрежетом открывает засов на двери.
  Погреб. Мортимер и Уотсон входят. С потолка свисают мясные окорока, поблескивают донышки винных бутылок на полках. Посреди помещения, на широком столе лежит Бэрримор. Мортимер, приблизившись, вглядывается в его лицо, достает из кармана колокольчик, звонит.
  
  УОТСОН. Что вы делаете, сэр?
  МОРТИМЕР. Вызываю дворецкого.
  УОТСОН. Но он вас не слышит, он мертв.
  МОРТИМЕР. Вы точно знаете? Вглядитесь. У вас нет ощущения, что он дышит? Может, он искусно симулирует смерть.
  УОТСОН. Не думаю, сэр.
  МОРТИМЕР. А вдруг сейчас, неожиданно... он поднимется! (Резко вскрикивает, пугая Уотсона.) Не бойтесь, отныне это неодушевленный предмет. Как мясной окорок или деревянный стол. (Ложится рядом с Бэрримором.) Простите, Уотсон, какой у вас диагноз? Подскажите, плиз. Запамятовал.
  УОТСОН. Психастенический синдром с навязчивыми состояниями, сэр. Зачем вам? Что-то хотели спросить?
  МОРТИМЕР. Уотсон, какой же вы дурак.
  УОТСОН. Простите, сэр...
  МОРТИМЕР. Дурак, дурак... Лох и кретин.
  УОТСОН. (Слегка задет.) Простите, сэр, но мне кажется, вы...
  
  Мортимер сонно всхрапывает.
  
  Сэр. (Убеждается, что Мортимер спит. Толкает его.) Прошу прощения... Доктор...
  МОРТИМЕР. Что такое?! Кто вы?!
  УОТСОН. Я Джон Уотсон.
  МОРТИМЕР. Какой еще, к черту, Уотсон?
  УОТСОН. Ну, Уотсон, ваш пациент. Друг Шерлока Холмса.
  МОРТИМЕР. А-а-а. (Поднявшись, отходит в угол, отворачивается. Слышно, как в пол бьет струя.)
  УОТСОН. Что вы делаете?!
  МОРТИМЕР. Ничего, справляю нужду. А в чем, собственно, дело?
  УОТСОН. Но, доктор, мы не в уборной. Это погреб, сэр.
  МОРТИМЕР. Да? (Оглядываясь.) Действительно. Но что делать? Раз уже начал... И прекратите, ради бога, называть меня "доктором". Остохренело, честное слово!
  
  16
  
  Вечер. Сгущаются сумерки. Дорога, пролегающая через равнины и холмы.
  В густом тумане слышен стук копыт и поскрипывание колес. В легкой повозке, подгоняя лошадь кнутом, положив рядом с собой трость, едет Уотсон. Он пишет в своем воображении очередное письмо Холмсу.
  
  ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС УОТСОНА. "Дорогой мистер Холмс, сегодня утром случилось неожиданное. Доктор Мортимер бесследно исчез. Вчера ночью он был совершенно пьян, я лично довел его до кровати, но утром, сэр, мы не обнаружили его в замке. Я хотел найти свой мобильник, чтобы вызвать МЧС. Но когда я и экономка вошли в кабинет доктора... Сэр, мы нашли лишь раскрытый пустой сейф. Ни моего телефона, ни планшетного компьютера сэра Генри там не оказалось. Я, конечно, надеюсь, что мистер Мортимер, как и обещал, отправился за полицией. Но вдруг я ошибаюсь? Что тогда? Кто поможет нам выбраться из этого странного места?
  Должен заметить, сэр, местность здесь действительно своеобразная. На сравнительно небольшой площади земли расположено поместье Баскервилей, соседние дома, деревушка с почтой, а также Кумб-Треси, откуда я на данный момент возвращаюсь. И всё это окружено непроходимой топью, путь через которую был известен лишь доктору.
  На всякий случай я заглянул в деревушку, побеседовал с почтальоном и двумя фермерами, которых удалось встретить. Я надеялся, мистер Холмс, что они, как люди местные, должны знать проход через болото. Но оказалось, что все они - пациенты доктора, и знают не больше моего.
   Вслед за этим я отправился в Кумб-Треси. Я должен был повидаться с госпожой Лайонс. Я надеялся, сэр, что ей хоть что-то известно о том, куда подевался мистер Мортимер. Но она, как заведенная, все время твердила о покойном сэре Чарльзе, ни на какие другие темы говорить с ней невозможно.
  Она живет очень уединенно, все время лежит в постели у себя в комнате. Штор на окнах не открывает. Она убеждена, что от солнечного света в питьевой воде заводятся микробы. Мы так и просидели во мраке. Признаться, я никак не мог оторвать взгляда от ее рук. Они сплошь покрыты стерильными бинтами. Но в чем причина этого, я спросить не осмелился.
  
  Мимо в тумане проплывает придорожный столб и стрелка-указатель с надписью "Coombe Tracey".
  
  Дорогой Холмс, как всегда, в конце письма хотелось рассказать вам о том, что мне снилось в ближайшие дни. Хотелось, как это у нас повелось, начать эту часть письма с привычных слов: "А сейчас я расскажу, что мне снилось". Но знаете, сэр, я вдруг подумал, что сны это, наверное, все-таки неотрывная часть нашей жизни, и отделять одно от другого, по-моему, нет никакой необходимости. Для чего, например, отделять аромат от цветка, дыхание от губ, вид ручейка от его журчания, и так далее, и тому подобное? Это, конечно, можно осуществить искусственно, когнитивным способом, но, опять же, для чего эти лишние действия?
  Сны - это поток образов. Но разве остальная наша жизнь не те же самые образы? Я говорю о той ее части, которая всякий раз переходит из настоящего в прошлое, когда мы не связанны с окружающим миром непосредственными ощущениями.
  Например, госпожа Лайонс... Ее забинтованные руки и солнцезащитные очки, которые она не снимает... Всё это никак не выходит у меня из головы. Эта женщина превратилась в образ. И сейчас, в данную минуту я не могу достаточно уверенно сказать, кто она на самом деле: сон или явь.
  Сдается мне, сэр, что наша так называемая "жизнь" вылеплена из той же субстанции, что и наши сны. Причем это не какие-то мертвые, раз и навсегда застывшие картинки, как иллюстрации детских книг. Нет, эти образы продолжают жить, развиваться и, в конце концов, эволюционируют в сны. Осмелюсь предположить, мистер Холмс, что сны - это высшая форма реальности.
  Я ни в коем случае не пытаюсь быть оригинальным, сэр. Я всего лишь хотел сказать, что в следующих письмах я буду, пожалуй, избегать этих ненужных маркеров, не стану предупреждать, как это делал ранее: мол, "сейчас я расскажу вам сон". Зачем, мистер Холмс? Такой взгляд оскопляет жизнь, делает ее плоской. Поэтому отныне я буду описывать всё подряд, сплошным неразрывным потоком - и так называемые повседневные события и свои сны. Что вы на это скажете, мистер Холмс? Вы не будете против?"
  
