Людвиг Клюге был образцом Арийской "Белокурой Бестии". Мечтой фюрера о том, каким должен быть настоящий немец. Высокий, белокурый с голубыми глазами. Атлетически сложенный. Некурящий и равнодушный к алкоголю. Наконец, чемпион земли Бавария по плаванию! Он еще в школе вступил в детскую организацию нацистов "Гитлерюгенд". И при выходе из школы он уже был рекомендован к вступлению в партию Гитлера НСДАП. Закончив военную школу, он рвался на фронт бороться с врагами нации. Но ему объяснили, что масса врагов нации имеется в тылу и его задача вычищать Землю от неполноценных рас, оставляя ее для заселения истинными арийцами. Его направили работать в охранные войска СС и, в настоящее время он был капитаном - гауптштурмфюррером СС и начальником охранной смены в концентрационном лагере.
Его внешние данные притягивали многих женщин. Но он понял только одно, все они хотели одного - привязать его к себе, сделать его своим рабом, рабом семьи. И он отодвинул от себя всех женщин. Он больше не флиртовал, не искал их взгляда, а при настойчивом внимании с их стороны, просто их игнорировал.
Проститутками он брезговал. Ему противно было входить в вульву, в которой неизвестно кто до него побывал.
Но молодое 23-х летнее тело требовало своего. И он придумал себе эрзац любовницы. Он выбирал себе красивую, даже смазливую служанку из вновь прибывших в концлагерь молодых девушек. Она обязательно должна была быть красива и невинна. Тогда он не брезговал ею, несмотря на то, что она была представительницей низшей расы, подлежащей уничтожению.
Кодекс арийца, в борьбе за чистоту расы запрещал сексуальные взаимоотношения с неарийками. Но начальство смотрело "сквозь пальцы" на то, что молодые неженатые офицеры выбирали себе прислугу из молодых красивых женщин и девушек, не относящихся к арийской расе.
И Клюге делал девушку против ее воли своей любовницей, как он их про себя называл, своей "игрушкой". А, когда у его пассии появлялся животик, он говорил себе, что "игрушка" "сломалась" и выбирал себе новую "игрушку".
А "игрушка" отсылалась из его дома в концлагерь. А там, видя ее беременность, немедля подвергалась уничтожению. Концлагерь - это место для уменьшения поголовья неполноценных рас, а ни как ни его увеличения.
Глава 1.
Перед капитаном Клюге унтерофицер его смены выстроил в рядок пяток самых симпатичных и молодых особей женского полу из недавно прибывшего транспорта. Он уже выучил вкус своего шефа, и выбрал из них самых молодых, фигуристых, не очень высокого роста.
Клюге подошел к выстроившимся в шеренгу девушкам.
Посмотрел на первую, стеком толкнул ее, заставляя повернуться вокруг себя.
На вторую даже не обратил внимания - что-то не понравилось в выражении ее лица.
У третьей вдруг спросил, не надеясь на ответ, "Как тебя зовут?". И, вдруг услышал четкий ответ: "Адель, Адель Грабович".
Только последняя его "игрушка", шестая по счету, еврейка из Чехии более-менее могла с ним общаться. С предыдущими остальными он мог объясняться только жестами. Да они и так понимали, что от них требуется молодому немецкому офицеру.
- "Откуда ты?", требовательно спросил Людвиг.
- "С Украины, город Житомир, господин капитан".
- "Где это!", потребовал уточнить Клюге.
- "Советский Союз", тихо ответила девушка.
Он, наконец, разглядел красный треугольник, нашитый на карман ее концлагерной робы. Это означало "Ост" - самые опасные враги его нации с Востока, в первую очередь подлежащие уничтожению.
Но девушка уже заинтересовала его. Он махнул стеком унтеру, чтобы увел остальных. А девушке просто махнул рукой, чтобы следовала за ним. Его смена закончилась, и он пошел отдыхать в свой дом. Девушка покорно шла за ним.
Глава 1.
Ада ни как не могла поверить, что это случилось с ней: отличницей, комсомолкой, активисткой, то есть человеком, ведущим активный образ жизни, в институте, в спорте, в общественной жизни. Везде она была из тех, кто будоражит остальных, не дает им спокойной жизни. Она устраивала в институте конкурсы: спортивные, танцевальные, поэтические, музыкальные. Даже, военно-патриотические, с соревнованиями по стрельбе из мелкокалиберной винтовки.
А потом началась Война. Она успела сдать летнюю сессию в Киевском мединституте. И уехала на каникулы к родителям в Житомир.
Отец, преподаватель немецкого языка в школе, еврей по национальности, затрясся, увидев ее на пороге дома.
- "Адочка! Тебе не надо было приезжать! Ты должна была уехать в Москву, там у нас есть родственники!"
А на следующий день в Житомир вошли немцы.
Почти три года они как-то смогли прожить, но приближающийся фронт заставил немцев удвоить усилия и, в рамках зачистки еврейского населения, ее и отца схватили, привезли на сборный пункт, и заявили, что всех везут на работы в Германию.
