Коновалов Виктор Владимирович : другие произведения.

Спящий Ангел

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Задумывались ли вы когда-нибудь, куда отправляетесь каждый раз, закрывая глаза перед сном? По этой дороге мы ходим каждую ночь, но что можно сказать о ней? Для одних сновидения - это часть жизни, для других жизнь - часть снов, и лишь для немногих явь и сон представляют единое целое, дарующее бесконечно интересный путь. Жизнь главного героя напоминает сон, временами кошмарный. В зрелом возрасте он пытается убежать от своего незавидного прошлого, не подозревая о том, что бежит ему на встречу. Судьба дарит ему шанс реабилитироваться. Все что он него требуется - разбудить уснувшую летаргическим сном девочку.

   ВИКТОР
   КОНОВАЛОВ

СПЯЩИЙ

АНГЕЛ

  
   "Когда боги создавали человеческую расу, они спорили, куда поместить секреты жизни, чтобы их не слишком легко было найти. Один бог хотел спрятать их на вершине горы, другой - в недрах земли, третий сказал: "Положите их на дно моря. Они никогда там их не найдут". Но ни одно из решений не удовлетворяло всех. Наконец один из богов сказал: "Давайте поместим это знание внутри них. Они никогда не заглянут туда!"
  

С. Холбиш. Могущество самоцветов и снов.

ПОСВЯЩЕНИЕ

  
  
   Воспоминания о своем первом осознанном дне врываются в мою жизнь похожим на всемирный потоп ливнем, распугавшим на улицах всех прохожих. Меня он не волновал, поскольку я созерцал его за окном машины, которая везла меня в беззаботное начало жизненных прикрас, именуемое детством. Но в какой-то момент - случился бы он неизбежно - машина остановилась. И жизнь моя - началась. На заднем сидении отдавало теплом, а за открытой дверью веяло прохладой сильного дождя. Однако времени на раздумье не оставалось, как, в прочем, и вариантов дальнейшего развития событий. Мне уже никогда не вспомнить, с какой именно ноги я шагнул в свою жизнь, но, надеюсь, что с той самой, с которой и должно было все начаться. Через мгновение дождь своими мокрыми ладонями принялся гладить мои волосы, мое лицо, и даже одежду он не оставил без внимания. Я не знал, чем ему ответить. Этот мир в мгновение явился ко мне столь огромным неведением, что моя душа покорно поплыла в равнодушном молчании. Шаг за шагом я принимал этот мир таким, каким он и является: необычным, загадочным, непостижимым, и в тот день - дождливым.
   Сегодня, оставив позади себя не малое количество прожитых лет, я не перестаю вкушаться диву этого прекрасного мира, в который я пришел благодаря своим родителям. И эту книгу мне хотелось бы посвятить вам - мои дорогие мама и папа.
  

Автор.

  

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ ИЛИ КНИГА НА УЖИН

  
  
   Несколько спорно будет утверждать, что тот день, поначалу ничем не отличающийся от остальных из моей жизни, был настолько невыносимым, насколько невозможно такое представить, но все же я возьму на себя смелость так утверждать. В определенной степени я был достаточно взрослым, чтобы позволить взгромоздить на себя ответственность. А ведь за слова мы несем не менее важную ответственность, чем за поступки.
   Уставший, я вернулся из поездки, которая предвещала мне необъятный спектр впечатлений и новых эмоций. Вместо этого я возвратился с сумкой нестиранных вещей, наполовину пустым кошельком и перебинтованным на руке пальцем, боль раны которого досаждала мне весь обратный путь.
   Неоправданные надежды.
   Звучит банально и до боли знакомо. Люди так привыкли к тому, что прожитые года сулят заслуженное счастье, которое в свою очередь не спешит бросаться в наши не искренние объятия. Вот и в мои раскрытые объятия никто не бросился. Комната была пуста. В ту же самую секунду мне отчетливо стало понятно, что в общем-то опустела и моя жизнь. Впрочем, мне и этого показалось мало, и я решил, - по видимому из нежелания показаться самому себе мелочным человеком - что опустел весь мир, а на перспективу - невообразимое пространство галактики.
   Я опоздал. Опоздал на какой-то день, можно сказать, на мгновение. И опоздал не по той причине, что не успел, а только лишь потому, что задержался. Задержался в мыслях, словах, убеждениях. Я так и не смог понять нечто такое, что могло бы все и вся изменить в моей жизни. На том я и уснул.
   Сон был крепким, но недолгим и проснулся я оттого, что спасу нет, как захотелось есть. И вот, поверите ли, открыв холодильник, моему взору предстала необъяснимая картина. На самом видном месте расположилась приличной толщины тетрадь, этакая рукопись, поверх которой была положена записка:
   "Оставляю тебе самое дорогое из того, что у меня было, есть и будет. Блюдо этой весьма печальной истории приготовлено из всех полагающихся ингредиентов: умопомрачительная любовь, незабываемая трагедия, раздирающая несправедливость, слепая ненависть, глухое разочарование и слезы сожаления. Стоит только посыпать специями, которые позволят истинному гурману понять, что рецепт был изобретен неизбежно, а потому сплевывать горечь грусти бесполезно и можно подавать к столу. Страдающим несварением желудка, к сожалению, не имеется возможности предложить альтернативу, поскольку мой жизненный рацион ограничен до минимума и в данном меню это единственное кушанье. Подается исключительно в холодном виде, ибо вопреки всем законам кулинарии то, что тебе предстоит отведать на протяжении времени не остывает в соответствии с традиционными представлениями о мире, а, напротив, становится горячее. Так что не торопись уплести все одним махом, не исключено, что придется студить. Повар также рекомендует запастись белыми салфетками. Приятного аппетита!"
   Открыв тетрадь, я принялся читать...
  
   "Роман - это зеркало, с которым едешь по большой дороге. Оно отражает то лазурь небосвода, то грязные лужи и ухабы".

Стендаль.

ПРОЛОГ

19 июля 2002 г

  
  
   И как же ему не вспомнить события далекого прошлого, которые при любых обстоятельствах он уже не сможет позабыть никогда. Словно и не было этих тридцати лет. В этот самый момент, когда глаза его видят могильную плиту, но сердце по-прежнему отказывается смириться, руки его невольно дрожат. Таким ли он представлял свое возвращение в город, который не спросив, воздвиг его на пьедестал счастливейшего и одновременно несчастнейшего человека. На этот раз он решил, что приехал сюда в последний раз.
   Приникнув к земле, он ощутил сырость. Нет, мужчина не плакал, похоже на то, что вчера здесь прогулялся дождь. А сегодня, как и на протяжении многих лет, этот день украшало солнце, придавая лету особенный пыл, и на небе не наблюдалось ни единого облачка. Он молча принялся ощупывать внутренность своего небольшого рюкзака. Прежде чем он наткнулся на искомое, его дрожащие пальцы успели прикоснуться к какой-то тетради, спичкам, дорогой сигаре, и чему-то похожему на сувенир. Неловким движением он изъял из рюкзака вчетверо сложенный листок и аккуратно уложил его рядом с могилой, после чего не спеша поднявшись, перекрестился и отправился в путь. Запыленная проселочная дорога вела к разрушенной церкви.
   В голове беспорядочно мелькали мысли, растворяясь в воспоминаниях, как кусочки сахара в утреннем кофе. Перед состарившимся лицом порхнула бабочка и, покружив, улетела в направлении, куда брели его уставшие ноги.
   "Я и не боюсь, - мысленно отвечал ей мужчина. - Когда жизнь выдалась не такой, какой она мерещилась в юности, то уже ничего не может показаться страшным".
  

Эпизод первый

  

2 сентября 1988 г.

ГЛАВА 1

Открытое сердце сопутствует мечте.

   Утренний воздух.
   Ему посчастливилось проживать в квартире, находящейся в двух шагах от стадиона, беговую дорожку которого он привычно истаптывает своими белыми кроссовками каждое утро. Если взглянуть на вещи относительно, то можно согласиться с тем, что в этом пригороде Парижа все находится в двух шагах. Но это только относительно. А зачем бегать в такую рань по воскресеньям? Заставить себя подняться в семь утра в выходной день - в наши дни это, несомненно, подвиг. Для него, впрочем, не существовало поводов изменять своим привычкам. Воскресенье то или пятница, как сегодня, он бежит словно человек, который спешит за жизнью. Сегодня особенный для него день, и потому едва будильнику стоило прозвенеть, мысли, которыми он был заряжен последние недели и месяцы, без спроса ворвались в его голову. Было бы не совсем точно полагать, что эти мысли покидали его только на ночь. Находились такие моменты, когда он мог не думать о своих идеях. И в то же время случались такие ночи, когда переживания, беспокоившие его, бессовестно забывали о темном времени суток и оставались с ним во сне. После пробуждения от таких сновидений обычно накатывает впечатление, будто и не спал вовсе. Иногда он умел с этим справляться, поскольку прекрасно разбирался в сновидениях. В преувеличенном виде это прозвучало бы как "он разбирался в сновидениях, как никто другой". Однако если учесть, что данная персона не проявит даже скромного интереса к подобного рода лаврам, незаслуженным по его мнению, то будет разумнее выразиться несколько проще. Он знал о снах, чуть больше других. Знал о них, даже когда бежал по беговой дорожке, глотая утренний воздух.
   Сегодняшней ночью его навестил сон, не беспокоивший уже долгие годы. В молодости этот кошмар - разумнее будет называть вещи своими именами - досаждал ему практически каждый раз, когда небо окрашивалось в темно-синий цвет, и уставшие глаза послушно закрывались. Пред тем он умолял Бога смилостивиться над ним и не подвергать его пошатнувшееся сознание столь мучительным пыткам. Но кошмар прилип к его голове, словно жевательная резинка к наступившей на нее по неосторожности подошве ботинка. Просыпаясь посреди ночи в поту, он укорял себя и говорил, что больше не может это видеть, после чего подолгу не мог заснуть, а иногда и сам не желал смыкать глаз, боясь повторения. Со временем это ночное ведение стало случаться с ним реже, пока окончательно не сошло на нет. И сейчас, стоя под душем, он думал не о том, какой сегодня важный в его жизни день. Перед глазами повисла картина сновидений прошлого, настолько отчетливая, словно он спустился по временным ступеням в ту пору своей жизни и стоит перед разрушенной церковью. Вновь это жаркое лето, солнечный день, не единого облачка. На высокой крыше он видит девочку. И, несмотря на то, что от крыши до земли весьма далеко он будто через граммофон слышит ее слова: "Не кори себя за то, что наши желания не совпали".
   Странное дело, но то ли не обращая внимания, то ли неуклонно следуя своим привычкам, он и в летнюю пору любил мыться под горячей водой. И только после того, как он почувствовал, что биения приближаются к тому ритму сердца, которое оно выдавало несколько минут назад на утренней пробежке, сделал воду прохладной. Вышел из ванной комнаты и на ходу поспешно обтерся махровым полотенцем. Сев на диван, он поймал себя на мысли, что было бы не плохо сперва выпить пол стаканчика виски со льдом, а уже потом почистить зубы. Это поможет ему отвлечься от вернувшихся воспоминаний, снять стресс и успокоиться перед волнительным началом его дня, к которому он долго и тщательно готовился. Завтракать он и не собирался. Трудно ведь назвать завтраком ломтик лимона и пару обжаренных кусочков салями, сдобренных кисло-сладким соусом. Самостоятельно напрашивается предположение, что если бы в распоряжении Этьена - именно так зовут нашего героя - был личный диетолог, то едва ли он считался с его рекомендациями.
   По его телу побежало приятное и успокаивающее тепло, и он решил, что пора собираться. Выражаясь таким образом повседневно, мы имеем в виду привычное значение этого слова. Но в нашем случае, заметьте, не подразумеваются такие слова, как одеваться и причесываться, как могло показаться, а непосредственно собирать вещи, как делают это в случае переезда. Среднестатистический человек и не подумал бы таким заниматься, тем более в такую рань. То, что Этьен преисполнен желанием осуществить свою мечту, вовсе не означает, что его замысел одобрен, а сам он приглашен. Но дурачиться с жизнью, ведя себя так, будто задуманное уже свершилось было свойственно его манерам. Сам он считал, что не редко подобные игры приносили ощутимые плоды.
   Собравшись заодно и с мыслями, он подошел к зеркалу. Пробежавшись ладонью по щеке, он подумал, что первым делом стоит побриться, а уж после подбирать соответствующую одежку. Пришлось возвращаться в ванную комнату. И там, вглядываясь в запотевшее зеркало, Этьен вдруг осознал, что чему-чему, а грусти этому утру не занимать. Отражение за необычным стеклом в этот миг принадлежало не ему, а фантому прошлого, которое разумнее было забыть. А он так и не смог этого сделать. И это прошлое туманной дымкой прикоснулось к нему не менее образно, как его рука прикоснулась к бритве. Если бы в его квартире в данную минуту слышалась музыка, то, несомненно, песня подошла бы к тому отрезку, где звучат нежнейшие инструменты да так спокойно, что дух захватывает, а сердце обуревают чувства. Но он смотрел в зеркало неподвластный прочим вмешательствам. И произвольно все вокруг поплыло. Виски со льдом не справились со своим заданием. Его унесло на одиннадцать лет назад в такой депрессивный период, одним упоминанием о котором можно было бы травить вредных насекомых. Скольких усилий ему далось совладать с тем, до сих пор остается загадкой. Быть может, он уповал на то, что Бог не дает непосильной ноши. Однако, положа руку на сердце, он сам признался, что повторно такое пережить не смог бы. И потому это не переживание, а всего лишь воспоминание. Но вы только представьте, куда могут вернуть неподвластные мысли...
   Представьте, что вы молодой человек лет двадцати семи. Вы, бесспорно, красивы, но одиноки. Умны, но от этого нет никакой пользы ни вам, ни окружающим. Чертовски талантливы во всем, но ускользающая змеей удача постоянно не на вашей стороне. Иногда вам абсолютно не понятно для чего же вы все-таки живете, но при этом продолжаете эту борьбу с самим собой, будто кому-то назло. Прожитые дни становятся настолько похожими друг на друга, что уже с трудом различаете, где было вчера, а где будет завтра. Вы слушаете музыку, но не слышите ее; читаете книгу и не понимаете, о чем речь; смотрите в ночное небо, а самых ярких звезд не замечаете. Проснувшись рано утром, вы едва вспоминаете свои сны, и следом же начинаете жалеть об этом, осознавая, что ваш реальный мир очень далек от этих сказочных сновидений. Бывает так, что неопределенность пугает сильнее, чем смерть, потому что вы жизненный пленник, который сидит на электрическом стуле связанный по рукам и ногам в мучительном ожидании исполнения приговора. И если есть то единственное, что может вам помочь - так это время. Сегодня только оно на вашей стороне, и вам остается лишь сидеть и ждать пока лихой ветер не принесет надежду на желаемые перемены.
   Прочувствовав образ этого несчастного человека до самой тонкой нити, вам без труда удалось бы приблизить к себе понимание одной незаурядной истины: "Жизнь заканчивается не в бесконечном будущем, а каждым поздним вечером". Вы не задумываетесь о прошедшем дне, впрочем, как и о дне завтрашнем, когда чистите зубы перед сном. Без всякой улыбки взглянули на свое отражение в бледном зеркале. Вы - такой. Каштановые волосы, карие-зеленые глаза. Легкий загар придает телу приятный оттенок. Улыбка веет неким обманом. Все тот же прямой нос и пухловатые губы. Черты лица ничуть не изменились, но со временем, подобно магниту, притягивают различные оттенки: беспокойство, тоску, печаль, безразличие. Образ становится размытым, а вы к тому времени завершили чистку зубов. На пути в свою комнату вынуждены преодолеть обшарпанный коридор и отвлечься звонким смехом, доносящимся из-за тонких стен - вы всегда ложитесь раньше своих соседей, - а дальше придется повернуть налево и войти в "свой уголок", где услышать можно лишь тишину. И в знак окончания этого ритуала вы молча, не нарушая тишины, захлопнули дверь и повернули ключ в замочной скважине. Результатом этого последнего движения становится сухой щелчок, означающий фатальность очередного дня. Ни в чем не уступая роковому выстрелу на смертной казне, этот щелчок закрывает не дверь, он запирает прожитый день, не оставляя позади ничего, кроме пустоты. Но страшнее всего то, что завтра все повторится вновь по замкнутому кругу.
   И дальше лучше не вспоминать, потому что ему уже давно не двадцать семь, а сорок три. А то, что было шестнадцать лет назад, просто было. Было и прошло. И какой ныне в этом смысл, вспоминать? Теперь он готов ехать туда, где сегодня его ждут. И ждут не кто-то там, а профессора и доктора наук из разных стран: Франции, Бельгии, Хорватии, Сербии, Германии, Польши. Список на этом не заканчивается. Он не единожды добивался этого часа, который, в конце концов, ему будет предоставлен. Пожалуй, это его звездный час, и мысли о прошлом не должны испортить его.
   Часа три спустя он был уже в Париже. Будучи родом из непримечательного поселения, он с детства был покорен огромными городами. Люди, сливающиеся в толпе, визг проезжающих машин, табачные переулки и зеленные парки. Он считал, что в подобной картине всякий найдет себе подобающее место, где он сможет раствориться. Он шел и представлял, как было бы здорово сейчас раствориться и стать частью города. Где угодно, лишь бы не идти туда, куда несут ноги. Вроде как посвятил этому не малую часть жизни, столь настойчиво добивался этого шанса и что получается в итоге? А выходит, что будто через пару шагов сердце выпрыгнет наружу и будет жить само по себе. Но этого не случилось даже, когда он вошел в аудиторию, которая уже была наполовину заполнена. Сердце всегда должно оставаться при нем. Это открытое и благородное сердце.
   За то время, которое у него осталось на подготовку к выступлению, помещение заполнилось без малости полностью, свободные места можно было без труда подсчитать. Десятки взглядов были нацелены на одну мишень, которую мать с отцом назвали Этьен. Он с удовольствием провалился бы под землю, будь такая возможность, но вместо этого ему пришлось, порядочно уложив перед собой исписанные листы, открыть свой рот:
   - Уважаемые господа! Вы пожертвовали своим бесценным временем, чтобы послушать человека, чье имя вам, наверняка, не знакомо и сам он из города, в который большинство из вас не заглядывало, наверное, уже поэтому мне стоит благодарить вас. А если мой доклад заставит вас хотя бы призадуматься, то я вправе буду полагать, что скромные труды моей жизни не прошли напрасно. Меня зовут Этьен Лакри и, как вам известно, я приехал сюда для того, чтобы говорить с вами об одном из наиболее непостижимых для науки вопросов - разгадке сновидений. Сказанное мною, от первого до последнего слова, посвящено всем тем, кто хотя бы однажды в жизни задумывался о снах, в коих с таинственными предубеждениями мы держим за руку треть своей жизни.
   Не первый год мною овладевает желание сделать шаг навстречу тайнам, которые являются к нам в момент покоя. Мы боле не живем в те времена, когда мои слова без объяснений, ссылаясь лишь на волю Божью, могли признать ересью, а тело мое придать огню. Настал момент, когда человеческие идеи грызут гранит науки. И становление познания снов, как отдельной науки, введенной в образовательную программу студентов - занятие, выдуманное вовсе не от скуки, как может показаться. В нашем случае речь идет не о забавном эксперименте, а о важности научных исследований, которые могут проложить дорогу в будущее. В будущее, которое, возможно, никто и не представлял.
   Тут он запнулся и, подобно выброшенной на сушу рыбе, глотая воздух, которого по причине духоты недоставало в аудитории, вынужден был подглядеть в свои записи. Затем, непонятно морщась оттого что, по всей видимости, как и боялся, упустил некоторые фразы, продолжил:
   - Когда я спросил себя, нуждается ли мир в очередной идее, то в ответ последовало молчание. А молчание, как говорится, - знак согласия. Стало быть, неизбежность подарила жизнь нашей встрече и моему выступлению, которое вы сейчас имеете возможность слышать.
   Прошли века с тех пор, когда люди с открытым сердцем познавали нашу планету. Навстречу новым материкам смелые корабли бороздили океанские просторы. По белому небу, словно по гладкому льду, скользили воздушные шары, цепляясь верхушкой за мягкие облака. Человечеству в определенной мере удалось познать даже космос. Но многое по-прежнему остается неизведанным.
   Задумывались ли вы когда-нибудь, куда отправляетесь каждый раз, закрывая глаза перед сном? По этой дороге мы ходим каждую ночь, но что можно сказать о ней? Для одних сновидения - это часть жизни, для других жизнь - часть снов, и лишь для немногих явь и сон представляют единое целое, дарующее бесконечно интересный путь. И по этому пути плыли на кораблях те самые открыватели, летали на воздушных шарах любознательные, уносились в космическое пространство неудержимые. У этих героев все получалось, потому что они шли одной дорогой, ведущей к своему сердцу. А открытое сердце сопутствует мечте.
   Судьбы миллиардов людей не похожи друг на друга, но когда человек помнит о своем прошлом, он и не забывает о будущем. Неодноликие варианты развития нашей жизни - согласитесь со мной - редкого смертного оставят равнодушным. Это настолько захватывает, что даже самый скептический домосед признает, что познать для себя новый мир сновидений равносильно погружению в бездну. Вспомните, как это происходит, когда после тяжелого рабочего дня вы без сил падаете на свою кровать, а на самом деле вы ныряете в бездонный океан ночи. Новые приключения в одночасье увлекают нас и постепенно заставляют забыть о суетливых буднях, покрывая их пылью красочных снов. И когда я всерьез заинтересовался снами, то стал приближаться к пониманию, насколько они многогранны и значимы. Не исключено, что именно сновидения могут приоткрыть двери, заглянув за которые человек обретет свой покой...
   Он еще несколько минут о чем-то говорил, приводил убедительные доводы и занимательные случаи из личной жизни, расслаблял внимание при помощи развешанных плакатов, выполненных в юмористических оттенках. Когда разговор зашел об осознанных снах, отдельным ученным стало казаться, что ветвь монолога уходит в фантастические бредни. Этьен рассказывал о том, что человек способен контролировать свои сны с таким неподдельным спокойствием, будто читал лекцию о запатентованном вреде от курения. Реакция была совершенно разносторонней. Кто-то с привередливой улыбкой взмахивал руками, кто-то озабоченно почесывал свою лысину. А некоторые, склонившись над ухом соседа, пытались шепотом вразумить того, что в его жизни случалось нечто подобное, при этом непроизвольно жестикулировали, пытаясь передать, что и как они проделывали в своем сне.
   Окончание выступления, как и ожидалось, без паузы было встречено бурным обсуждением. Сквозь неукротимую чехарду, вытолкнутую безмолвным терзанием забитого зала, словно пробку из бутылки взболтанного шампанского, словесной пенной посыпались вопросы. И один из них прямо таки сбил Этьена с толку.
   - Позвольте поинтересоваться, уважаемый, - обратился к выступающему пожилой мужчина с длинной бородой. - Насколько допустимо полагать, что смерть является не вселяющим панику тупиком жизни, с которой не привычно расставаться, а бесконечно сказочным сном, где погаснувшие мечты оживают? Как, по-вашему?
   Прозвучало с интонацией утверждения, а не вопроса. Во всяком случае, если не для всех, то для Этьена точно. Не сказать, чтобы любопытство этого человека напрямую соответствовало тематике доклада. И, тем не менее, в следующую секунду Этьен должен был что-нибудь ответить на это не то утверждение, не то вопрос. А губы, словно нарочно сговорившись, слиплись. Что он мог сказать этому старику, который явно желал услышать, что смерть куда лучше самого сказочного сна? Что вообще он знал о смерти? Только то, что одно упоминание об этом явлении, как правило, у всякого смертного вызывает апатию к жизни. Что смерть ассоциируется с окрасом настолько концентрированным черным цветом, что едва ли в природе отыскать предмет, которому принадлежал хотя бы похожий на тот цвет. Что смерть неразлучно связана с неизлечимыми болезнями и такой же неизлечимой болью, которую оставляет после себя. Что смерть всегда является не вовремя, и ее не смогли одолеть даже Алхимики, тщетно пытавшиеся разгадать секреты бессмертия. Что смерть - это, прежде всего, неоспоримое горе и безмерной глубины страдание, которые воют волком по ночам на луну. Познал он также, что в жизни может наступить такой момент, когда смерть, как спасательный круг, кажется единственным выходом. Но он не так часто думал о том, что ждет его за порогом смерти, чтобы отвечать на подобные вопросы. А с невообразимым темпом его жизни последние несколько лет ему попросту некогда было и задуматься о смерти.
   - Вам понятен мой вопрос? - осведомился старик, почуяв, что ввел докладчика в замешательство.
   - Да-да. Все предельно ясно. Право не знаю, что и ответить. Последние годы мое сознание занято исключительно тем, о чем я собственно и толковал почти целый час. Иногда мне даже снятся сами сны, в которых я пытаюсь разобраться. Все здесь присутствующие прекрасно понимают, ради чего я сюда приехал. А смерть... Не возьмусь утверждать, что она никоем образом не связана со сновидениями. Однако, как мне кажется, смерть приходит к нам из мест более далеких, чем те, откуда к нам являются сны. Если, конечно, можно выразиться таким образом.
   Когда я был совсем маленьким, мама рассказала мне одну сказку. В ней говорилось о том, что где-то на Земле есть один волшебный лес, о месте нахождения которого не знает ни один человек. Молва о нем доносится только от птиц, живущих в этом лесу и улетающих каждую зиму в теплые края. Из года в год птицы рассказывают эту историю океану, над которым они пролетают. Океан плачет и потому становится таким соленным. Не в силах держать это в себе, океан делится историей со своими дочерьми - волнами. Волны, омывая сушу, сплетничают обо всем с берегами. Берега дружат с прохладным бризом, поэтому он тот час становится в курсе всего. Бриз, не уронив ни слова, доносит все до неба. Как только наступает утро, небо непромедлительно рассказывает историю взошедшему солнцу. И когда солнце поднимается высоко-высоко, весть эту слышит сам Бог. А в небесном царстве Божьем летают добрые ангелы. И если Богу вздумается так, чтобы об этой истории узнал какой-нибудь человек, Он отправляет на Землю одного из своих ангелов, и покуда человек спит, ангел шепчет ему эту историю на ушко. И тогда в такую ночь человеку снится волшебный лес.
   Я не стану рассказывать вам о том, что происходило в волшебном лесу. Суть не в том. Вы спросили меня о смерти, и мне вспомнилась эта сказка. Смерть для меня представляет непостижимый образ, который на протяжении всего спектакля находится за кулисами и только по окончанию задвигает занавес. Порою и сами артисты не ведают о том, кто бы это мог быть. Я считаю нелепым всю жизнь ожидать то, что случится с вами только однажды. Живите с предубеждением, что смерть есть не что иное, как бесконечно сказочный сон, где погаснувшие мечты оживают. И, возможно, милейший так оно и будет. А если Богу будет угодно дать вам знать, что вы ошибаетесь, к вам с ночных небес спустится ангел и белым сном прошепчет вам истину.
   - Позвольте, месье Лакри, неужели вы так и не расскажите нам вашу историю до конца, - с детским возмущением привстал другой человек.
   - К сожалению не расскажу. Уж больно она для меня личная, - огорчительно резюмировал Этьен.
   Когда все закончилось и собравшиеся стали расходиться, к Этьену подошел один его знакомый и пригласил на обед, чтобы обсудить выступление. Спешить было некуда, и Этьен с удовольствием принял приглашение. Беседа завязалась, как только они покинули аудиторию.
   - Как думаешь, они одобрят твое предложение ввести в учебную программу студентов этот пробный предмет? Как там ты его назвал, теория сна?
   - Антуан, выражайся яснее, это никакой не пробный предмет. Это важный предмет по значимости не уступающий остальным, которые изучают на протяжении сотен лет. Взять, к примеру, философию. Из покон веков люди философствуют. Еще в древние времена философия имела статус науки, знания о которой передавались ученикам. А что такого удивительного в науке сна? Ведь если как следует разобраться, то ядро философии в человеческом мозге. По существу философия - не что иное, как людские мысли. А мысли, знаешь ли, спутаны со снами теснее, чем ты можешь себе представить, друг мой. Ядро науки сновидений аналогично следует искать в человеческом мозге.
   - Вот если бы ты с таким энтузиазмом родился в древние века, то не исключено, что в наши времена твоя теория сна успешно процветала, как отдельно взятая наука.
   Они оба ухмыльнулись.
   - Кто знает, может и так. Но с другой стороны, если бы я родился в древние века, то сейчас тебе не с кем было бы разделить аппетитный обед, который нас дожидается.
   - Этьен, я тебя умоляю, ты еще не знаешь с какой очаровашкой я познакомился на днях. Поверь, это была бы достойная альтернатива твоей компании.
   - Антуан, тебе уже за сорок, может пора остепениться. Женись, заведи детей.
   - Приятель, что я тебе такого сделал? - разразился смехом лохматый Антуан. - Ты произносишь это так, что можно подумать будто бы мне сорок девять, а мне всего-то сорок пять.
   - Всего-то!
   - Да ты на себя взгляни. Что с того, что ты на пару лет моложе меня. Вокруг тебя я тоже счастливого семейства не наблюдаю. Только не начинай эти небылицы, что ты прирожденный однолюб и тебе просто не повезло в любви.
   - Ладно, не будем об этом. Расскажешь о своей очаровашке?
   - Не раньше, чем сделаю свой заказ.
   - Хочешь сказать, что мне придется ждать до старости?
   - Ты все такой же смешной, Этьен, - на лице Антуана расплылась искренняя улыбка. - Такие, как ты, не стареют.
   Они расположились в просторном кафе с привлекательной террасой. Этьен бывал здесь пару раз, но зашли они сюда не по этой причине, а лишь потому, что из всех приличных заведений это кафе находилось ближе всего. Столик выбрали у окна, вид из которого выходил на многолюдный переулок.
   - Постой, - забеспокоился Антуан, - но ведь эта половина зала для некурящих.
   - Все верно. Если ты не забыл, я не курю. А что касается тебя, то можешь сказать мне спасибо за то, что тебе посчастливиться хотя бы раз в жизни пообедать без сигареты. Может быть, этот обед продлит твою жизнь на один день, - иронично произнес Этьен.
   - Обед, быть может, и продлит мою жизнь на день, а вот ты всем своим естеством укорачиваешь ее как минимум на неделю.
   В следующий момент к ним подошла официантка, и Этьен заказал себе паэлью с морепродуктами и грейпфрутовый сок, а Антуан, явно не последовав его примеру, куриный суп, обжаренную баранину с овощным салатом и две порции виски.
   - Старина, грейпфрутовый сок никуда не годится, я угощу тебя своим любимым виски. Мы должны отметить такое событие, - последнюю фразу Антуан произнес с такой красноречивой гордостью, как если бы лично он выступал с докладом полчаса тому назад.
   - Возражать не стану, - одобрил Этьен. - Теперь ты можешь приукрасить историю своего знакомства с этой очаровательной барышней. Кстати, как ее зовут?
   - Патриция. Представляешь, этакая чертовка с длинными рыжими локонами и большой грудью, точно спелые дыни. Зеленоглазая. А смотрит так соблазнительно, будто требует взять ее.
   - Да ну.
   - Точно тебе говорю, разве я похож на выдумщика?
   - И как же вы познакомились? Дай-ка угадаю, она сводная сестра твоей бабушки?
   - Ха-ха, очень смешно! Ей всего лишь тридцать четыре и она стоматолог.
   - Стоматолог?
   - Сто-ма-то-лог, - произнес он по слогам. - Да, черт возьми, зубной врач, если тебе невежде так понятнее будет.
   - Я прекрасно знаю, кто такой стоматолог. Я переспросил, потому что терпеть их не могу.
   - О, думаешь ты один такой? Заверю тебя, что в тот день я решил посетить поликлинику отнюдь не от недостатка положительных впечатлений. Накануне я полночи промучился с зубной болью. Что я только не пробовал. И полоскание солено-содовым раствором, и аспирин. В конечном итоге и до молитв дело дошло, но ничего не помогло.
   - Антуан, ты не мог бы обойтись без всех этих портящих аппетит подробностей, пожалуйста.
   Тот бросил на Этьена сухой взгляд, означающий что-то вроде: "Как знаешь, не услышишь самого интересного" и продолжил:
   - Так вот. Когда я увидел того, кто будет сверлить мой зуб, я понял, что мои мучения стоили того. Когда она наклонялась ко мне - почему то мне казалось, что она делала это специально - я видел как... Хорошо-хорошо, я понял тебя, без подробностей. В общем, к окончанию ее рабочего дня я стоял у входа в поликлинику с цветами и бутылкой шампанского, которую мы благополучно распили у нее дома.
   - Она пригласила тебя домой?
   - А чему тут удивляться? Я что, по-твоему, чурбан какой-то? Ты еще не видел меня в моем фирменном костюмчике. Сама Мэрилин Монро не прошла бы мимо такого красавца. Я всегда имел успех у женщин.
   - Ну-ну. Значит у вас все хорошо?
   - Я бы сказал замечательно!
   - Может она и есть твоя спутница в недалекую старость?
   - Не знаю, всякое возможно. Поживем - увидим. Ладно, теперь твоя очередь.
   Этьен вопросительно поднял глаза.
   - Если тебя интересует моя личная жизнь, то я в отличие от тебя ни с кем не знакомился на днях, поверь, мне не до того было.
   - Я имею в виду ту сказку, что рассказала тебе мать, но которую так и не услышала раззадоренная публика. Мне-то ты откроешь секрет, о чем она?
   - Господи, Антуант, ты не исправим. Неужели ты мог подумать, что тебе-то я, несомненно, откроюсь. Если я говорю о вещи, как о личной, значит она действительно для меня личная.
   Антуан не стал настаивать, и они в молчании доедали обед. Виски разлилось по телу, согревая его приятным спокойствием. Этьен почувствовал, что это совсем не тот виски, что он пил утром. И разница ни одним пальцем не затрагивала сорт напитка. В этом плане он был абсолютно тем же, что и утром. Сейчас виски показался ему другим по одной простой причине. Сам Этьен был другим, не таким, как утром. Скованность, напряженность, неуверенность, боязнь и нервозность улетучились за окно, где в сумасшедшем потоке, как проносящиеся огоньки, мелькали люди. И у каждого из них своя жизнь, свои истории, свои переживания. Этьен всматривался в этих прохожих, которые в спешке дневной суматохи уносились за горизонт его видения, и замечал, что его утренние чувства оседают на лицах этих людей. Мужчина средних лет в темных очках нервно курил на ходу. Беременная женщина в комбинезоне волнительно морщила лицо. Влюбленная парочка, не стесняясь громогласности, бранились прямо в эпицентре толпы. А старый инвалид, проезжающий мимо на своей разваливающейся коляске, заглянул Этьену прямо в глаза. Заглянул так не нарочно и осторожно, как бы попросив перед тем извинение за беспокойство. Заглянул усталыми от жизни, пустыми глазами. Неизвестно, что у него на уме. Вдруг он с самого утра, а то и со вчерашнего дня без корки хлеба. Что если у него не осталось никого, кто мог бы о нем позаботиться. Никого. И еще страшнее думать, что ты набиваешь свой желудок изыскано приготовленной паэльей с морепродуктами, запивая отменным виски, а обреченный старик с больными ногами не сегодня, так завтра помрет. Глядя на этого беспомощного старика, в голове Этьена самопроизвольно повторился сегодняшний вопрос другого пожилого человека: "Насколько допустимо полагать, что смерть является не вселяющим панику тупиком жизни, с которой не привычно расставаться, а бесконечно сказочным сном, где погаснувшие мечты оживают?"
   Внезапно к удивлению Антуана Этьен пулей выскочил из кафе и, подбежав к инвалиду, сунул ему несколько франков.
   - Вот, возьмите. Не подумайте ничего плохого, но если вздумаете помирать, то наешьтесь вдоволь и как следует напейтесь перед смертью.
   Старик ничего не ответил. Одарил его взглядом безумца, но деньги все же взял.
   - С тобой все в порядке? Куда тебя носило? - спросил Антуан вернувшегося в кафе Этьена.
   Тот, под впечатлением взгляда пожилого инвалида, промолчал. Только кивнул головой в знак того, что ничего серьезного не произошло. А сам, усевшись, подумал о том, что у всех этих людей за окном своя жизнь, и у него своя. Любой бы на его месте размышлял о сегодняшнем выступлении и о будущих перспективах. Но он бегло поразмыслил об Антуане, Патриции и затем остановился на самом красивом для него имени - Стэфани. Вот уже несколько лет он ничего не слышал о ней.
   - Антуан, - наконец заговорил он, - скажи, а в твоей жизни есть человек, о котором ты не перестаешь думать?
   - Разумеется! Он сидит перед тобой, - к своему удивлению Антуан заметил, что Этьен не весел. - Все печалишься о своей единственной? Так съездил бы ее проведать. Или боишься, что она давно вышла замуж? И скорее всего не за тебя. Тогда будет проще подождать еще так лет пятнадцать, вдруг овдовеет.
   - Тебе не кажется, что это уже слишком грубо?
   - Извини, но мне кажется, по-другому ты просто не понимаешь. Черт возьми, Этьен, прислушайся к голосу своего сердца. Или ты совсем оглох? Даже мои никуда не годные уши слышат, как оно вопит: "Чего ты тут уселся идиот?! Свои штаны ты всегда успеешь протереть, а сейчас не дури и поезжай к ней!"
   Перед сном Этьен думал о том, что некоторые встречи не случайны. Нечто, не укладывающееся в ограниченные возможности человеческого сознания, устраивает нам свидания, где на первый взгляд обычная, произвольно брошенная фраза способна стряхнуть сажу, которая затмила путь. А каким еще образом к нам могут поступать послания из этого нечто? Немыслимо же себе представить, что к вашему дому прилетит космический корабль и оставит вам посылку. Или в конце какого-нибудь фильма вы, дождавшись, когда на экране пробегут все титры, белым по черному увидите персональное обращение к вам. Было бы весьма удобно, но человек так устроен, что его практически невозможно убедить в такой правдоподобности. Поэтому природа придумала свой способ. И вот что в нем уникально: необходимая встреча может поджидать любого без исключения. Нет надобности быть красивым или умным. Но все проходит впустую, если человек не прислушивается к посланным сигналам.
  
   Три дня ничего не происходило. А что, собственно, должно было произойти? Кому какое дело, что человек заимел привычку отправлять во вселенную свои мыслеобразы и, потирая руки, ждать их материального воплощения на Земле? Если одни летят по жизни с девизом: "Я иду навстречу своим мечтам, и мои мечты идут навстречу мне", то это вовсе не означает, что остальные спешат к ним присоединиться. Для кого-то это не более чем мысленный обмен письмами с космосом, а, следовательно, занятие пустое. Ну и пусть занимается себе на здоровье, чем угодно в рамках приличия, разумеется. Каждый волен скрашивать свой досуг, как ему надоумится. Меняет ли дело, если следом за мыслеформой Этьен запустил во вселенную бумеранг решительного поступка. Может быть, действительно стоит ждать его возвращения?
   На четвертый день, шестого сентября, тишина комнаты сотряслась телефонным звонком.
   - Алло.
   - Здравствуйте, вас беспокоит доктор Саймон Прайс. Я присутствовал на вашем докладе в Париже на прошлой неделе.
   - Да, я внимательно слушаю вас.
   - У меня к вам следующий вопрос - не могли ли вы в ближайшее время приехать в Брюссель. Дело в том, что с одной девочкой произошел невероятный случай, который без всяких сомнений вас заинтересует.
   - Что именно вы имеете в виду?
   - Это не телефонный разговор. Скажу лишь, что если вы не поторопитесь, то для вас другого такого шанса жизнь больше не предоставит. В этом можете не сомневаться. Так что скорее приезжайте и убедитесь в моей правоте.
   - А куда, собственно, вы меня приглашаете?
   - Вы в курсе, где находится университетская больница?
   - Да, имею представление.
   - Буду ждать вас там. Когда доберетесь, спросите доктора Саймона Прайса, я спущусь к вам.
   - Хорошо. Сегодня же выезжаю.
   Судьба снова отправляет его в Бельгию. В страну, в которую он предпочел бы никогда не возвращаться. Ему всегда нравился и будет нравиться этот кусочек света, ему всего лишь не хотелось бы, чтобы с ним повторилось все то, что довелось там пережить. Он так давно не ступал по тем местам. Что ждет его на этот раз?
   Он ехал, а знойный ветерок посмеивался над ним: не глупо ли вставлять самому себе палки в колеса только потому, что в этой стране когда-то жил человек, о котором он трепетно вспоминал на прошлой неделе за обедом в кафе? Человек, как ловкий фокусник, распиливающий Этьена на две части, при этом оставляя его единым целым. Одна половина неустанно вопрошает хоть одним глазком увидеть ее, а вторая всеми клетками противится этой встрече. Именно вторая половина уговорила первую придать анафеме светлую память о прошлом. Он уже и не помнит точный день, когда справил панихиду по самой последней надежде на возвращение. Внутри первой половины все сломилось, и она стала частью второй, которая защитным рефлексом вычеркивает все подряд, не разбираясь к добру то иль к худу. В одиночестве то оно вроде как надежнее, никто не посмеет тебя потревожить. И он все вычеркнул, умертвил чувства. Но на то они и чувства, что не исчезают они бесследно. Если чувства всерьез были искренними, а не выдуманной иллюзией, то рано или поздно они воскреснут, как воскрес Иисус Христос.
   Ближе к вечеру он стоял у дверей университетской больницы. При нем был небольшой дипломат с самыми необходимыми вещами. На небе хмурились тучи, похоже, собирался дождь. Этьен подумал о том, что еще утром он проснулся в своем французском городке, а за окном сияло солнце. Как быстро все меняется. Не задерживаясь, он вошел внутрь.
   - Здравствуйте, я приехал к доктору Саймону Прайсу, могу ли я его видеть? - обратился он в регистратуру.
   - Вы Этьен Лакри? - поинтересовалась женщина
   - Да, он самый.
   - Обождите немного, сейчас я приглашу его, он будет с минуты на минуту. Пока можете присесть вон там, - и женщина указала на кресла.
   Долго ждать не пришлось. Как и сказала женщина, доктор вскоре спустился. Этьен, никогда не жаловавшийся на зрительную память, сразу же признал его исхлестанное годами лицо, украшенное тонкими ухоженными усами. Он видел его в третьем или четвертом ряду на своем докладе. Не станем выказывать предположения о точном возрасте доктора, но наглядно он был старше Этьена. Доктор сопроводил его наверх.
   - Сейчас-то вы можете объяснить, для чего вы меня сюда позвали?
   - Я счел нужным пригласить вас, как специалиста сновидений и всего, что с этим связано. Ваш доклад, знаете ли, произвел на меня впечатление. А тут такое случилось, сам бы никогда не подумал. Да погодите, сейчас увидите своими глазами. Вот мы уже почти и пришли.
   Доктор завел его в палату, точно свою тень. За те первые секунды, когда его взгляд принадлежал койке, Этьен успел увидеть маленькую девочку. Та с закрытыми глазами лежала не шелохнувшись, как неживая. Как-то раз он видел человека, который находился в коме. Картина была похожей. Но его сознание не успело подумать об этом, ибо в следующее мгновение он повернул голову правее. У койки сидела женщина. Она не смотрела на него, ее внимание было приковано к девочке, но он понял, кто перед ним. Понял, потому что весь он с головы до кончиков пальцев онемел. Внутри все сжалось. Он узнал бы ее, даже если бы она сидела к нему спиной. Ему стало казаться, что сейчас начнут сидеть его волосы. Меньше всего ему хотелось, чтобы она сейчас повернулась. Он был готов выбежать из палаты, предупреждая всех, что туда ни в коем случае нельзя, здание охвачено пожаром, спасайтесь, кто может. Но было уже поздно. Женщина повернула лицо. Да, это была она.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 2

Скрашиваем свою жизнь ожиданием неожиданного.

   Двумя днями ранее.
  
   Этого короткостриженного, слегка небритого человека средних лет, окутанного сладким сном, зовут Жак. Он - любящий муж, заботливый отец, и - что никоим образом не подлежит сомнению - порядочный человек самых благих намерений. С детства отец прививал ему навыки нелегкого ремесла - мастерить мебель. И на сегодняшний день не было в городе никого, кто смог бы изготовить шкаф, трюмо или письменный столик лучше него. Высокорослый, подтянутый, с развитым торсом, указывающим на то, что Жак не пренебрегает физическими упражнениями, он всегда отличался подвижностью и энергичностью. Таких людей, готовых горы свернуть, сторонятся усталость и нерешительность, побаиваются нерадивые. Даже в редких случаях полной утомленности, у него никогда не опускались руки. Может быть, в виду этого предприимчивый Жак, бывало, переоценивал свои возможности и относился к людям несколько высокомерно. Но в целом его добродушное лицо внушало окружающим дружелюбие. Одним словом - импозантный человек.
   Поддавшись усыпляющим чарам увлекательной книги в этот воскресный полдень Жак, словно маленький ребенок, выглядит совсем невинным и праведным, олицетворяя собой радость и спокойствие. А эта маленькая красавица, словно мышка, бесшумно крадущаяся из своей комнаты - его любимая дочь Элли, в которой он души не чает.
   У Элли впереди еще целая жизнь. Она не задумывается о смысле человеческого бытия. Как маленькая пчелка над пыльцой ароматных цветов, она красиво кружит вокруг всяческих жизненных незаурядностей. Кружит легко, произвольно, словно танцует.
   Приблизившись к задремавшему отцу, Элли аккуратно - дабы не потревожить чуткий сон - берет в руки его книгу. Пройдет не один год, и Элли уже не вспомнит того сложного заглавия, но некоторые строки, в которые уставились ее глаза на открытой календарной закладкой странице, останутся в ее сознании.
  
