Безжизненная чёрно-белая картина застыла перед моими глазами: ночная заснеженная поляна тускло освещена в центре плоской луной и вовсе утопает в кромешной тьме по краям. На заднем плане немым острозубым профилем тянется полоса леса. Рядом извивается быстротечная река; чёрная гладь воды зияет бездонным провалом, исковерканным разломом в пространстве.
Я осознаю себя бесплотным духом, парящим над землёй. Не чувствуя прикосновений холодного ветра и колючего снега, я восторженно наслаждаюсь безмятежным видом, слушаю чарующие шорохи леса. Я не испытываю страха: призраку здесь нечего бояться. Время бесконечно растянулось, оставило всё сущее, превратилось в безбрежный океан блаженного покоя. Умиротворение...
Луну на короткий миг спрятали тучи, и поляна целиком провалилась в темноту. Словно по жесту невидимого дирижёра с силой грянули звуки и слились в тревожную причудливую симфонию: с надрывом завыла вьюга, грозно зашумела река, жуткий протяжный вой долетел издали. Через секунду луна обнажилась снова, звуки стихли, но что-то изменилось на поляне. Она больше не была безжизненной. Посередине, боком ко мне на снегу сидел незнакомец в чёрном суконном балахоне, длинные полы которого раскинулись вокруг. Голова укрыта просторным капюшоном, так что лица незнакомца оставалось не видно, но несколько прядей седых волос выбивались вперёд и свисали почти до земли. Перед ним в маслянистой тёмной луже хаотично валялись непонятного вида куски, большие и поменьше. Лунный свет отражался от вязкой жижи и странных предметов тёмно-багровым отблеском - единственное цветное пятно на сером фоне. Незнакомец жадно протянул тощие руки к одному куску, схватил его и вожделенно поднёс к лицу. Мне почудился не то ритуальный шёпот, не то сиплое порывистое дыхание, не то отвратительное чавканье.
Я немного, совсем чуть-чуть, приблизился к поляне и замер от ужаса: в снежно-кровавом месиве грудой лежали останки человеческого тела. Рядом с незнакомцем - я разглядел в полутьме - в сугроб был воткнут деревянный, в бурых пятнах шест с острым металлическим полотном на конце.
Теперь незнакомец почувствовал моё присутствие, недовольно опустил костлявыми руками остатки печени и медленно, почти со скрежетом, повернул ко мне голову. Перемазанный дымящейся кровью череп мгновение таращился пустыми бездонными глазницами и скалил щербатые зубы. Чтобы я узнал её.
А затем она отточенным движением подхватила косу, сделала широкий замах, одновременно подлетая ко мне на немыслимой скорости, и...
... я проснулся.
Старый автобус по-прежнему плёлся по зимнему шоссе, мотаясь из стороны в сторону. В салоне наконец-то слегка потеплело и меня, похоже, сморило. Ничего удивительного: последние сутки я провёл почти без сна.
Я растопил ладонью пятачок в замёрзшем окне и посмотрел одним глазком наружу. Бескрайнее поле простиралось до самого горизонта и незаметно сливалось с хмурым небом. День стоял пасмурный, унылый и казалось, что уже начинало смеркаться. Зимой темнеет рано, хорошо бы доехать засветло: судя по часам, пилить ещё минут сорок, а то и час, учитывая дорожные условия.
В автобусе страшно воняло бензином, отчего противно ныла голова. Я потёр виски, потянулся, захрустев суставами, и огляделся. В салоне в молчаливой задумчивости ехало ещё несколько пассажиров. Соседнее место пустовало.
Ладно, коль выдалось время, освежу в памяти, что мне известно о цели поездки. Я вынул из портфеля белую папку и достал из неё кое-какие документы. Пока папка была раскрыта, мой взгляд упал на лежавший в ней небольшой наперсный крест. Я осторожно взял его и, подумав, переложил во внутренний карман пальто. Странное дело, голова как будто сразу перестала болеть. Я мысленно усмехнулся, отмечая такое совпадение, и погрузился в бумаги.
Маленькая деревенька на самом отшибе N-ской области окружена лесом с трёх сторон. Можно сказать, край земли. Порой даже кажется удивительным, что в эдакой глуши живут люди. И вот, судя по имеющейся разрозненной информации, что-то непонятное, нехорошее стало происходить здесь в последнее время. С конца весны начали умирать люди. То есть, конечно, само по себе в этом ничего удивительного нет, тем более в деревне, где живут практически одни старики. Но ведь тут чуть не каждый день покойников хоронили! Потом наступило лето, к бабкам-дедкам родственники пожаловали отдыхать, а попали на сплошные похороны да поминки. Естественно, без внимания это не осталось. Были и медики, и эпидемиологи, и лаборатории всякие, и милиция - с собаками, конечно же. Результат ожидаемый: всё в норме. Ещё покрутились немного, сделали несколько повторных анализов, написали кучу отчётов и один за другим уехали. Да и не до того было: Советский Союз только-только развалился, хватало в стране проблем посерьёзнее.
К началу осени почти уже всё население деревеньки преставилось, жителей оставалось едва ли больше дюжины. По ту пору сюда был направлен репортёр от N-ского телевидения, для сбора материала и подготовки сюжета для популярной телепередачи, наподобие "Очевидное-невероятное", тогда таких много было. Однако через три дня, как было условлено, командированный сотрудник по телефону не позвонил и не доложился. Он должен был добраться - пешком или на попутке - до ближайшего села, это около десяти километров в сторону райцентра, и позвонить из сельсовета. Стоял конец сентября, зарядили промозглые дожди, и предположили, что до села не случилось добраться из-за размытых дорог или другой, связанной с погодой причины. Не позвонил он и на следующий день, и после, а через неделю, когда его ждали обратно, не вернулся сам. Сгинул телевизионщик, как сквозь землю провалился. Что произошло, милиция толком не установила. Вроде как одни из стариков, коих осталось меньше десятка, говорили, что будто репортёр тут в самом деле был, что он ходил и что-то спрашивал, всё смотрел внимательно, якобы и на кладбище его видали, причём не единожды, где ночевал - неизвестно, надолго куда-то пропадал, потом появлялся и в итоге исчез совсем, а другие старики, наморщив лоб, тихонько прошамкали, что не припомнят никакого репортёра вообще.
Сюжета, стало быть, не вышло, увы. А следствие двигалось медленно, по большей части формально, на бумаге, никто ни в чём не собирался разбираться досконально. К декабрю дело спустили на тормозах. На тот момент всех живых обитателей деревеньки можно было пересчитать на пальцах одной руки. Родные и коллеги пропавшего парня отчаялись получить от официальных властей ответы на очевидные и вполне закономерные вопросы и найти беднягу, живым или нет. Но их такой расклад категорически не устраивал, и они положили, обсудив всё хорошенько, самостоятельно съездить в деревню в надежде разобраться, что же там стряслось. Родители у парня были совсем старые, других близких родственников не было, так что коллеги с телевидения взяли данную инициативу на себя. К тому же и в служебном смысле провести расследование некоего загадочного инцидента сулило немало выгоды.
После новогодних праздников сформировалась, наконец, группа. Трое ребят, довольно молодых и энергичных, давние приятели репортёра, хорошо его знавшие, собрались отправиться вместе. Кажется, пара стариков ещё была жива, к ним, по крайней мере, можно будет попроситься на ночлег. В один из ближайших дней рано утром поисковый отряд выдвинулся в путь на рейсовом автобусе. Кто-нибудь один должен был обязательно позвонить в город в тот же день, подтвердить прибытие на место и дать краткое описание текущий ситуации. Наверное, вряд ли покажется неожиданным, что ни звонков, ни телеграмм оттуда не последовало. Шёл третий день, и по-прежнему стояла гробовая тишина.
На этом самом моменте история и попала на мой журналистский стол. Вчера, после обеда позвонила Алёна и сказала коротко:
- Привет, Антон. Есть тема, надо встретиться.
С Алёной мы знакомы ещё с института культуры, где учились на одном потоке. Откровенно говоря, она мне нравилась, а в студенческие годы я был от неё без ума и постоянно вытворял всякие чудачества, чтобы привлечь к себе внимание. Помню, например, в начале второго курса я познакомился с ребятами из секции альпинизма и скалолазания. И вот как-то раз, попив так от души "Жигулёвского", придумали мы одну штуку. Вечером, когда стемнело, я и мои новые приятели, захватив с собой всё необходимое для миссии, проникли в общежитие института, где жила Алёна. Не спрашивайте, как нам удалось прорваться через вахтёршу, ей-богу не помню! Мы поднялись на крышу пятиэтажки, там закрепили альпинистские верёвки, я влез в страховочный ремень, повесил за плечо гитару и стал спускаться к известному окну. На уровне третьего этажа грянули аккорды, сначала робко и неровно, а затем всё мощнее и увереннее. Штора отдёрнулась. Первой я увидел Иру, соседку Алёны по комнате. Та выпучила глаза и смотрела на меня напряжённо, почти со страхом во взгляде. Следом подбежала Алёна, обе вдруг весело засмеялись и поспешно распахнули раму.
