Одни давали мне чуть больше двадцати, когда я был гладко выбрит, ровно стрижен, чист и трезв. Другие полагали, что мне далеко за тридцать, когда я зарастал щетиной и ходил с похмельными мешками под глазами. На самом деле мне было двадцать девять, когда я решил избавиться от прошлого - заштопать его, как прореху на поношенной одежде.
Прошлое прочно сидит у нас на хвосте. Мало того, что оно цепляется за настоящее, так еще лезет своими щупальцами в будущее. Тянется за нами, как мертвец из могилы, липнет к подошвам сильных и слабых. Оно не делает различий, человеческая сущность неизменна: каждый оглядывается назад в поисках поддержки и помощи. Никто не держится обеими руками за будущее, никто не смотрит ему смело в глаза. Почти всякий косится назад, желая избавиться от скелетов прошлого.
Сидя на краю мира в чужой квартире, как в трюме ковчега Иблиса, я самостоятельно отрезал пуповину, связывающую меня с прошлым. Почему бы не избавиться от него, если велено абракадаброй - мечите молнии даже в свою смерть.
Сначала я воспользовался старыми портняжными ножницами и грозно щелкал ими в воздухе. Можно было подумать, что я тихо валял дурака. Как бы не так. Это действие имело магический смысл - я не просто бросал вызов прошлому, а еще и отчаянно хамил, стараясь поставить его в глупое положение.
Это был день, когда наличие гармонии в мире определялось по облакам. Если небо было полностью затянуто или наоборот ясное, то гармония в мире отсутствовала. Хорошо было в этот день наблюдать легкую облачность и услышать мелодичный звон.
День выдался на редкость ясный, лишь далеко на горизонте болталось одинокое неприметное облачко. И потому, неистово кромсая воздух, я ничуть не верил, что оно чем-то поможет. От меня отлетали клочки волос, ниток и ткани, я был похож на самурая, орудующего мечом и готового сейчас же исполнить сэппуку - самоубийство путем вскрытия живота.
Когда кисть занемела, я отбросил оружие и тут же представил, как отрезанное прошлое делает обратный скачок ко мне на плечи. Я увернулся раз, потом второй; нога зацепилась за ногу и тело, потеряв центр тяжести, упало. Не теряя движения, я перекатился в сторону и по-пластунски быстро дополз до холодильника. Внизу хранилась бутылка красного вина. Сделав глоток, я пустил струйку из уголка рта и уронил голову, давая понять, что я раненный дуэлянт.
Это был чужой дом, чужой холодильник, моей была только бутылка вина и пара носков на сушилке. Но я был уверен, что все кругом принадлежит мне, и пользовался как своим. Мне было наплевать, что из этого получится. За несколько лет из нормального человека я превратился в психа - меня доконало прошлое.
Приходя в себя после ранения, я залез в ванную и стал вспоминать, что же заставило меня избавляться от прошлого. Но горячая вода так укутывала сознание, что я не мог даже вспомнить, чем занимался в этом прошлом. Потом вспомнил! Знаете такое длинное древнегреческое слово - heautontimoroumenas. Самоистязатель. Вот-вот, большую часть своей жизни я провел, как самоистязатель. И теперь таскал на своем горбу мешки этого гиблого прошлого.
У меня отсутствовало объяснение, почему дела обстояли именно так. Но тот, кто до сих пор назывался моим именем, вместо того, чтобы быть достойным гражданином вселенной, вел себя как отчаянный подонок, который, сочно припадая к горлышку, мечтал лишь о том, как бы повеселее перепихнуться с пространством. А дальше хоть трава не расти.
Неожиданно в ванной потух свет, и кто-то постучал в дверь. Я чуть не захлебнулся от страха.
- Никаких шуток. Открывай, подонок! - повысился голос.
- Зачем?
- Затем, что тебе так просто не избавиться от меня! Я все равно вытряхну из тебя душу!