   "Маленький человек только притворился мертвым. Он решил стать совсем одиноким. Маленькое сердце не билось уже несколько часов, поэтому все решили, что он был мертв. Он без церемоний был похоронен в сыром песке с музыкальной шкатулкой в руке. Первый снег покрыл могилу. Он разбудил ребенка очень нежно. И в холодную зимнюю ночь маленькое сердце проснулось. Как только мороз прилетел к нему, он завел музыкальную шкатулку. Ветер подхватил мелодию, и мальчик запел из-под земли.
   Холодная луна, настоящее великолепие, она слышит плач в ночи. И ни один ангел не спустится вниз. Один только снег оплакивает могилу. Между тяжелыми дубовыми досками он играет на музыкальной шкатулке. Мелодия слышится сквозь ветер, и ребенок поет из-под земли".
  
   - Элли! Уже все пообедали, одна ты осталась, - донесся мамин голос из кухни. - Иди скорее, а то все остынет.
   "Интересная история. Надо будет потом как-нибудь прочитать полностью", - подумала Элли, положив книгу на место, и помчалась обедать.
   - Мамочка, а как ты думаешь, человек может притвориться мертвым так, чтобы никто не мог отличить его от живого? - спросила Элли.
   - Что за глупости ты спрашиваешь? Такое невозможно. Ешь давай и не разговаривай.
   Накормив свою дочь, Стэфани решила прогуляться к своей подруге Кристиан. Ей необходимо было с кем-нибудь поговорить, а в доме кроме завалившегося на диване мужа и маленькой дочери, которой до взрослых бесед, как нищему до императора, никого не имелось. Странно, что она уже давно ощущала чувство, похожее на одиночество. Такое бывает, когда вокруг тебя постоянно ютятся настолько привычные люди, что их попусту не замечаешь и автоматически перестаешь обращать внимание. А коли подумать, то ближе этих людей и на всем свете не сыщешь. Но вместо этого чувствуешь, что тебя никто кругом не понимает или не хочет понять. Стэфани и не успела заметить, как тот, кого раньше она понимала с полуслова, заговорил с ней на каком-то другом непонятном языке, не то древнегреческом, не то арабском. Шибко не разберешься. Понятным оставалось одно - он был явно для нее чужой. Взаимопонимание испарялось, как верхние слои кипяченой воды в чайнике, который позабыли на плите. Но о чем таком могли позабыть Стэфани и Жак, прежде казавшиеся одной из самых счастливых пар? Не о том ли, что в один из дней своей беззаветной молодости, взявшись за руки у алтаря, они поклялись хранить верность друг другу, быть вместе и в горе, и в радости до конца своих дней? Или о том, что когда он целовал ее под дождем, одной рукой приглаживая ее мокрые волосы, а второй округлившийся живот, она спонтанно заявила, что хочет иметь троих детей, и он, улыбнувшись, согласился?
   Ни он, ни она не посмели нарушить клятвы. За неимением двух недостающих детей их брак процветал согласно всем планам, ничуть не хуже, чем у других пар. Да и на двойню можно придумать закоренелую отговорку, что еще совсем не поздно. То ли еще будет! Но как же, ей ведь тридцать восемь, а это, как считает она, уже патология. Поезд молодости укатил в прошлое. Теперь и простым желанием, которого как раз таки всегда и недоставало, не отделаешься. Ни толики былых чувств, ищи-свищи их в облаках. Если б можно было такое представить, то Стэфани оправдала бы себя воображением, будто из ее сердца выкачали всю кровь, а вместо нее залили бесцветную эмульсию. Жак и того в оправданиях не нуждался. Его все устраивало, и своим бесподобно хладнокровным поведением он заразил супругу. Она непринужденно согласилась подыгрывать главе семьи и страсти, мешающие спокойной жизни, расплавились в инертную смолу, которая медленно поплыла по течению. Все свои помыслы и мечты Стэфани оставила для своей Элли. Мир ее жизни сузился до миниатюрных размеров любимой доченьки. О себе она уже и думать не думала, лишь бы у Элли жизнь сложилась не так, как у ее матери. А Жак пусть будет ее отцом, у него это неплохо получается. Как ни крути, они - одна семья. А одиночество порою докучает от безделья.
   - Здравствуй, Стэфани! Заходи, обедать будешь? - вежливо поприветствовала ее Кристиан.
   - Здравствуй. Спасибо, я уже отобедала.
   - А что ты такая кислая? У Элли завтра день рождения, а на тебе прям лица нет. Случилось что?
   Стэфани перевела взор на подсматривающего мальчугана.
   - Так, Марк, шел бы ты погулять. Давай, не задерживайся, - Кристиан выпроводила сына и продолжила расспрашивать подругу. - Ну, что стоишь, словно язык проглотила? Или он у тебя отсох? Выкладывай раз пришла.
   - Он опять приснился мне. Этой ночью.
   - Вот оно что, - уныло протянула она, - а я было подумала, что-то серьезное приключилось.
   - У тебя не найдется чего-нибудь выпить?
   - Сейчас посмотрю, вроде вино где-то завалялось.
   Не успев договорить, Кристиан одной ногой уже была на кухне, а второй вернулась с бутылкой "успокоительного" и двумя бокалами.
   - Значит, Стэфи, ты все за свои шуры-муры? Пропади этот Этьен пропадом, никак покоя тебе не дает.
   - Не говори так. Он-то тут причем? Это все мое сердце, это оно так и не смогло забыть его. И я ему благодарна за это.
   - Зато он, готова поспорить, уже давно позабыл о тебе. Напрочь изгнил малодушием и нашел себе кров в объятиях первой попавшейся. Да и та, наверняка, недолго терпела. Потому что все, что от него исходит - это не более чем жалкие попытки его хмельного разума укрыться от острых игл одиночества. Но ему от них не спрятаться, - произнося это, Кристиан становилась похожей на злую шаманку, насылавшую свое заклятье.
   - Откуда в тебе такая жестокость к нему?
   - А, защищаешь человека, который сбежал тебя и был таков. Сам виноват. Никто не заставлял его уезжать. Пусть теперь дрожит и раскаивается до конца дней своих.
   - Кристи, он ни в чем не виноват. И вообще надо уметь прощать.
   - Если честно, я тебя не понимаю. Ладно, что там тебе приснилось?
   - Снилось, что я иду одна в толпе людей. Я молодая.
   - Ты и сейчас не старая, прости, что перебиваю.
   - Нет, там мне двадцать, как когда-то. И в толпе я вижу его очертания. Волосы, спину. Это точно он, сомнений быть не может. И я так хочу обогнать его, остановить, заглянуть в его глаза. Но в то же время необъяснимо боюсь отчуждения. Что я скажу ему? И еще более страшнее, что скажет мне он? Я так и проснулась, оставшись позади.
   - Дорогая, неужели так трудно выкинуть его из головы? Не может же это продолжаться вечно. У тебя есть все, о чем мечтает большинство дам этого города: завидный муж, который любит тебя, дочка-ангелочек. А ты все не можешь забыть свою первую любовь. Она ведь на то и первая, что не последняя. Отпусти. Сколько раз я должна это повторить, чтобы до тебя дошло?
   - Тебе этого не понять. В последние дни я засыпаю и просыпаюсь с едким чувством, что разочаровываю самого Бога.
   - Перестань самоедничать! У тебя начался очередной приступ. Но я-то тебе напомню, что лет десять назад ты говорила совсем по-другому. Ты не винила себя, а выставляла виноватым его. С чего вдруг все так переменилось? Жизнь наладилась, так можно и поиграть в правильную леди? Думаешь, что если прошло столько времени, то я обо всем забыла? Так я тебе напомню.
   Бокалы опустели, и Кристиан повторила до краев. А следом схватила свой бокал и одним махом опустошила его.
   - А теперь вспоминай, - продолжала она, - сколько слез ты пролила, когда он уехал. Все твердила, что никогда в жизни больше не хочешь любить, что от любви одни только беды. А как в монастырь собиралась уйти, и я тебя образумила, тоже уже не помнишь?
   - Странно, что ты помнишь это лучше меня.
   - Просто ты, как всегда, не перестаешь меня удивлять, вот и приходится запоминать.
   - Я и сама себя удивляю. Вот сегодня, стоило мне только проснуться, достала из своих хранилищ его письмо и, закрывшись в ванной, в который раз перечитала. Там же и умылась.
   - Ты до сих пор хранишь его?
   - Не только его. Храню все то немногое, что осталось от него. Фотографии. А помнишь ожерелье, о котором я тебе рассказывала?
   - Его подарок из Африки? Как же не помнить. И что? Жак спросил, откуда это?
   - Нет. Он ничего не знает. Оно прелестное, но я так и не осмелилась одеть его. Но я думаю подарить его завтра Элли на день рождения, пусть носит эту красоту.
   - А тебя не учили, что не хорошо передаривать подарки?
   - По-твоему это сокровище делали для того, чтобы оно десять лет лежало в темном шкафчике?
   - Тут я с тобой согласна. Но что скажешь Жаку?
   - А что ему говорить? Совру, что скупщики отдали мне эту вещь практически даром.
   - Знаешь, для Элли это будет даже слишком шикарным подарком. Нам с тобой такого точно не дарили в детстве. Но твоя дочь во многом нас перещеголяла, поэтому заслуживает побольше, чем мы с тобой вместе взятые.
   - Спасибо. Надеюсь, это ожерелье снов сделает ее жизнь волшебным сном.
   - Стэфи, милая, вспомни нас в ее годы. В том возрасте, когда не слышишь ничего, кроме собственных желаний, жизнь и есть волшебный сон.
   - Твоя правда. Что ж, наливай по третьему, и я пойду, а завтра продолжим у нас дома. Хорошо, что я зашла к тебе, мне стало легче. Кристи, хочу тебе признаться, что я очень дорожу нашей дружбой.
   - Дорогая моя! Я готова признаться тебе в том, что я уже не трезвая и, тем не менее, вижу, что ты еще пьянее меня, - тут Кристиана не выдержала и расхохоталась.
   Стэфани поддержала подругу своим смехом, а после спросила:
   - Ты никогда не задавалась вопросом, почему людей пробивает на чувства только, когда их согревает алкоголь?
   - Во-первых, не только. А во-вторых, если бы люди были такими чувствительными постоянно, то ни к чему хорошему это бы не привело. Благодаря тому, что все устроено именно так, как устроено, мы имеем возможность повседневно видеть перед собой пустой почтовый ящик и ждать, пока туда кинут письмо. Представь, что было, если бы тебе пришлось ежедневно вынимать десятки писем из своего ящика. А так мы скрашиваем свою жизнь ожиданием неожиданного.
   Ночью Стэфани засыпала в ожидании неожиданного. Но еще с большим ожиданием засыпала Элли, которую завтра ждал праздник. Она спала и не знала, что у нее под подушкой уже лежит восхитительное ожерелье из черных камней такой породы, о которой Элли даже не представляла. Всякий подарок приходится кстати, когда его не представляешь.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 3

Мне снится ангел.

  
  
   Сегодня не просто понедельник, символизирующий начало очередной недели. Для кого-то этот день, помимо прочего, символизирует начало жизни. День, который с особенным нетерпением ждут все дети. Минуло ровно пятнадцать лет с тех самых пор, как ранним осенним утром, искрящимся лучистой радостью, самая обычная женщина по имени Стэфани родила маленькую Элли. Впрочем, сегодня она уже не такая и маленькая девочка. Природа не обделила этого ангелочка - как часто называла ее мама - поистине чистой женской красотой. Редкий мальчишка мог устоять перед ее изысканной внешностью. Голубые, как океан, глаза идеально сочетаются с вьющимися золотыми волосами, напоминающими колосящуюся пшеницу. В фигуре заметно гармонируют утонченные плечи и стройные, ничем не уступающие фотомодели, ножки. Обаяние внутренней улыбкой исходит от этой девочки подобно тому, как радуга улыбается небу.
   Школьные занятия не особо вдохновляли Элли, и, тем не менее, училась она хорошо, всегда отличалась напористым, но в тоже время достаточно покладистым характером. Мало взволнованная сутью происхождения вещей, она никогда не приставала к старшим с вопросами "почему Земля круглая?" или "почему небо голубое?", а проявляла любознательность исключительно на чувственном уровне. Например, ей было принципиально интересно, что испытывают деревья, когда их гладит ветер; улучшится ли вкус чая, если при заваривании думать о чем-нибудь приятном или разговаривать с ним. Конечно, подобные странности резвая девочка не озвучивала вслух, а носила в потаенных уголках своих мыслей, в виду чего с первого взгляда своим поведением она не выделялась среди остальных ребят.
   Одевалась Элли - при удачном случае уговорив родителей раскошелиться - со вкусом. Жарким летом ей нравились ярко-желтые платья из легкого материала и туфли, которые, к своему великому недостатку, частенько натирали ноги, заставляя убеждаться в том, что красота требует жертв. Осенью она обычно носила джинсы темных тонов и плотно прилегающие кофточки, подчеркивающие ее фигуру. Зимой на ней очень смотрелась ее любимая теплая спортивная куртка и брюки, которые не намокали, даже если Элли часами умудрялась валяться в снегу. А весной все зависело от настроения.
   Уже второй год в ее шкафу висело белоснежное платье, обшитое позолоченными узорами. Элли представлялось, что платье это из сказки вроде тех, что про Золушку. А досталось ей оно от бабушки. Пару лет тому назад, доживая свои последние дни, та подарила платье своей единственной внучке, наказав тот час одеть его, как только Элли встретит своего принца. Бабушка отроду была невысокого роста, а потому сказочное платье практически сразу пришлось Элли в пору - не хватало подрасти самую малость. И сегодня, в свой пятнадцатый день рождения, оно подошло бы ей весьма кстати, да вот только принц все не спешил объявляться, и платье, прижатое к стенке шкафа, оставалось не тронутым.
   В школе, где училась Элли, желающих пройти пробы на роль принца было не мало. Такие кандидаты частенько не давали девочке проходу, протирая на ней дыры своими непреклонными взглядами. И все же пока никому не удалось покорить это девичье сердце. Губы Элли оставались не целованными, словно уста святой девы. Невзрачные лица одноклассников напоминали тоскливый зной, разили некой прохладной, в то время как девушке так хотелось пылких чувств. Возможно поэтому школа, что находилась в трех кварталах от ее старого дома, постепенно приедалась ей, внедряя вопросительные размышления относительно оптимистического будущего.
   Зато дома у нее всегда все было великолепно. Этот неподвижный уголок стал самым внимательным свидетелем безоблачного детства. Про такие дома с решительностью можно сказать, что они напоминают суфле в шоколаде. Если его окинуть беглым взглядом, то он может показаться излишне отрешенным, не внушающим доверия. Однако этот обманчивый поверхностный вид скрывает под собой ватный уют и изысканную красоту. Окутанная символической тайной спальная комната Элли веет свежими идеями на тему: "Жить в мире хорошо!" В зале, как и в остальных комнатах, всегда убрано, всюду порядок. В ванной бережно сложены полотенца, в прихожей комфортно вывешена верхняя одежда, аккуратно теснится обувь. Большая кухня благоухает пряностями, подразнивая аппетит. Во всем доме царит семейная атмосфера, и сегодня она проявляет себя в полной мере.
   Семья, в составе трех человек, и немногочисленные гости празднуют день рождения Элли. По всем комнатам пестрятся разноцветные гирлянды, переливаются волшебным блеском воздушные шары. Пышный торт, украшенный двенадцатью кремовыми свечами, незаменимой традицией обречен на всеобщее съедение и потому млеет подобно одинокому цветку, который предвещает свою погибель. Словно фонарики поздней ночью, огонь на свечах играет судьбою. Желание загадано и дуновение, исходящее из нежных девичьих губ, сопровождается обильными аплодисментами и звонким смехом. Всех присутствующих сегодняшний вечер незыблемо засасывает в круговорот счастья и радости. Родителям остается только пожелать Элли расти в любви и добре, быть целеустремленной и жизнерадостной, чтить старших и, независимо от всего на свете, оставаться ребенком, которого они так обожают.
   А самой Элли, напротив, хотелось поскорее повзрослеть и разом скинуть с себя оковы детской беспечности. За этим желанием, безусловно, таилось неведение очевидных будущих перспектив. Для личности сформировавшейся не станет открытием, что взрослея, человек не только расчищает перед собой заросли детских запретов, но вместе с тем и наделяет свою жизнь обременительной ответственностью и не заканчивающимися проблемами - словом, пока что еще незнакомым Элли. Но какому ребенку захочется разбираться в подобных хлопотах? Одержимость беспрестанно следовать зову своего сердца глубокой занозой засела в голове этой девочки. И сегодня, задувая свечи, внутренний голос Элли сладкой песней напевал: "Желаю стать взрослой". Вокруг всего этого парил аромат мечтаний о самостоятельной свободной жизни, в которой не будет школы - а, следовательно, и не надо будет вставать с утра пораньше, - не будет родительских причитаний, не будет лжи и слез. Разумеется, как и все дети, Элли ошибалась во всем и больше всего в последнем.
   В этом мире всегда будет ложь, без которой правда не столь значима; всегда будут слезы - без них улыбка была бы менее выразительной; всегда будут несчастья, прямиком ведущие к счастью. Но это в мире физическом, а как же на счет мира сновидений? Там все иначе. Еще будучи совсем маленькой, Элли, отчасти успевшая заметить, что ночь своей таинственностью обходит примитивный день, была поглощена сновидениями, которые со временем стали неотъемлемой частью ее жизни. Не каждый человек волен похвастать такой вразумительной картиной снов, что доводилось видеть Элли. И уж тем более не каждому приходит в голову отличать сон от реальности в тот момент, когда спишь. Помимо всего этого, только в своих загадочных снах Элли могла видеть ангелов. Хоть она и видела всего одного ангела, но этого было вполне достаточно, чтобы продолжать верить в них.
   А каково это - быть ангелом?
   На людском поприще прижилось мнение, что быть ангелом - это необычно, словно купаться в любви. Но те рассказы, что слышала Элли от ангела в своих снах, не напоминали бытующее представление людей. Всю свою особенную жизнь ангел помнил себя инакосущным. А когда ему представилась возможность спросить у Бога, кем он был раньше, то в ответ услышал: "Кем бы ты ни был, кем бы ни стал, ты всегда есть дитя мое". Там, где они живут, мир можно описать музыкой. Там нет надобности мечтать, ибо все мечты уже осуществлены, остается лишь вкушать происходящее. Место это, казалось бы, невозможно хотеть покинуть, а они, тем не менее, зачем-то еле слышно продолжают спускаться к нам. Но мы их не замечаем. И вовсе не потому, что не обращаем внимания в виду постоянной занятости, чуть ли не ежеминутно отвлекаясь на насущные пустяки. Мы не видим их так, как невооруженным глазом не можем увидеть далекие планеты, недоступные нашему взору. Планеты без усилий переживают это, ибо они отнюдь не взгромождали на себя обязательства знать, интересуется ими кто-либо, или абсолютно никому нет до них дела. Так или иначе, они будут с успехом продолжать свое независимое существование. А вот ангелам негде укрыться от людского безразличия. Звезды не настолько велики, чтобы защитить их от этой боли. Да, это больно и страшно быть одиноким. А они - к своему огромному огорчению - едва ли не самые одинокие личности во вселенной, особенно те, которые привязаны к людям. Люди порой под гнетом апатии прячут свои лица за маской равнодушия, неблагодарно улыбаясь. Иногда они верят только в самих себя и не более, об остальном и слышать не желают. Как в таком случае донести до них о высоком и главном, когда они даже самих себя услышать не могут? Выходит, что быть ангелом - это суровая учесть. Горькая правда всегда безудержно стучит даже в те двери, где ее и подавно не ждут, будто бы все ей дозволительно. Справедливость в это время крепко дремлет где-то далеко за спиной. Каково было бы вам ощущать себя беспомощным наблюдателем, коего невозможно услышать, увидеть, потрогать? То-то и оно.
   Этому ангелу повезло несколько больше, чем другим. В него поверили. Девочка Элли тем и отличалась от остальных, что всегда была готова поверить не то чтобы в ангелов, а во что угодно. Что люди, например, умеют летать, стоит лишь очень сильно захотеть. Или что растения могут разговаривать, надо только как следует к ним прислушаться. Единственное недостающее звено, которое смогло бы замкнуть цепь безоговорочного уверования в подобные чудеса, упиралось в отсутствие повода. Настырный энтузиазм Элли совал свой нос в любые крайности, шел по пятам таких неугомонных фантазий, перед которыми впору склонить голову самым заядлым воображалам и всюду пытался выследить этот самый повод, но тот каждый раз проворно ускользал от девочки, как хитрая мышь, сумевшая обмануть мышеловку. Никто бы и не подумал, что повод может просто-напросто присниться.
   С самого детства Элли знала, что ангелы есть. Иногда она думала, что они могли бы быть ночными звездами, освещающими скитания людей, дабы те не подверглись возможности заблудиться по ошибке. Существуют же различные убеждения, что каждый человек рождается под своей звездой, у каждого есть свой ангел-хранитель. Сопоставив эти предположения, Элли не отказывалась лишний раз перед сном прогуляться глазенками по прохладным просторам звездного неба в надежде узреть таки своего ангела. Каждый раз, когда ее попытки ни к чему не приводили, она засыпала без всякой грусти, потому что безнадежно верила, что в следующий раз ей повезет больше. И пока она спала, ей снились парящие птицы, лошади с печальными глазами, снежные горы и синие реки, в которых отражались пурпурные облака. И в одном из таких снов, когда она играла на зеленом лугу, вдруг услышала, как мальчишеский смех сдувает пыльцу с лиловых цветов. Она обернулась. Перед ней стоял маленький ангел, не старше ее самой. Подул легкий ветер, и Элли ощутила прилив небывалой свежести. Природа вокруг стала оживать: трава - зеленеть, небо - голубеть. Запахло лесом. С тех пор она не искала ангела среди звезд, она ждала его в своих снах. Он снился ей редко, от чего ждать становилось только приятней. И как только он являлся к ней, они до самого утра играли, или же просто разговаривали. Элли всегда чувствовала, что ей весело рядом с ним. И только в моменты, когда ангел задавался вопросом, кем он был ранее, лицо его выглядело не радостным.
   Единственная досада, порою вызывающая бурные негодования в глубине души ребенка, заключалась в том, что она не могла ни с кем поделиться своей радостью. Как любой нормальный человек, она переживала своего рода эмоциональный дискомфорт, возникающий в случае односторонней замкнутости чувств. Ей хотелось, чтобы близкие люди знали, с кем она дружит в своих снах. Как-то вечером, распивая с мамой на кухне мятный чай, она не удержалась и решила открыть свою тайну.
   - Мам, я давно хотела спросить тебя, а что тебе снится по ночам?
   Если бы Стэфани рассказала о том, что ей снится по ночам, то одной кружкой чая не обошлось. Пришлось бы поведать историю ее молодости.
   - В последнее время уже ничего не снится, или я просто не помню, а почему ты это спрашиваешь?
   - А мне вот снится ангел. Настоящий ангел.
   - То есть как это настоящий?
   - Он такой же, как и мы, Мама. Только живет где-то там, на небе, а так - настоящий.
   - Доченька, сны - это всего лишь сны. Все, что в них происходит - не может быть настоящим.
   Как любящая мать, Стэфани никоем образом не хотела обидеть свою любимую дочь. Она не имела привычки рушить чужие иллюзии, мечты, идеалы. Вряд ли ее можно в чем-то упрекнуть, ибо давно утраченное чувство веры в маленькие чудеса отнюдь не является преступлением. Невозможно усмотреть и толики ее вины в прямом изложении своего мнения, даже если с таковым не согласна собственная дочь.
   В действительности сны у Элли не редко были вовсе не такими, каким привыкло их видеть подавляющее большинство людей, в том числе и ее мать. Сон становился для нее продолжением реальности, а явь продолжением сна. Стоило ей только проснуться, она тут же принималась перемещать свои сны на листы журнала, который специально завела. В нем были в основном одни рисунки и только изредка короткие пояснения. Элли не стеснялась рисовать даже на уроках в школе, проделывая это с осторожностью, чтобы никто не заметил. Бывало, во сне она бодрствовала интенсивнее, нежели в обычной жизни. Ее мировосприятие достигало такой красочности, что в обыденную жизнь не очень то и хотелось возвращаться. И все-таки мир сновидений своеобразно отличался от мира, в котором Элли проводила перевесную часть своих жизненных лет. Каждое несвоевременное утро, возвращающее девочку в замкнутость спальной комнаты, беспощадно обрывало овладевшее ею желание познать мир по ту сторону снов.
   Разговор с мамой отбил у Элли всякое желание делиться с кем-либо своим секретом. "Если родная мать не способна понять своего ребенка, то чего уж там говорить о школьных подружках, которым только дай повод распустить очередные сплетни", - сетовала про себя Элли. Одноклассницы и впрямь при удобном случае старались не упустить возможности как-нибудь напакостить этой девочке по одной единственной причине, именуемой завистью. Многие девочки попросту завидовали ее успехам в учебе, но еще больше ее обаянию, как магнит притягивающему к себе ребят. Именно поэтому в школе она не водила особой дружбы с другими девочками, справедливо считая, что им нельзя доверять. А единственной персоной, внушающей доверие, был ее ровесник Марк - парнишка, живущий по соседству. С Марком Элли дружила с самого детства, но можно ли было поведать ему об ангеле, она не знала и каждый раз, когда возникал очередной повод поделиться, убеждала себя повременить с этим.
   Скатившаяся по щеке слеза - это обида на жестокость судьбы, которая отобрала у Элли того, кому бы она, без сомнения, рассказала обо всем на свете. Тот, к кому бы она сейчас с любовью прижалась, кого бы еще раз погладила, кто никогда ей не снится, тем самым только усиливая тоску - ее любимый пес Милко. К сожалению, Милко уже нет в живых. Сегодня ему исполнилось бы девять лет. Именно поэтому, провожая свой день рождения, Элли не может не вспомнить ту осеннюю пору, когда она впервые пошла в школу, а на день рождения родители подарили ей маленького щеночка. И часто с грустью Элли вспоминает эти самые дружелюбные глаза, белый лохматый хвост и шершавый язык, будивший ее по утрам. До сих пор, проснувшись, иногда тянется ее рука по привычке к тому месту, где свернувшись с утренней теплотой в желто-белый клубочек, любил спать Милко. И каждый раз так трудно согласиться с пустотой, нарушающей привязанность стольких лет. Сколько она еще не успела ему рассказать. В свои пятнадцать лет она не перестает плакать перед сном: "Мой маленький Милко, как ты там? Надеюсь, тебе там хорошо. Но мне все же не хватает тебя. Я скучаю. Спокойной ночи".
   Спокойному сну помешал стук в окно. "Может быть, начался дождь", - предположила Элли. Но стук совсем не напоминал дождевые капли. Его происхождение больше разило человеческой природой. С любопытством Элли поспешила взглянуть за окно, где, к своему великому удивлению, в мальчишке с потрепанными волосами узнала Марка. Тот, взобравшись по толстому дереву, которое удачно клонилось в сторону спального окна Элли, с присущей ему широкой добродушной улыбкой повис на прочной ветке в ожидании получить разрешение ступить на подоконник. Окно распахнулось, и опешившая Элли просила Марка вести себя как можно тише, ссылаясь на поздний час.
   - Ты забыл, как отреагировал мой отец на твои лазания в последний раз? - шептала Элли, протягивая Марку руку. - Наверное, ты никогда не угомонишься.
   - Сегодня я не мог не прийти, - оправдывался Марк, - у тебя ведь день рождения.
   - Я думала, ты придешь вместе со своими родителями, но они сказали, что ты строго наказан. Что ты такого натворил?
   - Это не важно. Главное, что я здесь, а они спят. Похоже, что вы их здорово угостили. На, вот, держи. С днем рождения тебя Элли, - с возвышенной заботливостью произнес Марк и протянул букет сорванных цветов.
   - Красивые. Большое тебе спасибо! А как тебе мое ожерелье? Это родители подарили. Правда, оно сверкает на мне?
   - Точно. Ты в нем бесподобна. Элли, я... В общем я давно хотел сказать тебе, что...
   В зале послышалась какая-то возня.
   - Марк, скажешь завтра, сейчас я рекомендую тебе долго не задерживаться, там, кажется, мой отец проснулся.
   - Да, ты права. Мне пора уходить. Завтра утром, как обычно, зайду за тобой.
   - Увидимся завтра, Марк.
   Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Марк, как летучая мышь, бесшумно выпорхнул в окно, направившись в свой дом. А Элли, поглаживая ожерелье на шее, предалась размышлениям о дне грядущем. Ее желание уснуть по детски торопило наступление утра. Долгожданный сон, как снег, не спеша опускался с уставшего неба. Все вокруг застыло спокойствием, и лишь прохладный ветер где-то вдали убаюкивал белые звезды своей мягкой колыбелью.
   Оставленный в холодильнике на завтра недоеденный торт добавил очередной год в копилку жизненных лет маленькой принцессы. За эти пятнадцать лет с Элли, как, впрочем, и с любым ребенком, случалось всякое, что, безусловно, оказывало влияние на становление характера и мировоззрения - вещи, которым Элли старалась не придавать избыточного значения. В целом же колея жизненного пути этого ангелочка не искала крутых поворотов. Детская пора по-прежнему била ключом, и больше всего в нем радовала необъяснимая искра задора. Благодаря этой искре, равносильно, как и у многих ее сверстников, детство - что бы ни происходило - изо дня в день подпитывалось очередными оптимистическими надеждами. Детские мечты - это не обман. Это всего лишь образ жизни. В ее глазах мечты блестели бесконечно пестрой радугой тепла и счастья. Каждый раз перед сном, наблюдая за ночным небом, Элли склонялась к мнению, что одними думками о благоприятном будущем может уверенно противостоять монотонным будням, которые протирали ее жизнь, словно заношенные джинсы.
   А что, если осмелиться самому себе внушить присутствие в нашем столь загадочном мире своего рода чудес, в которые отчасти и заключаются подобные мгновения? Разве не волшебством зовется то состояние души, когда она, с невероятной силой размахивая своими крыльями, так и норовит вырваться на свободу? И мы без особых раздумий отпускаем ее в миры фантазий, грез и сновидений, потому что иначе нельзя. Человек познает жизнь через собственную душу. Голос этой самой дорогой нам птицы можно услышать воскресным утром, когда рыжие лучики солнца без спроса приподнимают наши веки. Едва проснувшись, человек ощущает огромное желание жить и творить, прислушивается к тишине, что безмолвно манит его взглянуть за окно. А за ним гипнотизирующей музыкой журчит вселенная. За каждым окном она своя, но, тем не менее, во всей своей красе едина и по-прежнему во многом непонятна. Потому и рвется наша птица из груди в белокурые небеса, и потому не в силах мы сдержать ее. Временами, словно листья с деревьев, к нам с неба летят ее шелковые перья - слезы счастья, и в воздухе приятно пахнет волшебством. Человек волен сам впускать в свою жизнь чудеса, соглашаться с их существованием или мириться с отсутствием таковых. И уж коли решит он так, что жизнь его подчиняется строго определенным законам, то так оно и будет. А вселенной для нас ничего не жалко, другое дело, чего мы хотим и во что верим. К чему стремимся, то и получаем.
   Элли верила во многое. Верила, что корабль нескончаемых приключений несет ее в верном направлении, а она крепко держит в руках штурвал своей судьбы. С наступлением ночи небо становилось для нее безбрежным океаном и, закрывая глаза, ее уносило в самые его глубины, где явь плавно переливалась в сон. Но трудно было установить границы между ними, ибо они - реальность и сны - не могут существовать отдельно друг от друга и во многом взаимосвязаны. Подавшись влечению, не стоит труда увязнуть в этой эмоциональной паутине, гораздо сложнее уловить связующую нить между реальным миром и миром снов.
   Маленькая девочка заснула крепко. Если бы она сейчас смогла открыть глаза, то увидела бы в своем окне, как маленькая, но яркая звезда падает с темного неба. Падает не быстро, как бы не спеша, так, чтобы можно было успеть загадать желание. Но Элли уже не может ничего себе пожелать. Покрывалом глубокого сна укрывает ночь ее безжизненное тело.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 4

Она просто спит?

  
  
   С наступлением утра, когда проворное солнце едва взошло, на краю города послышалось, как из окрестностей фермы богатой скотом и птицей запели петухи, разбудив непоседливого хозяина, после чего тот не торопясь подошел к окну и, открыв ставни, неразборчиво пробормотал что-то вроде: "Ах, какой чудесный день!" Читателю может вздуматься, что этой фигуре из-за его неугомонных петухов отведена роль самого первого пробуждающего человека. Однако в городе, как известно, давным-давно проживает человек, который привык вставать еще до восхода солнца. Этому девяносточетырехлетнему старику - едва ли найдешь в этих краях кого-либо старше - не в первой встречать рассвет по пути за водой в колодец. Он не стеснялся преодолевать каждый день по нескольку километров на своих двух, поскольку считал, что смерть не придет за ним в дом. Он сам искал ее. Потому и бродил повсюду без устали, заглядывая в самые укромные места.
   До того как старость серебряной кистью раскрасила волосы Вилсена, - так звали старика, - у него было много друзей. Была любимая супруга. Было любимое дело. Одинокий старик не перестает помнить насколько безжалостно к людям время, которое беспрекословно знает свое дело, превращая все "есть" в "было". И ведра по возращению пусты, потому что не за водою он вышел. Но и на сей раз, ему никого не довелось повстречать.
   Постепенно жизнь начинает просыпаться и в других домах заспанного города, раскрашивая окна желтым светом. Дети не спеша, будут собираться в школу, взрослые начнут торопиться на работу. Кое-кому, возможно, посчастливиться остаться не тронутым этим утром.
   Зажегся свет и в спальне Элли, но странным образом это нисколько не потревожило маленькую девочку, и она невозмутимо продолжала спать.
   - Вставай, соня! - раздался мамин голос.
   В комнате ничто не шелохнулось.
   Стэфани попробовала растолкать непослушную дочь, но та по-прежнему не отрывалась от вцепившегося сна.
   - Значит, решила подурачиться? Ничего, сейчас я тебе задам!
   С этими словами Стэфани направилась за кружкой холодной воды. Ее в какой-то степени саму развеселила такая игра. Но Элли ни с кем и не собиралась играть. И тут уже было не до веселья, когда в руке Стэфани замерла опустошенная кружка, на дне которой не осталось ни капли задора. И холодная вода не смогла пробудить спящего ребенка.
   В это время Марк доедал наспех приготовленный бутерброд, запивая его сладким чаем и, как обычно, был уже готов зайти за Элли, пожелать ей доброго утра и вместе направиться в школу, очертания которой, затаившись в утренних потемках прохладной осени, мерцали тусклым светом старых фонарей. Он и не догадывался, что на этот раз компанию ему составит лишь собственная тень. Вдобавок ко всему за спиной школьника тяжелой обузой повиснет мешок, полный немыслимых переживаний и тревог, который заставит юношу прилагать изрядные усилия, чтобы переставлять обмякшие, с трудом передвигающиеся ноги. Путь до школы, который прежде в бодром настрое друзья детства преодолевали за считанные минуты, сейчас неизмеримо растягивался.
   Марк шел, потому что ему сказали идти. Настоятельно попросили не мешать. Он не хотел уходить, он хотел бы остаться, быть сейчас рядом с ней. Ему постарались объяснить, что Элли не здоровится, но при этом лица у родителей были перепуганные, словно они увидели приведение. Разве достаточно этих объяснений для мальчика, который убежден в предначертанной им с Элли судьбе, так как считает, что их сердца связаны невидимой нитью? Почему эти люди думают, что после нескольких сухих слов мальчик может спокойно отправиться в школу? Кто даст гарантии, что по возращению он снова сможет увидеть эти самые прекрасные глаза?
   Нельзя точно сказать, когда именно Марк понял, что влюблен. Больше похоже на то, что так было всегда, с самого начала. Он над этим особо и не размышлял. Элли всегда была для него самой красивой, самой удивительной, самой лучшей. И в то же время слово "самая" смело можно отбросить, потому что она была для него единственной. А под единственной следует понимать только одно: других нет и быть не может. И действительно, он как бы не замечал других. Когда к нему навязчиво подкрадывалась очередная "пассия" с дерзким соблазном: "Как тебе мое новое платье, не правда ли оно восхитительно?" - Марк делал вид, будто бы разговаривают не с ним. Все они являлись для него пустым местом. И слова пустые, и платье пустое. А вот Элли, в отличие от пустышек, несла в себе целый мир, а если это чересчур громко звучит, то уж, по меньшей мере, она была улыбкой в этом мире. Она никогда не спрашивала, как смотрятся на ней новые платья. В этом не было абсолютно никакой необходимости. Это же и так очевидно, что все ее вещи, как и она сама, прекрасны, как будто сам Бог подарил их ей. А разве в глазах влюбленного такое может выглядеть иначе?
   Самое неправильное в этой детской любви заключалось вовсе не в отсутствии взаимности, а в безмолвии. За все это время Марк так и не осмелился произнести три простых слова: "Я тебя люблю!" Особенно он жалел об этом сейчас, понимая, что был готов сознаться в своих чувствах вчера, но обстоятельства снова сложились не в его пользу. И вроде бы эти слова неоднократно исходили из его сердца, но в самый решающий момент намертво прилипали к языку и далее не могли сдвинуться с места. Обычно это сопровождалось опрометчивым вздохом. Не в силах что-либо поделать со своей скромностью Марк продолжал проявлять свою любовь к Элли молча. Таскал ее портфель в школу и обратно, по случаю помогал донести сумки с рынка или сделать что-нибудь по дому. И даже то, что ему однажды пришлось получить по носу от завистников, ничего не изменило.
   Исключительно во всем этом и проявлялась его молчаливая любовь, а в перспективах взрослой жизни маячила женитьба. Что касаемо Элли, то она такими планами на сегодняшний день не располагала. Более того, она не испытывала к Марку подобных пламенных чувств. Как хороший и незаменимый друг детства, он не был ей безразличен, но только лишь, как лучший друг. Элли была влюблена - по крайней мере, ей так казалось - в ведущего популярного на тот день телешоу "Дети и родители". То ли смазливая внешность ведущего очаровала расцветающую девочку, то ли умение выгородить значимость детей на первый план, одновременно отодвигая взрослых на второй, но непоколебимый факт, что в субботний вечер Элли невозможно было оторвать от телевизора, говорил сам за себя.
   Марк, как и подобает мужчине, за свои пятнадцать лет успел заметить, что женщины и особенно маленькие девочки, не успевшие еще стать таковыми, всегда выделяются отличительным качеством усложнять все вокруг удивительным образом. И любви это касается в первую очередь. То их, понимаешь, угораздит в учителя по физкультуре влюбиться, то в отчима своей лучшей подруги. Ну а в неизвестного человека за экраном - как это произошло с Элли - вообще, как говорится, сам Бог велел. Раньше Марк с удовольствием смотрел это телешоу вместе с ней, пока она не сказала, как восхищается красотой ведущего. Эти слова неожиданно привели Марка в неистовство, до того ему не доводилось слышать, чтобы Элли кем-то восхищалась. Внешне он тщательно постарался скрыть свое негодование, но впредь, не подавая вида обид, в субботу вечером и близко к телевизору не подходил.
   Как бы по детски все это не выглядело, все-таки что-то жизненное во всем этом есть. Все мы порой живем точной также. Разве только что, неотвратимо взрослея с каждым днем, все дальше уходим от всего этого.
   Марк шел, уставившись в сырую, пропитанную вчерашним дождем землю и поминутно оборачивался. За его спиной остался дом Элли, в котором никакой шум не мог разбудить спящую принцессу. Рядом с домом стояла машина "скорой помощи", а внутри озадаченный врач пытался разобраться в произошедшем, между тем развеивая панические приступы родителей.
   - Доктор, скажите, она...?
   Стэфани не осмелилась произнести следующее слово. Она прикрывала рот рукой, а из ее покрасневших глаз ручьем лились слезы. Бедняжка мать старалась мысленно отгонять самое ужасное, что могло бы случиться в ее жизни. Жак молча стоял у нее за спиной и успокаивающе гладил ее бархатистые волосы, стараясь внешне не проявлять свой страх. Все, в том числе и врач, были напуганы.
   - Воды принесите - приказным тоном произнес доктор, словно не услышав вопроса.
   Доктор Саймон Прайс был, бесспорно, самым толковым врачом в этом городе, а по мнению некоторых специалистов и во всей Бельгии. С его квалификацией, опытом и талантом он запросто мог бы сделать себе карьеру успешного врача в любом известном городе. Но по натуре своей Саймон был из тех людей, кто сторонится общества. Его никогда не пугал объем работы, он был человеком чести и долга, но всегда отталкивался от суеты масштабных городов. И потому на удивление многим знакомым для него было предпочтительнее "гнить в деревушке", нежели наслаждаться жизнью в мегаполисе. Но мнение остальных беспокоило Саймона в самую последнюю очередь. Сменив около десятка городов, именно здесь, в одной из Бельгийских провинций, он смог предаться жизненным наслаждениям и обрести свой покой.
   В виду немногочисленного населения своего любимого города Саймон Прайс не испытывал чувства в переизбытке серьезной работы. В подавляющем большинстве дней ему приходилось заниматься рутинными делами. Но как только к нему обращались за помощью, то он сразу же добросовестно брался за свои непосредственные обязательства, которые серьезно и искренне воодушевляли врача. Все, кому доводилось исцелиться благодаря его золотым рукам, были ему безмерно благодарны. Люди любили и уважали Саймона, дорожили тем, что в их городе есть такой незаменимый врач, который в отличие от прочих был в состоянии с первого раза поставить верный диагноз. Лечить приходилось в основном пожилых людей. Холодной порой число нездоровых в больнице пополнялось, заглядывали мамы со своими детишками, которых постигла учесть простудиться. В своей медицинской практике доктору Прайсу приходилось сталкиваться с разными, порой невероятными, случаями. Да что там говорить! В свое время, на начальном этапе своего врачебного пути, когда доктору довелось проходить практику в глуши, он вынужден был браться за лечение домашних животных. Хоть это изрядно его коробило, но как быть, если ветеринара в ближайшей округе не имелось, а старческие просьбы неумолимы. Но такой случай, как с девочкой Элли, еще не встречался в многолетнем опыте доктора Прайса. Разве что только в книжках можно было прочесть о подобном.
   Этим утром он проснулся не от будильника, а от телефонного звонка дежурной медсестры, которая взволнованным голосом сообщила о срочном выезде на дом к пятнадцатилетней девочке, не приходящей в сознание после сна. Доктор не заставил себя долго ждать и через несколько минут - благо дом располагался неподалеку - был уже на месте. Как только он вошел в спальню, то увидел неподвижную красоту на мягком одеяле. Перед глазами закружилась карусель детства, и ему вспомнился свой самый первый пациент. Это была маленькая птичка.
   Был солнечный день и голубое небо. Был шумный город. Был уютный дом с просторным двором. Был маленький Саймон. Был его старший брат. Была звериная улыбка. Была рогатка. И была маленькая синяя птичка на ветке скромного деревца. Не было только любви и жалости.
   Так маленький Саймон в свои неполные одиннадцать лет стал доктором. Три дня в тайне от всех он ухаживал за этой раненной птицей, которую спрятал в сарае. Приносил ей воду, гусениц, червячков. Он полюбил ее и назвал в честь одной девочки Кейти. Вскоре раны зажили, и птичка могла лететь дальше. Саймон привязался к ней, ему не хотелось ее отпускать. Но он понимал, что птица должна летать, ей не место в глухом сарае. Он вынес ее во двор, сел на зеленую траву, на прощание крепко прижав птичку к груди, и отпустил ее в высокое небо, сказав лишь: "Помни меня". Через два года родители Саймона решили переехать жить в другой город. В день отъезда он проснулся от странных стуков в оконное стекло. Раздвинул занавески и обомлел. К нему прилетела попрощаться Кейти. Он никогда раньше не слышал птиц, но тогда отчетливо понял, что она сказала: "Я помню тебя".
   И вот перед ним на кровати маленькая птичка Элли. Абсолютно невинная. Что могло с ней случиться? И почему это должно случиться именно с ней?
   Доктор наклонился и стал ощупывать пульс. Тихо. Прислонил голову к сердцу. И вновь тишина. По всем признакам девочка была похожа на умершую. Лицо заметно побледнело. Не чувствовалось ни дыхания, ни сердцебиения. Полное онемение и никаких реагирований на попытки привести ее в чувства.
   - Вот доктор, попейте, - сказал вернувшийся с кухни Жак, протягивая стакан воды.
   - Не мне, - ответил доктор, даже не повернувшись к Жаку лицом, - супруга пусть выпьет, ей надо успокоиться.
   Из своей кожаной сумочки Саймон достал маленькое зеркальце и поднес его к области рта девочки. Проступили слабые пятнышки запотеваний.
   - Похоже на то, что смертью здесь не пахнет, - резюмировал доктор.
   С родительских плеч словно гора свалилась. И тогда доктор решил, что теперь даже уместно пошутить:
   - А вот наш журнал "Медицина" в старые добрые времена предлагал поднести зажженную свечу к одному из пальцев руки или ноги покойного и держать ее так несколько секунд, пока на пальце не образуется волдырь. Если в пузырьке будет жидкость, то человек еще жив. Если ее нет, то покойника можно хоронить без опасения. Интересно автора этой статьи после его смерти проверяли таким способом?
   Но никто не засмеялся. Даже не улыбнулся. И если предположить, что это на самом деле было смешно, то все равно никто бы не смеялся хотя бы потому, что сил на эмоции практически не осталось. Обескураженные Жак и Стэфани стояли в полном молчании. И только потолок сотрясался от нескончаемого потока разнообразных мыслей присутствующих в спальне людей. Каждый думал о своем, но доктор, похоже, смог заметить клубок, покатившийся в верном направлении.
   - Я, кажется, подозреваю, с чем мы имеем дело. И меня это настораживает. За всю свою жизнь мне еще не доводилось сталкиваться с подобными случаями.
   - Доктор, не томите. Скажите, что с ней? - со страхом и надеждой спросила Стэфани.
   - Вы когда-нибудь слышали о летаргических снах?
   Доктор произнес это без всякого сарказма, и все же прозвучало так, словно все здесь собравшиеся разыгрывают театральную пьесу, и спящая девочка уверенно справляется со своей ролью.
   - Летаргических снах? - переспросила Стэфани.
   Доктор не успел ничего сказать, его перебил Жак.
   - Да, конечно, я знаю, что это такое, но, честно говоря, всегда думал, что это больше относится к мифологии, чем к действительности.
   - Нет, что вы, никакой мифологии. Бесспорно, в наше время это удивительно редкое явление, но, как видите, вполне реальное. Случай с вашей дочерью, к большому сожалению, тому подтверждение.
   - Она просто спит? - вмешалась мать.
   - Спит, - спокойно отвечал доктор. - Вот только не просто, а очень крепко. Я бы даже сказал непробудно. Летаргический сон - это болезненное состояние, похожее на обычный сон и характеризующееся неподвижностью, отсутствием реакций на внешнее раздражение и резким снижением интенсивности всех внешних признаков жизни. Даже в самых тяжелых случаях летаргический сон можно отличить от смерти, что исключает возможность ошибочного погребения живых лиц. Встречается при истерии, общем истощении, после сильных волнений. Приступ внезапен, продолжается от нескольких часов до нескольких лет. Сознание обычно сохранено, больные воспринимают и запоминают окружающее, но не реагируют на него.
   - Доктор, но вчера наша дочь была абсолютно здоровой, она ни на что не жаловалась. А насколько все это опасно для жизни? Когда она сможет проснуться? - не унималась Стэфани.
   - Я пока не берусь ставить диагноз, имеются основания только для предположений. Девочку надо тщательно обследовать. Ее придется госпитализировать в Брюссельскую университетскую больницу, поскольку здесь нам не выйти из тупика бессилия. Медицинские учреждения нашего города, к великому сожалению, оставляют желать лучшего, а сложившаяся ситуация, как вы понимаете, более чем серьезная. Сейчас лучше не медлить. Я, так полагаю, вы проследуете вместе с дочерью?
   - Я поеду, - сказала Стэфани, - мой муж останется.
   - Дорогая, ты точно справишься одна?
   - Я всю жизнь справлялась одна.
   - Вы пока собирайте необходимые вещи, - обратился доктор к Стэфани. - А мне надо будет вызвать санитаров, подготовить документы, связаться с университетской больницей и позвонить одному человеку. Где у вас телефон?
   Полчаса спустя карета "скорой помощи" отъезжала от дома. Вот такая, оказывается, непредсказуемая эта жизнь. Никогда не подумаешь о том, что сегодня веселишься на день рождении до упаду и не ведаешь о том, что завтра тебя увезут в больницу. И не известно еще, что ты после этого будешь помнить, если вообще придешь в себя. В один день мы приходим в эту жизнь, в другой уходим. Первый день мы отмечаем сами, второй отмечают без нас. А ведь он может стать любым из дней, даже тем, что сменяет день рождения. Только мысли об этом могли объяснить непрекращающийся плач Стэфани. Она чувствовала себя незаметной точкой, размытым пятном. Больше всего ей сейчас хотелось перемотать время далеко вперед, где все уже разрешилось. Не столь важно, каким именно образом, главное, что разрешилось благополучно. Ибо ничто так не будоражит, как мысль о неудачи, и ничто так не страшит, как предчувствие беды. А там, в невидимой дали, за горизонтом времени, давно все произошло. И в худшем случае, будь то горе, оно уже оплакано всеми слезами и почти что забыто. Там, все невзгоды, как быстрые реки, утекли в былое. Но лучше не думать об этом, терзая собственное сердце, а просто быть рядом со своей маленькой Элли. Как женщина сильная, Стэфани старалась взять в себя в руки, платком прогоняя с глаз мокрую тревогу.
   Все уроки, которые тянулись неимоверно долго, Марк просидел за партой в меланхолическом одиночестве. Мало кто сегодня слушал, о чем рассказывали учителя. В классе стоял тихий гул перешептываний. Марк не слышал ничего, даже шепота. Он только физически находился в классе. Всем остальным состоянием он был где-то за окном, там, где начинается осень. За тем окном осень полуденным ветром подметала улицы, небрежно разбрасывая сухие листья по двору. Сонные деревья угрюмо покачивались и, будто бы перешептываясь между собой, дополняли невзрачную атмосферу легким шумом. Один из листьев - даже с виду отличавшийся от остальных - резко взмыл в воздух. Природным дуновением его понесло в загадочную даль. Неожиданно для себя Марк задумался о скоротечности самого загадочного процесса - в простонародье именуемого жизнью. Лист, тем не менее, пытаясь доказать, что у него нет ничего общего с человеком, стремительно уносился прочь. Откружив свой вальс, молча уселся на тротуар; тот еще путешественник - мог бы выбрать местечко и поуютней. "Каково это - летать?", - тихо спросил Марк, не отводя глаз от листочка. "Удивительно просто, - беззвучным эхом послышался ему голос листка, - для вселенной мы все не тяжелее перышка". На мгновение Марк призадумался, а после лениво перевел взор. Солнце полностью заволокло небесным дымом. Через такую серую крепость ни одному лучику не пробиться. Да и что сейчас могло быть за ней? В тот момент ему казалось, что по ту сторону все отразилось бы единообразием, словно в зеркале.
   Как только закончился последний урок, Марк тут же сорвался, как злой пес с цепи, и побежал к дому Элли. Его встретили закрытые двери, за которыми не слышалось ничего, кроме мертвой тишины. Он и не знал, о чем следует думать в этот момент. Не проронив ни слова, пошел к себе домой. Пришлось к стати, что там никого не оказалось, так как Марк не испытывал ни малейшего желания с кем-либо разговаривать. На кухне его поджидал обед, но он не стал ничего разогревать, только выпил стакан холодного молока и заперся у себя в комнате, в которой пахло чувством обиды на весь окружающий мир. Вдалеке послышался гул проезжающей машины. Марк прикрыл форточку: ему хотелось абсолютной тишины.
   "Мир - это то самое место, где меня нет", - с прохладой произнес он, расположившись на старой кровати. Мысли забурлили неконтролируемым потоком. Марк думал о том, что любовь к Элли сделала его самым бесполезным человеком лишь потому, что любовь эта происходила из него, а не из другого человека. И еще он думал о том, где сейчас Элли, и как она себя там чувствует.
  