  Сумерки плавно переходит в ночь. Одновременно с этим сквозь туман проявляются внутренние покои Меррипит-хауса.
  Гостиная, освещенная свечами. На стенах картонки в рамочках с засушенными бабочками. Здесь Стэплтон, Бэрил и Элиза. Подъезжает повозка Уотсона.
  
  СТЭПЛТОН. Уотсон, дружище! Присоединяйтесь к нам.
  
  Уотсон выходит из повозки. Повозка исчезает в тумане. Туман рассеивается.
  
  УОТСОН. Добрый вечер.
  СТЭПЛТОН. Как ваша поездка в Кумб-Треси? Виделись с мисс Лайонс?
  УОТСОН. Да, но, честно говоря, безрезультатно. Она ничего не знает о Мортимере.
  СТЭПЛТОН. Так я и думал. Что будете, Уотсон? Ликер, чай, кофе?
  УОТСОН. Чай, если можно.
  СТЭПЛТОН. Бэрил, солнышко, будь другом...
  БЭРИЛ. Сейчас. (Поднимаясь со своего места.)
  ЭЛИЗА. Я помогу.
  
  Женщины уходят.
  
  СТЭПЛТОН. (Вполголоса, доверительно.) Слушайте, какая же все-таки скотина наш докторишка! Кинуть нас в этой глуши!.. Ну, скажите, неужели трудно было оставить записку или сообщить экономке, куда пошел? Порядочные люди так не поступают, согласитесь?
  УОТСОН. Согласен, сэр. Но, следует заметить, мы не знаем истинных причин. Вдруг он стал жертвой, точно так же, как сэр Генри.
  СТЭПЛТОН. Да, не исключено.
  
  Слышно, как на кухне что-то разбилось. За этим следуют всхлипывания Элизы и ее дрожащий голос:
  
  ГОЛОС ЭЛИЗЫ. Извините, мисс Стэплтон!
  ГОЛОС БЭРИЛ. Ничего, это к счастью.
  СТЭПЛТОН. (Продолжая откровенничать с Уотсоном.) Честно говоря, я уже начинаю жалеть, что согласился на этот дурацкий эксперимент. Наслушался всяких баек. Как же! Новый метод лечения неврозов!.. Лучше бы поехали с Бэрил куда-нибудь к морю, на те же Карибы. Сидели бы сейчас в шезлонгах и пили ананасовый сок с антидепрессантами. Намного интереснее провели бы время.
  
  Входят женщины. Бэрил несет поднос с чашками.
  
  Ну что ж, присядем. Пейте чай, Уотсон, чувствуйте себя, как дома. Не знаю, право, чем вас развлечь, сэр.
  БЭРИЛ. Джек, коллекция бабочек...
  СТЭПЛТОН. Ах, ну, да! Между нами говоря, энтомолог из меня никакой. Не стоит ждать от меня всякой заумной латыни и знания повадок этих тварей. Но посмотреть на мумифицированные трупики - ради бога. Вот они, все стены увешаны.
  
  Уотсон разглядывает бабочек.
  
  Если что, в столе есть лупа.
  УОТСОН. Спасибо, ни к чему.
  БЭРИЛ. Джек, а что если нам устроить спиритический сеанс?
  СТЭПЛТОН. Сеанс?
  БЭРИЛ. Да. Мы могли бы вызвать дух покойного сэра Чарльза.
  СТЭПЛТОН. Сэра Чарльза? Этого почетного старого пердуна?
  
  Элиза стыдливо прыскает.
  
  БЭРИЛ. Джек!
  СТЭПЛТОН. Экскьюз ми, дарлинг.
  БЭРИЛ. Мы можем спросить у него, куда исчез доктор.
  ЭЛИЗА. И сэр Генри.
  СТЭПЛТОН. Уотсон, что вы на это скажете?
  УОТСОН. Не думаю, что это как-то поможет, но, если мисс Бэрил считает, что это необходимо...
  СТЭПЛТОН. Элиза?..
  ЭЛИЗА. Я, как все, сэр. Правда, страшновато малость.
  СТЭПЛТОН. Бросьте! Это забавно! Итак, ставим стулья в круг... Вот так... Гасим свечи... (Задувает все свечи, кроме одной.) Возьмемся за руки... Бэрил, ты готова?
  БЭРИЛ. Да.
  СТЭПЛТОН. (Шепотом, остальным.) Сейчас, войдет в транс. Подождем немного.
  БЭРИЛ. Сэр Чарльз Баскервиль, вы слышите нас? Дайте знак, если вы здесь.
  
  Со стороны болот доносится вой.
  
  СТЭПЛТОН. (С иронией.) Неужто это сам сэр Чарльз?
  БЭРИЛ. Джек, тише!
  СТЭПЛТОН. Молчу.
  БЭРИЛ. Сэр Чарльз, отвечайте, вы слышите нас?
  
  Вой.
  
  СТЭПЛТОН. Старый баронет упорно не желает говорить с нами на человеческом языке.
  
  Элиза прыскает. Вой.
  
  Что такое? Заело пластинку?
  
  Элиза и Бэрил смеются.
  
  Сэр Чарльз, собака вы такая, вы слышите нас или нет?!
  
  Вой. Все, кроме Уотсона, покатываются со смеху. Уотсон смотрит на них критическим взглядом, в нем закипает негодование.
  
  УОТСОН. (Подскакивая со стула.) Я вижу, вам смешно, да?! Всю жизнь решили вот так провести - спрятавшись за своим идиотским "хи-хи"?!
  СТЭПЛТОН. Уотсон, в чем дело? Всё ведь было хорошо.
  УОТСОН. Вокруг происходят ужасные, необъяснимые вещи! А у вас, мистер Стэплтон, всё хорошо, да?! Нет, мистер Стэплтон, всё нехорошо! Всё ужасно, плохо, мерзко!.. Вам всем просто удобно так думать, что всё хорошо! А на самом... На самом деле... (Нервно проверяет карманы.)
  БЭРИЛ. Мистер Уотсон, присядьте. Джек, найди успокоительное.
  УОТСОН. Вы... Вы все... Вы мне омерзительны!
  
  Элиза плачет.
  
  СТЭПЛТОН. Уотсон, сядьте. (Пытается его усадить.)
  УОТСОН. Не троньте меня, пожалуйста! Не смейте! (Уходит.)
  СТЭПЛТОН. (Спеша следом.) Где фонарь?
  БЭРИЛ. Там, в прихожей.
  
