Колпаков Иван Иванович : другие произведения.

Дом на песке (вариант для конкурса Мир Дозоров - 4)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  
  
   Она появлялась каждый раз без предупреждения, не созваниваясь и не списываясь заранее. За пятнадцать минут до прихода она могла сбросить СМС с содержанием что-то вроде "Встреть меня на такси через десять минут".
   Впрочем, за годы, проведенные в ожидании Альберт научился чувствовать ее появление без всяких звонков.
Примерно за пару дней внутри растет бодрящий холодок. Накануне ночью снятся мутные сны, днем все валится из рук, начальница орет, клиенты хамят, продавцы в магазине обсчитывают, в троллейбусе давят тетки с сумками и особенно громко плачут дети.
   Все это сгущение темных красок значит только одно - скоро на пороге его съемной квартиры появится она.
   Она войдет, снимет свои дорогие туфли, поставит их в прихожей на начинающий отслаиваться кое-где у плинтусов линолеум, пройдет в большую комнату, распространяя вокруг себя запах дорогих духов.
   В комнате на столике перед кредитной ЖК-панелью ее будет ждать заказ в десятую, а то и пятую часть его зарплаты - "Якитория", "Сайгон", "Boston" - роллы, вьетнамская еда, рыба и морепродукты. Иногда, когда на ее лице отражается тень воспоминаний и она становится особенно истеричной - требует заказать что-то из кавказской кухни.
   Заказ на одну персону -- все она съедает сама.
   Она пьет почти всегда "Мартини", реже берет недорогое игристое вино.
   За столом она, макая роллы в соевый соус, жалуется ему на жизнь - на цены, начальника, грозится бросить гражданского мужа, пересказывает дрязги между своими подружками.
   Она с ним не спит. Она не спит с такими как он - отучившимися на менеджера в сомнительном вузе и понаехавшими из небольших казахстанских городков молодыми старичками, живущими на съемных квартирах и работающими оформителями страховки в отделениях кредитования. Ей есть с кем спать и без него.
   После ее ухода происходит всегда одно и то же - все то количество вылитого на него перед этим жизнью негатива, собственная нарастающая злоба просто исчезают, стоит ей переступить порог. Да вот только ничего хорошего на этом месте не появляется - примерно через час валится дикая беспросветная тоска, из которой все рабочие неурядицы, мелкие склоки кажутся биением жизни, и Альберт начинает ждать нового дня как спасения.
   Круг замыкается и повторяется каждый раз вновь, год за годом.
   За одним небольшим отличием - полгода как она не живет с гражданским мужем.
   В этот вечер все было по-другому. Нет, все внешние признаки были те же самые - разве что в этот раз было особенно тяжело, но на памяти Альберта бывали разы и похуже.
   Просто в тот день Альберт понял, что этот ее визит - последний.
   Он понял это каким-то глубинным чутьем - утром, перед выходом на Кутузовской в глаза ему бросился приклеенный на стекло двери вагона стикер с рекламой - "Сегодня все закончится. Хочешь новый телефон? Хватит ждать, оформи кредит в..."
   Сегодня все закончится. Блондинка со стикера как будто бы произнесла эту фразу в его голове с интонацией автоответчика, но и без этого совпадения Альберт все знал.
   Никто ему ничего не объяснял, но он все знал заранее - так же, как знал, что он - ходячая консервная банка. Что если по какой-то причине он решит сменить работу, номер телефона и просто уехать в никуда - она его найдет. Работу поменять не получится - ему откажут. Сбережений у него нет - зарабатывает он ровно столько, чтобы хватало на жилье и еду.
   Но дело, конечно же, не в сбережениях и не в работе. Как-то раз, года полтора назад, он попробовал уйти - ненадолго, взять передышку, как уверял он себя, чувствуя, что она следит за ним и из его головы.
   Услышав, что у него дела, она хмыкнула тогда недовольным смайликом в вотсапе, и только. Вечером она не пришла.
   Альберт сломался на третий день. Двое суток, проведенных без еды и без сна, скомканная простыня на матрасе, трясущиеся руки и ввалившиеся глаза. Лучи солнца сквозь жалюзи выжигают сетчатку, телефон звенит как колокол Апокалипсиса, диктор с экрана телевизора читает ему смертный приговор.
   - Когда ты приедешь? - обезвоженное горло саднило, и голос был каркающим, как у старика. Знание о том, что напрямую озвучивать условия игры нельзя - оба они делают вид, что ничего особенного не происходит, они просто бывшие одногруппники, собирающиеся поболтать пару раз в месяц на полчаса - жило в голове Альберта наравне со всем прочим, но в тот раз он был близок к тому, чтобы перейти эту черту. Скажи она "нет", он мог бы сорваться и начать орать в трубку, словно наркоман в поисках дозы, потом плакать, требовать и угрожать, потом унижаться снова.
   В тот вечер она вела себя тихо и умиротворенно, в ее глазах даже мелькнуло что-то вроде сочувствия - впервые за все эти годы. Таким взглядом она, наверно, посмотрела бы на щенка под колесами машины.
   Уже перед самым уходом, отставив в сторону чашку с недопитым кофе, она вдруг посмотрела на него так, что ему стало холодно и по-настоящему страшно - так, как страшно не бывало еще никогда.
   "Теперь ты знаешь, что будет с тобой, если попробуешь уйти?" - спросили ее глаза. "Усвоил урок?"
   Одновременно с этим в ее взгляде читалось удовлетворение. Ягненок попробовал загон на крепость, вышел за ворота в ночь и увидел, что там темно, холодно и нечего есть. Ягненок вернулся назад.
   Идя от Кутузовской к залу оформления кредитов, Альберт впервые задумался, почему работу Эрика выбрала ему именно возле этой станции и в этом районе. Она разрешала ему мало: смартфон - дешевый, китайский и тормозной, мебель в квартире - безымянная и безвкусная, никаких личных вещей, увлечений, никакого спорта, кроме пробежек по утрам, и уж подавно никаких друзей или женщин. При этом работа - не на окраине, в хорошем здании, в большом светлом зале, с толпами народа и кондиционированным воздухом, дешевыми и вкусными бизнес-ланчами и комнатой отдыха с настольным теннисом.
   Стоя перед входом в зал в ожидании открытия, Альберт незаметно для себя нащупал ответ - дико становилось ему именно в праздничные или просто весенние вечера. В зал заходили самые разные люди, хватало тех, кто выливал на него потоки ненависти и тягучей темной злобы - старики, таксисты, мутные барыги, жены алкоголиков, просто раздраженные или озлобленные люди. Хватало тех, от кого сочился просто холодок нейтрально вежливости, почти всегда сдобренной презрением - солидные мужики и тетки в хорошей одежде.
   Но особенно тяжело Альберту становилось тогда, когда в зал заходили компаниями веселые студенты снимать стипендии. Друзья галдели, переругивались, парочки обнимались - а Альберт за столом с открытым терминалом смотрел на экран и знал, что впереди у него еще один тяжкий день, ночь мутного сна - и так по накатанной в ожидании нового цикла. Девушка в очереди прижимается к парню, мороженое размазывается по лицу; она смеется и вытирает ему нос платком, целует его и они стоят дальше, обнявшись - а Альберт за терминалом, которого в его двадцать не целовала девушка и не целует в его двадцать шесть, вбивает данные с бланка в базу, считая дни до ее прихода.
   Вот это ощущение, рождаемое невозможностью прикасаться с к простым человеческим вещам и составляло ту тягучую питательную среду, которую, словно плесень с поверхности содержимого открытой банки с компотом, она выращивала на нем, а потом снимала раз за разом.
   - Я приду сегодня в восемь.
   Ее звонок и единственная фраза в трубке стала еще одним кусочком общей картины последнего дня. После работы Альберт направился к ресторану в соседнем здании - сегодня ему можно. Так надо. Ему принесли пасту с карбонарой, стейк, десерт, хорошего вина и фруктов. Он прожевал ужин, глядя на пары и компании за соседними столиками, оплатил счет и чаевые и вышел, успев подумать, что, скорее всего, нелепо смотрелся в одиночку в своей дешевой рубашке и брюках в дорогом заведении.
   Ровно в восемь она позвонила в дверь.
   - Опять была у него в больнице? - была ли эта наглость следствием слегка ослабшего контроля, или просто чувствуя конец Альберт потерял инстинкт самосохранения, трудно сказать. Она посмотрела на него с удивлением, и впервые за все годы - не как на вещь.
   - Ну что тыыы, Альбертииик, - неожиданно вдруг затянула она, опустив глаза, - Ты же знаешь, что к этому козлу я больше не хожууу...
   Решила показать, какая она с ними - отметил он про себя.
   - Ну заходи тогда. Снимай бахилы, проходи в комнату.
   Он отвернулся, чтобы пойти зажечь в гостиной свет.
   - Не надо в комнату и не надо свет. Я ненадолго, Альбертик.
   Женские руки легли ему на плечи. В какой-то безумный миг Альберту даже почудилось, что вот сейчас она возьмет и скажет - "Я сегодня поняла, что люблю тебя и мне нужен только ты, я так давно ждала этого вечера".
   В следующую секунду Альберт подумал о другом, не менее абсурдном. Если есть такие как она, демоны, забирающие жизнь, высасывающие ее по капле из людей - должны же быть другие, кто спасает и защищает, ангелы, силы добра и света? Где они, почему они не остановят этот кошмар? Почему ему не приходило в голову их просить о помощи?
   - Они все знают и так, - прозвучал ее голос за ухом. Она говорила вслух, уже отметя собственные правила, - Они все знают и они мне разрешили.
   Каково это - прожить нормальную жизнь с друзьями, весельем и семьей, с радостями и огорчениями, а не годы в аду в ожидании нового дня кормежки, после того, как посмотрел на симпатичную одногруппницу и подумал, какого размера у нее грудь под лифчиком?
   - Не волнуйся, мальчик мой, я сделаю все быстро. Ему я отомщу еще и за тебя.
   Каково это?
   На шею Альберта легла мягкая лента, теплая и словно живая. Лента стала наливаться теплом - а потом мир разлетелся навстречу ему тысячей бутылочных осколков, вонзился в него миллионами холодных игл и наступила темнота.
  
