Три года назад мне в очередной раз стало плохо, я в очередной раз "ушла в ночь", а, немного отдышавшись, обнаружила себя в чужом городе, в чужой квартире, в подругах у абсолютно безбашенной девицы.
Вы, наверное, встречали таких: личико бесполого эльфа, голосок - обиженного ребенка, а тело... Она его и не прятала. Ее любимые юбки едва прикрывали лобок снизу, а джинсы... ну, почти - сверху. Пирсинг? - разумеется. Тату? - а вы как думали. Парни вокруг нее...
Она - они! - знакомились с ней на дискотеках, в транспорте, в кино, в кафе, на улице, на пляже... На концерте классической музыке! В библиотеке!
Однажды она пошла в дамский туалет и вернулась с новым парнем! Оказывается, она закурила, на нее накричали, и эта засранка, недолго думая, перебралась в мужской... Мужчины на нее кричать не стали.
А вот на переходе, на перекрестке слабо?!
Я тогда не стала ждать зеленого - машин всё равно не было. А она, девочка благовоспитанная, она дождалась. Но на середине улицы у нее подвернулся каблук, и девочка-отличница сняла обувку... Опять загорелся красный, машины поехали, психованные водители начали гудеть, а она стояла на одной ноге и всем предъявляла свою туфельку. Кончилось тем, что с мостовой ее унесли на руках. Некто Коленька.
Вот такая.
Вот такая два месяца поила меня, кормила, укладывала спать, подкладывала мальчиков, вытаскивала из-под мужиков... Ну, и в конце концов - вытащила. Здесь не про нее. Просто именно ей к тому же ещё захотелось свозить меня на "Гжельскую тропу" - местный слёт местных рокеров, бардов, бардесс и их поклонников... А больше - поклонниц.
- Ты когда-нибудь видела гениев?! Там - каждый третий!
- Я видела гениев. Мне от них плохо.
- Хорошо, каждого третьего оставишь мне, но двух-то тебе хватит?!
Два часа на электричке, час пешком и - вековые сосны, неширокая, глубокая речушка с просвечивающей на полтора метра водой... Я думала, такие остались только на картинах Левитана. Или где-нибудь в глухой Европе, в Норвегии, скажем, у фиордов.
В ту осень бабье лето не заладилось, когда мы добрались, уже вечерело, и едва ли не срывался дождь. Но я не выдержала и, пока примкнувшая к моей подруге - уже! - группка младых провинцьяльных гениев ставила нам палатку, полезла в воду.
- Сумасшедшая! - выкрикнула Ольга.
Этого в ней мне тоже понять было не дано. Она без малейшего смущения встречала взгляды голых мужчин на нудистских пляжах Лисьей бухты, здесь же не решилась искупаться лишь потому, что бюстгальтер и трусики на ней не следовали пляжной моде - купальники мы по такой погоде не взяли.
Вода была... не летняя, замерзла я быстро, но... Никогда пресная вода не даст восторга морского купания, но только проточная речная может одарить игристой чистотой, свежей звонкостью. Представляете хрустящее яблоко? А морозное утро?
Некупальники не предназначены оставаться непрозрачными после купания. Ну и что? Отдаться можно даже в шубе, а закрыться - и наготой. Но когда я растиралась полотенцем, наша палатка у гениев завалилась в очередной раз.
- А я не знала, что ты так умеешь, - своим тонким голоском пролепетала мне на ухо Ольга. Тогда она обо мне многого чего не знала.
- Я умею по-всякому.
Она улыбнулась. Об этой-то мелочи она была в курсе.
А среди мордашек разной степени обалделости я в первый раз выделила личико Натки.
Дитя. 18 лет ей было, но дитя. Точеные бровки, точеный носик, темные глаза, темные волосы, но - светлая. Свет бывает таким разным! Сравните сами: свет костра, свет свечи, свет луны, свет фонаря, свет настольной лампочки.
