Приближалась годовщина великой Победы. Нам, тогда еще пятиклассникам, было дано задание - "у кого есть воевавшие дедушки и бабушки пригласите их в школу на классный час". Пусть они расскажут о войне, о подвиге советского солдата, о том, где и как встретили День Победы.
Я прибежала домой и сразу кинулась к деду:
- Дед, пойдешь в школу, нужно о войне рассказать, о героях, - затараторила я, по-детски непосредственно пытаясь вложить в минимум слов максимум информации.
Дед, слушая меня, перестал улыбаться и отрицательно покачал головой:
- Нечего мне рассказывать, не пойду я.
- Как это нечего? Лариса Петровна сказала, пусть медали наденет, расскажет, за что их дали. У тебя же есть медаль!
Открыв шкаф, я достала оттуда дедушкин "выходной" костюм. Дед посмотрел на него и вздохнул:
- Это юбилейная медаль, мне ее уже после войны на праздник военкомат вручил. Про такие, Мариночка, не рассказывают.
Внешне медаль была очень похожа на те, которые я видела на груди у дедушки Кости Белова. Про свои Костин дедушка рассказывал с гордостью, какой медалью и за что его наградили.
- Но тебя ведь за что-то наградили? - спросила я деда.
- Как же тебе объяснить... понимаешь, это вроде как признали меня...
Ничего я не поняла, а объяснять дед больше ничего не стал. Разговор переключился на другую тему, и на время о визите в школу было забыто.
На следующий день Лариса Петровна остановила меня в коридоре перед первым уроком:
- Марина, надеюсь, сегодня твой дедушка придет на классный час? - спросила она. - Получается, что он один будет, остальные не смогут подойти.
Я попыталась объяснить, как смогла пересказала мне самой не совсем понятную причину дедова отказа. Лариса Петровна, выслушав, очень грубо отчитала меня.
Память не сохранила ее слов, но чувство стыда за свою безответственность, за непонимание того, как эти рассказы фронтовиков дороги детям, у которых деды погибли на войне, я помню. Помню, как пришла домой и набросилась на деда с упреками, выплеснула на него всю свою обиду за незаслуженный выговор, за чувство стыда. Помню, как дед, кряхтя, собирался в школу, надевал свой "выходной костюм", как мы торопливо шли, а дед улыбался и пытался шутить.
Войдя в класс, он поздоровался. Лариса Петровна предложила стул, дед сел, сжимая в руках соломенную шляпу.
- Андрей Трифонович, расскажите нам, как вы героически сражались с фашистами, где вы встретили девятое мая?
Дед молчал. Лариса Петровна задала другой наводящий вопрос. Класс затих, все смотрели на моего деда, а он, низко опустил голову и... молчал.
Люда, соседка по парте, толкнула меня локтем:
- Может он не слышит? - тихо спросила она.
Я приподнялась на стуле и позвала:
- Дед!
Дед поднял голову. Он плакал! Крупные слезы текли по морщинистым щекам.
Лариса Петровна подошла, вручила деду букетик гвоздик, поздравила с Днем Победы, сказала еще несколько ничего не значащих фраз. Классный час закончился.
Мы шли домой молча. Дед хотел взять меня за руку, но я руку одернула и ушла вперед. Слезы душили меня. Слезы стыда. Мне было очень стыдно за деда, так стыдно, что даже хотелось, убежать, спрятаться, чтобы не нашли, чтобы завтра не идти в школу, чтобы не видеть никого из одноклассников...
Девятого мая дед надел костюм, поправил медаль и сел возле телевизора смотреть парад на Красной площади. Сам он никогда на парад не ходил. Тогда я еще не понимала, почему.
Лишь спустя несколько лет бабушка, оглядываясь на дверь, рассказала мне и о первом сражении деда - защите Севастополя, и о том, как им, новобранцам, выдали одну винтовку на двоих, как оставили их прикрывать отступающие войска. Утирая кончиком платка слезы, она рассказала о концлагере, куда дед попал, пытаясь выйти из окружения, о том, как он вернулся в сорок шестом - изможденный, с огромными голубыми глазами на обтянутом серой кожей лице, о мытарствах после войны...
Я слушала ее и тоже плакала. Плакала от стыда за тот майский день, за свою одернутую руку, за тот стыд в моей душе.
Прошли еще годы. Однажды ночью, я проснулась от того, что кто-то шарит рукой по одеялу. Открыла глаза - стоит дед. В неярком лунном свете лицо его выглядит неестественно бледно, взгляд странно блуждает. Он смотрит на меня и как будто сквозь меня, как будто куда-то дальше и спрашивает:
- Мальчик где? Где Андрейка?
Я погладила рукой спящего годовалого сынишку.
- Здесь Андрей, спит, - ответила я. - Что с тобою?
- Береги его! - попросил дед и ушел.
На следующий день деда Андрея не стало.
Девятого мая я сажусь возле телевизора и смотрю парад на Красной площади. С каждым годом все меньше ветеранов той войны, и все больше молодых ребят, с сединой на висках и с боевыми наградами на груди.
И я знаю, что мне не хватит жизни, чтобы тысячи раз повторяя, сказать деду: "Прости...".