- Я в Ульме, работаю в университете. Сможешь пориехать?
- Когда?
- Да хоть и завтра. Я перенесу лекцию.
- Жди меня в гостиннице между 11-ю и 12-ю, приеду о-бя-зательно.
Бегу к автомату, беру билет и распечатку маршрута. Автомат предлагает мне пересадку в Дахау. Узнал меня, сука! Назло автомату пересаживаюсь в Иммендингене на местный поезд, похожий на игрушку из забытой заплесневевшей коробки. Отвык я от таких.
А вот и Ульм. Городок провинциальный, летняя жара. Он весь какой-то серый, с горбатыми кривыми улочками. Высоченный собор торчит посреди площади. Нечто напоминающее постлетальную эрекцию, тени не отбрасывает. Так и кажется, сейчас появится колымага, везущая ведьму на костёр инквизиции. Видение настолько явное, что я узнал ведьму с GrЭne HЭgel и толстожопого монаха с крестом. Процессию сопровождает толпа прокажённых в лохмотьях. Коалиция, называется. Протираю глаза. Ничего нет.
Почти бегу к гостиннице с весьма двусмысленным названием Ibis. Ohne FrЭhstЭck. Категорический императив по И. Канту. Преодолеваю трудности перевода. В переводе на русский в императиве - "Заibisь".
Тёплая встреча, крепкие объятия, торопливые распросы о житье-бытье. Ведь мы с Жорой не виделись уже почти 8 лет.
Идём гулять, конечно к Дунаю. На душе тепло, в ушах у меня звучит мелодия незабвенного Иоганна Штрауса "Над прекрасным голубым Дунаем". Будит воспоминания молодости. Я - курсант подплава ВМФ, хорошенький такой, но умный. Всеми силами пытаюсь избежать занятий по БЖ. На них нас заставляли натягивать КИП'ы, опускаться в холоднющую воду и заводить медицинский пластрь на реальные пробоины в бортах судна.
На отказ от занятий по причине неуменоя плавать мичман орёт: "Тот, кто умеет плавать, утонет на 10 минут позже неумеющего. Спасайте лодку!".
Записываюсь в хор при Доме офицеров флота. Слуха никакого. Руководитель - выпускник Института военных дирижёров, определил это сразу. Но пожалел. Он и обучил меня нескольким приёмам хорового пения на примере знаменитого вальса выкреста:
- Вот тебе болванка, её ты не забудешь: Поп ебёт татарина, та-та-рин ёб по-па, по-па, по-па. Запомнил?
- Кик не запомнить, Ваше благородие, век не забуду! Вопрос можно?
- Задавай.
- А как насчёт других любимых народом песен? К примеру, Гимн Советского Союза?
- Обучишься позже.
Тем временем выходим к берегу Дуная. Река тихо и плавно несёт мутные воды свои к берегам Понта Эвксинского. Бросили в воду цветок, помянув царя Эдипа и всю кротость его.
Непрезентабельное впечатление от Ульма и воспоминание о трагической судьбе царя Эдипа привели меня в некоторое расстройство. Весьма уместным представилось мне воспользоваться рекомендациями Иона Тихого - применить жидкость для смывания неприятных воспоминаний. Её мы нашли в мексиканском ресторане под странным названием "Шардоне". Почти по Есенину.
Человек, которого я по праву полувековой дружбы зову Жорой, наверняка отвык от подобной фамильярности. Зовут его Георгий Михайлович К-ов. Учёный с мировым именем, ведущие университеты мира считают за честь получить его согласие на проведение лекций и исследований.
Забавный случай произошёл в нашем родном городе, где Жора проводил свои отпуска у родителей, вернее на стадионе "Локомотив". Мы отыграли футбольный и баскетбольный матчи, где Жоре не было равных. На поле его окликали "Профессор". Ко мне обратился один паренёк:
- Это такая кличка, "Профессор"?
- Кличка - это "Доцент". А Жора в 28 лет защитил докторскую и сейчас настоящий профессор МГУ.
Парень усомнился: уж больно спортивно выглядел один из самых молодых профессоров тогдашнего СССР.
Итак мы в ресторане. Темнокожая официантка принесла напитки в запотевшем стекле. "Кухня не работает, - любезно сказала она: - Ещё очень рано". При этом ещё и обозвала нас Herren. Я-то привык. А он? Красавица была из бывших франкоязычных колоний Африки. Подход к ним я знаю. Хватит десятка слов на моём якобы французском. Через несколько минут она буквально взлетела на веранду и, сверкнув ослепительной улыбкой, сообщила, что повар случайно оказался на месте и готов приготовить всё, что закажет уже "месье".
