Ты говоришь, что небо - это стена,
Я говорю, что небо - это окно.
И. Кормильцев
Кроул медленно шел по дороге. По той самой дороге, по которой он ходил каждый день, уже много лет, по дороге, на которой он знал каждый камешек. Он шел, низко нагнув голову и вперив взгляд под ноги. Он скользил ладонью правой руки по веревке, натянутой на вбитых вдоль дороги колышках специально для того, чтобы никто из идущих не мог сбиться с пути. Так же как и другие его сородичи, он чувствовал себя крайне неуверенно, оказавшись на открытом пространстве. Именно поэтому он смотрел только под ноги, концентрируя внимание на земле, траве, камнях, лишь бы не думать о том, что находится вокруг него. Именно поэтому он скользил рукой по веревке, ведь она была единственным надежным ориентиром в этом огромном подавляющем мире.
Кроул считал вслух шаги, чтобы заглушить любые звуки из окружающего пространства. Обычно он считал шаги вполголоса, чтобы его не слышали те, кто мог идти впереди него или позади, но последние три дня он был вынужден говорить громко и даже очень громко, чтобы заглушить хлопанье крыльев и веселый голос, доносящийся сверху. Он надеялся, что если не обращать внимания на этот голос и продолжать считать шаги, то летун, вот уже три дня пытающийся заговорить с ним, утомится и переключится на что-нибудь другое или на кого-нибудь другого.
Кроул прошел уже полдороги, а голоса все не было. Он уж было обрадовался, подумав, что его демонстративное безразличие к словам летуна наконец-то сработало, но оказалось, что он ошибся.
-
Эй! - раздался голос сверху, все такой же легкий и веселый, как и прошлые три дня. Кроул наклонил голову еще ниже и забормотал вслух в такт шагам:
-
И не узнаешь! - злобно прошипел Кроул себе под нос и ускорил шаг.
-
Триста семнадцать, триста восемнадцать, - говорил он все громче, чтобы заглушить надоедливый и голос.
-
Что ты такое считаешь?
-
Не твое дело! - огрызнулся он.
-
Ой, ты злишься? Но почему? - голос зазвучал по-детски обиженно. Кроул почувствовал себя виноватым, и от этого рассердился еще больше. Он остановился, крепко сжал веревку и, все так же смотря на землю, закричал:
-
Отстань! Я тебе не мешаю летать, а ты не мешай мне идти!
Он замолчал, тяжело дыша от гнева, и услышал в шуме крыльев тихое всхлипывание. Он передернул плечами, чувствуя, как душу наполняет странная смесь жалости и ненависти.
- Зачем ты так... грубо? Разве я тебе мешаю? Я просто хочу с тобой поговорить. Ты ведь можешь идти и разговаривать одновременно. Или - не разговаривай, а просто послушай...
- Я не хочу слушать! И разговаривать не хочу!
С этими словами он было снова зашагал вперед, но тут же остановился, обнаружив к немалой своей досаде, что забыл, на каком шаге прекратил считать. Пришлось начать счет заново:
- Один! Два! Три! - он уже даже не говорил, а кричал, и шагал все быстрее и быстрее, злясь на себя за то, что не выдержал и ответил.
Когда Кроул добрался до мастерской, он уже почти задыхался. Хозяин, стоявший на входе, покачал головой и спросил:
- Опять этот летун?
- Летунья, - машинально поправил Кроул, и сам удивился этому слову. Он ведь не видел своего летающего собеседника, а голоса у всех летунов были очень похожие: тонкие и высокие, но все равно - он был уверен в том, что с ним разговаривала именно летунья. Хозяин скривился и закричал:
- Ты разговаривал с ними! Ты же слушал! А я же говорил не разговаривать! И не реагировать! Считай шаги! Считай шаги, смотри вниз и они сами от тебя отстанут!
Он тяжело вздохнул и перешел на менее резкий тон:
- Ты же ведь понимаешь, я волнуюсь за тебя. От этих крылатых можно ждать чего угодно...
- Да, да, конечно, извините, - неловко пробормотал в ответ Кроул,
Хозяин, кажется, удовлетворился его сбивчивыми извинениями:
- Ладно, заходи внутрь и - за работу. Не забивай себе голову всякими глупостями. Летуны, не летуны, нам - работать надо.
Кроул почувствовал себя гораздо спокойнее после того, как вошел в полутемное здание мастерской. Окна в здании располагались под низким потолком и были закрыты цветными стеклами, чтобы в них нельзя было увидеть небо. Даже в самый яркий солнечный день в мастерской горели светильники, укрепленные на стенах, но света от них шло не так уж и много. Впрочем, ни Кроулу, ни его товарищам много света и не требовалось. Они уже давно привыкли работать в полумраке, среди шума и грохота, и никто никогда не жаловался.