Я лежал молча и не шевелился, совершенно не веря в происходящее. Когда снова загорелся свет, я наспех вытерся и оделся. Потом, подумав, поискал взглядом что-нибудь тяжелое, взял в руки медный тазик и осторожно вышел.
В доме ни души, только под потолком кухни, медитируя, кружила большая муха, да в глубине радиоточки двое образованных мужчин вели неторопливую беседу о ненаблюдаемых сущностях. Возле холодильника стояла пустая бутылка.
- Вот так прошлое, - насмешливо проговорил я, - пришло и выжрало мою выпивку.
В этом мире неопределенностей нельзя быть уверенным даже в настоящем. Почесав затылок, я поставил тазик. Стоит ли связываться с прошлым. Тем более, если ты псих. Но по мне лучше быть лошадью, скинувшей всех седоков, и нестись в сторону бездны, чем неспешно трусить в одной упряжке вместе со всеми.
От этих мыслей мне стало одиноко, захотелось встретиться с какой-нибудь женщиной и испить её участия. Без сомнения все знакомые женщины теперь были за одно с прошлым, но можно было выкрутиться и из этого положения. Я поискал незнакомую женщину в шкафу, под диваном, выдвинул все ящики большого комода. Обследовал все уголки квартиры. Вел себя, конечно, как псих. Но женщины нигде не было.
- Женщина ты где? - спросил я.
- Женщин ищут в чулане, сэр, - шепнул в ухо знакомый бархатный голос.
И тут чьи-то холодные ладони легли на мои глаза.
- Узнаешь?
- Кажется, узнаю, - стараясь не выдать страх, проговорил я. - Это вы Петр Петрович?
Никакого Петра Петровича я не знал, и ляпнул это от испуга.
- Это же я, твое прошлое, дурачок.
- Привет, давно не виделись. Соскучилось? Это ты мое вино выжрало? - как ни в чем ни бывало спросил я.
- А ты пожалел?
- Так ведь вся же бутылка выпита.
- Жадина.
Сильный удар по загривку выключил меня. Мерзкое драчливое прошлое. Всегда оно так - ведет себя по-свински и больше от него ждать нечего.
Когда я открыл глаза, пришел хозяин квартиры. Максим Батарейкин - молодой поэт, гашишист и циник, не верил ни в ангелов, ни в чертей, ни в духов. Он не верил ни одному моему слову и считал меня просто забавным чуваком, у которого вместо головы качан цветной капусты. Мое присутствие в доме делало его жизнь похожей на цирк, насмотревшись на который, он пропадал куда-то на несколько дней. Плоды своего творчества он не показывал, но говорил, что пишет о психах, типа меня, и что подыскивает себе подходящий псевдоним. Больше я о нем ничего не знал.
- Я принесу тебе еще вина, - сказал Максим Батарейкин, выслушав мою историю о жадном до выпивки прошлом.
- Завязываю пить, - подумав, отказался я. - Иначе прошлое не отвяжется от меня. Оно выследит меня по запаху. Сегодня я решил избавиться от него, и оно сразу показало, чего стоит. Всё, с выпивкой покончено.
- Ты это серьезно?
- Не знаю... Не знаю, черт возьми. Надо же как-то избавляться от прошлого, может, брошу пить, может, выкину какое-нибудь старье, туфли и записные книжки. И наверное, никаких шлюх, а может еще что-нибудь... Как ты думаешь?
- Ты совсем спятил. У тебя крыша едет, - спокойно сказал Батарейкин и, стоя посреди кухни, прикурил трубку.
Покурив гашиш, он зажег благовония, включил диск суфиев, потом надел тапочки, уселся в кресло под желтым абажуром и уставился на меня. Все это время я шарил по карманам, вытаскивая мятые бумажки с телефонами, адресами, заметками и выбрасывал все это в мусорный ящик.