  Стэплтон уходит.
  
  17
  
  Перед домом Стэплтонов.
  Уотсон, выйдя из дома, пытается разглядеть дорогу в тусклом лунном свете. Идет, утопая в тумане. Споткнувшись, падает, начинает суетливо проверять карманы. Надевая на ходу шляпу, из дома появляется Стэплтон с зажженным фонарем.
  
  СТЭПЛТОН. Уотсон, куда вы?
  УОТСОН. В Баскервиль-холл.
  СТЭПЛТОН. Ради бога, подождите. Нужно поговорить.
  
  Уотсон идет дальше. Стэплтон приближается.
  
  Послушайте, Уотсон, мы, можно сказать, друзья по несчастью, нам нужно держаться вместе, а вы, извините меня, поднимаете бучу из ничего. Ну, к чему всё это было, скажите?
  УОТСОН. (Остановившись с виноватым видом.) Простите, мистер Стэплтон. Не знаю, что со мной. Устал. Ужасно напряжены нервы.
  СТЭПЛТОН. Ничего, дружище, мы справимся.
  
  Из дома выходят Бэрил и Элиза.
  
  Бэрил, зачем вы вышли?
  БЭРИЛ. Элиза захотела домой.
  ЭЛИЗА. Я засиделась, сэр. Извините.
  БЭРИЛ. Я провожу ее.
  СТЭПЛТОН. Хорошо, идите. Мы с Уотсоном вас догоним. Возьмите фонарь.
  БЭРИЛ. А как же вы?
  СТЭПЛТОН. Я знаю дорогу, как свои пять пальцев. Идите, не ждите нас.
  
  Бэрил берет Элизу под руку. Они уходят.
  
  Ну что, пойдем, прогуляемся. Заодно всё обсудим.
  
  Уотсон идет за Стэплтоном, но тут же останавливается с недоверчивым видом.
  
   В чем дело, Уотсон?
  УОТСОН. Извините, сэр, но я постою здесь.
  СТЭПЛТОН. Вы же собирались идти.
  УОТСОН. Я пойду, но чуть позже.
  СТЭПЛТОН. Вы не хотите идти со мной?
  УОТСОН. Я этого не говорил.
  СТЭПЛТОН. Думаете, я могу оказаться убийцей? Но это же глупо! Идемте, не бойтесь.
  УОТСОН. Я не боюсь.
  СТЭПЛТОН. Тогда в путь?
  
  Идут, молча. Стэплтон, наступив на что-то, поднимает с земли истрепанный ботинок.
  
  УОТОСОН. Что это?
  СТЭПЛТОН. По-моему, ботинок сэра Генри.
  УОТСОН. Может быть, он где-то здесь?
  СТЭПЛТОН. Кто, Генри?
  УОТСОН. Да. Я имею в виду, тело. Может, его бросили или закопали поблизости.
  СТЭПЛТОН. Уотсон, это тот самый ботинок, который был украден у него в гостинице. Помните? Черный ботинок был у него на левой ноге. Ну, а этот, как видите, на правую. Следовательно, этот ботинок исчез до исчезновения его хозяина. Смотрите: истрепан, обкусан... Мы, конечно, должны думать, что это следы собачьих зубов. Или это следы зубов доктора Мортимера, как считаете? Дорогой Уотсон, не придавайте значения этой случайной находке. Это всего лишь часть местной действительности. Искусная подделка, симулякр. (Отбрасывает ботинок.)
  
  Идут дальше.
  
  Послушайте, я вижу, вас всерьез беспокоит исчезновение баронета.
  УОТСОН. Да, меня беспокоит ситуация с сэром Генри и доктором Мортимером.
  СТЭПЛТОН. И вы считаете, наша задача найти их, так?
  УОТСОН. Именно так, сэр.
  СТЭПЛТОН. Мистер Уотсон, а вам не кажется, что это всего лишь шаблон, в пределах которого вы мыслите? Ваша личная парадигма.
  УОТСОН. То есть?
  СТЭПЛТОН. То есть, если что-то пропадает, по-вашему, это непременно должно быть найдено. Так?
  УОТСОН. Думаю, да, сэр.
  СТЭПЛТОН. Боюсь, сэр, вы начитались детективов. Вы привыкли к тому, что всё проясняется на последних страницах. Но это всего лишь условия жанра. Договор между автором и читателем. Жизнь намного сложнее, Уотсон, она полна парадоксов. Здесь иногда случается так, что если что-то теряется, то этого уже не найти никогда. В этом, если хотите, своя изюминка. Конкретика и однозначность унижают наш ум, стискивают его до размеров спичечной коробки.
  УОТСОН. Вы знаете, совсем недавно я думал почти о том же. Пытался найти связь между сном и действительностью.
  СТЭПЛТОН. Видите, как хорошо. Значит, мы мыслим в одном направлении.
  УОТСОН. Да, но есть законы объективного мира. Например, закон сохранения вещества.
  СТЭПЛТОН. По-вашему, если сэр Генри был, значит, он не мог исчезнуть. Я правильно вас понимаю?
  УОТСОН. Он не мог исчезнуть окончательно. Он где-то есть. По крайней мере, тело.
  СТЭПЛТОН. Подумайте: сэр Генри мог преобразоваться, трансформироваться в любой вид энергии. Еще не факт, что он продолжает присутствовать здесь в виде тела, то есть твердой материи.
  УОТСОН. Пожалуй, вы правы. Воздействие высокой температуры, химические растворители...
  СТЭПЛТОН. Многие из нас, Уотсон, все еще живут в пределах ньютоновской картины мира, где время и пространство суть абсолютные и независимые величины, где причина тупо порождает следствие, и всё в таком роде. Со времен Ньютона человеческая мысль стремительно ушла вперед. Время и пространство соединились и стали искривляться, атомные частицы можно запускать, как в будущее так и в прошлое... Понимаете, мысль ушла далеко, поезд умчался, а мы остались на полустанке. Мы были слишком заняты упаковкой багажа, всеми этими мелочами: носками, бритвенными приборами, флешкой для цифровой камеры... вежливыми улыбками, хорошими манерами... В результате мы продолжаем жить скучной, одномерной жизнью, страдаем от неврозов и геморроя и бесконечно жалуемся на свои мнимые тяготы. (Пауза.) Подумайте, Уотсон, что еще, помимо сэра Генри, мы продолжаем искать?
  УОТСОН. Доктора Мортимера?
  СТЭПЛТОН. Нет, сэр. Мы ищем свое, как нам кажется, утерянное здоровье.
  УОТСОН. Да, действительно.
  СТЭПЛТОН. Пытаемся обнаружить этот неуловимый образец, эталон психической полноценности. Знаете, все эти, так называемые, "хорошие парни" из фильмов... Положительные герои телепередач и журнальных публикаций... Уотсон, нам всем навязан один и тот же шаблон. Мы пытаемся втиснуть себя в ту реальность и в тех "положительных парней", которых нам подсунули. Это набор масок. На ком-то они сидят безупречно, а кто-то, как мы с вами, терпит фиаско. Мы ежедневно совершаем виртуальный суицид, пытаясь уничтожить свою сущность. Естественно, это мука, бесконечные метания между "да" и "нет". (Пауза.) Вы верите в Бога, сэр?
  УОТСОН. К сожалению, в последнее время нет. Хотел бы, но не могу.
  СТЭПЛТОН. То есть вы его не нашли?
  УОТСОН. Нет, сэр.
  СТЭПЛТОН. Может, всё дело в том, что вы искали не того Бога?
  УОТСОН. Что вы имеете в виду?
  СТЭПЛТОН. Полагаю, вы ищете собственное представление о Боге. Пытаетесь обнаружить его в той ипостаси, в какой вам было бы удобнее его видеть. Вы этого не нашли и разочаровались. Но кто знает, Уотсон, может быть, именно в кажущемся отсутствии Бога и есть Бог. Может быть, в нашем неверии в него и заключается особая, специфическая вера. Поиски Бога это ведь тоже детектив. Долгий, нудный, иногда бесконечный. Мы ищем его, почти как сэра Генри. Надеемся обнаружить его таким, каким знаем его по собственным представлениям или по рассказам других, но за то время, пока мы его искали, он мог полностью трансформировался, понимаете? Кто знает, сэр, возможно, он идет сейчас рядом с нами, бок о бок, но мы его не замечаем. Потому что ищем не его, а свое обветшалое представление.
  УОТСОН. Простите, кто идет с нами? О ком мы говорим?
  СТЭПЛТОН. Как о ком? О сэре Генри, конечно.
  УОТСОН. (Остановившись, прислушивается.) Слышите?
  СТЭПЛТОН. Что?
  УОТСОН. Шорох. Будто кто-то летит. Много, целая стая.
  СТЭПЛТОН. Нет, ничего не слышу.
  