   Практически все в нашем мире когда-нибудь, если не окончательно останавливается, то хотя бы замирает на определенный момент. Ревущий несколько минут назад поезд останавливается на очередной платформе, а опаздывающие на него пассажиры прекращают свой хаос, второпях рассаживаясь по местам. Ветер прекращает разгуливать по небу, и облака, словно приклеенные, зависают в воздухе. Старинные часы, надежно служившие продолжительный срок, впредь не в силах сдвинуть стрелки ни на миллиметр. Мелодично звучавшая из соседнего окна популярная пластинка отыграла свою последнюю песню. Где-то вдали, на берегу реки, тлеют угли костра, который еще совсем недавно тянулся к небу своим острым пламенем и согревал продрогших. И девочка Элли, буквально вчера согревавшая своих близких ангельским теплом, сегодня, как кукла, обмотанная капельницами и трубками, лежит на больничной койке.
   Но есть и вещи, которые не прекращаются никогда. Вещи эти, как правило, духовные. Не редко их называют бесценными, поскольку никакие деньги не в силах приблизить нас к ним. Одной душе только известны дороги, ведущие к постижению смысла этих категорий. Это только кажется, что любовь приходит и уходит, на самом же деле она всегда с нами в нашем сердце. Просто мы не часто способны открыться ей. Человеку свойственно сомневаться в чем-либо, но когда он верит во что-то свято, то эта вера не покидает его до конца пути. А если не верит, то уж, по крайней мере, надеется. Одни из тех, кто переживает за Элли, безукоризненно верят, а другие не перестают надеяться, что вскоре откроются эти голубые глаза, и с нежных губ слетят слова: "Как сладко я спала".
   Из задумчивости Стэфани вырвали слова доктора:
   - Я спущусь вниз, встретить человека. Я мигом, туда и обратно.
   Оставшись наедине со своим сокровищем, мать гладила волосы своего ребенка и молила Бога, чтобы он не отбирал у нее самое дорогое на свете. Доктор, как и пообещал, не задержался. В такой тишине было невозможно не услышать, как за его шагами в палату вошел кто-то еще. Она неохотно повернула голову и оцепенела. В тот момент мозг ее настолько слабо соображал, что в нем не возникло мыслей относительно того, что это просто могло быть галлюцинацией, вызванной волнением и переутомлением. Поэтому она просто смотрела на того мужчину, наотрез отказавшись думать. Сомнений быть не могло. Перед ней стоял Этьен.
  
  
  
  
  

Эпизод второй

  

22 августа 1972 г.

ГЛАВА 5

Со всеми нами случается жизнь.

  
  
   - Я умираю? - спросил человек у тишины.
   Ничто не в силах было ответить ему, но сознанию мерещилось, что ответы гулким эхом доносятся до него. Не пристало спрашивать кого попади о своей благовременной кончине, поэтому он не узрел ничего лучше, нежели обратиться к собственной персоне. Мужчина заранее понимал, что его ожидает бессмысленный сумбурный лепет, и, тем не менее, случай уже приблизился к той отметке, где поздно что либо менять и ровным счетом ничего нельзя поделать.
   - Так, я умираю? - повторил он, после чего впал в размышления.
   Тусклый свет старой лампы разбавлял потемки надоедливой комнаты слабой надеждой на нечто светлое. Человек думал о том, стоит ли дальше влачить свое жалкое существование в этом безумном мире или спокойно принять учесть несчастной жертвы, загнанной в тупик бесконечными жизненными обстоятельствами. В первом случае его ожидала бы роль вечного странника, чьи ноги бредут неведомо по каким дорогам. Во втором ему посчастливилось бы принять удел свободной личности, вкусив пред тем завораживающий поцелуй смерти. Он уже давно дошел до порога, когда перестал давать советы окружающим. Возможно, именно поэтому он и сам перестал нуждаться в советах. В выборе серьезных решений он привык полагаться на себя. А к кому еще он мог обратиться за помощью? Он-то считает себя таким самодостаточным.
   Рок накопившихся событий, излившийся полупрозрачной жидкостью в фужер из-под вина, подталкивает к выбору последнего варианта, однако в то же время нечто держит за руку, заставляя не торопиться. Ни кем не придуманное чувство не отпускает сердце, вцепившись в него мертвой хваткой, словно голодный пес в брошенную кость. В этот момент им овладело желание выкурить самую лучшую в мире сигару. Он и понятия не имел о том, какая сигара может хотя бы претендовать на первоклассный статус, поскольку за всю свою жизнь ни одной из них так и не вкусил. Да и не курил он вообще. Лишь обычный сигаретный дым, что повседневно отравляет жизнь, ему был знаком, а чем пахнет настоящая сигара? Почему эти мысли не посещали его раньше? Человек, склонив голову, отчетливо понимал, что в этот худой момент ему захотелось не повторить запомнившееся былое, а протянуть руку неведению, коснуться чего-то непрожитого.
   Взгляд бегло окинул комнату, которую он не задорого снимал у хозяина дома. К огромной кровати, занимающей добрую половину узкого пространства, приставлена деревянная тумба, сверху заваленная старыми газетами. Дверца этой тумбы открывалась реже, чем по общим человеческим меркам можно представить значимость слова "редко". И причиной тому было внутреннее содержимое, своими предметами напоминавшее ему о незабываемой боли, которую он без вопросов предпочел бы забыть, но вместе с тем моральная сторона памяти не позволяла избавиться от того, чего видеть он не хотел. И когда такое случалось, то, как правило, процесс этот сопровождался острым скрипом не то дверцы, не то сердца. Разобрать того он и сам не мог. В углу уместился миниатюрный шкаф, забитый одеждой. Покрытая пылью гардина расстилает тяжелые бронзовые занавески, нижние края которых плавно спадают на осевший ковер. На стене висят две любительские картины, напоминавшие о детстве. На плотной полке проигрыватель крутит медленную мелодию, рядом в стопку сложены несколько пластинок. Вещи, в большинстве своем, не разбросаны, а комфортно себя чувствуют на своих местах. Лишь на письменном столе хаотично лежат мелкие предметы: ручка, карандаш, бумажные листы, черно-позолоченный футляр, пустой бокал, недочитанное произведение.
   Соседи, подобно цикличности года, то и дело меняли друг друга время от времени. Кому-то было необходимо перезимовать, а некоторые и до весны не задерживались. Пожалуй, один Этьен стал постояльцем этой хижины, словно дерево, пустив свои корни в ее неподвижность. Репутация старья, о котором идет речь, имела вид дырявого ботинка и была врознь солидной преподавательской деятельности Этьена, но на его защиту вступают одновременно два нюанса. Во-первых, данное мнение по большей части бытовало у интеллигентных обитателей кабаков, которые в после рабочее время, опрокинув пару кружек своего любимого пива, с необузданным воображением принимались обсуждать проблемы, не волнующие в городе абсолютно никого, кроме них, разумеется. И покуда их жены кормят детей остывающим ужином, не торопящиеся домой интеллигенты с очередным глотком алкоголя напяливают на себя маску критиков-палачей и пролив реки мракобесия, испытывая притом адские муки раздирания своей "светлой" души, рождают умозаключения сродни мыслям шимпанзе. А накопленная годами интеллигенция со свистом катится коту под хвост. Во-вторых, если взглянуть на дело с другой стороны, то тут уже вступает в силу нынешнее положение дел в городе. Служебного жилья - не принимая в счет несколько свободных комнат оккупированного крысами первого этажа общежития - Этьену не предоставили, а выбор сдаваемого не так уж велик, чтобы размениваться, тем более, когда в карманах еще пошерудить надо. Таким образом, наплевав на стереотипы социума, он счел для себя приемлемым обустроиться на ночлег, который негаданно растянулся вот уже почти на три года, и в то же время оброс своеобразной романтикой. На протяжении всех этих дней четыре стены комнаты, в которой он проживал, попеременно разделяли с ним то скуку, то воодушевление. Но последний месяц его пребывания здесь запятнал жизнь багровым прискорбием.
   Отдающий предпочтение запутанным книгам и глубоким философским размышлениям, этот человек не гнался за бурей жизненных авантюр. Глубокие изъяны суровой действительности обратили Этьена к нудной жизненной волоките, а его разум погряз в котловане одиночества. Не будет лишним упомянуть, что переживания и даже намеки на таковые, упрекающие дом в невозможности сдружиться с другими людьми не имели под собой никакой основы и никогда не стучались к нему в двери. К тому же из-за соседних стен отнюдь не всегда доносились дружелюбные приветствия. Не редко это были мешающие его спокойной жизни пьяные горлобесия или противный детский плач. В таких случаях дом служил хорошую службу своему любимчику, заблаговременно отправляя таких гостей в дальнейшее плавание, как маленькие кораблики, а он, Этьен, как всегда непокорно оставался ждать на своем берегу. Единственной обидой, периодически досаждавшей ему, была несправедливость закрытого окна, как он ее называл. Если бы хоть шепот донесся издали, хоть лучик прорезался сквозь закрытое окно, и он увидел, что именно он ждет, ради чего ото дня в день продолжает стоять на своем берегу, как вкопанный, то и ждать сразу стало бы легче. Но он ведь не знал. Ни разу не услышал, ни разу не показалось. И, по всей видимости, никто и не спешил ему об этом поведать.
   Однажды он решил, что вопреки всему его ожиданиям настал конец. Когда счастье навестило его, он понял, что впредь ему не придется ждать и принял все, как есть. Этьен из тех людей, которые свято верят в добро и любовь, как в проявление вечности во всем нас окружающем. Но наряду с этим он и из тех людей, которые подозревают о существовании зла и несправедливости, чьи тени млечной фатальностью сопровождают каждого человека. Мысли о последнем заставляли его периодически спрашивать себя, не обманулся ли он, не заблуждается ли, но по существу Этьен старался не отвлекаться от долгожданного счастья. Всякий человек, как следует, поразмыслив, неохотно согласится с тем, что, в общем-то, любое событие в нашей жизни, как собственно и сама жизнь, имеет свой конец. Логический или совершенно непредсказуемый - это уже другой вопрос. А завершенность, как факт, оспаривать глупо. Вот и Этьен, как человек благоразумный, в назначенный судьбою час признал окончание своих счастливых дней. Признать то признал, а вот смириться и забыть, увы, не вышло. Да и как такое забыть. Рильке говорил о том, что главное помнить, но еще важнее забыть. Но забыть можно, когда это произошло и остановилось на одном месте, осталось нечаянным пятном в прошлом. А то, что пытается забыть Этьен, не остановилось и продолжает существовать, олицетворяя патологический ужас. Не передать, как ему хочется, чтобы все, что произошло месяц назад, случилось непомерно давно, когда его еще не было и в утробе матери, или в еще более далеком будущем, когда его и вовсе не станет. Но глядя на эти опустошенные глаза, очевидным становится одно - несчастие выбрало себе место в настоящем, когда Этьен жив и здоров. Ему ничего не оставалось, кроме как придумать способ, куда деть себя от всего этого, иначе бы жизнь его неумолимо сломила. И он придумал. Он инстинктивно отыскал для себя мир, в котором он не прятался, как могло бы показаться, а просто скрашивал свое ожидание. В этом ему безукоризненно помогали музыка на его изысканный вкус и распутывающие разум напитки. Больше всего в этом мире он любил красивую музыку и красивых женщин, не зная притом, что из этого стоит на первом месте, а что на втором. Когда он был с женщиной, то многочисленные сладкие стоны ему заменяли самую прекрасную музу, и напротив, испытывая умопомрачительные моменты, как сейчас, целиком и полностью утопая в божественной музыке, он склонялся к мнению, что женщины не столь благосклонны к нему, как это дивное творение. Также он знал, что трогающая его песня воспринималась по иному в зависимости от того, в какое время суток ее слушаешь, а трогающая его женщина вообще воспринималась каждый раз по-разному. Из всего простого в этом мире его неравнодушие замедляло ход только перед словами. Он тянулся к простым словам, как ребенок к конфете, потому что сам никогда не мог изъясняться просто. Да и говорить, в общем-то, ему не со многими хотелось.
   Несмотря на поздний час за стеной вдруг послышалась женская брань:
   - У тебя опять хватило наглости заявиться в таком виде? - ворчала женщина. - Оставался бы ночевать в своем вонючем кабаке, нечего приносить это отвращение в мою жизнь! Ты слышишь, что я тебе говорю?
   - Боюсь, что тебя услышал весь дом, - мужской голос то ли оправдывался, то ли не знал, что сказать.
   - Ты и без того уже успел "прославиться", себя то давно позором покрыл, теперь вот и на меня свое дерьмо вылить пытаешься. Не быть тому, слышишь меня? Не быть.
   - С чего ты так взбеленилась? Я...
   - И слышать нечего не желаю, тысячу раз одно и то же. Видит Бог, терпению моему пришел конец, завтра же выставлю твои чемоданы на улицу, там и живи, как знаешь.
   "Разве Бог видит все это? - на фоне затихающего диалога размышлял Этьен. - На его месте мне бы наскучили подобные зрелища. Я попросту бы спал. Или даже... как там было написано?"
   Уставший от всего, он с трудом дотянулся до книги на столе и принялся ее листать. Фридрих Ницше "Утренняя заря". Этьен уставился на одну страницу и раздумывал, стоит ли читать далее или испепелить злосчастную книжонку, придав ее огню.
   - Бог умер, - читал вслух он, - жить опасно...
   Тяжело вздохнул и замолчал на несколько секунд.
   - Интересно, - подумал Этьен, - а этот самый Бог, который умер, выкурил перед смертью самую лучшую сигару? Если не выкурил, то никакой он и не Бог!
   - Он умер! - обращался он к соседям за стеной. - Ваш Бог. Слышите меня?
   Если бы даже его сейчас и слышали, то едва ли кому было до этого дело.
   Кто вообще в этом мире его слышал?
   Этьен нервно отбросил книжку в сторону. Взгляд продолжал обхаживать комнату. Глаза остановились на одной фотографии.
   - Ты меня когда-то слышала, - сорвался шепот с его губ.
   Стэфани. Женщина всей его жизни. Их много было до нее. Но только у нее одной могла быть эта солнечная улыбка. Только ее глаза цвета кофейной ночи блестели в свете утренних звезд. Только ее кожа была покрыта облачным бархатом, прикоснувшись к которому забываешь обо всем на свете. И волосы ее, словно медовый водопад, сливаются в жемчужную заколку. Он хорошо помнит этот свой первый подарок ей, когда у него совсем не было денег и ему пришлось украсть эту заколку у лавочника. Ей он, конечно, о том умолчал. Сейчас это почему-то кажется ему смешным. На секунду, впервые за вечер, он улыбнулся.
   На этой старой фотографии она улыбается. Запечатлена в момент счастья. Может быть, даже какого-то особенного счастья. И будто бы она рядом. Сейчас подойдет, прильнет к нему и все станет на свои места. В это мгновение время словно застыло. Увы, ничего подобного не происходит.
   - О, если бы я только мог притвориться мертвым...
   Схватившись руками за лицо, мужчина начинает плакать. Со слезами выходит все - старые обиды, мимолетные переживания, приступы раздражения и негодования, скрупулезное отчаяние, ссоры и примирения. Но самыми обильными ручьями слез сползает косвенная вина, с которой Этьен вряд ли смог что-то поделать, будь он даже провидцем. Вина, прежде всего, перед самим собой. Вина, которая спонтанно, когда ее совсем не ждут, не перестает спрашивать: "Как такое вообще могло произойти?" По коже пробежал мороз. Это невыносимо, когда тебе каждую ночь снится совсем юная девочка, и сны эти отнюдь не о молочных облаках и розовом закате. Он продолжает смотреть на фотографию Стэфани. Пожалуй, ради этого стоит жить. Жить и ждать, что когда-нибудь все образуется. Это свойственно любому человеку.
   Сейчас он выпил столько, что может позволить себе открыть свою тумбочку. На самом видном месте лежит сувенир-бабочка. Он берет ее в руки и водит по комнате, словно бабочка, как живая, порхает рядом с ним.
   - Прости меня, если однажды сможешь, - произносит он.
   Сейчас он не думает о сигаре. Его мысли преданы сердцу, которому никак не найти покоя. Через минуту он уже сидит за столом. Открыв вторую бутылку вина, подвигает к себе пустой лист, берет в руку карандаш. Подавленный, растоптанный, он вознамерился излить свой крик души на эту непорочную бумагу, которая все стерпит. Если кто и способен вытащить его из этой зловонной ямы сумасшествия, то только Стэфани. Ведь он когда-то писал ей трогательные до глубины души письма. Пусть это будет еще несколько лиричных слов. Пусть, забывая о том, чего нельзя забыть, она еще хотя бы раз услышит его. Он и не молит о понимании. Он почти смирился. Он почти согласен забыть то, чего нельзя забыть.
   Этьен поставил самую печальную пластинку из всех, что у него были, и погрузился в мир своих грез. Какое-то время он просто сидел, склонившись над пустым листом, оправдывая слова одного писателя о том, что нет на свете дела труднее, чем писать простую, честную прозу о человеке. Затем рука его зашевелилась.
  
   Какими бы мы не родились - бедными или богатыми, красивыми или вызывающими отвращение, счастливыми или обреченными на страдания, одаренными или неудачниками, коими потакают преуспевающие, здоровыми или с физическими недугами, милосердными или корыстными, честными или лгунами - со всеми нами случается жизнь. Мы прислушиваемся, присматриваемся, учимся мечтать. Коротаем дни, занимая себя обыденной рутиной. Спешим повзрослеть. Запоминаем то, что хотелось бы пронести через время. Впутываем свою личность во все доступные тайны. Обжигаемся светлой надеждой на придуманное будущее. Пытаемся контролировать необузданные эмоции. Спотыкаемся о собственную злость, упрекая мир в несправедливости. Проходим мимо витрин, на которых выложены необходимые нам вещи и приобретаем никому негодный товар, покупаясь на низкую плату. Не хотим лгать, но делаем так, обещая, что это в последний раз. Преклоняемся перед собственными слабостями. Танцуем в ритме жизни, не успевая оглянуться. Развлекаем окружение, испытывая жажду быть в центре внимания. Закрываем глаза, когда нам страшно и не впускаем в свое личное пространство маленькие чудеса. Не задумываемся, чем пахнут цветы. Не обращаем внимания на прикосновения чужих мыслей. Не знаем, почему мы такие, порой жестокие. Говорим друг другу обидные слова чаще, чем обнимаемся. Вдалеке вспоминаем свой дом. Избегаем одиночества, но отчасти нуждаемся в нем. Боимся правды. Горько плачем, когда этого никто не видит. Закрываем глаза, когда не остается сил смотреть на мир. Неохотно просим прощение, а сами прощаем только тогда, когда нас об этом попросят. Иногда видим сны. Поразительно быстро забываем хорошее и мучительно долго помним о плохом. Издеваемся над животными, потому что носим гордое имя "человек". Хотя бы раз обращаемся к кому-то на небе, даже если не верим в его существование. И большего всего мы хотим без всевышних причин быть самыми хорошими и самыми любимыми. А еще... мы влюбляемся.
   В тот день мне было двадцать четыре. В два года я научился ходить. В четыре уже мог объясняться. Когда мне было пять лет, я выучил свое первое стихотворение. В шесть я пошел в школу. В девять услышал сказку, которая меня растрогала. Мать заболела, как только мой возраст перешагнул одиннадцать лет. В четырнадцать я впервые поцеловался. В девятнадцать уехал из дома, не мог больше смотреть на отца, который стал жить встречей с мамой на небесах. И лишь в двадцать четыре я вдруг понял, что моя жизнь только началась.
   После тебя от ностальгии по детским временам не осталось и следа. С тобой я стал ребенком. Беспокойным, неугомонным, жизнерадостным ребенком. Во мне пробуждались чувства скуки, когда ты уходила, тревоги, когда ты давала повод переживать, восторга, когда ты меня неожиданно целовала, и ни на секунду за целые сутки меня не покидало чувство невыразимой любви. Мне хотелось бы верить, что рядом со мной ты испытывала не менее выразительные мгновения. И прошу тебя не сомневаться в том, что если бы я мог повелевать собственными чувствами, то, не задумываясь, без остатка отдал бы их тебе.
   Да, с тобой я заново родился. Порхал в облаках под твои нежные песни. Не передать, как красиво ты поешь. Звезды в ту летнюю ночь не могли наслушаться. Две осени, две зимы, две весны и одно лето. И почему это не стало вечностью? Нашей с тобой вечностью.
   Все в этом мире не в нашей власти. Постепенно мы теряем наших друзей, родителей, любовь. Боюсь представить, какими нас примет старость. Если бы я был Богом, то превратил бы все сложное в простое. Если бы я был Богом, я прогнал бы печаль, которой преисполнен мир, в грозовые дали. Я бы поднял тех, кто упал и осторожно погладил их волосы. Я отобрал бы только самые лучшие воспоминания, а прочие развеял в невесомости. Я отыскал бы всех одиноких людей. Я переставлял бы звезды, одну за одной, пока не надоело. Я постарался бы сделать так, чтобы люди не теряли друг друга, а находили. Даже когда я не знал, что делать, я придумал бы, чем заняться. И я бы ни в коем случае не позволил нашей вечности так глупо оборваться.
   Этого не должно было произойти. Только не с нами. Если есть на свете Бог, то почему он не позаботился о ней? Он никогда не ответит на этот вопрос. Он так молчалив, что порой мне кажется, он грустит, как никто в этой галактике. Но никому не нужны неуместные оправдания. Я знаю, ты пытаешься скорее забыть все это, прогнать из своего сердца. Понимаю. Но у меня не получается. Позволь хотя бы мне помнить тебя. Больше всего я боюсь забыть твои губы, глаза, волосы. Ничто не дорого мне, как эти воспоминания. Благодаря ним я живу. Выживаю в собственном аду.
   Но, где бы я ни был, хочу, чтобы ты знала и помнила, что ты - тот самый ветер, который, ворвавшись однажды в мою жизнь, обдувает меня смыслом моего чествования.

Этьен Лакри

  
   Глаза его стали слипаться. Буквы двоились. Вторая бутылка незаметно опустела. В комнате сильно разит вином. Напоследок в полусонном бреду Этьен успевает процитировать обнадеживающее высказывание из книги, которую читал накануне: "Лучшее лекарство от любви - это все же освященное средство: любовь возвращается".
   Он так и уснул за столом, упершись лбом о письмо, как это бывает с людьми, обременяющими себя ответственной работой, которую во что бы то ни стало необходимо завершить к утру. Единственное, что в данном случае отличает трудоголика от романтика, это содержимое стакана. Первые, следуя непоколебимой привычке, наполняют его бодрящим кофе. Отчаянные романтики, тем временем, предпочитают утопать в вине, безнадежно томясь неудачными попытками ухватиться за спасательный круг. Этьену своим вкусом заметнее располагало белое вино. Иногда, напившись, он спрашивал себя: "Никак не могу понять, мне так нравится белое вино, потому что меня постоянно тянет к блондинкам, или же меня тянет к блондинкам, потому что мне так нравится это вино?" Этот вопрос и по сей день остается за гранью открытого, поэтому, наверняка, еще не раз Этьен задаст его себе. Кому, как ни ему знать, что в светлых напитках на порядок проще приблизиться к разгадке самой печальной тайны мироздания - любви.
   Его ничто не обязывало засиживаться, кроме хмельной воли быть услышанным вновь. Эта ночь была особенно грустной. Этьен не успел поразмыслить над тем, что человек порой умирает раньше своей биологической смерти. Однако эта мнимая смерть происходит исключительно с целью возродиться в ином образе, более светлом, более чистом. Когда наступает точка кипения, пар милосердия растапливает эгоцентричный лед. Отныне человек становится едва ли не ангелом. Он уснул, и в тоже время умер. Завтра он проснется, и в то же время воскреснет.
   Он ждал этого момента, как птицы ждут весну, чтобы вернуться. Этьен тоже хотел вернуться. Эпоха жизни, которой он поддался, превратила его в манекена собственных непониманий и разочарований. Огонь детского задора угас незаметно. Весь мир стал каким-то отстраненным, чужим. В какой-то миг ему стало ясно, что детская улыбка исчезла с его лица навсегда. Впервые в жизни появилась размытая граница, разделившая его жизнь на прошлое и настоящее. Между ними судьба утоптала горесть и радость, но прежде всего злую шутку, которая обрекла Этьена на роль бесконечно виноватого человека. А со всем этим приходиться каким-то образом жить дальше.
   Вольтер в одном из своих изречений говорил о том, что конец жизни печален, середина никуда не годится, а начало смешно. Едва ли сейчас Этьена волновало начало его жизни, а вот середина являлась весьма актуальным вопросом. Никто не станет спорить, что она ни в какие ворота не лезла.
   И вот на сей раз замкнутый круг скинул свои оковы. Заканчивалась летняя пора. Быть может, близилось к своему логическому завершению что-то еще. Никто и никогда не мог и предположить, что может случиться нечто подобное. Крик души оказался не напрасным, он был услышан. Во сне. Ему приснился дивный сон, в котором он встретил свою возлюбленную, и, что более важно, она сумела его понять. Это было то самое кафе, где он впервые увидел ее. Устроившая им когда-то случайное свидание неподчиняемая сила, сбросив годы, вернула им былой праздник. Как и в тот раз, она сидела одна-одинешенька прямо напротив него. Он совсем не обратил внимания, во что она была одета. Так завораживающе любовался ее лицом, что, казалось, вот-вот прожжет на ней дыру. Как и в тот раз, бросился за ней, как только она вышла из кафе. Догнал у переулка. Она обернулась, предчувствуя, кто стоит за ее спиной. С голубого неба лился добрый свет, который отражался в ее глазах цвета ночи, а он, растерявшись, как маленький ребенок, не мог вымолвить ни слова. Она, улыбаясь, протянула свою руку. Так, познакомившись однажды, они снова встретились в его памяти. Как и прежде он вел ее за руку, а она шла вместе с ним, не притворяясь, что это сон. Ее беспечная улыбка вновь сводила его с ума, а сердце пульсировало единственной мыслью: "Кроме тебя мне никто больше не нужен". Все было, словно наяву. И словно наяву она ответила ему, что уедет с ним хоть на край света, лишь бы быть всегда рядом. Вчера он и представить этого не мог. Если и есть на свете то, что может заменить реальность, то это только сон. Жаль, что человек спит меньше, чем живет, ведь все в этой жизни могло бы быть иначе.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 6

Почему это случилось со мной?

   Она сделала так, как и обещала, дама, устроившая ночную потасовку своему ухажеру. Пьяницам вроде Марселя следовало бы остерегаться суровых женщин, да не гневить свою судьбу. Он и на этот раз подумал, что ему все сойдет с рук, но, как оказалось, напрасно. Трудно представить девушку, которая бы так долго терпела подобные выходки.
   Они познакомились в продуктовом магазине, где она работает продавцом. В этом незначительном малонаселенном городишке незнакомый мужчина с двумя громоздкими чемоданами в руках выделяется из толпы. Стоит заметить, что эти светло-коричневого цвета чемоданы с небольшими серебряными вставками изготовлены из качественной кожи являлись самой дорогой вещью, из всех, что имел при себе Марсель. Поскольку выглядел он подобающе, то мало кого интересовало, каким мужским тряпьем забит его багаж. С виду он казался галантным человеком, но в действительности, кто так предполагал, заблуждался, что, впрочем, было на руку Марселю. Эта мнимая галантность придавала ему уверенности в себе. Первоначально он и не планировал задерживаться в этом городке, поэтому ему было безразлично в какой магазин податься. Он зашел в ближайший. За прилавком стояла она, неравнодушная к стройным, высоким, темнокожим мужчинам, которым и являлся Марсель. Эту и последующие шесть ночей он провел в ее комнате, которую она приблизительно с месяц снимала по соседству с Этьеном. За эти шесть дней темнокожий кавалер умудрился не сделать ей ни одного подарка. Более того взвалил расходы питания и жилья на плечи хрупкой женщины. Оказывается, не перевелись еще мужчины, которые могут позволить себе такое удовольствие. Такие "любимчики жизни" с усердным аппетитом налегая на свое любимое блюдо, непременно не забудут добавить в него специи: за шесть дней ровно шесть раз прийти ночевать в стельку пьяным, толком не объяснив, где его носило весь вечер. У кого-то получилось за шесть дней создать планету, а Марсель за этот срок не соизволил даже пальцем о палец ударить. Что ж, заслужено напросился, чтобы на седьмой день ему предоставили выходной. Навсегда. Такое не станет терпеть даже старушка, доживающая свои дни. А его даме всего-то чуть больше тридцати. Неужели он считал, что его постельные способности в силах покрыть все это, к чему даже названия не подберешь, не придумали еще таких слов. Отношения, не имеющие под своей основой взаимного уважения, не могут продолжаться бесконечно. В случае с Марселем отношения - если их так можно назвать - имели вид пустой чаши, которая стремительно быстро, капля за каплей, наполнялась спиртным. В итоге неизбежно наступал день, когда эта чаща переполнялась. Вчерашний день для его сожительницы оказался последней каплей.
   Когда она выкидывала его наспех упакованные чемоданы в коридор, из соседней комнаты вышел полураздетый мужчина с полотенцем на плече. Вид у него был помятый, в точности, как у Марселя. Когда вслед за чемоданами неохотно выполз сам Марсель и уловил на себе его взгляд, оба прекрасно поняли друг друга без слов. Молчание нарушил вылетевший вдогонку крик женщины:
   - И чтоб ноги твоей здесь больше не было!
   Здоровяк Марсель в эту минуту походил на поджавшую свой хвост потрепанную собачонку, которой только и оставалось, что зализывать свои раны. Мужчина с полотенцем вытянул шею, пытаясь без откровенной наглости заглянуть в комнату, из которой считанные секунды назад вылетели два чемодана, но, к его огорчению, дверь с неподдельной яростью захлопнулась.
   - Не смотри на меня так приятель, сегодня просто не мой день, - вытянул из себя Марсель.
   - Угу, - кивнул мужчина и пошел дальше.
   В сущности, Марсель был не последним мерзавцем. Его можно понять. Скорее его даже нужно понять, как человека, навсегда позабывшего свой покой на смертном одре. Не каждому из нас в своей жизни доведется держать в руках оружие, а тем более использовать его по назначению. Избежавшие этой дьявольской участи обычно взахлеб, то и дело, вытирая слезы с глаз, читают о таких, как Марсель в книгах, смотрят о них кино. Иногда им удается что-то такое почувствовать, ощутить на себе далекие наброски той эпохи. Они и не пытаются представить себя на месте героев или трусов, ибо ничего не ведали о войне. Но при всем том они решают, что с покупкой книги или билета в кино, посвященного немыслимой звериной вражде человечества, они воздали себе право осуждать предателей, защищать тиранов, вместо того чтобы разделить с ними безмерное сожаление по умершим, тем, кого уже никогда не вернуть с того света.
   Что касаемо Марселя, то жизнь заблаговременно записала его в ряды воинов-мятежников. Государству необходимы такие добровольцы. А последним уже, как правило, нет дела до государства. Одержимые местью у них не осталось больше вопросов ни к себе, ни к окружающим. Исчезли мечты, растворились надежды. Осталась лишь горечь воспоминаний, которую спустя томительный срок ожидания, они ни на минуту не задумавшись, торопливо упакуют в полевой мешок и отправятся в свой путь, для кого-то, возможно, последний. Поэтому каждый из них, оставляя за собой только следы от подошв тяжелых сапог на сыром перроне родного вокзала, с болью обернется, чтобы запомнить дорогие сердцу черты лица той, которая останется ждать. Какими бы умыслами не руководился воин, он не скроет желания быть провоженным своим любимым человеком. И от этого на сердце сделается только больнее. Потому что всегда в таких случаях находится хотя бы один человек, который останется ждать. В исключительных случаях на сердце сделается невыносимо больно, когда заведомо известно, что человек будет ждать уходящего бесконечно. Будет ждать, даже если тот человек не вернется никогда. Когда для других бессмыслие ожидания станет совсем очевидным, для этого человека по-прежнему все останется непонятным. Как ни в чем не бывало, он будет приходить на вокзал, и только перрон станет немного сырее.
   Прошло несколько лет с тех пор, когда Марсель подходил к поезду, и обок с ним шла Нола - девушка, для которой жизнь не представляла смысла без него. Она просила не уезжать, не оставлять ее одной. Не прекращая, тараторила, что будет ждать и писать ему каждый день. А он почти ничего не говорил. Ему было жаль эту девушку, потому что прекрасно знал, как искренне она к нему относится. Но для себя Марсель не успел решить, любит ли он, и от этого ему было жаль ее вдвойне. Просто его сердцу, перевязанному колючей проволокой мести, было не до любви. Он жил местью. Видел местью, дышал местью. Все, чего он желал, это войны. А война и любовь несовместимы. Стоит ли его винить, что он был глух к словам Нолы? Капрал скомандовал зайти в вагоны, и он, не задумываясь, зашел. На прощание обернулся. "Я напишу тебе", - успела расслышать Нола.
   Отец Марселя был высококлассным летчиком. Только небо и семья могли заставить его сердце биться, внушали веру. Несмотря на то, что железные птицы отбирали у него большую часть времени, тот остаток дня, когда он мог обнять любимую жену и после ужина посмотреть бейсбол с маленьким Марселем, с лихвой восполнял все терзания от невзгод преимущественно упрямой жизни. Марсель был для него всегда маленьким. Отец за важным долгом службы не успел заметить, как его чадо возмужал и, накинув на свои широкие плечи военную форму, пошел по стопам отца. Он стал не летчиком, а пехотинцем. Но всякий надежный воин не будет лишним для такой великой страны, как Соединенные Штаты Америки, где заканчивал свою служебную карьеру отец.
   Война во Вьетнаме, как и любая война, началась не вовремя. Отец Марселя никогда не мог понять, во имя чего порождается такое бездушие, под гнетом которого человек в трезвом рассудке готов убивать своих собратьев - таких же людей, как и он сам. Разве что-нибудь может служить оправданием лишения человека самого дорогого, что ему дал этот мир - жизни? Он воспринимал полеты как призвание, а не как боевые ученья. Когда он летел на эту войну, то совершенно не боялся. Его самолет обволокло воздушным бесстрашием, и единственное о чем он переживал, это о своей семье. Его пугали мысли, что, возможно, ему суждено не вернуться, и тогда он больше никогда не сможет обнять свою жену и посмотреть бейсбол с маленьким Марселем.
   Он не вернулся.
   Это случилось мгновенно. Самолет взорвался прямо в небе над вражеской землей, по которой разбросало металлические обломки. В этот трагический час не было рядом никого, кто мог бы увидеть, как он улыбнулся. Он выполнил последнюю просьбу небес, которые распростерли к нему свои объятия. Перед ним пристала ослепительная вспышка, которая своим светом просочилась в его бескорыстное сердце: "Когда ты явился на свет, ты плакал, а кругом все радовались; теперь же улыбнись, когда все будут оплакивать тебя".
   Горче всех его погибель оплакивал Марсель. На похоронах, стоя у могилы, он поклялся во что бы то ни стало отомстить. Когда все до одного разошлись, он продолжал стоять не шелохнувшись, уставив взор в одну точку. Со стороны было заметно, как его бычьи глаза наливаются красным бешенством. В его голове не укладывался этот бред, что такие люди, как его отец вообще умирают. Такие люди, словно в привилегию святым должны быть наделены бессмертием. Он старался не нагонять на себя мысли о том, что станется с матерью, если и он не вернется с войны. Он смотрел на могилу и думал только о мести. На могиле было написано: "Бессмертные - смертны, смертные - бессмертны. Смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают".
   Там, в чужой для себя стране, напоминающей кровавую сагу кошмарного кинематографа, Марсель не сразу осознал, что угодил в ловушку собственного гнева, который пожирал его изнутри. Чудовищная война, на которой алчные паразиты, уполномоченные силой власти, ухитрялись наживать деньги, диктовала свои условия. Начальники глаз да глаз держали за странным пехотинцем, который, словно бронированный танк, только воли ему дай, был готов с головы до ног обвеситься пулеметными лентами и с патриотическими выкриками поползти бить врага. Ему хотелось перебить их всех до единого. Он воевал, ел и спал, а потом просыпался и с новыми силами принимался воевать. Примерно через неделю у него возникло желание написать Ноле. Это было короткое письмо о том, что он жив, вспоминает дом и видит в своих снах отца. В тот же день Нола написала ему. А на следующий день, не дожидаясь ответа, написала еще одно письмо. Так и стала писать ему каждый день. А чем еще она могла поддержать своего возлюбленного, которому так туго приходилось на войне? Марселя удивила такая девичья напористость. У него не было времени на ежедневную писанину, он отправлял письмо раз в неделю, но время на чтение он находил каждый день. И когда война окончательно охладила его кровь, он стал понимать, что ее письма - это единственное, что его согревает в этом сумасбродстве. Нола не переставала писать ему романтические письма, в которых рассказывала, как сильно любит его и с нетерпением ждет возвращения, как одиноко ей без него, и что она живет только мыслями о нем. А Марсель, усаживаясь на ночлег, стряхивал с своего обмундирования песочную пыль и сквозь слабый свет маломощных ламп земляного укрытия рассматривал каждую буковку письма. Если веки не наливались свинцом, то он мог сразу же перечитать письмо с самого начала или, в худшем случае, последние его, как правило, пожелательные строки.
  