- Выкури трубку, успокойся, - предложил Батарейкин. - Не надо нервничать.
- Нет, не буду. Я и так не в себе. Последнее время у меня не проходит ощущение, что кто-то пользуется моей жизнью, а я лишь таскаю за ним прошлое.
- Плохи твои дела, - подытожил Батарейкин. - У тебя в голове такой бардак, что проще её отрубить. Хм, давай, лучше покурим, расскажем друг другу что-нибудь веселое.
- Нет, я теперь трезвенник, не пью и не курю, - сообщил я и тут же споткнулся о стул.
Поглядев на меня, Батарейкин засмеялся.
- Тебя хватит до сегодняшнего вечера, - сквозь смех говорил он. - У тебя на роже написано, что вечером ты нажрешься дешевого вина.
- Не каркай, - отрезал я. - У тебя есть чистая майка? Мне не в чем выйти.
- Спорю на что угодно, что ты приползешь после полуночи чуть живой с какой-нибудь бабой, которая безупречно дает тебе раз в неделю вот уже несколько лет.
- Слушай ты, обкуренный поэт, не доставай меня, - обиделся я. - Уделался и помалкивай. А у меня новая жизнь начинается.
- Ха-ха-ха, - загибался Батарейкин от смеха. - Хватит, не смеши меня. Новая жизнь, ха-ха. На вот тебе майку и иди на все четыре стороны. Жду тебя вечером пьяного в стельку и с веселой бабенкой.
- Не дождешься! - крикнул я, хлопая дверью.
Покидая дом, веди себя так, как будто видишь врага. Старое самурайское правило. Следуя ему, можно обмануться только в одном случае. Если ты псих. На улице я немного растерял уверенности - оказывается, я разучился бесцельно передвигаться в трезвом виде. Впрочем, цель была. Примерно та же, что и у конкистадоров высадившихся на незнакомый берег вслед за Кесадой и Орельяной в поисках чудес. Та же маниакальная одержимость, упорство и вера, что можно обрести прежде недоступное простым смертным. Что это могло быть? Что угодно, кроме того, что осталось за спиной - по ту сторону океана времени.
А пока вдоль дороги тянулись винные лавки. Теперь мне казалось, что город состоит из одних винных магазинов и витрин с пивом. Раньше их приходилось искать, а сейчас они были всюду. Деньги в кармане, во вспотевшей руке, уже превратились в тряпочки, но я продолжал невозмутимо взирать на бутылки разных калибров, как на экспонаты в музее, которые нельзя трогать.
Сглатывая слюну, я шел дальше мимо призывно хлопающих дверей, отдающих мне честь, как часовые. Кто-то окликнул меня в тот момент, когда я понял, что попал в ловушку. Сначала я испуганно прибавил шагу, но потом остановился и обернулся.
Широко расставив руки, словно презрев мое намерение убежать, на меня шел человек-устрица и его приятель карлик. Эти полулюди плавали по улицам и кварталам родного города, как в пруду, иногда заныривая в глубь, чтобы выхватить кусочек посъедобнее. Человек-устрица выглядел, как обычный одутловатый пьяница, но он уже успел отсидеть в тюрьме за разбой, и потому имел власть над местными карликами.
Общение с ними приучало воспринимать жизнь такой, какая она есть.
- Нет, нет, я пить не буду! - замахал я руками еще до их приближения.
- Никто не будет, - дыхнул мне в нос перегаром человек-устрица. - У нас и денег всего на пару бутылок дешевого пойла.
- Я зашился.
- Врешь!
- У меня триппер! - как мог защищался я.
- Врешь!
- Мне все равно нельзя.
- Почему?
- Прошлое гонится за мной, - безумно округлив глаза, заявил я.
Устрице и карлику нравилось, что я псих.
- И что теперь?
- Мне нужна дверь, за которой нет прошлого, - откровенно признался я.