Мама собрала им, что могла. Сама она, как украинка, не попадала под это распоряжение немецкой власти.
И вот она в этом ужасном месте. Ее сразу разлучили с отцом, раздели, состригли волосы на голове и во всех интимных местах. И вот она стоит перед немецким офицером.
Только теперь она поняла, что занятия с отцом позволили ей в совершенстве овладеть немецким языком. Она понимала все фразы тех, кто был их хозяевами. Кто теперь, как она ясно поняла, распоряжался их жизнью и смертью.
И она спокойно, даже флегматично шла за немецким офицером.
Он привел ее к небольшому двухэтажному домику. Внизу была кухня, подсобные помещения, а также ванная и туалет. А на втором этаже располагались кабинет хозяина, спальня с роскошной кроватью и маленькая комнатка прислуги с малюсеньким шкафчиком и кушеткой.
- "Ты должна помыть полы во всех комнатах, пока я принимаю душ, помыть после меня ванную, вытереть кругом пыль. А потом зайдешь ко мне, может, у меня еще будут к тебе поручения".
Ада знала от товарок по лагерю, что все предыдущие служанки оказались в газовой камере и вылетели черными хлопьями через трубу крематория.
В 19 лет жутко умирать, жутко терять, только сформировавшееся молодое тело. И Адель была готова на всё, лишь бы выжить.
Она выполнила с рвением всё, что ей приказали. Помыла пол, вытерла пыль, вымыла ванну после хозяина. И, чуть вспотев, ополоснула тело в ванне под душем, заодно подмывшись снизу, используя душистое лавандовое мыло хозяина.
Людвиг сидел в кресле в банном халате и ожидал, когда его новая "игрушка" поднимется к нему.
И, вот, она пришла.
- "Все сделала?".
- "Да, господин капитан".
- "Сними с себя робу, повесь на стул и подойди ко мне".
Как же было мучительно стыдно раздеваться перед мужчиной. Ада была готова разреветься, но страх смерти и жажда жизни брали своё. Она, оставшись в одних трусах, подошла и остановилась в шаге пред ее новым повелителем.
- "Сними трусы и подойди ко мне!", прозвучал приказ, как удар хлыста.
Она, покраснев не только лицом, но и всем телом, выполнила сказанное и приблизилась к офицеру.
Он беззастенчиво разглядывал ее. Голова с хохолком чуть отросших волос. Красивое лицо. Длинная шея. Красивая полная, но приподнятая, а не упавшая грудь. Плоский крепенький животик. Легкая тень на месте, где должен был быть клинышек черных волос.
- "Повернись!", прозвучал приказ.
Она повернулась к нему спиной.
Людвиг отметил широкие бедра и упругую попку. Он сжал одну ягодицу в своих руках, ощущая ее упругость. Потом ткнул пальцем во вторую, убеждаясь, что она ни чуть не хуже.
Девица все более нравилась ему.
- "Последний тест!", подумал он.
- "Повернись и подойди ближе!"
Ада подошла вплотную к креслу, на котором сидел офицер.
- "Раздвинь ноги!".
Ада, понимая, что сейчас она на шаг от крематория, еле смогла раздвинуть, вдруг ставшие каменными ноги.
Людвиг поднял руку, коснулся промежности стоявшей напротив него девицы, а затем воткнул палец ей во влагалище не более чем на треть пальца. Он пошевелил пальцем, сгибая и разгибая его. Потом вынул его и поднес к своему носу.
От пальца пахло лавандой, это был его любимый запах, он возбуждал его. Он вытер палец салфеткой и бросил ее на стол.
- "Убери со стола и застели постель! Постельное белье - в тумбочке".
Ада выполнила сказанное. Офицер встал, сбросил банный халат на кресло и остался обнаженным.
Потом он отбросил в сторону одеяло, вынул из комода меленькую подушечку валиком и вафельное полотенце. Положил подушечку не в ногах, а где-то посредине постели. Накрыл ее в два слоя сложенным полотенцем.
- "Ложись задом на подушечку", приказал он. Ада легла, как приказали.
- "Теперь, постав ноги ступнями на постель, согни в коленях и разведи, на сколько сможешь, в стороны!".
Ада выполнила сказанное.
Все произошедшее и вид молодого женского тела возбудил Людвига. Но, желая продлить себе забаву, он поиграл ее полной упругой грудью, ощутил ее сосок в своих губах. Лег рядом, гладил это молодое сильное упругое, не успевшее отощать на лагерной кормежке тело.
Наконец, стал на коленях напротив ее раздвинутых ног, обильно смазал головку члена слюной, примерился. Ввел головку между половых губ и резким толчком, продавив девственную плеву, вошел во влагалище.
Ада, почувствовав резкий рывок и боль внизу живота, вскрикнула неизбывным первым женским криком. Но потом стиснула зубы и хотя каждое движение немца, каждый толчок его члена отдавались болью в ее нутре, она молчала.