   Когда на небе погаснут все звезды, закрой глаза и помни их свет.
   И пусть в забвенном сне тебя укроет теплом пелена их белоснежного блеска.
  
   Звезд на огненном небе было предостаточно, но если сравнить их с численностью вьетнамцев, то, казалось, количество последних перевешивало. Через два месяца, проведенных на войне, с Марселя, как струйка пота, начала стекать ложь его притупленных амбиций. Слепая смерть ото дня в день забирала к себе молодые жизни. Понемногу он начал вразумляться тем, что это война никогда не окончится. Ростки чувств, глубоко засеянные в его сердце и согретые солнцем любви Нолы, стали прорастать наружу, распиливая колючую проволоку мести. Ненависть, отравляющая его душу, ослабила вожжи и прислушалась к разуму. К завершению третьего месяца он понял, что многие из тех, против кого он сейчас ведет войну, не хотят этой войны, точно так же, как не хотел ее его отец. Бестолку винить всех вьетнамцев за то, чего уже не изменишь. Если и можно кого винить, так это особую касту правительства, до того обнаглевшую, что подстрекая воинов проливать кровь, они прикрываются громкими словами о долге перед отечеством и мужской чести. А них в самих чести не больше, чем воды в пустыне, ибо они и рядом не пройдут с тем кровавым месивом, куда отправляют солдат.
   - Как считаешь, долго мы здесь еще проторчим? - однажды спросил Марселя друг Гилберт, с которым они стеснились более месяца назад.
   - Не знаю. Надеюсь, что недолго осталось. Меня уже воротит от всего этого. Хотя внутренний голос подсказывает, что эта передряга может затянуться.
   - Предчувствие?
   - Что-то вроде того, - Марсель сделал тягу и протянул оставшиеся пол сигареты другу.
   - Хороший табачок. Сейчас бы еще пару бутылок холодного пива, - мечтал Гилберт.
   - А я бы все отдал за теплую ванну. Мы тут не люди, а звери какие-то.
   - На войне по-другому не бывает. Только вот не пойму, кому все это сдалось?
   - Раньше я думал, что это надо мне. А теперь, кажется, понимаю, что я один из тех быков, которых заманивают красной тряпкой веселить публику.
   - Заметь, публику, которая не скупится своими денежками. Но ты не переживай, бычку то ведь тоже какая-никакая кормежка перепадает. Мы с тобой имеем свою долю.
   - Да мне эти деньги вот уже где сидят, - Марсель поднес ладонь к горлу. - Домой хочется.
   - Не удивительно. Почти полгода здесь прозябаем и не понятно чего ждать.
   Вскоре письма от Нолы стали приходить реже, и не было в них той прежней Нолы, которая писала по несколько страниц в день. Марсель затосковал. Шел восьмой месяц его пребывания на войне. Он вспоминал, как первое время боевые действия принимали характер беспрерывных обстрелов, когда отчаянно сопротивляясь панике, толком некогда было чаю глотнуть. В его памяти не переставали лететь снаряды, свистеть пули, взрываться гранаты. Когда ему перестал сниться отец, стали сниться предсмертные крики, доносившиеся из развороченной земли, и лица погибших товарищей. По этой причине он был и рад тому, что сну на войне уделяется крайне малое время. Нынешнее затишье настораживало его. Он уже привык просыпаться от взрыва, раздавшегося неподалеку. А тут в добавок, как назло, и в переписке "перемирие" наступило. И если со скукой по пролетающим над головой пулям, которые своими завихрениями вкалывают в организм изрядную дозу адреналина, еще можно было что-то поделать, то ломку от нехватки писем было не унять.
   К завершению года терпение солдат иссякало. Простывая в сколотых окопах, каждый старался думать о чем угодно, только не о войне. Хотелось спать, есть и увидеть маму. А те, кто знал, что по возвращению кинется в объятия любимой, каждую свободную минуту своих мыслей посвящал ей. Марсель как-то не выдержал и спросил Гилберта:
   - А у тебя есть та, которая тебя ждет?
   - Да. И это ожидание чудодейственно скрашивает мое нахождение здесь. Такое счастье знать, что ты любим и любишь. Я вот думаю, когда закончится война, брошу эту армию к черту. Займусь, к примеру, строительством или еще чем-нибудь, не так важно. Просто хочу всегда быть рядом с ней. Хочу, чтобы у нас были дети: мальчик и девочка. Мы будем гулять по летнему парку и облизывать мороженное, - тут Гилберт тихонько засмеялся, так, чтобы никто не оглядывался, а после пальцем указал на талисман, который весел на его шее рядом с опознавательным жетоном. - Вот, видишь? Тут написано: "Я всегда буду рядом". Это ее подарок. Вручила мне, когда провожала. Она просто протянула его мне и сказала: "Носи любимый, не снимай". А тебе что-нибудь подарили на счастье?
   - Нет, - помотал головой Марсель.
   - Только не говори, что у тебя нет девушки.
   - Почему же нет? Есть. Только уже почти два месяца, как от нее не было писем. А раньше, представляешь, каждый день писала. Я поначалу не так все ценил, а оно видишь, как вышло. Влюбился я. Спать не могу, о ней думаю, переживаю. Постоянно фотографию ее нашу в кармане. Хочешь взглянуть?
   - Спрашиваешь! Конечно! Красивая какая...
   - Да мне и вынимать эту фотографию теперь не так надобно, у меня на сердце образ отпечатался.
   - Ты главное не переживай. Письмо могло просто и не дойти. Напиши еще раз и жди.
   - Да не раз уже писал.
   - Жди. Мы скоро вернемся домой, и все будет хорошо, - Гилберт успокаивающе похлопал Марселя по плечу.
   Спустя два месяца, когда Марсель уже совсем не находил себе места, командир построил весь личный состав и сообщил о том, что завтра ночью готовится ответственная наступательная операция. Разведка уведомила о перестроении сил врага. Их взводу поручено скрытно совершить марш бросок и ударить врага с тыла. С утра операция будет тщательно спланирована и, как любил выражаться командир, обыграна в голове. Общий подъем отодвинули на два часа, чтобы все как следует отоспались. Такие меры, впрочем, не сильно помогли. Практически каждый спал обрывками, то и дело просыпаясь. Кто-то молился за свое выживание, кто-то под светом фонаря писал письмо домой, а отдельные неустрашимые личности - таковые встречаются в каждом коллективе - без малого до утра играли в карты, в тихоню передавая по кругу бутылку бренди, и улеглись спать, когда начало рассветать. По подъему Гилберт проснулся сам не свой. Марсель это заметил и спросил его:
   - Приятель, с тобой все в порядке?
   - Постой, вчера ведь была почта, тебе так и не пришло письмо? - словно не услышав вопроса, отвечал тот.
   - Вчера не было почты. Она была позавчера. Какая разница, писем от нее все равно нет. Пишет только мать.
   - Ничего, мы скоро вернемся, я знаю. Только можешь выполнить одну мою просьбу? Единственную просьбу, старина, а? Сможешь?
   - Какую просьбу?
   - Если вдруг так случится, что в грядущую ночь меня не станет, обещай, что по возвращению отыщешь ее и вернешь этот талисман. Он должен быть с ней. Адрес я тебе напишу.
   - Гилберт, о чем ты говоришь? Мы вместе вернемся живыми и здоровыми. Я лично позабочусь о том, чтобы ты вернулся к ней.
   - Все равно обещай, что если произойдет, как я сказал, то выполнишь мою просьбу. Мне сон плохой приснился.
   - Хорошо-хорошо. Можешь не беспокоиться. Но не смей думать об этом. Мы скоро вернемся домой, вот увидишь.
   В ночь, как и планировалось, взвод выдвинулся в тыл противника. Небо сверкало огнями, как будто в воздух запустили все запасы фейерверка. Было так светло, что можно было отчетливо разглядеть лица бойцов. На ком-то повисло напряжение, кого-то обаял испуг. Когда одни кричали, сжимая в руках автомат, который очередью выплевывал раскаленный металл, другие корчились от боли, согнувшись на земле. Марсель с Гилбертом пробирались сквозь заросли ада. Кругом все пылало. Марсель шел чуть позади.
   Все что он помнит, это как его бедро что-то ужалило, и острая боль стала нарастать, а дальше все напоминало жуткий фильм. Граната, осколок которой ранил Марселя, разорвалась под ногами Гилберта. Болевой шок обвил его разом, не позволив даже издать истошный крик. Когда Марсель подполз к этому месту, то все, что осталось от Гилберта, было еще живым. Марселя стошнило. Перед ним лежал обрубок, с болтающимися, как пластилин руками и половиной ноги. Торс напоминал раскромсанную жижу, из которой наружу выползли внутренние органы. Уцелела одна голова. Его губы еще могли говорить.
   - Как же так, Марсель, что со мной такое? Я не хочу умирать! - его тело трясло в бреду, словно через него проходил электрический ток, и он, как заведенный не мог остановиться. - Ты ведь говорил, что мы вернемся домой. Я хочу домой. Я хочу к ней. Я хочу гулять с детьми по парку и облизывать мороженное. Почему это случилось со мной? Пожалуйста, не оставляй меня. Я ничего не чувствую...
   А потом он замолчал.
   Марсель ничего не успел сказать. Все время, пока кричал Гилберт, у него стоял ком в горле. Только когда рядом с ним стало тихо, этот ком вылетел из него протяжным воем, как ядро из пушки. Он сорвал с цепочки Гилберта талисман и хотел ползти дальше, но рядом раздался еще один взрыв. Зрение поплыло, слух отключился. Его контузило.
   В сознание он пришел в военном госпитале. Его комиссовали. Выплатили все полагающиеся деньги. Только вот друга не вернули. В госпитале он ни с кем не разговаривал. Врачи объяснили это контузией, но Марсель просто не хотел. Заговорил он только с мамой. Как только ей сообщили о том, где находится Марсель, она сразу же прибежала в слезах от счастья, что ее сын жив. Она целовала его лицо и не переставала плакать. А Марсель ее успокаивал и все приговаривал, что не надо плакать, хоть и сам не мог сдержать слез.
   Ему сделали операцию, но требовалось время на поправку. Прошло около двух с половиной месяцев до того момента, как он смог самостоятельно, не опираясь на костыль, пройтись по своему городу. За весь этот срок Нола в госпитале не появлялась. Марсель спрашивал о ней свою мать, но та вынуждена была врать, что ничего о ней не знает. И вот однажды, после долгих попыток, он отыскал ее в другом районе города. Она стояла в незнакомой ему компании, прижавшись к мужчине с длинными волосами, который курил сигарету. Он подошел и отдернул ее за плечо. По выражению ее лица можно было судить, что она увидела восставшего из мертвых. Ему не хотелось слышать никаких объяснений, поскольку видимая картина говорила сама за себя. Он был готов со всей силы ударить ее. Пусть и не по-мужски, зато по совести.
   - Тебе чего парень? - спросил мужчина, рядом с которым стояла Нола.
   И тут он увидел ее выпирающий живот. Она была беременна.
   - Даже так? - остыл Марсель, и почти беззвучно добавил. - Совет вам да любовь.
   Он ушел, а она ни слова не проронила. Как замолчала на войне, так ничего больше и не сказала. Может так и лучше. Лучше, что он ничего не услышал. Что, кроме чепухи она могла сказать? Тем, кто молчит, попросту нечего молвить.
   А у Марселя меж тем оставалось одно незаконченное дело. Все вышло так, как и говорил Гилберт. Видимо, что-то такое ему приснилось накануне, или это был обычный природный инстинкт вперемешку с заботой о любимом человеке. Так или иначе адрес, написанный его живой рукой на пожелтевшей бумаге не обрел свое место в мусорной корзине, как того хотелось Марселю, а остался при нем. Он поехал в тот город и когда вышел из автобуса на вокзал, вдруг понял, что по его телу пробежался холодок испуга. Когда он нашел нужную улицу, то страх усилился. И когда, наконец, он стоял перед номером дома, цифры которого были указаны на бумажке, то боязнь стала невыносимой. Только сейчас Марсель понял, что ему придется что-то говорить этой женщине. Но он совсем не знал откуда взять слова. Он зашел в подъезд, поднялся на третий этаж и замер перед квартирой с номером "12". Прошла целая вечность между тем, как он не решался позвонить в дверь и тем, когда его палец вдавил кнопку звонка.
   Марсель не помнит, что говорил этой женщине. Слова были спонтанными и невнятными. Он отдал ей мешочек, внутри которого лежала какая-то вещь и поспешил уйти. Когда женщина выбежала из подъезда и стала оглядываться по сторонам, Марсель уже скрылся из виду. Прохожие странно смотрели на нее. Она рыдала, сжимая в руке талисман, на котором было написано: "Я всегда буду рядом".
   Марсель брел по незнакомой улице и, вспоминая гибель своего отца, с которой все началось, даже не представлял, кого должна ненавидеть эта женщина. Эта война, на которую он вызвался, перевернула его жизнь. Четырнадцать месяцев или четыреста двадцать шесть дней и ночей. Последняя ночь будет сниться ему до конца жизни. Эта война не оставит его прежним. Глядя на счастливых и убитых горем, здоровых и покалеченных, живущих и умирающих он никогда не ответит на вопрос Гилберта: "Почему это случилось со мной?" И почему это случалось с миллионами людей, и главное, почему будет и дальше случаться с другими? Ответы на подобные вопросы война хоронит в могилах вместе с телами умерших. Вот почему вопросов так много, а ответов нет.
   Именно с этого дня Марсель стал жить другой жизнью. Он и сам так считает. Зайдя в ближайшую забегаловку, он купил бутылку бренди, которую распивали те веселые ребята, играя в карты. Сегодня он выпьет ее один. И этого будет не достаточно. Даже когда он выпьет четыреста двадцать шестую бутылку, это ровным счетом ничего не изменит. Уже ничто не вернет ему отца, Гилберта и Нолу. Вот почему Марселя можно понять, его даже нужно понять.

ГЛАВА 7

Эхо золотой лихорадки.

  
  
   Проснулся Этьен в чудесном настроении. Вдохновленный сном он напевал одно стихотворение:
  

Вчера я не существовал, но из небытия

Явился нынче я на свет - и снова бренен я.

Назавтра и следы мои исчезнут на земле.

Но из вчера в грядущий день уходит колея.

  
   Казалось бы, радоваться принципиально нечему. Не так уж и много ему подарила эта жизнь. Некоторые подарки он попросту отверг, не утруждая себя объяснениями. Но когда ничего нет, то и терять, собственно, нечего. Зато сколько всего на душе. Чего только стоит один прошедший сон. Этьен верил, что сны - это тропинки души, поэтому произошедшее убедило его в том, что, по крайней мере, в душе Стэфани смогла его понять. Возможно, в большем он и не нуждался. Впервые за долгие годы его комната наполнилась спокойствием. Общую картину настроения дополняли солнечные блики, которые просачивались из-за густых облаков. И только спустя некоторое время Этьен придал значение тому, что испытывает сильную головную боль.
   - И почему в этом мире за все приходится платить? - недовольно возразил он.
   Чтобы хоть как-то привести себя в порядок и нагнать на ум свежие веяния, он решил принять холодный душ. Закинув полотенце на плечо, вышел в коридор, где недобровольно стал свидетелем сцены летающих чемоданов. Припоминая вчерашние вопли за стеной, Этьен к удивлению быстро - в таком состоянии неимоверно сложно проделывать что-то быстро - сообразил, что этот чернокожий мужчина, выползающий в след за летающими чемоданами, никто иной, как герой-пьяница. Этьен взглянул на него с пониманием, и тот в свою очередь одарил его взаимным взглядом. В ту же самую секунду, даже не в следующую, Этьену до смерти стало любопытно, кто эта женщина, бесцеремонно спровадившая за порог этого безнадегу. Она уже почти целый месяц живет рядом с ним, а ему так и не удалось увидеть ее, даже в коридоре ни разу случайно не встретились. Не сказать, чтобы Этьен неугомонно искал этих встреч. Вовсе нет. Он и не задумывался об этом. Он знал, что она не местная, так как в этом доме сселяться в основном приезжие. А Этьена не беспокоила жизнь приезжих людей. Это только сейчас он поймал себя на мысли, что им овладело чрезмерное любопытство. Хоть одним глазком взглянуть. Предчувствуя, что времени на раздумья у него нет, он попытался сделать неловкое движение, но все что ему удалось разглядеть это захлопнувшуюся дверь.
   Если бы за последний месяц он удосужился прогуляться до магазина, что находился в противоположной стороне города, то увидел бы там синеглазую брюнетку с пышной грудью, которую уже знала, по меньшей мере, половина населения этого города. Но Этьен, напоминая преданного солдата, которого никакими военными средствами и методами не выкуришь из заваленного горящими обломками окопа, около месяца практически безвыползно сидел дома, зачитываясь литературой. Когда не получалось заснуть, он включал любимую музыку и мог подолгу смотреть в ночное небо, будто бы там крутили самые интересные фильмы. Иногда рисовал, это у него неплохо получалось. Изредка плакал. А продуктовые магазины есть и в других местах.
   Вернувшись из душа, он ощутил, насколько его комната наполнена тишиной. Такая гробовая тишина, которую нельзя нарисовать, о которой нельзя спеть, которую сознание даже вообразить не берется. Ему казалось, что минута молчания в память погибших в сравнении с тишиной этой комнаты обретает уловимое человеческим слухом звучание. А эту тишину, по мнению Этьена, были не способны зарегистрировать никакие специальные устройства. И что страшнее всего, в этом сводящем с ума безмолвии хочется бежать прочь как можно дальше. А если нет сил бежать, тогда хочется закричать, что есть мочи. Этьен, возможно, так и поступил, если бы не страшился мысли оглохнуть от собственного крика. Никуда не побежал, ничего не закричал. В этой тишине он наткнулся на скопившиеся поверх тумбочки газеты. Хотел было отправить их в мусорный ящик, где уже лежали две пустые бутылки и прочий вчерашний мусор, но в последний момент остановился. К газетам он неделю не притрагивался, и те лежали себе незамеченными. Все, кроме одной, он давно если не прочитал, то, по крайней мере, пролистал. Нетронутая лежала на самом верху с привлекательным заголовком: "Эхо золотой лихорадки", который, по сути, и спас ее от участи гнить на помойке заодно с мусорным хламом. Схватив газету, Этьен уселся на кровати и принялся жадно глотать буквы.
   Не считая излишней "воды", в статье шла речь о том, как успешный промышленник и вполне серьезная личность Джон Матти из Брюсселя заявил, что по предоставленной его службой информации (источник и достоверность которой не оглашаются) у простого народа появились все шансы всерьез обогатиться. Совсем недавно Джону стало известно о возможных залежах золота на территории Лапландии. Сейчас он набирает команду добровольцев из родных краев, которые будут исполнены желанием в корень изменить свою жизнь, верой в успех и готовностью трудиться, не жалея себя. Матти сам лично возглавит объезд ближайших городов и сел в поисках рабочей команды. Условия, выдвинутые промышленником, ограничивали возраст - он должен был быть в пределах двадцати-тридцати пяти лет. Обязательным (слово выделено жирным шрифтом) условием являлась не обремененность семьей. Предварительный состав команды - сто человек. В конце статьи прилагался перечень городов, которые Джон намеревается посетить, с указанием дат визита.
   Этьен нервно стал просматривать названия. Его город значился последним. Он сам толком не понял, удивило его или нет то, что этот несчастный городишка каким-то образом оказался в этом списке. До этого он не думал, что таковое место может кому-то и для чего-то в этом мире понадобиться. Крохотный кусочек географического пространства фламандской части Бельгии. Пустые улицы пропахли невыветриваемой тоской. Серые переулки уводят в туманные раздумья. Автобусы и трамваи раскатывают полупустыми. Стороннему туземцу могла бы прийти в голову мысль о том, что все придуманные здесь названия лишние, город вполне обошелся бы и без них. Камни на площади, впредь не тревоженные гуляниями, не щадящими ног, крепко уснули. Листьям на деревьях не хватает былой желтизны. Дома постарели, а улыбка на устах людей постепенно сменилась озлобленным оскалом. Разрушенная церковь предательски позабыта всеми. Оставленная на самопогребенье, она поросла зеленным мхом. Люди утратили стремление следовать дорогой своего сердца, и потому эти дороги покрылись выгоревшей травой. Неизменной осталась только железная дорога, проложенная с загадкой: чем вообще этот город удостоился железной дороги? Куда тянуться эти рельсы? Разве возможно покинуть это место? Жители этого города обычно не задают подобных вопросов. Впрочем, и задавать их, собственно, некому. Один здешний старик сказал как-то: "Я не удивлюсь, если сам дьявол обходит стороной эти края". Однажды родившись здесь, человек невольно становится беспомощным насекомым, угодившим в прочную, хитросплетенную паутину, из которой не выбраться. Родной город, каких бы размеров он не был - это гигантская паутина, а паук - собственные страхи. Этьену повезло сразу в двух вещах. Во-первых, он не родился в этом городе, а во-вторых, с определенного момента не боялся его покинуть. Более того, он даже подумывал уехать отсюда. Все, что ему было нужно, это повод. Повод играл роль заслуженного билета, без которого отъезд мог показаться банальной трусливостью. Этьен не хотел чувствовать себя трусом, поэтому сейчас он с волнением ерзает на кровати, внимательно изучая свой "билет". Перед ним предстал шанс раз и навсегда оставить это место, как когда-то этот город оставил его.
   Напротив названия города стояла дата - двадцать третье августа. Минуточку! Теперь бы еще вспомнить какое сегодня число. Он, как ошпаренный, выбежал на балкон. Кого-кого, а Марселя, сидящим у входа в дом на лавочке, он явно не ожидал увидеть.
   - Эй, какое сегодня число? - выкрикнул Этьен.
   - С утра вроде двадцать третье было, - услышал он в ответ.
   - Черт возьми!
   Через три минуты он одетый был внизу.
   - Приятель, у тебя не найдется сигаретки? - приветственно поинтересовался Марсель.
   - Я не курю, - сухо обронил он.
   - А куда ты так спешишь?
   - Ты что газет не читаешь? - съязвил Этьен. - Сегодня в городе у нас будут важные гости, а я еще не знаю, во сколько состоится торжество. Боюсь опоздать на праздник.
   - Праздник? Какой еще праздник? Знаешь, хоть я и не местный, но уже успел понять, что этот город не ассоциируется с праздником, - темнокожий человек рассмеялся, широко открыв рот так, что было видно его белые зубы.
   Этьен промолчал. "Некогда тратить время на этого кретина", - подумал он и зашагал вперед.
   - Постой, приятель, - задерживал его Марсель, - если и есть в этом мире человек, который с несоизмеримым отрывом от прочих любит праздники, то этот человек перед тобой. Как думаешь, может ли кто-нибудь лучше меня справиться с таким ответственным заданием, как составить тебе компанию?
   - По правде сказать, я не нуждаюсь в какой-либо компании, но если тебе интересно, то можешь пойти со мной. Только предупреждаю сразу - таскать твои чемоданы я не собираюсь.
   - Не волнуйся приятель, хоть ты и не очень-то дружелюбен, но мне не привыкать, - Марсель привстал, взял свой неотъемлемый багаж, после чего добавил. - Пожалуй, нам действительно следует поспешить. Уж в чем-чем, а в праздниках я разбираюсь и они, как правило, не приветствуют опаздывающих, поверь мне на слово.
   Они поспешно направились в сторону площади. По пути Этьен в двух словах поведал своему новому знакомому о прочитанной статье в газете. На одном из стендов они отыскали нужное объявление, из которого удалось выяснить, что отбор команды состоится в два часа дня совместно с общим обедом в главной столовой. До назначенного часа оставалось минут пятьдесят. Не показывая виду, внутри оба вздохнули с облегчением.
   - Пойдем ожидать у столовой, - предложил Этьен.
   - Похоже, нам с тобой повезло приятель. Мой желудок едва ли откажется от бесплатного обеда, - радовался Марсель.
   - О бесплатном обеде там не было ни слова.
   - Перестань быть таким занудливым. Чем по-твоему занимаются в столовой? Танцуют? Если бы этот магнат хотел устроить нам развлекательную программу, то собрал бы нас всех в театре.
   - В этом городе нет театра.
   - Опять ты за свое. Это так, к слову.
   Они сели на лавочке вблизи столовой. Стрелки часов, будто нарочно, замедлили свой ход. Этот день был теплым и дождя не намечалось. Этьен не любил дождь. В пасмурную погоду он грустил, и сейчас ему меньше всего хотелось бы тосковать. Его и без того со всех сторон сжимали непонятные чувства. Такое испытываешь, когда жизнь находится не в твоем подчинении, она, словно кости в чужих руках. Через некоторое время их кинут на стол и только потом станет ясно, повезло тебе или нет. А до того ожидание исхода обрекает на безумную муку.
   - Мы так и будем молчать? - вопрос Марселя вернул его из раздумий.
   - А ты о чем-то хотел поговорить?
   - Ты ведь сосед той девушки, которая меня прогнала сегодня, верно?
   - Слушай, я с ней не знаком и ничего о ней рассказать тебе не смогу.
   - Меня интересует не она. Как так сталось, что ты живешь тут один? У тебя здесь никого нет?
   - Я приехал сюда три года тому назад. Работал здесь учителем литературы.
   - И?... Почему же сейчас ты не работаешь учителем?
   - Так случилось. Жизнь иногда отворачивается от людей. Я не хочу сейчас говорить об этом.
   - Хорошо приятель, не буду настаивать, - он положил руку на плечо Этьена. - Может, как-нибудь потом расскажешь.
   Разговор позволил им немного скоротать ожидание. Чуть ранее назначенного часа двери столовой распахнулись, и собравшиеся люди стали ломиться вовнутрь.
   - А куда это ты собрался с чемоданами? Ты еще пока что не принят в команду, - остановил Марселя какой-то человек у входа в столовую.
   - Они всегда при мне приятель. Где наступает ночь, там я и живу, - изловчился тот и настырно протиснулся вовнутрь.
   За ним вошел Этьен. Людей, вопреки ожиданиям, в столовой собралось не много. В окружении промышленника насчитывалось не более десяти людей. Желающих отправиться на поиски золота оказалось чуть больше. После проверки документов и некоторых вопросов число кандидатов в рабочую команду поредело. Не подходящих персон вежливо выпроводили на улицу. Кто-то в недовольстве огрызался и проклинал промышленника бранными словами. В зале осталось шесть человек, которые удовлетворяли всем требованиям. Среди этой компании оказались Этьен и Марсель.
   За обедом прояснились подробности затеи господина Матти. Он охотно отвечал на все вопросы своих потенциальных работников. В его голосе присутствовала определенная убежденность. С первого взгляда было заметно, что это человек серьезных намерений. Коренастый мужчина с землистым лицом. До входа в столовую на нем была шляпа, которых уже никто не носит, возможно, для привлечения внимания. Теперь же, когда он ее снял, вероятнее было бы предположить, что она служит, как укрытие залысин. На его большой рыжей бороде, которую он периодически поглаживал, волос оказалось больше, чем на голове, но, похоже, что это его совсем не смущало. Как и подобает зажиточному человеку, одет он был во все дорогое. Черные туфли начищены до блеска. Вел себя он достаточно манерно. В отличие от Марселя, который махом уплел первое и второе и находился в полной готовности заесть все это десертом, Джон практически не притронулся к еде. Этьену до этого не приходилось встречать людей, настолько одержимых идеей. Такие твердо убеждены, что в природе не существует опрометчивых решений, стоит всего лишь идти до конца. Когда он говорил, его глаза блестели, а руки беспорядочно жестикулировали.
   - Это дело риска господа, - говорил Джон. - Я рискую не меньше вашего. Никто в этом мире не даст вам гарантий, что мы не вернемся с пустыми руками. Но в свое время люди и не такое проделывали, в том числе и в тех краях, куда мы собираемся отправиться. Могу вас заверить, что протирание штанов в этом угрюмом городе уж точно не сделает вас богаче. Если есть хотя бы один шанс из тысячи, его надо использовать. Именно такой правдой я достиг всего, чем обладаю. И сейчас нам с вами судьба бросает вызов. Она пытается нас убедить, что Лапландия - это не только родина Санта-Клауса, но и место щедрых залежей золота. Вы можете отвернуться и преспокойно разойтись по домам, где, впрочем, вас никто не дожидается и до конца всей своей жизни остаться наедине с вопросом: "Как бы сложилась моя жизнь, если бы я тогда отправился в путь?" А можете достойно, как настоящие мужчины, принять этот вызов. Марк Аврелий произнес когда-то: "Сколько можно говорить о том, каким должен быть человек. Пора уже и стать им!"
   На кого-то эта речь произвела впечатление. Нашлись и те, кто остался к ней равнодушным. А кто-то и вовсе доедал свой десерт, не обращая внимания на посторонних. Этьена тронули простые и понятные слова промышленника. Ничего лишнего, уверено и без пафоса. В конце концов, он, безусловно, прав в одном: дома его никто не дожидается. Этьен толкнул Марселя в плечо и шепотом поинтересовался у него:
   - Ты как, согласен на подобную авантюру?
   На что тот с улыбкой ответил:
   - Вкусный обед - это еще не предел моих мечтаний. Конечно же, согласен. А ты? По глазам вижу, что согласен.
   - Пожалуй, ты прав.
   Зал покинули только двое, которые по всей вероятности даже и не слышали о Лапландии или всего-навсего не верят в Санта-Клауса. Оставшиеся четверо были готовы проследовать хоть на край света.
   - Добро пожаловать в нашу команду господа! - утвердил промышленник. - Поскольку ваш город был последним, в вашем распоряжении не так уж и много времени. Наш корабль отправляется завтра. Но до северного моря нам еще предстоит добраться. Там и познакомитесь со всей командой. Я не намерен задерживаться в вашем городе на ночлег. Поезд отбывает в восемь вечера, и как понимаете, опоздавших ждать он не будет. Возьмите с собой все необходимое и в обязательном порядке документы.
   Когда все разошлись, Марсель, напоминая ленивого кота, норовившего завалиться набок, с неохотой схватил свою поклажу и потопал прямо к вокзалу в надежде, пока позволяет время, вздремнуть после сытного обеда. А Этьен тяжело зашагал домой. Да и можно будет без преувеличения сказать, что в этом человеке было больше пустого чучела, чем самого Этьена. Это не сложно понять на примере того, что с каждым иногда происходят необъяснимые вещи. Вот, казалось бы, взвесив все "за" и "против" некто принимает важное для себя решение. Иногда настолько важное, что гадающий уверен в кармическом влиянии исхода его выбора на всю оставшуюся жизнь. Хотя, что этот уважаемый мог бы поведать о своей жизни, не прибегая к биографическим аспектам? Если, конечно, таковой вообще располагает временем поразмыслить свободно.
   Некий господин Мун промучился всю ночь, ворочаясь между выбором сохранить свои акции или же продать их деловому партнеру. В ту ночь он так и не уснул. К утру, не в силах более глотать успокоительное, он подбросил монетку и, вздохнув, принял решение. Когда он уходил на работу, то уже к началу дня был чрезмерно вымотан, вследствие чего даже не поцеловал жену, то есть не сделал того, что вошло в многолетнюю привычку. По неосторожности он зазевался, когда наспех переходил дорогу. Некоторые говорили, что он задумался. Его жизнь прервал черный "Бьюик", промчавшийся в последние миллисекунды зеленого цвета. Немногие знали, что, будучи живым Мун на противовес пунктуальным бизнесменам не редко любил поспать, забывая завести будильник. Теперь уже никто никогда не узнает, как повернулась бы его жизнь, если бы он со спокойствием, присущим вращающейся монетке, подброшенной вверх теплой рукой, улегся той ночью на правом боку, на котором он привык смотреть сны, и, обняв супругу, насладился приятным сном. Можно только предположить, что в тот момент, когда нога Муна ступила бы на пешеходный переход, черный "Бьюик" рыча унесся за невидимую черту. Более того, даже если Мун не в силах был совладать с бессонницей, нескольких секунд объятий со своей женой перед уходом вполне хватило бы, чтобы сохранить его жизнь. Невольно задумаешься, стоит ли таких жертв одно единственное решение, насколько бы важным оно не являлось?
   Этьен на ходу убеждал себя в том, что принял это решение. Причем принял в одиночку, без участия наседающих лиц, поучающих правильной жизни. Но, хоть пропадом пропади, он не мог найти объяснения, почему его гложели чувства, будто решение это принял не он, а кто-то другой. Или даже нечто другое. А ему, подобно марионетке, только и оставалось, что исполнять указ. При всем при том, что здесь он обрел приют, выбор заставляет его покинуть эти места. Уехать от нее. Околдованный, он внутренне противился отъезду, предвидя, что потом уже не вернется. Откуда тогда все это навязывается? Извне? И что это такое?
   Когда человеку нужно на кого-то обидеться, то он выискивает в себе чувство обиды. Когда возникает необходимость влюбиться, он придумывает себе любовь. Возненавидев кого-либо, мы убеждаемся, что способны на всякое. Если же в нас просыпаются добродетели, и мы не боимся встать на сторону ближнего, то к нам приходит понимание вопроса чести. И открывая этот веер жизни, которым мы взмахиваем на себя, как только жизнь становится жаркой, осознаешь, что продолжать можно долго. Но, то неописуемое, что затронуло Этьена в момент его выбора, не имеет названия. Ему самому в какой-то момент показалось, что ему довелось пережить такое, о чем прежде он и не слышал. Отдалено это позволительно передать сравнением, будто в разгар африканской жары небосвод, не подчиняемый природным явлениям, своим прощальным жестом сквозь безвоздушное пекло окатил обезвоженное поле коктейлем любви, похоти, льда, звезд и душевного безумия. Примерно такое сочетание способно породить напиток, который в мифах о будущем будет зваться "антиправдой". И люди - если через тысячи лет мир не будет стыдиться носить на себе гордое слово "человек" - будут испивать это зелье, ибо куда проще убедить себя в том, что истину невозможно отыскать, нежели в обратном. Этьен выпил напиток до дна.
   Собрав необходимые вещи, он зашел к хозяину дома расплатиться за комнату. Тот не ожидал увидеть своего постояльца, который пришел проститься.
   - Значит, решил уехать?
   - Да. Будем считать, что все складывается к лучшему.
   - Слыхал я о твоей истории, в городе многие об этом сплетничали. Я не буду лезть тебе в душу, там и без того кошки скребутся, скажу только одно. Если ты надумал от кого-то убежать, то это пол беды. Целиком беда в том, что от себя никуда не убежишь.
   - Я ни от кого не убегаю. Засиделся я тут. У меня дело появилось.
   - Ты жил в моем доме больше других, вот и твое время пришло. Дело видать серьезное?
   Этьен кивнул. На его лице читалась неразговорчивость, а хозяин был не из дурных. Испытывая к Этьену уважительные чувства, он успел привыкнуть к этому нравственному человеку, и потому был удручен его отъездом.
   - Что ж, коли так, значит в путь, - вздохнул хозяин. - Я взыму с тебя половину платы. Остальное оставь себе. Деньги пригодятся тебе больше. Только помни, что не бывает великих дел без великих препятствий. А ежели надумаешь вернуться, то твоя комната всегда будет рада принять тебя.
   - Всего тебе доброго Фабрицио, - Этьен протянул руку для прощального рукопожатия.
   - Береги себя.
   Когда он проходил мимо дома Стэфани, сердце его сжалось. Вечерний ветер теребил, сжатую в руке бумагу. Почему-то сейчас ему хотелось изорвать свою вчерашнюю рукопись на мелкие клочки. Скорее от того, что предрассудки непримиримости взгромождали страх между ним и ней. Стоящий неподалеку мальчишка забавлялся картиной, как взрослый мужчина, было, направился к почтовому ящику, но тут же замешкался и, потоптавшись на месте, спрятал конверт во внутренний карман, после чего неуверенно побрел своей дорогой. "Я не ставлю точку в этой истории", - думал он про себя.
   Марсель проснулся от того, что его изрядно тормошила чья-то рука.
   - Вставай приятель. Нас ждут великие дела, - улыбаясь, сказал человек.
   Это был Этьен.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 8

Что ты задумал?

  
  