  Слышен шум множества крыльев. Звук нарастает.
  
  УОТСОН. (Показывая в сторону.) Смотрите! Вот они!
  СТЭПЛТОН. Кто?!
  УОТСОН. Бабочки!
  СТЭПЛТОН. (Вглядываясь.) Черт! Да их тысячи! Мертвая голова, павлиний глаз!.. А это... По-моему, циклопидес!
  
  Шум крыльев делается отчетливым. Стэплтон и Уотсон, размахивая руками, отбиваются от насекомых.
  
  Они атакуют нас, Уотсон!
  УОТСОН. Стэплтон, это бабочки из вашей коллекции!
  СТЭПЛТОН. Почему вы так решили?
  УОТСОН. Обратите внимание: хрупкие крылья. Они крошатся от малейшего удара. Они высушены, сэр!
  СТЭПЛТОН. Гнусные твари!
  
  Шум крыльев удаляется, стихает.
  
  Ничего не понимаю. Они исчезли, так же неожиданно, как появились.
  УОТСОН. Действительно, улетели.
  СТЭПЛТОН. Уотсон, боюсь, это была галлюцинация.
  УОТСОН. Но как же, сэр! Вы же видели! Павлиний глаз, циклопидес...
  СТЭПЛТОН. Это была ваша галлюцинация, которой вы меня заразили. Думаю, всё дело в метановых испарениях. Живя рядом с болотом, мы постоянно дышим ими и начинаем галлюцинировать. Сейчас, Уотсон... Немного отдышусь и отправимся дальше.
  УОТСОН. Стэплтон, вам не кажется, что мы идем слишком долго? Мы давно должны быть в Баскервиль-холле. Вы уверены, что мы пошли правильной дорогой?
  
  Стэплтон, глядя на Уотсона, усмехается.
  
  Не понимаю, чему вы смеетесь?
  СТЭПЛТОН. Вы слишком доверчивы, Уотсон.
  УОТСОН. В смысле?
  СТЭПЛТОН. Я взял вас на "слабо", упрекнул в том, что вы якобы испугались идти со мной, и вы тут же, не рассуждая, пошли. А ведь, в сущности, мы два незнакомых друг другу человека. Вы даже не знаете, как меня на самом деле зовут, кто я и что... Такое легкомыслие простительно молодому сэру Генри, но вам, Уотсон... (Достает из кармана нож, выдвигает лезвие, которое отчетливо блестит в свете луны.)
  
  Уотсон делает шаг назад.
  
  Не бойтесь. Это обычный перочинный ножик.
  УОТСОН. Я не боюсь.
  СТЭПЛТОН. Нужно срезать пуговицу. Болтается на одной нитке. (Срезает пуговицу с пальто, кладет в карман.) Позже пришью.
  УОТСОН. Кого... пришьете?
  СТЭПЛТОН. Пуговицу. Слушайте, вам не надоело?
  УОТСОН. Что?
  СТЭПЛТОН. Строить из себя англичанина. Я лично сыт по горло. Может, назовете свое имя?
  УОТСОН. Джон.
  СТЭПЛТОН. Я понимаю: вы Джон, я Джек. Но я говорю о настоящем имени. Можете мне, наконец, его назвать?
  
  Слышен собачий вой. Тут же, с противоположной стороны, раздается выстрел. Уотсон непроизвольно пригибается.
  
  Что это было? Кто стрелял?
  УОТСОН. Не знаю.
  
  Раздается еще несколько выстрелов. Стреляют почти рядом. Уотсон предусмотрительно падает на землю. Стэплтон бежит прочь.
  
  Стэплтон! Вы куда?!
  
  Стэплтон скрывается в тумане. Тишина. Уотсон продолжает лежать на земле. Слышен своеобразный звук, будто трясина что-то поглотила. С той стороны, откуда раздавались выстрелы, доносится незнакомый голос:
  
  ГОЛОС. Кто здесь?
  УОТСОН. Я.
  ГОЛОС. Кто вы такой?
  УОТСОН. А вы?
  ГОЛОС. Я первый спросил.
  УОТСОН. Меня зовут Джон Уотсон. Живу в Баскервиль-холле. Пытаюсь туда добраться.
  ГОЛОС. Вы точно Уотсон?
  УОТСОН. Да.
  ГОЛОС. Доктор?
  УОТСОН. Да, черт возьми! А вы кто?!
  
  Молчание.
  
  Сэр, вы слышите меня?
  
  Из тумана появляется мужчина лет 50-ти (ХОЛМС).
  
