Аннотация: Как ни странно, тоже про любовь. С элементами сказки!
Пожалуй, у него Она была всегда. Когда он был маленьким, строгая мама изредка покупала ему игрушки, и только те, которые, по ее мнению, были полезны его развитию. Сначала это были разнообразные конструкторы, наборы лобзиков и гаечных ключей, потом появились настоящие инструменты и серьезные книги: "Справочник электротехника", "Прикладная электрика и кибернетика", а ему было тогда всего 12 лет. Именно тогда, когда мама отвела его в кружок "Юный моряк" (да-да, в шестидесятые годы были и такие кружки!) и его определили корабельным электромонтером, у него появилась Она. Его Мечта. Сначала Она была проста и незатейлива, и внешним видом очень напоминала здоровенную железную дорогу, настоящую, шикарную, похожую на ту, что привез приятелю Лелику из загранкомандировки его отец. Она снилась ему по ночам, своими сверкающими рельсами манила его, ее шлагбаумы приветственно взмахивали своими длинными руками, а въезд в тоннель напоминал ворота рыцарского замка. Его Мечта жила своей жизнью, а ему было так грустно без нее, что он решил ее поймать. Парень он был упорный, трудолюбивый и сообразительный, и выдумать ловушку для Мечты оказалось просто. Все необходимое у него уже было: доски, лобзик, молоток, рубанок, гвозди, кисти и краски... Ловушка вышла очень похожей на небольшую шкатулку. Деревянный ящичек в две детских ладони длиной и одну ладошку шириной, изогнутая крышка, лакированные бока, стальные оковки, петли, замочек с ключом и рисунок на крышке. Яркий, сверкающий даже в темноте, этот рисунок был его гордостью. Когда-то, на одной из старинных дедовых фотографий он видел этот пейзаж. Дед его, тогда еще мальчишка лет десяти, будучи в гостях во Франции, в Руссильоне, снял на фотографическую карточку вид с берега моря: кусочек моря, пенной волной в этот миг лизнувшего пустынный пляж, дальше - заросший средиземноморской растительностью обрыв, дорога, а наверху, среди виноградников, пальм и персиковых деревьев - верхушка черепичной крыши. Он, еще маленький, смотрел на эту старую, пожелтевшую, с оторванным уголком черно-белую фотографию, чудом уцелевшую в его семье и пережившую революцию, две мировых и одну гражданскую войну, и думал о том, какие, наверное, счастливые люди живут на том берегу, а черепичная крыша представлялась ему замком доброго волшебника.
Рисунок на крышке шкатулки был похож на фотографию и одновременно очень отличался от нее. На фотографии светило мягкое солнце, росли тихие, небольшие еще деревца, и крыша сияла ровными рядами черепичек, все как положено, прекрасная открытка с видами Средиземноморских берегов. На его рисунке на крышке шкатулки зелень была буйной, шумящей своей сочной листвой под прохладным морским бризом, песок ослеплял ярким цветом и спорил своим сиянием с паляще-жаркими лучами солнца, ветер так и играл широкими перистыми листьями пальм и срывал нежные персиковые цветы, казалось, еще чуть-чуть - и прямо в лицо полетят их ароматные лепестки, а черепичная крыша стала разноцветной, обзавелась трубой, над которой курился легкий дымок... Он совершенно точно знал, что его Мечте понравится такое место. И он знал, как заманить Мечту туда, внутрь шкатулки, чтобы она оставалась там, на мягкой бархатной подушечке, под сверкающей разноцветной крышкой. Ложась спать, каждый вечер он ставил свою шкатулку рядом с собой на тумбочку, приоткрывал крышку и пристраивал спичку с ниткой, чтобы крышка не закрывалась. Хитрость его была в том, чтобы, когда его Мечта снова ему приснится, попросить ее заглянуть в эту расписную шкатулочку, а потом быстро-быстро дернуть за нитку, выдернув спичку и захлопнув крышку. Он верил, что его Мечта не обидится на такой обман, ведь он просто хотел удержать ее. Так и случилось. Мечта - сияющее облачко - попалась в его ловушку-шкатулку и не обиделась, осталась с ним. Она знала, как он старался ее добыть, как он трудился и ждал ее. На следующий день был его день рождения и ему подарили железную дорогу.