   Своим чередом пришла осеняя пора. Это лето выдалось для Этьена самым похабным в его жизни. Он надеялся, что осень внесет очевидные перемены, которые определят его дальнейшее существование. Середина сентября обозначила устаканившийся образ завоевателей Лапландии. Однако перед тем как представить читателю события, происходившие в развернутом лагере, немаловажным будет обратить внимание на предшествующие тому дни.
   Еще до прибытия на северные земли, Этьен заметил, что количество человек на корабле превышало сотню. На этот раз на службе у господина Матти находились не только интеллигентные люди, с которыми Джон ежеминутно обсуждал, куда наивыгодней будет вложить добытое золото, но также можно было увидеть что-то, напоминающее вооруженный караул, коим командовал габаритный крепыш. Промышленник иногда приближался к этому голосистому мужчине и давал кое-какие указания, а затем, не задерживаясь, возвращался к своей свите. Этьен быстро сообразил, что светленький здоровяк в мундире, передвигающийся по палубе чеканя шаг и поддерживая свою строгую армейскую выправку, властвует над всеми вооруженными на этом корабле, а их насчитывалось не менее тридцати человек. Все были в форме, но главный из них, как и подобает вожаку, выделялся видным образом. Даже не беря в счет погон, по одним только нашивкам и орденским планкам, закрывающих грудь здоровяка, всякий знаток увидел бы в нем генерала. Но поскольку Этьен не был знатоком военного дела, он смотрел на него, как на обычного военного начальника, которых привык видеть преимущественно по телевидению. При этом в отличие от тех военных, за которыми доводилось ему наблюдать на экране, в этом человеке его удивляла, пожалуй, неизменная, присущая его лицу, мимика. Его неоспоримо четкое поведение наводило на мысли, что стоило только промышленнику направиться к генералу, он, подобно провидцу, буквально дословно знал, о чем попросит его Джон. Ни один волосок на нем не содрогался, ни один жест не выказывал волнения. Уверенный в себе, не многословный генерал вызывал подозрение дерзкой ухищренности.
   Припоминая, как в студенческие годы чуткий педагог поймал Этьена-юношу на списывании со шпаргалки, Этьен-мужчина, встав на место преподавателя, поедал своим учительским взглядом карманы генерала. Наивным досмотром он уповал развеселить себя фантазией, что в кармане генерал носит толстую "инструкцию на все случаи жизни". Но, к огорчению Этьена, карманы его были плотно приглажены. Между тем, Матти в свою очередь был не из тех людей, с которых запросто можно считывать мысли. Скорее напротив, не всякому мастаку в области гипноза удалось бы проделать такое. Понаблюдав за тем и другим, Этьен пришел к заключению, что в подобных случаях отношения двух персон переступают через границу гуманного лада, перетекая в дружелюбие. Являлись ли генерал и промышленник давними друзьями, для Этьена оставалось не понятным, как не раскрытое преступление для сыщика. Если даже склонить чашу гадания в сторону предполагаемого давнего знакомства, то однозначно можно утверждать, что эта не выставляемая на показ дружба, носила не афишируемый характер. А скрывают, как правило, главный козырь, приберегая его напоследок, чтобы в неожиданный для всех момент, когда колода опустеет и в руках игрока карты можно будет пересчитать до одной, не оставить оппоненту никакой возможности, кроме как признать поражение.
   Однажды ночью сон Этьена потревожил какой-то локальный переполох. Он выбежал на палубу и увидел, как военные выкидывают за борт двоих членов команды. Судя по всему, они были уже мертвы.
   - Тебе чего? - раздался голос со стороны.
   Удивленный происходящим, Этьен окинул взглядом застывшую в ночи фигуру. Это стоял генерал.
   - Я услышал шум и решил посмотреть, в чем дело, - отвечал Этьен, чувствуя, что здесь происходит что-то неладное.
   - Дело пустяковое. По не усмотрению мы приняли на корабль двух серьезно больных людей. Ты ведь не хотел бы подцепить заразу? Поэтому возвращайся спать без надобности рассказывать то остальным.
   Вернувшись в каюту Этьен поведал об увиденном Марселю, на что тот спокойно ответил:
   - Мне-то какое дело. Дай поспать.
   Данный эпизод не получил всеобщей огласки. В виду того, что не успевшие сплотиться, отдельные единицы команды были практически не знакомы между собой, никто и не заметил внезапное исчезновение двух людей. Только один генерал как-то странно посматривал на Этьена.
   До северных земель добрались без происшествий. Как и предполагалось, местные края встретили бельгийцев прохладой. Разница в температуре чувствовалась еще до окончательного прибытия, особенно когда поднимался шторм. К северному климату Лапландии все до единого были подготовлены. Помимо рабочей одежки, свитеров и подштанников каждый имел под боком тулуп, на котором и приходилось спать во время плавания. Генерал, и тот не постеснялся прихватить с собой меховую шапку. Неизвестно было, насколько затянет добыча золота собравшихся здесь отважных умельцев. По этой же причине провизией запаслись в избытке. Моментами, когда открытые дверцы кубриков свидетельствовали о забитости помещения до потолка консервами, вареньем, овощами и прочими сухими продуктами, корабль напоминал продовольственный склад. Промышленник позаботился и о боеприпасах для стрелкового оружия военной команды. Перед отплытием в трюм корабля снесли несколько ящиков с патронами, поясняя при этом особо любопытным, что они могут понадобиться на случай охоты за животными или отпора незваных гостей в лагерь проживания.
   Сам лагерь развернули неподалеку от неприметной общины, которая находилась в нескольких километрах вниз по реке. Но в первый же день было строго настрого запрещено покидать пределы лагеря, а во время сна выходить из палаток. Если возникала потребность отправиться в общину, то этим занималось исключительно окружение промышленника. Более того были выдвинуты условия, с которыми прежде не ознакамливали потенциальных участников команды. Так, например, за каждый найденный кусок золота добыдчику полагалась половина, оставшаяся доля доставалась Матти и его свите, разумеется, не участвующим в процессе щепетильных исканий. Реальные требования породили массу негодований, и вместе с тем стал очевидным истинный смысл, касаемый функционала военного караула в этой мирной экспедиции. Однако деваться было некуда. Джону не обязательно было тыкать лица более сотни человек в контракты, которые, впрочем, так и не были составлены, он прекрасно понимал, что обратного пути у них нет. Документы, которые были собраны у всех перед отплытием якобы для составления договора, обратно не вернулись ни в одни руки. А бунтарей легко сможет подавить его преданный караул под командованием свирепого и бравого генерала. По играющему лицу промышленника было заметно, что он заждался этой минуты, когда настало время раскрыть карты. У него-то на руках были все козыря.
   Первая неделя поисков оказалась безрезультатной. Ни крупинки золота не сверкнуло перед жадными глазами Матти. По этому поводу возникало несколько мыслей, в том числе и обман, не удивительно, что принимались соответствующие меры, резкие и безоговорочные. Утаить найденное уподоблялось исключению из самого стойкого правила, поскольку каждым утром, пока поселенцы завтракали и набирались сил, генерал со своим подчинением производил обыск палаток. Затем с головы до ног осматривались сами кладоискатели, как это происходит в местах заключения. А к полудню, когда работа кипела во всю, завершался обыск общей территории лагеря. Стоить также заметить, что за работниками велось круглосуточное наблюдение, в частности на предмет пересечения границ лагеря. Это дозволялось делать только в рабочее время под присмотром вооруженной бригады. За эту неделю генерал со своими подданными успели возвести вокруг лагеря подобие колючей проволоки. А назначавшиеся после ужина караульные посты и ночью не спускали глаз с обитателей лагеря. Все подступы идей и планов были блокированы. Таким образом, промышленник подобно Христу узаконил проповедь: "Все тайное когда-нибудь становится явным".
   Вторая неделя аналогично не оправдала надежд. Теперь уже сами труженики наряду с "работодателями" обзавелись унылой гримасой. Вступали в силу такие угнетающие обстоятельства, когда человек, словно оборотень, постепенно начинает превращаться в хищника. Мало кому удавалось сдружиться, так как этому изрядно мешала озлобленность, произрастающая внутри измученных мужчин, как назойливый сорняк на огороде. Марсель уже оказывался в подобной ситуации, под названием война. Разница лишь в том, что на войне от него требовалось убивать врага, а здесь он должен был отыскивать золото и думать о том, чтобы самому не быть убитым. Но и там, и здесь он оставался рабом, каждый шаг которого контролировался теми, кто отдавал приказы. И здесь у него появился новый влюбленный друг Гилберт. На сей раз звали его Этьен.
   Устроившись на перекур, Марсель с Этьеном присели у реки и, словно две не повадливые птички, зачирикали:
   - Ох, и угодили же мы с тобой, приятель, - сетовал Марсель, выпуская сигаретный дымок. - Тут и тебе не мешало бы затянуться. Знаю, что не куришь ты, да только сейчас пользы от этого больше, чем вреда. А сами-то вон какие покуривают. Сигарами себя балуют.
   Марсель имел в виду генерала, прогуливающего с важным видом. Тот не отказывал себе в удовольствии раскуривать настоящую кубинскую сигару, тем самым подразнивая темперамент Марселя.
   - Как мышей каких-то заманили сюда сыром, а сыром этим даже и не пахнет. Зато слова какие громкие! Марк Аврелий! Пора бы уже стать человеком!
   - А что, - наконец вмешался Этьен, - мой отец так и твердил мне еще с первых лет: "Нельзя родиться человеком, им можно только стать".
   - Мой отец учил меня другому: "Жизнь - гора, - говорил он, - поднимаешься медленно, спускаешься быстро". Вот мы с тобой, похоже, и покатились с перевала.
   - Ты за других-то не говори. Я за себя сам в состоянии решить.
   - Не хочу тебя расстраивать, приятель, но раз уж мы оба с тобой здесь оказались, то двоим нам это и расхлебывать. Бежать отсюда надо, пока совсем не поздно.
   - А что будет, когда станет поздно?
   - Не знаю, но сам подумай. Если никто так и не найдет золота, по-твоему добрый Джон отпустит всех по домам?
   - Да уж...
   - Пойми, тут мыслить надо радикально. Одного человека достаточно для того, чтобы придумать, как покорить мир, а двое уже могут сделать это.
   С третьей недели было решено перебросить лагерь немного севернее, вниз по реке. Воспользовавшись заминкой обустройства, одна палатка - в них проживало по шесть человек - сговорилась бежать ночью. Четверых расстреляли на месте, а двое, упав на колени, распростерли руки к небу. Отсрочка оказалась недолгой. Дождавшись утра, генерал устроил показательный расстрел двух беглецов, дав таким образом понять остальным, что шутить здесь с ними никто не собирается.
   - Каков наглец! - свирепствовал Марсель. - Задушил бы собственными руками.
   - Вот тебе и побег, - иронично проронил Этьен.
   На следующий день к великой радости промышленника были найдены первые залежи золота. Счастливчику удалось нащупать своей крупной рукой среди обычных камней мелководья речушки блестящий металл. Добыча была не великой, с трудом дотягивала до сотни грамм. Но примечательным было то, что она стала первой, и Джон молился, чтоб не оказалась последней. Как он и обещал, половину найденного вернули славному первооткрывателю. Хотя возврат этот равнялся денежному эквиваленту, судя по всему, составленному по специальному курсу господина Матти. Одаренный вознаграждением веселился весь вечер вовсе не из-за того, что в одночасье неимоверно разбогател, а потому, что в сложившихся условиях это был единственный лучик счастья.
   Как бы оно не было, с этого дня удача начала поворачиваться лицом к золотоискателям. Общими усилиями к вечеру отыскивалось уже до килограмма этого ценного металла. Промышленник и его свита не могли нарадоваться. Теперь стала привычной картина, когда вечерами они откупоривали бутылки с крепкими напитками и в эти холодные вечера, обрывавшими сентябрь, согревали себя золотым праздником. Стрессовая обстановка в лагере потихоньку отступала. Люди становились более разговорчивыми. Пообщавшись, за это время с двумя-тремя десятками людей Этьен не мог не зафиксировать внимание на общей закономерности. Пропади тут кто-нибудь без вести, едва ли станут его искать по той простой причине, что никому такое не понадобится. Все собравшиеся здесь мужчины не имеют своей семьи, а оставшиеся родственники живут в других краях. Этьен поймал себя на мысли, что не вернись он обратно, его тоже никто не станет искать. Или уж если кому и взбредет в голову подобная мысль, то поиски начнутся совсем не скоро. Все это наводило на тревожные мысли о том, что промышленник Джон Матти весьма не простой человек, просчитавший все до мелочей.
   Переломным моментом в истории наших золотоискателей стало одиннадцатое октября, когда Этьену выпал "джек-пот". В этот обычный день, ничего не предвещавший, Этьен на пару с Марселем бродили вдоль мелководья реки, перебирая подводные камни. В глазах Этьена что-то блеснуло слабым желтым цветом. Расчистив камни, Этьен увидел, что наткнулся на золотую россыпь, в которой сверкали десятки мелких золотых самородков.
   - Ты что-то нашел? - услышал он голос Марселя за спиной.
   - Что там у вас? - поинтересовался солдат, находящийся неподалеку.
   - Камень, - не подавая виду, сказал Этьен. - Мне показалось.
   Как только охранник отвернулся, Этьен ловкими движениями стал прятать золото себе за пазуху. Часть ноши досталась и Марселю, которому Этьен велел пока не раскрывать рта. По окончанию рабочего дня они спрятали порядка трех-четырех килограмм золота под старым деревом. Этот тайник они вырыли несколько дней тому назад и периодически сносили туда консервы на случай, если придется бежать. При себе они оставили лишь несколько небольших самородков. Вечером, когда разнесли ужин по палаткам, Этьен объявил всем присутствующим пяти мужчинам о серьезном разговоре, предупредив перед этим открыть только две консервы, а остальное припрятать.
   - Что будем делать? - как друг, спросил его Марсель.
   - Побег, - коротко ответил тот.
   - Ну вы даете! Уже забыли, какая учесть постигла четвертую? Или вы не заметили, что в лагере на одну палатку стало меньше? Ребята, не знаю как вы, а я не желаю быть похожим на решето, - отрапортовал Митчелл.
   - Да и к чему бежать-то. Все вроде только стало налаживаться. Вон, - Рассел указал рукой в сторону длинноволосого мужчины, - Луис уже находил золото. И мы скоро найдем. Верно я говорю, Луис?
   - Как пить дать! - одобрил Луис.
   Этьен взглянул на Марселя.
   - Давай, доставай, они должны видеть.
   Оба стали вытряхивать из карманов золотые куски. Все смотрели на эту картину с выпученными глазами, не веря, что такое может быть. А Этьен с Марселем добавляли ко всему, что это только малая часть находки, остальное припрятано в тайнике вместе с провизией.
   - Да вы что творите?! - завопил сидевший в углу Мэтью. - Нас утром всех перестреляют! Надо немедленно отдать это золото Джону. Он такое не простит.
   - Ты слышишь, о чем я говорю? - принялся его успокаивать Этьен. - Побег! К утру нас здесь не будет, а, стало быть, и некого будет расстреливать.
   - Если нас, конечно, не перестреляют раньше, - бросил Митчелл.
   - Да поймите же вы, - упорствовал Этьен, - рано или поздно нас и так всех убьют. Весь лагерь. Сами подумайте, зачем им подвергать себя риску, отпуская вас на свободу с вашим золотом, зная, что все это время они обращались с вами, мягко говоря, не уважительно. А тут взвод солдат, на тебе - решение всех проблем. Они и стреляют метко, и копают умело, слава Богу, всему обучили. Да и золото у всей свиты удвоится, смотри, как выгодно получается. Я ведь только и ждал такого момента, когда можно бежать не с пустыми руками. Никто в обиде не останется, будет еще пожить!
   - И не боишься? Вот так, как в рулетку, - полюбопытствовал Рассел.
   - Я, дорогие мои, больше боюсь здесь оставаться дальше.
   - Все правильно он говорит, - вступился на защиту Этьена Марсель. - Я уже давно об этом думал. Если сейчас не попробуем, то может быть поздно. Думаете, вы вот так и будете до конца дней своих находить здесь золото?
   Успокоившийся Мэтью, потирая свой морщинистый лоб, членораздельно тянул слова:
   - Ладно, допустим. Как мы выберемся из лагеря? У солдат ружья, а мы им чем можем ответить, золотом что ли? Да мы никто по сравнению с ними, немощные улитки. Нас раздавят, как клопов.
   Неожиданно для всех, возможно, и для него самого, Рассел встал на сторону революционеров. Было видно, что дряхлый Мэтью раздражает его своей беспомощностью, и он не сдержался:
   - Погоди ты сдаваться! Рано еще. Ты, наверное, позабыл, что даже поломанные часы дважды в сутки показывают точное время. Нужно только дождаться верного часа.
   - А план у вас есть? - поинтересовался Луис.
   - Приблизительный, - ответил Этьен.
   - Сегодня вроде как был не плохой улов. Промышленник и компания вероятнее всего будут праздновать. Если генерал будет пьян, то уже считай, нам Бог в помощь. Ночью дежурят только четверо солдат. Двое стоят у выхода, двое с интервалом совершают обход. Наша палатка находится на выгодном месте, со стороны выхода она не заметна. Предлагаю к часовым не соваться, а поочередно без шума обезвредить двоих обходчиков. У нас в распоряжении будет минута, чтобы пролезть под ограждением и скрыться в лесу. К тому же этих двух солдат я беру на себя, вам надо будет только оттащить с места труп первого, чтобы второй ничего не заметил.
   Заканчивая излагать свой план, Марсель стал раздавать лежащие на земле куски золота всем сидящим в палатке, показывая тем самым, что все уже решено, осталось только поучаствовать. Поблизости послышались чьи-то шаги, и Этьен махнул рукой, показывая остальным, чтобы срочно прятали золото.
   - Заканчиваем ужин! - раздался громкий голос генерала.
   - А если он не будет пьян, - спросил Луис.
   - Не знаю, - покачал головой Марсель, - эта заноза ведет себя абсолютно непредсказуемо. Провизию тоже прячьте, она нам понадобится. Не известно еще потом как придется добираться.
   - Ну что, все согласны? - из уст Этьена вылетел решительный вопрос.
   Чувствовалось, как в палатке повисло напряжение. Половина уже приняла обстоятельства и была готова действовать. Оставшаяся половина напоминала гадающих саперов: "красный" или "синий"? Перережешь не тот провод и все, поминай, как звали. Мэтью вот-вот собирался что-то сказать, но Луис опередил его:
   - Когда начинаем?
   Марсель окинул взглядом Митчелла и Мэтью. Те не подали ни слова. Этьен предложил:
   - Думаю, лучше всего будет выдвинуться посреди ночи, чтобы все остальные наверняка спали. А подробности замысла и конкретные действия расскажет уже Марсель.
   Все были согласны и до последнего слова слушали Марселя. Когда он осведомился, нет ли у кого вопросов, все помотали головой, и только маленький Мэтью спросил:
   - Ты решил быть героем, потому что ты самый здоровый из нас?
   - Нет. Я служил в армии. Знаю, что надо делать.
   На самом деле Марсель боялся. Но боялся не так, как боятся трусы. Это был иной страх. Для себя он решил, что если в эту ночь их будут убивать, то пусть смерть постигнет его первым. Он уже вдоволь насмотрелся, как умирают его друзья. Ожидая, пока ночь достигнет своей середины, он лежал не в этой палатке. Он был там, где в свой последний день войны они с Гилбертом ждали наступательной операции. Он разговаривал с ним, как с живым, а рядом играли в карты те веселые ребята и пили свою бутылку бренди. Не передать, как сильно ему сейчас захотелось выпить. Глоток чего-то теплого хотя бы на минуту заглушит эти взрывы и крики.
   Но если бы сегодняшней ночью он был пьян, это, несомненно, помешало бы ему незаметно подкрасться к одиночному патрулю и, закрыв своей массивной рукой его рот, свернуть ему шею. Этьен с Расселом отволокли тело между палаток. Через тридцать секунд на том месте прошел второй солдат, делающий обход. Ему была уготовлена судьба-близнец. Теперь в руках беглецов было два автомата, золото, консервы с сухарями, немного воды и минута времени, чтобы пролезть под колючей проволокой, рядом с которой прилег Марсель и задрал ее вверх. Первым полез Этьен, за ним Луис, Митчелл, Мэтью и Рассел. Последний уже собирался заменить Марселя, позволив пробраться и ему. Но именно в эту секунду раздалась автоматная очередь. Стреляющий сдавливал спусковой крючок с такой силой, будто представлял, что сжимает сердце врага. Это был генерал. Все пятеро разом рухнули на землю, словно обесточенные роботы. Лежащий у ограждения Марсель перевернулся и с криком выстрелил в ночной силуэт. Тот плавно опустился на траву и задергался в конвульсиях. Под его телом стала образовываться темно-красная лужа. Марсель, не медля, вскочил и, подбежав к полумертвому генералу, отправил в него еще с десяток пуль. Конвульсии прекратились. Марсель наспех порылся у него в карманах и, прихватив пистолет, деньги и что-то еще, побежал к злополучному забору. Туда же бежал один из часовых, который уже метился в смуглого здоровяка. Марсель выстрелил первым. Времени было в обрез, в лагере поднялась шумиха. Марсель, как змея, пролез под препятствием и стал ощупывать тела.
   - Рассел! Митчелл! Мэтью!
   Никто из них не шевелился.
   - Луис! Ты жив?
   - Оставьте меня, я не жилец, - с трудом произнес он, харкая кровь и прижимая раны на животе, - Уходите, спасайтесь.
   Этьен стоял, опершись на колено, и правой рукой держался за левое плечо. Из ноющей раны сочилась кровь. Марсель проглотил слезу.
   - Давай, дружище, бежим! - командовал он. - Да брось ты этот автомат! Куда тебе с ним?
   Закинув руку товарища себе на шею, Марсель помогал Этьену уносить ноги как можно дальше от лагеря, в котором уже были одеты и вооружены остальные солдаты, а взбесившийся Матти с автоматом в руках без устали кричал: "Найти всех! Куда повылазили? По палаткам, не то всех расстреляю!" Марсель бежал за двоих, понимая, что любое промедление может стоить им жизни. За считанные секунды опустошил он тайник, и с набитыми золотом и провизией карманами они скрылись с Этьеном в лесной глуши. С каждым шагом шум в лагере становился все тише, пока окончательно не растворился позади. Слышался только шелест осенних листьев под ногами, да тяжелая отдышка. Бледная луна, выстилая путь серебристым светом, провожала двух беглецов в кромешную ночь.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 9

Она спасла мне жизнь.

  
  
   Четыре дня спустя.
  
   Лес еще спал. Взяв свое старое ружье, старик вышел из дома, который своим наружным видом больше напоминал землянку. Основная его часть, усыпанная землей, поросла травой, образуя зеленый холм. Единственными наглядными признаками дома оставались большая входная дверь, сделанная из прочного дерева и боковое окно с удивительно чистым стеклом. Проход к двери был аккуратно выложен красивыми камнями, по обе стороны которых были разбросаны опавшие листья деревьев. Дом находился в самой глуши леса, и никто не знал о нем.
   Сегодня старик проснулся ни свет ни заря. Захватив ружье, он отправился проверить выставленные с вечера рыболовные сети. Путь предстоял долгий, и при случае старик всегда был готов подстрелить какого-нибудь зверька. В лесу было спокойно, что свойственно осеннему периоду. Густые верхушки деревьев закрывали небосвод, но слабый тусклый свет, как едкий дым, сочился через многочисленные воздушные прорези. Он брел вдоль оврага, поглядывал на проросшие мхом деревья, прислушивался. Все ближайшие очертания уже давно канули за рамки знакомого, привычного, они воспринимались буквально наизусть. Иногда ему казалось, что лес уже с ним заодно и, взяв за руку словно младенца, интуитивно ведет его в нужном направлении, дает предугадывать исход событий. Вот как сейчас, когда он внутренним чутьем понимает, что птица притаилась справа от него. Повернув голову в сторону, он замечает, что в трех деревьях от него на ветке действительно сидит белая куропатка. "Напрасно, подружка, ты залетела в наши края", - подумал старик и нажал на спусковой крючок. В воздухе запахло порохом, и заодно с треском падающих сучьев замертво свалилась жирная дичь. Меткий выстрел.
   Он не любил убивать, он просто привык это делать. Человек в определенных условиях привыкает ко всему и если понадобится, то заимеет и привычку убивать. Его можно понять, у него практически никого не осталось. Ему некого любить, да и незачем. Но он не был озлоблен, ему, как и всем, надо было как-то жить, в конце концов, кормить себя. Он знал, если хотите, был уверен, что рано или поздно это закончится, и он сможет вернуться к нормальной жизни. Но до тех пор, пока все остается неизменным, он должен мириться с таковым положением вещей. Не равный бой ведут его разум и душа. Но разум, который постепенно превращает человека в животное, не должен победить. Последнее слово всегда остается за душой, а она у старика добрая.
   - Да упокой Господь душу ее на небесах, - говорит он, заворачивая убитую птицу в мешок, - теперь ты свободна.
   Со скромным уловом он возвращался домой, как вдруг послышался чей-то голос. Странно. Он не привык слышать здесь человеческую речь. Старик последовал направлением, откуда доносились слабые, неразборчивые слова. Чувствовалось, что человек разговаривает из последних сил. Потом он замолчал, и раздался другой голос, более уверенный и живой.
   - Ты не сказал самого главного, - наконец произнес Марсель после продолжительного молчания.
   - И чего же? - спросил Этьен.
   - На что вы поспорили?
   Старик, держа ружье наготове, стал приближаться к двум незнакомым мужчинам. В поле его видимости уже показались их затылки. Они сидели, облокотившись на дерево, у одного из них было перевязано плечо, а рядом со вторым лежал автомат.
   Все это время, с момента побега из лагеря им пришлось тяжко. Эти четыре дня, что они проскитались в лесу стали для них кошмарными. Они никак не могли выбрести на какую-нибудь дорогу и продолжали пробираться сквозь чащу. Пулю из плеча товарища Марсель с учетом военного опыта извлек, защитив рану тугой повязкой, но от этого Этьену не полегчало. Его стало знобить. Организм не на шутку ослаб. Марсель периодически тряс Этьена, а тот, выпустив язык, как собака в жару, боролся за собственную жизнь. Последние два дня Марсель таскал его практически на руках. Этьен ничего не ел, только пил воду. С каждым уходящим часом силы предательски покидали его. Марсель чувствовал, как кожа его становилась то твердой, словно дерево, то мягкой, словно расплавленный воск. Когда лихорадка достигла своей апогеи, и температура тела поднялась до сорока градусов, Этьен стал похож на печь. От него разило жаром на несколько метров. Лицо налилось красным цветом и напоминало спелый помидор. Марсель всячески пытался разговорить его, понимая, что закрыв глаза, Этьен может больше не открыть их. Просыпаясь, Марсель первым делом принимался теребить не подававшее признаков жизни тело товарища и облегченно вздыхал, наблюдая, как Этьен, уподобляясь медведю после спячки, с усилием поднимал свои веки. Последний день он находился в полузабытье, отчего Марселю становилось совсем не по себе.
   - Мне страшно, - говорил он. - Страшно и за тебя, и за себя. За нас обоих не спокойно. Я в этом лесу один не останусь. Одному мне некуда идти. Поэтому если у тебя есть хотя бы капля совести, то борись, а не пугай меня. Слышишь, борись! Заклинаю тебя, не молчи. Ты должен держаться до последнего. Не сдавайся! Не дай им забрать тебя!
   - Мне тоже страшно, мой друг. Страшно, что больше не увижу ее, - мямлил полуживой Этьен.
   - Так что же это выходит? Собрался помирать, а про нее ничего и не рассказал. Так, дружище, не пойдет. Ты должен познакомить меня с ней. Непременно должен.
   - А знаешь, страх, помеченный любовью, ужаснее прочих. Тут боишься не глазами, а сердцем. А так страшней.
   - Верю. Продолжай, - подбадривал его Марсель, чувствуя, что Этьен разговорился, - мне уже стало интересно.
   - А чего, собственно, я боялся до этого? Тебе было когда-нибудь очень страшно?
   - Даже страшнее, чем ты можешь себе представить. Но об этом я расскажу тебе только, когда ты поправишься, а сейчас лучше ты мне что-нибудь рассказывай.
   Этьен говорил медленно, делая между предложениями молчаливые интервалы, поэтому рассказ его затягивался. Но Марсель слушал внимательно, не перебивая, и тащил его за собой, упрямо игнорируя усталость.
   - Мне тогда было четырнадцать лет. На летние каникулы отец обычно отправлял меня к бабушке в деревню. Я не противился, мне там, в общем-то, нравилось, имелись свои друзья. Отец привозил меня на машине, и когда мы подъезжали к деревне, у меня захватывало дух. Навстречу мне выдвигались холмистые равнины, сменявшиеся густыми лесами. Я понимал, что весь учебный год я скучал по этому месту. Сейчас уж точно и не вспомню, столько лет минуло, то ли в действительности, то ли благодаря лишь трепетным слухам и легендам, которые издавна передавались из поколения в поколение, эта деревушка обросла своего рода особенностями, таинствами. Помню, как я побаивался купаться в одной реке, огибающей селение. Вода в ней была зеркально чистой, но одно название отпугивало. Местные жители называли ее рекой мертвых. Объяснений тому было несколько. У нас среди ребят завелось мнение, что данное наречение привилось реке оттого, что каждый год она забирала в свои воды чьи-нибудь жизни. Многие родители попросту, самым что ни на есть строгим образом, запрещали своим детям купаться в этой реке, да и сами не спешили туда соваться, ибо не редко случалось такое, что в самый солнечный день вследствие необъяснимых обстоятельств, сложное течение не оставляло шансов даже опытным пловцам. А на следующий день, как ни в чем не бывало, река мертвых белой пучиной волны прибивала к берегу безжизненное тело. Кто знает, но не исключено, что именно в виду таких, не самых приятных, обстоятельств небольшое, как и сама деревня, кладбище было основано на одном из берегов этой самой реки. Отец ничего об этом не знал, а вот бабушка говорила, чтобы я дальше, чем по пояс в воду не совался. Все-таки от жары как-то надо было спасаться. И на этом байки только начинаются.
   На противоположном берегу густыми дебрями протягивался лес, который не заманивал к себе грибными местами и земляничными опушками опять-таки в виду своей дурной славы. Лес, в простонародье получивший название "Проклятый", кишел не только дикими зверями, но и - согласно старым присказкам - привидениями. Сам я до определенной поры в том лесу не бывал, но ссылаясь на рассказы, слыхивал, что его черные, как смоль, очертания становились особенно мрачными, когда погода поворачивалась к природе своей суровой стороной. В холодный день, ближе к зимней поре, земля, покрывалась крошками серебристого инея, промерзала и становилась окоченелой. Ступая по ней, ощущалось, как стужа передается ногам через подошвы ботинок. А если на лес опускался туман, то деревья пылали синевой, к которой, казалось, можно прикоснуться руками. В такие дни лес придавался состоянию более сильному, нежели простая тишина. Да и вообще, птицы там пели редко, звери не подавали лишнего шума.
   Взрослый люд или старшеклассники любили пугать детишек выдумками о том, что после захоронения умершего человека на кладбище близь берега реки мертвых некий паромщик из мира небесного переправляет душу представившегося на противоположный берег к лесу. И все неприкаянные души, согласно легенде, не могли отправиться на небо, а оставались в проклятом лесу, ожидая искупления своих грехов. Каким образом приведения могли искупить свои грехи в историях, как не трудно догадаться, не упоминалось, но забавы ради неплохо было бы предположить, что более верного способа "очиститься", как до смерти запугивать сельский люд, призраки не знавали.
   Любимыми историями ребят, носившими свежий облик, были эпические вымыслы о призраке старого лесника, блуждающего по лесу не только ночью, но и днем. Ходили слухи, что он попадался на глаза с маленьким ребенком. А кое-кто утверждал, что в безлунную ночь видел, как по водам реки плыла лодка, в которой сидел человек, и от него исходило слабое сияние. От одного лишь взгляда сердце замирало. Чего только не приходилось слышать на отдыхе в шумной компании у костра, который жаром своим лелеял наколотые на палки сосиски и хлеб.
   И вот как-то мы с моим другом Эдвардом невзначай поспорили, что я переплыву реку мертвых. Это было самое необычное пари в моей жизни. Чтобы не искушать судьбу, мы договорились, что как только я поплыву, он отправится к прокатчику за лодкой и будет плыть позади меня, наблюдая за тем, чтобы я не потонул. Тогда я впервые решился переплыть эту реку. И тот первый раз едва не стал для меня последним. С тех пор я вообще немного сторонюсь воды.
   Мой заплыв начался более чем спокойно, ничего не предвещало неудачи. Силы, не покидавшие меня, превосходили уверенность в победе, которой тоже было в избытке. Эдвард тем временем пошел к прокатчику за лодкой. О том, что за сегодня мы уже растранжирили большую часть денег, а в кармане осталась одна лишь мелочь, он вспомнил на полпути к месту проката. Окликнуть меня он уже не мог, так как я в достаточной мере успел отплыть от берега. Дать лодку взаймы прокатчик категорически отказался, и Эдварду оставалось только придумать план, каким образом выклянчить у своих родителей еще немного денег. О честном рассказе про глупый спор не могло быть и речи. Деньги на лодку, бесспорно, появились бы. Но появились бы они не в кармане у Эдварда, а в руках его отца, который и поплыл бы за мной. И после этого нам обоим здорово бы досталось, это итак понятно.
   Как выяснится позже, неглубокой фантазии Эдварда хватило на "грандиозный" план, согласно которому он навешал папаше лапшу на уши в виде басни о том, что ему необходимо закупить комплект тетрадей к новому учебному году. Бедняга Эдвард забыл учесть тот факт, что до начала нового учебного года оставалось еще целых полтора месяца, реакцией чего стало неодобрительное выражение лица его папы. Понимая, что его замысел близок к провалу, Эдвард, пытаясь исправить положение, предпринял попытку надавить убеждением о том, что чем меньше времени останется до учебы, тем дороже будут стоить тетради. Но и после этого отец, уставившись в телевизор и потягивая пиво, остался не приклонен и советовал сыну не испытывать его нервы, оставить в покое и в ближайшее время не донимать его своими тетрадями.
   Время начинало затягивать узлы. Эдварда не покидала надежда, что я проиграю спор, и поэтому он прекрасно понимал - деньги нужны немедленно, в противном случае все могло для меня чревато закончиться. И тогда Эдвард решился пойти просить денег взаймы у богатенького фермера.
   Наверное, не могло быть ничего хуже, чем обращаться за помощью к этому ворчливому старику. Но два факта были очевидны: у фермера всегда водятся деньжата и ему абсолютно безразлично, для чего они понадобились Эдварду. Старик все еще злопамятствовал о наших детских проделках с огнем, без малого не оставивших его без участка, и Эдвард был готов исполнить роль выстиранного белья, которое старик с радостью принялся бы утюжить моралью: "Не плюй в колодец, из которого попить придется". Но обеспокоенный вид Эдварда пробудил в фермере сентиментальность и тот раскошелился. Только старик выступил не заемщиком, а работодателем с условием, что деньги достанутся Эдварду после того, как он вымоет его автомобиль. Все в округе знали, что помывка старого автомобиля - любимое занятие фермера. Именно с него он привык начинать свой день, даже если его четырехколесный друг не нуждался в водных процедурах. Его затягивал сам процесс, а не результат работы.
   С такой скоростью бедняге Эдварду еще никогда не приходилось трудиться. И вот он уже бежал к прокатчику не с пустым карманом. Те полчаса, которые отсутствовал Эдвард, показались мне самыми долгими в моей жизни. Ощущений, которых мне стоило пережить это время, хватило надолго.
   Когда я подплывал к середине реки, меня внезапно охватило беспокойство за отсутствие Эдварда. Этот разгильдяй уже давно должен был плыть за мной на лодке. И вот я посредине реки, но нет ни Эдварда, ни лодки. Вместо них усталость, отчаяние и мысли о том, чтобы поскорее доплыть. Доплыть не ради того, чтобы выиграть этот чертов спор, который уже словно кость встал у меня в горле, а просто доплыть. И при этом не забыть высказать этому бедолаге все, что я о нем думаю.
   Течение становилось холоднее. Я старался интенсивнее работать ногами, чтобы мышцы не свела судорога. Силы покидали меня. В какой-то момент, окончательно выбившись из сил, я перевернулся на спину и решил - будь, что будет. Я продолжал перебирать ногами, но течение относило меня в сторону. Не сказать, что меня охватила паника, но небольшой страх сковывал мое тело, казалось, в любое мгновение я могу погрузиться на дно в свой вечный сон. Этот страх, прогнавший все мысли о чем-либо, происходил не от боязни смерти, а скорее от неведения, что ожидает меня там - за той чертой. Меня не покидало чувство, что течение несет меня в водах неопределенности. А еще в голове непрерывным реверсом забила мысль о том, что все как-то глупо выходит.
   Я в последний раз направил свой взор в сторону берега, на котором я еще не так давно прочно стоял на своих двух ногах. Никакая лодка по-прежнему не появлялась, да и вообще кругом не было ни души. И я просто стал смотреть вверх, где белым покрывалом выстилалось небо. Мне почудилось будто бы река, несущая меня, отражает в себе небесную пелену, а я значит, как маленькое облако, безмятежно плыву по небу. Я на какое-то мгновение почувствовал себя не отдельной частицей в этом мире, я слился с ним в единое целое. Возможно, это всего лишь обычные последствия головокружения, но мне представилось, что я слышу все окружающее - реку, небо, берег. Запел дождь, хоть прежде погода была далека от пасмурной. И пел он так тихо, словно песня была прощальной:
  

Куда идешь ты человек

И долго ль будешь ты скитаться

Чтоб позабыв свои мучения

Вернуться на века

   В тот необычный день я вдруг осознал для себя нечто важное. Я дал себе обещание. Нет, я поклялся. Я озвучил клятву, которую не посмел бы нарушить. Иначе вся моя жизнь утратила бы свой первоначальный смысл. Эти простые слова, звучавшие в каплях дождя, волнах реки, небесных облаках отражали напутствие вечности и стали моим сном после полуночи, ранним утренним светом, вечерней радостью мысленной свободы, мимолетной улыбкой в старом зеркале, приветствием близких мне людей, моей жизнью, и, наконец, стали ожиданием самого большого чуда в этой самой жизни.
   Этьен примолк. Марсель, чувствуя, что ноги уже не слушаются его, согласился на привал. Они уселись под большое дерево, которое заботливо укрыло их своей тенью. Этьен взял Марселя за руку и, направив свой взор куда-то в небо, продолжил.
   Я поклялся, что впредь не позволю себе проявить малодушие перед самим собой. Именно тогда, в то самое мгновение, во мне рождался человек. Тот человек, который будет чтить слова не меньше, чем поступки. Человек, который станет моим "Я" и умоется желанием жить.
   Перевернувшись на живот, я, что было сил, принялся грести руками. Через четверть часа мои губы целовали мокрый песок этого долгожданного берега. Лесная прохлада любезно обдувала мое неподвижное тело. Тяжелая отдышка намекала на то, что физически в тот момент я был мало на что способен, но внутри у меня все танцевало самым причудливым образом.
   Услышав лиственный шорох, я неспешно оглянулся и краем глаза успел заметить маленького мальчика, скрывающегося в глуши леса. Сперва я подумал, что мне это почудилось. То ли еще померещится после такого заплыва? Протер глаза, но мальчик молча продолжал пялиться на меня. Удивительным было то, что я понимал - он не из наших. В деревне я его не встречал. Странный малый, не понятно во что выряженный, смотрел на меня так, будто людей отроду не видел. Кем он мог быть? И тут мое сознание ознобом стала прошибать мысль о всяческих историях, которых мне не раз приходилось слышать. Если бы все это происходило не со мной, то я, несомненно, продолжил бы события предположением о том, что в следующий миг мне стало дурно. Но поверь, после того, как мне чудом удалось выбраться из реки мертвых живым, казалось, едва ли меня можно было чем-то напугать. Даже наоборот, случай предстать свидетелем оживления легенд всполошил меня до неузнаваемости.
   Чуть привстав, я оглянулся, убедившись, что горизонт по-прежнему не соблаговолит утешить мой нрав спасательной картиной Эдварда-лодочника, плывущего за мной, избавить от столь тяжких мучений возвращения вплавь. Да и куда там? Я же не сумасшедший!
   Я стремительно направился в сторону застывшего мальца, но в то же мгновение он пустился прочь в лесную глушь. И вот тогда мне показалось, что следовать за неизвестным ребенком, свободно разгуливающим в проклятом лесу, как ни в чем не бывало, было не меньшим безумием, чем собственноручно возвращаться обратно. Я застопорился. Нутром почуял, что выбор подталкивает меня в сторону леса. Вопреки своим ожиданиям я буквально через считанные минуты осознал, что семилетний юнец - на взгляд ему больше не присудишь - знает лес куда лучше меня. И как я вообще мог его знать, когда не бывал там. В общем, после непродолжительной погони мальчик растаял в тенях деревьев, как снежинка, упавшая на теплую ладонь. Берега реки за мной уже не виднелось. Идти дальше становилось все страшнее, но отступать уже было поздно. Сердце билось с такой скоростью, что вот-вот должно было выскочить из груди. Неожиданно навстречу мне пронеслась мрачноватая птица, успевшая перед этим издать зловещий звук на своем языке. Разглядеть ее я толком не успел, поскольку она скрылась так же внезапно, как и появилась. Зато успел увернуться от ее не самых маленьких когтей, за что и был благодарен своей реакции.
   И вот тогда я наткнулся на звериное распятие. Такие маниакальные наклонности мне и взрослым не приходилось видеть даже в кино. Поэтому, думаю, что не стоит подробно объяснять, какой шок у меня вызвала эта картина в четырнадцать лет. Передо мной висело прикованное к деревянному кресту животное. Я и не понял, какое именно. Шкура облезла, обнажив скелет в три четверти тела. Крови уже не было. По одному только запаху можно было определить, что туша не первой свежести. Кажется, меня тогда стошнило.
   Но и на этом не все закончилось. Мне послышались чьи-то шаги, сперва отдаленные, но с каждой секундой приближающие в мою сторону. Кто бы это мог быть? Зверь? Время для раздумий практически не оставалось. Лес упрямо молчал. Я не слышал ничего кроме этих шагов и неконтролируемого биения собственного сердца. В преддверии беды я непроизвольно попятился назад.
   В метрах тридцати от себя я разглядел очертания человеческой фигуры и сразу понял, что он не ожидал здесь увидеть меня. Одет был он странно, я бы сказал неряшливо, по-видимому, его это совсем не беспокоило. Продолжая идти ко мне, он спросил: "Ты заблудился?" Я не мог ничего ответить. Мои губы плотно сомкнулись и отказывались вымолвить хоть слово. Когда ему оставалось до меня каких-то десять метров, то стал заметным тот факт, что ему не мешало бы помыться, а одежду - постирать. Однако сию же секунду мое внимание переключилось на его правую руку, которая крепко сжимала огромный тесак.
   Я без оглядки помчался в сторону берега с такой скоростью, что, наверное, почва, словно морской прибой, следом за мной взмывала волнами. Он кричал что-то вроде, чтобы я не убегал, но я не думал останавливаться, бежал, как говорится, во всю прыть. Упругие ветки деревьев, преграждая мне путь, хлестали по лицу. Меньше всего я думал о боли. Точнее сказать я вообще ни о чем не думал. Когда человеком овладевает инстинкт самосохранения, он напрочь выбивает всяческие мысли. Он дружен с волнением, беспокойством, страхом, но только не с мыслями. В этом лесу я был быстрее всех своих мыслей, которые только могли прийти мне на ум. И это всего лишь потому, что позади был он - мой страх, воплотившийся в жуткую ситуацию.
   Страх.
   Тот самый страх, который превращает нас в "другого" и гонит прочь. "Другой" бежит по лесу, ни о чем не думая, лишь бы убежать. Не важно куда, только бы убежать. А если все отбросить, то убежать он хочет в первую очередь от себя. "Другой" бежит от нас. И не разобрать кто лучше - я, который не должен ничего бояться или "другой", который пытается спасти мне жизнь?
   Во всяком случае, "другой" добежал до берега и передал эстафету мне. Я никогда еще не был так рад видеть Эдварда, подплывающего на лодке. Он, похоже, был не меньше меня удивлен такой нашей встрече. Выкрикивая, чтобы он разворачивал лодку, я был уже готов слиться с рекой и поплыть ему навстречу, но впопыхах не заметил, как обо что-то споткнулся. Я почувствовал сильный удар и потерял сознание. Очнулся я уже в лодке у Эдварда. Первым делом я обернулся в сторону леса, но от туда так никто и не показался. Только когда мы отплыли от берега на безопасное расстояние, я стал успокаиваться. Эдвард сказал мне, что здорово перепугался, когда приплыл к берегу и увидел меня лежащего на земле. Он не мог представить, что с ним было бы, окажись я мертвым. Может быть поэтому, он без остановки оправдывался, каких трудов ему стоило добыть деньги на лодку. Но я уже совсем не держал на него зла. Он появился, как нельзя кстати. Я был готов простить ему все на свете. И простил. Сразу же все простил. Я даже совсем позабыл, что выиграл спор. Это было самое необычное пари в моей жизни. До сих пор я иногда все это вспоминаю и до сих пор не могу понять, что это такое там было. Эдвард убеждал меня в том, что в никакой лес я не ходил, и все это мне приснилось, пока я находился без сознания, будучи выброшенным на берег. Все последующие годы мне никогда не было так страшно, как в том лесу, и только теперь я понял, что боюсь потерять свою жизнь сильнее, чем тогда.
   После того как Марсель задал свой вопрос, Этьен призадумался и попросил попить. С унылыми глазами, протягивая флягу, Марсель констатировал факт, что воды осталось на два глотка. Этьен жадно проглотил последние капли, и сухие губы покрылись влагой.
   - Так на что вы все-таки поспорили? - переспросил Марсель.
   - Предупреждаю сразу, я лежал в психушке, мне терять нечего. Одно неловкое движение и вы покойники, - раздался сзади голос старика. - Возьми свой автомат за цевье и аккуратно брось мне.
   Марсель повернул голову и увидел мужчину, наставившего на них ружье. С виду он был невысокого роста, староват, крепкого телосложения. Из-под затершейся соломенной шляпы торчали густые темные волосы. Его багровое лицо, покрывшееся щетиной, бросало тень рассудительности, не выказывая при этом ни малейших эмоций, но если тщательно всмотреться в морщины, то можно было обнаружить признаки долголетней усталости. Такие лица как будто созданы для того, чтобы их жалели. Одет он был в какие-то старые лохмотья, возможно, изготовленные саморучно, и длинные резиновые сапоги, какие обычно носят рыбаки. Взгляд его был хоть и спокойным, но не добрым и внушал легкий испуг. Когда на тебя смотрят такие мертвые глаза, то создается впечатление, будто они смотрят сквозь тебя, в никуда.
   Марсель рассказал старику все, как было, и для убедительности вывалил из карманов золотые камни. Старик возмутился:
   - А откуда мне знать, что ты не врешь? Может быть, вы бандиты, ограбили кого-нибудь.
   - Четвертый день по лесу бродим, и хоть бы одна душа повстречалась. Кого тут грабить? Ты вот первый нас заметил. А не веришь, так лучше сразу пристрели.
   Старик швырнул ему обратно автомат.
   - Если хочешь, то можешь сам себя застрелить, а меня, между прочим, дома еще дела дожидаются. Так что давай, поднимай своего друга и пойдем ко мне, лечиться будем. Развалились, видите ли они тут под деревом.
   Марсель собрал золото, поднял автомат и, взвалив на себя Этьена, показал своим видом, что готов следовать.
   - Ах да, чуть не забыл. Меня зовут Лой Майджест. Добро пожаловать! - воскликнул старик и зашагал в сторону дома.
   На следующий день Этьен начал идти на поправку. Лой как следует промыл ему рану, смазав ее каким-то обеззараживающим веществом. Готовил всяческие отвары из специальных трав, которые Этьен пил вместо чая. На второй день температура нормализовалась, оставалось только закрепить выздоровление профилактическим покоем, отлежаться денек-другой. Все это время, которое Этьен проводил преимущественно во сне, Марсель не скучал. Он помогал старику по дому, рубил дрова и даже пару раз успел сходить на охоту. Со второй попытки приволок в дом упитанного кабана. Старик остался доволен, как добычей, так и самим добытчиком. Вечерами они с Марселем беседовали. Бывшему пехотинцу было сильно любопытно, как сталось так, что старик решил в одиночку ужиться в глухом лесу, не родился же он тут. А Лой все ходил вокруг да около, импровизируя намеками.
   - У меня когда-то была обычная жизнь, как у всех, - говорил он. - Нет, пожалуй, лучше, чем у всех. Когда чего-то добиваешься в жизни, когда в чем-то ты первый, то чувствуешь сладостный миг, наполненный экстравагантными чувствами. В этот миг я жил. Я был своего рода знаменитостью.
   - По тебе так не скажешь, - ехидничал Марсель. - Похоже, давно это было.
   - Не высмеивай старость. Когда-нибудь ты сам придешь к ней.
   - Не хочу тебя огорчать Лой, но такие, как я, до старости обычно не доживают. А если мне повезет, то это твое "когда-нибудь" когда-нибудь и наступит, сейчас-то зачем меня запугиваешь?
   - Я тебя понимаю, ты говоришь так, потому что еще молод. Мне это знакомо. Но знай, что никто не ощущает, как уходит молодость, но всякий чувствует, когда она ушла.
   - Все-то ты загадками говоришь. Небось и довели тебя твои рассуждения. А не засорял бы свой мозг, так глядишь жил бы себе, как прежде.
   - Ты все равно не знаешь как это, как прежде.
   - Ну, так ты мне и расскажи.
   - Не хочу. Да тебе это и не надо знать. Это не просто история, это стало частью меня. Все так глубоко улеглось, что становится грустно ворошить прошлое. Поэтому разумнее всего говорить только о чувствах, все остальное бессмысленно. Мне в какой-то момент стало понятно, что меня знают тысячи людей, а я образно не знаю никого. А еще обидней стало, когда я понял, что вся эта многочисленная масса знает не меня. Она знает мой прототип - знаменитость. Ведь как можно знать человека, когда ты не представляешь, какой он в радости, в печали, как он шутит или что он сделает, если ты попросишь его о помощи? Как можно знать человека на экране телевизора или на картинке модного журнала? Вот, например, мы с тобой Марсель проводим вместе третий день. И я могу с уверенностью заявить, что пусть и немножко, но я знаю тебя, а ты знаешь меня. А толпа людей может знать только знаменитость. И они никогда не знали, кто такой Лой Майджест.
   - Я долгое время жил в Америке, поэтому и я не знаю, кем был Лой Майджест.
   - Кем бы он ни был. Он не был Лойем Майджестом, - сказал он и мягко улыбнулся.
   - Хочешь сказать, что только здесь, в этом лесу ты стал доволен своей жизнью?
   - Можно сказать и так, но правильнее прозвучит, что я стал доволен собой.
   - Что ж, ты заслужил комплимент. Никогда еще не встречал людей, которых бы так радовала старость.
   - Нет лучшего утешения в старости, чем сознание того, что удалось всю силу молодости воплотить в творения, которые не стареют, - и когда уже в который раз Марсель взглянул на него, как на церковного фанатика, старик тихо добавил. - Артур Шопенгауэр.
   - А ты случайно не в театре работал?
   Лой не ответил, а вместо этого встал и, накинув куртку, сказал Марселю, что хочет ему кое-что показать.
   Они прошли километра два или даже больше прежде, чем выйти на опушку. И там, в свете уходящего солнца, Марсель увидел вырезанные из дерева фигуры. Они стояли, как памятники, в полный человеческий рост.
   - Вот видишь, - Лой показывал на фигуры, - это мой отец, эта моя мать, это мой сын, а это мой друг. А вон тот, это святой отец Ленсмор. Он был другом нашей семьи и многому меня научил.
   Марсель стоял, разинув рот, и не верил, что такое может сделать человек. Ничего подобного раньше он не видел.
   - И сколько стесняюсь спросить времени ушло у тебя на это искусство?
   - Года. Но года не жалко на тех, кто тебя знал. Они и есть мое утешение.
   Когда Этьен окончательно окреп, настало время собираться в дорогу. Лой Майджест снабдил путников едой и водой, а от предложенного в знак благодарности золота отказался еще в самый первый день, рассмеявшись, зачем оно ему здесь в лесу.
   - Считайте, что вы отблагодарили меня своей компанией. Я уже давно ни с кем не разговаривал. Так что рад был вам помочь. Пойдемте, провожу вас до дороги.
   Идти пришлось долго. Ближайшая дорога находилась в пятнадцати километрах от его дома. На перепутье Лой во всех подробностях объяснил им, как добираться дальше. За последний месяц эти четыре дня лесного уюта стали для Этьена и Марселя самыми человеческими, и прощание с Майджестом, безусловно, давило на сердце. Марсель узнал, кто такой Лой Майджест и в какой-то мере узнал и себя.
   - Марсель, - вдруг окликнул его Лой, когда они уже шли по дороге, - помнишь, ты мне говорил, что если бы я не засорял себе мозги, то жил бы как прежде.
   - Да, помню, а что?
   - Так вот, если бы я не засорял себе мозги, то в тот день, когда вы сидели под деревом, некому было бы спасать твоего друга.
   - Мы перед тобой в долгу пожизненно, - крикнул Марсель.
   - Будете проходить мимо, заглядывайте в гости.
   После этих слов он развернулся и привычно пошел в свой дом, и Марсель с Этьеном больше никогда не видели его лицо, но еще долго вспоминали. Они шли по дороге домой. Беда была только в том, что дома, как такового у них не было. Зато были полные карманы золота, а это уже что-то.
   - Интерес! - внезапно произнес Этьен.
   - Какой еще интерес?
   - Мы поспорили на интерес. В юношестве было такое понятие, как спорить на интерес.
   В тот момент им обоим стало грустно. Марсель достал портсигар и извлек оттуда кубинскую сигару.
   - Откуда у тебя это? - удивленно спросил Этьен.
   - Подарок нашего старого "дружка" генерала.
   И тут Этьен вспомнил о своем диком желании выкурить сигару именно в ту ночь, когда он впервые услышал голос Марселя за соседней стенкой.
   - Слушай, а у тебя там еще есть?
   - Конечно, еще три штуки осталось. Тоже что ли захотелось? Ты ведь не куришь.
   - Одну я все-таки должен попробовать.
   - Как пожелаешь, друг мой. Закуривай.
   Он сделал затяжку, и легкие автоматически вышвырнули дым наружу.
   - Сразу видно, что не куришь. Может не стоит себя так мучить? - смеялся над ним Марсель.
   - Нет-нет. Я сейчас привыкну. Говорят, что сигареты сокращают жизнь, но иногда наоборот продлевают.
   - Как это?
   - Вот видишь эту сигару. Она спасла мне жизнь.
   - Я все равно ничего не понимаю.
   - А я тебе расскажу, но только после того, как услышу твой обещанный рассказ про страх. Ты ведь тоже чего-то боялся.
   Дорога была долгой, впрочем, как и история Марселя о войне. По ее окончанию, Этьен был уверен, что рядом с ним идет уже совсем другой Марсель, не тот, что таскался с двумя чемоданами. Он знал, что рядом с ним идет его друг.
   - Честно говоря, никогда не подумал бы, что все так жестоко. И моя история, к сожалению, тоже не развеселит тебя.
   - Как ты заметил, нам с тобой не привыкать, - Марсель шутливо подтолкнул Этьена в плечо, - давай, валяй!
   - Тогда слушай.
  