   Удивительно, насколько сильно живет в нас тактильная память. Руль был на ощупь таким же, как раньше, вплоть до мельчайших трещинок я запомнил, оказывается, его фактуру. На консервации машину прокатывали, и, паркуясь в подземке торгового центра по итогам поездки никаких нареканий у меня не возникло. Молодцы.
   Уже сидя за столом в небольшом семейном ресторане, я смотрю в окно, если можно так, конечно, назвать стеклянную стену от пола до потолка, и вспоминаю, как мне особенно часто снилось именно ощущение рук на руле, нажатие педалей, переключение коробки передач.
   Там, где я провел столько ночей, это была единственная вещь. которая мне снилась, почти так же часто, как и ты.
   Ты войдешь в двери центра примерно через полчаса.
   Я не знаю, сколько у тебя было мужей и любовников. Я могу узнать об этом, заглянув в ткань времени или просто спросив, но я не хочу.
   Я хочу увидеть правду в твоих глазах, какой бы она не была.
  
   Эрика думала, что это будет выглядеть эффектно - собираться подольше, чтобы заставить меня ее вернуть. На самом деле с каждой театрально собранной шмоткой это выглядело все более жалко. Представление до конца выдержать не удалось - главная актриса плюхнулась посреди разбросанной одежды на диван и заплакала.
   - Такси ждет.
   - Не трогай меня!
   Или я стою возле двери в пяти метрах от дивана, или у меня галлюцинации.
   - Давай, бери что тебе сейчас нужно, я тебе остальное потом передам.
   - Да не трогай меня, сказала!
   - И начинать не думал.
   - Сумки помоги вынести!
   - Не хочу.
   - Мужик называется!
   - Не мужик, а сильный и независимый мужчина. Ты не кухарка и не домработница, я не таксист и не грузчик.
   - Ладно, без тебя обойдусь, - всхлипывая и вытирая слезы, она начинает листать записную книжку телефона.
   А в телефоне много всяких интересных номеров. Список на все случаи жизни.
   Вот Артем, ее бывший парень, от которого она ушла ко мне. Артем женился по залету и периодически предлагает ей за него замуж, обещает развестись с женой. Артем купил в кредит древнюю "Мазду", возит ей купленный по дешевке китайский сортовой чай - один из вариантов его приработка. Не разведется, конечно, просто надоело ему все, хочет смены обстановки.
   Вот Сережа - из богатой семьи, помоложе, в двадцать три моет машины, папа воспитывает в сыне характер. С ним она хочет дикой мутной страсти - чтобы бил, унижал, валяться в ногах у него, бегать туда-обратно, выслеживать соперниц.
   Вот Саша из соседней в детстве многоэтажки. Саша хотел стать панк-звездой, а стал алкоголиком. Этому, как только она уйдет, будет, наверно, перепадать пару раз в месяц.
   Числа им нет - Сашам, Денисам, Димам. Есть еще десяток кавказских имен - для вершины коллекции.
   Она не знает, что я знаю. Любое магическое вмешательство она почувствовала бы еще в бытность неинициированной - но в данном случае магия не нужна, нужно всего лишь уметь настраивать синхронизацию, удаленный доступ и автосохранение паролей.
   А еще, например, смотреть историю в браузере, где среди наиболее частых вкладок - групповые изнасилования. Обязательные для ведьм темные вечери, закрытые от просмотра, теоретически не предполагают непременных оргий - но на деле такое бывает там чуть менее, чем всегда.
   Всем этим добром она собиралась пользоваться, разумеется, не сразу. Годик-другой, скорее всего, она думала поднакопить сил и опыта, а потом... А потом закрутятся все эти Миши-Стасы-Валеры, зачастят под видом курьеров в непроницаемое здание Дневного Дозора, и вот тогда начнется настоящая жизнь.
   А чем, по мнению новоиспеченной ведьмы, должен заниматься ее гражданский и без пяти минут реальный муж Вадим Марченко, Иной, Светлый четвертого уровня, какова его роль в ее жизни?
   Ну, во-первых он должен уйти с формальной должности в четверть ставки в Дозоре. Без практики, даже небольшой, контролировать его будет проще, он будет слабеть и терять навыки.
   Во-вторых, он должен потолстеть, подурнеть, сменить свой второй свежести бизнес-класс на семейный сарай или немаркий кроссовер, расширить квартиру через ипотеку, решать проблемы и переносить запилы мозга. Никакого спорта, модной одежки и стрижек с щетиной, катания на мотоциклах, походов на концерты, рыбалки и компьютерных игр. Хотя как раз вот отупляющие игрушки можно оставить.
   В общем, должен стать тряпкой-решалкой у прекрасных ног. И весь этот великолепный образ лепиться будет по кирпичику, от случая к случаю, может даже не один год. Зато результат того будет стоить.
   - Альбертик? Привет, приедь, пожалуйста, мне у бывшего нужно вещи забрать. Где? Все, жду.
   О как. Не думал, что она хотя бы помнит, как зовут невзрачного технаря с соседнего потока, которому на втором курсе, поругавшись со мной, строила глазки, а он даже в списках имеется.
   Альбертик позвонил в дверь ровно через десять минут. А как только его нога переступила порог комнаты, Эрика повесила на него метку Самота.
   Умирать Альбертик будет долго и мучительно, да так, что и врагу не пожелаешь. Пить она его будет примерно полгода - год, и хорошо еще, если убьет потом быстро.
   - Быстро ты научилась, - разумеется, я сказал это не вслух, а кинул по ментальному каналу. И не самому простому заклятию она научилась, но одному из самых жестоких. Подсказал кто?
   - Вадим.
   - Что?
   - А хочешь, я с него ее сниму?
   - Что ты за это хочешь?
   - А ничего. Просто скажи - и я сниму.
   - Ну на другого повесишь.
   - Нет. Хочешь, пообещаю, что нет? Давай - я сниму метку с мужчины, который позарился на твою бабу, только скажи. Скажешь, светленький мой - и я сниму с него.
   - Я не твой, а свой собственный. Смысл? Вмешательство у тебя все равно останется.
   - Тогда пока.
   - Ну пока.
   Выходя из квартиры, Альберт выглядел так, будто ему хочется извиниться.
   Закрыв дверь, я пошел к холодильнику, налил из запотевшей бутылки треть стакана, и, не закрывая дверцы, выпил. Два года. Два.
   А неделю назад, пока я был в командировке на первой работе, она инициировалась в Темную.
  