Кроул снова, как и всегда, отправился к станку. Работу его нельзя было назвать сложной, скорее раздражающе монотонной. Взять лист, положить, закрепить, дернуть рычаг со всей силы, потом убрать получившуюся заготовку, взять следующий лист... И вот так раз за разом, пока скрежет работающего пресса не начнет расплываться в голове, а руки не начнут слабеть, так что на рычаг надо будет уже не нажимать, а наваливаться всем телом. Обычно Кроул ни о чем не думал во время работы. Его руки сами выполняли привычные операции, двигаясь в нужном ритме, а сознание словно растворялось и пропадало, чтобы вернуться только в тот момент, когда звон колокола обозначит конец рабочего дня.
Так было всегда, так было каждый день... но только не сегодня. Нет, работал Кроул все так же - аккуратно и четко, в привычном ритме, но в его сознании кружилось гораздо больше мыслей, чем это было обычно. Думал он, естественно, о летунах. Кроул знал о них не так уж и много, ведь среди его сородичей было не принято говорить о небе и о тех, кто летает в небе. Впрочем, его сородичи вообще не отличались особой откровенностью. Они не любили долгих разговоров, не любили собираться вместе, даже в закрытых помещениях. У каждого из них была своя работа и своя жизнь.
Единственное, что мог сказать Кроул о летунах, так это то, что в детстве родители пугали его, говоря, что если он будет смотреть в небо, то его заберут летуны, и это, по всей видимости, стало одной из причин того, что вид неба так пугал его... с какого-то момента. Кроул от неожиданности чуть не выпустил рычаг из рук. Да, он никогда не вспоминал этого, занятый обыденными делами, но ведь было время, давно, в раннем детстве, когда он мог спокойно посмотреть в небо...
По спине Кроула побежали мурашки. Почему он раньше никогда не вспоминал об этом? Потому что в этих воспоминаниях была пугающая бездна неба? Или еще по какой-то причине? Воспоминания были смутные, совсем еще детские. Кажется, он тогда еще только-только начал ходить... Он тогда не смотрел на землю и не считал шаги, и спокойно глядел на небо. Когда же начался испуг? С какого момента? С какого события?...
- Кроул! - чей-то голос неожиданно вырвал его из пучины воспоминаний. Кроул моргнул, оглянулся и увидел стоящего рядом хозяина. Тот смотрел на Кроула с тревогой в глазах.
- Что с тобой? Почему ты остановился?
- А, нет, ничего, - смущенно произнес Кроул. Ему стало не по себе от того, что он отвлекся настолько, что отпустил рычаг пресса. Раньше с нм никогда такого не случалось. - Я... Я просто задумался.
- Задумался? - с недоверием переспросил хозяин. - послушай, Кроул, мы тут все работаем одной командой, ты же знаешь... Если ты будешь вот так задумываться, то другие работать не смогут. Ты ведь не одного себя подводишь, а всех.
- Да, конечно, простите, - Кроул смущенно развел руками, затем схватился за рычаг, всем своим видом выражая желание вернуться к прерванной работе.
- Ладно, давай, работай, и - смотри у меня, - сухо кинул хозяин и отвернулся.
Кроул постарался утрамбовать посторонние мысли на дно сознания и сосредоточиться. Кажется, ему это удалось, и до того момента, как прозвучал колокол, он работал со своей обычной скоростью.
Из мастерской работники расходились поодиночке. Даже если по какой-то из дорог двигались несколько из них, все равно они шли с большими промежутками, чтобы не наткнуться на другого, если он остановится. Почему-то они очень не любили встречаться там, под открытым небом. А может, внезапно подумал Кроул, может, они бояться не самого столкновения, они боятся страха, боятся почувствовать затаенный страх другого и испугаться самому. А впасть в панику под открытым небом - опасно для жизни. В таком состоянии можно бросить веревку - и побежать, а потом уже никогда не найти дорогу. Хорошо, если исчезновение кто-нибудь заметит и позвонит в колокол, который висит около каждого дома или позовет барабанщика, чтобы потерявшийся мог пойти на звук. Но если этого никто не сделает... Кроул помотал головой, боясь додумать эту мысль до конца. Он на миг представил себе, что он заблудился и теперь бродит среди деревьев, водит руками вокруг себя, надеясь наткнуться на спасительную веревку, отчаянно напрягает слух в надежде, что до него донесется звон колокола или гулкий рокот барабана, но - напрасно.
Кроул нерешительно топтался возле выхода, пока все остальные рабочие не ушли. но и после этого он медлил с выходом. Никогда раньше он не боялся внешнего мира до такой степени. А вот сегодня почему-то, ни с того ни с сего, он почувствовал легкую дрожь при одной только мысли, что он должен выйти наружу.