А в ней... В ней было что-то от бенгальских огоньков, солнечных зайчиков или первого луча утренней зари. В ней было что-то от родников, играющихся котят или великих картин Боттичелли.
И девственность. Которая не как угроза или преграда - а как обещание. Или награда... Не "или".
У меня осталась фотография той поры: Натка с младшим братом в обнимку, оба в венках, сидят посреди луга. Цветы вокруг - выше них. А они - светлее цветов.
Гении на девочку внимания не обращали. Перед ними возвышался Зимний дворец, сиял Аркольский мост и плескался Рубикон. У мальчиков (гитара, ударные, вокал) в глазах горели кадры из битломании - с рыдающими и бьющимися в истерике девицами. Девочки (скрипка, аккордеон, вокал) были, как водится, более конкретны - запись на "Русском радио 2" их бы устроила. А торсида ждала чуда и пила заработанное гениями в подземном переходе пиво.
Я не стала привязывать к ним сердце. Опыт общения с начинающей рок-группой - московской рок-группой - у меня был. Мне хватило. У этих шансов было еще меньше. Рок'н'ролл мертв.
Я на все эти сутки заняла Нату. Она готовилась выступить со стихами. Я не стала ей говорить, что они у нее - детские и никакие. Я просто показала наиболее простые ошибки, поправила пару строк, успокаивала её во время чтения других, сняла легкую истерику непосредственно перед собственным выступлением, вытолкала на сцену, устроила переглядки с одним из членов жюри, и тот сделал, что от него требовалось: он упомянул Нату во время раздачи призов. Ей хватило.
Ну, а в промежутках, я отогнала от нее пару достаточно пьяных, бродячих искателей приключений на чужую задницу и обнаружила в своей брезгливости толику ревности. "Так в самом деле дело пошло на поправку?" - не поверила, было, себе я.
Ольга не удивилась, когда, вернувшись в город, я сказала, что уезжаю. Что возвращаюсь домой. А Ната пришла проводить и подарила фото.
Ах да, гении взяли главный приз "Тропы" того года.
2. О презервативах - нежно
Прошел год. Я обнаружила существование русской сетературы, и что Наташа - не та девочка, а моя... хм, да... "моя Натали" её - сетературы - звезда. Во время одной из её - звезды - звездных выходок я не сумела сдержаться и ответила. Так начала писать.
- Это ты?! - прошипела тогда она.
- Не скажу! - прошипела тогда я.
Нет признания - нет факта. А одна из моих реплик в вечном с нею споре - "Сердоликовые бухты Коктебеля" - стала дипломантом Волошинского конкурса.
Как Наташа ругалась! Досталось и Цветаевой, и Волошину, и координатору конкурса Коровину.
- Это ты? - в лицо мне кричала она.
- Не скажу! - ей в лицо смеялась я.
С Ольгой мы и перезванивались, и переписывались, а потом она нашла бесплатный инет и... I seek её. Когда мне пришло приглашение на вручение призов конкурса, я рассказала подружке о предстоящем Коктебельском сборище, она иззавидовалась: ей гении по-прежнему нравились, и я предложила:
- Хочешь вместо меня?
- Как это?!
- Кто такая L++ никто не знает. Я тебе расскажу про нее всё, будешь ею.
- А ты?!
- А я туда и не собиралась. Зачем мне ещё-то слава?
- Тогда... тогда... ну, не в аське же столько... Приезжай, а?
- А... а "Тропа" в этом году уже была?
- Нет. Будет! Скоро!!
- Приеду.
Я написала Коровину, что L++ больше не Алла Алексеевна Алехина, а Юлова Ольга Витальевна, попросила заготовить шампанского - много! - и поехала к ней.
Ничего из этого не вышло.
После того, как Оля почитала реплики Наташи на страницах Стихиры, ехать в Коктебель она отказалась.
- Эта сумасшедшая меня изнасилует!