   Оперативная группа обычно насчитывала от трех до пяти человек. Старшим был следователь - он выполнял обязанности руководителя, боевой маг и маг поддержки из оперативников. Иногда группу дополняли перевертышами или кем-то послабее, но костяк был неизменен.
   На этот раз мне достался тот еще состав. Боевым магом был Рома - пухлый парень, стесняющийся своего высокого роста, длинных рук, громкого голоса, девушек и постоянно жалующимся на все подряд. При всей своей натуре нытика и меланхолика Рома был перфекционистом. Наборов боевых заклинаний он знал не очень много, но те, которыми пользовался, отточил до автоматизма. В реальном бою одно удовольствие было наблюдать, когда он, сосредоточившись, выполнял пассы и чертил сложные знаки со скоростью пианиста.
   Все бы ничего, но Роме было семнадцать лет и он учился в десятом классе. Такова особенность Дозоров - нечасто, но берут по способностям, невзирая на биологический возраст.
   Магом поддержки в смену поставили Аню, худощавую девушку из Волгограда. У Ани была модельная внешность, ребенок - и свежий развод с вполне среднестатистическим мужем-человеком. Срабатывались мы прилично, и общались вне работы - но вот собирала Аня нестандартный набор заклинаний, в котором почти всегда отсутствовала магия лечения.
   Венчала опергруппу Катя - девчонка-перевертыш лет девятнадцати с забранными в хвост черными волосами и красивым, но угрюмым лицом. В смену она мне попадала раз пять или шесть, в Сумрак при мне не выходила, обходясь против вампиров заклинаниями усиления в обычном облике. Не носи она затасканные джинсы и безразмерные футболки и толстовки, со своей стройной фигурой выглядела бы очень даже ничего.
   Нет, каждый по отдельности из этой компании был очень даже не плох и сам по себе более чем уместно смотрелся бы в хорошей команде, но вот в целом...
   Первое правило старшего - если кажется, что что-то не так, то это так и есть. Не было опытных - иногда опыт значит больше, чем свежие мозги молодежи. Не было целителей. Ну валялись у меня в кармане парочка заплаток, но лечиться по большому счету было нечем. Неприятный холодок пополз по спине, но волновать сотрудников я не стал. Незачем.
   Все трое сидели за столом оружейки, которая служила в нашем небольшом отделении еще и комнатой ожидания для дежурной группы. Аня с Ромой хлебали кофе, Катя мрачно уткнулась в телефон. С Ромой я поздоровался за руку, как со взрослым, Аню приобнял за плечи, а Катю, расположившуюся с другого конца стола, трогать не рискнул, ограничившись общим приветом. Забрав со стойки ведомости на табельное, уселся в середине заполнять.
   - Вадим, вот скажи, мне куда идти? - продолжая, видимо разговор с Аней, затянул Рома. Старая песня о главном - свои планы на после школы он обсуждает каждую смену и менял уже раз пять, - Родители хотят все-таки пихнуть на геодезический.
   - А бабушка?
   - Бабушка хочет, чтобы пошел на физический.
   - Как урожденный гуманитарий дам тебе совет - иди по бабам.
   Аня прыснула в кружку, Катя еще сильнее помрачнела, а Рома покраснел.
   - По каким бабам, они на таких как я не смотрят.
   Конечно, на тех, кто ростом метр восемьдесят семь и весом в восемьдесят не смотрят ни разу.
   - Ну значит, мне больше достанется. Тут уж не взыщи.
   - Сам-то много находился? - стрельнула глазками из-под челки Аня.
   - Много. Всех огулял, кто не попрятался.
   - Мужик, - заключила Аня, вытягивая из пачки тонкую сигарету, - Когда успел только?
   - Как от гражданской полгода назад ушел, так и начал. За табельное подпиши, потом курить пойдешь. Что брать будешь?
   - Давай ускорялок десятка три, глазков штук десять, Ганимеда и свинцовку.
   Типичная жалоба на магов поддержки от боевиков - мало ускоряют, мало мониторят - была применима к кому угодно, только не к Ане. Аня старалась на полную, зачастую в ущерб премии и баллам КТУ, почти не используя боевой и контролирующей магии.
   - Ань, а вместо десяти ускорялок не хочешь ветерок взять?
   Я либеральный начальник, у меня не подчиненные, а сотрудники, и там где надо, я слушаю их мнение.
   - Ну давай. Баризу тогда дай мне еще.
   Вот это разговор. Сразу бы так.
   - А мне скипетр сразу выпиши, - влез Рома. Разбаловал их.
   - Сядь. Сейчас с Аней закончим, потом с тобой. Все?
   - Да. Я пошла курить?
   - Иди.
   - Сам не начал?
   - Я веду здоровый образ жизни. Померанцев, подходи.
   - Мне скипетр, гайку и вырвиглазы.
   - Уверен?
   - Уверен.
   - Забирай. На смотровой сегодня ты первый сидишь. Через два часа Аня меняет.
   - Понял.
   - Приступай.
   Мы остались в оружейке вдвоем. Борясь с желанием услать куда-нибудь Катю и отхлебнуть из плоской фляжечки из кармана куртки, я продолжил ковыряться в ведомости.
   - Почему ты меня всегда ставишь на вторую линию?
   Ого, какое событие. Я удостоился целой фразы - да еще и с обсуждением моих решений.
   - А ты на первую хочешь?
   - Просто ты всегда ставишь меня на вторую. Почему?
   Положив ручку на ведомость, я откинулся на спинку стула и посмотрел на Катю. Мрачная, замкнутая, не умеющая нравиться, хамящая начальству. Что-то в этом есть настоящее.
   - Ну я не считаю тебя неквалифицированной, если ты про это, - и это было правдой, - Давай на первую тебя сегодня. А Рома с Аней встанет.
   Она хмыкнула с кривой ухмылкой.
   - Справишься? - вопрос словно застал ее врасплох, - Учти, не потянешь - пойдешь на вторую.
   Ставить перевертыша в первую линию - глупость неимоверная. Хотя, можно в принципе - Рома закроет ее его любимыми щитками, Аня будет пичкать ускорялками. Можно.
   Развернул ведомость и протянул ей. Инициативу я наказываю обязанностью доведения ее до конца.
   Коммутатор над столом ожил. У штатного софиуса Славика голос был, как и полагается доброму духу, живущему в технике, распевный и с хрипотцой, напоминал чем-то домовенка Кузю. Хотя, если задуматься, софиусы и есть домовые. С поправкой на технический прогресс.
   - На Соколе пятнадцать - два. Подозреваемые оборотень и ведьмак, уровни силы третий и пятый.
   Множественные человеческие, значит. Ну, понеслась, даст бог не пропадем без лекарей.
  