- Нервничаешь? - спросил его подошедший хозяин. - Не переживай, уже темнеет, а в сумерки летуны редко показываются.
Кроул напряженно кивнул. Он хотел сказать, что боится потерять веревку и заблудиться, но почему-то промолчал.
- И запомни, - продолжил хозяин, - если завтра летуны опять будут говорить с тобой, считай вслух шаги, и они от тебя отстанут. Запомнил?
Кроул еще раз кивнул, глубоко вздохнул и вышел за дверь. Тут же, ни секунды не медля, он крепко схватился за веревку, так крепко, что чуть не содрал кожу, когда повел рукой вперед. Веревка придала ему сил и он медленно зашагал по тропе, наклонив голову и считая вслух шаги. И изо всех сил надеясь, что веревка не даст ему заблудиться. Никогда.
***
На следующий день Кроул шел на работу все по той же дороге, все так же опустив голову и согнув спину. В правой руке привычно скользила веревка. Он уже не так переживал возможность заблудиться, по крайней мере, не больше, чем обычно. Вчерашний неожиданный приступ страха казался сейчас глупостью. Обычно ему не были свойственны такие эмоциональные срывы, этому не способствовала ни его работа, ни размеренный строгий образ жизни. И вот, из-за одной крылатой сумасбродки он весь вечер не мог успокоиться. Пока шел домой, чуть ли не носом уткнувшись в землю, вздрагивал от каждого шороха, а потом, дома, вроде бы успокоился, но потом никак не мог заснуть. Все пытался вспомнить прошлое. Образы кружились в голове, ускользали. Вот он, маленький Кроул, бегает вокруг дома, безо всяких веревок, радостно смотрит в небо... или, может, этого никогда не было, может, это память обманывает его... Вот он вспоминает страх на лице матери, когда она глядит на него из дверного проема - и не решается выйти за ним. Или это тоже обман - а на самом деле она боялась чего-то другого? И почему, почему он никогда раньше не вспоминал об этом? Боялся? Стыдился? А может, просто не было необходимости. Зачем держать в голове то, что было когда-то, ведь ему сейчас эти воспоминания ни чем не помогут.... Даже если когда-то давно он и мог смотреть в небо, то сейчас он этого не может. Он не знал, когда это началось, но что он понимал точно, что эти воспоминания о том, как он бегает вокруг дома, если, конечно, они правдивые, относятся к самому раннему детству, к тому времени, когда он только-только научился ходить. А потом, эх, понять бы что случилось потом. Может, постоянные окрики родителей: "не смотри наверх, не смотри!", может быть, стремление поступать так же, как все... кто же теперь поймет. Но факт остается фактом: он не может смотреть на небо, они все не могут смотреть на небо. Поэтому на открытом пространстве передвигаются с низко наклоненной головой, держась за веревку, а в домах забирают окна цветными стеклами, чтобы не видеть пугающей голубой бездны.
Но и это еще не все, было и другое воспоминание, которое терзало душу Кроула. Вчера, когда он лег спать, уже закрыв глаза, уже впав в легкую полудрему - прелюдию сна, он вдруг ярко и отчетливо вспомнил старый детский сон, который, он был уверен, снился ему когда-то, причем снился не раз и не два, но он забыл о нем, так же как и обо всем остальном, что связано с небом. В том сне он - летал! Летал высоко в небе, летал среди облаков, смотрел с высоты на их поселение, на лес, на поляны, еще на что-то очень, очень красивое, имени чего он не знал. Но это не важно. Главное - он летал! И не боялся высоты, не боялся неба, не боялся ничего. В тех снах было ощущение невероятной свободы, ощущение открытости; весь мир был открыт ему, а он - открыт всему миру; не маленький кусок земли под ногами, не темная мастерская с низким потолком... весь мир, со всем, что в нем есть... и небо, прозрачное голубое небо - без дна, без стен, бесконечное и неизмеримое, небо, в котором не за что зацепиться взглядом, в котором человек всего лишь песчинка, нет - даже меньше песчинки...
Когда Кроул вспомнил этот далекий детский сон, он испугался настолько сильно, что подскочил на кровати и еще долго смотрел в темноту, пытаясь унять учащенно бившееся сердце и сбившееся дыхание... Потом он долго ворочался; ему было страшно вспоминать этот сон и в то же время что-то внутри него мучительно тянулось туда, к тому далекому детскому воспоминанию... и никак не могло дотянуться... Чем напряженнее он вспоминал, тем тусклее становились образы того сна, оставались только ощущения. Полет... свобода... небо... Но как только его мысли доходили до неба, он сразу испуганно сжимался и открывал глаза, чтобы убедиться, что он все еще у себя дома, под надежной крышей и никакого неба нет и в помине.