- Ты боишься быть изнасилованной? - удивилась я, и Ольга хмыкнула и... Ольга задумалась и... по лицу Ольги просто виден был этот ужасный, небритый, симпатичненький маньяк... но потом вместо его заросшей морды проявилось личико моей Наташи.
- Я не люблю женщин! - завизжала насилуемая, как будто я ей предлагала не ласковые объятия, а живую жабу.... Впрочем, судя по высоте звука, жаба должна была быть дохлой. И давно.
Я попыталась защитить любимую:
- Она не сумасшедшая, она нормальная.
- Да на вашей Стихире нормальных в принципе нет!
Ну, с этим уже не поспоришь, и на "Тропу" мы отправились вместе.
Про милую провинциалочку я почти забыла, но она была там.
Девочка выросла. У девочки появился мальчик и... Уже не девочка-колокольчик, бесполый и безгрешный, не родничок, прозрачный и холодный, а...начинающая распускаться ветвь розы, вся в бутонах и листьях... а ночное небо, исполненное тьмой и огнями, каждый из которых - солнце...
И ей нравилось. Ей нравилось всё: её дешёвая одежда, её замызганная палатка, ее зачуханный "друг", темные бревна, наваленные вокруг костра, обречённые на ничто дилетанты, угли соседнего кострища, мерцающее, как то небо, как те огни - звёзды, и запах начинающего подходить мяса, и вкус моего глинтвейна... А как ей нравилась она сама! Я перехватила её взгляд в зеркальце... Я сама люблю подразниться с той, кто во мне, но та Наташа, что из зеркала, та - не кокетничала.
А эта Наталка хотела успеть всё: отведать глинтвейна, откушать шашлыка, поговорить со мной, послушать гитару залётного с Украины барда, почитать стихи заезжего из Воронежа поэта.
- Уймись, егоза! - отогнал ее от зашипевших углей поэт: Натка уронила один из шампуров.
- Обязательно, Наталонька. Но чуть позже, - пообещал ей бард и ласково отобрал у нее зачехленную гитару.
- Не подходи! - предупредила ее я, когда та вознамерилась помешать глинтвейн.
- Черт возьми, - шепнула мне Ольга, - как непривычно: мы с тобой - на втором плане.
- Вот ведь! - с удивлением согласилась с ней я. - И что теперь?
- И ты стерпишь?! - хихикнула она.
- Чего ради?! - хихикнула я.
- Как же я тебя люблю! - своим тонким голоском сообщила мне она.
- Правда? - заинтересовалась я.
- И не надейся! - захохотала она, захохотали мы обе.
Через час, когда глинтвейн был готов, когда шашлык был готов, когда мы, девочки, в нашей палатке тайком допили первую бутылку шампанского, а они, мальчики, тайком забросили в кусты первую бутылку из-под водки, когда я всё-таки решилась и начала разыскивать в рюкзаке купальник, когда Ольга поняла, что у меня на уме и принялась искать свой, когда на затянувшуюся паузу заглянула в палатку Наталка - охнула, пискнула, и тоже начала раздеваться, когда обалдевшие мужчины увидели нас, шествующими к тёмной - как то небо, мерцающей огнями - как то небо, воде, когда они враз, в дуэт, взревели и учинили раздевание, когда с них в разные стороны повзлетали куртки и майки, когда на взвизги, взрыкивание и плеск воды собралось пол-лагеря, когда мы вылезли и растёрли друг друга полотенцами, не подпустив к этому делу, к Наталонькиному телу так и не решившегося раздеться или прыгнуть в воду одетым "Мишу", когда "согрева ради" выпили вторую бутылку водки, когда переоделись и закутались, вот тогда встал поэт и поднял кружку с глинтвейном:
- Шампанское, водка и глинтвейн, игристое, хмелящее и согревающее - то, что радует, утешает и даёт смысл жизни. За вас, девочки!
А потом бард достал гитару:
в комнате с белым потолком...