   Степняк получил свое сумеречное имя просто - он оборачивался в степного кота, felis silvestris lybica. Он уже обернулся, и в полутемном спортзале с подпертыми сваленными стульями и скамейками главными дверями светились, словно два китайских фонарика.
   - Один? Как договаривались?
   - Наши внизу все.
   Вторым был Марун - ведьмак.
   Степняк - третий уровень, Марун - пятый. Оборотни сами по себе не очень опасны, а Степняк даже среди собратьев слыл довольно слабым, один на один я возможно и вытянул бы, несмотря на его третий - но против двоих шансов было мало. Марун еще и был напичкан под завязку заклинаниями короткого действия, увешан артефактами и свитками.
   Собственно, он-то и был главным виновником торжества. Последняя оставшаяся в живых девчушка, на вид лет пятнадцати-шестнадцати, забилась в угол, со свистом втягивая воздух сквозь покрытые запекшейся коркой губы. Остальные лежали внутри круга.
   Я потянул ткань времени, восстанавливая причинно-следственные связи. Вот таким оказался школьный учитель географии, толстый дяденька лет пятидесяти пяти, любивший в курилке с физруком поругать цены и поностальгировать по советским временам - убийца, насильник, садист.
   Дело было поставлено на поток. В спортзал он заманивал, насиловал, издевался, потом стирал память, на время оргий накрывал несильным куполом непроницаемости. Все было чисто, пока сегодня он, войдя в раж, случайно не убил жертву. Поняв, что деваться некуда, убил остальных, напоследок оттянувшись всласть, впитал силы, сколько смог, вложился в свою броню по полной - и остался ждать Ночной Дозор. Одну истерзанную девчонку оставил в заложницах.
   За четыреста лет маруновой жизни - ни одного нарушения классом выше седьмого. Звоночки были, но никто не предавал значения - исследователь-краевед, педагог, пустили к детям...
   Степняк, знакомый с ним больше двухста лет, от оргий подпитывался сбоку остаточными всплесками. На суде ему грозит максимум недонесение, дадут посмеяться, да и то в банке, скорее всего, найдется индульгенция, и ничего Степнячку не будет.
   Степняк, словно угадав ход моих мыслей, кинул мне ментальный образ. По невыразительному лицу ведьмака я понял, что считывать передачу он не умеет.
   Маруна не развоплотят. Максимум - снимут уровень, запрет деятельности - слишком много накоплено у него индульгенций.
   Гора трупов - а убийцам ничего не будет.
   Степняк облизал переднюю лапу и устроился поудобнее.
   Я открыл канал ментальной связи.
   - Чего делать будешь?
   - Посмотрим.
   - Наказать хочешь? Злишься, что не можешь, да?
   Я смотрел на лицо Маруна. Лысина, рыхлое грудастое тело, сиротские штаны и растянутый свитер. Лицо типичного озлобленного на весь мир неудачника, не умеющего нравиться женщинам, заводить знакомства и соблазнять, но одержимого идеей владеть как вещью, подчинять и унижать. Такие обычно лапают в метро, сублимируют изнасилования и сально шутят в адрес тех, кто послабее.
   - Почему не могу?
   - Ого. Ну-ка, расскажи как.
   - Легко. Беру и наказываю твою рыхлую подружку.
   - Ты нас двоих не потянешь.
   - Не двоих. Ты уйдешь.
   - Отпускаешь?
   - В рапорте напишу, что он был один. А с тебя - молчание, что тебя отпустил. Он тебя не выдаст - ты сильнее.
   - Молодец. Тонко чувствуешь момент. Завидую Иарэну с такими учениками.
   Степняк очень стар. Сколько веков он ходит по земле трудно сказать, кот умен и осторожен, хоть и ленив и не особо силен в магии, да и в дневном Дозоре всегда держался сбоку.
   Я улыбнулся, глядя Маруну в лицо и продекламировал:
   - Сильный имеет право на свою силу...
   - ... завоеватель - право на тиранию, - подхватил Степняк, и его зеленые глаза ярко загорелись, а ноздри затрепетали.
   - ... и судьба побежденных - говорить на языке мольбы, - закончили мы в унисон.
   Книга Ашхруга, одна из тех, что ни разу не была переписана ни на одном из человеческих языков. Темная книга.
   - Да-да-да, - заговорил Степняк, уже не стараясь прятать мяукающие интонации, встав на четыре лапы, и обходя полукругом, - Да. Ты прав, светлый. Хорошая книга и слова правильные. Как приятно поговорить с начитанным человеком.
   Со стороны он выглядел как большой умный кот, который съел масло.
   - Считай, что мы договорились.
   - О чем? - безмятежно спросил Марун.
   - Неважно, - промурлыкал Степняк, - Не бери в голову.
   За спиной у меня на ладони полыхнуло светом, а между лап Степняка под углом вне зоны видимости Маруна качнулся язычок тьмы. Клятвы мы произнесли ментально.
   Такова судьба созданий тьмы - им не на кого рассчитывать и некому верить. Так было и будет всегда.
   Я приоткрыл брешь в барьере, как раз на уровне окна спортзала.
   - Допрыгнешь?
   - Обижаешь. Да, а это тебе за начитанность, Светлый.
   Степняк в прыжке царапнул лапой Маруна по спине, зацепив и оборвав большую часть артефактов. С печальным звоном на пол посыпались, словно с новогодней елки, какие-то колокольчики--висюльки-побрякушки. Вторым прыжком он легко достиг окна, и, помахав на прощание хвостом, выпрыгнул наружу.
   Начитанность! Был бы ты сам начитанным, кошак драный, знал бы, откуда ваши передрали текст для своей пафосной поделки. "Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном". Даже я, атеист и алкоголик, и то знаю. Впрочем, продолжение стиха, в котором говорится про чародеев я предпочел не вспоминать.
   Марун тем временем понял момент и стал готовиться к атаке.
   Я не думал его убивать.
   Но когда Марун стал призывать болотную хмарь, алое лезвие клинка начало отрастать в правой руке само собой.
   Ведьмачий арсенал довольно разнообразен, их магия особенно хитра - построена в основном на заклинаниях обвода, сплошной обман и жульничество - ведьмаки в бою зачастую отвлекают внимание, создают иллюзии, заставляют тратить силы и вкладываться в бой, расшатывают психику и играют от контроля. В этом они похожи на ведьм, разве что менее зависимы от артефактов. Лучшая тактика против них в бою - использовать простые, но эффективные заклинания, зачарованные предметы, пули и не верить своим глазам.
   Поэтому, когда из хмари поползли полусогнутые фигуры, я не стал размениваться по мелочам. Марун ударил могильным холодом в мою сторону - но меня там уже не было. Прыгнуть на ускорении я думал ему за спину, но Маруна, по-видимому, окружала аура ослабления магии. Если бы не щедро залитая Аней ускорялка, был бы шанс не допрыгнуть до него в один прыжок. Удар пришлось нанести немного сбоку - но и этого хватило с лихвой. Удар рассек сверху вниз тужурку на меху вроде тех, что носят вахтеры, и под тяжестью навешанного на нее хлама она свалилась вниз, обнажив жирное тулово, прикрытое дешевой синей рубашкой в разводах пота, задев руку и часть бока.
   Марун заорал по-бабьи и плюхнулся на жирный зад, зажимая рукав, набухающий от крови, хмарь поредела и фигуры исчезли. Даже скучно как-то.
   Рубашка, как и тужурка, была увешана разными побрякушками, скотчем к спине была примотана какая-то книжка, булавками приколоты к спине листки. Готовясь к встрече с Дозором, Марун, похоже, выгреб и понавесил на себя вообще все, что несло хоть какой-то отпечаток Силы. Один из листков я подцепил на кончик лезвия и поднес к глазам.
   Грамота за организацию конкурса краеведения, 1983 год. Маруна тогда назначили завучем, и грамота была пропитана мрачной завистью изнывающих по номенклатурным пайкам коллег. Ох, знали бы они, какую службу своей злобой и кому послужили...
   До прибытия Дневного и составления протокола оставалось совсем немного времени - как раз столько, чтобы хватило на небольшое превышение полномочий при задержании. Я перехватил меч у гарды и вонзил прямо в жирную спину в разводах пота.
   Даже после этого у Маруна был шанс остаться в живых. Будь у меня обычный меч - так бы оно и было, но мистический "Клинок рассвета" - стопроцентная магия, при контакте работающая в том числе как сканер, считывающая мгновенно фон и ткань времени и транслирующая ее заклинателю.
   Дальнейшее произошло за доли секунды.
   Войдя в плоть ведьмака, клинок словно ожил. Из сканера ударило прямо внутрь ауры дикое количество ментальной информации - мне как будто бы приснился миллион снов в секунду.
   Там было все - пророчества, планы Маруна, ветки вероятностей - и возможные результаты того, чем он продолжит заниматься, когда останется жив. И это знание было темным.
   До прибытия Дневного Дозора оставались минуты. Минуты на то, чтобы решить, что делать с тем, что я узнал. Оставлять ли Маруна в живых и допустить, чтобы линии вероятности сошлись так, как я увидел в нескольких вариантах. Допустить, оставить как есть - или положить конец.
   Они появились в зале словно ниоткуда - сначала как смутные, едва различимые тени, они с каждой секундой обретали очертания, становясь все более различимыми. Несколько сотен фигур разного возраста, пола и роста. Одна из них была точной копией прадеда, каким его запечатлел на фотографии из семейного архива неизвестный полевой фотограф.
   Фигуры, протягивая руки, на все лады просили: "Помоги!" затем иллюзия исчезла. Никакого присутствия силы я непочувствовал, и увиденное списал на остаточное влияние ментального обмена - очевидно, мозг просто не выдержал потока.
   Я колебался.
   Фантом, похожий на прадеда, в моей голове произнес "Давай".
   Убийство Иного - развоплощение.
   Давай. Ударь. Отомсти.
   Выдохнув, я перехватил рукоятку поудобнее и воткнул лезвие глубже - прямо в черное ведьмачье сердце.
  