Моя любовь на третьем этаже -
Почти где луна-а-а...
Я допел одну "серенаду", потом спел ещё одну и концерт пришлось сворачивать: внизу под окнами собралась толпа зевак, в основном молодёжь. Зрители улыбались, присвистывали и махали руками, привлекая ненужное внимание. Через полчаса целая толпа мальчишек и девчонок сидела на кухне общаги - пили пиво, бренчали на гитаре и шумно галдели. "Прикиньте, я не поняла вообще сначала, - хохотала Ира, - думала, может, что-то случилось, может помощь нужна". Весь тот вечер я чувствовал себя настоящим героем, буквально сиял в лучах славы. Только важно отметить другое. Мой поступок хоть и приятно удивил Алёну и даже весьма позабавил, но в плане отношений ни на что существенным образом не повлиял. Мы по-прежнему оставались друзьями и только. А на пятом курсе у Алёны появился парень, молодой человек - короткостриженый, накачанный, мастер спорта по какой-то там борьбе, как я позже выяснил. Не знаю, где она с ним познакомилась. Впрочем, может он появился у неё гораздо раньше, а просто я о нём узнал лишь на пятом курсе. И сразу отчего-то сильно обиделся на Алёну, целый год с ней не общался. Закончился институт, она устроилась работать на телевидение, а я стал журналистом в редакции одной успешной местной газеты. Потом по долгу службы мы случайно пересеклись на каком-то массовом мероприятии, поболтали, посмеялись, и с тех пор поддерживаем дружеские отношения. С качком она давно рассталась.
И вот мы встретились с ней в небольшой уютной кафешке, где изредка встречались по рабочим и нерабочим вопросам. Алёна была необычайно взволнована и как будто растеряна, не шутила по обыкновению, не улыбалась, даже не поинтересовалась, как дела. Она сходу принялась твердить про деревеньку, про своих коллег, говорила путанно, сбивчиво, перескакивала с одного на другое и поминутно теряла мысль.
- Здесь, - резюмировала Алёна, протягивая через стол пухлую белую папку формата А4, - все материалы, которые у меня есть.
- И зачем оно мне? - с недоумением спросил я, не торопясь принимать бумаги.
- Понимаешь, - Алёна вздохнула и положила папку на стол между нами, - от ребят третий день нет известий. Мы все как на иголках. Родители, друзья, родственники - все просто с ума сходят, не знают, что и думать. Ещё день-два - и сообщат в милицию. Или сами туда поедут. И опять неразбериха будет, как с Русланом.
- Руслан - это репортёр? - машинально уточнил я. - Который первым не вернулся?
- Да, он... Понимаешь, если и есть возможность отыскать ребят и хоть что-то выяснить, то только сейчас. Когда туда толпа набежит, никаких следов не останется, всё затопчут.
- Постой, ты хочешь, чтобы я занялся розыском твоих коллег? - опешил я.
- Антон, лучше тебя никто не справится! - Алёна старалась заглянуть мне в глаза. - Для тебя с твоим умом и опытом это просто раз плюнуть. Ты их всех найдёшь, не сомневаюсь!
- Как же я поеду? У меня дела, работа.
- Мой шеф переговорит с твоим, объяснит ситуацию. Тебя отпустят, не волнуйся. Сможешь потом статью об всём этом на первой полосе напечатать. Только медлить нельзя: сегодня уже поздно, а завтра ехать надо обязательно.
Я задумался. Конечно, с профессиональной точки зрения предложение выглядело заманчивым. Даже если никого не удастся найти, какая разница, в конце концов? Алёна права: выйдет отличная статья для газеты, возможно, ещё и премию получу. Но всё же что-то сильно беспокоило меня, неприятно щекотало внутри. Четыре человека пропали без вести где-то в вымершем по неизвестной причине селении - как ни крути, поездка может оказаться небезопасной.
- Извини, Антон, - смущённо залепетала Алёна, видя мои колебания, - не стоило мне тебя впутывать. Зря я это. В общем, забудь. Ладно, прости, мне пора.
Девушка резко поднялась, собираясь уходить.
- Погоди, - сказал я, тоже вставая. - Я же не отказываюсь. Просто... пойми... так неожиданно всё... Присядь.
Мы сели на место. Губы Алёны вдруг задрожали, и слёзы двумя струйками потекли по щекам.
- Я уже не знаю, что мне делать, - говорила она, тихо всхлипывая. - Мне больше не к кому обратиться за помощью. Они всё ходят, туда-сюда, туда-сюда, что-то проверяют, пишут и говорят, говорят, сплошные отговорки у них. И никакого толку! Когда прямо спрашиваешь, только плечами пожимают. А я устала, я не могу так больше. Мне нужно знать, наконец... Хотела сама туда поехать, но не пустили, даже обсуждать не стали. И что же, что мне остаётся? Я три месяца на успокоительных, сил больше совсем не осталось.
Алёна достала из сумочки носовой платок и уткнулась в него. Плечи вздрагивали, было так жаль её. Раз она столько времени страдает, то, выходит, всё дело в этом репортёре, Руслане. Он для неё многое значил, дошло вдруг до меня. И группу по его поиску, скорее всего, тоже она собрала. Получается, просьба Алёны переходила в некую очень личную, интимную плоскость. Помимо естественного желания помочь близкому другу, во мне возникало другое, почти ребяческое желание доказать, что я все-таки достоин чего-то большего и заслуживаю если не любви с её стороны, то, по крайней мере, искреннего признания.
Я протянул руку к папке.
Потом до конца дня улаживал формальности на работе, мотался по городу, на телевидение к Алёне, на автовокзал. До папки с документами я добрался ближе к полуночи. Она была довольно увесистой, нашлось в ней много всего. Куча вырезанных газетных статей, я внимательно их прочитал. Ничего нового не узнал, разве что более ясной стала хронология событий. Ещё была стопка фотографий пропавших парней, я по очереди разглядывал их, запоминал. Особенно долго всматривался в Руслана, всё пытаясь разгадать, что такого в нём нашла Алёна, но так и не понял. На каждого из ребят лежала краткая характеристика, написанная от руки. Почерк был Алёны - скорее всего, персонально для меня составляла. С характеристиками я тоже внимательно ознакомился и тоже ничего примечательного не заметил: "не был", "не имеет" и так далее. Дальше шла целая кипа каких-то справок, выписок и прочего, очень косвенно относящихся к делу.
На дне папки, под бумагами, я наткнулся на простой наперсный крест, по виду бронзовый или латунный, без цепочки, высотой сантиметров десять. Вот от чего папка была такой тяжёлой! Никакой записки или иного пояснения, что это за вещь, чья и с какой целью тут лежит, рядом не было. Я повертел распятье в руках. Оно определённо было старинным, Христос на нём весь истёрся, лик не разобрать. "Образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою", - едва читалась на обратной стороне надпись на церковнославянском. Я подошёл к телефону, снял трубку и с сомнением посмотрел на настенные часы. Без четверти три. Алёна наверняка спит, пожалуй, нет смысла будить её среди ночи, просто возьму крест с собой, на всякий случай. И вернул трубку на аппарат.
Дед Пахом
- Приехали, - донёсся до меня хриплый голос шофёра. - Ваша остановка.
Кажется, я снова закемарил и не заметил, как автобус притормозил у обочины. Я наспех собрал документы, закрыл портфель и поспешил к выходу.
- Деревня в той стороне, - добродушно подсказал водитель, махнув рукой налево, через дорогу. - Километра два, быстро доберётесь. Туда, правда, мало кто ездит в последнее время. Помнится, дня четыре тому назад трое парней ехали, а больше никого не было.
Он осмотрел меня снизу доверху, почесал лоб и, как бы сомневаясь, говорить или нет, прибавил:
- Вы там того... поосторожнее.
Я вышел наружу. Двери зашипели, шумно захлопнулись, и автобус, обдав напоследок удушливым бензиновым смрадом, поехал дальше, в райцентр. Через минуту его и след простыл; я остался один.
Вокруг было всё то же застывшее бело-серое однообразие, разрезанное надвое полосой дороги. Стояла безветренная морозная погода, сопровождаемая оглушительной тишиной, лишь изредка вдалеке стрекотала сорока. Быстро темнело, я поспешил перейти на другую сторону и бодро зашагал в указанном водителем направлении. Я видел издали маленькие заснеженные домики, они чем-то пугали меня, и я не сразу сообразил, чем именно. Ни из одной трубы не струился дым, а именно так, и только так, в моём представлении, должны выглядеть деревенские избы зимой.
Через пять минут темп всё же пришлось сбавить вдвое: дорогу сильно замело и идти было трудно. Кроме того, стемнело настолько, что я уже не видел домов и придерживался едва видневшейся колеи. И тут, как нарочно, посыпал снег. Чертыхаясь, я ускорился, на сколько позволяли силы. Немного погодя и колея, и все пространство вокруг слились в единую мазню стального цвета. Я задыхался, взмок и в конце концов остановился, хватая ртом ледяной воздух. Куда я так бегу, ничего не видя? Что, если я сбился в потёмках с пути? Мне срочно нужен ориентир! Отдышавшись, я принялся вертеть головой по сторонам: может хотя бы от одного дома замечу свет. И действительно, скоро увидел, как что-то блестело сквозь мутную пелену снегопада. Я почти бегом рванул туда, больше всего на свете боясь потерять цель из виду.