С тех самых пор шкатулочку эту он всегда носил с собой. Когда ему хотелось помечтать - он открывал ее, рассматривал золотистое, мягкое, прирученное сияние Мечты, разговаривал с ней, расспрашивал ее о делах, о ее работе, трудно ли быть Мечтой, пусть даже для одного маленького мальчика. И Мечта отвечала ему, рассказывала о себе, об исполненных ею желаниях, показывала даже иногда маленькие фокусы. Ему было уже шестнадцать, когда, открыв шкатулочку, он не нашел привычной Мечты. Золотистое облачко спряталось, а на бархатной подушечке стоял мотоцикл. Настоящий, но очень маленький, с хромированными спицами, каплей бензобака, кожаным седлом и яркой фарой-светлячком над передним крылом. Он часто заглядывал в шкатулочку, проверял, на месте ли его мотоцикл, а однажды увидел его в своем дворе. Мотоцикл забавно жмурился на солнце своей фарой, передним колесом-копытцем упирался в крыльцо, казалось, он еще и подергивал кожаной спинкой, будто говоря: "Ну, садись же, давай прокатимся!". Ему стало понятно - так Мечта готовит ему подарки, ведь мечты иногда сбываются. В этот же вечер он открыл шкатулочку, чтобы рассказать Мечте о родительском подарке. Малюсенького мотоцикла там уже не было, а Мечта переливалась золотыми искорками, будто улыбалась, и одобрительно кивала. Он был счастлив...
Шли годы. Шкатулочка всегда была рядом с ним. Иногда его Мечта показывала ему новые фокусы: иностранную машину (так у него появилась первая иномарка - немецкий сдержанный и чопорный седан, пригнанный для него приятелем), странную штуку с антеннкой, кнопками и светящимся окошечком (самый первый в своем городке он купил мобильный телефон). Были и странные фокусы Мечты: в самом начале девяностых на бархатной подушечке почему-то прочно угнездились кружка пива и круг кровяной колбасы. Причину этих шуток он понял, съездив в Европу и вдоволь напившись там чешского пива с баварскими колбасками, понял и оценил юмор его Мечты, показавшей, что слишком просто это - мечтать о кружке пива и куске колбасы. Потом в его шкатулочке были дом, бассейн, отели на берегу моря, сейфы и разноцветные, как морская галька, пачки банкнот, перетянутые аптечными резиночками, длинная престижная машина, большой дом... Дел у него становилось все больше, а времени все меньше. Как-то на фоне этих причуд Мечты, незаметно для него самого, у него появилась семья и даже двое дочек, спокойная и самостоятельная жена, стал расти бизнес, обнаружилась куча родственников и друзей... Он стал замечать, что все чаще забывает о шкатулочке, почти перестал разговаривать с Мечтой, да и сама Мечта изменилась, она уже не сверкает золотыми искорками, а тускло отсвечивает монолитным золотым боком, напоминая уже не облачко, а металлический слиток. Мечта стала недовольной и молчаливой, ее фокусы и неожиданные подарки в редкие минуты ее хорошего настроения уже не вызывали у него той детской, непосредственной радости, а только лишь глухое раздражение, ведь все это он уже мог купить и сам, и незачем было просить Мечту об этом. В один из хмурых осенних вечеров он снова раскрыл шкатулочку, лишь взглянул на сыто лоснящийся золотой бок когда-то прекрасной Мечты, вздохнул, убрал шкатулочку с Мечтой на дальнюю полку и забыл о ней на несколько лет.
Шкатулочка напомнила о себе совершенно неожиданно.
Как-то вдруг он стал замечать яркое, брызжущее в глаза из весенних луж солнце, пьяный воздух и сумасшедшую капель на фоне радостного птичьего гвалта. Его длинная, холеная машина все чаще задумывалась на светофорах, особенно когда дорогу перед ней переходили веселые стайки студентов, спешили по своим делам озабоченные, но такие юные бизнес-леди и новоявленные яппи, а молодые мамочки тащили за собой упирающихся карапузов в смешных комбинезонах и с огромными пластмассовыми яркими грузовиками на веревочном прицепе. Он стал чаще смотреть в окно и даже нанял водителя, чтобы было удобнее созерцать вновь оживающий после зимней спячки город. Он почти забросил свои серьезные дела, часто выходил в соседний с офисом дворик и просто сидел на лавочке, грелся на ярком, пока еще нежарком весеннем солнышке и томился. До этого момента он жил, словно говорил ранее написанную речь, а сейчас будто потерял листок из этой речи. И понимал примерно, о чем дальше говорить, как жить, но язык заплетался, не получались у него нужные фразы, не шли важные дела, он думал как будто совсем о другом. И однажды вечером он вспомнил о ней.