   На труп Маруна я накинул сетку, имитирующую свечение ауры, чтобы темные хотя бы несколько минут думали, что он жив, а в воздухе распылил Меморию - разрушить тающие линии вероятности еще быстрее, чтобы никому из темных, прочитавших тут линии ткани времени, случайно не пришло в голову повторить марунов замысел.
   - Вторая линия - занять позицию в углу. Ставьте барьер, атака по моей команде. Первая линия - остутпить, выход - по моей команде. работаем на обезвреживание. Выполнять.
   Их надо задержать, пока линии не рассосутся окончательно. Чем дольше, тем лучше.
   - Ой, да опять я стенку криво поставил, о госсподии, - запричитал Рома, как старая бабка.
   Стену льда он поставил с зазором в сантиметра полтора к дверному косяку. Сумел бы я поставить ее так быстро и так точно, да еще и в стрессе боя с первого раза? Нет.
   - Нормально поставил. Держать строй. По моей команде Аня вытягивает ветерком, ты даешь скипетр. Заряжаешь, потом повторяем.
   - Атакующие?
   - По твоему усмотрению.
   - Понял.
   Дневной Дозор появился, едва мы успели приготовиться. Следователь группы, суккуб Селена, вошла в центр зала, оставив основную группу - мага поддержки, двух вампиров и гаргулью - в дверях зала. Минут пять мы беседовали, обсуждали вопросы заполнения документов и пикировались, пока по ее побелевшему лицу я не понял, что она почувствовала, что Марун мертв.
   Планшетку с протоколом она бросила прямо на пол, и, достав из-за пояса кинжал Анкаба, начала трансформироваться. Короткая юбка упала на пол, треснула майка, обнажая выросшие из-за спины перепончатые крылья, туфли уступили места копытам, а налбу выросли рожки
   Какой-то парад инвалидов, честное слово. Церемониальное оружие брать на операцию - это насколько надо мозгов не иметь?
   Селена сделала выпад, задев меня по руке и оставив легкую царапину. Не будь ситуация столь серьезной, я бы, наверное, поиздевался над ней всласть, но медлить было нельзя.
   Простым движением ноги я выбил у нее из рук кинжал, вторым ударом, заряженным ускорением, ударил в живот, и последним пинком отправил ее в угол зала, где она свернулась калачиком, ловя ртом воздух, где я накинул на нее сеть повиновения. Не думала, наверно, что боевой маг будет атаковать тебя физическим воздействием? Вот так бывает, особенно когда должность получаешь через постель.
   Селенины подопечные все это время в основном таращились на ее голую задницу. Маг поддержки попытался оживить Маруна (он, видимо так и не понял, что перед ним труп), влив в него заклинание такой силы, что, будь Марун жив, он схлопотал бы инфаркт.
   Я обернулся ко второй линии за барьером.
   - Начали!
   Посохом Бореалиса, в народе известным под названием "ветерок" Аня вытянула мага поддержки почти к самой ледяной стенке. Рома ударил в него скипетром, и маг, закатив глаза, рухнул на пол. Будет жить, а вот очнется не скоро.
   Остальные упыри топтались в дверях, и свой трюк до прибытия подкрепления Дневного ребята успели повторить еще дважды.
  
  
   В случаях столкновения подкрепления прибывают хаотично, прибегают все, кто в данный момент ближе. По возмущению сумрака я понял, что прибыла тяжелая артиллерия. В зал влетел, не размениваясь на предупредительные меры, боевой маг третьего уровня Шармот. Я с ним пересекался как-то по служебке, но помнил его не очень хорошо. В своем сумеречном облике он почти не менялся - лоснящаяся харя с вылизанной триммером бородкой, злобные поросячьи глазки, поменялась только одежда. Вместо стандартного вытянутого свитера Сумрак давал ему красную шелковую рубашку и черные кожаные штаны.
   У тех, кто закладывает в свой сумеречный облик по минимуму красивостей, зачастую больше заложено во все остальное.
   Первым же ударом кистени Шармот попал мне в правое плечо. Правая рука повисла плетью, и клинок выпал, растворившись в воздухе.
   Новый я отрастил уже в левой, и закружился с Шармотом по залу, стараясь вытянуть его в зону воздействия второй линии. Моих маневров хватило минут на пятнадцать - а потом прибыли первые подкрепления, поднятые по тревоге, и началась всеобщая свалка.
   Я колол теснившего меня Шармота, но в последний момент, почти и сумаой зоны действия втрой линии он разрезал мне живот метко выпущенным сюрикеном.
   Боль была адской. Уронив меч во второй раз , я упал на спину и, достав заплатку, кое-как накинул на рану. Для такой раны очень мало, но хоть жить останусь, благо Шармот потерял ко мне интерес и нырнул в гущу битвы. Пару минут я смотрел, как заплатка всасывается в рану, борясь с головокружением, а потом мир перед глазами поплыл и перевернулся.
  
   Я очнулся от горячего дыхания возле шеи. Огромная белая собака, притащив меня в угол, сидела рядом. Увидев, что я пришел в себя, собака лизнула меня горячим шершавым языком в щеку, и, задрав хвост, прикрывая меня, словно щенка, развернулась навстречу холоду, который надвигался на нас из Сумрака.
   Не собака это, а волк, понял я, разглядывая тьму зала за хвостом. Волчица. Катя.
   Нет, девочка, не спасут нас с тобой ни твои когти, ни клыки от тех, кто перед нами сейчас стоит, глядя равнодушными глазами из-под серых капюшонов.
   Со стороны мы, наверно, являли жалкое зрелище. "Доппельгенгер", на который парикмахерша за двадцать баксов вчера потратила почти час, на моей голове превратился в окоровавленный колтун, сшитая на заказ дизайнерская куртка была разорвана, джинсы разлохмачены, пузо рваное, правая рука - один сплошной синяк. Табельный револьвер, который я наставил в сторону инквизиторов, в моей левой руке жил своей жизнью, периодически пускаясь в пляс. Катин мех, густой и пушистый с одной стороны, с другой свалялся и был перепачкан чем-то маслянистым, левую заднюю лапу она подволакивала.
   - Выйти из Сумрака.
   Катя начала трансформацию, не меняя позы. Не сменила она ее и полностью вернувшись в человеческий облик. Сознание покидало меня, мушка револьвера расплывалась перед глазами, но увиденное мной не давало мне потерять его еще несколько минут, прежде чем на глаза упала тьма, а револьвер выпал из руки, натянув фиксационный шнур.
  