Вскоре блеск превратился в довольно обширное мелькание огоньков; это точно были не горящие окна избушек. Но других указателей не было, и я продолжал к ним приближаться. Вот уже видны деревья и кусты, а огоньки сверкают среди них, словно мишура или... Ну да, траурные венки! Я оцепенел от ужаса. Правда, наткнуться в ночи на кладбище было в определённом смысле удачным событием: если не удастся выйти к поселению, так можно хотя бы на могилке заночевать, а уж пара-тройка печенек да карамелек перекусить на погосте обязательно найдётся.
Стоп, да что со мной? Совсем спятил? Я отёр перчаткой холодный пот со лба. Спокойно, если есть кладбище, то и жилища должны быть поблизости. Я опять вгляделся во тьму и заметил жёлтое пятно огня поодаль. Сомнений не было, это светилось окно. Собрав остатки сил, я пошёл в ту сторону. Спустя четверть часа очертания строения уже угадывались в темноте. Старый дом из красного кирпича стоял на краю деревни, к нему вела плохо утоптанная узкая тропинка.
Запыхавшись, я проскочил в распахнутую настежь калитку и пересёк небольшой палисадник. В доме было три глухо занавешенных окна - два со стороны фасада и одно сбоку. Свет горел только в последнем. Я тихонько постучал в него и ещё не успел опустить руку, как из-за шторки выглянуло измученное небритое лицо в очках и напряжённо уставилось на меня. Хоть и с трудом, мне удалось узнать его по фотографиям, лежавшим в моём портфеле. Я помахал ему и указал на крыльцо. Занавески снова сомкнулись.
В глубине дома что-то загремело, раздался глухой топот, затем лязгнула щеколда, и входная дверь со скрипом приотворилась. Я сделал было шаг.
- Стой на месте! - строго предупредил человек. Он наполовину высунулся в проём и держал наготове топор. - Ты кто такой?
- Здравствуйте, я из города. Вы Игорь?
- Ты кто такой? - помедлив, повторил человек. - Что здесь делаешь?
- Я из города, из N, только что приехал. Я вас ищу.
- Кого это нас?
- Вы ведь Игорь, верно? Послушайте, давайте войдём в дом, и я всё объясню. Я за вами прибыл. И за остальными.
- Стой, где стоишь! Отвечай живо: как тебя зовут и как сюда попал?
- Меня зовут Антон. Я по просьбе Алёны.
Услышав про Алёну, собеседник что-то прикинул в уме, опустил топор и сказал менее грубо:
- Я Игорь, да. Ладно, заходи. Только без глупостей, имей в виду.
Он скрылся в тёмных сенях, я поспешил за ним. Мы вошли в избу, скупо освещённую закопчённой лампочкой, висящей на проводе. Справа полкомнаты занимала русская печь, вся в саже, слева, у окна, стоял дощатый выскобленный стол, накрытый драной клеёнкой и заставленный посудой с остатками еды. Маленькая облупленная кирпичная печка отделяла переднюю часть избы. Всюду на грязном полу в жутком беспорядке валялись разбросанные вещи. В помещении было холодно и душно.
Игорь уселся на колченогий стул у окна. Теперь я мог рассмотреть его получше. Это был здоровый рыжий парень, с короткой шеей, явно молодой, лет тридцати, но выглядевший сильно старше из-за многодневной щетины и мешков под красными воспалёнными глазами, которые он то и дело тёр, снимая очки. Он сидел в расстёгнутой замызганной телогрейке на тельняшку, ватных штанах не своего размера и дырявых валенках с галошами. В свою очередь он тоже с любопытством изучал меня, задержав взгляд на портфеле, который я продолжал держать в руке.
- Антон, значит, - завершив оценку, усмехнулся Игорь. - Поня-я-ятно. Был у меня один знакомый Антон, крановщик. Он однажды на стройке после обеда в монтажный кондуктор отдохнуть прилёг и задремал случайно. А тут бетон привезли, водитель торопился очень, ну и слили всё, не посмотрели. Антона потом долго искали, насилу нашли. Когда бетон долбили, кусок вместе с головой отвалился. Жуть.
- Я журналист. Не крановщик.
- Хе-хе, журналист - это хорошо. Ну присаживайся, чего стоять. Рассказывай, какими судьбами сюда занесло.
Я присел на лавку возле маленькой печки и положил наконец портфель рядом. Не вдаваясь в подробности, я сухо изложил наш с Алёной разговор. Игорь почти ни о чём не спрашивал, слушал рассеянно, вполуха. Лишь в конце подытожил, подтвердив ненароком мои догадки:
- Да-а, всё-таки любила она его. Переживала очень, места себе не находила. Устала, бедная, по ментовкам носиться, в итоге уговорила нас троих ехать на поиски.
- А где остальные? - спохватился я. Мне вдруг показалось странным, что в доме никого, кроме Игоря, не видно. - Они здесь?
Новый знакомый неопределённо кивнул, посмотрел в окно и глубоко вздохнул.
- Узнаешь всё, не торопись. Спешить нам некуда, весь вечер впереди. Давай-ка вот чего. Нам печку затопить надо да ужин сварганить. Между делом и поговорим. Будь другом, сходи в сарай за дровами, там слева увидишь. На-ка вот фонарик. А я тут пока приберусь немного.
К покосившемуся сараю за домом привели глубокие следы в снегу. Я распахнул ворота и посветил фонарём. Сарай был крошечным, под крышу завален всяким барахлом - от садового инвентаря до непонятных ржавых запчастей. Особое внимание привлекали две лопаты у самого входа. Они небрежно стояли у стены, полотно покрытые толстым слоем грязи. Я посветил ближе. Глинистая земля вперемешку со снегом явно была свежей.
Слева от ворот без труда нашлась поленница дров. Когда я вернулся, Игорь уже сгрёб всю перемазанную посуду в одну стопку и расчистил пространство вокруг маленькой печки.
- Во, клади сюда, - сказал он. - Дальше я сам.
Он взял со стола толстый кухонный нож, выбрал поленце поровнее и нащепал лучины. Затем занялся растопкой.
- Сюда мы без приключений добрались, - начал свой рассказ Игорь, - благо денёк выдался погожий. Тут, понятно, долго от дома к дому ходили, хоть кого-нибудь живого искали. Ну и нашли в одной избе - аккурат темнеть начинало - дряхлого деда. Представь: посреди хаты, без света, сидит, значит, на табуретке дед неподвижно, а перед ним на столе лежит бабка, вся бледно-жёлтая, руки на груди сложены. Напугались мы. Дед как увидал нас, чуть не на колени упал, взмолился: "Помогите, православные, старуху схоронить, мне не возмочь, силушки нет". А у самого слёзы на глазах и весь аж трясётся. Мы с дедом остались, конечно. Оказалось, дед Пахом - так его звали - с бабой Серафимой последними местными жителями были. Детей-то им Бог не дал. И вот вчера утром бабуля не проснулась. Дед весь извёлся: завтра нужно усопшую земле предавать, а ему с этим не справиться в одиночку. Ну, мы успокоили его как могли, обещали всё сделать, что нужно. Свечки нашли, поставили, лампадку у икон в переднем углу зажгли. Дед ожил немного, в глазах все слёзы стояли, но вроде как уже не от одного горя, но и от благодарности к высшей силе, что помощь пришла. Говорил он мало, неохотно, всё больше нас благодарил да Всевышнего и про бабку свою, про молодость вспоминал обрывками. Мы предложили с ним на ночь остаться, но он ни в какую не согласился: хотелось ему, значит, напоследок с Серафимушкой своей вдвоём побыть. Зато привёл нас в этот дом и разрешил пожить в нём, сколько нужно. Вроде тут какие-то дальние родственники их раньше жили; в деревне, считай, все какая-нибудь да родня друг другу. С расспросами по нашему делу не полезли к старику, оставили в покое.
Игорь наконец растопил печку - дрова шумно загудели и стреляли за чугунной дверцей, от плиты повеяло теплом. Он вернулся за стол и продолжил:
- В первый день в город не позвонили, потому что, во-первых, не успевали по времени, а во-вторых, слишком потрясены были. Перед сном решили так: как рассветёт, Дмитрий отправится в соседнее село, где был телефон, а мы с Петром займёмся похоронами. Но утром внезапно налетела метель, такая жуткая - из окна калитку не видно. Мы сразу сказали Димке никуда не ходить, не то занесёт в поле к чёртовой бабушке. В конце концов, доклад можно и до завтра отложить. Но он и слушать не стал, разволновался весь: "Сообщить нужно обязательно! Не представляю, что будет с Алёной и остальными, если мы и сегодня не выйдем на связь". Он бегал туда-сюда, собирался: нашёл походный рюкзак, термос, тёплую одежду. Раздобыл даже лыжи где-то, так что мы ждали его после обеда обратно. Дмитрий уходил - ещё мело сильно, метель стихла часа через два примерно после его ухода.
