Аннотация: Публикация в журнале "Фома" в спецвыпуске "Год учителя". Горжусь.
Жила-была учительница
(иллюстрация к этому тексту в журнале "Фома")
В Санкт-Петербурге среди многих и многих блокадников в наши дни добрым словом поминают учёного Эрмитажа и школьную учительницу истории Ксению Владимировну Ползикову-Рубец. Требовательная, но в тоже время по-настоящему чуткая, душевная, для многих ребят она была любимой учительницей, любимым кружководом.
Закончившая когда-то, ещё во времена царской России, Смольный институт благородных девиц, к началу Великой Отечественной войны она была уже убелена сединами. Её семьёй стали школа, учащиеся, учителя.
С самого начала осады Ленинграда фашистскими захватчиками Ксения Владимировна окружила заботой своих мальчишек и девчонок, учила побеждать смерть и невзгоды; помогала, чем могла, и взрослым - знакомым и незнакомым. Она сдавала кровь для раненых бойцов на протяжении всей блокады, а получаемый за это донорский паёк делила с учениками. После Великой Победы 1945 года прожила совсем немного. По счастью, после неё остались её блокадные дневники. Раз в несколько дней она делала записи в них. Надеялась, что когда-то, в будущем, они помогут лучше понять, что пришлось испытать, преодолеть им, жителям города-фронта, как она называла Ленинград.
Наперекор всему, сколько было сил, тающих день ото дня, блокадники сражались в окопах с наседавшим врагом, работали на предприятиях, вновь и вновь восстанавливали движение городского транспорта, разгребали завалы после артобстрелов и бомбардировок. Люди верили, Победа будет за нами, установится мир, город возродится, а тогда уж обязательно пригодятся знания, полученные за партой. Вспомним несколько самых обычных дней и ночей первой блокадной зимы.
Тридцать первого декабря тысяча девятьсот сорок первого года в школе, где работала Ксения Владимировна, проводился педсовет. Однако собравшиеся учителя из-за лютой стужи вынуждены были перебраться в бомбоубежище. Дело в том, что за три дня до этого, во время обстрела тяжелой артиллерией, снаряд разорвался перед школьным зданием, осколок пробил деревянную дверь и вышиб стекло внутренней двери. Разбиты были все окна соседних помещений. В тот день поблизости пострадали и монферрановские львы, упомянутые Александром Сергеевичем Пушкиным в "Медном всаднике".
"...На крыльце
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые..."
У льва, ближайшего к Исаакиевскому собору, осколками оторвало челюсть и отбило хвост, который ученики Ксении Владимировны подобрали и доставили на хранение в школьную кладовую, до времени восстановления петербуржских памятников.
На педсовете пошёл разговор о том, что на уроках снизились требования к учащимся со стороны учителей. Ксения Владимировна удивилась и возразила, что требования как раз и должны быть понижены:
- Нельзя оставаться по-старому требовательными, видя перед собою эти бледные юные лица, замечая, что часто за уроком ребята погружаются в дремоту. В конце концов, все мы знаем обстановку, в которой живут блокадники.
Но ей резко возразили:
- Рабочие работают ударно, и дети должны делать то же. Неужели вы будете настаивать на своём?
- Нет, не настаиваю, - схитрила Ксения Владимировна и добавила. - Это ведь бесполезно. Если у кого-то нет подлинной заботы о детях, то этому обучить нельзя.
Было видно, что её слова попали в цель. Ксении Владимировне можно было бы и промолчать, не наживать себе врагов, но она была не из тех, кто молчит, когда нужно сказать правду.
- До войны меня критиковали за большое количество плохих отметок, выставляемых мной, - продолжала Ксения Владимировна, - А сейчас я взываю к мягкости. Возьмём конкретный случай. Мальчик получает оценки "плохо", "посредственно", "хорошо", "отлично", "отлично". В прежнее время я не могла бы поставить итоговую "отлично" из-за наличия плохих отметок, а сейчас ставлю "отлично", ибо надо поощрить ребёнка, который в холоде и без света учит прекрасно уроки.
Казалось бы, никакого открытия она не сделала. Всё, о чём сказала, было хорошо известно всем остальным. Но, сейчас, выслушав её, как следует задумались об этом и стали соглашаться:
- Да, вы правы... Но вообще сверху дана установка на повышение требований...