Людвиг, лишив девственности свою "игрушку" ощущал ее боль при каждом его движении. Но, в отличие от остальных, она не вскрикивала каждый раз при его вхождении, а упорно молчала. Он не был садистом, и боль не доставляла ему наслаждения. Но тут он захотел сломить ее упорство. Он резко входил в нее, одновременно дергая ее на себя за плечи. Старался задвинуть член в нее как можно глубже. Он хотел овладеть ей, и чувствовать, что действительно владеет ею. Но она молчала, хотя он уже заметил каплю крови из-под прикушенной губы. Это так завело его, что он рыкнул и излился в нее. Но ему импонировало упорство, с которым девушка пыталась отстоять своё достоинство.
Мужчина, наконец, застонал, почти зарычал, и Ада почувствовала, как фонтан его семени ударил в вагину. Он мгновенно обмяк, потом сказал, что она может идти и переночевать в соседней комнате, которая отныне будет ее спальней, когда она ночует в его доме. Ада встала и покорно спросила, может ли она воспользоваться его ванной. Немец ответил утвердительно, в смысле того, что он всегда желает видеть ее чистой.
Ада еле смогла, но, открутила насадку душа на гибкий шланг, вставила конец шланга себе в вульву и почти десять минут вымывала сперму мужчины, лишившего ее девственности, из своего лона. Она понимала, что, если забеременеет, то лишится жизни, и делала всё, что бы этого не случилось.
Глава 2.
Утром Людвиг проснулся с превосходным настроением. Он встал и, привычно, начал выполнять утреннюю гимнастику. Сегодня была не его смена в лагере, и он мог отдохнуть. Выполнив последнее, запланированное упражнение, он спустился в ванную и принял душ. Еще не проснувшись, он ни как не мог понять своего превосходного настроения. И тут он вспомнил! У него теперь новая "игрушка" !
Людвиг поднялся на второй этаж. Зашел в маленькую комнатку прислуги. Девушка спала, свернувшись калачиком укрытая до головы одеялом. Посмотрел на ее симпатичное, умиротворенное во сне лицо. Потом резко сдернул с нее одеяло. Девушка спала обнаженной, так как у нее не было никакого нижнего белья кроме трусиков, которые вечером она постирала.
- "Надо будет купить ей красивую комбинацию и пару кружевных трусов", подумал Людвиг. Он любил видеть на своих "игрушках" красивое женское белье.
Девушка открыла глаза, приподняла голову и стала сонно озираться, не понимая, где она и что с ней. Потом, увидев Людвига, вспомнила весь кошмар теперешней ее жизни: лагерь, разлуку с отцом, вечер в постели немца. Она резко села на кушетке, подтянув колени к груди и, обняв их руками, сжалась в комок.
- "В лагере побудка в шесть утра! Сейчас уже больше семи! Так что, ты проспала час рабочего времени!", строго сказал Людвиг.
Девушка еще плотнее сжалась в комочек, на ее лице застыло жалобное выражение - она ожидала наказания. Людвиг удовлетворенно улыбнулся, увидев, как она его боится.
"Встань, умойся! Потом, оденешь фартук - ходи по дому только в нем, здесь тепло! И приготовишь мне завтрак: вареное всмятку яйцо и гренки с маслом. Себе тоже можешь взять яйцо и хлеба", отдал Людвиг распоряжение и пошел в свою комнату.
Немец ухмыльнулся и ушел. Ада быстренько вскочила, натянула фартучек, чтобы не бегать по дому уж совсем нагишом, и пошла умываться. Умывшись, посмотрела на себя в зеркало. Боже, из-под фартука сбоку полностью были видны ее груди, он только чуть прикрывал бока ее бедер, а в длину был до ее промежности.
"И, вот в таком полуголом виде она должна ходить перед этим мужчиной!", Ада чуть не расплакалась. Но взяла себя в руки, и пошла хлопотать по дому.
Ада стряхнула пыль с мебели с книг на книжной полке длинной мягкой кисточкой, потом занялась влажной уборкой, протирая мокрой тряпкой пол, основания ножек стола, кресла, кровати. Протерла подоконник и полила стоящие на нем цветы.
Людвиг сидел в кресле и читал газету. Украдкой он наблюдал за своей новой "игрушкой". Его забавляло, как девушка в одном этом куцем передничке пыталась прятать от него свои прелести. Когда она наклонялась, моя пол, то всегда старалась повернуться к нему передом или боком, чтобы не демонстрировать свою промежность. При этом прикрывала основанием руки выпирающую из-под передника грудь.
Наконец, она закончила работу и покорно встала перед ним, ожидая дальнейших указаний. Она до дрожи в коленках боялась, что сейчас повторится то, что от нее потребовали вчера вечером.