А между тем мы с Петром вооружились лопатами и пошли на кладбище копать могилу. Земля вся промёрзла, вышло неглубоко. Гроб делать уж некогда было, обошлись, завернули бабку в саван из белой простыни - прямо невеста! - так и похоронили. Ну да ничего, земля примет. Царство ей Небесное! - Игорь трижды перекрестился. - Потом вернулись домой, помянули новопреставленную, как полагается, и стали ждать Дмитрия. Только время шло, а его все не было. Стемнело. Пошли с фонариком вокруг деревни, думали, может заблудился, увидит огонь в темноте, найдёт дорогу. До полуночи ходили, даже кричали, всё без толку. Пётр говорит, как начнёт светать, пойдёт на поиски. Прежде всего, надо в селе узнать, был ли у них Дмитрий. Однако утром - это, получается, вчера было - опять поднялась метель и не унималась весь день. Я убедил Петра не ходить в такую погоду, да он и без меня понимал, что скорее сам пропадёт, чем отыщет коллегу. А Дмитрий так и не объявился. Сегодня почти всю ночь глаз не сомкнули. Пётр рассвета не дождался, затемно ушёл в сторону села. Ну и вот, нету его до сих пор.
Игорь замолчал, подошёл к печке и пошевелил кочергой горящие дрова.
- Так... может, ещё вернётся, - неуверенно сказал я. - Дорога-то вон какая, снега по колено кругом. Я сам от остановки еле добрался, чуть не заблудился.
- Может и вернётся, - кивнул Игорь. - А может, на ночлег в селе остался, побоялся на ночь глядя обратно идти.
- Послушай, а про Руслана вы потом спрашивали у деда Пахома? И вообще про всё, что тут творится?
- Нет, не успели. Как с кладбища воротились, он на диван упал, так и лежал с того времени в беспамятстве. Мы с ним посидели немного, потом сюда пришли, а после к нему несколько раз ходили проведать. Дед без изменений, лежит, глаза закрыты, еле дышит. Даже попить отказался.
- Так, может, нам с ним сегодня поговорить?
Игорь открыл было рот что-то ответить, как вдруг дверь на крыльце скрипнула, в сенях послышались быстрые шаги, и на пороге возник молодой человек, бледный, осунувшийся, в поношенной овчинной шубе и меховой шапке. Он еле держался на ногах и щурился от света. Его я тоже узнал, опять же по фотографиям.
- Петя? - не то радостно, не то с удивлением воскликнул Игорь, вскакивая ему навстречу.
- Ага, - ответил вошедший, скидывая шапку. - Я замёрз, как собака. Там так холодно и темно!
- Здорово, что ты вернулся, давай, проходи. Всё нормально? Сейчас быстро согреешься, у нас тут печка топится.
Пётр сделал два шага и остановился, заметив меня.
- А это кто? - спросил он недоверчиво.
- Антон, журналист, - назвался я.
- Он недавно из города приехал, по просьбе Алёны, - пояснил Игорь.
- Я Пётр, - представился гонец, вытягивая красные замёрзшие руки к горячей плите. - Боже, как там холодно. И темно...
- Ну, как дела? - спросил нетерпеливо Игорь. - Ты позвонил в город? Я весь день места себе не нахожу.
- Не волнуйся, всё хорошо. Алёна о нас помнит. Ты же видишь, прислала Антона.
- От вашей команды три дня не было известий, - пояснил я.
- Да, обстоятельства так сложились. Игорь рассказал, наверно. Не могли мы. В общем, неважно.
- Ты только с Алёной общался? - уточнил Игорь, не спуская глаз с коллеги.
Пётр помедлил с ответом. Он расстегнул шубу и подсел к столу. Одна щека заметно дергалась.
- Я сейчас деда Пахома встретил, - оживился неожиданно парень, - много мне интересного поведал.
- Чего это он тебе там поведал? - встрепенулся Игорь. - Что ты мелешь?!
- А что такого? - обиделся Пётр. - Много всякого, да. И про нас, и про Руслана. И про деревеньку эту. Я не всё запомнил, как-то больно мудрёно у него получалось. Но в общих чертах...
- Погоди, погоди, когда, ты говоришь, его видел? Деда Пахома-то?
- Да говорю же, только что. Иду, подхожу к дому, а он на углу стоит, как будто меня поджидает: "Здравствуй, родимый". Ну и я ему: "Добрый вечер, дедушка". "Живы-здоровы ли?" - интересуется. Я ему: "Вашими молитвами, благодарю".
- Так, так, ну, - Игорь аж поближе придвинулся, - и что тебе дед наплёл? Или по секрету?
- Почему сразу "наплёл"? И нет, не по секрету. Поведал дед Пахом, что скоро всё закончится, что немного ещё потерпеть остаётся. Скоро, говорит, число исполнится (или как-то так), Матушка насытится, недолго теперь ждать. Меры небесные и меры земные уровняются. О том Матушка хлопочет, трудится неустанно. Дана ей на то власть и всякая сила. И когда последняя капля чашу наполнит, тьма рассеется, и свет над миром воссияет, даруя жизнь. Я дословно не помню, как он излагал, своими словами передаю. А до тех пор, сказал, придётся нам здесь с ним остаться.
- Постой, - прервал его Игорь, - ты мне всё-таки ответь на вопрос: ты в селе-то был? в город звонил оттуда?
Пётр вдруг скис и принялся тереть ладонью непослушную щёку.
- Я не знаю, не помню... В голове словно... темно. Я же помнил, помнил... - И вдруг выпалил твёрдо и чётко: - Я был в селе, точно! И в город звонил!
- Кому именно? Алёне?
- Да, Алёне.
- А ещё кому-нибудь звонил?
- А ещё... ещё я позвонил...
- Кому?
- Этому, как его...
Щека ходила ходуном, Пётр держал ее рукой.
- Игорь, извини, что вмешиваюсь, - не выдержал я, - мне кажется, Петру сначала нужно отдохнуть.
Рыжий здоровяк посмотрел на меня вопросительно, точно забыл о моём присутствии. Внезапно его осенила какая-то идея. Он хлопнул себя по лбу и добродушно засмеялся:
- Разумеется! Да что же я пристал, в самом деле? Петя, ты только не обижайся, ради Бога, это у меня просто нервы разошлись.
- Всё нормально, - выдохнул Пётр.
- Здесь жарко, ты снимай шубу-то да иди ложись пока, отдохни. Сейчас картошки наварим, поужинаем, тогда всё и обсудим. Только вот что: у нас вода кончилась. Пойдём, Антон, с тобой за водой сгоняем, заодно покажу, где ближайший колодец.
Мы подхватили вёдра - одно возле большой печи и одно в сенях - и выбрались на улицу. За первым же поворотом Игорь тихо сказал:
- Антон, тормозни-ка. За водой успеется. Мне тебе показать кое-что нужно - тут рядом, буквально три шага.
Ничего не понимая, я последовал за ним; все вопросы решил оставить на потом. Действительно, очень быстро мы вышли в соседний переулок и метров через сто оказались возле деревянной избы, чуть в стороне от общего ряда домов. Игорь поставил вёдра в снег и уверенно толкнул дверь, она оказалась незапертой. Я не отставал. Через сени мы попали в тёмную нетопленую комнату. Воняло пылью, сыростью и ещё чем-то неприятно-сладковатым. В переднем углу тускло горела лампадка. В её мерцании я рассмотрел посреди комнаты сколоченный стол. На нём вдоль настланы доски, на досках лежит человек на спине. Какой-то усохший старик. Покойник.
- Это дед Пахом, - тихо произнёс сзади Игорь.
В ушах зашумело. Я оставался в сознании, но ноги сделались ватными и подкосились. Игорь ловко подхватил моё падающее тело и усадил тут же, на табуретку, на которой, по всей видимости, этот самый дедок и прощался третьего дня с бабой Серафимой.
- Я его утром обнаружил, - сказал Игорь, не дождавшись от меня вопросов - я и слова вымолвить не мог. - Проводил Петра, а сам на обратном пути решил деда Пахома навестить. Смотрю, уже бездыханный лежит, весь ледяной. Господи, помилуй! - Перекрестился, помолчал. - Знаешь, я несколько дней в этой деревеньке провёл, тут атмосфера какая-то вязкая, гнетущая. Я уже себе, своим мыслям не доверяю. Поэтому вот тебя спросить хочу, ты тут новенький, что скажешь: как Пётр час назад, или сколько там, мог разговаривать с дедом Пахомом, который помер прошлой ночью? Каким образом? Он что, сошёл с ума? Или правда, воочию, вот как ты меня сейчас, видел деда живым? Как такое возможно? Да что тут вообще, чёрт возьми, творится?!
Игорь рывком сорвал очки и усиленно тёр глаза тыльной стороной ладони. Он был на грани истерики. Я же старался взять себя в руки и найти хоть какое-нибудь, пусть не самое правдоподобное, но логическое объяснение событиям.
- А что, если Пётр всё выдумал и просто разыгрывает нас?
- Разыгрывает? Н-не знаю... Вряд ли. Мы всё-таки давно знакомы, не его амплуа людей разыгрывать, тем более так нелепо. Это совсем не смешно.