В результате этих ночных переживаний Кроул так толком и не выспался и теперь шел еще медленнее, чем обычно. Шагов он не считал, надеясь и одновременно боясь услышать шум крыльев над головой. Сегодня он не хотел избегать разговора с летуньей, наоборот, у него было, что спросить, хотя он и не был уверен, что этот ответ ему понравится.
Он дошел до того места, где обычно его встречала летунья, и остановился, вслушиваясь. То ли он пришел слишком рано, то ли она опаздывала... Кроул надеялся, что их разговор продлится не слишком долго, потому что с каждой минутой стояния на одном месте он чувствовал себя все более неуютно. Он старался не думать о том, что вокруг него нет стен, что он открыт для любых неприятностей, что вокруг таится множество опасностей... а он ведь даже не может их увидеть. Кроул вытер холодную испарину со лба и почувствовал, что его рука слегка дрожит. Он решил, что медленно досчитает про себя до шестидесяти и если не услышит биения крыльев, то пойдет дальше.
Десять... Двадцать.... Сорок... Он почти уже досчитал, когда услышал хлопание крыльев и почувствовал идущий от них поток воздуха.
- Ты ждешь меня? - в ее голосе смешались удивление и радость. Кроул промолчал, не зная, что ответить. Слишком о много он хотел спросить, слишком многое сказать. Да и потом - он еще никогда не разговаривал с летунами, и не очень представлял, как к ним обращаться. Летунья почему-то молчала. И тут Кроул неожиданно понял, что в небе есть еще кто-то.
- Ты все возишься с ползунами? Сколько тебе повторять, что это совершенно бесполезно, - голос звучал глубже и строже, чем голос летуньи, так что Кроул поневоле поежился вжал голову в плечи. Этот голос нельзя было назвать злым, напротив, он тоже был светлым и звонким, как голос летуньи. Но если в ее голосе слышались доверчивость, радость жизни и некоторая наивность, то в его (а Кроул почему-то сразу же, по одной лишь фразе, решил это именно летун) голосе была взвешенность, приходящая с большим жизненным опытом, и легкая ироничная снисходительность, перешедшая в презрение на слове "ползуны". Хотя, мелькнула мысль у Кроула, все справедливо: они - летуны, мы - ползуны...
- Да, вожусь, - летунья ответила с вызовом, но в ее голосе слышалась не столько уверенность в своих силах, сколько детское упрямство. Кроул вдруг с удивлением понял, что она очень молода.
- Что же, если тебе нравится этим заниматься..., - голос стал еще насмешливее, так что Кроул даже почувствовал обиду за летунью.
- Да, нравится, и я буду говорить с ними. Ведь если я не буду рассказывать им о небе, то кто им расскажет?!
- Тому, кому не интересно небо, то рассказывай - не рассказывай, толку не будет. А тот, кто хочет измениться, тот измениться сам, и никакие слова ему не нужны.
- Но я не хочу смотреть, как они мучаются, мне жалко их...
- Мучаются? Да ничего подобного. Они довольны своей ползучей жизнью. Тебе сверху кажется, что они мучаются, потому что ты не понимаешь, как можно жить такой жизнью. А для них эта жизнь - нормальна. Поэтому тебя никто не слушает. Ведь ты предлагаешь им что-то совершенно ненужное.
- Если бы они считали это совершенно не нужным, то они бы вообще не обращали внимания. А так - они убегают, они кричат на меня. Значит, они понимают, что им не хватает... чего-то. Что у нас есть то, чего они лишены. И мы должны пользоваться этим!
Кроул понял, что тот диалог, который разворачивается сейчас над ним, в небе, это давний спор, в котором не было и нет победителей. Он почувствовал злость из-за того, что летунья так легко забыла про него и позволила увлечь себя в бессмысленную дискуссию. Наверное, если бы не злость, он так бы и не решился открыть рот и крикнуть:
- Прекратите спорить!!
И когда они смолкли, добавить негромко, - лучше ответьте мне на один вопрос.
- Что ж, - заметил летун прохладным тоном, - я вижу в данном случае твоя настойчивость принесла плоды. О чем же ты хочешь спросить, а, ползун?
- Почему в детстве я мог смотреть на небо, а сейчас не могу? Почему я видел сны о небе? Почему...
- Стоп-стоп-стоп, - перебил его летун, - это уже не один вопрос... Но это неважно. Все твои вопросы сводятся к одному простому ответу. Летуны не рождаются летунами, мы превращаемся в летунов из ползунов. Вот и все.
Он произнес это таким спокойным тоном, как будто говоря о чем-то обыденном и привычном, что Кроул даже и не сразу понял смысл его слов.
- Превращаемся? - тупо переспросил он, - Летуны в ползунов?...
- Не может быть, - прошептал Кроул, - не может быть...
- Поверь мне, - вмешалась в разговор летунья, - все именно так и есть.