Мексиканская кухня - это нечто особенное, а в сочетании с тортилли, соусами и темнокожей красавицей... Оставляю место для фантазий. Но порции так чудовищны! Такие подают в Украине при поедании "свежины" на сковородках-пательнях. А тут на двоих. Короче - не доели. Припомнили, как мы ходили в Стекляшку на Ленинских горах. Было это в семидесятых, когда кремлёвские "ушкуйники" притомились орать: "Сарынь на кичку" и жратвы было вдоволь. Там тоже подавали гигантские порции шашлыков по-карски с замечательными грузинскими соусами и "Цымлянским игристым". Тогда мы всё пожирали, да ещё с хлебом. Как говаривал профессор Преображенский: "Кому это мешало?"
Жара спала, жажда осталась. Переместились в так называемый Биргартен, где пиво подаётся прямо из ёмкостей. Потекла беседа. Г.М. спросил: "Виля, вот ты пишешь о Казатине. Но там не были посторонними наблюдателями и мы. Надеюсь, вносили некий оживляж в провинциальный пейзаж. Помнишь нашего друга Юру Мороза и нашу игру, которая теперь носит название "пентбол"? Жаль, не успели запатентовать". Юра Мороз, парень необычайной физической силы, сметливый, добрый. Но злить его я бы никому не советовал. Во гневе страшен. Мы в его защите не нуждались - Жора имел высокий разряд по боксу, в МГУ тренировался с двукратным олимпийским чемпионом Б. Да и я кой-чему обучился в ВМС.
У Юры был целый арсенал стрелкового оружия - мелкокалиберные винтовки и охотничьи ружья. У нас - дипломы и моя МЦ-21 ТОЗ. Удачное сочетание ума, образования и смекалки. И вот что из этой смеси вышло.
Ходить в тир, на стендовую стрельбу, нам было западло. См выше.
Мы брали оружие и шли в Иванковецкое лесничество. Там двое прятались в канаве-окопе, а третий стрелял. Потом менялись местами. Это делалось для привыкания к свисту пуль над головой.
Упражнение два. Подбрасывалась шапка и в неё палили из охотничьих ружей. Я недаром отметил смекалку Юры. Однажды он подождал, пока моя пыжиковая шапка упадёт на землю, и всадил в неё весь заряд картечи. А потом ещё и хвастался, что шапку эту он сбил у меня с головы.
На этом заканчивалась теоретическая подготовка и начиналась практика.
Мы разбредались по лесу, прятались за стога сена. Первй, кто обнаруживал условного противника, стрелял поверх его головы.
Однажды трое вышли из леса. На дороге обнаружили телегу с мужиком и бабой. Мы не стали в них стрелять, хотя имели на это полное право. Хрущёва уже не было, но действовал закон, запрещавший иметь лошадей в личном и общественном секторах. Они, эти кулацкие животные, якобы пожирали корма, предназначенные для увеличения надоев с 1,2 до 2-х литров на фуражную корову.
Юра подошёл к телеге и задал вопрос:
- А нiмцi в селi е?
И выпалил дуплетом. Я взорвал петарду.
Усталые, но довольные и живые, вернулись в Казатин.
Ближе к вечеру по городу поползли невероятные слухи: на село Иванковцы сброшен маланско- индокитайский десант. Десант захватил сельсовет и контору совхоза. Маланец потребовал списки партхозактива села, после чего, отстреливаясь от оборонявших село деда, бабы и курочки рябы, все скрылись в лесу, прикрываясь гранатами. Героические дед и баба в доказательство показывали всем желающим перья, оставшиеся от покойной рябушки после взрыва гранаты.
После этого ничего нового мы придумать не смогли. Каждый занялся своим делом. Судьба Юры оказалась трагической. Свою пулю в грудь он получил, но выжил. Погиб по дурацкой случайности.
С тяжёлым сердцем расставался я с Жорой. Вероятность новой встречи не подсчитала бы и сама Елена Венцель.
Проще было прощаться с Ульмом и его голубым Дунаем. Я так и не узнал, какой конфессии принадлежит собор "Dom von Ulm", католической или протестантской. Неважно. Как говорила моя мама: "Чума на оба ваших дома".
Казатин навсегда, Москва 68-72, Konstanz, Ulm 2013.