Над нами было темное небо, потрескивал костер, и он пел как раз об этом:
...пожарный выдал мне справку, что дом твой сгорел
Он обращался к которой-то из нас, сидевшей совсем рядом, и смеялся - и над врачами, и над пожарниками, и над остальными служащими коммунального цеха, а вечным, а главным, а истинным было одно: но я хочу быть с тобой!
Поначалу, мне показалось, что он играл с нами: он смотрел на гитару, на костер, на улетавшие к звездам звездочки искр, и ни разу не взглянул ни на одну из нас. Не выделил... Не обделил. И даже Наталка обнимая своего пьяненького мальчика, мечтательно прикусила губку.
Едва он закончил, как воронежский поэт поднял свою кружку, долил вина и начал:
Переполняя край стакана, за кромку небо истекало; и исчезая "за" и "под", на запад солнце опускалось, и облака, злорадно скалясь, разогревали горизонт.
Лениво лунная дорожка - в ночи серебряная ложка - черпала чёрный океан, переливала брызги в звёзды, и рассыпала в небе - возле, переполняя вновь стакан.
Он посмотрел, ухмыльнулся, потянулся половником и еще чуть плеснул себе в кружку. Струйка в полете разбилась на капли, капли канули в кружке и над кружкой поднялся тёмный венчик.
- Ну, гусар!.. - хмыкнул Артем.
- Чьи ж это стихи? - вслух задумалась я.
- Твои? - заинтересовалась Ольга.
- Нет, - нехотя отказался Саша. - Вы его вряд ли знаете. Он из Нью-Йорка. Майк Этельзон...
- Мике?! - в один голос удивились мы обе.
- Вы его знаете?! - в один голос удивились оба парня.
Мы его знали. Майк был один из немногих, кто, не убоявшись моей Наташи, общался со мной на просторах Стихи.RU.
- Она его подружка, - хихикнула Ольга.
- Ольга...- попробовала попридержать ее я.
- У него много подружек, - попробовал подтолкнуть ее Артём.
- Ой, у нее такой забавный ник... - поддалась мужчине она.
- Нет!... - заорала я.
Она заткнулась, но я замолчала, и Ольга взялась извиняться за меня:
- Аля такая странная, она даже в Коктебель за дипломом...
- Ольга!
- А у нее хорошие...
- Ну, Оль...
- ...тексты. Они... - она задумалась... - они такие откровенные... - наконец, замолчала она. - Прости, Аль.
Нам повезло с мужчинами. Саша улыбнулся и передразнил:
- "Оль", "Аль"... Артем, спой нам про "Эль...", что-нибудь - эль-фийское!
- Да-да-да... - быстро согласилась Ольга, - эльфийское!
- Ну, эльфийское-то, чужое, ты же им сможешь тоже спеть?!
Мужчины переглянулись - их проняло, им замечталось. Олька сжала мне коленки - она перехватила их мечтаниями - и ее проняло, да и я улыбнулась - меня проняло тоже.
- Начинай! - махнула я Артёму.
И мы пели чужие песни и читали чужие стихи, пили глинтвейн и ели шашлыки. Позабытая поэтами Наташа вскоре увела допившего водку и засыпавшего Мишу в палатку, а наши мужчины... Забавно было смотреть: они никак не могли поделить нас. Мы не помогали им, и они не знали, на что решиться... на кого...
Но я в те времена уже блуждала в своих виноградниках, была изнеженной и излюбленной и... и виноватой ужасно. И вешать на себя еще один... или два... греха не собиралась. Да и вскоре разобралась, чего, после моих ночных рассказов, после моих виртуальных новелл захотелось попробовать Ольке.
"Ну, помоги тебе дьявол, подруга", - улыбнулась себе я.
И когда настал момент выбора:
Я им обоим ответила:
- Нет.
- Ох, оставьте вы ее, мальчики! - тут же вмешалась Олька. - У нее потому что... лупо-о-ов...