   Обвинительный приговор мне зачитали по скайпу - ноутбук с трансляцией поставили возле больничной койки. Выписать меня должны были в тот же день, но трибунал не стал ждать.
   Иарэн позвонил сразу же после того, как отключился аккаунт трансляции. Сидя за своим столом, он смотрел куда-то поверх моей головы, видимо где-то там стояла веб-камера. Мы молчали примерно минут пять, да и что я мог сказать своему учителю, а он мне?
   - Видишь Вадим, стоит один раз ошибиться - упадешь так, что можешь и не встать.
   - Теперь понимаю.
   - Тебя выпишут в частную квартиру, накроют барьером. До апелляции срок десять дней. По закону за такое нарушение установлен банк индульгенций, мы соберем все, что сможем от отделения, но скажу сразу, что таких средств у Дозора не найдется.
   Я молча кивнул. Выбирать в таких случаях Силу просто традиция.
   - Не бери в голову. Ошибаются и не такие, как ты.
   Я щелкнул по кнопке с красной трубкой. В палату вошла санитарка - симпатичная молодая девчонка с двумя серьгами в ухе и татуированной рукой.
   - К вам Потоцкая.
   - Опять?
   Неделю ходит, как на работу.
   - Пустить?
   - Нет, спасибо.
   Глядя в санитаркину спину, я который раз задаюсь вопросом а стоило ли оно того? Не увидеть этого лета, не получить тайного имени, не выйти на третий уровень? И, в который раз вспоминая тяжкое знание, вползшее по лезвию клинка, понимаю - стоило.
  
   Она стояла на пороге студии на Никитской, которую инквизиция оборудовала под мой временный изолятор, не сводя с меня своих диких волчьих глаз. Черная, как омут, ледяная тоска, грусть от чего-то неизвестного - но это не была убивающая, засасывающая тьма глаз Эрики.
   - Привет.
   - Ну привет...
   - Заходи.
   Куртка, джинсы, собранные в простой хвост волосы, минимум косметики на лице - и эта тоска, выедающая душу - как будто это ей, а не мне осталось жить чуть больше недели.
   - Вина не хочешь? Мне тут от щедрот инквизиции бар поставили неплохой.
   Я привилегированный преступник.
   - Я не пью.
   - Совсем? - я попытался улыбнуться, но наткнулся на тот же темный взгляд.
   - Совсем.
   - Тогда кофейку может?
   Какого кофейку, дебил, что ты несешь, полвторого ночи время?
   - Давай.
   - Кать, знаешь, у меня тут шоколад есть хороший, может не кофе, а шоколада горячего? - я все-таки выкрутился, для вида отвернувшись к шкафу и перебирая в нем банки.
   - Ну давай шоколад.
   - Ну даю.
   Начинает шуметь чайник, мигает на столе телефон на зарядке, на телеэкране ведущая беззвучно открывает рот, тикают часы-барометр на стене, за полуоткрытым окном по ночной весенней Москве проносятся машины - я сижу за столом с симпатичной девушкой, и смерть кажется далекой, словно и нет ее.
   Она молчит, глядя в сторону, и мне тоже хочется молчать. Мне не надо сегодня вечером поддерживать разговор, кидать понты, острить, пошлить, вплетая в паутину слов ячейки комплиментов, чтобы вытащить очередной улов горящих глаз. В этот один из последних моих вечеров можно просто молчать.
   Щелкает чайник, я встаю, засыпаю шоколад, наливаю кипяток. Доливаю молока, насыпаю сахара, не спрашивая, поровну, присыпаю сверху немного ванилью и передаю ей большую чашку из инквизиционного шкафа, себе оставляю свою - белую из неглазурованной глины в форме сосуда с иероглифом Кандзи на стенке. Ставлю на стол корзинку с печеньем - овсяное, песочное, с ореховой начинкой. Прислоняюсь к столу задницей - насиделся сегодня, хочется ноги размять, да и джинсы у меня чистые.
   Она берет кружку, как берут дети - двумя руками, и, словно пытаясь согреться, делает долгий глоток.
   Я молчу. Не хочу ничего говорить.
   - Ты их видел, Вадим?
   От неожиданности я чуть не расплескал шоколад.
   - Кого - их?
   Помню, как-то на обзорной лекции один уникум спросил у меня - а как так получается, мол, что вот есть иные, и люди тысячи лет контактируют с ними и при этом при всем в них не верят? И ведь верили раньше, а сейчас вот нет, как так, объясните, дядя? Неужели всех испортил технический прогресс и квартирный вопрос?
   Дорогие уникумы, а вы как думаете? Ну вот представьте, узнал некий человек о существовании Иных, Сумрака, Силы и всего остального? И, допустим, этот некто не просто услышал название, а понял все механизмы и законы, по которым функционирует вся система. Ну и кто ему поверит? Да напиши он хоть десяток книг, в которых все подробно распишет, назови все своими именами, сними кучу крутых фильмов с голливудскими спецэффектами - что сделает обыватель? Посмотрит на это и мимо пройдет?
   Более того, человек, который прикоснется к миру Сумрака, не признается, скорее всего, в этом до конца сам себе. А написав книгу, думать будет, наверно. что все это он придумал ради денег и ничего такого на самом деле не существует.
   Потому что страшно, уникумы. Помните, как вас самих в первый раз после первичной инициации колбасило? Страшно. Страшно осознавать, что привычный тебе мир трещит по швам.
   - Предков.
   Нет смысла отпираться, конечно, валяя дурака, но очень хочется.
   - Ой, что это? У тебя кружка живая?
   - Она не живая, иероглифы просто на ней меняются. Сейчас вот "kiku" включился - по-японски "слушаю".
   - То есть она разговаривает, получается?
   - Ну не совсем так, но что-то около того. Выражает мои мысли, скрытые и явные, и немного пророчествует.
   - Круто, ты сам придумал?
   - Угу, восьмой уровень. Слабенькое, но настроение поднимает.
   - А до этого какой иероглиф был?
   - А вот не скажу, - я делаю наглые глаза и отхлебываю еще.
   - Ну скажииии.
   - Неа, и спорить тут бесполезно.
   - Ну ладно.
   - Так каких предков?
   - Всех. Твоих, жертв убитых Маруном, души их нерожденных детей.
   Тааак, там еще и души были. Мало того, еще и несуществующих детей. Совсем весело.
   - Вадим, ты знаешь что это такое? Как это называется по-научному?
   - Нет. И сомневаюсь, что это как-то называется по-научному. И знаешь что еще?
   - Что?
   - Я думаю, что тебе не стоит в ближайшее время искать ответ на это вопрос. Спрашивать у Высших, у обычных коллег, лазать по архивам, по Интернету... Пока все не уляжется после того, как... - я делаю усилие и договариваю, - Меня развоплотят.
   - Хорошо.
   - Ну и ладушки. Ты куда?
   - Чашку помыть.
   - Ну помой.
   Воспитанная.
   Скорее всего, просто иллюзия. Навели наши - или Дневной, одновременно на двоих. Ну и зачем навели - тоже понятно. Дело ясное, в общем. Всему есть объяснение.
   Тикают часы на стене, носятся машины под окном. Девушка на моей кухне моет чашку.
   Хочется жить. А жить нельзя - отмерили тебе, за тебя решили, затянули тебя в яму сетью лжи, фальшивых надежд и обещаний. Кто тебе доктор теперь, дозорный? Бывший дозорный, вернее, без пяти минут бывший, а ныне ренегат, клятвопреступник, изгнанник. Сам же и виноват. Будут смотреть на процедуре апелляции в твою сторону все эти пустые глаза из-под серых капюшонов - но им-то жить дальше, а тебе - нет. Ты проиграл.
   - Ты как знала, попросившись на первую линию.
   - Поставил бы свою Аню на первую линию.
   - Во-первых, она не моя, а своя собственная. Во-вторых, магов поддержки в первую линию не ставят. В-третьих, тебе она тоже помогала.
   Она ставит чашку в шкаф, закрывает дверцу - и повисает у меня на шее, обняв так, как обнимают дети, целует в щеку.
   - Спасибо тебе за них.
   Навели иллюзию, толкнули к действию. Непонятно, правда, зачем все эти заморочки - могли бы просто пустить сильный Зов, я бы и не отличил его. Из слабеньких кто-то работал, наверно, но с фантазией.
   - Пожалуйста.
   Целую в ответ тоже в щеку, но куда-то ближе к кончику рта - имею я право, в конце концов, дружески поцеловать коллегу? Да и человек я свободный уже полгода как. Отстраняюсь, беру свою чашку и несу мыть.
   -- Кать, до скольки у тебя пропуск?
   - До девяти.
   - Односторонний?
   Конечно односторонний, какой же еще, ты же осужденный третьего типа, идиот. До утра обратно не выпустят.
   - Да.
   - Ну понятно. Значит раскладывайся, там белье свежее. Диван мой.
   - ОК. Не смотри пока.
   - Скажешь, как можно будет.
   Громко сказано - не смотри. Чего я там не видел?
   Я падаю на диван полуодетым. Вообще сама мысль о том, чтобы в последнюю неделю спать на простынях кажется нелепой - полагается, наверно, много страдать, думать о вечном, вспоминать грехи прошлого, все такое...
   Поудобнее пристраиваю подушку под голову, закрываю глаза.
   Они стоят передо мной, как и в том спортзале, рядами. Знакомые и незнакомые лица, где-то позади прадед - все так же почти один в один такой, каким его запечатлел фронтовой фотограф в последний раз. Вперед выходит старик с седой бородой, тянет ко мне сгусток чего-то темного.
   Это просто предфаза сна. Мозг прокручивает в голове увиденное, да и вообще, может, просто последствия ментальной атаки...
   Мне снится... Снится? Мне грезится фраза, слышанная где-то краем уха - "а кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской".
   - Спасибо, - произносит старик, не открывая рта, и тени за его спиной повторяют за ним.
   Спасибо.
   Из инквизиционного бара - бутылку дешевого ирландского и в стакан на два пальца. Выпиваю, запиваю ледяной водой, ей же смачиваю лоб и виски. Ложусь на диван снова, надевая наушники. На этот раз в голове ничего, просто звенящая тишина и пустота. Я нажимаю "play", и ее заполняют тихие аккорды с дилеем, перерастающие в мощные риффы, к которым присоединяется взращенный на ирландском солоде могучий вокал.
  