- Тогда нужно привести его сюда и посмотреть на реакцию. Только не сегодня, пусть в себя придёт с дороги.
- С дороги, хм... Честно говоря, я не уверен, что он был в сельсовете и звонил Алёне. Поэтому предлагаю так: завтра утром поезжай в N, расскажи всем, что знаешь, пусть думают. Возможно, пора милицию подключать, Дмитрия всё равно искать надо. А я возьму Петра - и сюда, надеюсь, рассудок у него прояснится. Дальше видно будет. Ты как, в норме? Хорошо. Всё, потопали за водой.
Меня разбудили громкие голоса. Хотя "разбудили" вряд ли подходящее слово: я и так не спал, пребывая где-то на границе между сном и явью. Когда вечером мы с Игорем принесли воды, то обнаружили Петра спящим на диване, будить его не стали. Наварили кастрюлю нечищеной картошки, вскипятили чайник с изогнутым носиком, поели, попили. Поболтали на отвлечённые темы - про погоду, про работу. Про деда Пахома даже не заикались. Пётр так и не вставал. Спать улеглись ближе к часу ночи. Внизу мне отдельного места не нашлось, тесниться не хотелось, я залез на большую печку. Тут было просторно, вольготно, тёплый воздух поднимался кверху. Я закопался в какие-то старые лохмотья, пригрелся, но заснуть толком не мог, всё проваливался в сон и тут же, вздрагивая, открывал глаза. Отключился лишь под утро. Мелькали обрывки тревожных сновидений: бескрайние пространства - укрытые чистым снегом луга, непролазные чащи лесов, покрытые льдами реки - сменялись крупными планами погостов, церквей и безликих траурных шествий.
Я очнулся и прислушался. Игорь и Пётр о чем-то напряжённо спорили на повышенных тонах.
- ... не понимаю, зачем опять звонить, - нервно восклицал Пётр.
- Говорю же, не звонить, а лично в город ехать, - стараясь сохранять спокойствие, отвечал Игорь. - Про село вообще забудь, туда больше ни ногой.
- Ну, ехать, какая разница. Я ведь вчера им обо всем доложил. Что за необходимость? Зачем нам в город?
- Да не нам, мы-то останемся, тут дел невпроворот. Я Антона попросил. В конце концов, у него поручение от Алёны.
- И ты отпустишь журналиста?
- А почему же нет?
- Он нужен здесь! Нам лучше оставаться вместе, ты ведь сам прекрасно понимаешь. Давай просто немного подождём - и всё!
- Пусть Алёна и остальные решают, ждать или нет. Антон опишет им ситуацию подробно.
- Ладно, делай как знаешь.
Хлопнула дверь, и перепалка резко стихла.
Я слез с печки. За окнами ещё темным-темно. За столом, подперев голову рукой, сидел Игорь и задумчиво пил чай.
- Разбудили тебя? Извини, - сказал он, завидев меня.
- Ерунда, - отмахнулся я, - все равно вставать пора.
Я выпил чаю и оделся. Посмотрел на часы, через полчаса начнет светать. Надо выдвигаться. Мы с Игорем пожали друг другу руки и обменялись дежурными фразами. Пётр до моего ухода так и не появился. Видать, сильно обиделся на самоуправство Игоря. Впрочем, меня это не касается.
За ночь мороз усилился, было ясно и безветренно. Я бодро, с каким-то внутренним облегчением шагал прочь от деревни. На востоке, над лесом, торжественно заалела заря, и я вдруг с содроганием вспомнил вчерашнее блуждание во тьме. Слава Богу, сегодня дорогу видно отлично.
Преодолев, по моим подсчётам, половину пути, я с азартом стал всматриваться в ту точку, где должна была находиться остановка. Неожиданно в поле зрения попала серая фигура человека на некотором расстоянии впереди меня. Путник тоже направлялся в сторону шоссе, и я как будто постепенно нагонял его. Сам факт встречи с кем-либо в таком месте казался мне довольно необычным, ведь, кроме нас, в деревеньке никого не было. Я предположил, что это мог быть Пётр, что он почему-то неожиданно передумал и тоже собрался в город. Я прибавил ходу, чтобы поравняться с путником, но на удивление он по-прежнему оставался в отдалении. Я даже несколько раз окликал его и махал рукой, но тот никак не реагировал и спешил дальше. Тогда возникла мысль, что ему, может быть, не нужен компаньон и хочется остаться одному. Что ж, если мы оба идём к остановке, то там и встретимся, так или иначе.
Но только вот что интересно. Пока я был увлечён погоней, утоптанная лента дороги куда-то пропала, и я почти бежал теперь по ровному прочному насту. Заря, казалось, застыла на горизонте: солнце даже не выглянуло из-за леса, хотя уже и целиком должно было подняться на небо. Кусты и деревца всё чаще возникали вокруг, плавно превращаясь в мелколесье. Что-то не припомню ничего подобного на этом маршруте.
Не знаю, зачем я увязался за этим бродягой. Он и шёл-то, может, в другое место, а получается, и меня за собой увёл. Я предпринял последнюю попытку привлечь к себе его внимание. Я бежал, кричал во всё горло, размахивал руками, но всё было тщетно - дистанция между нами чудесным образом сохранялась.
Так не годится, нужно возвращаться назад. Я осмотрелся и остолбенел: меня окружал непроходимый вековой лес. Заря, ещё недавно тлеющая вдали, скрылась за непроницаемой хвоей деревьев, стало даже темнее, чем было. Зловеще каркали вороны, ухал филин. Не имея понятия, куда идти, я посмотрел вперёд. Путник словно ждал меня. И тут мне стало по-настоящему страшно. Если ещё минуту назад я надеялся, что всё это просто глупая случайность, совпадение, то теперь стало очевидно, что он прекрасно знает обо мне, о моём преследовании, и играет со мной.
- Эй! А ну, стой! - заорал я в исступлении и ринулся к нему. - Стой, говорю! Хватит шутить!
Тропа, зажатая с обеих сторон неприступной стеной леса, внезапно расширилась и выбросила меня на открытую местность. Это была просторная круглая поляна, удивительно похожая на поляну из моего недавнего сна. В центре, спиной ко мне стоял путник. Наконец-то я смог догнать его.
- Повернись! - срывающимся голосом продолжал орать я. - Слышишь? Повернись ко мне! Кто ты такой?!
И человек на поляне встал ко мне лицом. Сгорбившись, в чёрном, как уголь, балахоне на меня пялился дед Пахом. Правда, не уверен, видел ли он меня - зрачки были затянуты мутными бельмами. Острый конец длинного крючковатого носа опускался чуть ниже рта, а нижняя челюсть ужалась настолько, что почти полностью скрылась под верхней. Но не это поражало больше всего. Главный фокус состоял в том, что все части тела, не покрытые одеждой, морщинистые и синюшные, просвечивались насквозь, а голые ступни старика не касались поверхности земли - он точно парил на некоторой высоте в воздухе.
- Внемли мне! - услышал я громогласный голос. Он грянул будто отовсюду, заполняя поляну, при этом, готов поклясться, дед Пахом и рта не раскрыл. - Я послан Матушкой, чтобы возвестить тебе о прошлом, настоящем и будущем. Слушай же, не перебивай!
Я так опешил от невероятного, сюрреалистичного зрелища, что потерял дар речи и не мог ответит, если бы и очень хотел. История же деда Пахома звучала примерно так:
- В мае сорок третьего года наша рота расположилась в лесу, поблизости от деревеньки. Не знаю, с какой стратегической целью нас забросили так далеко от линии фронта - мы стояли там почти месяц, и никаких боевых задач из штаба не поступало. Солдаты маялись от безделья, поминутно бегали в деревню за провиантом, самогоном и по женской части. Правда, начальство все время что-то оживленно обсуждало, изучало карту местности и писало рапорты. Мне, будучи старшим шофёром роты, регулярно доводилось возить офицеров в различные близлежащие места.
Однажды, уже поздно вечером, вызывает меня командир роты, капитан Скуха. Хватаю пилотку и немедленно являюсь к нему в землянку. Один из офицеров, лейтенант Денисенко, как раз что-то докладывает у него. Я вошёл, спросил разрешение присутствовать и встал в сторонке. "Нашли мы его, - говорит Денисенко, - задержан и доставлен". "Молодцы! Что, готов он сотрудничать?" - спрашивает ротный. "Так точно, товарищ капитан! К сотрудничеству готов и может то место хоть сейчас показать". И получаем следующее задание: рано утром лейтенант Денисенко с захваченным лицом и двумя солдатами сопровождения едут на одной машине впереди, а мы с командиром Скухой - на другой следом.