  ХОЛМС. Значит, вы Уотсон?
  УОТСОН. Он самый. А вы? Вы мне так и не ответили?
  ХОЛМС. Не узнаете?
  УОТСОН. Простите, нет.
  ХОЛМС. Ну же, Уотсон, подключите дедуктивное мышление. (Достав из кармана курительную трубку, зажимает ее в зубах.) Трубка... (Поворачивает голову.) Профиль...
  УОТСОН. Шерлок Холмс?!
  ХОЛМС. Господи, какой же вы тугодум!
  УОТСОН. Простите, сэр. Так неожиданно.
  ХОЛМС. Кажется, с вами кто-то был.
  УОТСОН. Да, Стэплтон. Он сбежал при звуках выстрелов. Кстати, это вы стреляли?
  ХОЛМС. Да, у меня особые отношения с этой животиной.
  УОТСОН. Какой?
  ХОЛМС. Собакой.
  УОТСОН. Доктор Мортимер, вас не предупредил? Это всего лишь техническое устройство.
  ХОЛМС. Да? А вы его хотя бы раз видели?
  УОТСОН. Нет, сэр.
  ХОЛМС. И как думаете, почему эта штука всегда воет в разных местах? То здесь, то там...
  УОТСОН. Не знаю, сэр. Я думал, его кто-то перемещает. Или, возможно, этих устройств несколько.
  ХОЛМС. То-то и оно, сэр. Всё очень странно. Идемте-ка, поищем вашего знакомого.
  УОТСОН. Стэплтона?
  ХОЛМС. Да. Смотрите, какой туман. Если он случайно забрел в трясину, пиши - пропало.
  
  Идут.
  
  УОТСОН. Кстати, где вы поселились?
  ХОЛМС. В старой каменоломне. Условия, конечно, спартанские, но, знаете, это даже полезно для здоровья.
  УОТСОН. (Приложив ладони ко рту, выкрикивает.) Стэплтон!
  ХОЛМС. Мистер Стэплтон!
  УОТСОН. Прошу прощения, вы уже слышали?
  ХОЛМС. Что?
  УОТСОН. Пропали сэр Генри и доктор Мортимер. Бэрримор мертв.
  ХОЛМС. Да вы что?!
  УОТСОН. Так вы не в курсе?
  ХОЛМС. Дорогой мой, я обыкновенный неврастеник с навязчивыми депрессивными состояниями и склонностью к суициду. Всё, что у меня есть от знаменитого сыщика, это имя, трубка и орлиный нос. Так вы говорите, доктор исчез?
  УОТСОН. Думаю, он отправился за полицией. Ведь первым исчез сэр Генри. Но, в то же время, почему он никого не предупредил, не дал никаких распоряжений?
  ХОЛМС. Вам известно, что он был единственным, кто знал проход через трясину?
  УОТСОН. Об этом я и говорю, сэр.
  ХОЛМС. (Замирает, показывая в сторону.) Смотрите!
  УОТСОН. Что там?
  ХОЛМС. Дайте, пожалуйста, трость. (Взяв трость, делает несколько осторожных шагов.) Стойте на месте! Мы подошли к самой трясине. (Подцепляет тростью шляпу.) Эта шляпа случайно не принадлежала вашему знакомому?
  УОТСОН. Да, это шляпа Стэплтона.
  ХОЛМС. Боюсь, это всё, что от него осталось.
  УОТСОН. Он утонул?!
  ХОЛМС. Я же говорю, здесь опасные места.
  
  Собачий вой. Холмс, выхватив пистолет, стреляет.
  
  Чертова псина! Терпеть не могу эти звуки!
  УОТСОН. Бедный Стэплтон. Что я скажу его сестре?
  
  Холмс вслушивается и всматривается в темноту.
  
  Мистер Холмс... Что-то еще услышали?
  ХОЛМС. Уотсон, вы ничего не знаете о психотропном оружии?
  УОТСОН. Нет.
  ХОЛМС. Неужели вам ничего не известно о знаменитом массовом самоубийстве в поселке Джонстаун в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году?
  УОТСОН. Увы, нет. Впервые слышу.
  ХОЛМС. В тот раз покончили с собой одновременно девятьсот одиннадцать человек. Вдумайтесь в эту цифру. Именно тогда впервые заговорили о секретной разработке ЦРУ: так называемом торсионном генераторе.
  УОТСОН. Что это?
  ХОЛМС. Прибор, сэр. С помощью инфранизких звуковых частот, которые он излучает, можно воздействовать на психику человека. Дальность действия - до нескольких километров. Понимаете? Можно сидеть где-нибудь в укрытии и обрабатывать сигналом, как отдельного человека, так и группу людей. Да что там! Целое население страны можно превратить в психопатов и зомби. Ужасная, коварная штука, сэр. Самое страшное, я считаю, в том, что вы даже не будете знать, что на вас воздействуют при помощи пси-лучей.
  УОТСОН. Пси-лучи?
  ХОЛМС. Да. Вы можете наслаждаться ужином у себя на кухне, можете находиться на работе или за городом, а вас всё это время будут обрабатывать.
  УОТСОН. Но для чего, сэр?
  ХОЛМС. Как для чего? Лишить душевного равновесия. Создать в мыслях хаос и неразбериху. А затем внушить то, что кому-то выгодно.
  
  Вой. Холмс стреляет.
  