  
  

Эпизод третий

  

4 сентября 1971 г.

ГЛАВА 10

Сердце, которое любит тебя.

  
  
   Он вошел в класс. За то время, которое он потратил на преодоление расстояния от входной двери до своего стола, гул окончательно утих. Так произошло, не потому что его уважали или боялись, как будь то директор школы, неизбежный, как сама смерть, шутки с которой заканчиваются чревато. Для всех учеников он был незнакомцем, который заразил их любопытством. Любое новшество в застоявшейся обыденности вызывает бурный интерес. Этакий свой школьный Колумб в лице нового учителя, приплывший открывать очередную Америку. Последний преподаватель литературы Альберт надоедливо обхаживал этот кабинет долгих двадцать восемь лет, пока не пришло время уйти на пенсию. В знак благодарности за столь продолжительный срок, посвященный школе, оставшийся педагогический коллектив мог бы воздвигнуть Альберту исторический памятник, например, в углу этого кабинета. Но даже если на секунду представить, что рождение такой необычной традиции было бы вполне уместно, то едва ли памятнику сулила вечная неприкосновенность. Дети подросткового возраста склоны к традициям разрушений. Особенно если речь идет о памятнике нелюбимого учителя. Казалось, легче отсидеть пожизненный срок в тюремном заключении, чем прочесть те книги, что он задавал на лето. Как вообще у него укладывалось в голове, что нормальный подросток способен совместить свободу долгожданного лета с чтением бездарных книг? Это только взрослые вроде Альберта додумались скрашивать свой досуг полезными занятиями. А какое дело до пользы детям? Что они могут сказать об этом термине? Пожалуй, только то, что памятник Альберту, в случае его существования, стал бы самым бесполезным предметом. Единственное, что мог бы оставить Альберт в этом классе, так это призрак после своей смерти, который продолжал бы докучать непослушным школьникам своим противным голосом.
   - Здравствуйте! Меня зовут Этьен Лакри. Я ваш новый учитель, - представился вошедший человек, в еще большей степени воспалив интерес у заседающей публики.
   Голос у него был совсем не раздражительным. Возможно, хотя бы поэтому в данную минуту стены класса заслуживали тишины. Странное ли дело, но никто не норовил ее нарушать. Одним ухом Этьен с подозрительной непривычностью слышал свой голос, а вторым шуршание записок, летающих по классу. Он раздал каждому ученику по альбомному листу и попросил сложить его таким образом, чтобы тот устойчиво фиксировался на столе, предварительно написав на нем свое имя и фамилию.
   - А почему бы вам просто не спросить у нас наши имена? - поинтересовалась одна девочка.
   - Сперва выполните, пожалуйста, мою просьбу, а после я оставлю свои комментарии.
   Убедившись, что весь класс благополучно справился с заданием, Этьен, как и обещал, приступил к объяснениям:
   - Знаю, вы не привыкли к таким способам знакомства и для вас это своего рода новшество. И если бы меня интересовали только ваши имена и фамилии, то я именно так бы и сделал, - Этьен перевел взгляд на девочку, задавшую тот вопрос, - просто спросил бы каждого, как его зовут. Но, видите ли, в чем дело, одних ваших имен в моей работе не достаточно. Чем больше я буду знать о вас, тем проще мне будет установить с вами контакт. А то, что вы проделали минуту назад можно назвать частью вашего психологического портрета. Оглянитесь по сторонам и вы не найдете двух одинаковых способа самовыражения. Кто-то не стремится выделиться из толпы и пишет свое имя мелким почерком стандартной синей пастой. А в ком-то заложены лидерские качества, и на его листке можно увидеть четко выведенные буквы ярко-алого цвета. Кому-то по нраву творческое отношение к миру и для него самое главное, чтобы имя было написано как можно красивее со множественными утонченными иероглифами. И во всем этом каждый из вас.
   Так начался его первый урок в этом классе. На все последующие занятия он успевал попасть в класс первым, и пока ученики рассаживались по своим местам, он цитировал на доске высказывания известных людей. Стоит оговорить, что в этом классе исторические личности, чьи фамилии старательно, не щадя мел, выводил Этьен, обладали статусом знаменитостей применительно к учителю, а не к тем невеждам, что зевая ждали звонка на перемену. Но находились и те, кто переписывал цитаты к себе в тетрадь. Некоторые даже нарочно ждали очередной урок литературы, чтобы вечером в который раз удивить родителей своей нечеловеческой эрудицией. И в принципе детям было не так уж и важно, понимали они смысл всех этих слов или нет. А расшифровать цитату было занятием из не простых. Например, Этьен мог связать реплики двух отдельных людей в одно выражение: "Молодые мечтают, старики вспоминают. В сущности, старость начинается с того момента, когда человек утратил способность учиться", над которым особо выдающиеся ломали головы. Либо это не выходит за рамки привычной морали, либо учитель таким индивидуальным образом призывает учеников к знаниям, то ли здесь вообще упрятан двоякий смысл. Понятным оставалось одно: детям определенно нравилось то, как строил свои занятия их новый учитель. Соответственно и сам он вызывал симпатию у своих учеников. У одних в меньшей степени, у других в большей, а у кого-то и вовсе излишнюю. Этьен воспринимал это, как нормальное явление его школьной жизни и в целом был доволен собой.
   Да и как тут не быть довольным, когда жизнь по-настоящему стала налаживаться. После первых двух лет своей педагогической карьеры, так и не прижившись в одной из школ, Этьен решил попытать счастье в другой. И, как оказалось, не напрасно. В новой школе все было иначе, спокойней и продуктивней. А отношения со Стэфани с каждым днем приобретали все более теплые и яркие оттенки. Недаром психологи считают, что если человек постоянно, будто на иголках, ерзает в одной сфере, то и в другой ему не стоит ждать шибко гладких результатов. Этьен был влюблен, как школьник. Рядом с ней он чувствовал себя самым счастливым человеком. Ему хотелось навсегда сохранить себя в этом сказочном мгновении.
   Стэфани тоже была безумно счастлива, что ей, наконец, повстречался человек, достойный ее. Прежние ухажеры не отличались воспитанностью и торопились залезть под юбку. А Этьен был с ней галантным, изысканным, смешным и в тоже время романтичным. Она еще ни с кем не чувствовала такую нежность осенних вечеров. Он рассказывал ей обо всем: о небе, звездах, деревьях, птицах. Временами он даже читал ей стихи. В такие моменты Стэфани тайком пощипывала себя, чтобы убедиться, что они гуляют не во сне.
   - Ты не представляешь, насколько меня удивила одна моя ученица, - рассказывал как-то Этьен, прохаживаясь вместе с Стэфани по парку. - К одному из уроков я задал выучить наизусть любое стихотворение. Та половина класса, которую я успел опросить, скучно вызубрила короткие стишки из учебника. Поэтому, когда в класс вбежал взволнованный директор и попросил меня, пока не приехали сантехники, помочь с прорвавшимся в подвале водопроводом, я с радостью согласился. В школе, как известно, мужское плечо среди преподавателей - это дефицит. Я был уверен, что избавил оставшуюся половину класса от литературных мук корчиться у доски. Но каково было мое изумление, когда через несколько дней, в самом начале следующего урока, одна девочка добровольно вызвалась к доске прочитать стихотворение, которое не успела рассказать мне из-за того, что прошлый урок оборвался моим внезапным уходом. Я, конечно же, позволил ей рассказать стихотворение, а после попросил переписать его мне и выучил наизусть. Вот, послушай.
  

Я вижу свет сквозь пелену любви...
Запомни вечное начало.
И корабли у памяти причала

Своей судьбою назови.

Я вижу сон на берегу реки,
Как будто в дом ворвалось небо.
Смывает дождь всю быль и небыль,
Оставив пульс пустой руки.

Я вижу след на острове побед:
Со всех сторон пылает пламя.
И развевает ветер знамя --
Наш сладкий эмоциональный бред.

Я знаю ночь, с которой можно спать.
Я вижу день, когда меня не стало.
Ты снова здесь и смотришь так устало

От невозможности понять.

  
   А вот угадай, кто автор этого стихотворения?
   - Не знаю, я его раньше не слышала. А кто?
   - Она и есть автор. Четырнадцатилетняя девочка Энни Бартон. Такие вот, оказывается, ныне есть дети. Думаю, ее ждет хорошее будущее.
   - И, правда, неожиданно. Я и сама бы не подумала. А что если она просто содрала это стихотворение у малоизвестного писателя, а тебе наплела, что сама сочинила? Дети ведь на всякое способны.
   - Не знаю, я как-то не думал об этом. Но если ты права, то в таком случае ее ждет плохое будущее, - весело заключил Этьен.
   Тут он остановился. Незаметно они добрели до самого темного места в парке. Было уже довольно поздно. Он задорно задал Стэфани вопрос, на который заранее знал ответ.
   - Милая, а ты помнишь эту лавочку?
   Она, посмеявшись, ответила:
   - Как же! Такое не забудешь.
   Его руки нежно обняли ее талию, и губы их соприкоснулись. Этьен прижался к ней, насколько это было возможным, и не переставал целовать ее всю. Лицо, уши, шею. Она гладила его плечи и волосы, а его ладони нырнули под ее кофточку. Как только его пальцы прикоснулись к ее груди, она ощутила острое желание и стала медленно подталкивать его в сторону лавочки. Этьен снял свой свитер и, подложив его под спину Стэфани, начал медленно раздевать ее. На улице было прохладно, и на их обнаженных телах выступали холодные капельки пота. Он своими горячими губами заглушал ее сладкие стоны. В ту ночь только одинокий месяц видел, как пламенная любовь дрожащей нитью связывает две противоположности в одно целое.
   Через полтора месяца, десятого ноября, наступил день, утвердивший, что Стэфани и Этьен уже полтора года вместе. Эту дату они решили отпраздновать в ресторане. Этьен заблаговременно побеспокоился заказать на вечер самый лучший столик. Он встретил Стэфани в черном костюме, который придавал ему безупречную элегантность. Стэфани была одета в роскошное кремовое платье, а волосы ее были изящно убраны наверх. На столике с лиловой скатертью их уже дожидались свечи и бутылка полусладкого вина.
   - Вот и полтора года пролетели, а все как будто затаилось во вчерашнем дне, - ностальгировала Стэфани.
   - Да, время летит незаметно. Не успеешь и оглянуться, как пройдут года, - соглашался с ней Этьен.
   - Если ты так рассуждаешь, то почему не торопишься делать мне предложение? Сам ведь говоришь, что не успеешь оглянуться, как пройдут года. Или ты меня не любишь?
   - Любимая, зачем ты так говоришь? Конечно, люблю, ты ведь сама знаешь. Люблю больше всего на свете. Просто...
   - Просто мне всего лишь двадцать один год. Знаю. Я уже это слышала. И сколько мне еще надо ждать? - вспылила она.
   - Мадам, ваш заказ будет через пять минут, - пытался ее успокоить проходящий мимо официант.
   - Не переживайте, это не вам, - кинула она официанту и, посмотрев Этьену прямо в глаза, добавила. - Вот бы все так быстро выполняли мои заказы.
   - Так, хватит! Ну, что мы, в конце концов, ссорится сюда пришли.
   - Ладно, милый, извини. Я погорячилась.
   По окончанию вечера Этьен уговорил Стэфани отправиться ночевать к нему. Выпитый алкоголь вытеснил из него стыд за безалаберные трущобы, в которых он проживал. Это здание имело только один плюс - приятную низкую цену за снимаемую комнату. Не трудно будет догадаться, что оплата, которая была по карману чуть ли не самому последнему босяку компенсировала не самые человеческие жилищные условия.
   В тот момент, когда он уже был готов привычным движением поднести свои пальцы к болтавшейся рукоятке, дверная щель блеснула краешком бумаги. Несмотря на то, что перед домом имелось сооружение, с виду напоминавшее почтовый ящик, оно уже с десяток лет не использовалось по назначению. И с этим все свыклись. Домишка, отличавшийся от традиционных гостиниц извечным беспорядком заодно с доносящимся в дождливую погоду непрошенным смрадом прогнившего чердака, щадил местного почтальона работой. Когда тот изредка появлялся у порога, то каждый раз проходил мимо покрытого засохшей грязью почтового ящика с вопросительным взглядом, заключая, что для птичьей кормушки этот предмет вполне сгодился бы. Письма почтальон аккуратно раскладывал на коврики под дверьми, и то, на что уставился Этьен, явно было делом не его рук. Кто-то другой постарался доставить сюда послание, предположительно личное. Раскрыв записку, Этьен всмотрелся. Его внимание было заинтриговано неординарным готическим почерком, будто человек, написавший это, нарочно пожелал остаться анонимным.
  
   Милый Этьен, когда я впервые увидела тебя, сердце мое подскочило, да так сильно, что улетело в космос. С тех пор оно, подхватываемое невидимыми волнами невесомости, прыгает по звездам, поглядывая на тебя свысока. И если в лунную ночь, когда бледный свет будет расплываться в потемках неба, ты посмотришь из своего окна на макушки деревьев, то далеко за ними ты невольно увидишь сияющие звезды. Знай, что на одной из них уснуло сердце, которое любит тебя.
  
   Он улыбнулся. И посмотрел на стоящую рядом Стэфани, которая одарила его вопросительным взглядом.
   - Ты у меня самая лучшая! Мы с тобой обязательно поженимся! - обрадовался Этьен и благодарственно поцеловал Стэфани. Но та не понимала, чем вызвана такая бурная реакция.
   - Что это у тебя? - спросила она.
   - Как что? Твоя записка. Спасибо, я приятно тронут, - без всяких мыслей ответил Этьен.
   - А я вот подозреваю, что сейчас я буду тронута не приятно. А ну-ка дай посмотреть.
   Не дожидаясь пока Этьен передаст ей записку, она сама вырвала ее из его рук. А Этьен, машинально отрезвев, похоже, начал немного соображать.
   - Хочешь сказать, что это не твоих рук дело?
   - Как ты догадался?
   - Любимая, это какое-то недоразумение. Я понятия не имею, кто мне это подбросил. Может быть, просто ошиблись дверью?
   - Точно. Наверняка с тобой по соседству проживает еще один Этьен. Смотри, как бы ты не ошибся дверью, - в словах уходящей Стэфани промелькнула не то угроза, не то обида.
   - Куда ты?
   - Домой. Я иду спать домой. Спасибо за чудесный вечер!
   Он и не бросился ее отговаривать, потому что в серьез не понимал, что сейчас произошло. Откуда взялась эта записка? Кто ее сюда принес? За порогом комнаты его ждали многие вопросы и долгая бессонная ночь.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 11

Бескорыстная любовь не излечима.

  
  
   "Эта грубая разлука, разлука без единой лазейки, без реально представимого будущего повергла нас в растерянность, лишила способности бороться с воспоминаниями о таком еще близком, но уже таком далеком видении, и воспоминания эти наполняли теперь все наши дни. В сущности, мы мучились дважды - нашей собственной мукой и затем еще той, которой в нашем воображении мучились отсутствующие - сын, жена или возлюбленная".
   Раздавшийся звонок объявил о начале урока, и Этьен, закрыв книгу, отложил ее в сторону. Заметив, что один из учеников сидит с явно обиженным видом, преподаватель подошел к нему:
   - Майк, ты чего нахмурился? Тебе известно, чем отличается человек от животных?
   - Он умнее.
   - По тебе так не скажешь. Человек отличается от всех других созданий способностью смеяться. Что у тебя случилось?
   - У меня забрали ручку. Мне теперь нечем писать.
   - Скажи, а что ты сделал для того, чтобы тебе ее вернули?
   - Ничего.
   - Так, мне не важно, кто это сделал, - Этьен обратился ко всему классу. - Я не ищу повод, кого-то наказывать, поэтому я сейчас отвернусь на пять секунд к доске, но когда я повернусь, я хочу видеть ручку Майка, лежащую рядом с ним.
   Через пять секунд ручка лежала около Майка, и Этьен продолжил:
   - Майк, будь любезен, прочитай всему классу, что написано на доске.
   - Кто стучит, тому открывают. Народная мудрость.
   - Верно. Та часть народа, которые были не дураками, знали, что сидя на месте с закрытым ртом ничего не добьешься. А теперь ты, Майк, возьми эту ручку и перепиши себе в тетрадь эти слова, а дома выучи их.
   - Вам легко рассуждать, когда вы учитель, вас тут все слушаются.
   - Пойми, Майк, дело тут не в том, кто учитель, а кто ученик, кто слабый, а кто сильный и так далее. Дело в умении ответить на любой вызов судьбы, не прятаться от трудностей, а преодолевать их. Ты всегда останешься проигравшим, если даже не попытаешься сыграть. А ты чего улыбаешься Рональд? - переключился он на соседа Майка по парте. - Тебе весело? Сейчас мы и о тебе поговорим. Вот скажи, Рональд, почему ты сидишь с Майком за одной партой?
   - Потому что мы с ним друзья.
   - А кто такие друзья?
   - Друзья? Э... Это те, кто вместе гуляют.
   - Значит у тебя не мало друзей, Рональд?
   - Да, не мало, это разве плохо?
   - Аристотель говорил так: "У кого есть друзья, у того нет друга". И когда его спросили, что есть друг, он ответил: "Одна душа в двух телах". Будь ты другом Майка, ты как минимум вступился бы за него, а не наблюдал, как крадут его ручку. Поверь мне, лично я не хотел бы иметь себе такого друга, как ты. Выводы делай сам.
   - Мальчишки все тупые, им постоянно лишь бы подурачиться, - выкрикнула Филиция.
   - Во-первых, Филиция, если хочешь что-то сказать, надо поднять руку, а не выкрикивать с места, вы находитесь на уроке, а не на базаре. А во-вторых, ты, значит, считаешь себя умной?
   - Ну да. Я ведь хорошо учусь и оценки у меня хорошие.
   - А замуж ты за кого хотела бы выйти?
   - За президента, я хочу жить во Франции.
   - Филиция, замуж надо выходить не за президента, а за того, кого любишь.
   - Чтобы всю жизнь прожить в бедности? Мои родители любят друг друга и хотели бы жить в Париже, но они столько не зарабатывают, чтобы переехать туда.
   - Выходит, не так сильно они этого хотят. Никто не станет спорить, что жизнь - штука упрямая. Но не все так безвыходно. Когда люди искренне желают чего-то единого, общего для них, то всяческие преграды рано или поздно растворяются. И на этом уже пора заканчивать нашу демагогию. Но перед тем как перейти непосредственно к литературе, мы вместе с вами раскроем одно преступление, чтобы я с чистой совестью мог вести урок. Наш пострадавший Майк сказал, что здесь все меня слушают. Хочу, чтобы ты знал, Майк, что врать - не хорошо. Осталось только выяснить, кто этот ослушавшийся меня ученик. Для начала пусть встанет тот, кто поделился с Майком своей запасной ручкой. Давайте, я жду.
   Одна из девочек молча поднялась со стула.
   - Кто бы мог подумать, Энни Бартон! Благородное сердце!
   - Вы обещали не подсматривать! - донесся мальчишеский голос с задней парты.
   - А я и не подсматривал. Майк всегда сидит с толстой черной ручкой, а эта тонкая и серебристая. Чувствуешь разницу? Так что верни ему, Тибальт, его ручку и после урока задержишься на пять минут. Я с тобой персонально побеседую.
  
   На дворе стоял декабрь. К вечеру температура опустилась ниже нулевой отметки, и негаданно пошел снег - явление в этих краях, не сказать, чтобы особо редкое, но и не довольно частое. После той злополучной записки отношения Этьена и Стэфани запутались. Если Этьен еще предпринимал какие-то попытки наладить былое, то Стэфани всячески отказывалась идти на компромисс. Этьен становился нервным и неуверенным в себе. Не контролируя себя, мог сорваться на учениках. Дома он плохо ел, стал больше выпивать. Друзей у него в этом городе толком не водилось, и потому он был вынужден бороться со стрессом в одиночку. Он пытался отрешиться самостоятельным расследованием, но всяческие попытки выяснить автора любовного послания не увенчались успехом. Еще одну такую неделю и Этьен окончательно бы впал в глубокую депрессию. За последний месяц они со Стэфани виделись всего лишь два раза. И вот, после двухнедельной разлуки она открыто согласилась на встречу. Подойдя к каменному мосту, который повис над глотавшим снежинки ручьем, Этьен заприметил, что в назначенный час она уже была на месте.
   - Рад тебя снова видеть, - начал Этьен, поправляя свой туго затянутый шарф. - Я соскучился по тебе.
   - Чуть больше, чем по своей любовнице? - без радости отреагировала она.
   - Так нельзя! Почему у тебя из головы не выходит эта проклятая записка? Я устал быть попугаем и сто раз повторять одно и то же. Понятия не имею, откуда она взялась. Может уже хватит?
   - Может и хватит, а может, и нет. Я решила поехать на Рождество и Новый год к тете в Амстердам. Надеюсь, по возвращению все разрешиться.
   - А что должно разрешиться? Ты ждешь, пока добрый Санта подтвердит тебе правдивость моих слов?
   - Мне просто надо отдохнуть. Побыть одной, собраться с мыслями.
   - Вид у тебя не такой уж и уставший. Значит, эти праздники мы порознь?
   - Выходит так. Я пришлю тебе поздравительную открытку, хотя уверена, что без внимания ты не останешься. Готова поспорить, что твоя поклонница опередит меня с поздравлениями.
   Этьен схватил Стэфани за руки и чуть ли не умоляющим тоном произнес:
   - Стэфи, не уезжай, так будет только хуже для нас обоих.
   - Ты мне еще тут поуказывай. Я согласилась встретиться с тобой, только чтобы сообщить тебе об этом. И отпусти мои руки, мне больно!
   - Я никак не возьму в толк, почему ты себя так ведешь, у тебя что регулы начались?
   - Так, хватит с меня довольно!
   Стэфани ускорилась и уверенной походкой зашагала, куда глаза глядели, лишь бы подальше от него. Этьен бросил ей вдогонку:
   - Куда ты пошла? Когда мы теперь увидимся? Стой, я кому говорю? - он подбежал и схватил ее за руку.
   - Не смей трогать меня! И тем более указывать мне. Кому говорю... Вот именно, ты хоть знаешь, кому ты это говоришь? Возомнил, что тебе известно обо мне все. Думаешь, если спросил меня, о чем я мечтаю, то ты уже Ромео? Отнес меня на руках домой, когда я подвернула ногу и можно считать, что твой поступок относится к деяниям святых?
   - Что ты несешь? Тебе лучше успокоиться, истерика тебе не к лицу. Когда, спрашиваю, теперь увидимся?
   - Надеюсь, что никогда!
   - Издеваешься? Признайся, ты, верно, разыгрываешь меня. Так-так, маленькой девочке побаловаться захотелось.
   На том свидание и окончилось. Этьену оставалось только наблюдать за тем, как Стэфани молча убегает от него прочь. Она удалялась так стремительно, что через какие-то секунды, даже если бы она повернулась к нему лицом, он не смог бы разглядеть, как ветер морозит слезы на ее щеках. Он сплюнул скопившиеся во рту остатки ссоры и неторопливо поплелся домой, комкая под собой размякшие хлопья снега.
   Стэфани, как и сказала, уехала на праздники в Голландию, а Этьен решил проведать своего отца, с которым не виделся порядка трех лет. Их редкие встречи происходили не от скуки, а скорее по родственному долгу. Объяснялось это тем, что у каждого из них была своя жизнь, в которой не было места обоюдному пониманию. Рождество Этьен отметил в школе с педагогическим коллективом. Новый год встретил в компании отца. С ним, по крайней мере, не надо было разыгрывать веселье. В тот вечер он, уподобляясь своему отцу, сидел перед ним, как перед зеркалом, и глушил водку с пустым выражением лица. Таких скучных праздников у него не было давно.
   Разгуливая по переулкам Амстердама, Стэфани внушала себе, что занимательно проводит время, но, в сущности, ей не давали покоя размышления об Этьене. Какой бы высокой не была ее гордость, за ней возвышалась тоска по любимому человеку. Этьену тоже не хватало ее. Грустными вечерами он мог просто лежать, прильнув щекой к подушке, и смотреть, как на темной стене появляются картинки их совместного времяпровождения. Потом он засыпал и забирал некоторые образы в свое сновидение, но просыпался снова один. По возвращению домой его ждал сюрприз. В его двери торчала очередная записка, которая вполне сошла бы за ту рождественскую открытку, предвещенную Стэфани. Тем самым неизвестным почерком было аккуратно выведено поздравление с Новым годом.
  
   Дорогой, Этьен!
   Желаю, чтобы в новом году ты увидел рядом с собой нового человека.
   Я безумно хочу быть этим человеком.

Любящая тебя...

  
   "Если бы и сейчас Стэфани стояла рядом, то я, наверное, бы проснулся", - подумал Этьен и выкинул записку в мусорное ведро.
   - И тебя с Новым годом, неизвестный вредитель!
   Зима выдалась скучной. Вернувшись от тети, Стэфани ждала, что Этьен зайдет к ней, но он все не появлялся у ее дома. Как девушка, она не решалась сделать первый шаг, хоть и внутри нее уже созрело примирение. Этьену надо было всего лишь прийти к ней, но его как будто замкнуло, и он принципиально отсиживался дома. Не зная чем себя занять, он вспомнил об Энни Бартон - девятикласснице, покорившей его литературный ум своим стихотворением. Она лежала в больнице с воспалением легких, и он решил навестить ее. И девочка порадуется, и он заодно отвлечется. Прикупив фруктов, Этьен отправился в больницу. Он пришел раньше посещаемых часов, и поэтому ему пришлось почти полтора часа проторчать в коридоре, так как возвращаться обратно он наотрез отказался. Когда же он, наконец, вошел в палату, то по реакции девочки определил, что она совсем не дожидалась его визита.
   - Это вы? - не веря своим глазам, спросила Энни.
   - Да не бойся ты так, домашнее задание я у тебя спрашивать не буду, - пошутил ее любимый преподаватель. - Как самочувствие?
   - Спасибо, уже значительно лучше! Скоро поправлюсь. Я обязательно наверстаю все пропущенное.
   - Да ты не переживай по этому поводу. Думай о выздоровлении, а школа никуда не денется.
   Этьен увидел, что на тумбочке, которая стояла у кровати Энни, лежала книга Альбера Камю "Чума", та самая, что он читал пару месяцев тому назад.
   - А это здесь откуда? - спросил он.
   Девочка замялась и, чуть покраснев, ответила:
   - Я не знала, какую книгу мне прочитать и на уроке подсмотрела заглавие книги, лежащей на вашем столе. Вы на меня не сердитесь?
   - За что я должен на тебя сердиться? Ты ведь не украла ее. Но я бы не рекомендовал тебе читать эту книгу в твоем возрасте. В ней много сложных мыслей, которые трогают взрослых, но не так интересны детям. Камю писал ее практически десять лет, во времена, когда Европа была охвачена Второй Мировой войной.
   - Я прочитала ее. По крайней мере, теперь понятно, почему у книги такое болезненное настроение.
   - Вот как. И что можешь сказать по этому поводу?
   - Ничего хорошего.
   - Но какие-то мысли все же должны быть. Не может быть такого, чтобы книга прошла для тебя впустую.
   И то, что в последующем произнесла девятиклассница, запомнилось Этьену надолго.
   - Я поняла, что чуму, как и всякую заразу, общими усилиями можно победить. А вот излечиться от настоящей любви невозможно. Не придумали еще таких лекарств.
   - Постой, - опешил учитель, - ты, стало быть, в кого-то влюблена?
   "Да, я люблю вас!" - прошептал ее внутренний голос.
   - Я люблю одного человека, но он этого не замечает, потому что он любит другую.
   - Знаешь, у меня тоже есть человек, которого я люблю и даже не представляю, что бы я делал, если бы не было взаимности. Может быть, стоит попробовать забыть его, и тогда болезнь отступит сама?
   - Вам легко рассуждать, когда вас это не касается. Нет. Говорю же вам, бескорыстная любовь не излечима! А вам лучше идти, мне хотелось бы побыть одной.
   - Хорошо. Ты поправляйся и не отчаивайся. Все наладиться!
   Дойдя до двери, Этьен внезапно обернулся и спросил:
   - Энни, а можно последний вопрос?
   - Да.
   - То стихотворение. Ты, правда, его сама сочинила?
   - Вы мне не верите?
   - Нет-нет, я просто спросил.
   - Честное слово сама.
   - До свидания Энни. Выздоравливай!
  
   С приходом весны Стэфани, похоронив свою гордыню, постучала в дверь Этьена. Дверь отворилась.
   - Прости меня, я была не права, - сказала она.
   - Не ожидал тебя здесь увидеть. Что, некоторые вещи целиком и полностью осознаются в их отсутствии?
   - Видимо так. Я сожалею о том, как себя вела. Так ты простишь меня? - она сделала самые жалобные глаза, какие только можно представить.
   Он улыбнулся и сказал:
   - Можно подумать, у меня есть выбор. Я люблю тебя!
   - И я тебя люблю!
   У них все стало, как прежде, словно они познакомились вчера. Весна подыгрывала влюбленной парочке, распуская на голых ветках деревьев свежие листья и раскрашивая аллеи зеленым цветом. Ученики в школе загорелись предлетним настроением и радовали своего учителя послушным поведением. Жизнь настолько ласково улыбалась Этьену, что за необъятным счастьем он не обращал внимания на путающиеся под ногами рутинные проблемы. Незаметно для него лист календаря спрятал март, а затем и май сменил апрель. Земля, привычно вращаясь вокруг своей оси, приближала лето.
   Если бы Этьен читал книгу о самом себе, то дойдя до этой главы, он закрыл бы ее и, расхаживая из угла в угол, начал придумывать, как ему остановить это лето. Вычеркнуть из календаря - не поможет. Разыскать колдуна и попросить его вызвать с небес снег - опять не выход. А что если... Хотя все это бессмысленное занятие, ибо даже главный герой никогда не ведает о том, что ждет его на следующей странице. Поэтому в один из самых обычных летних дней он, ни о чем не подозревая, спросил у Стэфани:
   - Ты подождешь один год?
   - Чего подождешь? Ты куда-то уезжаешь? - испугано спросила она.
   - Нашу свадьбу. Всего один год. Ты подождешь?
   Она замерла, потому что услышала слова, о которых давно мечтала.
   - Мы поженимся следующим летом?
   Этьен просто кивнул, и она тут же бросилась к нему в объятия, крича от радости.
   - Я самая счастливая на свете! Поверить не могу, неужели ты решился?
   - Если я расскажу тебе, что меня сподвигло, то ты будешь смеяться.
   - Все равно рассказывай, я и так смеюсь.
   - Я недавно читал одну книгу об одном философе и параллельно думал о нас с тобой. И там, в книге, я прочел ответ на свой вопрос: "Женись, несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена, будешь исключением, а если плохая станешь философом".
   - Так вот оно что, а я думала ты сам к этому пришел.
   - Стэфи, ты что расстроилась? Можно было, если хочешь знать, и этим летом сыграть свадьбу, но я хочу еще немного подкопить денег и отпраздновать так, чтоб потом всю жизнь вспоминалось.
   - Все правильно, не спеши. Как раз у тебя будет целый год подумать, мало ли, вдруг передумаешь, а то потом еще будешь всю жизнь вспоминать. Ладно, мне пора домой.
   - Обиделась, значит. В гости хоть завтра придешь?
   - Приду, как и договаривались.
   - Тогда до завтра, любимая!
   - До завтра.
   Наступило завтра. Этот день останется в нем навсегда. Все произошло трагически непредсказуемо. Буквально на днях начался его отпуск. Он, помнится, собирался готовить, хотел устроить приятный вечер вместе с Стэфани. Это уже после он уяснил, что его позабыли осведомить о том, что судьба тоже собирается устроить для него "приятный" вечер. И не было никакого заговора. Просто вот так, спонтанно, он услышал шум на улице. Первым делом дверь попытались открыть без предупреждения и только когда убедились, что она заперта, принялись колотить. Как ни в чем не бывало, Этьен с возмущением повернул замок. Перед ним стояла женщина, вся в слезах. Он, было, попытался вспомнить, чья именно это мать, ибо точно знал, что пару раз видел ее на родительских собраниях, но тут же получил пощечину. У него и времени не было разобраться с тем, что сейчас происходит. Следом на него обрушился словесный гнев:
   - Что ты сделал с моей дочкой? До чего довел мою бедную Энни? Гореть тебе в аду, дьявол! Бог сурово накажет тебя!
   Что-то еще кричала эта женщина, а затем сама не заметила, как повисла на плечах Этьена, глотая горькие слезы. Побледнев от испуга, он не понимал, что он должен делать и интуитивно положил свои руки на ее плечи, изображая подобие объятий. Через несколько секунд женщина отступила от него и протянула то, что крепко сжимала в руке.
   - Это твое. Оставь себе и мучайся. И никогда не попадайся мне на глаза, - словно проклятие прочитала женщина и покинула его дом.
   Он взял в руки тетрадь. От нее пахло тревогой. Ему не хотелось, чтобы ее содержимое соответствовало надписи на обложке: "Этьену завещаю".
  
  
  
  
  
  

ГЛАВА 12

Самые яркие звезды падают с самого темного неба.

  
  
   Некоторые выдержки из дневника Энни Бартон.
  
   4 сентября.
   Ночью мне приснился сон, в котором на яркой радуге сидел незнакомый мне человек. Мне хотелось сесть рядом с ним и любоваться красотой с высоты. Но я никак не могла сообразить, как мне это сделать. Тогда этот человек сказал мне, что он спустится ко мне. Он попросил меня идти, а сам пообещал догнать меня. Я почему-то пошла. Никогда бы не поступила так в жизни. Я бы обязательно подождала его. Но я шла одна. Солнце куда-то спряталось. Начался дождь. Я обернулась и увидела, что нет ни его, ни радуги. Мне захотелось плакать, и я проснулась. После сна мне тоже хотелось плакать, только уже по-настоящему. Почему он не пошел за мной? Мне было так обидно, что он обманул меня.
   Обида сидела во мне не долго, потому что в школе меня ждал сюрприз. К нам в класс пришел новый учитель литературы. В это трудно поверить, но это был тот самый мужчина из моего сна. Может быть, он спустился прямо с радуги? Потрясающе, что в жизни он был еще красивее. Он улыбался, но мне показалось, что его глаза наполнены печалью. Просто он не хотел ее показывать. Когда он посмотрел в мою сторону, я увидела, что у него необычный пронизывающий взгляд. Этот учитель, он не такой, как все. Есть в нем что-то особенное, чуткое. Он занимательно говорит. Его интересно слушать. Он мне очень понравился. Я впервые буду ждать следующего урока литературы.
  
  
   8 сентября.
   Скоро я лягу спать. Сейчас я почему-то думаю о том, что завтра наконец-то литература. Я, конечно, думаю не о самой литературе, а о нем. Этьен Лакри, завтра мы увидимся. А то, что я видела тебя вчера на перемене - это не в счет. Ведь ты прошел мимо и даже не взглянул на меня.
  
  
   9 сентября
   Зачем вам здороваться со всем классом? Вам? Я уже забываюсь. Наверное, мне хотелось, чтобы вы знали, что сама с собой я договорилась в дневнике обращаться к вам на "ты". Еще больше хотелось бы так обращаться в классе. Но пока это втайне от всех. Пусть это будет нашим маленьким секретом. И все же зачем тебе здороваться со всем классом? Достаточно было бы здороваться только со мной. Не думаю, что остальные слушают тебя так же внимательно, как я. Хоть в классе все говорят, что ты хороший и интересный человек. А я не просто слушаю тебя, я заслушиваюсь. Литература так быстро закончилась. Я буду ждать следующей. А чего ждешь ты? Мне так интересно. И пожалуйста, смотри на меня чуточку почаще. Мне так нравится неловко отводить взгляд, когда наши глаза встречаются.
  
  
   17 сентября
   Сегодня чертовски плохой день. Просто ужасный! Ты расхваливал Кэйли на весь класс. Она совсем не умеет рассказывать стихотворений, а ты расхваливал ее. А как же я? Ты даже не вызвал меня к доске. Разве я не достаточно высоко тянула руку? Или ты вызвал ее, потому что она нравится тебе больше, чем я? Ничего, я как-нибудь докажу тебе, что умею рассказывать стихотворения лучше, чем Кэйли. Ты ей просто нравишься, а мне ты нравишься не просто.
  
  
   22 сентября
   Вот видишь, теперь ты убедился, что я не только умею рассказывать стихотворения, но и сочинять их для тебя. Ты ведь гордишься мною? Отличная оценка - это ничто по сравнению с тем теплом, с каким ты пожал мне руку. Я не могу поверить, что ты прикоснулся ко мне! Ведь даже в том сне, когда я впервые увидела тебя, ты так и не коснулся меня. А сегодня весь класс видел, как ты сжимаешь мою руку. У меня внутри все перевернулось, а в животе запорхали бабочки. Это что-то невообразимое. Наверное, в тот момент я сильно покраснела. Надеюсь, ты ничего такого не заметил.
  
  
   26 сентября
   Ты постоянно рассказываешь о себе. С каждым уроком я узнаю что-то новое. Очередные истории, шутки, может быть даже выдумки. Нет, я уверена, что ты ничего не придумываешь. Это я та еще выдумщица. А ты говоришь все, как есть. Просто мне не хочется верить в отдельные моменты твоей жизни. Можно я не буду верить? Скажи мне, как можно верить в такую нелепость, что у тебя есть женщина? У таких, как ты, по определению никого не должно быть. Ангел должен быть одинок, как дрожащий лист на самом краю ветки. И я не сомневаюсь в том, что ты ангел. Поэтому я стараюсь не слушать Филицию, которая всячески пытается меня разубедить своими напастями, что твое сердце принадлежит другой. Какое ей вообще дело до всего этого. Ты не переживай, я не буду ее слушать. Я уверена, ты просто отшутился, чтобы тебя не доставали.
   Мне в свою очередь тоже хочется поведать хотя бы капельку о своей жизни. Но я даже не представляю о чем тебе рассказать. Похоже, что в моей жизни не было ничего такого особенного. Не то, что у тебя...
   Хотя погоди. Я, кажется, знаю. Есть один момент, который ярко отложился в моей памяти, несмотря на то, что случилось это очень давно. Я тогда была совсем маленькой. Если не ошибаюсь, то я тогда только пошла в школу, шесть или, может быть, семь лет мне тогда было. Мой старший брат Руди вместе со своими товарищами сконструировал дельтаплан. Да-да, настоящий дельтаплан! Понятия не имею, как им это удалось, но могу поручиться за то, что ума моему брату было не занимать. Настал момент испытать его в действии. Единственное место в нашем городе, где такое возможно было осуществить - холмистые возвышенности за разрушенной церковью. Там еще есть такой не пологий, глубокий обрыв, а перед ним прилежно утоптанный участок земли, позволяющий как следует разогнаться. Помню, как будто все это было вчера. Жаркое лето, солнечный день, ни единого облачка. Точно, я вспомнила! Я закончила первый класс, Руди взял меня за руку и сказал: "Ты уже совсем взрослая сестренка! Хочешь улететь вместе со Спящим Ангелом?" Тебе, небось, жутко интересно, что же он имел в виду? Я с огромным удовольствием расскажу тебе продолжение этой истории, но уже в другой раз. Моя мама велит, чтобы я немедленно ложилась спать. Как было бы замечательно, если бы ты мне приснился сегодня.
  
  
   4 октября
   Сегодня ровно месяц с тех пор, как ты появился в нашей школьной жизни и остался в моей личной. Благодаря тебе я научилась с радостью ходить в школу. И не только на уроки литературы, а всегда. Знаешь почему? Потому что каждый день есть маленький шанс увидеть тебя на переменах, хотя бы мельком. Для меня это стало важным - увидеть тебя. И почему ты не был со мной с первого класса? Прекрасно знаю, что ты всего третий год в нашем городе и в первом классе я тебя в любом случае не смогла бы увидеть. Ты тогда еще не был учителем. Ты никогда не говорил об этом, но в твоих немножко печальных глазах можно прочесть, что ты тоже жалеешь о двух годах, проведенных в другой школе. Тебе надо было сразу идти к нам. Точнее ко мне. Я всегда тебя ждала. Недаром ты мне приснился. После тебя я стала видеть жизнь. Понимаешь? Стала ее видеть. Научилась размышлять и заглядывать в будущее. Никто прежде не рассказывал мне о том, что будущее это огромный лист бумаги. Теперь, когда у меня есть время, я усаживаюсь около своего кусочка бумаги и рисую. И когда-нибудь ты подойдешь, сядешь рядом и взглянешь на мои рисунки. И будешь гордиться мною точно так же, как и в тот раз, когда я рассказала тебе свое стихотворение. Ты снова прикоснешься ко мне. Обнимешь. И будет много бабочек в животе. Ты наверняка знаешь, что бабочка - это символ души, бессмертия, возрождения и воскрешения. Помимо этого, бабочка символизирует преходящий характер радости. Это я целиком и полностью прочувствовала на себе в тот момент, когда ты пожал мне руку. Но я нисколечко не убеждаю тебя. Ты все это прекрасно знаешь и без меня. Ты знаешь много всего, о чем я может быть, даже никогда и не узнаю. Но скорее всего ты не знаешь, что лично для меня бабочка ассоциируется (надеюсь, я правильно написала это слово, не хотелось бы показаться тебе безграмотной) с летом. Ты появился в моей жизни, когда лето уже закончилось. Но у меня такое чувство, словно ты пришел из уходящего лета и захватил его с собой. Когда я вижу тебя, я вижу лето. Теперь ты знаешь, почему мне так важно видеть тебя. Еще я хочу прочитать какую-нибудь книгу не из курса уроков, только пока не решила какую. Ты так необычно рассказываешь о книгах, будто бы сам их все написал. До этого я самостоятельно не прочитала ни одной книги. Со временем я что-нибудь одолею и у тебя появиться очередной повод гордиться мной.
   Уже поздно. Сегодня я не пошла гулять и практически весь вечер думала о тебе. Буду ложиться спать. Пусть мне приснятся бабочки...
  
  
   9 октября
   Мне становится мало уроков литературы. Если бы я была директором школы, то составила бы расписание из одной литературы. Ты не устал, если бы так и было? Я бы точно не устала. Я готова любоваться тобой днями напролет. Жаль, что пока такое невозможно. Но я кое-что придумала. Отныне я буду провожать тебя домой. Ты, конечно же, не будешь знать об этом, потому что я буду идти незаметно позади тебя. Прости меня за такую маленькую хитрость. Зато так мы сможем видеться каждый день даже, когда нет литературы. До завтра.
  