- Вот это наше несчастье - боязнь подумать самостоятельно, - с грустью произнесла Ксения Владимировна. - Это всем нам вредит в большом и малом.
На улице ребятишки обступили её:
- А если бомба или снаряд попадёт, Медный всадник разрушится?
- Нет, конечно.
- Как так? Шутите?
- Надо бы знать историю. Когда его создавали, во время ночной заливки случился пожар, и русские мастеровые, рискуя своей жизнью, чудом спасли его. С тех пор считается, что с ним ничего никогда не может случиться... А значит, и город Петра во все времена выстоит, несмотря ни на что... Запомните это, ребята.
(На снимке: Медный всадник в блокаду)
Через день, второго января, устраивались новогодние ёлки. Когда Ксения Владимировна пришла в школу, ей сообщили, что электричества нет, а потому ёлка будет проводиться в темноте. Но это было ничто по сравнению с другим известием: этой ночью умер в школе, в своём кабинете, пожилой учитель физики. Семью свою давно, как только представилась возможность, он эвакуировал, а сам не захотел уезжать из родного города. На столике рядом с ним нашли блокнот с записями. На последних листках было выведено:
"9.XII. Ничего утешительного. Мой вес 56 кг. (никогда на моей взрослой памяти не было такого веса). Говорят, что прибавят хлеба. Но всё это разговоры. Когда прибавят? Хорошо бы дотянуть. Отекает лицо. Не могу поднять вязанки дров".
"Вот уж доподлинно: "оставь надежду навсегда". Трудно переносить голод. Исключительно трудно. Пока что спасаюсь картофельной мукой (1 ложка в день)".
Ёлка оказалась чудесная, с полу до потолка. Обильно украшенная, она не была освещена. Ребята на неё мало внимания обращали, спрашивали, когда же подарки и обед. Было холодно, даже в пальто и в валенках. Краткое вступительное слово произнёс директор. От имени учителей всех поздравил с Новым годом преподаватель математики, а от воинской части, расположенной в школьном здании, один из бойцов, сделавшийся сумрачным оттого, что увидел сразу так много измождённых детей. Озирался.
Ксению Владимировну больше всего обеспокоило то, что ребята не слушали выступавших, вяло аплодировали, но при этом не баловались и шума создавали мало. Дети вообще в последние недели мало шумели. Вот почему, когда недавно двое мальчиков подрались, она была очень довольна, чем, надо сказать, весьма удивила некоторых коллег.
Наконец объявили, что праздничный обед готов. В столовой накрыли столы белыми скатертями, на них положили ложки (обычно-то ложки приносили каждый свою). Педагоги получали тарелки супа, строго по талончикам, и ставили их перед ребятами. К этому выдавалось по сто граммов хлеба. Суп был очень прост и напоминал рассольник. А вот второе было вкуснее: по маленькому биточку и по две ложки вермишели. Дети пришли в восторг. Говорили лишь, что хотелось бы четыре таких порции. На третье раздали желе, в котором подрагивали черешни. Радость была неописуемая.
А затем вереницей подходили за так называемыми фунтиками. В них было печенье, курага и по полторы конфеты "Чайка". Общий вес подарка составлял двести пятьдесят граммов. Настоящий праздник по блокадным меркам.
На улицах в это время тут и там десятки мёртвых везли в гробах на салазках, везли и завернутыми в одеяло, наподобие мумии. Это был один из постоянных ужасов блокады.
Умирали и дети. Всё от истощения. В школе Ксения Владимировна всегда кого-нибудь подкармливала. Ученица восьмого класса Степанова однажды пошла в баню и забыла кошелёк в пальто. Кошелёк и деньги в нём уцелели, а хлебную карточку украли. На девочку тяжело было в школе смотреть. В глазах её застыла столь опасная тогда истерика, взгляд гаснущий, будто она не видит уже ничего, кроме предстоящего кошмара. На вопрос, что с нею случилось, она не ответила. В столовой Ксения Владимировна опять подошла к ней и спросила:
- Что с тобой?
И тут восьмиклассница заплакала и рассказала. Жила она с матерью. Мама каждый день с Мойки ходила на завод пешком и совсем ослабла.
У Степановой тяжелый, резкий характер и неподходящий тон с педагогами. В первый раз, когда Ксения Владимировна дала ей свой завтрак, она резко отказалась:
- Не возьму.