Он отпустил водителя еще днем, и сейчас приехал домой один. Дома никого не было, домочадцы утянулись по своим делам: супругу закрутила карусель светской жизни, дочки с кавалерами разбежались по танцулькам, прислуга тоже давно разошлась, оставив ему холодный ужин и идеальную чистоту в пустом доме. Не разуваясь, даже не сняв пальто, он прошел в свою спальню, распахнул шкаф и ринулся на поиски Мечты. Шкатулочка нашлась в самом углу верхней полки, затерянная под когда-то любимыми им кроссовками и старенькими джинсами, в которых он часто ходил за грибами. Он улыбнулся и удивился, вытаскивая эти старые вещи: "Как давно это было! Или... недавно?..." Шкатулка стояла в самом углу. Лак на боках обтерся, стальные оковки потускнели и покрылись ржой, его гордость - рисунок - поблек, стихли когда-то такие звонкие и сочные краски... "Девочка, бедная моя, как же я так забыл о тебе?" - спрашивал он у шкатулки, у Мечты, одновременно перебирая в голове имена знакомых реставраторов. Замочек долго не хотел поддаваться, ключ прокручивался и хрустел в скважине, но вот наконец крышка откинулась.
На него удивленно, будто только проснувшись, смотрела маленькая девушка. Слабенькое перламутровое свечение ее тельца будто делало стенки шкатулки и бархатную подушечку больше. -Ты? - еле слышно, но без страха спросила она. - Это я, - вполне логично представился он, - а ты кто? - А я - Мечта, или Роми, это как тебе больше нравится! - ответила девушка. - Роми, ты для меня будешь Роми, ладно? - Ладно, буду! Только скажи, зачем ты меня разбудил? - строго спросила уже вполне проснувшаяся Мечта. - Ну как же, ведь весна! Ты видела, какое там солнце? А капель, ты слышишь, какая безумная апрельская капель в этом году?! - Ну допустим, я-то видела и слышала, и в этом году, и в прошлом, и пару сотен лет назад - капель всегда одинаковая, радостная и светлая. Удивительно, что ты это опять разглядел и разобрал! - укоризненно взглянула на него Мечта. - Ты об этом... Да, было дело, было, не спорю, но ведь и ты была похожа на промасленный кусок железяки, только желтого цвета! - Я?! Подожди минуточку, но ведь я - твоя Мечта! Ты меня такой мечтал, вот я и была такой! - Как же ты так изменилась? - изумление его, казалось, не помещалось в шкафу, и ему пришлось выбираться из укрытия вместе со шкатулочкой и с Роми-Мечтой внутри нее. - Нет, изменился ты! А я - просто твое отражение, твои чувства, мысли, мечты... - Постой, значит, то, какой ты была - это не ты, а я?! - Ну да. Не самое лучшее зрелище в твоей жизни, а? - усмешка на личике Мечты вдруг отлила золотым масляным блеском. - Нет-нет, не надо, постой, давай ты еще немножко побудешь такой и расскажешь, как тебе там жилось без меня, пожалуйста! - он склонился над шкатулочкой и виновато улыбался. - Ну ладно, я же твоя Мечта, разве я могу тебе отказать? Давай руку, ладошку, сейчас устроюсь на ней поудобнее и расскажу, как, помнишь, однажды вечером...
Они проговорили всю ночь. Он смеялся и вздыхал, грустил о своих несбывшихся мечтах, ведь Мечта-Роми помнила их все. Он перенес ее вместе со шкатулочкой на кухню, варил кофе, маялся от осознания своей мечтательной хромоты в последние годы, а Роми-Мечта все рассказывала. Он хохотал, когда она напомнила ему о пиве и колбасках, и достал для нее плошечку со сливовым вареньем, пастилу и конфеты, и налил ей чаю. Он улыбался и смотрел в окно, на светлеющее небо, когда она говорила о смешных толстощеких карапузах в скафандрах-комбинезонах. Уже почти на рассвете она напомнила ему о его давней, так и не сбывшейся мечте - поехать в Руссильон, на тот самый пляж, где его дед почти сто лет назад снял пейзаж. Он заснул прямо на кухне, на диване у стола, где болтала ногами, сидя на краю шкатулочки, его юная Мечта, и ему снился морской берег, обрыв и черепичная крыша в переплетении листьев...