  Эта тварь сегодня особенно неугомонна! Боюсь, сегодня какой-то особый, возможно, решающий день. (Достав из кармана горсть патронов, перезаряжает револьвер.)
  УОТСОН. Мистер Холмс, вы меня, конечно, извините, но вдруг там кто-то есть. Какой-нибудь случайный прохожий.
  ХОЛМС. Ночью, на болоте? В центре Девоншира?
  УОТСОН. Я говорю: вдруг. Предположим. А вы стреляете без разбора.
  ХОЛМС. Успокойтесь, патроны холостые.
  УОТСОН. Холостые?
  ХОЛМС. Это, можно сказать, часть терапии. Подарок от доктора Мортимера.
  УОТСОН. Пистолет дал вам доктор?
  ХОЛМС. Он предупредил, что собаки, как таковой, не существует. Это символ, средоточие неврозов. И как только я ее услышу, я могу смело палить по ней символическими холостыми зарядами. Тем самым я как бы расправляюсь со своими страхами и депрессией.
  УОТСОН. Помогает?
  ХОЛМС. Ну, терапия еще только началась, сэр. Если к концу своего пребывания здесь навязчивое желание покончить с собой меня не оставит, то вот... (Достает из нагрудного кармашка патрон с пулей.) Радикальное средство.
  УОТСОН. Что это?
  ХОЛМС. Настоящий патрон. Видите? Пуля. Еще один подарочек мистера Мортимера. Он, конечно, утверждал, что мне это не понадобиться. Пребывание в окрестностях Баскервиль-холла, по его словам, должно подействовать на меня благотворно. Но...
  УОТСОН. Вы сомневаетесь в его методе?
  ХОЛМС. Дорогой Уотсон, к сожалению, я начинаю подозревать, что нет никакого метода.
  УОТСОН. Как так, нет?
  ХОЛМС. У меня и до этого были подозрения, которые я старательно подавлял. Но когда вы сказали, что Мортимер сбежал...
  УОТСОН. Что значит, сбежал? Он исчез, сэр.
  ХОЛМС. Уотсон, позвольте, я вернусь к тому, с чего начал. Еще немного о психотропном оружии.
  УОТСОН. Зачем?
  ХОЛМС. Затем, Уотсон, что это напрямую касается и меня, и вас, и всех остальных, от Баскервиль-холла до Кумб-Треси.
  УОТСОН. Не понимаю.
  ХОЛМС. Как давно вы почувствовали в себе признаки болезни?
  УОТСОН. Точно не помню. Кажется, во время службы в армии. Я работал при штабе, имел дело с секретными документами. Стал ловить себя на том, что мне всё время кажется, что, уйдя из штаба, я забыл закрыть сейф. Приходилось подниматься ночью, идти в штаб и...
  ХОЛМС. Понятно. Значит, именно тогда вас начали облучать пси-сигналом.
  УОТСОН. То есть вы считаете, что...
  ХОЛМС. Думаю, мы все оказались жертвами секретного эксперимента. Нас выбрали, как подопытных. О том, что на мне испытывают психотропное оружие, я догадывался давно. Еще во времена Брежнева меня, как диссидента, не раз прятали в психушку. Именно тогда я просек, что под вывеской психодиспансера, куда меня поместили, скрывается спецучреждение, весь персонал которого набран из работников спецслужб. Уотсон, этими вещами занималось не только ЦРУ, у нас тоже были свои умельцы. Должны же они были на ком-то проверять свои разработки.
  УОТСОН. Но позвольте, Холмс, зачем проверять это на мне? Я никогда не был диссидентом. Я обычный, законопослушный гражданин.
  ХОЛМС. Ваша гражданская позиция в данном случае имеет нулевое значения. Вы для них расходный материал, подопытная свинка.
  УОТСОН. То есть вы считаете, что наши нервные заболевания...
  ХОЛМС. Да, да, Уотсон. Это результат облучения торсионным генератором. Скажу вам еще одну ужасную вещь. Боюсь, наш доктор Мортимер тоже связан с секретными службами. Не исключено, что под его английским сюртуком спрятаны погоны какого-нибудь майора КГБ в отставке.
  УОТСОН. Но Холмс!..
  ХОЛМС. Понимаю, печально сознавать такие вещи, но, боюсь, что вся эта затея с Баскервиль-холлом и методом доктора Мортимера - часть эксперимента.
  УОТСОН. Но он сказал, что санаторий финансируется благотворительным фондом.
  ХОЛМС. Фондом? Ну-ну, конечно.
  УОТСОН. Да, называется: "Здоровье нации".
  ХОЛМС. К сожалению, мне известны настоящие назначения таких фондов. Нас привезли сюда, Уотсон, не для того, чтобы лечить, а для того, чтобы продолжать обрабатывать пси-сигналом и изучать наши реакции.
  УОТСОН. Это ужасно! Что делать, сэр?
  ХОЛМС. Скажу вам по секрету, я, кажется, начинаю догадываться, где спрятан торсионный генератор.
  УОТСОН. Где?
  ХОЛМС. Он в собаке, сэр.
  УОТСОН. В собаке Баскервилей?!
  ХОЛМС. Именно. У нее внутри.
  УОТСОН. Но это ведь...
  ХОЛМС. Да, это устройство. Оно перемещается - черт знает, каким способом - по болотам, время от времени завывает, но это отвлекающий маневр.
  
  Вой. Уотсон зажимает уши.
  
  Бесполезно, сэр. Лучи проникают сквозь кожу, действуют на колебания пульса и подсознание. От них не укрыться. Нужны решительные меры.
  
  Взведя курок револьвера, Холмс направляется в сторону воя, исчезает в тумане. Уотсон следует за ним, но тут же, не в силах ориентироваться в тумане, останавливается.
  
  УОТСОН. (Растерянно оглядываясь по сторонам.) Холмс, где вы?! Хо-о-олмс!
  
  Вой. Выстрел. Уотсон спешит на звук выстрела. Пройдя немного, он останавливается, услышав какой-то особенный звук, будто по рельсам едет несмазанная дрезина. Уотсон всматривается в туманное марево. Приближается какое-то фантастическое существо: на деревянной платформе, снабженной металлическими колесами, закреплено чучело собаки, в глаза которой вставлены горящие лампы, на месте рта - рупор громкоговорителя. Из громкоговорителя вырывается собачий вой. Уотсон в ужасе кричит:
  
  Холмс, я вижу ее!
  
  Подбегает Холмс.
  
  Смотрите, это она, собака!
  
  Холмс стреляет. Собака неумолимо приближается. Холмс, продолжая стрелять, выпускает все заряды. Собака, обогнув Холмса и Уотсона, едет дальше.
  
  ХОЛМС. (Опустив пистолет в карман.) Вашу трость, Уотсон!
  
  Взяв трость, Холмс настигает собаку, начинает охаживать ее набалдашником, после чего, сорвав чучело с платформы, бросает его на землю и яростно топчет. Собака истошно и беспорядочно воет, затем из нее вырывается какой-то звуковой винегрет: обрывки музыки, радиоэфира, морзянка... Уотсон, стоя в стороне, плотно зажимает уши. В конце концов, собака затихает. Холмс переводит дух.
  
  УОТСОН. Сэр, с ней покончено?
  ХОЛМС. (Зажегши спичку, осматривает "собачьи останки".) Надеюсь, что да. (Отойдя в сторону, освещает при помощи спичек землю.) Рельсы, Уотсон. Узкоколейная железная дорога, которую не сразу разглядишь в траве.
  УОТСОН. Вот, значит, как она передвигалась.
  ХОЛМС. Скорее всего, колея опоясывает поместье Баскервилей. Придумано, конечно, тупо и топорно, но действенно.
  УОТСОН. Что теперь, Холмс? Генератор уничтожен. Как думаете, нас больше не будут подвергать воздействию лучей? Может, с этих пор мы пойдем на поправку?
  ХОЛМС. Думаете, это был единственный торсионный генератор?
  УОТСОН. А что, есть другие?
  ХОЛМС. Дорогой Уотсон, возвращайтесь в Баскервиль-холл, примите горячую ванну, возьмите газету с новостями столетней давности... Надеюсь, здесь все же когда-нибудь появится или Мортимер, или кто-то из его заместителей, и вы выберетесь отсюда живым и невредимым.
  УОТСОН. Простите, сэр, а как же вы?
  ХОЛМС. Идите, Уотсон. Встретимся позже.
  УОТСОН. Сэр, вы настаиваете?
  ХОЛМС. Да, сэр, настаиваю. Идите.
  УОТСОН. Хорошо. Отнесу шляпу мисс Стэплтон. Кому-то все равно придется это сделать.
  
