Лёгкий туман дымкой поднимался от прозрачного озера. Где-то вдалеке кричали утренние петухи, возвещая о начале нового дня и приветствуя горящее рассветное солнце. Тонкие деревца шумели июньской листвой, нежно гоняя в верхушках мягкий прохладный ветер. На делянке, где гроздьями росла земляника, малина, ежевика и прочая ягодная прелесть, стояли трое.
Один из стоящих был привязан пастушечьим кнутом к юной, но очень крепкой березке. Он был одет в футболку с иноземной надписью "I believe in Murakami", тёртые джинсы и красные кеды. Чуть в сторонке стоял молодой парубок с косой саженью в плечах. Время от времени он подтягивал вверх холщёвые портки и отвешивал привязанному бедолаге смачный подзатыльник. Звали его Тимофей. Верховодил всем дед Герасим. Он курил первосортный самосад и изредка сплёвывал в изумрудную зелень. Поодаль гонялась за пчёлами облезлая собачонка. Она веселилась и радовалась жизни.
- Ась? - прокричал дед Герасим. - Не слышу! Как тебя кличут-величают?
- I don"t understand, - привязанный испуганно посмотрел на парубка, и его испуг тотчас же был оправдан. Было снова больно.
- Тимка, что бормочет супостат?
Тимофей достал из-за пазухи рваную книжку, заботливо утаённую от районной библиотеки. Через некоторое время сказал:
- Кажись, сказал, что не понимает!
- Ах, не понимает! - и в уголках старческих глаз загорелись лукавые искорки. - Тааак! Впёртый значитца! А, ну, Тимка, обыщи-ка ёво!
Тимофей, отвесив очередной подзатыльник, достал из тёртого кармана пачку денег и документы. Парень дёрнулся и заорал:
- Только не паспорт! Только не паспорт! Я всё скажу! Только не паспорт! - он зарыдал и задёргался в истерике.
- Ага, едрить твою так, - обрадовался дед. - Заговорил, вражина! Ну, так как? - Дед Герасим взял одну бумажку из денежной пачки, ловко свернул "козью ножку", прикурил её от спички и выпустил едкие клубы сизого дыма.
- Я - Сверчков Вениамин Панасыч.
- О, как! И что же ты делаешь здесь, в Провинции Веня!
- Приехал учить вас уму-разуму, пропагандировать Великую Столичную Идею!
- Ась? - дед нахмурил брови. - Вещай мазурик. Расскажи нам, в чём же великая сермяжная правда?
- Москвичи - сверхроссияне. Живут в высоких домах, ездят на джипах и правят недочеловеками, то есть вами. Мы говорим на английском и умными словами. Ездим на джипах, и все без исключения, - доктора философии. Мы читаем много Мураками и бесплатные журналы. Все москвичи - менеджеры, все немосквичи - строители.
- Ясно, московский синдром! - Дед крякнул. - Продолжай, продолжай, милок! - И подмигнул Тимке.
- Москвичи - самые модные, умные, начитанные и образованные люди. Все российские бабы у наших ног.
Тут замолчала даже собака. Забросив пчёл, она увлеклась допросом. Вениамин вещал дальше.
- Наш приезд в Провинцию должен восприниматься, как праздник. Все недочеловеки, чёрные крестьяне, каста рабов, должны оказывать нам почести.
Они долго и методично хлестали москаля плетёными лаптями. Больше всего на свете москали боялись лаптей. Сверчков рыдал и умолял недочеловеков сжалиться над его сверхроссийским телом, но Тимофей и дед Герасим были неумолимы. Чтобы Веня особо не кричал, старик затолкал ему в рот обмотку от лаптей и перевязал её сырой бечёвкой.
Закапал лёгкий грибной дождик. Грузди и белые лезли вверх, питаемые живительной влагой. Переливаясь всеми цветами радуги капельки стремительно перекатывались по свежей листве. Солнце было уже высоко.
Закончив учить Сверчкова лаптями, недочеловеки вынули из Вениного рта кляп и заставили его произнести ядрёное слово "ХЕР". Да не просто так, а громко и чётко, с выражением. Потом Герасим и Тимка долго смеялись и рвали московские баксы. Собачонка незлобиво лаяла и кусала Вениамина за кеды. Веню заставили выпить жбан парного молока и заесть его луком. А напоследок, шлёпнув парня ещё раз намокшим лаптем, провинциалы сожгли его паспорт. И ещё долго ржаное поле и близлежащий лес хранили в себе безумное "не-е-ет", провожая в последний путь дым от московской прописки.