-...рович, дорогой, как же Вы тут...? - Экономка и горничная рассматривали его с той стороны огромного стола, как дикого зверя, оказавшегося почему-то не в клетке, а на воле. - Ничего, ничего, вчера много было работы, и я вот... тут... - почему-то стал он оправдываться и осекся, увидев раскрытую пустую шкатулочку. - А вы ничего тут странного не видели? - неожиданно спросил он, забирая шкатулку со стола. Девушки струсили, засуетились, занекали и быстро разбежались по делам. "Ну вот, подумают еще, что крыша поехала", грустил он, недоумевая, почему его не разбудила жена. Заглянул к ней в спальню. Жена мирно спала в своей кровати, ухоженная, подтянутая и такая... отстраненная. "И что это со мной? Весеннее обострение? Куда же подевалась Роми, где эта взбалмошная девчонка? Мечта еще называется, сбежала и все тут! Как я теперь, без Мечты?! Хотя... Погоди-ка, у меня же есть... что-то... точно, она вчера говорила... ну да, правильно! Руссильон! У меня есть Руссильон! Надо туда ехать, она наверняка найдется!", размышлял он, направляясь к себе. Сумка оказалась рядом, собрать вещи для него всегда было делом двух минут, он забросил в чемодан еще и найденные вчера старые джинсы ("Надеюсь, будут впору! Сколько, интересно, лет прошло?...") и удобные разношенные кроссовки. "Кто их знает, французов этих, они там все на велосипедах передвигаются, не в туфлях же ручной работы там по камням скакать..." - думал он, упаковывая не привычные галстуки и пиджаки, а ветровку, мягкий свитер и футболки. Часы пробили восемь, когда он подошел к телефону и набрал номер своего водителя...
Аэропорт де Голля, уже совсем разгулявшаяся весна в Париже, новый маленький самолет и маленький городок Монпелье, нагревшаяся на солнце машина, дорога, поля, виноградники и Средиземное море - впечатления сменяли друг друга, и казалось, что раннее утро в его особняке в Подмосковье было не сегодня, а очень, очень давно. Он радовался солнцу, запаху просыпающихся полей, весеннему настроению, своей свободе... Дорога шла вдоль побережья, извиваясь прихотливыми петлями, следуя причудливой кромке воды. Вдруг словно что-то толкнуло его. Шкатулочка, до поры мирно дремавшая сверху его спортивной сумки, словно проснулась, он даже краем глаза будто видел дрожание воздуха над ней. Он остановил машину и вышел на пустую дорогу.
Вверху, среди буйной средиземноморской растительности, пестрела латаная черепичная крыша, легкий дымок вился над кирпичной трубой, пальмы и еще какие-то южные деревья полоскали свои кроны в порывах свежего морского бриза. Закатное уже солнце освещало уходивший вниз обрыв, золотистый песок пляжа и тоненькую фигуру девушки на кромке воды. Она смотрела вдаль, шла вдоль берега, снова останавливалась и смотрела на синее-синее море, будто ждала кого-то. Белопенные волны лизали ее босые ноги, брызги летели на развевающийся под порывами легкого бриза подол длинного, похожего на наряды позапрошлого века, кружевного платья, нежная кожа отливала теплым розоватым перламутром под косыми солнечными лучами, а вдалеке кружили и галдели чайки. Налетевший порыв ветра бросил ему в лицо пригоршню лепестков цветущего персика...
- Роми! Роми!!! - позвал он. Она оглянулась. - Откуда Вы меня знаете? - звонкое каталанское наречие прокатилось по тишине пляжа, но он знал, о чем она спрашивает. - Ты - моя Мечта! Понятно? - Девушка постояла минуту в раздумчивости и пошла к нему навстречу, подобрав подол длинного платья. Она подходила все ближе, и ее глаза, улыбка, такие знакомые по вчерашнему ночному разговору, обещали ему исполнение мечты. Его Мечты.