  
   10 октября
   Все получилось! Теперь я знаю, где ты живешь. И ты, кажется, ничего не заподозрил. Смотри, какая интересная вещь получается. Когда мне будет плохо или просто скучно, я смогу приходить и тайком смотреть на свет в твоем окне. Я также смогу носить тебе всяческие подарки и записки. Разве это не прекрасно? И почему только я так долго шла к твоему дому? Хотя нет, пожалуй, так даже лучше. Случись это раньше, я, скорее всего, не радовалась бы этому так, как в данный момент. Когда на дворе октябрь, жизнь становится какой-то запертой, словно птица в клетке. И сейчас я не сомневаюсь, что единственное спасение для меня в этой темнице - это свет твоего окна.
  
  
   18 октября
   Я так хочу отправить тебе послание, но пока не знаю, что написать. Боюсь, показаться глупой. Но самое главное, чтобы ты меня не раскусил. Я буду думать и обязательно что-нибудь придумаю.
  
  
   24 октября
   Интересно, какую музыку ты слушаешь? Мне нравятся "Битлы". Обожаю их песни. Как думаешь, когда я вырасту, я смогу играть на гитаре? Вот если бы мы только смогли с тобой поговорить, я бы столько тебе рассказала, мне есть что тебе рассказать. Со мной ты бы не соскучился.
  
  
   30 октября
   Я придумала, что напишу тебе записку не своим почерком. Ты ведь смог бы догадаться, что это я по почерку, верно? А подброшу ее тебе в дверь, когда тебя не будет дома. Я ведь знаю, где ты живешь. И это замечательно.
  
  
   8 ноября
   Готов текст записки. Я два дня с ним промучилась. Подбирала каждое словечко. Тебе определенно должно понравиться.
   "Милый Этьен, когда я впервые увидела тебя, сердце мое подскочило, да так сильно, что улетело в космос. С тех пор оно, подхватываемое невидимыми волнами невесомости, прыгает по звездам, поглядывая на тебя свысока. И если в лунную ночь, когда бледный свет будет расплываться в потемках неба, ты посмотришь из своего окна на макушки деревьев, то далеко за ними ты невольно увидишь сияющие звезды. Знай, что на одной из них уснуло сердце, которое любит тебя".
   Согласись, я умница.
  
  
   12 ноября
   Сегодня ты пришел на урок расстроенным. Как ты не пытался это скрыть, я все равно заметила. Это меня очень удивило, потому что я, напротив, ожидала, что мои слова заставят тебя светиться. А тут такое. Ну и что мне теперь делать? Я тебя не понимаю.
  
  
   19 ноября
   Неужели мой сувенир тебе тоже не понравился? Он ведь прекрасен! Я привезла его от бабушки. Эта бабочка - это я! Как же ты не понимаешь! Это я, Этьен! Я!!! Я должна радовать тебя, а ты опечален. Что за напасть такая!
  
  
   23 ноября
   Сегодня, сидя у окна, я с непреодолимой, ни на секунду не замолкающей, скорбью пристально вглядываюсь в дождь. В нем я вижу, как ты идешь улыбаясь и крепко сжимаешь в своей руке ее руку. И эта картинка никак не сходит с моих глаз, она в каждой капельке дождя. О Боже, если бы ты только знал, какой дождь у меня сейчас внутри. Это в тысячу раз сильнее, чем тропический ливень. Именно настолько сильна и неистова моя любовь к тебе. И такая же чистая и прозрачная, как этот дождь. Как ты можешь так жестоко не замечать мою любовь? Разве может кто-нибудь в этом мире любить тебя так сильно, как люблю я? Она когда-нибудь бросит тебя, а я никогда. За что ты причиняешь мне такую боль? Я мечтала заботиться о тебе всю свою жизнь, а ты так коварно разрушаешь все мои мечты. Скажи, что это всего лишь твое увлечение, которое в скором времени пройдет. И тогда ты сможешь полюбить меня. Пусть и не так бесконечно, как люблю тебя я. Моей любви хватит нам на двоих. Ты просто поверь мне, милый Этьен. Я по-прежнему жду тебя.
  
  
   3 декабря
   Все очень странно и не понятно. Ты ведешь себя раздраженно и агрессивно, какая муха тебя укусила? Я не хочу тебя защищать, ты сильно обидел меня, но в то же время я скучаю по тебе. Скучаю и ничего не могу с этим поделать. Хоть и не хочу с тобой разговаривать.
  
  
   11 декабря.
   Сегодня выпал первый снег. Белый. Мокрый. Он напомнил мне о детстве. Знаешь, чем было приятно мое детство? В нем не было тебя, и я так не мучилась. Сейчас такое ужасное настроение. Я ощущаю себя самой крохотной снежинкой, которая необратимо тает в грязной луже. Во что ты меня превратил???
  
  
   25 декабря
   На этот раз Рождество оказалось паршивым до неузнаваемости. Торт не вкусный, передачи не интересные. Я не могла сидеть в этот вечер дома. Тибальт украл из отцовского бара бутылку рома, и ребята решили устроить во дворе местную вечеринку. Мне тоже захотелось попробовать. Первый глоток я выплюнула на землю. Такая горечь! Потом мне предложили запивать соком. На это рождество я впервые напилась. Стоило мне только повернуть голову в сторону, как все кругом мелькало вспышками отдельных кадров, словно снимки фотоаппарата. Тибальт стал приставать ко мне, хотел меня поцеловать. Я его оттолкнула и вдобавок наговорила, что он мне противен, мерзкий и никчемный. Со злости он швырнул меня на землю, словно маленького котенка. Я вернулась домой пьяной с заплаканным лицом. Мама сказала, что я неделю никуда не выйду. А ты, как отметил? Хотя сама знаю, что с ней. Разве могут быть другие варианты?
   С Рождеством тебя, Этьен!
  
  
   10 января
   Не успели закончиться рождественские каникулы, как меня угораздило заболеть. С сегодняшнего дня я целиком и полностью принадлежу этому просторному белому зданию, которое люди привыкли величать больницей. На меня не нацепили наручники, не связали ремнями, но морально я чувствую себя настолько прикованной, что сама себе удивляюсь, насколько может стать позволительно унижать собственное самолюбие. Меня терзают ощущения, что я лежу в палате психиатрической клиники, и все обращаются со мной, как с чокнутой. Уму непостижима сложившаяся ситуация. Разум отрицает не тот факт, что я заболела воспалением легких с начавшимся осложнением, как мне сказали, и не то, что впредь каждый божий день в мое тело будут впиваться иглы лечебных уколов, которые согласно моему воображению впрыскивают сыворотку от безумия. Меня даже не бесит то, что я практически уверена, что меня упекли в психушки. Я не могу только смириться с твоим отсутствием в моей жизни. Как ты считаешь, я душевнобольная при том, что заточение сроком на два месяца для меня невыносимо? В этой изоляции я чувствую себя беспомощной, как никогда. И самое обидное заключается в том, что случись это годом раньше, в любое другое время, я проболела бы с преогромным удовольствием лишь бы не ходить в школу, но только не в этот раз, когда у меня есть ты. Ты не представляешь, как мне не хватало тебя на этих каникулах. Мне необходимо видеть тебя наравне с потребностью моему организму кислорода, который я вдыхаю ежедневно. Я никак не могу тобой надышаться, а ты ко всему, как назло, уехал. Я не видела тебя тринадцать дней!!! Эти мысли действительно убивают меня, сводят с ума. Я решила, чтобы не спятить окончательно, мне надо занять себя интересным делом, которое спасет меня от отчаяния, как бесстрашные герои уберегают от бед тех, кому грозит опасность. И тут я сразу же вспомнила про книгу, которую неоднократно обещала себе прочитать, но дело так и не переступало порог выбора. Отныне мои сомнения развеялись. Не знаю, насколько тебе понравится, если ты вдруг узнаешь, что я ухитрилась подглядеть название одной твоей книги, которая лежала у тебя на столе. Несмотря на то, что произошло это с месяц назад, я хорошо запомнила и автора, и название. Альбер Камю "Чума". Как видишь, ничего сложного в этом нет. Я уже попросила маму достать мне эту книгу, и она пообещала, что на днях обязательно принесет ее мне. А тем временем мне остается только скучать по тебе. О чем, интересно знать, ты сейчас думаешь? Надеюсь, у тебя все наладилось и ты больше не грустишь.
  
  
   22 января
   Никогда не чувствовала себя такой одинокой, никому не нужной. Представляю, как я лежу в ледяном гробу, и меня пронизывает холод. Глаза покрываются инеем. Затем окоченелыми становятся мои волосы. И постепенно все мое тело начинает покрываться коркой льда. Только одно сердце продолжает биться. Растопит ли оно эти ледяные глыбы, что обуяли меня. Наверное, уже нет. С каждым днем я замерзаю.
  
  
   1 февраля
   Не могу понять, я уже спятила, или только начинаю сходить с ума. С трудом читаю книгу. Этот доктор чем-то похож на тебя. Или нет. Я не хочу говорить о тебе.
  
  
   16 февраля
   Ты окончательно убил меня!!! Это ж надо прямо в лицо мне сказать, что ты любишь другую!!! Да ты представляешь, каким ножом ты раздербанил мое сердце?! Зачем ты пришел? Я так была рада тебя видеть, а ты пришел, чтобы сказать, что любишь другую! Это невыносимо!!! Все бабочки вылетели из меня. Я не хочу больше жить!!! Я ненавижу тебя за то, что ЛЮБЛЮ!!! И любовь моя не излечима...
  
  
   14 марта
   Невероятно, но меня выписали из больницы. А я уже привыкла там лежать. Теперь не знаю, как дальше жить. Плачу каждую ночь. Послезавтра будет литература. Наконец-то увижу тебя. Я чуть не умерла без тебя. А мама почему-то радуется.
  
   Далее в дневнике вырвано много страниц. Их участь теперь уже никому не известна. На отдельных оставшихся страницах встречаются пессимистические записи, как то "Мне незачем больше жить", "Моя жизнь потеряла смысл", "Никто меня не понимает", "Я одна", "Вскоре мне предстоит узнать то, что невиданно никому".
   Последняя запись осталась нетронутой.
  
   19 июля 1972 г.
   Вот и все Этьен. Милый мой Этьен. Все заканчивается. Абсолютно все. Закончился учебный год. Самый тревожный год в моей жизни. А, как ты говорил, переживать - значит жить, а не существовать. До тебя я существовала, а после пришло пробуждение. Гусеница стала бабочкой. Когда я ползала по земле, то не замечала своего одиночества. Я нуждалась во всем и всех и потому, быть может, у меня все было. Твое присутствие обвило вокруг меня кокон любви. Я превратилась в бабочку. Ты сотворил для меня совершенно новый мир и показал его мне. И только оторвавшись так высоко от земли, я увидела, что я одинока. Я стала одинокой, потому что впредь мне больше никто не был нужен. Никто, кроме тебя. Сперва я верила, после надеялась, что ты разделишь мой полет. Но ты оказался больше, чем бабочка. Меня угораздило влюбиться в ангела. И только сейчас, столько лет спустя, я вдруг поняла своего брата Руди.
   У меня осталась последняя недорассказанная история. Вот настал и ее черед. На этот раз она тоже закончится. Я неожиданно вспомнила некоторые подробности предыстории, о которых ты никогда бы не узнал, поведав я этот рассказ тогда, когда мама настояла на моем сне. Так что видишь, твои слова в очередной раз подтверждаются: "Все, что не делается - все к лучшему". Не правда ли я способная ученица? Я не всегда была такой, это ты помог мне.
   Когда Руди влюбился, я ничегошеньки не смыслила в чувствах. Даже не пыталась представлять себя на его месте. И когда краем глаза наблюдала сериалы, перед которыми мама коротала свои вечера, мне тоже было отнюдь не все понятно. Просто было некое представление о том, что мир так устроен. Мне казалось, что это типично, когда незнакомые мне люди любят друг друга за черно-белым экраном телевизора, более реалистично, когда родители считают, что ничуть не меньше любят друг друга и уж совсем правдоподобно, когда старший брат влюбился в свою одноклассницу. Но тогда мне все это было не понятным. И вот почему-то, когда все заканчивается, я вдруг поняла и те влюбленные лица из сериалов, и своеобразную любовь родителей, но больше всего поняла страдания Руди. Он любил девочку, которую я даже не вспомню, как зовут. Но он-то, несомненно, с этим именем засыпал и просыпался, как я с твоим. Вдобавок ко всему он учился с ней в одном классе, то есть видел ее каждый божий день, не считая выходных. Это и радостно, и мучительно скажу я тебе. Ведь она не любила его. Похоже, что у нас это семейное. Порою мне казалось, что засыпая, я слышала, как он тихонько плачет в своей комнате. Кто его знает, возможно, это всего лишь мое девичье воображение. В любом случае ему было трудно смириться с тем, что любовь его оставалась не разделенной. Временами он был сам на себя не похож, мог запросто пренебречь обедом или ужином. А вскоре и вовсе стал пропадать в мастерской у своего друга. От настырных вопрос родителей, где он пропадает днями напролет, Руди извилисто уклонялся. И только почти два месяца спустя стены мастерской распахнулись и от туда на всеобщее обозрение выкатился дельтаплан. Одни радовались в такт ликованиям Руди и его товарищей, другие завистливо обрекали эту идею на неудачу. Руди никого не слушал. Он без лишних слов отправился к заброшенной церкви, решительно торопя за собой огромную птицу, на белых крыльях которых красовалась черная надпись: "Спящий Ангел". Когда мы поднялись к обрыву, Руди взял меня за руку и сказал: "Ты уже совсем взрослая сестренка! Хочешь улететь вместе со спящим Ангелом?" Я тогда еще спросила: "Как же мы улетим на нем, когда он спит?" А Руди, комкая слова, промямлил что-то неразборчивое, как будто ангелы летают всегда, в том числе и во сне. Я так и не решилась испытать тот дельтаплан вместе с ним. Не то что бы я боялась высоты, но в тот момент я почувствовала определенный страх. Руди полетел один. Как следует разогнался и через какие-то секунды, оставив всех позади, стал белокрылой птицей. Мы стояли и заворожено смотрели на то, как ветер уносит Руди вдаль. Но длилось это буквально секунды. Неожиданно дельтаплан начал пикировать и на большой скорости устремился к земле. Все бросились вниз. Я подбежала к лежащему Руди, расталкивая обступивших его ребят. Он жалобно стонал, и с его лица тонкими струйками сочилась кровь, которую кто-то вытирал платком. Единственное, что я спросила: "Руди, тебе больно?" На что он, с усердием улыбнувшись, ответил: "Нет. Любить больнее". Я не придала значения его словам, мне они показались бессмысленными. Для меня главным было то, что он остался жив. Отделался многочисленными ушибами и переломом ноги. После окончания школы он благополучно отучился в Брюсселе, где и работает сейчас. Недавно приезжал проведать нас. Он стал совсем другим. Это уже не тот Руди, который безответно любил и чтобы хоть как-то отгородить себя от этой напасти смастерил "Спящего Ангела". Неоднократно возвращаясь в своей памяти к тому эпизоду, я уже не сомневаюсь, что Ангел был Спящим не оттого, что ангелы способны летать всегда, в том числе и во сне. Вовсе нет. Девушка, которую он любил, не замечала его любви, потому что она спала. И он просто ждал, пока она проснется. А кого можно любить, когда кругом люди? Злые, несправедливые, жестокие люди. Любить можно только ангела. Даже если он спит, то не становится от этого менее любимым. Такой милый, Спящий Ангел.
   С этой историей, как видишь, мы закончили. Ну а что же до нашей с тобой истории? Самой трогательной, сентиментальной, головокружительной и в то же время самой романтичной из всех, что я знала. История, начавшаяся с доброго сна, похожего на сказку, необратимо заканчивается на страницах жизни моего дневника. Ничего нельзя вернуть, ничто невозможно повторить. Время нашей с тобой истории показалось для меня самым скоротечным. Но я смирилась. И даже простила тебя. Простила за то, что ты с ней, а не со мной. Простила, потому что люблю. Слепо, отчаянно, неловко, тихо, безумно ЛЮБЛЮ! И я, поверь, все смогла бы пережить, но только не разлуку с тобой. Одна мысль о том, что я никогда больше не увижу тебя, беспощадно убивает меня. Скажи, чем я заслужила такую муку? Если я в чем то и виновата перед тобой, то я готова понести любое наказание, но только не такое. Мне лишь бы видеть тебя, хоть изредка. А брат и мама, они же сговорились, считают меня полоумной. Решили, что мне лучше будет учиться в колледже в каком-то там Брюсселе, в котором я даже никогда и не была. А меня саму кто-нибудь об этом спросил? Они вообще когда-нибудь интересовались моей жизнью? Хотя бы однажды спросили, чего я на самом деле хочу? Даже когда я с ужасом вопила, что ненавижу эту похлебку из овощей, которую мать готовила чуть ли не каждые выходные, и не представляю, как вообще такое можно есть, она, словно затыкая уши, не переставала твердить о том, что дело не во вкусе, а в пользе. Да уж, им, безусловно, виднее, что важнее для меня вкус или польза. Они ведь старше, куда мне до них! И варежки на зиму, исходя из подобных соображений, лучше всего купить оранжевые, потому что они изготовлены из качественной шерсти, не то что те, синие, которые мне больше понравились. Теперь ты понимаешь, почему я так ничего и не рассказала им про тебя. Иначе бы они посоветовали, кого мне лучше всего было бы любить. А мне-то других и не надо. Их просто нет - других. Есть только ты. Один. И я уже почти два месяца ничего не могу поделать. Я пыталась приходить к тебе, смотреть на свет в твоем окне. Но когда за окном виднелся ее силуэт, свет сразу становился невыносимо ядовитым. Прости, если сможешь. Прости за все.
   Вот уже и заканчивается последнее из того, что могло закончиться - листки моей тетради. Это говорит о том, что пора переходить к последней главе. Я пишу тебе это на крыше разрушенной церкви, неподалеку от обрыва, где когда-то взлетел "Спящий Ангел". Это необычно красивое место. Обещай, что когда-нибудь придешь сюда. Только прошу тебя не жалеть меня. Ведь сегодня такой прекрасный день. Жаркое лето, солнечный день, ни единого облачка. Я закончила девятый класс. Представляю, как ты берешь меня за руку и легкий ветерок сдувает с твоих губ слова: "Ты уже совсем взрослая Энни! Хочешь улететь вместе со спящим Ангелом?" На этот раз мне не страшно. Рядом с тобой я ничего не боюсь. И ты не бойся, мне не будет больно. Любить больнее. Однажды ты под одной из цитат, которые, умудряясь не повторяться, писал каждый урок на доске, подписался: "Этьен Лакри". "Самые яркие звезды, падают с самого темного неба". Это самые восхитительные слова из всех, что я слышала за свою жизнь. И ты до невозможности оказался прав. Мое небо действительно напоминало темный шатер. А звезда моя была самой яркой, поскольку на нем было сердце, которое любит тебя. И хоть звезда упала, сердце не погибло. Оно лежит на холодной земле, изорванное ранами, и истекает густой кровью, но знаешь, все еще любит. И если вдруг ты будешь не в силах меня понять, то просто вспомни мое стихотворение:
  

Я знаю ночь, с которой можно спать.

Я вижу день, когда меня не стало.

Ты снова здесь и смотришь так устало

От невозможности понять.

   Пойми, так мы будем вместе навеки. Помнишь ту бабочку, что я тебе подарила? Ты - мое бессмертие. Я никуда не уеду, и всегда буду рядом с тобой. Представь, будто я только притворилась мертвой. Последнюю страницу оставляю для рисунка. Прощай и не забывай меня.
   P.S. За свои пятнадцать лет я многое не успела понять, но и немало узнала благодаря тебе. Во мне всегда были твои слова: "Когда люди искренне желают чего-то единого, общего для них, то всяческие преграды рано или поздно растворяются". Не кори себя за то, что наши желания не совпали.
  
   Вытирая слезы, он перевернул последнюю страницу и увидел прекрасную бабочку, крылья которой были расправлены в виде сердечка. К горлу подкатил очередной ком. Он не понимал, что с ним происходит. Нужно было немедленно что-то предпринять. Придя в себя, он сообразил, что сидит на полу, облокотившись спиной о стену. Приложив не малые усилия, он сумел подняться. Тут же вспомнилось, что в холодильнике у него залежалась наполовину отпитая бутылка вина. Без колебания поднеся горлышко ко рту, он принялся вливать жидкость в себя. Остановился только, когда бутылка окончательно опустела. Но оцепенение с тем не ушло. Слегка пошатнувшись, Этьен присел на кровать. В дверь постучали.
   Это была Стэфани. Она без слов кинулась обнять его, и Этьен своей головой прижался к ее груди, как в детстве, когда его обижали во дворе, он бежал домой к матери и упирался своим заплаканным лицом в ее грудь. Но ни сегодня, ни потом он так и не смог уговорить Стэфани уехать с ним навсегда куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
   - Я здесь родилась, прожила всю жизнь, здесь у меня родители. Я не могу вот так взять и уехать, - говорила она.
   В день похорон Энни, Этьен был настолько пьян, что до самого вечера не мог прийти в себя. Кое-кто беспокоился, как бы он не наложил на себя руки. Он уволился из школы, и последний месяц был один. Засыпал один, просыпался один, обедал один, думал один, словом жил один. Неизвестно сколько бы еще так продолжалось и к чему бы все это привело, если бы негаданный случай не отправил его в Лапландию. Уезжая, он мечтал о том, что в богатстве вернется обратно и все изменится. И он таки вернулся, только не сразу. Ему захотелось хотя бы чуточку взглянуть на мир. В детстве он мечтал увидеть Индонезию, но с возрастом почему-то передумал и отправился совсем на другой материк - в Африку. Найденное золото, позволяло ему плавать по свету. В Африке он всюду ходил с нанятым переводчиком, поскольку хотел общаться с представителями разных племен. В Ливии у него состоялась судьбоносная встреча с одним шаманом. Он открыл Этьену другую сторону снов, о которой он прежде и не слыхивал. Обучил его начинающей практике и подарил необычное ожерелье из темных камней, сказав, что однажды, оно разбудит в нем душу.
   Этьен приехал в декабре. Сошел с поезда на перрон и посмотрел на этот городок другими глазами. Его улицы больше не пахли невыветриваемой тоской. Он шел к дому, путь к которому он знал наизусть. Каждую тропиночку, каждый закоулочек. Она ничуть не изменилась. Женщина, которую невозможно было с кем-либо спутать. Только у нее одной могла быть эта солнечная улыбка. Только ее глаза цвета кофейной ночи блестели в свете утренних звезд. Только ее кожа была покрыта облачным бархатом, прикоснувшись к которому забываешь обо всем на свете. И волосы ее, словно медовый водопад. Правда заколок она уже давно не носила. Их больше ей не дарили. А так, все та же прекрасная Стэфани. Но вместе с тем не изменилось и ее решение. Она и ныне никуда не собиралась уезжать. Этьен убеждал ее уехать, а она его - остаться. Никто не уступил, и они не нашли общих слов. Их желания не совпали. Но у них была одна ночь вместе и эту ночь они любили друг друга до самого утра. Первым поездом Этьен уехал и на сей раз навсегда, ни сказав при этом никому, куда он отправляется. На прощание он подарил ей ожерелье из черных камней. Стэфани долго решалась, носить его или нет и в итоге, проглотив обиду, забросила украшение в шкаф.
   Через месяц она поняла, что забеременела. И знай о том Этьен, никто не станет спорить, он не то чтобы вернулся, он вообще не уезжал бы. Сама судьба не ведала, кто из них заслуживает большего сожаления - несчастный мужчина, так и не узнавший, что вскоре станет отцом, или брюхатая женщина, будущее которой омрачала позорная перспектива матери-одиночки. По-видимому, жребий все-таки пал на слабый пол, ибо через три месяца Стэфани благополучно вышла замуж за лучшего в округе мебельного мастера. Жак принял Элли, как собственную дочь. Она родилась пятого сентября 1973 года. Так в глухой бельгийской провинции на одну семью стало больше.
   Марсель вернулся в Америку, домой к матери и пил только по праздникам. Он еще раз навещал девушку покойного Гилберта и узнал, что в этом году она вышла замуж. Ноллу он больше никогда не встречал, а также ничего не слышал о Джоне Матти. Лой Майджест два года спустя навсегда оставил финский лес и поехал в Англию к своему единственному сыну. Тот купил ему дом с красивым садом, и Лой коротал свою старость садовничеством. Иногда его навещали внуки, с которыми он прежде не был знаком.
  
  
  
  
  

Эпизод четвертый

  

6 сентября 1988 г.

ГЛАВА 13

Помоги ей.

  
  
   - Алло. Могу ли я услышать мадам Мэдисон?
   - Я вас слушаю.
   - Это Этьен Лакри. Должен вас уведомить, что я приболел и следующую неделю не смогу появиться в университете.
   - Что-то серьезное?
   - Да нет, ничего особенного. Похоже на простуду. Кашель, температура. В общем, дело поправимое.
   - Не забудьте принести справку от врача.
   - О, что вы, не стоило напоминать. Справка будет. Всего доброго, - попрощался Этьен и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
   С чем определенно не поспорит ни один человек, так это с тем, что каждый из нас во что-то верит. Одни верят в судьбу, другие - в случайность. Кто-то верит в жизнь после смерти, а кого-то не покидают мысли о том, что с прахом развеются все надежды на дальнейшее существование. Люди верят во что угодно. Жизнь, смерть, рай, ад, ангелы, демоны, призраки, пришельцы, добро, зло, любовь, мистика, магия, Бог - вот лишь немногие предметы веры, список которых можно продолжать до бесконечности. Случается даже такое, когда человек верит в вещи, о которых не имеет ни малейшего представления. И все же верит. Но поразительным остается то, что так ничтожно мало людей верит в самих себя. Стэфани уповала на божественное чудо. Доктор руководствовался научными соображениями. И только Этьен оголил свое восприятие до человеческого желания искренней помощи. Он не знал, что ему предстоит делать. Он просто подошел к телефону и сообщил мадам Мэдисон, что неделю его не будет в университете. А если понадобиться, то его не будет там и месяц. Он впервые в жизни неофициально подписался на правое дело сделать все, что в его силах для другого человека. Сейчас, когда с момента их последней встречи прошло шестнадцать лет, он мог быть для нее только таким Этьеном.
   Вы когда-нибудь, предварительно не сговариваясь, по истечению долгих лет встречали человека, который какую-то часть жизни стоял на первой полосе всех ваших жизненных событий? После него было множество всяких людей, бессчетное количество лиц. И вот перед вами отрывок из вашего прошлого. Прошлого, которого вы совсем не ждали. Оно вновь случилось с вами. И вы вдруг понимаете, что прошло столько лет, за сколько можно успеть окончить школу, университет и устроиться на работу. А если очень постараться, то жениться и даже обзавестись детьми. Но, несмотря на этот не укладывающийся в голове временной отрезок, внутри ничего не изменилось. Людям пока что еще не удалось изобрести машину времени, а вот жизнь, похоже, давным-давно научилась изобретать временные дыры, в одну из которых ступили Этьен и Стэфани. И, наверное, вам самим интересно, что бы вы такое сказали тому человеку, с которым случайно встретились в этой временной дыре. "Вот так встреча! Сколько лет, сколько зим!". Или "Ничего себе! А ты как здесь оказался?" Ни Этьен, ни Стэфани ничего подобного не произнесли. Она, не отводя глаз, молчала, а он спокойным тоном произнес:
   - Я ведь знал, что когда-нибудь мы обязательно встретимся, только не представлял, что ждать придется так долго.
   - Вы знакомы? - спросил доктор.
   - Были когда-то, - сказала Стэфани. - Это моя дочь Элли.
   Этьен посмотрел на спящую девочку и сказал, что ему надо отойти позвонить. Выйдя из палаты, он первым делом направился умыться. По пути он несколько раз себя ущипнул, но понял, что это не сон и все происходит с ним в реальной жизни. По возвращению доктор сообщил ему, что снял для него номер в гостинице, которая находится в трех кварталах от больницы. Этьен поблагодарил его и присел рядом со Стэфани. Состояние Элли не менялось и доктор, на всякий случай проинструктировав Этьена, покинул палату, оставив их наедине.
   - Она красивая. Вся в тебя, - нарушил тишину Этьен.
   - Доктор сказал, что это очень похоже на летаргический сон. С ней ведь все будет хорошо, правда? Он говорил, что приедет какой-то специалист в области сновидений. Он имел в виду тебя?
   - Да. Совсем недавно мы с доктором Саймоном Прайсом успели познакомиться. Не обманул доктор, случай действительно редкий и интересный. Кто бы мог подумать.
   - Он сказал, что люди в таком состоянии могут лежать годами, - Стэфани не сдержалась и заплакала.
   - Будем надеяться, что это не тот случай, - успокаивал ее Этьен. - Не стоит все усугублять. Иногда летаргию можно сравнить с зимней спячкой медведя в берлоге. Только в его случае - это сугубо природный процесс. Издавна было известно, что сон обладает целебно-восстановительными свойствами и способствует выздоровлению организма. Вот, например, почему больным рекомендуют спать, как можно дольше. То есть глубокий сон может оказаться всего лишь защитной реакцией организма на что-то. Бывают случаи и потяжелее, когда сон напоминает что-то вроде суицида. Человек не может примириться со своим существованием в этом мире, всей душой отрицает свое пребывание в нем, но в то же время ничего не может с собой поделать, вот и погружается в продолжительный сон. Все это происходит, разумеется, на неосознанном уровне, но мне кажется, причины таятся прежде всего в самом человеке.
   - Но с Элли все было в порядке. Она такая жизнерадостная. У нее вчера было день рождения. Я подарила ей твое ожерелье. Все веселились.
   - Стоп. На этом месте поподробнее. Она надевала то ожерелье, которое я тебе привез из Африки?
   - Да. Но причем тут оно?
   - А где оно сейчас?
   - У меня дома. Послушай, если ты хочешь, чтобы я тебе его вернула, то, пожалуйста. Нашел время для обид! - было заметно, как непонятные вопросы Этьена начинали злить Стэфани.
   - Нет, дело не в этом. Ты не могла бы его просто привезти мне на время? Возможно, это сможет помочь Элли.
   - Я не смогу, потому что никуда отсюда не отлучусь. Но я попрошу Жака, своего мужа, чтобы привез, как только сможет.
   - Я тебя понимаю. На твоем месте я бы тоже ни на шаг не отходил от этого ангелочка. Пусть мои слова покажутся тебе банальным утешением, но я верю, что она вскоре сможет тебя обнять. Ты только запасись терпением и не грызи ногти, - Этьен, как мог, пытался показать, что ситуация не стоит и ломаного гроша.
   Стэфани и в самом деле уже могла благодарить судьбу за то, что ее дочь лежит в больнице под присмотром врачей, а не в гробу, бессознательно ожидая погребения заживо. Покопавшись в исторических фактах, всякий неверующий наглядно убедится, что это не пустое запугивание, а, к сожалению, для некоторых несчастных суровая правда. За последние сто лет такое явление, как летаргический сон, зачастую принимали за тихое угасание жизни и человека без всяких мыслей хоронили заживо. Свидетельством тому являлись раскопки могил, где захороненные люди лежали в гробу в неестественной позе, как будто сопротивляясь чему-то. Саваны в склепах были разорваны, а руки покойников изодраны в кровь. Погребенные вследствие какого-либо потрясения впадали в странное состояние, и окружающие не могли с уверенностью сказать, живет ли человек или отошел в мир иной, ведь границы, отделяющие жизнь от смерти, весьма смутны.
   Это сегодня при самой глубокой летаргии врач способен обнаружить у больного признаки жизни. В ответ на раздражение электрическим током сокращаются мышцы и нервы, прослушиваются сердечные тоны, сохраняется реакция расширения зрачков на боль. Электрокардиограммы и электроэнцефалограммы регистрируют биотоки сердца и мозга. А что, кроме смерти, мог констатировать доктор полвека тому назад, когда перед ним лежало онемелое тело с бледной и холодной кожей, через которую не прощупывались пульс и артериальное давление. Да что там говорить, если лечение, как и причины летаргии, медицине не известны и по сей день. Также невозможно спрогнозировать, когда наступит пробуждение. Изменения, происходящие в организме человека при летаргическом сне, изучены недостаточно. Конечно, медики со всем своим современным арсеналом пытаются проникнуть в тайны этой загадки, но каждый раз сталкиваются с фактами, которые так или иначе не укладываются в их теориях. Можно сказать, что маленький шанс этой великой разгадки выпал доктору Саймону Прайсу, который тщательно ухаживает за Элли и пытается возвратить девочку к нормальной жизни, поддерживая ее организм внутривенным введением витаминов, растворов солей и глюкозы. В начале двадцатого века медикам такое было не под силу, оттого случалось так много летальных исходов.
   Загадочная болезнь дала о себе знать еще в средние века, а в первой половине двадцатого века во всем мире приняла характер эпидемии. Молодые люди, особенно женщины, оказались наиболее уязвимыми, но болезнь затрагивала людей всех возрастов. Причина была тайной, но версии, конечно же, высказывались. Одни медики думали, что летаргию вызывает неизвестный вирус, другие путали ее с эпидемией испанского гриппа, бушевавшей в те годы, третьи видели виновника в некоем оружии, применявшемся в Первой Мировой войне. Но даже теперь, десятки лет спустя, ученые затрудняются эту самую причину назвать. Общее мнение склонилось к тому, что, как правило, приступу предшествует нервное потрясение. Психическая травма, вызвавшая летаргический сон, может быть и чрезвычайно тяжелой и вовсе не значительной. Ибо у людей, страдающих истерией, даже мелкие житейские неурядицы вызывают неадекватную, слишком сильную ответную реакцию. Таким образом, отключаясь через патологический сон от внешнего мира, они уходят от неразрешимой для них жизненной ситуации.
   Что касаемо самих мифов о заживо погребенных, то они идут из глубины веков и имеют под собой определенную почву. Немалое количество историй свидетельствует о преждевременных похоронах. Иногда уснувшим везло и их спасали кладбищенские воры, которые раскапывали могилы, чтобы обобрать покойника, или проходившие мимо люди, слышавшие шум из-под земли, если, конечно, они не убегали в ужасе. Один из ранних случаев, который закончился благополучно, произошел со знаменитым итальянским поэтом четырнадцатого века Петраркой. В сорок лет Петрарка тяжело заболел и по всем признакам "умер", а когда его стали хоронить, то очнулся и сказал, что прекрасно себя чувствует. После этого он прожил еще тридцать лет.
   Не менее интересна история одного артиллерийского офицера, который был сброшен лошадью. Он разбил голову. Рана показалась неопасной, ему пустили кровь, приняли меры, чтобы привести его в себя, однако все старания врачей оказались тщетными, человек умер, вернее, был сочтен умершим. Стояла очень жаркая погода, поэтому все решили поторопиться с похоронами и не ждать трех дней. Спустя два дня после захоронения на кладбище пришло много родственников усопшего. Один из них в ужасе закричал, заметив, что земля, на которой он только что сидел, шевелится. Это была могила офицера. Недолго думая, пришедшие взялись за лопату и раскопали неглубокую, кое-как забросанную землей могилу. "Мертвец" не лежал, а полусидел в гробу, крышка была сорвана и немного приподнята. После второго рождения офицера доставили в больницу, где он рассказал, что, придя в сознание, он слышал шаги людей над своей головой. Благодаря тому, что могильщик небрежно засыпал могилу, воздух проникал сквозь рыхлую землю, что позволило офицеру получать малую толику кислорода. Судя по всему, он родился в рубашке.
   К ряду самых невероятных принадлежит случай пятилетнего Макса Гофмана, семья которого имела ферму неподалеку от небольшого городка в штате Висконсин. В 1865 году он заболел холерой. Срочно вызванный врач не мог успокоить родителей. По его мнению, никаких надежд на выздоровление не было. Через три дня все было кончено. Тот же врач, накрывая тело Макса простыней, объявил его мертвым. Мальчика похоронили на деревенском кладбище. На следующую ночь матери приснился жуткий сон. Ей снилось, что Макс перевернулся в гробу и как будто пытается выбраться оттуда. Она увидела, как он сложил ручки и положил их под правую щечку. Мать проснулась с душераздирающим криком. Она умоляла мужа выкопать гроб с ребенком, но тот отказался. Мистер Гофман был уверен, что ее сон - результат нервного потрясения и что извлечение тела из могилы только усугубит ее страдания. Но на следующую ночь сон повторился, и на этот раз взволнованную мать переубедить было невозможно. Гофман послал старшего сына за соседом и фонарем, поскольку их собственный фонарь был разбит. Во втором часу ночи мужчины приступили к эксгумации. Они работали при свете фонаря, висевшего на ближайшем дереве. Когда они, наконец, докопали до гроба и вскрыли его, то увидели, что Макс лежит на правом боку, как и приснилось матери, со сложенными ручками под правой щекой. Ребенок не подавал никаких признаков жизни, но отец вынул тельце из гроба и без промедлений поскакал верхом на лошади к доктору. С большим недоверием врач взялся за работу, стараясь оживить ребенка, которого он объявил мертвым два дня назад. Более чем через час старания его были вознаграждены: у ребенка дернулось веко. Под тело и руки положили мешки с разогретой солью. Мало-помалу стали заметны признаки улучшения. За неделю Макс полностью оправился от кошмарного погребения. Он дожил до восьмидесяти лет и умер в Клинтоне (штат Айова). Среди его самых памятных вещей хранились две небольшие металлические ручки от гроба, из которого его спасли благодаря сну матери.
   Подобных историй Этьен мог бы рассказать Стэфани еще с десяток, времени на то у них было предостаточно, но ему не хотелось, чтобы она знала о других историях, менее счастливых, которые будут мешать ее спокойному сну. Одна из таких историй приключилась с Августиной Леггард, которая провела в летаргическом сне рекордные двадцать два года. После стресса вызванного родами она уснула и больше не реагировала на уколы и удары. Зато очень медленно открывала рот, когда ее кормили. Прошло двадцать два года, однако спящая Августина оставалась такой же молодой. Но вот женщина встрепенулась и заговорила: "Фредерик, наверное, уже поздно, ребенок проголодался, я хочу его покормить!" Но вместо новорожденного младенца она увидела двадцатидвухлетнюю молодую женщину, как две капли похожую на нее саму. Вскоре, однако, время взяло свое. Проснувшаяся женщина стала стремительно стареть, через год она уже превратилась в старуху и умерла через пять лет.
   Или как то случай с одной французской девочкой четырех лет. С больной нервной системой она была чем-то испугана и упала в обморок, а затем погрузилась в летаргический сон, который длился восемнадцать лет без перерыва. Ее положили в больницу, где за ней заботливо ухаживали и питали, благодаря чему она выросла во взрослую девушку. И хотя она проснулась взрослой, ее ум, интересы и чувства остались теми же, что были до наступления многолетнего сна. Очнувшись от летаргии, девушка попросила для игры куклу.
   Но всего этого Стэфани знать было не обязательно. И получалось забавным, когда увлекшись Этьен начинал рассказывать одну из таких невеселых историй, а потом, опомнившись, делал вид, будто забыл, чем она закончилась и быстро переходил к другому случаю.
   - А в Англии, - завершал он свои рассказы, - до сих пор существует закон, по которому во всех холодильниках моргов должен быть колокол с веревкой, чтобы оживший "покойник" смог колокольным звоном позвать на помощь. В конце шестидесятых годов там был создан первый аппарат, позволяющий уловить самую незначительную электрическую активность сердца, и почти при первом же испытании в морге среди трупов была обнаружена живая девушка.
   Теперь, будем считать, что читателю в двух словах стало понятно о той напасти, которая связала Элли по рукам и ногам и которую категорически затруднительно охарактеризовать определенно. Слушая Этьена, Стэфани задумалась о том, что эти шестнадцать лет, за которые она ни разу не услышала его голос, были для нее долгим летаргическим сном, а сегодня она проснулась и с грустью осознала, как сильно изменилась ее жизнь. Двадцать лет назад она не думала, что все так повернется, она мечтала о другой жизни. Главным ее желанием было выйти замуж по любви. И она познала те чувства, о которых пишут в книгах, но обручальное кольцо на палец ей одел не тот, в кого она была влюблена. Или быть может, до сих пор влюблена.
   За окнами больницы опускалась ночь. С минуты на минуту должен был войти доктор и остаться в этой палате на ночное дежурство, а Этьен отправиться спать в свой гостиничный номер. Конечно, после такой встречи ему будет не просто сомкнуть глаза, придаваясь насущным вопросам. Перед уходом Стэфани с надеждой спросила его:
   - Ты сможешь что-нибудь сделать?
   - Я попробую настроиться на ее мыслеобразы.
   - Что это значит?
   - Ты веришь в то, что мысли материализуются?
   - Верю. Но причем тут это?
   - А притом, что существует гипотеза, согласно которой сны - это то, посредством чего происходит материализация мыслей. Причем сны могут, как пропускать материализацию, так и препятствовать ей. Беда только в том, что я пока не разобрался, каким образом это работает.
   - Я даже догадываюсь, кому принадлежит авторство этой гипотезы, - выдержав паузу, она извинилась. - Ты только не обижайся. Наверное, это все нервы.
   - Нет, что ты. Я тебя прекрасно понимаю. Сейчас для тебя одно имеет значение - чтобы Элли как можно скорее пришла в себя. Ты мать, а я всего лишь доктор наук.
   - Ты не прав Этьен. Поверь мне, для тебя тоже имеет огромное значение помочь этой девочке, - сказав это, Стэфани сжала его руку и странным взглядом заглянула в его глаза.
   - Если ты имеешь в виду нашу старую дружбу и то, что...
   - Не только это. Просто прошу тебя, Этьен, помоги ей.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 14

Покажи нам Бога!

  
  
   Шли дни, и звонивший каждый вечер в больницу Жак, слышал, как на том конце провода печальный голос супруги повторял: "Без изменений". Элли продолжала лежать неподвижно, ни одна ее конечность ни разу не шевельнулась. Этьен ночевал в гостинице, а дни проводил в больнице. Все его попытки зацепиться в своих сновидениях хоть за какую-нибудь ниточку оставались безуспешными. Он видел, как беспомощный ребенок лежит на больничной койке, но никак не мог встретить его во сне. Зато несколько раз ему приснилась Стэфани, и это не удивительно, ведь они проводили рядом друг с другом практически целый день. А мешавший их беседам доктор Прайс постоянно мотался с другими врачами из палаты в лабораторию, каждый раз возвращаясь с непонимающим лицом. Одним утром он встретил Этьена воодушевляющими репликами, напоминавшими выступление известного ученного о том, что он совершил невероятное открытие. Саймон так спешил поведать увиденное Этьену, что сам не слышал, как глотает слова и бубнит ахинею. Этьен попросил его не спешить и доходчиво объяснить, что он хочет сказать.
   - Этой ночью я провел один эксперимент, - говорил доктор. - Я сравнил электроэнцефалограмму, на которой мною были зарегистрированы биотоки мозга спящего нормальным сном человека, с электроэнцефалограммой человека, впавшего в летаргический сон, то есть нашей Элли. И что ты думаешь?
   Этьен вопросительно пожал плечами, и тогда доктор продолжил:
   - Как известно, физиологический сон делится на две фазы. Первая -- это так называемый медленный сон, с характерными медленными электрическими биопотенциалами. Вторая фаза - сон быстрый, или парадоксальный, ему присущи быстрые колебания биопотенциалов с малой амплитудой. А в случае с Элли на электроэнцефалограмме регистрируется картина биотоков мозга, соответствующая состоянию бодрствования! При различных раздражениях: шуме, окликах, вспышках отита -- электроэнцефалограмма показывает, что мозг реагирует на них. Но внешне это никак не проявляется, больная по-прежнему не просыпается.
   Этьен сделал вид, будто его тоже удивил результат опыта, поставленного Саймоном, хотя в сущности это действительно ничего не меняло. Он все ждал, когда к нему в руки попадет черное ожерелье, кто знает, вдруг благодаря ему произойдет какой-нибудь сдвиг в этом застоявшемся лечении. Почти через неделю его ожидание было удовлетворено. Приехавший навестить свою жену и дочь Жак по просьбе Стэфани захватил с собой украшенье. Как ни странно, но он даже не спросил, зачем оно ей нужно. Жак не имел ни малейшего представления, кто такой Этьен, даже на фотографиях он его никогда не видел. В этой больнице он мог быть для него только доктором, тем более что поверх одежды Этьен носил белый халат. Стэфани, разумеется, молчала, как рыба. А вот Этьен прекрасно понимал, с кем ему предстоит познакомиться. Он сжимал руку человека, на месте которого, он когда-то мечтал оказаться, чувствуя при этом не унимающуюся обиду за то, что замысел всей его жизни был коварно похищен чужим незнакомцем. Однако в данной ситуации и речи не могло быть о выяснении отношений. Этим надо было заниматься шестнадцать лет назад, а сейчас уже не время. Так или иначе, Этьен получил то, что хотел и в ближайшую ночь перед сном надел ожерелье на шею.
  