- Но что... Что для этого нужно? Что должно произойти.
- Все очень просто, - голос летуна стал строже, - и одновременно очень сложно. Для того, чтобы стать летуном, тебе нужно всего лишь этого захотеть.
- Всего лишь захотеть? - слабым голосом переспросил Кроул.
- Да, всего лишь, только это ведь не так просто...
- Тебе надо поднять голову и всмотреться в небо, и оно само тебя притянет, - снова вмешалась летунья, - ты сможешь, я верю.
Кроул заколебался.
- Это не так уж и просто, - повторил летун задумчиво, - для этого надо возненавидеть, по-настоящему, глубоко возненавидеть твою нынешнюю жизнь, эту землю по ногами, веревку, за которую ты держишься...
- Нет, нет, ничего подобного, - перебила его летунья, - не надо ничего ненавидеть, наоборот, надо полюбить. Надо полюбить небо, землю вокруг тебя. Искренне, горячо полюбить, надо захотеть изменить свою жизнь. Надо поверить в то, что ты можешь и в то, что небо никогда не отвергнет тебя.
Кроул почти и не слушал их, он тяжело сглотнул и взялся за веревку покрепче. привычная шероховатая потертая веревка внушала ему некоторое успокоение. Он колебался, не зная, на что ему решится. Слова летунов казались ему странными и совершенно несообразными со всей его предыдущий жизнью, может, только за исключением детства... да и то - лишь в той мере, насколько он мог доверять пришедшим к нему вчера воспоминаниям... Доверие, да, доверие. Кому и чему верить - веревке в руках и земле под ногами или далеким воспоминаниям и летунам над головой?
- А почему я никогда раньше не слышал о том, что ползуны превращаются в летунов? - спросил Кроул недоверчиво.
- А от кого ты мог это услышать? - ответил летун. - Вы ведь друг с другом почти и не разговариваете, а если и разговариваете, то только о полной ерунде, никогда о том, что по-настоящему важно. И те, кто знают, те молчат, чтобы их не подняли на смех. А может, боятся, что их спросят, почему они сами не стали летунами. Ведь одно дело знать, что надо делать, и совсем другое - сделать.
- Да. - добавила летунья, - те, кто узнают, что надо делать, сами это делают и становятся летунами, вот и все.
- А про тех, кто исчез, - подхватил летун, - думают, что они запаниковали, бросили веревку и погибли в лесу.
Кроул вздохнул. Слова летунов казались логичными, но он все равно чувствовал некоторое сомнение.
- Попробуй сам, - мягко сказала летунья.
- Нет, слишком рано, он еще не готов, - резко сказал летун. Как ни странно, его слова прибавили Кроулу решимости гораздо больше, чем слова летуньи. Он снова вздохнул, собрался и резко дернулся всем телом и вскинул голову вверх. Небо... голубое бездонное небо. Не за что зацепиться взглядом... Взгляд скользит и скользит. Дальше, дальше, в бесконечность... Растворяется... он растворяется...
- НЕТ!! - закричал Кроул, отворачиваясь. Его ноги настолько ослабели, что он рухнул на колени, вцепившись в веревку двумя руками. Его била дрожь, на глазах выступили слезы...
- Не получились! Почему у него не получилось? - летунья кричала, почти рыдала.
- Хм, а что тут непонятного? - летун оставался все таким же спокойным. - Он слишком крепко вцепился в веревку. Нельзя одновременно быть на небе и на земле. Выбирай что-то одно, ползун!
Кроул с трудом поднялся на ноги. Сердце билось уже не так часто, и противная мелкая дрожь вроде бы немного отступила. Но страх, парализующий страх перед бездной все еще владел им.
- Не смотреть, только не смотреть, - пробормотал он, мотая головой.
- Попробуй еще раз! Отпусти веревку и попробуй! - отчаянно закричала летунья.
Кроул ничего не ответил. Ему не хотелось ничего говорить. Он повернулся и медленно пошел, шатаясь и цепляясь за веревку обоими руками.
- Попробуй еще раз! Пожалуйста! - летунья полетела следом за ним.
- Оставь его. Пусть ползет дальше, - в голос летуна прорезалась неожиданная злость, - он ведь на самом деле не хочет ничего менять, пойми ты это. Никто из них не хочет ничего менять! Они предпочитают веревку крыльям!!
Но Кроул уже не слышал этих слов, Он считал вслух шаги, все громче и громче, только бы не слышать. Только бы не думать о своей неудаче и о недоступном небе.