   I have lain with the lamb
Sang his tender praise on long dark nights
Searched my drawn face long and hard
For a sign of his light
  
Shoulders to the wheel for the grist of faith
Is manna for the blind
Like a child of Cain without the providence of truth
  
   Я ставлю плеер на паузу, встаю и подхожу к окну, прикрываю раму. В комнате становится тихо. Удивительный человек все-таки Аверилл, даже не пытается особо скрыть силу своих посланий - никаких головоломных соло, модных волынок-свистелок-пищалок и всей этой фолк-мишуры, - простые, как две копейки, риффы и голос - вот и все, что он вкладывает в свои композиции. Сколько ему лет? Уж Коннолли и Пирса, о которых он вещает с таким надрывом, живыми он видел точно. Как бы и Тиберия не застал еще.
   Или Каина.
   Кстати, пока не забыл, надо бы глянуть одну вещь.
   - Ты куда?
   Коробка с книгами стоит возле стола. Выуживаю из нее "Каллиграфию Кандзи", вызываю образ первого иероглифа с чашки, провожу пальцем по странице.
   ????
   Ichi go, ichi ei.
   Одна жизнь - одна встреча.
   Даже не думай.
   Даже не думай ломать ей жизнь, сволочь. Кто угодно, только не она. Она этого не заслуживает.
   - Я думал, ты спишь уже.
   - Я собиралась.
   - Поцеловать тебя перед сном?
   - Не надо меня целовать!
   "...Гость и хозяин делят одно время, одно пространство. Они делят одну секунду бесконечности, воплощенную в чашке чая. Мгновение насыщено густым вкусом чая.
Они могут больше никогда не встретиться, завтра один из них может умереть...
Распрощавшись с миром и пустотой чайной церемонии, гость и хозяин возьмут свое оружие и пойдут в бой. Когда они выхватят свои мечи, воздух, тяжелый от удушливого запаха смерти, наполнится криками раненых и умирающих. Они будут смотреть на искаженные лица своих врагов, испачканные потом, смешанным с грязью и кровью, они встретятся с агонией ада.
Во времена, когда так много страданий, одна разделенная чашка чая является выражением благодарности за то, что "сейчас я жив". Его вкус - это вкус жизни, его острый аромат полон торжества одного вечного мгновения. Как драгоценно это короткое время бесконечного покоя, эта память, которую воин, как подарок, хранит в своем сердце. Это приостановленное мгновение жизни, мгновение настоящих человеческих отношений и общности. Это и встреча, и расставание, радость и горечь. Неважно, сколько вы проживете. Жизнь - это мгновение за мгновением, и мера вашей жизни - то, как ваш дух расцветает в каждое из этих мгновений. Ichi go, ichi ei."
   Как-то давно понравилась эта цитата из Мицуги настолько, что занес ее в галерею образов прямо в виде страницы. Хорошо иногда быть Иным - не нужны порой все эти планшеты/фотоаппараты/телефоны, все свое можно носить внутри себя.
   Жаль, обсуждать красоту цитат было особо не с кем - Жанна в своем соприкосновении с японской культурой не продвинулась дальше чтения меню из "Якитории".
   Слегка приобнимаю поверх одеяла и, наклонившись, целую в щеку.
   Выброшенными из-под одеяла руками она обняла меня так же, как и у стола на кухне - обхватив за шею, как ребенок.
   - Иди ко мне.
   - Может, в душ сначала? - делаю последнюю попытку что-то оттянуть и исправить. Да и в самом деле, если честно, после такого дня не мешало бы...
   Руки на шее сомкнулись сильнее.
   -- Ложись, я сказала!
   Она пахла в тон своим диким волчьим глазам - травами, горькой полынью и зверобоем, ромашкой, диким полем, весной, костром и ночью. Такой она пришла ко мне - и тем отличалась эта ночь от ночей, напитанных душными запахами ароматизированного парфюма, всех этих кремов с биочастицами, тошнотворных масел, солей, кондиционеров для одежды, тонких сигарет, фудкортов с бесплатным вай-фаем, печенья и пончиков в пачках, китайского белья, дорогого кофе, дешевых презервативов, кредитных смартфонов с широким экраном, журналов с пробниками, нытья вконтактовских статусов и репостов тысячников ЖЖ - всего того, из чего состоит женское одиночество в нашем просвещенном двадцать первом веке.
   И этот запах весны отменил нужность всего протащенного к этому вечеру мусора - умения разбираться в винных картах, ценах на бензин, пафосно цеплять палочками куски лосося в ресторане на последние деньги, переходить на "ты" и к тактильному контакту, врать про дела, менять номера телефонов, скрывать друзей в соцсетях, разгонять процессор до четырех мегагерц, заказывать пиццу по левым дисконтам и вообще всего того, чему учит мир одиночества и безразличия и что человек принимает за свой выбор и считает проявлением своей внутренней природы.
   Я уперся лбом в ее лоб. Строго говоря, для задуманного делать этого было не обязательно, прямой контакт тут не нужен, но так это выглядело проще и естественнее.
   Эта разновидность близости, недоступная обычным людям была недоступна раньше и мне - с коллегами у меня отношений не было (и это правило как-то очень легко было отменено этой ночью), с темными - тоже по понятным причинам, неинициированных я обходил стороной.
   Закрыв глаза и уйдя взглядом в себя, я убрал одним движением ту корку грубой энергии, которая закрывает энергетический контур ауры, служа броней от внешнего мира. Ее аура уже давно была открыта, и границы, вибрируя, соприкоснулись. Выдохнув, я нырнул вперед одновременно в двух измерениях.
   На человеческом языке погружение в чужую ауру описать довольно сложно. Это похоже на то, как будто бы все пять чувств сливаются в одно, при этом наблюдатель как бы становится размазан изнутри по предмету, который он наблюдает и ощущает.
   Она была океаном - пахнущим теми же травами, на вкус, как ни странно, напоминала от чего-то газировку "Байкал" с оттенками вишни, была теплой, темной и тягучей. Этот океан обволакивал, вымывая из моей ауры налипшие на ментальную память ошметки мелкого вранья, оскорблений, предательств и прочего мусора, заполняя шрамы пульсирующей энергией и теплом.
   Я был у нее первым. Волки - моногамные животные.
   Океан пел в моих ушах песню без слов, и сначала она перестала сдерживать стоны, потом, отбросив остатки подростковой зажатости, начала выгибаться и вскидываться мне навстречу всем телом, раздирая пальцами спину.
   А потом океан взорвался изнутри, превратившись в гигантское солнце.
   Она не выпускала меня еще долго. Вырвавшись к холодильнику часа через два, я проглотил залпом почти литр сока из початой пачки. Кинув упаковку в ведро, я взял с полки спящий телефон, открыл список контактов и в два касания удалил группу номеров под простыми емким заголовком "Телки". Переведя взгляд на открытый шкаф, я увидел, как на белой глиняной поверхности волшебной чашки алые линии туши сложились в иероглиф "ai".
   Было легко, светло, и абсолютно непонятно, как можно было раньше жить не так.
   Плохая новость заключалась в том, что жить "так" мне оставалось ровно десять дней.
  
