...Стефан торопливо шёл по угрюмой ночной улице, старые, высокие дома нависали тёмными громадами - два и даже три этажа, сложенные из камня, черепица - Чеканная улица по праву считалась пристанищем зажиточного класса Бригдердена а капитальные, на века построенные дома хорошо давали понять что живут тут люди прагматичные, цепкие и уверенные в завтрашнем дне. Настоящее гнездовье старых мещанских родов, помнивших ещё Завоевание Дитариха Третьего, благодаря которому эти земли вошли в состав королевста болие четырех веков назад.
Молодой человек нахмурился сильнее, что впрочем сложно было заметить за деревянной маской с клювом, напоминающей птичий, плотно прилегающую к лицу. Так и было - до недавних пор. Теперь дома стояли немыми могилами, щерясь заколоченными окнами и дверьми, с нарисованными белой краской крестами. Один дом - один крест, и иногда цифра. Ни один маслянный фонарь не освещал путь - вчера на последнем обходе он сам закрыл последнему фонарщику медленно стеклянеющие глаза..
Вспомнив старого длинновязого мужчину с сивыми баками и неухоженной клочковатой бородой, хрипящего в испятнанной кровю, мочей, гноем и насквозь пропитанной потом постели, он не почувствовал уже ничего. Лишь сжав покрепче тяжёлую трость - задрапированной в темную кожаную перчатку рукой. Двести одинадцаттый.. он помнил их всех. Но он.. как его звали?.. Постукивая по мостовой и задавая темп усталой походке, он быстро шагал к дому номер 25а, на этом конце улицы жилым остался лишь он. Бригбирден умирал. Умирал тяжело, в смраде сотен тел поодинокими групками сложенных прямо на улицах и прямо под стенами домов, и если сначала их пытались хоть стыдливо прикрыть, то сейчас всеобщее равнодушное, отупляющее, начисто лишающее сил и воли к жизни - осознание конца овладело почти всеми кто ещё держался на ногах..
Потому что это был он - конец..
В очередном узком переулочке по правую руку что-то громко зашелестело.. Резко повернувшись, и удобнее перехватив железную трость, он замедил шаг, внимательно всматриваясь вглубь темноты.. кошек и собак по всему городу они выловили и выбили ещё в первый месяц, когда ещё сохранялась надежда отсечь заражённые кварталы от здоровых. Шум прекратился, разлилась давящая густая тишина - во всём немаленьком городе осталось от силы тысячи полторы живых, точнее сказать никто не мог. Осторожно приблизвшись к зеву улочки, он постукал концом трости по стене
- Кто здесь? Отзовись, я доктор и могу помочь...
Собственный голос глухо и хрипло звучавший из-за проклятой маски показался ему незнакомым и странным, за последние несколько дней он говорил лишь пару раз.. Шуметь мог как безумец, жаждущий лекарств для утоления сводящей с ума боли, мстительный родственник ищущий случая выместить боль и злобу хоть на ком то кого можно было бы обвинить, или просто отчаявшийся, опухший от голода человек, мечтающий утолить голод и готовый на всё. Но всё же оставался шанс что кому то нужна была помощь, а он поклялся помогать, поклялся сам себе, и пожалуй лишь это и держало его до сих пор по эту сторону грани. Кратко вздохнув, и сжав зубы - он уверенной походкой двинулся внутрь - некогда ждать. Два месяца назад, когда его ещё всюду сопровождали Фарир и Киред он бы ещё унимал стучащее молотом сердце, и решался бы на первый шаг в темноту.
Сейчас его мысли были привычно заняты тем что он видит и слышит, и только - как ещё не сойти с ума живя в этом царстве смерти? Он прошел на несколько шагов вперёд, вспоминая как должен выглядеть этот отнорок при свете дня... кажется он заходил сюда - тут должна быть кипа старья, чуть дальше к стене пару ящиков, и гора мусора а вот за ними...