***
Кроул никак не мог сосредоточиться на работе. Казалось бы, что проще - положил лист, нажал рычаг, убрал готовую деталь, но даже такие простые, привычные операции сегодня ему плохо давались. Чтобы он не делал, в его его голове все время звучал далекий, еле слышный и все же очень раздражающий отзвук голоса летунов, обещающих ему небо, и от этого становилось как-то не по себе. Слишком уж сильно эти голоса, звонкие, легкие, веселые отличались от всего, что Кроул видел вокруг себя. Он вдруг с удивлением понял, что никогда раньше по-настоящему не рассматривал мастерскую, никогда раньше не замечал какая она загроможденная, как в ней тесно, шумно, как пахнет металлической стружкой и гарью. Ну и, конечно, он никогда раньше не думал о том, что здесь слишком темно. А вот сейчас ему почему-то стало горько от того, что они работают в такой обстановке и вдвойне горько от того, что они и сами не замечают того, что вокруг. Кроул снова вспомнил голос летуньи и подумал: "а что бы она сказала, если бы случайно оказалась в мастерской?". Ему стало на секунду даже странно, как вообще можно представить ее здесь, в этой полумгле...
Он пытался избавиться от этих мыслей, переключиться на что-нибудь другое, но никак не получалось. Он все больше понимал, что имел в виду летун, когда сказал о том, что для того, чтобы без страха смотреть в небо, надо возненавидеть ту жизнь, которой живешь... Мысли путались в его голове. Он не знал, что и думать. Слова летунов о небе казались ему такими... такими прекрасными, возвышенными.. и ведь они сказали, что это совсем просто... а у него ничего не вышло. Кроул стиснул зубы. Они ведь могли издеваться над ним... Просто пошутить. Пошутить над глупым ползуном... Они кажутся добрыми, но что он на самом деле о них знает?
- Кроул! - из раздумий его вывел оклик со стороны. Коул вздрогнул, поднял голову... и вдруг понял, что уже почти минуту ничего не делает, просто стоит с опущенными руками, и, кажется, даже что-то бормочет себе под нос. Он оглянулся в страхе, но другие работники не обращали на него внимания, либо делали вид, что не обращают внимания. И лишь хозяин стоял в двух шагах от него и смотрит с тревогой. Именно он, по всей видимости, и окликнул Кроула.
- Пойдем со мной, - неожиданно мягко сказал хозяин.
- А как же... станок?
- Тебя сменят. Пойдем.
Кроул вздохнул и последовал за хозяином. Они подошли к выходу. Хозяин остановился, повернулся, посмотрел на Кроула, помялся, как будто в нерешительности. Но Кроул не дал ему времени, чтобы сформулировать мысль.
- Скажите, хозяин, - неожиданно даже для самого себя выпалил Кроул, - а это правда?
- Что правда?
- Ну, то, что летуны сначала - не летуны, а мы, то есть такие, как мы, а уже потом... Ну как бы это сказать...
Он смешался под недоумевающим взглядом хозяина и не закончил предложение. Хозяин покачал головой и тихо сказал:
- Может быть, и так, может быть, и нет. Какая разница?
- Что значит, какая разница? Это же важнейший вопрос... Это же... О таком нельзя молчать!!
Хозяин снова покачал головой и улыбнулся... спокойно, понимающе:
- А что изменится? Ну вот ты узнал о том, что можешь стать летуном, и что же? Ты стал счастливее? Нет. Ты теперь только и думаешь о летунах, о небе. Тебе стала отвратительна твоя жизнь, так ведь?
- Да, - прошептал Кроул с удивлением и даже некоторым страхом. Он не думал, что его потаенные мысли настолько очевидны для хозяина.
- Вот видишь. Ты ничего не получил от того, что узнал эту новость, зато потерял спокойствие. Если ты и дальше будешь думать о том, чего никогда не достигнешь, сойдешь с ума.
- Почему я этого не достигну? - тихо, но упорно спросил Кроул.
- А зачем тебе? У тебя есть есть работа, есть еда, есть жилище, у тебя есть размеренная спокойная жизнь, что тебе еще надо?
- Небо, - тихо, почти неслышно в шуме мастерской прошептал Кроул, но хозяин как-то его расслышал... и вспыхнул:
- Небо?! Ты совсем с ума сошел, Кроул! Не слушай летунов, никогда не слушай летунов, сколько раз повторять?! - хозяин с трудом подавил в себе гнев и снова заговорил тихо и вкрадчиво:
- Послушай, Кроул, я тебя понимаю. Я тоже был молодым, я тоже мечтал. Но небо... Ты когда-нибудь смотрел на небо?
Кроул с удивлением заметил, что слово "небо" хозяин выговаривает, кривя губы, как будто ему было неприятно и больно произносить его.
- Так ты смотрел или нет? - настойчиво повторил хозяин.
Кроул отвел взгляд в сторону.