Она на пару мгновений представила себе мою Тому, моего Андрея, еще раз подивилась, еще раз разулыбалась и на мотив из "Кармен" почти пропела:
- Любовь... - и в шаг назад прижалась спиной, попой, ногами к Артёму и чуть повернула к нему лицо, но тут же увернула губы... И опять пропела, продолжив:
-.... любовь... - и увернулась от не успевшего обнять ее барда, и сделала шаг вперед и прижалась - грудью бедрами, ногами прижалась к Саше... И снова увернула губы:
-.... любовь... - и снова шаг назад, в объятия и к губам Артёма... И освободившись из не уверенных еще объятий, и от не властных еще губ, опять шагнула к Саше - в другие объятия, в другие губы - и закончила, как поставила точку:
-.... любовь.
И Олька дала им время на раздумье, на нерешимость:
- Я хочу уйти в ночь, - промурлыкала она, подхватила их под руки и увела в темноту.
Вот негодяйка!
"Вот негодяйка..." - хмыкнула я, подобрала корягу и бросила её в костёр. Во все стороны прыснули искры. Пламя заволновалось, но вскоре устоялось, выровнялось, упокоилось, и огни снова полетели вверх - к другим огням. Больше подкладывать я не собиралась, я собиралась идти спать. Но подошла Ната.
- Умеют же люди... - улыбнулась она, кивнув "в ночь", и занялась костром.
- Завидуешь?
- Нет, - равнодушно ответила она. - Мой Миша лучше.
"Чего-чего?!" - еле сдержалась я.
Мы проговорили почти всю ночь. Около четырёх утра вернулась едва державшаяся на ногах Ольга, я вырвала ее из лап совсем посходивших с ума мужиков и утащила в палатку. А Натка, поглядев на Артёма, на Сашу, на Ольгу, опять пробормотала: "Умеют же люди"...
На этот раз быстро забыть её не получилось. Может, потому, что на этот раз она поделилась, похвастала тем, чего мне самой не досталось?
Девочка с мальчиком открывали секс. Без учителей и пособий. В темноте и на ощупь. В кинозалах, где из всего фильма видели только название фильма да титры в конце, на вечеринке у подруги в ванной, на дальних пляжах их речонки. Шаг за шагом, сквозь каждое препятствие, сквозь каждую преграду, сквозь каждую тряпку. Сквозь сети - к сердцу. К телу. К себе. В себя.
- Миша выпросил от отчима деньги на кафе, но мы подумали-подумали и на все 300 рублей купили презервативы... - она замолчала, надолго замолчала, она мысленно перебирала, поштучно перебирала все 10 пачек. - Жалко, что у меня не получаются стихи, я бы написала про них... к некоторым у меня такая нежность...
Девочка училась быть женщиной. У нее даже голос изменился. В прошлом году он был детским и звонким,как у скрипки-половинки, а теперь в нем иногда слышалась темная виолончель.
Дети путались и ошибались, иногда причиняли друг другу боль, но чаще - сладость, сладость, сладость...
"Завидуешь?" - улыбалась над собою я и признавала - завидую. Хотя мои Тома и Андрей были лучше.
И моя Наташа.
"Да лучше "Миши" быть несложно!"
"Не придирайся".
"Да и придираться не надо!"
"Не твоё дело".
"Твоя Натка ещё пожалеет!"
"Не твоя".
"А жаль".
"Чего-чего??"
Ах да, группа "Переход" распалась. Гитарист спился, вылетел из института и загремел в армию. Скрипачку пригласили в местное казино. Платили ей, по тамошним меркам, очень неплохо. Аккордеонистка, автор слов всех их композиций нашла себе хорошенького мальчика, и они два раза выступали в областной библиотеке. По отзывам он - ну, абсолютно никакой. А ее можно услышать всё в том же переходе. Правда, с гитарой.
Рок'н'ролл мертв.
3. Давать или не давать
В этом году, летом, я опять ездила к Ольге.
- Приезжай-спасай! Я выхожу замуж, а его мамочка!.. Ой, мамочки мои!