На рассвете собрались в дорогу. Туман стоял непроглядный и лучше бы подождать, пока развеется, но ничего не поделаешь - приказ есть приказ. Когда садились в машины, я того задержанного типа мельком увидел и стало мне прямо не по себе. Мужик в возрасте, но не старик, весь седой и заросший, чрезвычайно худой, немощный, с землистым цветом кожи, смотрел исподлобья с какой-то невыразимой злобой, словно проклинал весь мир. Его первым усадили на переднее сидение, рядом с водителем. Расселись по местам, поехали. В тумане только задок другой машины мелькает, больше ничего не видно. Сначала дорога шла асфальтированная, хорошая, двигались быстро, даже, пожалуй, слишком. Очень скоро я уже не представлял, где мы находимся, только следовал за проводником, стараясь не отстать. Через какое-то время покрытие дороги ухудшилось, пошли трещины, ямы, а потом асфальт и вовсе пропал. Покатили по грунтовке, машина то и дело подпрыгивала на ухабах. "Тише! Осторожнее!" - раздражённо повторял командир. Между тем туман, вместо того, чтобы рассеяться, наоборот, превратился в парное молоко. Как нарочно, притормозив перед очередной рытвиной, я чуть задержался, и ведущая машина моментально утонула в белом мареве. Я тут же нажал на газ и помчался, пытаясь её нагнать. "Ты их видишь?" - заволновался Скуха. "Никак нет, товарищ капитан", - ответил я, обливаясь потом. Уже не сбавляя скорости, я летел по колее и все надеялся, что знакомый силуэт нет-нет, да и вынырнет из тумана. Какое там! Дорога становилась все хуже и хуже. Стали попадаться кочки, высокая трава, а затем и молодые кусты принялись колотить по бамперу и днищу автомобиля. От колеи ничего не осталось, мы гнали по заросшему бездорожью неизвестно куда.
Я уже не надеялся выбраться отсюда, но внезапно туман поредел, и мы увидели, что быстро приближаемся к тёмной железной ограде, преграждающей путь, причём несёмся прямо на высокие закрытые ворота. Жму тормоз изо всех сил и останавливаю машину в миллиметре от забора. Куда это нас занесло, думаю? Туман продолжает рассеиваться, и я, к своему ужасу, вижу ряды могил и крестов за длинными вертикальными прутьями. В панике инстинктивно втыкаю заднюю передачу и собираюсь улепётывать куда подальше, но вдруг слышу неуставной вопль над ухом: "Куда-а, с-сука?! А ну, стоять! Машину не покидать, оставаться на месте, это приказ! Ждать меня тут, ясно?". Ротный вылезает из машины, проходит через ворота и пропадает в глубине кладбища.
Честно говоря, я не очень надеялся увидеть его живым. Вокруг стояла могильная тишина, изредка нарушаемая леденящими кровь стонами из-за ограды. Не знаю, как долго я сидел в машине не шелохнувшись. В какой-то момент я заметил командира и вздохнул с облегчением. Он осторожно вышел с кладбища, тщательно прикрыл за собой ворота и сел на место, прикрыв глаза. "Поехали", - говорит он тихо. Я его спрашиваю: "А где остальные? Как с ними-то быть?" "Поехали", - тихо повторяет Скуха. Ну, я завёл двигатель, развернулся, и мы поехали. Туман уже совсем растворился, светило солнце. Вскоре выбрались на дорогу, сориентировались и к обеду вернулись в расположение роты. Вторая машина, на сколько мне удалось узнать, не возвращалась, а через день роту перебросили на Западный фронт.
Во время нашей стоянки я познакомился в деревне с одной замечательной девушкой, мы очень полюбили друг друга. После окончания войны я вернулся, разыскал её, и мы поженились. Других родственников у меня нигде не было, так я у неё и остался. Девушку звали Серафима. С тех пор мы никогда не расставались.
Позднее Серафима прояснила мне кое-что про те странные события. Оказывается, где-то в лесах, в окрестности деревеньки, жил в ту пору страшный колдун, который, известно, с нечистой силой дела водил. И решила советская власть отыскать его и для дела победы использовать. На те поиски как раз и была направлена рота солдат. Насилу нашли, поймали и какими-то правдами-неправдами уговорили или даже вынудили колдуна сотрудничать. И будто бы отвёл он военных к своей хозяйке, Матушке, с ней и разговоры велел вести. И военные заключили с Матушкой некий договор. Какой у них был приказ и что именно они просили - неизвестно, что-то для страны и разгрома немцев, должно быть. Матушка же обещала всё сделать, всем помочь, но за это через полвека она придёт и заберёт души в количестве, о котором в том договоре условлено. И вроде бы не просто на словах, а на бумаге соглашение было составлено и подписано кровью, но за это поручиться нельзя.
Немного спустя, после неурожая и голода, в сорок седьмом году собрались мужики со всех окрестных сёл и деревень, изловили колдуна и убили его. Говорят, перед тем как в костре сжечь, в сердце ему осиновый кол вбили, и якобы в тот момент он так громко охнул, будто второй раз умер. А из огня многие потом стоны да крики слышали, в подтверждение, что из колдуна бесы и всякая нечисть выходила.
И вот, пятьдесят лет спустя, настало время расплаты. Матушка заберёт души, сколько ей положено забрать. Она трудится не покладая рук, но работы много. Скоро, очень скоро всё завершится. Но вам, - обратился дед Пахом ко мне, - придётся остаться в деревеньке, пока договор не будет исполнен до конца. Таково слово Матушки.
Последняя фраза гулким эхом пронеслась по поляне и стихла.
- Сколько? - хотел крикнуть я, но из пересохшего горла вырвался лишь сиплый хрип. - Сколько душ осталось?
Однако увидел вдруг, что стою уже не на поляне и деда Пахома тоже больше нет. Вместо него предо мной возвышался занесённый снегом бугор могилы. И ещё множество могил было вокруг. В изумлении я силился понять, как здесь очутился.
Каким-то шестым чувством я ощутил, что сзади кто-то есть и хотел обернуться. В то же мгновение на долю секунды затылок пронзила тупая боль, и я умер...
... по крайней мере, мне так показалось. На самом деле я просто потерял сознание от удара тяжёлым предметом по голове. Я медленно приходил в себя, и именно это осознал в первую очередь. Болело всё тело, особенно голова. Я лежал на спине на ровной твердой поверхности связанным по рукам и ногам и не мог пошевелиться. Рот был заткнут вонючей тряпкой, так что говорить и звать на помощь я тоже не мог. Единственное, что оставалось доступным - это немного вращать шеей. Чем я и воспользовался, чтобы определить, где я нахожусь.
Я валялся на деревянных досках посреди смутно знакомой хаты. Слева от меня, плечом к плечу, смирно лежал дед Пахом. В нормальном виде, то есть как покойник, а не как призрак больного воображения. Сомневаться не приходилось - я в его доме. В окна проникал солнечный свет, значит, всё ещё стоял день. Было по-прежнему холодно, но хотя бы не темно.
В комнате присутствовал кто-то посторонний. Я сначала не видел кто, потому что тот располагался за головой, только слышал шорох и шарканье ног. Судя по звукам, человек был один и кто бы он ни был, встреча с ним явно ничего хорошего не предвещала.
Впрочем, тайна личности очень скоро раскрылась. Человек прошёл немного вперёд, ближе к моим ногам, и я его увидел. Это был Пётр. Щека у него снова дёргалась, но он не обращал на неё внимания. Пётр, кажется, тоже посмотрел на меня в этот момент.
- А, очну-улся, - несколько разочарованно протянул он. - Что ж, тем лучше. Лучше для меня, конечно, - будет с кем поболтать. Для тебя, наверно, не очень. М-м, дай подумаю... Да, лучше бы тебе было оставаться в отключке. С другой стороны, я же ведь всё-таки не садист какой-нибудь, так что, в принципе, могу предложить вариант: если хочешь, чтобы я тебя снова вырубил, мигни три раза. Добро? Вот и хорошо. А я пока тут подготовлю всё, ну и с тобой поговорю. Поделюсь мыслями.
Я завертел головой, замычал и безуспешно попробовал вытолкнуть языком тряпку. Пётр сразу пресёк мои потуги:
- Ни-ни, не рыпайся. А то без твоих миганий по башке огрею. Говорить буду только я, а ты слушать. Ферштейн? - Я притих. - Молодец, правильное решение. Вот слушай. Перво-наперво, вопрос: какого хрена я сюда припёрся? Имеется в виду вообще. Алёна нас всех просила, уговаривала. Умоляла! Нас там, на телевидении, много народа работает, однако они же не поехали сюда всей гурьбой в едином порыве. Так ведь? Только мы трое. За Игоря и Дмитрия не скажу, не знаю, у них свои причины должны быть, а вот за себя ответить нужно. Кто мне Руслан? Лучший друг? Нет. Брат, сват? Да вообще никто! Если хочешь знать, я с ним вообще меньше года был знаком, трудились в разных отделах, так, пересекались иногда. Тогда может, я Алёну любил, ради неё был готов на всё и поэтому, по одному её зову, сюда побежал, как собачка? Тоже мимо. Больше того скажу, подруга эта меня жутко раздражала. Только о себе думает, чтобы у нее всё лучше всех было, по головам пойдёт, кем угодно пожертвует и никого не пожалеет. Стерва, одним словом. Хотя ладно, не наше собачье дело других судить. Так зачем я, спрашивается, согласился на поездку? Ради большого поступка! Непонятно? Объясняю. Я всегда, всю жизнь мечтал совершить что-нибудь великое, значимое, чтобы даже если в книгах не напишут, то я хотя бы сам о том вспоминал потом всю жизнь с гордостью, с наслаждением, с восторгом! И я тогда почувствовал, на первых порах смутно, что это тот самый шанс. Может быть, такой шанс только один раз и даётся в жизни. Конечно, найти Руслана - само по себе дело значительное, но! но! мне словно внутренний голос подсказал, что здесь таится что-то гораздо, гораздо большее, что-то равносильное исполнению мечты! И вот оно, так близко, осталось только руку протянуть. Поэтому не будем затягивать, приступим.