Людвигу, как любому здоровому молодому мужчине в его возрасте хотелось секса. Но он ощутил состояние девушки и решил с этим подождать. Так как он помнил, по опыту взаимоотношений с первыми из своих "игрушек", что тогда девушка зажмется и в овладении в дальнейшем ею не будет такого наслаждения, как если она будет более мягкой и раскрепощенной.
"Можешь немного отдохнуть, а потом перестираешь все белье, что в корзинке в ванной комнате!", приказал он, "Я поеду в город, пообедаю в ресторане. На обед можешь взять ветчины, хлеба с маслом и приготовить себе что-либо из овощей".
Немец уехал, Адель с облегчением вздохнула. Она шустро перестирала его белье, смену постельного белья, развесила все это на веревке, во дворике дома. А потом уселась в хозяйское кресло и стала читать оставленную Людвигом на столе газету. Но ничего кроме пустозвонства о скорой победе Германии при помощи чудо-оружия там не было. Ей стало скучно. Она скоренько пообедала тем, что разрешили ей взять на обед. Снова присела в кресло и, думая о чем-то своем, задремала. Проснулась от стука входной двери внизу. Она вскочила, отошла к окну и, повернувшись к двери в комнату, стала ожидать появление хозяина.
Немец вошел с довольным видом, держа какие-то бумажные свертки в своих руках. Он бросил свертки на кровать и уселся в кресло, развернув его к кровати.
"Это тебе", кивнув на свертки, сказал он, "Подойди, сядь на кровать и примерь".
Адель медленно приблизилась к кровати. Села на нее спокойная от осознания того, что промежность ее закрыта трусиками, которые она успела одеть до приезда хозяина. Стала развертывать свертки. В одном оказалась чудесная черная комбинация, во втором пара красивых кружевных трусиков, а в третьем, ажурные капроновые чулки с широкими резинками в основаниях.
- "Какое шикарное белье! У меня никогда такого не было. Зачем он мне его дарит!?".
У Ады мелькнула мысль попросить его отвернуться. Но видя, каким жадным взглядом он на нее уставился, она поняла, что только разозлит его.
Девушка покорно сняла передник, потом, стараясь повернуться к нему боком, сняла трусики. Людвиг жадно разглядывал ее тело. Потом она одела одни из принесенных им черных трусиков, набросила на тело комбинацию и, наконец, натянула на ноги черные ажурные чулочки.
Черт! Как же она была хороша и сексуальна в этом наряде. Сквозь кружева комбинации просвечивало тело, две молочно белые полоски ее ляжек светились между окончаниями чулок и подолом комбинации. Да, раздетая женщина не так интересна как прекрасно полуодетая. Людвиг еле сдержал себя, чтобы не наброситься на нее. Но он утром дал себе слово, что подождет несколько дней, пока у девушки заживут ранки на разрывах девственной плевы. И, как истинный ариец, сдержал свое слово.
Глава 3.
Адель уже несколько недель жила в доме немецкого офицера. Правда, когда была его дежурная смена в лагере, ей приходилось одевать робу и идти на работы в лагерь. Но все знали, что она служанка офицера и на черные или тяжелые работы ее не ставили. Она или помогала на кухне или шила на швейных машинках какие-то брезентовые чехлы для нужд немецкой армии. Отца она больше не видела, да и не надеялась его увидеть. Так как был он в мужской половине лагеря. И был ли он жив или нет - ей было неизвестно. Однажды она попыталась спросить об этом Людвига, но он только хмыкнул в ответ. И она поняла, что отца больше никогда не увидит.
Жизнь Адели была легче, чем у остальных лагерных женщин. Она сытно отъедалась, когда была в доме Людвига. Лагерные работы и хлопоты в доме не утомляли ее. Но за это приходилось расплачиваться своим телом. Немец теперь имел ее, когда хотел и как хотел. Она по дому ходила иногда только все в том же передничке, иногда в чулках и комбинации. Но никогда офицер не разрешал ей одевать трусов. Иногда он позволял ей надеть черные кружевные трусы, только для того, чтобы вскорости самому их снять. Поэтому, когда Ада протирала подоконник или стол немец мог подойти сзади, нажав на спину заставить ее прогнуться и войти в нее сзади. Он овладевал ею в любых местах и позах.
Людвига дико возбуждало мелькание очаровательной белой попки по его дому. И, когда он ощущал, что почти вся кровь его тела собралась в конце одного его органа, он набрасывался на девушку. Зная, что она боится его и никогда не готова к соитию, он смазывал член глицерином и легко входил в нее. Она никогда не сопротивлялась. Ни словом ни жестом не выказывая своего недовольства. Она только старалась шире расставить ноги, чтобы он не натер ее сухую вагину.
Но однажды случилось совершенно житейское событие, результат которого казался Адели катастрофическим.
Людвиг сердито мерил комнату ногами взад-вперед. Он устал и жаждал сексуальной разрядки, а у его "игрушки" начались критические женские дни.
Адель с одной стороны была счастлива, что предохранилась от беременности, а с другой стороны, она не могла сейчас удовлетворить своего хозяина и до жути боялась, что он отправит ее в лагерь. Она понурясь сидела на кровати.