Да-да, Ольга выходила замуж...
"- Еду в автобусе, думаю о Ванечке. Вдруг чувствую: ко мне внаглую прижимаются. Кошу глазом... мальчик... ничего ... И вот ведь! - ко мне прижимается хорошенький мальчоночка, а мне - противно!... - и счастливо-счастливо - Я заболела, да?!"
Нет-нет-нет, мальчики-мамочки, автобусы-троллейбусы, это всё отдельная песня, это совсем другой роман, это история болезни будет лежать в особой клинике. А здесь же о другом... О Натке же.
Нет, свадьбу-то мы сделали. Всё по всем ритуалам местного племени: и невесту выкупали, и у фонтана фотографировались, и голубей кормили, и цветы к Вечному огню возлагали, и через семь мостов переезжали, и через один из них мою нехиленькую Оленьку на руках сияющий жених перенес, и во "Дворце Бракосочетаний" кольца они друг на друга надевали (кольцо на Ванечкин палец почему-то не натягивалась, но Ольга, закусив губку, управилась... я так и не поняла: отчего это действо выглядело эротичным до непристойности), и в ресторане у невесты воровали и фату, и туфельку, а потом и ее самоё (каждый раз виноватым почему-то назначался свидетель жениха, и каждый раз от него в выкуп требовали всё большего неприличия с подружками невесты... девчонки были счастливы... Потом свидетелю - другу, однокурснику, а нынче тоже лейтенанту в той же части - загорелось неприличия со мной, и он начал предлагать, чтобы подружки еще чего-нибудь сперли, но из ещё некраденного осталось обручальное кольцо, да платье, да белые чулочки, да остальное бельишко - Ольга отказывалась и отказывалась, а потом Ванечка заявил, что он сейчас кое-кому кое-что начнет отрывать, но скрипачка, которая, - помните? - когда-то выступала в рок-группе "Переход", а ныне - в казино, сказала, что она этого не допустит и этого "кое-кого" спасет и от злых, и от бессердечных. Володя сфокусировал взгляд на ней и согласился. Потом стало тихо).
Мы выдержали всё. Даже мать счастливого жениха, когда надо - улыбалась, когда надо - благословляла, когда надо - у неё по щеке скатывалась слезинка. Пожалуй, только один раз, во время затянувшихся торгов с подружками, когда она, согласно церемониалу, предложила поискать подешевле у соседей, фраза "у них наверняка есть ничуть не хуже!" - прозвучала уж слишком убежденно.
А поутру...
Я проснулась. Было солнечно и лениво. Вечером в Москву улетал самолет: час - и дома, вечером в Москву уходил поезд: ночь - и дома. Я склонялась к железной дороге: дюралевые крылья местной авиакомпании рождали во мне смутное чувство тревоги.
Кофе... раскрытый чемодан... стопочки белья...
Звонок... Прикрыть белье, захлопнуть чемодан.
- Кто там?
- Я.
- Ната? Заходи. Кофе будешь? Поможешь собраться? Скоро уже хозяйка подойдет...
Но она опустилась на стул и заплакала:
- Меня Миша выгнал...
(Они были женаты. Несколько месяцев назад Ната взяла его за руку, отвела в ЗАГС, где им в полчаса проштамповали паспорта. Платье на ней было куплено накануне в комиссионке, туфельки одолжены у соседки. Миша явился в кроссовках, мятых джинсах и клетчатой рубашке. Соседи в складчину одели и его.)
- Меня Миша выгнал, - сказала она.
- Счастье-то какое! - сказала я.
- Ты... - она всхлипнула, оттерла слезу, закрылась ладонями и, вот так, плача и из-под пальцев, пробурчала, - ты его никогда не любила...
Да уж... Я - никогда. Вот только еще не любили его собственные дед с бабкой, у которых он жил и машину которых по пьянке пару раз разбивал, не любил отчим, который вроде бы брал его в свою московскую фирму да быстро отправил назад, а любил только родной дядя - законченный алкаш. Ну, и Натка.