Пётр в предвкушении потёр ладони, достал откуда-то небольшой бумажный свёрток, подцепил с одного края и развернул. Внутри оказалось десятка два свечей, причём не тонких церковных свечек, а толстых, парафиновых. Он положил их на доски, между ногами моими и деда Пахома, затем стал брать по одной, по две и устанавливать на полу вокруг стола.
- Так положено, - пояснил Пётр. - Надо всё правильно сделать, по науке, так сказать. Хотя это, наверно, не совсем наука. Скорее, наоборот. Неважно. В общем, в первый день, как мы в деревеньке оказались, дед Пахом нас определил в один дом пожить; да в тот самый, собственно, в котором сегодня ночевали. Он сказал, что в нём какие-то родственники бабы Серафимы жили. Ну не зна-аю... Непростые, должно быть, родственники, хм. Мы там в углу один сундучок любопытный нашли, такой, знаешь, дубовый, с выпуклой крышкой, а в нём какие-то старинные книги да исписанные бумаги пожелтевшие. Достали, стали разглядывать. Игорь с Дмитрием говорят, им неинтересно и вообще, нехорошо в чужих вещах копаться, а я от нечего делать решил почитать на сон грядущий. Взял, значит, книжечку одну потрёпанную, можно сказать, антикварную, с "ерами" и "ятями", лежу, изучаю. Книга оказалась мистического содержания: как потусторонние силы призывать, как ритуалы проводить, как с умершими разговаривать и всё в таком роде. Было там довольно много про какую-то Матушку написано, как ей угождать и что делать, чтоб её верным служителем стать. Самый действенный способ, сказано, - приносить жертвы. Там подробно было описано, как и что делать, весь обряд, даже картинки соответствующие напечатаны. Почитал я всё, почитал, поулыбался про себя и спать завалился. Про книжку на другой день напрочь забыл, не до неё стало. Да так бы, может, и не вспомнил, если б не дед Пахом.
Пётр с каким-то умилением, почти восхищением посмотрел на покойного. Постоял, полюбовался, потом взял в руку последнюю свечу, запалил от лампадки и стал поочередно зажигать ею свечи на полу.
- Взять вчерашний день - так я считай ничего не помню. Ну, помню, что утром вышел из дома - темно было - и отправился в село. Дорогу я примерно знал, так что уж хотя бы в одну сторону за день намеревался дойти. Но, что удивительно, сколько бы я ни шёл, ночь никак не заканчивалась. Уже давным-давно должно было светать, а вокруг темень, хоть глаза коли. Тут меня память что-то подводит - не помню, как дальше дело было. Вспоминаю только с того момента, как я возвращаюсь в деревеньку, а на углу дома меня встречает дед Пахом. И так он со мной сердечно поговорил, так душевно всё объяснил, что сошла на меня благодать неописуемая. Тут-то я и вспомнил и про книгу, и про Матушку, и про всё остальное. И вдруг - озарение: вот оно! Вот великое дело, которого я жаждал! Сделаюсь приспешником Матушки, стану лучшим её служителем, а через это будет от меня миру великая польза!
Новоявленный адепт так горячился, так яростно размахивал руками, что постепенно потерял бдительность: я понемногу шевелил руками и ногами туда-сюда, пытаясь ослабить путы.
- Первой и главной задачей было не допустить, чтобы кто-то покинул деревеньку. Поэтому, когда Игорь решил, что ты должен вернуться в город, пришлось срочно принимать меры. Сначала я пошёл к деду Пахому посоветоваться, как быть, но обнаружил его в таком вот виде и сообразил, что вы мне ещё с вечера голову морочили, но это уже неважно. Потом побежал за тобой по следам, а они почему-то вели на кладбище. Там тебя и нашёл, у могилки бабы Серафимы. Пришлось деревянным крестом оглоушить да сюда приволочь. Ну что же, и хорошо вышло. Это будет мой первый подарок Матушке. Первая жертва! Матушке здесь большой урожай собрать нужно, да ты уж знаешь поди, так я-то ей и помогу! Вот, как раз нашёл кое-что подходящее в сарае.
Пётр пригнулся и кряхтя достал из-под стола зелёную двадцатилитровую канистру. Он откинул крышку, и сразу резко запахло бензином. Я инстинктивно задергался и опять замычал.
- Тихо, тихо! - грозно закричал Пётр, возомнивший себя жрецом. - Лучше возрадуйся, к Матушке отправляешься и тем самым других людей спасаешь: Матушкина-то жатва на одну душу уменьшится. Об этом подумай да помолись!
Он перехватил поудобнее канистру - она, видимо, была немного неполной - и вознамерился щедро полить оба тела на алтаре, как вдруг подскочил, вытаращив глаза. Затем в каком-то смятении, неосознанно, поставил канистру на доски, опять между нашими с дедом ногами, и подкрался к покойному.
- Ты видел, видел? - испуганно лепетал Пётр. - Да ну, не может быть... Нет, ты видел, как он щекой дёргал? Да ты не мог видеть! Вот с этой стороны, прямо чётко было. Или это он улыбался? Так щёку перекосило, словно... словно... Что-то темно становится, не вижу ничего. Короче, амба, пора завершать. Матушка, принимай дары!
И он сделал два шага назад, на исходную позицию. В ту же секунду я вытащил наконец левую ногу из верёвки и что было сил ударил по канистре.
А дальше всё произошло настолько молниеносно, что хоть рапидом снимай. Канистра полетела в Петра, окатив всего бензином, и плашмя упала на пол рядом. Горючие пары ослепительно вспыхнули от зажжённых свечей - я аж зажмурился. Меня обдало волной нестерпимого жара. Топливо продолжало выливаться из канистры. Я приоткрыл глаза и увидел пылающий столб огня, который метался передо мной по всей комнате, издавая пронзительный, душераздирающий вопль. Мне как-то удалось вытолкнуть изо рта кляп, и я заорал что было мочи, совершенно не давая себе в том отчёта:
- Отправляйся к Матушке, псих!
В отчаянии объятый пламенем Пётр пытался покинуть дом. Он трижды бросался в дверь и трижды врезался в стену на полметра левее неё. И уже нельзя было разобрать, лишился ли он зрения в огне или окончательно потерял рассудок. Каждый раз, истошно завывая, Пётр падал, два раза вставал, на третий поднялся на четвереньки, обречённо рухнул на живот и пополз из последних сил. Возле двери он замер.
Тем временем пожар быстро охватил деревянную избушку. Языки пламени со всех сторон лизали наше с дедом ложе, и если моего соседа это не беспокоило, то мне становилось невыносимо жарко. До тошноты воняло горелой кожей. Помещение наполнил едкий дым, он резал глаза и не давал дышать. Я кашлял и извивался, торопясь слезть со стола, но мне удалось только повернуться на бок, а затем я свалился на пол и ударился головой. На фоне гаснущего сознания промелькнула ясная мысль, что мне уже не добраться до выхода. Ещё мне показалось, что с неба спустился ангел, подхватил моё обмякшее тело и понёс куда-то в высь.
И я потерял сознание, второй раз за сегодняшний день.
Холодное зимнее солнце низко повисло над горизонтом, готовясь к закату. Длинные сизые тени от предметов параллельными полосами протянулись на снегу. Поднимающийся над крышами домов дым вдалеке тоже напоминал тень от какой-то гигантской колонны. Время от времени ветер доносил запах гари, и с неба вместо белых снежинок начинал сыпаться серый пепел.
Мы с Игорем сидели в палисаднике "нашего" дома, прислонившись спиной к крыльцу, и через все органы чувств прикасались к гармонии окружающей нас природы. Она отвечала нам взаимностью, не торопила и, казалось, демонстрировала полное понимание того, что происходило у нас внутри. Она забирала нашу боль, нашу немощь, наполняла спокойствием и безмятежностью.
- Спасибо, - сказал я, нарушая тишину.
- Да ладно... - махнул рукой Игорь.
- А Пётр...
В ответ Игорь поджал губы и покачал головой.
- Выбора не было, - сказал я, смутившись. - Мне жаль, что с ним так вышло.
- М-да, скверно, что уж тут говорить. Я и тебя-то в последний момент вытащил.
- Как ты узнал?
Игорь заколебался с ответом.
- Поверишь или нет, но я деда Пахома видел, как будто воскресшего из мёртвых. И всё, о чём мы вчера слышали от Пети - упокой, Господи, его душу! - мне сегодня сам дед и поведал. Я словно во сне был или в гипнозе каком, а когда очнулся, смотрю, стою на кладбище, один, перед могилой бабы Серафимы. Ну и побежал скорее покойника проверить, уж не вознёсся ли он раньше срока. Так тебя и нашёл.