Немец в банном халате прохаживался мимо Ады, а она, совершенно обнаженная, в одних лишь трусиках, под которыми была пропитанная кровью прокладка из старой, застиранной тряпочки, ожидала, что вот сейчас ее выгонят из этого дома на муку и смерть. Пояс халата у Людвига развязался, халат распахнулся, и Адель увидала вздыбленный член своего хозяина. Адель понимала, что его необходимо удовлетворить, но не знала как. Она осознавала, что вот сейчас он отошлет ее и найдет ей замену.
У Людвига проскальзывала мысль, может сходить в лагерь и выбрать себе новую "игрушку". Внезапно Людвиг остановился, он вспомнил сцену из старого бульварного, довольно пошлого французского романа, который, как и все юноши, он читал в военной школе. Он подошел к девушке, придвинулся к ней как можно ближе и приказал: "Возьми его в рот и пососи, полижи и поглотай!".
Перед лицом Ады покачивался внушительных размеров мужской член. Она никогда не видела его так близко: набухшую, вылезшую из-под крайней плоти головку, все прожилки и складки кожи.
Аде было ужасно противно это делать, но другого выхода не было. Она взяла член в рот пососала его, поласкала головку губами, потом стала облизывать язычком, а потом попыталась проглотить.
Людвиг был на вершине блаженства, таких острых, чувственных ощущений он никогда не испытывал. Буквально через пару минут таких ласк, он, застонав, излился в ротик Адель. В благодарность он похлопал ее по щечке и присел с ней рядом на кровать.
- "Ты умница, мне было очень хорошо. Иди к себе - отдыхай".
Ада поняла, что она стала незаменимой женщиной, потому, что заменять ее уже не потребуется. Теперь даже в свои критические дни, она знала, как удовлетворить мужчину.
Глава 4.
Так прошло несколько месяцев. Адель, побывав под Людвигом всегда, просилась в ванную, где долго промывала себя. А в критические дни она удовлетворяла его уже найденным способом. Поэтому страх забеременеть, как и быть изгнанной постепенно ушел. И теперь она спокойно отдавалась Людвигу, когда он того требовал, не ощущая в душе ни возмущения, ни недовольства, как это было в первые дни. Она приняла на себя роль секс-машины, куклы для удовлетворения его страсти, которую он ей навязал, и, спокойно, позволяла ему входить в себя, не сопротивляясь, но и не помогая ему в этом.
Людвигу все больше нравилась его новая "игрушка". Но ушла прелесть новизны, прошла острота первых ощущений, и Людвиг почувствовал, что нужно какое-то развитие их отношений. Он пресытился тот простотой, обыденностью и покорностью, с которой девушка отдавалась ему. Ему вдруг захотелось кого-то шарма, даже изысканности.
Адель давно уже не бегала по дому полуголой, в этом куцем фартучке или в комбинации. С наступлением осени и приближением зимних холодов, в домике стало прохладно, и ее хозяин купил ей пару нормальных домашних платьев и даже разрешил, наконец, носить трусики и нижнее белье.
Приближался канун Нового 1945 года. Сегодня было Рождество, и Людвиг решил устроить себе праздник. Он, наконец, кое-что придумал.
Адель выполнила все работы по дому и, отдыхая, полулежала в кресле. Немец куда-то уехал, и она не знала чем занять себя до приезда хозяина.
Но вот, хлопнула входная дверь, и вошел Людвиг с кучей свертков и бумажных пакетов в руках. Ада вскочила с кресла
"Сегодня Рождество, у нас будет праздничный вечер. Ты проведешь его со мной! Это твой вечерний туалет - примерь".
Людвиг бросил на кресло пакеты и свертки. А из одного пакета достал бутылку французского шампанского.
"Льда у нас нет, поэтому выставь минут за двадцать до ужина за окно на подоконник, чтобы охладилось".
Ада стала разворачивать свертки и доставать вещи из пакетов. И, вот, все привезенное на ней. Она стояла перед узким зеркалом на стене и разглядывала себя. Красивая молодая женщина в элегантном вечернем наряде. Платье тонкого черного бархата с шелковой подкладкой, открывающее плечи и спину, но почти скрывающее ноги. Оно красиво облегала ее фигуру, подчеркивая ее прелести. Изящные лаковые черные туфельки на тонком каблучке, а под ними шелковые ажурные чулки черного цвета и такие же трусики и бюстгальтер. Людвиг не упустил ни одной детали праздничного туалета. Но самый писк моды - все это дополняли черные ажурные шелковые перчатки до локтей. Людвиг попросил, чтобы ее больше не стригли в лагере наголо, и у нее была короткая модная по тому времени стрижка. В общем, в зеркале отражалась не лагерная заключенная, а светская львица - покорительница модных салонов.