   Элли сидела на песчаном берегу под голубым небесным океаном, в котором толпились дымчатые облака. Не шевелясь, она продолжала смотреть на лимонный закат, испытывая необъяснимые чувства. Казалось, что все печальные пороки бесследно растворились в невесомых воздушных каплях, невидимых человеческому глазу, но чье присутствие ощущалось внутренним светом. Суть воспринята, мысли утрачены, воспоминания встрепенулись. Жажда жизни проявляла себя, как никогда. С журчащей реки слетал освежающий бриз, который смягчал палящие лучи солнца. Вдоль берега прогуливались белые чайки. Элли никогда раньше их не видела, но сейчас ее не покидало чувство, будто все это привычно. Она подошла ближе, но птицы и не думали разбегаться. Тогда она решила погладить одну из них. Прикосновение было легким. Маленькая ручонка Элли нежно скользнула по белым перьям чайки, что напомнило ей, как когда-то материнские руки гладили ее волосы перед сном. Но чайка не уснула. Напротив, она взмыла высоко в небо, распростерла крылья и, не простившись, полетела в неведомом направлении. "Птицы не такие, как люди", - подумала Элли.
   Девочка стала придумывать, чем бы заняться дальше. Глаза ее уткнулись в разноцветные камешки, довольно равномерно разбросанные на берегу. Элли захотелось узнать, какой из них проскачет дальше всего по упругой поверхности реки, и она принялась собирать цветную кучку. Убедившись, что собрать все цвета ей будет не по силам, она решила, что пора переходить к реализации своего плана, иначе так можно и вспугнуть задуманное. "Делу время, а потехе жизнь!" - считала Элли. Первым по гребням волнистой глади запрыгал фиолетовый камень. Размеры его были далеки от плоских, а звуки соприкосновений с водой напоминали раздражающие царапания острого предмета по стеклу. Он потонул, не успев совершить и трех прыжков. "Ничего, первый блин комом, посмотрим, что будет дальше", - подбодрила себя Элли и протянула руку к следующему камню. Этот оказался красным. В этом задании он смотрелся увереннее, погрузившись на дно после пяти прыжков. Наступила очередь зеленого. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Новый рекорд! "Вот, дела уже идут лучше", - обрадовалась Элли. Затем она взяла желтый камень, как следует размахнулась, но тот проворно выскользнул из ее рук, как упущенная победа. Элли ничуть не стало досадно, она поняла, что место этого камня на теплом песке. Теперь шанс предоставлялся черному камню, который она лихо зашвырнула на десять прыжков. А следующий, белый, и того дальше - на целых двенадцать. И вот из всей собранной кучки остался один единственный камень. Этот был особенным, не похожий на другие. Элли подобрала его самым первым. Глядя на этот камень, складывалось впечатление, что в нем сочетаются все цвета, по частичке от каждого. Осмотрев его со всех сторон, Элли сказала: "Это какой-то алмазный или рубиновый камень. Трудно сказать, ведь я никогда не видела ни алмазов, ни рубинов. Но он мне определенно нравится. Даже как-то жалко выбрасывать. Может лучше оставить его себе, вдруг он мне еще пригодится?" И тут же услышала робкий шепот внутреннего голоса: "Солнце заходит, но затем вновь восходит. Ты не пытаешься его задержать, и потому оно к тебе возвращается. Отпусти этот камень и найдешь его снова".
   Так она и поступила. Камень запрыгал невероятным образом, словно он был живым. Совершив более двадцати прыжков, он и не думал скрываться под водой, а летел все дальше и дальше. Окончательно исчезнув из виду, он так и не позволил понять, куда он делся. То ли был камень, то ли нет? Вроде как привиделось. Мог ли он, минуту назад лежавший на одном берегу, при помощи одной лишь руки оказаться на другом?
   Здесь, на самом деле, на все вопросы можно ответить положительно. В этом месте время бежит в различных направлениях, а понимание стягивается в точку. Это место никому не отказывает в шансе что-то изменить, исправить. Здесь никогда не бывает поздно. И льются тут водопады из стихов, проносятся песнями ветра. И расставанья здесь редки, а встречи неизбежны. Покуда мы спим непробудным сном, нечто, не покидающее нас при жизни, приходит сюда, обретая свою иную жизнь. Сейчас Элли спит и живет. Живет и спит.
   Как только все круги на воде испарились, она подошла к реке и только сейчас поняла, что никакая это не река, а целое море. Но и не исключено, что сначала это была река, а потом она стала морем. Какая теперь разница? Главное то, что есть сейчас, а то, что уже свершилось не столь важно. Если бы вы познакомились с отзывчивым человеком, который не скупится благими намерениями, но при этом узнали о его незавидном прошлом. Изменили бы вы свое отношение к нему? Мнения, очевидно, разделились, но каким бы не был ваш ответ, подумайте, стоит ли скудным прошлым омрачать настоящее? Любой день может стать самым лучшим в вашей жизни, не лишайте его такого шанса. Ведь ситуация может сложиться противоположно хуже, когда прежде не грешивший человек однажды оступится. Пока море не стало рекой, радуйтесь тому, что оно просто есть. Не имеет значения, всегда оно было таким или когда-то было чем-то другим. Гораздо важнее, что оно есть сейчас - море.
   Под синей водой Элли увидела не морское дно, а расплывчатые картинки ее жизни. Возвращение детской эпохи в один миг ожило, волшебством уводя за собой усыпленный разум.
   Вот ей четыре года. Ее катают красивые качели. Еще немного и они взлетят до самого неба. В ту пору оно казалось ближе, нежели сейчас. И вообще все на свете было ближе. Вкуснее были те яблоки, что ел соседский мальчик, а нетронутые, что росли на дереве, не вызывали интереса. Радость дружила с ней ежедневно, потому что она еще не знала, что люди могут обижать. Детям, чья душа убеждена в том, что пришла в гости, невообразимо трудно представить себя вне центра внимания, или того хуже - быть объектом насмешек и всяческих издевательств. Что же это за хозяева такие? Или, быть может, гость незваный? Вот он и первый цветок, подаренный не ей, первая серьезная обида. Внутри тот час запахло грустным дождем. Громадное небо с грохотом обрушилось на землю. Она видит, что за ним нет всего, что ей вздумается пожелать. Но теперь уже у старой обиды нет сил высиживаться, и для нее наступил час отправиться в свой путь. Черное пятно, покачиваясь, изобразило прощальный танец и потянулось к горизонту. Элли давно простила.
   А вот ей шесть лет. Наступил черед самой дарить цветы своей первой учительнице. Что такое школа? Наверное, сказка, в которой могли бы оправдаться полуночные мечты шестилетней девочки. Увы, не оправдались. В сказку школа превратится лишь тогда, когда девочка повзрослеет, и не будет ни единой надежды вернуться. Не оттого, что школа внезапно преобразиться в прекраснейшее место, где все станут тебя любить. Нет, без всяких объяснений понятно, что сказка может быть сказкой исключительно, когда в нее невозможно попасть. К тому времени, когда все двери будут плотно заперты, она станет сказкой навсегда. Не удивительно, что все дети так спешат повзрослеть. В этом нет ничего невразумительного. Они всего лишь хотят вернуть свою сказку, которой грезили по ночам.
   А что это за белый щенок? Это ведь маленький Милко! Первые отпечатки чумазых лап на бежевом ковре. Хвост трубой. Удивительное создание! Изучает все уголки в доме. Ну а на этот шкаф как тебя угораздило взобраться? Порой, казалось, а, возможно, так и было на самом деле, что хозяева и те проявляют куда меньший интерес к своему дому, чем эта собака. Элли любила гулять с Милко, любила ходить на реку, но она никогда не предполагала, что лед может оказаться таким тонким. Ему не суждено было дожить и до четырех лет.
   Здесь Элли десять. В книжном столе сложены школьные учебники, тетрадки, альбом с марками, несколько детских фотографий, девчачья мишура - вот, собственно, и все. Пора бы уже и призадуматься о жизни. Да куда там! В этом мире что угодно может вознамериться перевести дух, и только жизнь никогда не стоит на месте. Дворовые игры учат и развивают, но в тоже время начинают делить людей на победителей и проигравших. Это легко, когда ты победитель, тебе есть о чем поговорить с друзьями, есть, что противопоставить врагам. А коли вышло так, что ты примкнул к проигравшим, что тогда? Сладкий миг победы одинаково приятен всем, а вот неприязнь поражения каждый воспринимает по-своему. Есть люди, которые всем своим видом показывают негодование, не в силах смириться с проигрышем. Не догадываясь о том, они накидывают на себя плащ узника судьбы, зарываются в саже призрений. Тем самым они своим жалким видом прогоняют шанс реабилитироваться. Шанс постоянно витает где-то в облаках, но садится на плечи лишь мужественным и достойным - тем, кто способен принять поражение. Элли всегда относилась к этой категории людей. Мелким неудачам она попросту смеялась в лицо, а по поводу крупных старалась не переживать, памятуя мудрость слов: "слезами горю не поможешь". Отец привил ей несложную истину о том, что побеждать, равно как и проигрывать, постоянно невозможно. Как только она чувствовала, что скверное настроение начинает одолевать ее, тут же направлялась к заброшенной церкви, что находилась за кладбищем, и взбиралась на крышу. Там, в царстве вечной раскованности, подвластная лишь собственным мыслям, она становилась свободной птицей, забывала горечь несчастий и в неминуемом шаге от забвения осознавала себя выше всего этого.
   Последним, что увидела Элли, было то, как в тринадцать лет ее ударил собственный отец. Это вообще был первый и единственный раз, когда кто-либо поднимал на нее руку. Она загулялась на улице и пришла домой на час позже того срока, который установил ей отец. Скорее всего, все ограничилось бы обычной руганью, которая частенько выпадает на непослушных детишек. Но в тот вечер Жак был неимоверно пьян и прямо с порога, не скупясь своей мужской силой, отпустил ей пощечину. Мать бросилась на защиту ребенка, но было уже поздно. Она плакала не столько от боли, а сколько от обиды, что ее ударила родная рука. На утро отрезвевший отец умолял о прощении, но сделанного не воротишь.
   Внимание Элли отвлекла проплывающая вдалеке от берега лодка. В ней сидел одинокий мужчина. Через расстояние Элли ощутила тепло его доброты.
   - Надвигается буря, - крикнул незнакомец и растворился за горизонтом.
  
   Этьен проснулся, услышав подозрительный шорох. Кроме него в комнате никого не было, но звуки были отчетливыми и напоминали шуршание целлофанового пакета. Он предположил, что кто-то или что-то тормошит упаковку салфеток, которая лежала на столике в двух шагах от его кровати. Но подтвердить свое мнение ему мешал мрак, через который невозможно было что-либо рассмотреть. Странные звуки, тем временем, не прекращались, и тогда Этьен решил подняться и включить свет. Как только люстра зажглась, он бросил взгляд на столик, но не заметил там ничего необычного. Упаковка салфеток в сохранности лежала на своем месте. Для полной убедительности, он подошел и потрогал ее рукой. Затем осмотрел всю ту часть пространства, со стороны которого доносилось шуршание. Никаких подозрений очертания комнаты не вызывали, оставаясь теми же, какими их привык видеть Этьен. За окном было темно, и поэтому он даже приблизительно не смог бы сказать, который сейчас час. Стрелки часов показали ему без четверти четыре.
   - Странно, - произнес он и, выключив свет, вернулся в свою кровать.
   Он еще надеялся, что привыкнув к тишине, источник звука снова даст знать о себе и тогда, может быть, удастся выяснить, что потревожило его сон. Полчаса он лежал неподвижно и всем своим вниманием вслушивался в затишье, тем более что заснуть у него не получалось. Однако непонятный шум в эту ночь так и не вернулся в комнату, оставив его наедине с мыслями о Стэфани и Элли.
   Придя утром в больницу, он спросил у Стэфани:
   - Ваша собака спасла жизнь Элли, а сама погибла, так?
   - Да, - произнесла она, посмотрев на Этьена, словно перед ней стоял Мессия. - А ты откуда знаешь про собаку?
   - Похоже, что ожерелье каким-то образом помогает. Сегодня во сне я видел Элли. Она сидела на берегу моря.
   - И что она говорила? Как она там?
   - Я с ней не разговаривал. Я просто ее видел, совсем немного. Потом я проснулся. Буду пытаться дальше искать ее. А вот и доктор, ты как раз мне и нужен Саймон.
   - Здравствуйте, - поприветствовал присутствующих вошедший доктор Прайс и, повернувшись к Этьену, спросил. - Что-то случилось?
   - Ты не мог бы вколоть мне успокоительное?
   - Зачем?
   - Я начинаю видеть ее в своих снах, надо как можно скорее установить контакт.
   - Боюсь, что это не поможет. Снотворное препятствует запоминанию снов. Если я тебе сейчас его вколю, то большая вероятность, что ты просто потеряешь день впустую, а потом еще и ночью маяться будешь. Мой тебе совет - дождись естественного сна, так будет надежнее.
   - Да, пожалуй, ты прав. Что ж, придется ждать ночи.
  
   Человек, уплывший на лодке в неизвестность, не обманул ее. Замечтавшись, Элли не успела опомниться, как налетел ураган. Песок взмыл в воздух и закрыл обзор всего окружающего. Вихрь бушевал не на шутку, и Элли прижалась к земле, сомкнув глаза. Когда она очнулась, то увидела, как все в округе побелело. Это был снег. Море, которое мгновение назад играющее выбрасывало волны на берег, оказалось под толстым пластом льда. Небо сделалось темным, и с его неопределенных границ нескончаемым потоком валились белые шарики. В нескольких метрах от себя Элли разглядела торчащий из сугроба предмет, похожий на доску. Подойдя вплотную, она увидела, что это стрелочный указатель, на котором была нанесена затертая надпись "Атика". Элли пошла в указанном направлении.
   Несколько часов она брела по труднопреодолимым снегам и проклинала зиму, которую она никогда не любила. Дневной свет поступал сверху все меньше и меньше, но она не останавливалась и продолжала идти. Наконец, где-то вдалеке замаячил желтый свет фонаря. Это был чей-то дом, целиком выложенный из пропорциональных глыб льда, в точности как у эскимосов. Над входным отверстием висела табличка "Полярник". Элли осмотрелась и убедилась, что поблизости других домов нет, этот гордо стоял в одиночестве, словно мираж в пустыне. Внутри раздался собачий лай. Но это был лай не злой собаки, который, возможно, напугал бы Элли, этот лай показался ей очень знакомым. Трепетные ожидания не обманули ее. Войдя вовнутрь, она не поверила своим глазам, на нее смотрел Милко. Собака радостно запрыгала и завиляла хвостом. Элли кинулась обнимать его.
   - Он ждал тебя, Элли, - сказал человек, сидевший рядом и гревший руки у маленького костра.
   Это был пожилой мужчина с бородой и лохматой шевелюрой.
   - А вы, простите, кто такой? - спросила девочка незнакомца.
   - Я полярник. Но если тебе так интересно, кто я, то в будущем ты сможешь прочитать обо мне в книгах.
   - Но я не очень-то люблю читать книги.
   - Всему свое время.
   Но унять любопытство Элли было делом не из простых.
   - Ну, скажите хотя бы, как вы оказались здесь, в этом месте, где никого нет?
   - Так же, как и твой любимый пес. Мы здесь, потому что не можем быть там, где ты живешь.
   - А я? Я что тоже...
   - Нет, ты спишь и в любой момент можешь проснуться.
   - Значит, я не смогу находиться с вами долго? Но тогда я хочу забрать Милко домой. Он мой.
   - Ты можешь забрать его в свой дальнейший путь, но ты не сможешь забрать его из сновидения.
   - Но как же так? Должен же быть какой-то выход.
   - Не расстраивайся, Элли. То время, что было вам отпущено на двоих, вы провели счастливо, теперь же у каждого из вас своя дорога. Он тут не скучает без тебя. Я приютил его, поскольку мне был необходим друг, и он вылечил мое одиночество. Мы заботимся друг о друге, вместе играем. Знай, что есть, кому за ним присмотреть.
   - Наверное, вы правы. Я как-то не подумала о том, что вам будет до смерти одиноко здесь одному.
   - Я всю жизнь был один. Такова участь мыслителя и творца.
   - Я, кажется, поняла, вы были писателем?
   - Близко, но не совсем. В те времена я и сам точно не знал, кем я являлся. Я жил так, как считал нужным, пока люди не превратили меня во что-то.
   - Это как? - удивилась Элли.
   - Очень просто! - встрепенулся незнакомец. - Во всем виноваты ненасытные люди, они отравляют искусство. Творцам рано или поздно приходится подстраиваться под ценителей, потому что каждый ценитель в свой час становится жаждущим. И как только у творца не останется ни одного ценителя, то и от самого него не останется ничего творческого. Тот, кого природа наделила даром, становится продавцом магазина отсроченного товара. К нему станут приходить клиенты и заказывать желаемое. Песни, которые они хотят услышать, фильмы, которые хотят увидеть, книги, которые хотят прочитать, все, что угодно. Люди живут, точнее существуют, вопрошая: "Пусть кто-нибудь в этом мире откроет нам звезду истины на небе заблуждений, и тогда мы с верой последуем за ним". И когда такой человек находится, он становится жертвой толпы. Скитаясь, они не перестают просить: "Покажи нам горы". Умилившись горами, они жаждут огня и тут же воды. Вскоре требуют показать солнце. И в итоге они вопят: "Мы хотим видеть Бога! Покажи нам Бога!"
   Я не хотел умертвлять Бога, но я и не хотел убивать в себе мыслителя. Поэтому в моем земном творчестве Бог умер. Здесь же мне довелось увидеть его красоту. Знаешь, такое бессмертно. Хочешь взглянуть на него?
   Элли мало поняла из того, что хотел донести до нее старик, но на предложение увидеть Бога она молниеносно отреагировала согласием.
   И он отвел ее к тому месту, где голубой океан спрятан под толщей льда. Они уселись на снежном берегу. Элли уже не видела, как у оставленного дома ее кто-то разыскивал, она была далеко от того места и не могла оторвать глаз от завораживающей картины северного сияния. Она видела, как небо медленно просыпалось. Сквозь разделенный синим и лиловым цветами небосвод начиналась просачиваться призрачно-зеленоватая дымка. Этот болотный туман, словно подчиняясь природной музыке, двигался в ритме танца. Он исчезал и произвольно появлялся, освещая ночь своими раскатами. Кислотный окрас неуловимо сменялся желтоватым свечением, а, успокоившись, приобретал светло-голубые оттенки. Казалось, что за невидимым пространством воспылала душа всей природы, и Бог, ужаленный самовыражением, пустился в пляс. Этот танец отражался во льдах уснувшего океана, придавая объем всему окружающему. Больше всего это напоминало жизнь. Фейерверк естества бурлил, как отчаянный вулкан и при этом оставался холодным, как вершина Альп. На огонь, воду и на то, как работают другие, не станешь смотреть вечно. А вот северное сияние заслуживает вечного внимания.
   - Я еще никогда не видела ничего красивее, - вздохнула Элли
   - Эта красота живет в каждом из нас, - отвечал ей старик. - Однажды, когда ты вырастешь, на лекции по философии ты услышишь слова одного философа о том, что Бог умер. Ты должна будешь встать и сказать всем, что это не правда. Ты ведь сама видишь, насколько это прекрасно.
   Они поднялись на ноги, и в них была эта самая красота. Милко в восторге вилял своим хвостиком, сметая блестящие искорки со снежных сугробов.
   - Получается, что мне еще многое предстоит увидеть, а сейчас мне пора идти дальше? - печально спросила девочка.
   - Именно так. Прощайся со своим другом.
   Элли присела на колени и прижала пса к своему лицу. По ее щеке сползла слезинка. Если бы собаки умели плакать, то Милко тоже проронил бы слезу, но и без того его собачьи глаза налились грустью. Она прошла несколько метров и, остановившись, обернулась. Сидя на снежном берегу, незнакомец с собакой смотрели в сверкающее небо.
  
  
  
  
  

ГЛАВА 15

Он меняет судьбу.

  
  
   На этот раз его сон снова потревожил неопределенный шорох. Как и в прошлый раз в комнате никого быть не могло. Дверь была заперта на ключ, окно плотно закрыто, а крысы навряд ли стали бы взбираться на пятый этаж. Все это вызывало как дикое любопытство, так и неприятный испуг. Сейчас Этьену удалось прислушаться к шуму, и понять, что он исходит чуть далее того места, где лежала упаковка с салфетками. Это могли быть только искусственные цветы, стоявшие в фарфоровой вазе. Поднявшись, он быстро подошел к выключателю, но осветившая комнату люстра опять не помогла поймать ночного вредителя. Шуршания прекратились. Этьен подошел к искусственным цветам и вынул их из вазы, та оказалась пуста. Пришлось лечь спать в полном непонимании, что здесь происходит. Этьен не особо верил в полтергейст или что-то подобное, но одновременно с этим не мог дать объяснение этому шуму.
   В этот день в больнице он обратил внимание, что на тумбочке, которая стояла рядом с кроватью Элли, лежал журнал. На его обложке была фотография льдов с крупной надписью "Тайны Арктики".
   - Откуда здесь это? - спросил Этьен.
   - Это еще вчера кто-то из врачей оставил, - ответила ему Стэфани. - Мне не спалось, и я читала Элли. Мне это напомнило, как много лет назад, когда она была совсем маленькой, у нас дома была энциклопедия "Вокруг света" с яркими картинками. Элли любила смотреть эти картинки и, еще не научившись четко выговаривать слова, она тыкала пальцем в снега и смешила меня: "Мама, смотри, Атика". Я поправляла ее: "Не Атика, а Арктика", но она никак не могла выговорить. "Атика, Атика!"
   И тут до него стало доходить. Повернув голову налево, Этьен только сейчас придал значение тому, что прямо напротив койки Элли на стене висит большая картина, на которой изображено море. Сложив мысли воедино, он сказал Стэфани и доктору, что ему нужно будет отлучиться на какое-то время.
   Минут через сорок он подходил к парку. День только начинался, но там уже прогуливались люди, на лавочках ютились парочки. В тенистом месте два пенсионера раскладывали на шахматную доску фигуры, а за ними уже стояла очередь стариков, желающих сыграть партийку. Этьен отыскал площадку, где местные художники распродают свои творения. Он шел и перелистывал глазами различные пейзажи, дождливые улицы, красивых животных. Наконец, он установился у одной картины, на полотне которой красовался приблизительно тот самый лес, что и нужен был ему. Расплатившись, он понес картину в больницу.
   - Ты что, решил устроить в этой палате выставку? - пошутил доктор.
   - Лучше бы помог мне поменять картину, - Этьен оставался серьезным. - Теперь, вместо моря, здесь будет висеть лес.
   - И что от этого? - не понимал Саймон.
   - Посмотрим. Будет известно по окончанию эксперимента.
   - Но она ведь все равно ничего не видит.
   - Это как знать. Как знать...
   И он стал ждать ночь. За последнюю неделю он осознал, что такое работать в ночную смену. Правда, работа у него было своеобразная - во сне. Днем он, можно сказать, бездельничал, болтая со Стэфани, периодически напрягая свои мозговые извилины, на случай, если его осенит придумать грандиозный план. Сегодня у него возникла идея, как он может попробовать найти Элли во сне. Он не стал никому об этом рассказывать, это его личное дело. И если все получится... Нет, он пока не хотел думать об этом и впервые за эти десять дней спросил у Стэфани:
   - Скажи, а ты счастлива? Я имею в виду вообще. Как считаешь, твоя жизнь удалась?
   - А почему ты об этом спрашиваешь?
   - Не знаю, просто интересно.
   - Вот и я не знаю, как ответить тебе на этот вопрос.
   Она так и не ответила. Предпочла оставить это загадкой. Так обычно поступают, когда не хотят о чем-то рассказывать. И, наверное, это правильно. Этьен тоже не хотел о многом рассказывать, он не считал себя счастливым человеком. Он всегда был близок к своему счастью, ощущал на себе его дыхание, находился в сантиметрах от его объятий, но так и не коснулся его. И сейчас счастье было совсем рядом с ним.
   День пролетел незаметно, и Этьену уже было пора отправляться спать в гостиницу. Стэфани попросила его пять минут посидеть с Элли, сказав, что ей необходимо ненадолго отойти. Он как раз выжидал этого момента, и как только Стэфани вышла, Этьен пододвинулся ближе к девочке и зашептал ей на ухо:
   - Когда я был совсем маленьким, мама рассказала мне одну сказку. В ней говорилось о том, что где-то на Земле есть один волшебный лес, о месте нахождения которого не знает ни один человек. Молва о нем доносится только от птиц, живущих в этом лесу и улетающих каждую зиму в теплые края. Из года в год птицы рассказывают эту историю океану, над которым они пролетают. Океан плачет и потому становится таким соленным. Не в силах держать это в себе, океан делится историей со своими дочерьми - волнами. Волны, омывая сушу, сплетничают обо всем с берегами. Берега дружат с прохладным бризом, поэтому он тот час становится в курсе всего. Бриз, не уронив ни слова, доносит все до неба. Как только наступает утро, небо непромедлительно рассказывает историю взошедшему солнцу. И когда солнце поднимается высоко-высоко, весть эту слышит сам Бог. А в небесном царстве Божьем летают добрые ангелы. И если Богу вздумается так, чтобы об этой истории узнал какой-нибудь человек, Он отправляет на Землю одного из своих ангелов, и покуда человек спит, ангел шепчет ему эту историю на ушко. И тогда в такую ночь человеку снится волшебный лес.
   В лесу том обитает много различных зверей. Там есть и обезьяны, и медведи, и волки, и даже мудрая сова. И только один единственный человек жил в этом лесу. Это был маленький мальчик. С виду он был красив, все его любили, и никто не посмел бы причинить ему зло. Мальчику очень нравился этот лес, и он мог подолгу прогуливаться в нем. Деревья в этом лесу необычные. Их длинные и мягкие ветки самых разнообразных цветов, от зеленого до сиреневого, свисают до самой земли, которая приятно проминается под ногами. И каждый раз его все больше и больше привлекали эти густые лианы, которые были похожи на джунгли. Сам лес настолько огромен, что каждый день в нем можно открывать новые места. Но вместе с тем не менее огромным было одиночество маленького мальчика. Ведь в этом лесу он был один такой. Он все время ходил со своей музыкальной шкатулкой и напевал песни. Он любил петь. И если поначалу он резвился и в его песнях слышался задор, то постепенно в голосе его стала проступать печаль. Самой любимой у него была песня про мяч.
  

Пусть накопления неудач

Утекают, как вода из рук

А я люблю игру в мяч

Потому что он упруг

Пусть уважает спирт врач

И в больнице бьет ключом нектар

А я люблю игру в мяч

Ведь мячу нипочем удар

И когда мяч у меня

И за спиной слышится шум

На встречном движении я

В сторону ухожу

И сильно бью по мячу

Пусть кто-то может запрячь

И нестись прочь от меня

А я люблю игру в мяч

Потому что скачет он звеня

И если ты спросишь вдруг

Что мне по нраву - смех или плач

Отвечу я на лету, мой друг

Что я люблю игру в мяч

И пошлю его ногой за черту

  
   И обидней всего становилось, когда мальчик понимал, что здесь ему даже не с кем сыграть в мяч, потому что звери не могли разделить с ним его игры. И вот однажды, когда подступала зима, ему сделалось совсем невыносимо.
   Маленький человек только притворился мертвым. Он решил стать совсем одиноким. Маленькое сердце не билось уже несколько часов, поэтому все решили, что он был мертв. Он без церемоний был похоронен в сыром песке с музыкальной шкатулкой в руке. Первый снег покрыл могилу. Он разбудил ребенка очень нежно. И в холодную зимнюю ночь маленькое сердце проснулось. Как только мороз прилетел к нему, он завел музыкальную шкатулку. Ветер подхватил мелодию, и мальчик запел из-под земли.
   Холодная луна, настоящее великолепие, она слышит плач в ночи. И ни один ангел не спустится вниз. Один только снег оплакивает могилу. Между тяжелыми дубовыми досками он играет на музыкальной шкатулке. Мелодия слышится сквозь ветер, и ребенок поет из-под земли.
   И когда наступила весна, по лесу прогуливалась прекрасная девочка. Она услышала его песню и откопала могилу. Мальчик лежал с закрытыми глазами, его маленькое сердце по-прежнему не билось. Тогда девочка поцеловала его, и он проснулся.
   Через две минуты вернулась Стэфани, и Этьен сказал, что ему уже пора идти спать. Пожелав друг другу спокойной ночи, они еще несколько секунд не могли оторвать взаимный взгляд, и первым не выдержал Этьен. Он вышел из больницы и пошел в гостиницу пешком. Ночной город поблескивал ослепительным светом автомобильных фар. Окна тех, кто еще не лег спать, горели успокаивающим теплом. В потемках он случайно разглядел, как ночной ветер теребит бумажку, лежавшую на тротуаре. Он нагнулся и не смог сдержать улыбки. Перед ним лежало сто франков.
   - Должно быть к удаче! - произнес он, подходя к гостинице.
  
   Элли удивлялась красоте этих длиннющих разноцветных веток, которые цеплялись за ее волосы. Она пробиралась сквозь чащу волшебного леса. Время от времени ей на глаза попадались разные животные: обезьяны, медведи, волки. И никто ее не трогал. Она шла себе спокойно по тропинке, которая никак не заканчивалась. Почувствовав, что она устала, Элли присела отдохнуть под старой сосной. Она не знала, куда она держит путь и что ее ждет там впереди.
   - Похоже, что я заблудилась, - отчаялась девочка.
   - Дороги, которые никуда не ведут, заводят дальше всего, - раздался чей- то голос позади.
   И этот голос показался Элли очень знакомым. Как будто она уже встречалась с этим молодым человеком. Его доброе лицо понравилось ей с первого взгляда. Она была уверена, что этот человек не причинит ей ничего плохого, он здесь, чтобы помочь ей.
   - Ох, и не просто же было тебя найти, Элли. Пойдем, мы уже почти на месте, - сказал Этьен и взял девочку за руку.
   Он привел ее к могиле. Кучка земли была покрыта еловыми ветками. С Божьей помощью они откопали гроб и открыли крышку. Из ямы вырвался холод. Спящий мальчик лежал со шкатулкой в руке.
   - Теперь ты должна его поцеловать, - прошептал Этьен.
   - Мне трудно это сделать, потому что я всегда считала, что парень должен делать первый шаг. Я никогда никого не целовала.
   - А если ты когда-нибудь влюбишься с первого взгляда, то не подойдешь к нему, лишь потому, что по непонятно кем придуманному правилу, он должен подойти первым?
   - Хотите сказать, что так я могу и не дождаться своего счастья?
   - Ты сама все сказала, мне больше нечего добавить.
   Впервые в жизни и впервые во сне ее губы прикоснулись к губам мужчины. Это был первый детский поцелуй. Его лицо стало теплеть, наливаясь румянцем. Рука пошевелилась и завела музыкальную шкатулку. Мальчик открыл глаза. Элли увидела, что это тот самый ангел, который часто снится ей по ночам. Его чистые голубые глаза невозможно было спутать с другими.
   - Теперь я знаю, кем я был раньше, - произнес ангел.
  
   Третью ночь подряд Этьен был разбужен надоедливым шумом. В этот раз случай был благосклонен к нему, пролив в комнату свет утренней зари. В седьмом часу утра за окном уже было светло. Этьен открыл глаза. Шорох продолжался. И тут он увидел, как над карнизом огромная моль щекотала своими крыльями навесной потолок, издавая то самое шуршание, которое досаждало ему предыдущие две ночи. Волнение отступило. Никакого полтергейста, все объяснялось предельно ясно.
   Моль, мотылек, бабочка...
   Этьен понял, что свершилось что-то невероятное. Одеваясь на ходу, он выбежал к дороге, и поймал такси. Через несколько минут он был у больницы. Влетев в палату быстрее, чем то смогла бы сделать молния, он увидел, как вытирая слезы, Стэфани гладит голову Элли, которая лежит с открытыми глазами. Наверное, нельзя такое вообразить, когда проснувшись, почему то кажется, что вчера тебе исполнилось пятнадцать лет, и ты помнишь, как заснула в своей комнате, но глядя на то, что сейчас ты лежишь на больничной койке, а рядом с тобой плачет от счастья мать, расхаживает удивленный доктор и вбегает взволнованный мужчина, хочется спросить у всех: "Что со мной произошло?" А произошло то, что пятнадцатилетняя девочка Элли пробыла в летаргическом сне десять дней. И тут уже каждый думал о своем. Стэфани, как мать, думала о том, что вскоре они вернутся домой, и дай Бог, чтобы этого больше никогда не повторилось. Холостяк Этьен о том, что эта единственная за последние много лет встреча со Стэфани напомнила ему последнюю просьбу приговоренного к смерти. Бальзам на душу, после которого наступает бездна одиночества. Но, глядя на улыбающуюся Элли, его мысли больше сводились к тому, что эту пятнадцатилетнюю девочку он все-таки сумел спасти, вернув тем самым судьбе-злодейке свой долг перед вечной девятиклассницей Энни Бартон. А доктор рассуждал о том, что десять дней не стали десятью годами и пролетели неимоверно быстро, не позволив ему разобраться еще с одной болезнью, подступы к которой врачи не могут нащупать веками. У него, как и у миллиарда людей, есть свои дети, которые в любую ночь по невыясненным до конца причинам могут закрыть свои глаза на долгие дни, месяцы, года. И другие доктора будут ломать голову над тем, как им вывести своих пациентов из непробудного состояния. А еще, возможно, в любом другом месте этой планеты кто-то задумался о том, что хуже всего именно то, что прямо сейчас миллионы людей не выходят из сонного состояния, продолжая бодрствовать. Миллионы живут на ходу, миллионы плывут по течению, миллионы никогда не задавали себе осознанный вопрос: "Что я делаю?" Признавая отсутствие в своей жизни всякого смысла, миллионы добровольно погружают себя в анабиоз.
   Одна только Элли ни о чем не думала. Она не понимала, почему плачет ее мама. Она не знала, кто эти двое мужчин, которых она впервые увидела. Она слышала, как за окном начинает накрапывать дождик. Она смотрела на картину и вспоминала, где могла раньше видеть этот лес. И еще она одна обратила внимание на то, что в палате играет радио, по которому голос мужчины рассказывал о непонятных ей вещах.
   "Рок падает на человека, если он сам не начинает реализовывать себя. Тогда он идет прямо по дороге судьбы, и никуда от нее не деться. И все что было - было, и все что будет - будет. В таком случае можно предсказать все, что случится с этим человеком. Но если человек начинает сам раскрывать перспективу, которая есть в нем, начинает раздвигать мир и видеть в нем, какие силы на него нисходят, и как он должен с ними взаимодействовать, то он начинает соприкасаться с двумя половинками мира: и с тем, который раскрыт, и с тем, который скрыт. Тогда уже нет судьбы. Тогда уже нет слепых сил, которые управляют человеком, как куклой на ниточках. Человек начинает видеть эту систему, как поднимаются и вновь опускаются на него силы. Они проходят через него, и он может с ними взаимодействовать. И тогда раскрывается потрясающая картина возможностей у каждого человека. И каждый себя реализует. Тогда судьба отступает, поскольку человек активно вмешивается во все управляющие нами силы. Он меняет судьбу".
   Через два дня Элли выписали из больницы, и в сопровождении Стэфани и Этьена радостная девочка бежала по перрону брюссельского вокзала. Несмотря на середину сентября, на улице было очень жарко. Зной морил прохожих, заставляя их стоять в очереди у автомата с водой.
   - Мама, вон ларек с мороженным, я хочу мороженное! - закричала Элли.
   Стэфани протянула ей деньги и сказала, чтоб та никуда не отходила от киоска. Девочка побежала за молочной сладостью. Этьен набрался решимости и спросил:
   - Как думаешь, у нас могло что-нибудь получиться?
   - Я не думаю, я знаю, что у нас все могло получиться.
   Не произнеся больше ни слова, она неожиданно поцеловала его. Это был самый сладкий поцелуй за всю его жизнь, стократ слаще того мороженного, который продавец протягивал Элли. Застыв в этом поцелуе, он наивно мечтал, чтобы дальше ничего не происходило. Просто навсегда остановить время. Чтобы не пришел поезд, и чтобы она в него не села. Его разрывало оттого, что сейчас он должен будет отпустить ее, ведь он уже был готов встретить смерть в ее объятиях. И понимая, что "сейчас" наступит в любую следующую секунду, он старался запомнить каждую клеточку этих дорогих ему губ, чтобы в будущем хранить эти бесценные воспоминания в своем сердце.
   - Я должна тебе что-то сказать, - заволновалась Стэфани. - Элли, она...
   - Я все понимаю, можешь не беспокоиться, она занята своим мороженным, вон видишь, она смотрит в другую сторону. Она ничего не узнает об этой минутной слабости, я тебе обещаю.
   Объявили посадку на поезд, который должен увезти их домой. Стэфани печально опустила глаза и подумала о том, что совсем о другом хотела рассказать Этьену.
   - Мама, смотри! Это же рубиновый камень из моего сна, - Элли держала в одной руке откусанный пломбир, а в другой демонстрировала красивый камень непонятной породы.
   - Интересно, откуда здесь такой взялся? - спросил Этьен.
   - Я нашла его около ларька с мороженным. Помню, как во сне я не хотела его выбрасывать, но что-то сказало мне, чтобы я отпустила его и тогда когда-нибудь смогу найти снова.
   Ему больше ничего не оставалось, как отпустить уезжающий поезд, который с каждым постукиванием колес все дальше и дальше отделял его от любимой женщины и потрясающей девочки, не зная, увидит ли он их когда-нибудь вновь. Он надеялся, что они уезжают только потому, чтобы подарить ему шанс опять найти эту встречу. Но ядовитая пустота, которую он остро ощущал внутри, все равно не унималась. Он жалел о том, что в его жизни не было такой чудесной дочки, и совсем не догадывался, что она у него есть.
   Оставалось только зайти к доктору. Он все еще был в больнице, возился с формулировками. Этьен встретил его словами:
   - Ну что доктор, давай, пиши мне справку.
   - Какую справку?
   - Обыкновенную. Что я болел и благополучно выздоровел. На работу мне надо.
   - Придумал уже, чем болел?
   - А как, по-твоему, можно назвать болезнь, которую порождают микробы любви? Может, придумаем с тобой вместе какое-нибудь оригинальное название? Как тебе такая идея?
   - Нет, Этьен. Если ты заразился любовью, то справку я тебе выписать не могу. Справки выписывают здоровым, а не больным.
   - Так я и говорю, что все прошло. Симптомы выздоровления на лицо, - он изо всех сил делал вид, что не страдает.
   - Какие симптомы? Ну кого ты обманываешь? Пытаешься себя убедить тем, что раз узнал, что у нее есть дочь и муж, который о них позаботится, то на этом можно и успокоиться? Да любовь от этого не проходит. Остались еще болезни, с которыми медицина бессильна, и любовь - одна из них. Да, друг мой, настоящая любовь не излечима. А твоя любовь без всяких сомнений чиста. Я ведь видел, как ты на нее смотрел.
   Этьен непроизвольно замешкался, стал нервно подергивать пальцами. Он чувствовал, как на глаза накатываются слезы и изо всех сил сдерживал их. Ему не хотелось, чтобы Саймон видел, как он плачет.
   - Тогда пиши что-нибудь. Только побыстрей, пожалуйста.
   - Я выпишу тебе справку и кое-что еще. Ходатайство о воплощении твоей просьбы в жизнь.
   - Какой еще просьбы?
   - Той, с которой ты выступал на докладе в Париже, там, где я тебя впервые и увидел. Уверен, ты заслужил того, чего добиваешься. А я замолвлю за тебя словечко. Покажу им все свои отчеты по нашему случаю с Элли. Думаю, у тебя все получится.
   - Я благодарен тебе, Саймон.
   - А я еще больше благодарен тебе. Давай, не пропадай, надеюсь, еще увидимся.
   Этьен выскочил из больницы, забыв попрощаться. Он шел только оттого, что не мог стоять на месте. Ему было все равно, куда идти. Застыть - означало бы умереть. Он не хотел ни умирать, ни жить. Он хотел идти, и он шел. Мимо проносились люди, машины, в лицо бил ветер, но он не останавливался. Витрины магазинов, лавочки на аллеях и шумные перекрестки растворялись позади. Мир, как ни странно, оставался прежним, хотя по всем предположениям должен был перевернуться. Продавец сдобных булок заманивал к себе покупателей ароматным запахом свежей выпечки. Десятилетняя девочка прыгала на скакалке у себя во дворе. Старик, перебирая мелочь, покупал в киоске свою любимую газету. Дорожные лужи ускоренно высыхали, оставляя мокрые следы на горячих шинах автомобилей. Светофоры поочередно мигали привычными цветами. А фонтаны разбрызгивали тысячи водяных капель, некоторые из которых долетали до увядающей травы, орошая ее стебли.
   Этьен остановился у одного из газонов, на котором улегся бездомный бродяга, грязный и не трезвый.
   - Всегда мечтал взять вот так и просто полежать на траве, да все стеснялся испачкать одежду. А сейчас чего уж стесняться.
   И он лег. Природа по-матерински поцеловала его спину, и он почувствовал, как бьется его сердце. Он целиком соприкасался с Землей, которая воздала ему жизнь в год окончания войны, уготовив тем самым путь извечной разделенности. Судьба поочередно терзала его душу миром и враждой. И теперь он прилег, потому что выдохся. Словно раненный воин наблюдал он, как по серому небу плывут неприкасаемые облака и понимал, что любовь, против которой он боролся долгие годы, без всяких усилий одолела его.
  
  
  

ЭПИЛОГ

19 июля 2002 г

  
  
   Прежде чем он успел выйти за пределы кладбища, его окликнул женский голос:
   - Простите, не вы ли это случайно? - спросила женщина и подошла ближе.
   Мужчина обернулся и встал, как вкопанный, не веря своим глазам.
   - Я Элли, помните? - продолжала она.
   "Не может быть...", - подумал он. Перед ним стояла точная копия молодой Стэфани, какой он и запомнил ее навсегда, только волосы у Элли были чуть светлее. Он неподвижно рассматривал ее не в силах произнести ни слова.
   - Я очень приятно удивлена встретить вас здесь. Ммм...
   - Этьен, - наконец произнес он, - меня зовут Этьен.
   - Да-да, точно, вспомнила! Но что вы делаете здесь, Этьен?
   - Я? Эээ... Как бы сказать... - по лицу было заметно, что вопрос смутил его. - А что тут делаете вы?
   - Я приносила свежие цветы на могилу своему отцу.
   - Он?.. Простите, я не знал, мне очень жаль.
   - Что вы, не стоит так. Это случилось почти четыре года назад. Я уж свыклась.
   На этот раз все мысли куда-то запропастились. Этьен не предполагал, о чем ему стоит думать, не знал, как продолжить разговор.
   - Чего же мы стоим? - словно вместо него опомнилась Элли. - Идемте скорее в дом. Мать будет очень рада вас видеть.
   Он слегка пожал плечами и спросил:
   - Вы и вправду так считаете?
   - Кто стучит, тому открывают, - ответила ему девушка знакомыми словами.
   Он с трудом сдерживал слезы. Ей стало бы не понятным, почему он плачет. А для него все становилось невероятно прозрачным.
   - Вы очень похожи на свою мать.
   - Она редко рассказывала о вас, но я знаю, что она до сих пор прячет ваши фотографии. Вероятно, вы что-то значите для нее. А разрушенная церковь подождет. Вы ведь к ней направлялись? Поверьте, там нет ничего достопримечательного. Более того местные жители совсем не любят это место. Идемте же скорее, нам на право.
   Они шли, и всю дорогу Элли без остановки что-то рассказывала, а он сосредоточено молчал. К пониманию долетали лишь некоторые слова, все прочее слышалось отдаленно. Солнце обдавало жаром его незащищенную голову, и ему на миг почудилось, будто он идет по воде и ведет его за руку ангел, напевая красивую песню.
  
  
   "Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет. Когда найдет, он будет потрясен, и, если он потрясен, он будет удивлен, и он будет царствовать над всеми".

Евангелие от Фомы.

КОММЕНТАРИИ ОТ АВТОРА

  -- Первые наброски книги были осуществлены в 2009 году. Книга была завершена в конце июля 2010 года.
  -- Сюжет несколько раз менялся по ходу написания книги.
  -- Некоторые даты в книге (месяц и день) совпадают с датами важных событий, имеющих место в жизни автора.
  -- Идея сказки о маленьком мальчике навеяна песней группы Rammstein "Spieluhr". Сцена погребения ребенка соответствует практически дословному переводу песни.
  -- Книга Альбера Камю "Чума" была прочитана автором в период написания этой книги.
  -- Авторство стихотворения Энни Бартон (Гл. 10) принадлежит Александру Астапенко. Четверостишье, которое напевал Этьен (Гл. 7) - это стихотворение Ширака Асафи. Личность, написавшую песню мальчика об игре в мяч (Гл. 15) установить не удалось.
  -- Персонаж полярника выступает в роли антипода философа Фридриха Вильгельма Ницше (1844 - 1900 гг.).
  -- Рассказ по радио о судьбе человека - это дословное интервью Михаэля Лайтмана.
  -- Прочитать любую книгу не достаточно, нужно еще суметь ее понять.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   121
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"