- Возьмёшь, - твёрдо сказала Ксения Владимировна. - Не имеешь права не взять, раз тебе его даю я, человек на много тебя старше. А знать это никто не будет.
Взяла. Второй раз сунула ей завтрак подмышку в столовой, когда она обеими руками несла тарелку супа, и быстро отошла. После завтрака девочка подошла и оттаяла:
- Ксения Владимировна, большое, большое вам спасибо... Я думала, один на один останусь со своею бедой. А вы помогаете.
Конечно, эти два-три завтрака не могли оказать существенной помощи, но моральную - огромную. Самое страшное в то время было - равнодушие. А свою награду эта удивительно добрая учительница нашла в том, что ученица Степанова приободрилась и стала учить уроки на "отлично". И разве ж это "трудная девочка"? Это очень хорошая девочка. А ещё учительнице так важно было услышать слово "спасибо".
Нередко бывало очень страшно. Так страшно, что холодный липкий пот покрывал всё тело. Однажды ночью подавленные огнём противника зенитки резко смолкли, и всё вокруг наполнилось надвигающимся гулом "не нашего" самолета. Казалось, он будто кружил над самым домом, в котором жила Ксения Владимировна. Нервы были напряжены в ожидании, что вот сейчас взвоет и разорвётся бомба, с немыслимым громом. Ожидание скручивало, и уже отчаянная мысль возникла: "Скорее бы, и сразу". А когда зазвучал отбой, сердце разжалось и заколотилось радостно.
(На снимке: Зенитчики возле Исаакиевского собора)
От постоянных тревог накапливалась огромная усталость, пока на какое-то время не наступало затишье. Ужасен был вид разрушенных жилых домов. На Советском проспекте Ксении Владимировне померещились какие-то фантастические ветви деревьев, она удивилась, что раньше их не замечала. Подошла ближе - погнутые, развороченные железные балки. Торчали такие же и на Кирпичном переулке. Там дом, вернее, его угол, распахнулся сверху до низу, и все этажи открылись, как на театральных постановках Мейерхольда, использовавшего в спектаклях зрелищные новшества.
Школа нередко пребывала в хаотическом состоянии. Холодно. Чернила замёрзли. Восьмой и девятый классы вынужденно иногда занимались в одном помещении. Уроки начинались в одиннадцать часов, длились по полчаса и заканчивались в половину второго. Звонков не давали, учителя сами сменяли друг друга.
Среди урока могла вдруг войти в класс ученица и, не спрашивая разрешения, сесть за парту.
- В чём дело? Урок ведь начался в одиннадцать часов?
- Я стою с карточками в очереди, ну и пришла пока в школу.
Несмотря на все трудности, некоторые ребята прекрасно учились. В классах народу обычно было мало, поэтому присутствовавших спрашивали довольно часто. Ксения Владимировна тайком удивлялась, как это они ухитрялись учить уроки.
На длительное время в блокадном городе отключались радио, электричество, водопровод. Без радио и электричества научились обходиться, а без воды нельзя. За водой Ксения Владимировна ходила к проруби у Медного всадника.
Размышляла при этом, что Всадник может любоваться на знакомую ему по первым дням существования города картину: народ в заношенных одеждах тянется вереницей к проруби. Кто сделал коромысло из карниза для занавесей, кто везет ведра на салазочках, одна женщина тянет за собой самовар. Двое стареньких, очевидно, муж с женой, несут сообща на веревочках доисторическую жестяную коробку от печенья. Больше, видимо, старикам не снести. При Петре I было удобнее спускаться на лёд, с низкой набережной с чёрными смоляными сваями. А сейчас тут Фельтоновский спуск, засыпанный снегом, и кем-то выбиты ступени в снегу. Они обледенели, и Ксении Владимировне ходить по ним трудно. От таскания воды начинало стучать в висках и болела спина. Возраст сказывался.
В феврале сорок второго года город, как показалось многим, потихоньку начал оживать. Одной из знакомых Ксении Владимировны попалось на глаза объявление: "Куплю канарейку и гитару". Очевидно, какой-то неунывающий остряк вдохновился темой объявлений - продавалось всё на свете, от предметов роскоши до домашнего скарба. Что же, правильно сделал, что пошутил. Ведь так мало поводов улыбнуться.
Однажды в начале марта Ксения Владимировна сидела с завучем в её кабинете, заспорили о каком-то пустяке, и в этот момент в дверях появилась маленькая, лёгкая в движениях девочка.