Людвиг залюбовался новым видом своей "игрушки". Потом был роскошный ужин, который Людвиг заказал в ресторане. На столе стояли свечи в подсвечниках. В бокалах мерцало шампанское. Видя ее смущение от пребывания за его столом, Людвиг сам накладывал ей кусочки блюд привезенных из ресторана и наливал в бокал шампанское. Он смотрел, как Адель красиво ест, изящно держа в руках вилку и нож (слава Богу, папа долго обучал и научил ее искусству держать себя за столом). Как она прямо, можно сказать гордо сидит за столом. И странные мысли пришли в его голову. Он подумал, ну почему девушки неполноценных народов так прекрасны. Вот будь она немкой, из нее получилась бы образцовая фрау. А так, это молодое прекрасное существо обречено на уничтожение.
Когда они наелись, отведав напоследок десерт и чуть передохнув, Людвиг спросил: "Ты умеешь танцевать?".
Ада утвердительно кивнула головой. Она всю школу проходила в кружок бального танца, который вел старый балетмейстер, и знала, практически все европейские танцы.
Людвиг поставил пластинку на патефон. Они станцевали быстрый фокстрот, потом медленное танго, тесно прижимаясь, друг к другу, и, наконец, вальс.
От ужина, от выпитого шампанского, от танцев, от сказочности всего этого вечера, Адель раскраснелась, глаза засияли. Она была чудо, как хороша сейчас.
Людвигу понравилось, как грациозно она танцевала, как чувствовала партнера.
Они отдохнули после танцев, выпили еще по глотку шампанского. И Людвиг вдруг попросил Адель: "Исполни для меня стриптиз".
"А что это такое?", в Советском Союзе не знали такого слова.
"Это, когда женщина медленно и красиво раздевается под музыку, освобождаясь, раз за разом, от детали своего туалета и постепенно обнажаясь. Это очень нравится мужчинам!", ответил Людвиг.
"Ваши женщины обнажаются под музыку перед мужчинами?!", удивилась Адель.
"Ну, не все, а только те, кто умеет это делать красиво", уклончиво и несколько смущенно ответил Людвиг, "Но ты прекрасно танцуешь и, я думаю, у тебя получиться".
Ей польстило, что он похвалил ее, и она согласилась.
Людвиг вновь поставил танго, и Адель извиваясь в танце, медленно стащила одну перчатку и бросила ее на кресло, затем вторую. Потом пришел черед платья: она изящным движением расстегнула сзади замок-молнию, и две долгих минуты платье сползало с ее тела на пол, обнажая белоснежное девичье тело. Потом пришел черед кружевного бюстгальтера. Она, правда, смогла расстегнуть его только потому, что застежка была спереди так, как для ее упругой девичьей груди эта деталь женского туалета была не нужна, и она ее до сих пор не носила. Людвиг, понимая это, специально выбрал такую модель. Расстегнув бюстгальтер, она прижала его руками к телу и стала в танце постепенно сдвигать руки вниз. Стала оголяться великолепная грудь. У Людвига захватило дух от этого зрелища. Его "игрушка" вновь распалила его, как это было в первые дни. Наконец, показались розовые ореолы, а за ними соски грудей и лифчик был отброшен на кресло. Настал черед чулок, так как трусики Ада решила оставить напоследок.
Но Людвиг попросил оставить чулки: "Ты в них суперсексуальна!".
И Ада закружилась, заизвивалась в танце, пока трусики не упали к ее ногам. Она переступила через них и стояла перед Людвигом обнаженная и прекрасная в одних чулках и туфельках и ужасно сексуальная. И Людвиг не выдержал. Он схватил ее на руки, понес и бросил на постель. Потом сорвал с себя мундир, белье и кинулся к ней.
Он набросился на нее, как будто изголодавшись по женщине год. Он мял ее груди, гладил тело, впивался губами в соски. Наконец, скользнул рукой в промежность, развел пальцами нижние губки и продавил основание своего среднего пальца ей во влагалище. Он почувствовал, что палец его легко проскользнул внутрь, там было мокро. Адель возбудилась, впервые за все время их отношений.
Адель разомлела от выпитого и от обильного ужина. Она выложилась в танцах и демонстрации стриптиза и хотела одного - отдохнуть. Но то, каким жадным взглядом он ее разглядывал, вдруг перестало быть ей противным. Она видела, как он оценивает каждое ее движение в стриптизе и это заводило ее. А когда он подхватил ее на руки, она вдруг ощутила, какой он сильный мужчина. Когда он набросился на нее и припал губами к ее телу, как изжаждавшийся к роднику, она вдруг почувствовала жар внизу живота и ощутила, как между нижними губками стало влажно. И, впервые, сначала, робко и несмело, а потом все резче она стала двигать тазом навстречу его толчкам, помогая ему входить в себя. Внизу живота нарастал жар. Она услыхала какое-то всхлипывание, в такт толчкам и, вдруг, поняла, что это плещут через край её любовные соки.