- Вот оно как, - засмеялся я. - Похоже, дед Пахом всем явился.
- Подожди, ты что, тоже его видел?
- Ага. Слушал про Матушку да про должок.
- Вот ведь... Выходит, наши жизни задумали взять в уплату.
- Это мы ещё посмотрим. Жаль, конечно, что в город не попал. Я сейчас только вспомнил, что забыл портфель утром, а есть примета: если что забудешь - обязательно вернёшься. Ну ничего, передохнём немного и доведём дело до конца.
Я сунул замёрзшую руку в карман и вдруг сквозь подкладку нащупал гладкий холодный металл; меня словно пронзил разряд тока.
В тот же самый миг на тропе, ведущей от околицы, показался человек. Завидев Игоря, он закричал в радостном возбуждении:
- Нашёл! Я нашёл Руслана!
Сруб
Конечно же, я узнал - опять-таки благодаря фотографиям - третьего участника "спасательной экспедиции", Дмитрия. Вид у него был безобразный: шапка-ушанка сползла набекрень, видавшая виды куртка разодрана в клочья, штаны и валенки обросли комьями снега. Задняя часть одной из лыж, на которых он стоял, отломилась, а носок другой был разбит в щепки. Он опирался на единственную лыжную палку, был невероятно худ и вымотан. Игорь как ошпаренный побежал ему навстречу и весьма кстати - успел подхватить рухнувшего в обморок коллегу.
Через полчаса мы втроём сидели за столом возле топившейся печки. Дмитрий подкрепился остатками вчерашней картошки, мы с Игорем есть не стали, не лезло. Потом налили всем чай. Сначала дружно молчали, не зная с чего и начать. Мало-помалу разговор завязался. Прежде всего, мы познакомились, я рассказал о себе и о своей миссии. Игорь кратко изложил коллеге события минувших дней, с момента отбытия Дмитрия из деревни. Тот слушал внимательно, но с виду особо ничему не удивлялся. Когда дошла очередь до деда Пахома и его сверхъестественных появлений, я всё ждал, что Дмитрий поднимет нас на смех или, наоборот, станет шарахаться как от умалишённых, но нет, сидит внимает, брови домиком, головой одобрительно покачивает. А когда про мучительную гибель Петра узнал, огорчился и изрёк только мудрёно:
- Знамо, поддался искусу.
Скоро солнце зашло за дворы, включили свет в хате.
- А с тобой-то что приключилось? - спросил Игорь. - Уже собирались в милицию идти, в розыск объявлять, да вот обстоятельства помешали. Признаться, я тебя почти и ждать перестал, только чуть-чуть ещё надеялся, что объявишься. Ты, кстати, так и не сказал нам, где Руслан. Ты его видел?
- Н-не знаю. Не уверен.
- То есть как это?
- Я не уверен, что именно видел. Возможно, это был Руслан, а возможно... не знаю, как выразиться... видение или явление. Вроде деда Пахома.
- Но ты же говоришь, что нашёл Руслана. Как это понимать?
- У меня есть информация, где он может быть. Мне так кажется, по крайней мере.
- Что-то я перестал понимать, - сказал я. - Дмитрий, предлагаю начать с начала, чтобы уж точно ничего не упустить из виду.
- Конечно, конечно, слушайте! Теперь-то уж всё нереальным вспоминается, как скажешь и не со мной было. Началось обыкновенно, собрал всё необходимое для небольшого марш-броска, оделся, взял вещи и покатил на лыжах. И только от деревни отдалился немного, сразу пожалел, что ребят не послушал и не остался, пока погода не прояснится. Метель кружила не переставая, будто нарочно запутать меня хотела. Я, кажется, полдня петлял по окрестности, высматривая дорогу, и в конце концов оказался в незнакомой роще, весь в мыле. К тому времени метель прекратилась, но небо всё равно оставалось закрыто тучами, так что и солнца было не видно. Снега намело столько, что я даже не смог пойти по своим следам обратно - их все засыпало. Осознав, наконец, в какое бедственное положение я попал, я сделал первый привал и должен был признать, что заблудился, и это очень серьёзно меня беспокоило. После небольшого отдыха я предпринял попытку хотя бы выбраться из леса, но заметил, что захожу всё дальше в глушь.
Стало смеркаться, и я в отчаянии расположился на стоянку, под одним огромным поваленным деревом. Кое-как разжёг костёр, натопил снега во фляжке (чай в термосе давно кончился), доел бутерброды и готовился ночевать среди леса. Только там не до сна, конечно, было: лютый мороз, тьма кромешная, где-то вдалеке волки воют, кто-то ухает - ни на секунду нельзя расслабиться. Так и сидел неподвижно, в костёр пялился. А от напряжения и усталости в огне всякое мерещится, отчего ещё страшнее и мучительнее становится. И то ли окончательно из сил выбился, то ли замёрз, а всё же привалился к шершавому стволу и вроде как уснул. И снился мне мужик с серебряным копьём на коне, вокруг меня кружил да от нечисти разной оберегал.
- Не иначе, это Георгий Победоносец был, - еле слышно промолвил Игорь и осенил себя крестным знамением.
- Как светать стало, - продолжал Дмитрий, - я собрался в путь и тут заметил вокруг моей стоянки следы, по виду лошадиные. Я и не придумал ничего умнее, как пойти по этим следам. Они долго вели меня между деревьев, то поднимались на пригорки, то спускались в низины, один раз пришлось переходить ручей и один раз - преодолевать весьма глубокий овраг. Погода стояла тихая, без снега, хоть и пасмурная.
И вот, как мне казалось, к обеду я вышел на широкую прогалину, на которой стоял низкий деревянный сруб с соломенной крышей. Следы доходили до перекошенной двери и резко обрывались. Я конечно же первым делом обошёл занесённую снегом избушку со всех сторон, осмотрел. Она сильно покосилась от старости, вросла в землю, крыша провисла, печная труба раскрошилась. Никаких признаков чьего-либо присутствия было не видно. Тогда я с усилием растворил дверь и вошёл внутрь. При первом взгляде стало понятно, что сторожкой давно не пользовались. Возможно даже, не один десяток лет никто не переступал этот порог. Пол, стены и потолок покрывал толстый слой пыли и паутины. Окна были тёмно-жёлтыми, а скорее коричневыми от грязи. Между брёвнами зияли дыры шириной в палец, не меньше, отовсюду дуло холодом. Пахло чем-то древесным, травяным, дымным, не сказать, чтобы неприятно. Может быть, в этом домике когда-то давно жил лесник или пасечник. Или какой-нибудь отшельник.
Было темно, и я простоял несколько минут, привыкая к темноте и неизвестно над чем размышляя. Потом скинул с себя рюкзак, снял лыжи и сделал три шага вперёд, тем самым почти всю избушку и пересёк. Сбоку от меня - миниатюрная печка, в одном углу - стол с лавкой, в другом - ещё одна лавка, чуть побольше, вместо кровати, - вот и вся обстановка. Немного погодя, набрал хвороста и растопил печку. Нашлась кое-какая посуда - котелки, горшки, плошки, а ещё возле печки стояли берестяные туеса с сушёными грибами, ягодами да разной травой, которые на удивление превосходно сохранились. Я сильно проголодался, и поскольку другой еды у меня не было, наварил грибов, а из ягод и трав сделал чай. В конце концов, рассудил я, прежний хозяин для того и делал заготовки, чтоб потом употребить в пищу. Поев, попив и согревшись, я улёгся на большую лавку. После многих часов, проведённых в снегах, на морозе, в постоянной опасности, я наконец-то мог расслабиться. Не успел я обдумать ситуацию и дальнейший план действий, как меня сморило.
Внезапно сон мой прервался. Веки ещё оставались сомкнутыми, но я чувствовал, что в помещении кто-то есть. Было очень тихо и тепло. Я приоткрыл глаза и увидел, что всё внутри избушки изменилось. Вернее, предметы были те же самые, но создавалось впечатление, что здесь провели генеральную уборку: пыли и паутины нет, окна чистые и прозрачные, сквозь них ельник виднеется, по стенам утварь всякая развешена, стол белой скатертью застелен. А за столом спиной ко мне, ссутулившись, сидит на скамье некто в болоньевом плаще. Я тихо поздоровался, он не отвечает. Я хотел встать, но ослабшее тело не слушалось, и я остался лежать на лавке.
"Это ваш домик? - спрашиваю. - Прошу прощения, что без спросу зашёл, нужда заставила".
Тут он повернулся и не мигая уставился на меня в упор.
"Руслан? - не мог поверить я. - Вот так встреча, никак не ожидал".
Руслан, правда, странный был какой-то, словно фигура восковая, а когда говорить начал, казалось, губы у него не шевелятся.
"Подожди радоваться, - произнёс он сухо. - Вот закончит Матушка свою работу здесь, тогда и возрадуемся".
"А мы-то тебя искать приехали, - сказал я, дивясь его необычной речи. - Ещё Игорь и Пётр, они в деревне остались. Нас Алёна попросила".