  Уотсон идет. Холмс вынимает из кармана револьвер. Уотсон останавливается.
  
  Простите, сэр, в какой стороне Баскервиль-холл, не знаете? Забыл дорогу.
  ХОЛМС. Там. Просто идите прямо.
  УОТСОН. Спасибо, сэр.
  
  Уотсон продолжает путь. Холмс извлекает из нагрудного кармашка патрон, вставляет в револьвер, после чего приставляет ствол к груди. Уотсон, заметив это, задерживается.
  
  Что вы делаете, Холмс?!
  
  Выстрел. Холмс падает. Уотсон бросается к нему.
  
  Холмс, зачем?! Что вы наделали?!
  ХОЛМС. (Приподнявшись, потирает грудь.) Чертов невропатолог! Сволочь!
  УОТСОН. В чем дело, Холмс? Вы ранены?
  
  Холмс достает из-под одежды небольшую лепешку.
  
  Что это? На вас бронежилет?
  ХОЛМС. Пенопласт. Уотсон, он подсунул мне пулю из пенопласта!
  
  Уотсон, взяв у Холмса пенопластовую лепешку, рассматривает ее.
  
  Хорошо, что я не догадался выстрелить в рот. Нет, вы представляете?! Вот же сволочь, говнюк!
  
  Достав трубку, Холмс набивает ее табаком, раскуривает. Уотсон устало присаживается рядом.
  
  18
  
  Баскервиль-холл, зал.
  Бэрил и Элиза сидят перед камином. Шляпка Бэрил лежит поблизости. Элиза, прикурив сигару, передает ее Бэрил.
  
  БЭРИЛ. Спасибо, Элиза, не хочу.
  ЭЛИЗА. Попробуйте, мисс. Немножечко. Просто узнать, как это бывает.
  БЭРИЛ. Хорошо. Чуть-чуть. (Затянувшись, кашляет.)
  ЭЛИЗА. Крепкая?
  БЭРИЛ. Ничего, не страшно. Я ведь родом из Коста-Рики. Должна быть привычна к таким вещам.
  ЭЛИЗА. Я тоже привычна. Мой отец был углекопом. Курил махорку и пил всё, что горит. У меня дурная наследственность, мисс. (Смеется.)
  БЭРИЛ. (Увидев в углу граммофон, подходит, рассматривает стопку пластинок.) Я могу его включить?
  ЭЛИЗА. Конечно, мисс.
  
  Бэрил заводит граммофон. Звучит мелодия. Бэрил танцует. Элиза наблюдает за ней.
  
  БЭРИЛ. Идемте, потанцуем.
  ЭЛИЗА. Мисс, я не умею. Я неуклюжая, как бегемот.
  БЭРИЛ. Вставайте, я научу. Это не трудно. Ну же, подымайтесь!
  
  Элиза поднимается. Она и Бэрил, обнявшись, танцуют. Элиза наступает Бэрил на ногу.
  
  ЭЛИЗА. Ну вот, так и знала, что оттопчу вам ногу. Больно?
  БЭРИЛ. Мелочи. У вас легкая ножка.
  ЭЛИЗА. Спасибо, мисс.
  
  Танцуют.
  
  БЭРИЛ. Вы знаете, у вас очень красивые глаза.
  ЭЛИЗА. Правда?
  БЭРИЛ. Да. Изящная линия губ... Чистая, гладкая кожа...
  ЭЛИЗА. Это ненадолго, мисс. Скоро она пожелтеет и станет шершавой. Я ведь курю.
  БЭРИЛ. А вы не курите.
  ЭЛИЗА. А я курю.
  БЭРИЛ. А вы бросьте.
  ЭЛИЗА. Да, но что тогда делать? Просто жить? Скучно, мисс.
  
  Они продолжают танцевать, глядя друг другу в глаза. Внезапно раздается стук. Элиза и Бэрил замирают.
  
  БЭРИЛ. Что это?
  ЭЛИЗА. Кажется, стучат во входную дверь. Пойду, открою.
  
  Элиза выходит из зала. Бэрил следует за ней.
  Преодолев коридор, они оказываются в холле. Элиза открывает входную дверь. Входит Стэплтон. Он по колено в грязи.
  
  БЭРИЛ. Джек, что с тобой?!
  СТЭПЛТОН. Чуть не провалился в болото. Шляпу посеял где-то в темноте.
  БЭРИЛ. А доктор Уотсон? Где он?
  СТЭПЛТОН. Не имею понятия. Надеюсь, идет следом. Собирайся, мы уходим.
  БЭРИЛ. Уже? Так быстро?
  СТЭПЛТОН. (Подойдя к ней, принюхивается.) В чем дело? Ты курила?
  БЭРИЛ. (Смотрясь в зеркало.) Совсем немного, милый.
  ЭЛИЗА. Мы пробовали сигары доктора Мортимера.
  БЭРИЛ. Значит, говоришь, нужно идти?
  СТЭПЛТОН. Да. Поторопись, пожалуйста.
  БЭРИЛ. Сейчас. Сбегаю за шляпкой.
  
  Бэрил и Элиза идут в зал. Стэплтон, тем временем, приближается к портрету сэра Гуго, всматривается в него. Сняв портрет со стены, он подходит к зеркалу, сличает отражение своего лица с портретом. Входят Элиза и Бэрил.
  
  Дорогой, что ты делаешь?
  СТЭПЛТОН. Ничего особенного. (Вешает портрет на место.) Ты готова? Идем?
  
  Раздается стук.
  
  БЭРИЛ. Элиза, где это?
  ЭЛИЗА. Не знаю, мисс. Боюсь, это в погребе. Стучатся в дверь.
  БЭРИЛ. В погребе? Но кто там может быть?
  
  Затемнение.
  
  ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Год спустя.
  
  19
  
  В темноте слышен стук.
  Темнота рассеивается, вырисовывается интерьер небольшого кафе. Современна обстановка, 21-й век. За столом сидит человек, похожий на доктора Мортимера. Трудно сказать, кто это - на самом деле бывший доктор Мортимер или же просто двойник. Назовем его, пожалуй, МОРТИМЕР-2. На его лице борода и усы. Перед ним на столе - мобильный телефон. Держа перед собой развернутую газету, Мортимер-2 продолжает требовательно стучать ладонью по крышке стола.
  
  МОРТИМЕР-2. Официант! Кто-нибудь подойдет или нет?!
  
