Как-то раз в промозглый вторник я сидел у окна и читал эссе о разведении жимолости на приусадебных участках Приазовья. Как вдруг услышал рядом женский визгливый голос:
- Марксм, Энгемльсм!
Я невольно вздрогнул и высунул голову из окна.
Поодаль, у тротуара стояла дама преклонных лет и обширных габаритов. На ней была вздорная шляпка с кремпленовыми розочками и просторное ситцевое платье, всё сплошь словно бы увитое бледно-зелёным плющом.
Дама эта звала кого-то, тревожно ища взглядом.
И тут из-за угла показались два мальчугана лет девяти-десяти, оба до рези в глазах рыжих оттенков и в конопушках, будто бы через дуршлаг загорали на ярком солнце.
Дама заголосила:
- Марксм, Энгемльсм! Негодные сорванцы, куда вы подевались? Я вот вам сейчас порки задам!
Пацанята явно не хотели порки, потому принялись гнусаво выть и хныкать. По всему видно было, что это их хныканье было деланным, но отчего-то дама сей деланности не приметила. Кинулась их обнимать, по волосьям огненным приглаживать и разводить омерзительное сюсюканье.
- Позвольте, - спросил я. - А почему это вы их назвали так странно: Марксм и Энгельм... Энгемль...?
Дама повернула ко мне широкую голову и с укоризной поглядела на меня. Должно быть, её обескуражил этот вопрос, потому как она принялась медленно разъяснять мне, словно дитю малому:
- Это потому как мой супруг захотел их так назвать. В честь двух известных политических деятелей. Он, видите ли, у меня историю коммунизма преподавал, а теперь вот в райсобесе архивами заведует и...
- Я это понимаю, - перебил я её. - Но почему же тогда вы добавляете им лишние буквы в имена?
- Это, позвольте, какие такие лишние буквы? - Дама внезапно оскорбилась и принялась нервно выстукивать каблучком по мостовой. - Никаких таких лишних букв я не добавляла. И, помилуйте, голубчик, вам-то какое дело?
Разговор сулил принять крайне неприятный оттенок, потому я поскорее решил закончить этот наш странный диалог:
- У меня нет никакого дела до ваших мальчиков. Просто мне показалось...
Дама не дала мне договорить. Всплеснула руками и с яростным криком "Нет, ну вы поглядите, экий нахал!" принялась неистово багроветь лицом и выделывать мясистыми руками разные жесты, многие из которых были не совсем приличными.
Рыжие пацаны тут же начали корчить гримасы, крутить мне дули, а один из них - вот мерзавец! - смачно харкнул зелёной соплёю прямёхонько на мой подоконник.
Я внезапно осознал, что дама эта невероятно склочная по натуре своей, и что с ней возможны одни только несуразности. Чего доброго - дойдёт дело до суда, а там у неё и милиция в друзьях окажется, и прокурор в соседях...
Я потупил взгляд и с неподдельным сожалением в голосе произнёс в момент, когда дама делала глубокий вдох, вздымая циклопические груди:
- Извините, Бога ради! Я не хотел вас никоим образом обидеть. На самом деле, это очень хорошие имена: Марксм и Энгемльсм.
Дама хотела что-то сказать, наверняка обидное, пооткрывала рот, словно карась на берегу, но только лишь кивнула словно бы удовлетворённо.
- Марксм, Энгемльсм! Идёмте домой, я дам вам кулебяк с пахлавою.
Гадкие пацаны принялись хитро лыбиться до ушей, теребя за пальцы свою маманю.
Она ещё раз гневно взглянула на меня и добавила, сощурив левый глаз:
- А захочу, так и дочь свою назову Надемждмой Константиновной, хотя мужа моего Харитоном Зурабовичем зовут.
И с теми словами была такова.
А я сел пить чай из блюдца.
Был октябрь, и в палисаднике исторического музея околел один ветхий воробей.