Почему-то под кофе плохо плачется. Я заварила чай.
Звонок. Натка совсем закрыла лицо и еще раз всхлипнула, а я пошла к дверям.
- Кто там?
- Аля, это я, Полина, - но скрипачка была не одна. Вчера она утешила захмелевшего Володю, и сегодня тот был с нею. - Собираешься? Помочь?
- Заходите. Но у нас горе. - и я продемонстрировала им ссутулившуюся Натку. - Нас Миша выгнал.
- Счастье-то какое, - сказала Полина, а я сделала вид, что очень старалась сдержать смешок. - И по какому поводу?
- Я поздно со свадьбы пришла.
- А он-то почему не был?
- Миша... Миша не мог. Миша четыре дня назад пятку сломал.
- Что?!
Натка затравлено на нас посмотрела и повторила:
- Он сломал левую пятку.
Теперь я действительно не сумела сдержаться, а Лина с Володькой и не пытались.
- А как... это можно?.. Сломать - пятку? - хохотала Лина.
- Он... - она пыталась остаться печальной или хоть обидеться, но у нее всё перестало получаться, - он немного выпил, мы поругались, он сказал, что ему такая жизнь надоела, и полез на чердак - вешаться. Но на лестнице у него сорвалась рука, он упал и - вот, сломал пятку.
-А у вас, что? - начала вытирать слезы Лина, - вешаться принято исключительно на чердаке?
- Там у нас веревки, - и она, наконец, несмело улыбнулась, - бельевые.
- Вот и висели бы рядом, - помогла ей я. - Мокрые простыни, его подсыхающие штаны и он сам.
А она сказала:
- Аль, останься, а?
В жизнь не подбирала брошенных кошек! Я уже набрала воздуха, чтобы сказать "нет".
- Аль, останься, а? - за нею повторила скрипачка.
- Зачем? - изумилась я.
Лина повернулась к Володе:
- Звони Ванечке. Пусть Олька ее уговорит.
Он достал мобильник, а я села на голый матрас уже разобранной постели.
- Эй, вы не забыли? У них сейчас самая романтика - эта, как её... медовая ночь!
- Уже день. 11 скоро. Сколько можно трахаться? - ответил юный офицер российской армии.
- Можно двое с половиной суток, вроде бы, - обалдела от такой прямоты я. - 58 часов.
- Это ты про майские? Да, - ухмыльнулся Володя, - да-а-а, он тогда отвязался... Но Олька сама виновата. Чего парня два месяца динамила?!
Мужская логика.
- 58 часов? - заворожено переспросила Полина.
(В последние дни зимы мы с Олькой болтали в аське. Она удивлялась мне: я не подпускала к себе... м-м-м... ну, любовь свою тогдашнюю... которая потом так и не станет - любовью.
- Почему??????????????????? - выстукивала она.
- Потому что ты в садик не ходила, - проклацала в ответ моя аська.
- Почему???????????????????
- Потому что тогда бы в тебя вбили: в первый вечер не давай.
- Но ты же уже выросла! :))))))))))))))))))))))))
- Тем более.
- Почему?
- Секс убивает головокружение.
- Чего-чего?!
- ...
- Эй, ты где? Не вздумай сбежать! - Ольга умеет не церемониться.
- ...
- Быстро отвечай! - продолжала настаивать она.
- Не могу.
- Хорошо. Отвечай медленно.
И я, как могла, сформулировала:
- Первоначальный секс у женщин усиливает первоначальное чувство, но... сбивает напряжение... Это как... Помнишь свои первые разы?
- Да!
- Сейчас ощущения сильней?
- Да... - задумалась она.
- Вот, ты, кажется, понимаешь: сейчас сильнее, но тогда было острее. Так и с чувствами.
- Но сейчас - сильнее, полнее!
- А когда у тебя последний раз при приближении мужчины кружилась голова?