  К нему никто не подходит. Утихнув на какое-то время, он погружается в чтение.
  На наружной полосе газеты - крупное фото Конан Дойля и заголовок: "Кто же автор знаменитой повести? Конан Дойль плагиатор?"
  За столиком в углу сидит сэр Генри. Естественно, на данный момент он одет в современный костюм. Он заинтересованно поглядывает в сторону Мортимера-2, после чего приближается.
  
  ГЕНРИ. Простите, мы не знакомы? Вы вошли в кафе, я смотрю: вроде, знакомое лицо.
  МОРТИМЕР-2. (Бросив взгляд на Генри, тут же вновь погружается в чтение.) Нет, мы не знакомы.
  ГЕНРИ. Вы доктор Мортимер?
  МОРТИМЕР-2. Извините, не понимаю, о чем вы.
  ГЕНРИ. (Разочарованно отходит, тут же возвращается.) Еще раз прошу прощения. Может, попытаетесь вспомнить. Я Генри Баскервиль. Помните? Конечно, меня зовут по-другому, но вы должны помнить меня, как сэра Генри.
  
  Мортимер-2 демонстративно закрывается от Генри газетой. Генри подсаживается за столик
  
  Понимаете, в тот раз, в Баскервиль-холле, я инсценировал свое убийство и пропажу. Ну, вы помните, да? Хотелось, чтобы обо мне все забыли. Я сам хотел о себе забыть. Мне казалось, я конченый человек. Я просидел в тумане, возле болот до самой ночи. Потом решил идти наугад. Я помню, вы предупреждали, что путь знаете только вы. Но знаете, сэр, мне было плевать. Я подумал: если уйду на дно, то и черт с ним. Пусть до конца жизни разгадывают мое исчезновение и смысл размазанной по полу овечьей крови, которую я выпросил у тамошнего фермера. Я шел кромешной тьме, через болото... Мне было невероятно страшно. Но говорю вам, я дошел до края отчаяния. Это было сильнее страха. И вы знаете... я спокойно добрался до самого Сити! Тогда я понял: вы разыграли нас, сэр! Не было никакой трясины, просто небольшой слой грязи. Провалиться в нее можно было разве что по колено. (Говорит тише.) Извините, но примерно через месяц после этих событий я наткнулся на статью в газете. Там говорилось о Баскервиль-холле, о благотворительном фонде, который всё это финансировал... И о вас, сэр, там тоже было написано.
  МОРТИМЕР-2. (Намеренно игнорируя Генри, будто его здесь нет, говорит себе.) Черт! Уже полчаса прошло! (Стучит по столу.) Официант!
  
  Никто не подходит. Мортимер-2 продолжает чтение.
  
  ГЕНРИ. Сэр, поговаривали, что ваше настоящее имя Эдвин Баканов, и что вы, на самом деле, не были доктором. У вас, насколько я понял, даже соответствующего образования не было, вы купили фальшивый диплом. Мне, конечно, трудно было в это поверить, но в газетах вас называли мошенником, сэр. Мошенником, который прихватил деньги фонда и сбежал в неизвестном направлении. Вас до сих пор разыскивают. (Еще тише.) Простите, сэр, вы решили залечь на дно здесь у нас, в Чебоксарах? Не думаю, сэр, что Чебоксары - подходящее место, но раз вы здесь, то, видимо, на то есть свои причины. В любом случае, что касается меня, можете быть уверены: я молчу. Рот на замке.
  МОРТИМЕР-2. Что вам нужно?! Уйдите от моего стола!
  ГЕНРИ. Спокойно, сэр, не привлекайте внимания. Согласитесь, глупо было бы залететь в данный момент. Вы так долго и изобретательно скрывались... Подумайте, что напишут в газетах. "Эдвин Баканов, он же доктор Мортимер из Баскервиль-холла, был пойман полицией города Чебоксары".
  МОРТИМЕР-2. Отстаньте, наконец! Вы меня с кем-то путаете!
  ГЕНРИ. Сэр, я же сказал: можете быть спокойны, я не собираюсь на вас доносить. Меня не интересуют деньги фонда, которые вы присвоили.
  МОРТИМЕР-2. Я ничего не присваивал!
  ГЕНРИ. Честное слово, сэр, мне на это плевать. Я просто хотел поговорить. (Поймав себя на какой-то мысли, усмехается.) Это, конечно, забавно, сэр, и я понимаю, у вас, возможно, не было такой цели, но, знаете, вы мне невероятно помогли. Серьезно, сэр, кроме шуток! Когда я отправился на свой страх и риск через болото и когда я благополучно его пересек, у меня, знаете, было такое ощущение, будто я преодолел свой невроз. Понимаете, достаточно было просто плюнуть на всё, сделать решительный шаг и... Доктор, Баскервиль-холл вылечил меня! Я совершенно другой человек!
  МОРТИМЕР. Послушайте, я не разговариваю с сумасшедшими! Идите к черту!
  ГЕНРИ. (Сникает.) Простите. Возможно, я действительно обознался. Извините, ради бога. Простите. (С разочарованным видом идет к выходу.)
  
  В этот момент на мобильный Мортимера-2 звонят. Срабатывает сигнал в виде собачьего лая. Генри замирает у самой двери.
  
  МОРТИМЕР-2. (В трубку.) Да... Хорошо... Да, понял... Всё, не звони мне больше. (Сбросив вызов, кладет трубку на стол.)
  
  Генри, приблизившись, пристально смотрит на Мортимера-2. Тот, закрывшись газетой, как ширмой, подносит ее почти к самому лицу. Генри бьет кулаком в портрет Конан Дойля. Кулак проходит сквозь газету. Мортимер-2 летит на пол.
  
  В чем дело?! Совсем с катушек съехали?! (Достает паспорт.) Вот, пожалуйста, убедитесь! Мои документы! Я Григорий Шпилька, понятно вам?!
  ГЕНРИ. Сэр, вы мошенник и негодяй. Я был о вас лучшего мнения.
  МОРТИМЕР-2. Я Шпилька Григорий Петрович тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения! Не понимаю, что вам от меня нужно!
  
  Генри направляется к выходу.
  
  Психопат!
  
  Остановившись на полпути, Генри возвращается. Мортимер-2 опасливо пятится.
  
  Не приближайтесь, я буду кричать!
  ГЕНРИ. Простите, всего лишь хотел предупредить... Здесь самообслуживание, сэр.
  
  Генри покидает кафе. Мортимер-2, стараясь сохранить невозмутимый вид, усаживается за стол, разворачивает перед собой рваную газету. Его мобильный звонит. Он сбрасывает вызов. Мобильный снова звонит. Мортимер-2, уставившись в газету, игнорирует звонок.
  
  
  КОНЕЦ
  
  2012 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"