Тут, злобно пискнув, из тёмной смрадной кучи штабелированных трупов под которой уже успела натечь изрядная лужа, стрелой вылетела большая, мокрая чёрная крыса - и опрометью бросилась наутёк, в зубах зверёк держал ошметок человеческого уха.
- А, демоны тьмы! Вот же тварь...
Внезапно остро захотелось сбросить осточертевшую маску и сплюнуть. В сердцах ударив угол дома тростью он оперся на него рукой и сгорбившись отвернулся от кучи - уха была лишь часть, но ему показалось что оно было на удивление небольшим и аккуратным. И знакомым. Он знал кто там, это был его участок города, пару недель назад он сам переносил и складал их вместе с помощниками. Переборов минутную слабость, он отлепился от стены
- Легкого пути, Савоя...
Воспоминания на миг вернули его в прошлое лето, светлый Реннгеский сквер, солнечный день и талантливая улыбчивая девушка играющая на лютне для прохожих... и гнилостный, склизкий ручеек крови и телесных соков от разлагающейся плоти в проулочке, в который он угодил левым сапогом. Глубокий вдох носом, нестерпимо сильная смесь запахов, от ароматического вкладыша в "клюве" маски шибает в голову. Голубиная арника, душистый чебрец, луговая беребека и ароматическая лекарственная соль... они сами подбирали состав к солям, должным дезинфицировать и фильтровать воздух. И не дать сойти с ума, от преследующего всюду запаха смерти и разложения. Нужно идти. Он глянул в перспективу улицы. Дом был уже близко, почти пришёл. Скоро рассвет. Звёзды тихо мерцали в кусочке неба видимом между крышами ...Когда он в последний раз смотрел на звёзды? Окрашенная красным, в цвет стёкл маски темнота ночи немного плыла, прорезалась всполохами света... всполохами? Света? Вмиг покрывшись испариной он сначала быстро пошёл, а за тем побежл в конец улицы - над крышами явственно виднелось зарево начинающегося пожара. Быстрее! Закутанным в длинные тяжелые одежды, с саквояжем и тростью бежать было не просто - однако внутри зрело знание, знание бичем гнавшее его вперёд - он опоздал. Случилась Беда. Странно было думать так о пожаре, мчась по мёртвым смрадным улицам, убитого чумой города, однако именно эта мысль посетила его, и уже не покидала головы.
Последние недели коллегиатов оставалось всё меньше, несмотря на все предосторожности - смерть забирала их один за другим.
Однако, горожане всё же умирали быстрее, счёт шёл на тысячи. И если раньше, в разгар этого зловонного пекла, докторам часто не удавалось осмотреть всех больных из-за их огромного количества - то теперь стало трудно до них добираться через мертвый город. По какой то странной прихоти судьбы, сейчас на одного доктора приходилось примерно сколько же пациентов, как и вначале вспышки, переросшей в эпидемию - когда больных ещё успевали лечить, а не спешно провожать в последний путь девятерых из десяти.
На вечерних собраниях Коллегии, усталые, измочаленные опасными обходами этого царства чумной гибели, они уже несколько раз вели короткие, но бурные споры - свезти всех выживших в одно место, создав карантинные блоки, или же оставить их врозь, предотвращая заражение последних уцелевших, сумевших так или иначе изолировать себя от мора. Он бежал, со всей силы, но видел что уже не успел. Дом горел, не известно почему он загорелся. Забытая ли свеча, уголёк выскочивший из очага, или людская злоба и отчаяние. Бросив резко потяжелевшие саквояж и трость прямо на мостовую, ринулся с последних сил. Кричать и звать было бесполезно, в этом доме жила семья Колцне.
Отец и маленькая дочь, последние из них - сумевшие пережить почти всю эпидемию взаперти, всё же попали под указующий перст Чумы. Когда он был у них в последний раз - Мари, девочка семи лет была совсем плоха. Отец же её, Николь, держался молодцом. Крепкий, сильный организм сражался за выживание со всех сил - подстёгнутый желанием отца спасти дочь.