- Ага. значит, все-таки посмотрел, и, как я понимаю, тебе это не понравилось. А представь, что это такое - все время быть в воздухе и все время смотреть на небо. Тебе же хватает одного взгляда, чтобы голова закружилась, так ведь? Небо - это страшное место. Человек рядом с ним ничто. Камушек, песчинка, меньше песчинки. Мы все хорошо это знаем, поэтому мы никогда не смотрим в небо. В нем слишком легко потеряться.
- Но летуны..., - слабым голосом возразил Кроул.
- А что летуны? Что летуны? Что ты о них вообще знаешь? Что ты знаешь о том, как они живут и где они живут? Может, на верхушках деревьев или еще где. Ты думаешь, тебе понравится такая жизнь? Ты ведь привык совсем к другому. Ты привык к спокойствию, к стабильности, к тому, что ты утром просыпаешься и знаешь, что ты будешь делать. Ты - выполняешь свою работу, ты приносишь пользу обществу, так гордись этим. А они пусть летают, где хотят, и делают, что хотят.
Кроул промолчал. Хозяин говорил чистую правду, ему невозможно было возражать. С каждым его словом далекие голоса летунов звучали в голове Кроула все тише и тише, а мастерская казалась все привычнее и привычнее. Похоже, хозяин заметил, что Кроул все больше поддается на его уговоры, и продолжил с еще большим напором.
- Забудь обо всем этом. Забудь о летунах, живи как жил, обычной, нормальной жизнью. Ты снова обретешь спокойствие, ты снова станешь самим собой! Ты хочешь снова стать самим собой?
Кроул обреченно кивнул.
- Ну вот и отлично. Запомни, я тебе об этом уже говорил, и еще раз повторяю, если летуны будут говорить с тобой, считай вслух шаги, и они от тебя отстанут. Запомнил?
- Да, - пробормотал Кроул. Ему было как-то не по себе.
- Ну что ж, сегодня можешь идти. Отдохни, подумай.
- Хорошо...
Кроул нерешительно потоптался на месте, а потом все же двинулся к двери. Хозяин крикнул ему вслед:
- До завтра. Буду ждать тебя в обычное время.
Кроул привычным движением нащупал веревку и сжал ее. Он знал, что веревка в его руке не даст ему заблудиться. Никогда. Но все же... все же... иногда ему хотелось, чтобы этой веревки не стало и он сам смог бы выбирать свой путь. Конечно, это были глупые мечты, ведь без веревки он бы заблудился и погиб. Без веревки и без возможности поднять голову и оглядеться, он был бы совершенно беспомощен. Так что он решительно выбросил глупые мысли из головы и вышел из дверей, как всегда горбясь и как всегда сжимая в руке веревку.
***
Кроул медленно шел по дороге. По той самой дороге, по которой он ходил каждый день, уже много лет, по дороге, на которой он знал каждый камешек. Он шел, низко нагнув голову и вперив взгляд под ноги. Он скользил ладонью правой руки по веревке, натянутой на вбитых вдоль дороги колышках, чтобы никто из идущих не мог сбиться со своего пути.
Все было как всегда. Как будто не было двух сумасшедших дней, в которых он узнал о своем мире больше, чем за всю предыдущую жизнь. И что же? Ничего не изменилось. Совершенно ничего. Все осталось тем же самым. Та же дорога, та же веревка и все так же он идет в мастерскую, чтобы там все так же работать до позднего вечера, потом вернуться домой только для того, чтобы завтра опять пойти по той же дороге, держась за ту же веревку.
Кроул дошел до того места, где вчера встретился с летунами и остановился. Он решился на еще один разговор с летунами, прежде чем последовать совету хозяина и выбросить из головы думы о небе. Но они опять опаздывали. А может, они сегодня и вовсе не прилетят. По крайней мере, летун точно не прилетит, он и вчера-то наверняка случайно здесь оказался. А уж теперь, после того, как Кроул потерпел неудачу, он точно не появится. А вот она... Кроул был вынужден признать самому себе, что ему хотелось еще раз услышать ее голос, еще один разочек. Но вот и оно - знакомое дуновение воздуха..
- Что, ждешь? - нет, это был совсем не тот голос, который Кроулу хотелось бы услышать.
- Сегодня она не прилетит. Переживает поражение. Ты только на нее не обижайся. Она еще молодая. Легко увлекается, легко отступается... Так что если хочешь с ней поговорить, подожди пару деньков. Думаю, она еще здесь появится. Она любит возиться с вами, ползунами.
- А ты зачем прилетел? - спросил Кроул с ненавистью, но летун нисколько не обиделся.
- Любопытство. Хотелось посмотреть, придешь ли ты еще раз или бросишь эту затею. Но, признаю, я рад, что ты все-таки пришел. Значит, ты не совсем безнадежен.
После этих слов летуна Кроулу было неловко признаваться в том, что на самом деле он пришел попрощаться, поэтому он попытался перевести тему.
- Так значит, у меня есть шанс?