- Здравствуйте, Ксения Владимировна. А у нас дома все умерли.
Учительница и завуч нервно переглянулись и одновременно, в один голос, воскликнули:
- Кто все?
- Сперва бабушка. А потом мама и братик Володя, в один и тот же день. Вы ведь любили Володю Бубина? А меня взяла к себе тётя. А квартиру нашу, пока я была у тёти, обворовали воры. А теперь я иду за вещами, которые у нас были в бомбоубежище, такой красный узел.
Казалось бы, уже привыкшая к смертям, Ксения Владимировна была потрясена. В мыслях пролетело: "Значит, умер и Володя Бубин. Серьёзный, прекрасный мальчик. Ученик-отличник". Он был лучшим художником не только в школе, но и в том кружке экскурсоводов в Эрмитаже, которым она руководила. Так не стало ещё одной семьи. Так не стало одного из любимых учеников.
Нет, к смертям привыкнуть невозможно. Ночью Ксения Владимировна увидела Володю во сне. Он, совсем слабый, лежал в траве, высокой и густой, пахнущей ёлками. И сквозила какая-то странная тишина.
Он говорил ей, как ему плохо, но что он не умрёт ведь, потому что нельзя. И учительница хотела его в этом поддержать, поведать ему о будущей его жизни, о том, каким он вырастет, станет известным и уважаемым скульптором, как и мечтал. У него будет большая семья, много таких же детей, каким она знает его, природа наделит их талантами и способностями.
Но эти слова уносились прочь липкой тишиной. И лишь по движению губ учительницы Володя догадался, о чём она вела рассказ.
Он удивился, и обрадовался, и с наивностью ребёнка, ожидающего от взрослого ответа на любой вопрос, с непонятной лёгкостью поднялся и повёл учительницу за руку в чудесный парк, на озёрный берег. Даже во сне Ксения Владимировна определила, что это место очень похоже на один из чудесных природных уголков под Выборгом.
Но теперь здесь высилась в тени деревьев чёрная колонна.
- Вот мой памятник, - сказал мальчик. - Очень красивый, а под ним моя могила... Или это всё неправда?
- Это всё неправда, - торопливо заверила учительница. - Ты живой!
И Володя отвёл взгляд, ему будто бы стало больнее. Он привык, что Ксения Владимировна всегда успевает помочь и всегда говорит только правду. А в этот раз вышло почему-то иначе.
Да, и это надо было пережить. Много ещё случилось горя и в первую блокадную зиму, и потом. Придавало сил сознание того, что неуклонно приближается весна, а за ней и лето. И вот, наконец, наступили ясные, тёплые дни. На Исаакиевской площади девушки под руководством красноармейцев, как ни в чём не бывало, стали обучаться езде на велосипедах. Мимо нередко шагали люди с огородов, усталые, но загорелые уже, с лопатами в руках. На лицах их светилось солнце. В Александровском саду на скамейках по-мирному примостились праздные зеваки. Памятник Петру I ушел под гору песка, и деревянная надстройка показалась совсем крохотной. У самого памятника и дальше, в сторону Адмиралтейства, громоздились проволочные заграждения и аэростаты. Нева красива была в те дни, как никогда, и в ней чётко вырисовывались силуэты зданий. У берега замерли зенитки. А от бульвара опять повеяло миром. Зима закончилась. Но до прорыва, а потом и снятия блокады было ещё очень далеко.
(26/05/2010 Правление СП России, ознакомившись с повестью "Город-фронт", наградило как ветерана Великой Отечественной Войны Ксению Владимировну своей юбилейной памятной медалью. Награда будет храниться в музее школы, в которой работала эта легендарная женщина)
![[]](/img/k/kondratenko_e_w/555doc/fomapublikacija.jpg)
Жила-была учительница
![[]](/img/k/kondratenko_e_w/555doc/illjustracijakuchitelxnice.jpg)
![[]](/img/k/kondratenko_e_w/555doc/k.w.polzikowa-rubec_i.jpg)
![[]](/img/k/kondratenko_e_w/555doc/mednyjwsadnikwblokadu.jpg)
![[]](/img/k/kondratenko_e_w/555doc/zenitchikiuisaakija.jpg)
![[]](/img/k/kondratenko_e_w/555doc/medalx55letsprossii.jpg)