рфеи долго не живут. Древнегреческие боги, одетые в футболки и джинсы "Levi's", имеют сложные судьбы. Сжигая себя, они дарят свет заблудившимся. Это ли не цель любого искусства? Люди, обреченные по жизни на страдания и боль, мотылями летят на огонь, манящий и яркий, но главное, излучающий тепло. Человечество обнажается перед игом общественных страхов, избавляясь от них: "Если моя поэзия имеет цель чего-то достигнуть - это освобождение людей от ограниченных способов, которыми они видят и чувствуют", - говорил Джим Моррисон. Наряженные в тугие рубашки и затянутые галстуки, не все могут позволить себе раскованность движения. Это понимают творцы. Осознавали и Джим Моррисон, и Дженис Джоплин, и Курт Кобейн ... и etc. Колючей железной проволокой обвязан человек, некогда пребывавший молочном предрассветном времени детства. Младенчество дарит свободу: первый крик самый искренний, самый громкий. Казалось бы счастье ждёт впереди. Однако там законы и правила, задания и чертежи, печати и чеки, которые намекают: "Ты должен, ты должен, ты должен."
"Не садись за стол один!"..." Не трогай пульт!"..."Завари чай!"..."Выключи чайник!"..."Выбери другую профессию!"..."Перестань читать это!"..."Хватит быть честным"..."Тебе запрещается этим заниматься!"... С экрана смотрит задумчивый, печальный Моррисон - сцена не терпит слабохарактерных. Но сцена пытается помочь им. Она как бы напоминает, что человек рождается без страха. Говорит о важности сохранения внутреннего стержня, непохожего на других. Долог путь к этому понимаю, потому как индивидуален, а значит во многом одинок: "Лучше быть угрюмым мечтателем, чем безмозглым тусовщиком"(Курт Кобейн).
Берег реки. Открытые двери апельсинового цвета "Жигулей". Музыка из колонок: "...рюмка водки на столе". Дымный шашлычный запах. Разговоры шумной компании. Игривые крики девушек. Их только что обрызгали водой, раздетые до тёмных плавок, красавцы. А вдалеке почти не шевелится чернеющая фигурка мечтателя. Никто его не трогает. Он никому не ясен до конца. Ноги его в воде. Взгляд устремлён в ещё бледный лик полумесяца на сиреневом фоне. Кто знает может голос его некогда раздастся - в книгах ли, на радио или в кинофильмах...
Орфеи долго не живут. Не от мира сего они приходят, чтобы воодушевить миллионы и избавить их от закомплексованности. Тем самым показать: тело - футляр, в сердце - душа, энергия, детство, кроны деревьев - сосуды, закаты, концерты, любовь, дружба, звёзды ... Всё, что снаружи картонная бутафория, позволяющая управлять похожими друг на друга пазлами. Не всегда ради корысти, часто ради удобства.
Они сгорают. Рано - рано, быстро - быстро. Тепло - тепло становится внутри. И кажется ты можешь всё. И кто - то, лёжа на полу, уставившись в потолок, расширенными от темноты зрачками, вспоминает как ребёнком попробовал горькую полынь. Как в двадцать лет она перекочевала в состояние души, а оттуда вытекла в мировоззрение. Как в семь он мечтал покорить Альпы, как впервые дотронулся до нежного носа тяжело дышащей лошади, как бегал по полю желтеющей ржи...и сейчас, в тридцать лет, возродившись, расплакался, услышав песню поразительной красоты.