- Шанс есть у всех, даже у ползунов, - и Кроул снова удивился тому презрению, которое прозвучало в голосе летуна
- Ты так говоришь, как будто сам никогда не был ползуном, - вырвалось у Кроула. Ответ ему была напряженная тишина. А потом летун медленно и как-то задумчиво произнес:
- Ты знаешь, в каком-то смысле я и не был... Та часть моей жизни кажется сейчас настолько нереальной... как будто это было не со мной... Тот я, который цеплялся за веревку, как ты сейчас,... он - давно умер. А я.... я совсем другой. Понимаешь?
- Ммм... Не очень.
- Что ж, это логично, - летун вздохнул. - Чтобы понять это, надо стать одним из нас. Только для этого ты должен забыть о земле, о веревке, обо всем, что тебя связывает с твоей нынешней жизнью... Отбросить все это - и полететь. Я понимаю, что это легче сказать, чем сделать, но подумай о другом. Ты хочешь всю жизнь бродить с опущенной головой? Всю жизнь боятся неба, всю жизнь цеплять за веревку и ходить по одной и той же дороге два раза в день, всю жизнь, до самой смерти. Ты этого хочешь? Или ты хочешь увидеть землю с высоты, вдыхать чистый прозрачный воздух всей грудью, летать наперегонки с облаками? Ты же ведь ничего не видел, никогда и ничего! Ты не видел восхода и заката. Ты не видел звезд. Не видел моря!
Кроул молчал. Слова летуна вызывали в его сердце глухой тоской. Летун был частью другого мира, огромного, красивого, удивительного. Мира, в котором, как Кроул был уверен, не было места для него.
- А что такое море? - спросил он нерешительно.
- Хм, море... Море - это когда очень много воды... Нет, это не объяснение. Море - это когда вода везде, куда не кинешь взгляд. Это как небо, только другое... Нет, не знаю, как это объяснить тому, кто никогда не видел, - с отвращением сказал летун. - Я лишь скажу, что там, около моря, есть скалы. Я люблю летать над ними и смотреть как волны набегают на берег... Одна, другая, третья.... Они никогда не останавливаются, никогда... На них можно смотреть не прерываясь часами... А еще иногда, бывает, над морем проплывают облака и закрывают солнце. И потом они немного расходятся - и от солнца идут тонкие прозрачные лучи вниз, к воде. И вода там, где мелко, как будто сама начинает светиться. И все вокруг как будто светится, все становится таким... странным. И я смотрю на те же самые скалы, и не узнаю их... А когда солнце садится в море, по волне бежит дорожка из света, и кажется, что если полетишь по ней туда, вдаль, то прилетишь прямо на солнце... И вечно будешь вместе с солнцем - всходить и заходить... Нет, не умею я рассказывать. Да и зачем рассказывать? Ты можешь увидеть все сам. Если решишься. Если бросишь свою дурацкую веревку. Если станешь одним из нас. Все зависит от тебя. Выбирай.
- А если у меня не получится? - осторожно спросил Кроул.
- А это уже меня не касается, - жестко отрезал летун. - Я не собираюсь с тобой возиться и объяснять все по сто раз. Если хочешь, чтобы тебе было кому поплакаться, жди когда прилетит она. А у меня еще дел полно.
- Ты что, улетаешь? - Коул почувствовал, как жалобно прозвучал этот вопрос, и ему стало стыдно.
- Да, улетаю. Если хочешь высказать свое негодование по этому поводу, жду тебя к западу отсюда, около реки. Там, где заросли камышей. Ты это место сразу узнаешь. Там наши обычно собираются. И, между прочим, она там тоже должна быть. Все, до встречи.
- А как же мне быть? Как я...? - Кроул выкрикнул эти вопросы в небо, понимая, что ответа на них не будет. Он остался совершенно один. И не с кем было посоветоваться. А впрочем, к чему советы? Он ведь уже говорил и с хозяином, и с летунами. Теперь оставалось лишь сделать выбор. Кроул поежился. Он слишком хорошо помнил о своей вчерашней неудаче. Потом он вспомнил мастерскую и свой дом. Почему-то сейчас он вспоминал о них без привычного раздражения, наоборот, со светлой грустью, как о чем-то давно ушедшем в прошлое.
Кроул отпустил веревку, сделал несколько шагов (и это было так непривычно: шагать по земле с пустой ладонью), медленно распрямился, смело, открыто и бесстрашно взглянул вверх.
Бесконечность приняла его в себя, а он впитал бесконечность в себя. Внутри него была бесконечность, и бесконечность была снаружи. И он устремился к солнцу, чувствуя, что он весь распахнут навстречу небу, что он сам весь, целиком, стал небом, И он совсем не удивился, когда за его спиной распахнулись два красивых белоснежных крыла.