От выпитого Людвигом, соитие продлилось дольше обычного - минут десять. И вот, где-то минут через семь-восемь Адель стала резко дергаться навстречу его телу, потом прижалась к нему и застонала, а после расслаблено раскинулась на постели. Это так завело и распалило его, что он в три мощных толчка выплеснул в нее свое семя и обмяк на ее теле. Потом вышел из нее, лег рядом на бок, разглядывая ее, как будто видел впервые. Она потупилась, смущенная произошедшим с ней. В Людвиге шевельнулось чувство мужской гордости, какое-то мужское самодовольство тем, что он смог удовлетворить женщину. Ни с кем из прежних "игрушек" у него такого не было, они боялись его до дрожи в коленках. Да и слишком коротким был их срок пребывания в его доме. Он улыбнулся ей, давая понять, что всё в порядке. Провел рукой по ложбинке между грудями, стирая пот их любовных игр.
"Иди - отдыхай!", он отпустил Адель и, довольно улыбаясь, уснул.
Адель, как всегда тщательно подмылась, промывая себя из шланга душа. Пришла в свою комнату, улеглась и долго не могла заснуть. Она не понимала, что с ней творится. Она получила удовольствие в постели с немцем, с эсэсовцем, с врагом. Она, советская девушка, бывшая комсомолка и активистка. Но он нравился ей. Он не обижал, не оскорблял ее. Да, он принудил ее к сожительству, считал ее низшим существом, но это не его внутренняя сущность, а нацистское воспитание. И в таких противоречивых чувствах Ада, наконец, заснула.
Глава 5.
Было начало марта 1945 года, Великий тысячелетний Рейх трещал по всем швам и рассыпался. Людвиг ощутил это сегодня в полной мере. Интенданты перестали подвозить хоть какой-либо корм для заключенных, и в лагере назревал бунт. А тут вдруг пригнали целый эшелон с обреченными, а селить их было некуда, и пришлось с колес загонять всех в газовые камеры. Плакали дети, отрываемые от матерей, рыдали матери, потерявшие своих детей. Проклинали палачей мужчины, теряющие своих родных и близких.
Согласно приказу, женщины, дети и мужчины должны были отдельно поступать в лагерь. И охрана лагеря выполняла приказ. Но инциденты встречались на каждом шагу. В один из них и попал Людвиг.
Унтер никак не мог оторвать девчонку, которая вцепилась в своего отца. Наконец, он не выдержал, выхватил из кобуры пистолет и выстрелил несколько раз в нее и спрятал пистолет в кобуру. Девчонка упала. Но ее отец вместо того, что бы покорно идти, куда ему приказали, набросился на унтера и стал его душить. Людвиг, спасая своего подчиненного, выхватил парабеллум и выстрелил несколько раз в бок еврея, пытаясь не задеть своего.
Может быть, легко и очень просто обрекать людей на смерть, когда ты не слышишь их предсмертных проклятий, когда ты не видишь, как в газовых камерах синеют их лица, как они царапают свою грудь, в попытке захватить еще хоть глоток воздуха!
Но когда ты сам, лично прострелил человека, то ты видишь, как он падает, как начинает хрипеть и сучить ногами, как из его рта на седую бороду начинает толчками выплескиваться кровь. Ты видишь, как он синеет и, наконец, умирает в конвульсиях. И то, что было минуту назад живым существом, становиться просто куском мяса.
Людвиг пришел домой в самом мрачном настроении. В мыслях мелькало:
"Зачем, зачем все это кошмарное уничтожение людей, если их идеи, их надежды развеяны в прах. Рейх пал под напором этих недочеловеков, тогда зачем всё это?".
Он переоделся в домашнюю пижаму и уселся в кресло.
Ада быстренько собрала на стол поужинать. Он кивнул ей головой на соседнее кресло, позволяя присоединится к его трапезе. Ада торопливо поужинала, Людвиг же практически не притронулся к еде. Он сидел на кресле с каким-то обреченным выражением лица и чисто механически иногда что-то подхватывал вилкой со своей тарелки.
Ада вытерла губы салфеткой, сложила ее вдвое и положила на поручень кресла. Повернулась лицом к Людвигу и стала внимательно в него всматриваться. Каким-то внутренним женским чутьем Ада вдруг поняла, что его что-то гнетет и именно она, очень нужна сейчас ему. Она подошла к его креслу села перед ним на колени и стала рукой гладить его волосы. Он накрыл своей ладонью ее ладонь, и прижал к свой щеке.
"Идем в постель, потом всё уберешь".
Ада сняла с себя всю одежду и белье и скользнула под одеяло.
Людвиг неторопливо разделся и лег рядом с ней. Он гладил и целовал ее груди, гладил бока и бедра. Несколько раз скользнул пальцами по промежности и ощутил ее влажность. Ада ждала его. Но весь кошмар этого дня надломил его и он никак не мог возбудиться, и Адель каким-то образом почувствовала это. Она нашла рукой головку его члена, охватила ее в основании колечком своих пальцев и начала гонять шкурку, скрывающую головку вверх-вниз, то, приоткрывая головку из-под крайней плоти, то снова пряча головку в нее.