   - Ешь со своей тарелки. Поставь тарелку и сядь нормально поешь.
   - Не хочу. С твоей вкуснее. Да и мне уходить скоро, одеваться пора.
   Из какой-то коробки она вытащила одну из моих старых безразмерных толстовок, и завтрак готовила в ней.
   - Положи еще.
   - Не наелся?
   - Сто лет не ел домашних блинов.
   Зато почти два года меня кормили рассуждениями на тему того, что кухонное рабство - это позор для уважающей себя женщины.
   - Да и вчера ты меня заездила...
   - Тсс... Тихо!
   - Иди ко мне.
   - Прямо здесь?
   - Угу.
   - Мне уходить скоро.
   - Значит, пока тебя никуда не пущу.
   Кроме толстовки ничего из моих ящиков она не вынимала.
   - Я тебя люблю.
   Она произнесла это будничным голосом, стоя на пороге перед дверью.
  
   Она ушла так, как уходят навсегда - без лишних слов, эмоций и записок. Просто в утро перед апелляцией рука на кровати обняла пустоту и несколько длинных волос.
   В вайбере она была в сети.
   "Все в порядке?"
   "Все хорошо. Прощай"
   Я никогда не говорю прощай - даже когда ухожу навсегда.
   Диалог свернул, достал из коробки на полу коробочку "Собрания". Настоящий русский табак - английский. Когда бросал курить, именно эту коробку, купленную в каком-то аэропорту в дьюти-фри так и не нашел в себе сил выкинуть. Вскрыл, закурил прямо на кухне. Ирландского в стакан на три пальца. Залпом. Хорошо. Еще.
   В поисках закуски открыл холодильник - и на верхней полке увидел блюдо с блинами. Рядом в двух контейнерах - свернутые квадратиком с начинкой: в одном - сладкие с творогом, в другом - с мясом. С собой в дорогу, заседания могут растянуться на несколько часов.
   Океан шумел у меня в ушах.
   Пора было ехать на казнь.
  
   Страховку швыряю в бардачок, прогреваю мотор. Магнитола, проглотив флешку, оживает, мигая подсветкой.
  
   Joy did come. It rose with the morning sun
Like cold guilty sweat across my brow
These are the first words that fell upon my lips
  
   Я включаю ходовые, втыкаю ручку в положение "drive", выруливаю на дорогу, и, обгоняя волочащиеся троллейбусы и фургоны, еду к суду.
  
   - Марченко, далеко намылился?
   - В суд.
   - За тебя банк внесли, - скучным голосом в телефонной трубке говорит Иарэн.
   Этого не может быть. Банк за такое преступление назначили таким, что с его помощью можно было бы предотвратить Хиросиму.
   - Потоцкая, - скучным голосом произносит Иарэн. - Выпотрошила всех своих доноров, нахапала энергии. Приехала в изолятор на Никитской. Думала, наверно, встретить тебя около подъезда, но в итоге не дождалась, оформила банк на тебя дарением и совершила самоубийство.
   - Чего-о-о?
   - Чего слышал. Так в протоколе написано. Вальнула еще народу без лицензии, темных своих парочку. Так что выдыхай и сразу в инквизицию, тебе заменили заключением.
   - На сколько?
   Иарэн выдерживает паузу.
   - Неопределенный.
   Прежде чем сделать следующий звонок, я выдыхаю и несколько минут пытаюсь сосредоточиться.
  
   I have lain with the wolf
He seeks me out and demands my company
In the corner of a crowded room
With words of madness and water of fire
   - Ты знаешь?
   - Да.
   - Не хочешь ничего сказать? Скажи сразу. чтобы я не строил иллюзий.
   - Не хочу.
   Короткие гудки. И это правильно. Неопределенный срок - это как повезет, может и двести, и триста лет.
  
   He whispers, when the demons come
Do you make peace with them
Or do you become one of them? Do you?

If I give name to my furies, can you name them?
He preaches salvation in the loins of women
And the black sciences
  
   - С утра думала о тебе. Напишешь ли, позовешь? Написал.
   - Бывает.
   - Ага.
   - Так нравится, когда ты держишь. Не отпускаешь. Не даешь уйти.
   Я и без всякой магии могу понять, как выглядит девушка, у которой два года не было секса. Или я вообще ничего не понимаю в женщинах.
   - Посмотри по ткани.
   - Я тебе верю.
   - Я хочу, чтобы ты знал.
   Ткань, которой я прикоснулся, показала мне то, что и должна была. Два года одиночества, каждый день из которых, наполненный болью и тоской,
   - Иди ко мне, - я обнял ее и прижал к себе, а люди, не видевшие нас, ходили мимо, разговаривали, шутили, ссорились и вообще вели себя так, будто извечные древние силы никогда не вели за них многовековой великой войны.
  
   На старую квартиру я заехал забрать документы и переодеться. Включил компьютер, разгреб почту, глянул еще раз материалы дела.
   На тридцатой странице заключения по делу телефон ожил и заиграл " You woke up this morning".
   - Посмотрел документы? - без прелюдий спросил Иарэн.
   - Да, глянул.
   - Множественные рваные раны, перемолотые кости - веселое самоубийство, а?
   - Мясорубка, наверное. Или тонг-фу - да мало ли таких заклинаний.
   Иарэн помолчал.
   - Я жду тебя в офисе.
   - Я думаю отдохнуть недельки две-три.
   - Отдыхай. Как отдохнешь - жду. И я тебе там подарок оставил.
   Подарок Иарэна лежал в верхнем ящике стола. Это была модель банка энергии, который внесли за меня в залог, выполненная при помощи слабой магии в виде прозрачного куба, внутри которого переливалась и трепетала, словно живая, спираль из нитей различного цвета, переплетенных в единое. Светлые - желто-золотистые, серебряные, лазурные, ярко-алые, - и темные, эбонитовые, ядовито-зеленые, коричневые, они составляли единое целое. Где-то там, в глубине была вплетена и энергия, выпитая из Альберта.
   Кто знает, чем в итоге обернется добро или зло, частью чего оно станет?
   Там же, в ящике, лежало последнее письмо от Эрики. Я вскрыл конверт, достал оттуда фотографию, на обратной стороне которой были написаны ровным женским почерком несколько фиолетовых абзацев. Я не стал читать текст, а перевернул фотографию лицевой стороной.
   С одного из немногих наших совместных фото на меня смотрели глаза симпатичной девчонки. Девчонки, которая не начала еще ревновать меня к женщинам и увлечениям, смеяться за моей спиной, встречаться с бывшими, фантазировать на тему изнасилований и примерять на себя роль хищницы.
   Девчонка строила дом на песке, а потом ее раздавило обломками рухнувших стен.
   Несколько секунд я смотрел на фото, а потом пламя от бензиновой зажигалки оставило от него лишь кучку серого пепла на блюдце.
  
   Катя ждала меня в машине. По начинающим темнеть улицам я выехал из душного города навстречу весеннему воздуху и простору трассы.
   Мне не хочется ни о чем говорить, мне хочется молчать, сжимая руку в своей руке. Хвала тому, кто придумал автоматические коробки передач - можно держать кого нибудь за руку, сохраняя контроль над дорогой. Я прибавляю громкости в магнитоле, вдавливаю газ, и под звук из колонок огоньки далеких деревень и поселков, горящие в темноте, словно глаза хищников, превращаются в полоски света на горизонте.
  
   When the shadow fell upon me
I knew I was running with the wolf
And it was his eyes I saw staring back
And this I learnt and this I know
You cannot escape the beast when you wear his mark
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"