С разбегу он саданул входную дверь плечом, и ворвавшись в клубы дыма и жара практически сразу споткнулся о лежащие на полу тела. Из впалой груди неизвестного мужчины торчала рукоять даги, а пальцы были сомкнуты на горле хозяина дома. Пронёсшись сквозь струи удушливого дыма, идущие казалось со всех щелей разгорающегося дома - опрометью бросился к лестнице. Её начало уже горело, пламя лишь начало пылать здесь, пришёв из гостинной, полностью охваченой огнём.
Кинувшись к окну, Стефан сорвал плотную длинную занавесь - роскошь и показатель достатка, бросил её на ступени. Прибив так пламя, стараясь не думать как выбереться, сквозь редкие языки - он тёмной птицой бросился на верх. На втором этаже дышать было решительно нечем, закашлявшись, он торопливо рухнул на колени. Пытаясь раглядеть хоть что-то в густом угаре и дыму, больше по памьяти чем видя, он торопливо подполз к нужной двери. Толкнув её, он чувстуя уже почти неистепимый жар от нагревщихся и стянувших тело, тлеющих одежд ввалился внутрь. Горло драл рвущий кашель. Руки сами тянулись сорвать душащую маску, а за тем одежды жгущие кожу как кипящая смола в десятке мест сразу. Поднявшись на ноги, он бросился к кровати, на ней лежала бедная как известь, Мария Колцне, его последний пациент. Стефан торопливо стянул перчатку и согнувшись над ребёнком ощупал шею. Замерев, сжавшись, переборов на миг рвущий грудь кашель - он нащупал таки пульс. Слабый, чуть слышный но явный пульс отказывающегося умирать сердца. Стремительно шагнув он ухватил прикроватный табурет и размахнувшись высадил окно. Полетели осколки толстого стекла, тонкая деревянная рама сломавшись в паре мест - поддалась. Окно маленькое - но им должно хватить. Они должны выбраться, а затем он отнесёт её в обитель докторов - и там они займуться ней.
Мысли, всполохом света пронеслись по разгорячённому уму. Однако руки давящие на табуретку, никак не ощущали что та поодаеться, и выпадает наружу. Напротив, злавредный треног никак не желал пробивать остатки рамы.
Решётки... Стефан похолодел - как раз перед чумой Николь поставил на окна решётки. Отбросив бесполезный предмет мебели, задыхаясь от кашля - он сунул руку в оконное отверстие и бешено заорал - этот ублюдок поставил на окна решётки! В глазах потемнело, приникнув к кованым прутьям, и втянув в горящюю болью грудь свежего воздуха он обернулся. Бросился к кровати, и спешно подхватив ребёнка на руки прямо вместе с одеялом, выбежал в коридор. На ходу пытаясь завернуть её плотее в ткань, он нашёл лестницу. Та вновь пылала. Жакое пламя жадно дохнуло ему в лицо, и кожа лица сквозь маску начала пуцеветь пульсирующей болью, а тыльная сторона руки без перчатки, будто бы попала в руки палача снимающего с неё кожу. Хрипло, бешенно заорав, сжавшись и прижав свёрток с пациенткой к груди он кубарём скатился прямо в огонь.
Ослеплённый болью, чувствующий что горит и сгорает заживо он вскочил на ноги. Бросился вперёд, ударился о стену, за тем о вторую. Натолкнулся на что-то на уровне поясницы, и опрокинул. Бросился наконец в верном направлении по обьятому пламенем коридору, воя, словно умирающий зверь. Он уже почти достиг выхода, когда услышал надсадный стон дерева, и с глухим фырканьем пламени, и треском столетних брёвен просел потолок. Толстое, благородных пород, стропило из аллесианского дуба вывернулось из паза горящего потолка, и с частью досок рухнуло ему на плечи. Мир поглотила темнота, и хриплый крик сорванного горла.