Людвиг с удивлением следил за ее действиями. Ему было приятно и немножко щекотно. Но от осознания того, что она хочет его, Людвиг, наконец, возбудился.
В отличие от прошлых соитий Людвиг неторопливо, медленно и даже нежно вошел в нее. Он накатывался на нее как волны на морской песок. И она тоже приняла этот ритм. Они двигались навстречу друг другу, наслаждаясь происходящим.
Куда-то уходил весь ужас этого дня, но Людвиг долго не мог кончить. Адель, наконец, застонала, забилась в его объятиях и расслаблено раскинулась на кровати. И, вот, Людвиг почувствовал пульсацию в головке члена, и волна оргазма накрыла его. Он забился на Адели, выплескивая вместе с семенем весь кошмар сегодняшнего дня.
После того, как всё закончилось, Людвиг тихо попросил: "Не уходи сегодня, останься со мной". Адель смежила веки, молча высказывая свое согласие. Она повернулась к Людвигу спиной. Он прижался к ней, обнял рукой под груди, уткнулся лицом в плечо и мгновенно уснул.
Ада ощущала себя разорванной надвое. Одна половина не хотела уходить от ставшего ей близким мужчины. Вторая половина вопила - беги в ванную и подмойся, иначе погибнешь. Но Ада была не в состоянии убрать, обнявшую её руку или оторваться от прижавшегося к ней тела. Решив, будь, как будет, Ада уснула.
***
Был конец апреля 1945 года. Но вечерами еще было прохладно и окна уже были закрыты.
Людвиг устроил себе очередной праздник. Они с Адель сидели за накрытым столом при свечах. Снова было шампанское и немного разных вкусностей. Они выпили по бокалу шампанского и наслаждались ужином.
Но вдруг раздался вой воздушной тревоги, а потом послышалось буханье зенитных орудий.
Людвиг встал и пошел к окну, чтобы посмотреть, что там творится.
Несколько эскадрилий американских бомбардировщиков В2 заходили на цель, которой являлись фабрики, производившие продукцию для нужд германской армии.
Одна из фугасных бомб упала неподалеку от их дома.
Адель вдруг услышала грохот взрыва, а потом, как в немом кино без звука вылетела внутрь дома вся оконная рама, ударила Людвига, и он упал на пол и не шевелился. Адель онемела от ужаса происходящего и затаилась в кресле.
Вслед за фугасными, бомбардировщики сбросили серию зажигательных бомб. Одна из них упала на крышу дома Людвига, прожгла шифер крыши и устроила пожар на чердаке.
Ада почувствовала запах дыма и услышала треск пламени над собой. Она поняла - дом горит!
Ада вскочила, подбежала к Людвигу, схватила за лацканы мундира, потрясла, он не подавал признаков жизни. Она, удивляясь своей храбрости, стала хлестать его по щекам. Но он всё также бездвижно лежал.
Адель схватила его под мышки и потащила к лестнице, потом вниз по ступеням. Вечернее платье трещало под мышками, но она упорно спасала своего мужчину.
Адель оттащила Людвига на траву метров двадцать от дома и, убедившись в его безопасности побежала в дом, вывалила его и свои вещи на простынь, связала все, потом вывалила всё оставшееся на одеяло и с двумя узлами выскочила из дома.
Адель стояла на коленях перед Людвигом и гладила его лицо. Он, наконец, открыл глаза.
Людвиг увидел, что он лежит вдали от дома, который горит, а над ним на коленях сидит Адель и гладит его лицо.
"Почему ты сделала это, почему не оставила меня в доме?!".
Из глаз Адель потекли слезы. Она не рыдала, не всхлипывала. Просто слезы текли по ее щекам от осознания своей обреченности.
"Почему ты плачешь?".
Плечи Адели стали сотрясаться еще сильней. Она схватила ладонь Людвига и прижала ее к своему животу.
"У меня будет ребенок от тебя. Твой ребенок!".
Эти слова "твой ребенок" прожгли его душу. Она больше не была его "игрушкой". Она стала его Женщиной. Он сел, опираясь руками на почву, притянул одной рукой голову Адель к себе и, впервые, поцеловал ее в губы.
"Рейх рухнул. Через несколько дней здесь будут американцы. Ты поедешь со мной?"
Слезы горя превратились в слезы радости. Она часто-часто закивала головой.
"Тогда сложи наши вещи в машину. Завтра мы уезжаем".
Эпилог
В конце горного селения в далекой Аргентине стоял маленький кирпичный домик. Людвиг сидел на веранде и читал газету. В переднем дворике резвился маленький Ганс. На заднем дворе Адель пропалывала и поливала грядки огорода и цветника.
"Ганс, помоги маме!", крикнул Людвиг.
Ганс с радостью умчался помогать любимой мамочке. А Людвиг с гордостью наблюдал за сыном...