- Тогда тебе точно с нами, - подмигнул мне и карлику человек-устрица. - Сейчас мы проведем тебя через эти двери. Давай руки, дружок!
Чудом я увернулся и бросился бежать, а они еще долго кричали мне вслед, что я просто сумасшедший.
- Вдвойне берет тот, кто берет скоро! - напоследок прокричал человек-устрица.
Он был прав. Раньше я использовал свои дни, как жетончики, словно сбрасывая их во чрево однорукого бандита, надеясь выиграть большой приз. С того момента, как прошлое стало врагом, моя жизнь изменилась, мне ничего не оставалось, как взломать сейф времени и вытряхнуть оттуда будущее. Или все-таки прошлое...
На этой мысли я с разбега врезался лбом в рекламный щит, на котором огромная светящаяся бутылка парила над мостовой в окружении пузырьков, словно медуза или огромная рыба. Вместо искр я увидел сморщенное от боли лицо, оно обиженно глядело на меня, не вызывая никакого сочувствия.
- Эй, парень, угости сигаретой.
На обочине сидели двое бродяг и переобувались в поношенные башмаки. На первый взгляд они меняли шило на мыло, рванье на обноски. Но в этом весь секрет, меняя хозяина, обноски немного свежеют. Хотя, возможно, бродяги хорошо знали английскую пословицу "be in somebody shoes" и основы симпатической магии, и решили побывать в том же положении, что и прежний хозяин обуви.
Один из бродяг выжидающе смотрел на меня. Я отдал ему всю пачку. Он спрятал её в карман и предложил:
- Если тебе некуда идти, можешь пойти с нами.
Но я решил, что сегодня буду кружить по городу, как танцор по сцене. По всем улицам узоры моего прошлого, я буду стирать их.
Я нестерпимо захотел пить - нужно было делать выбор.
После ночи Мирадж пророк Мухаммад поднялся на небо, оседлав белую с лучистыми крыльями и человеческим лицом лошадь Аль-Бурак. Там ему предложили вино и молоко. И выпив молока, услышал пророк слова ангела Джабраила: "ты поступил правильно, ибо, если бы ты выбрал вино, то народ твой сбился бы с истинного пути".
Устав кружить по городу, я присел на лавочку в тенистой аллее и только успел запрокинуть голову, делая глоток из пакета молока, купленного по случаю выбора пророка.
- Вот ты где! - услышал я голос и чуть не подавился.
Голоса своих прежних любовниц я узнал бы и в бреду, и сквозь летаргический сон. С Мариной мы когда-то жили вместе, и в общем неплохо проводили время. Мы даже понимали друг друга. Если не считать того, что я бредил новым миром, убеждая себя и её, что прошлое вот-вот отвалится, как ступени ракеты, а Марина бредила чем-то другим. Потом она поумнела, бросила меня и удачно вышла замуж.
- С похмелья пьешь молочко, - зная моё прошлое, уверенно констатировала факт Марина.
- Нет. Просто теперь я пью одно молоко.
- Да ну, - не поверила Марина, сделавшись лицом похожей на монахиню, вроде постной Тересы де Хусес.
В ответ я отхлебнул добрую половину содержимого пакета.
- Мне нужно поговорить с тобой, срочно, давай посидим в кафе, - предложила Марина.
Мы расположились в летнем кафе, увитым сохнущим плющом. Редкие посетители лениво отправляли в рот вслед за пивом соленые орешки, чипсы и сухарики. И выглядели так, словно их до вечера сняли с антресолей. Марина заказала два пива, я обмакнул губы в бокал, но пить не стал.
- Мне приснился сон, - шепотом начала Марина.
Её глаза загорелись блеском опиумного безумца. При всем своем практицизме и желание потреблять исключительно материальное, она обожала мистику. И особенно верила снам. Когда мы жили вместе, в спальне обитала куча разных сонников с молодыми ведьмочками на обложках.
- Тебя подвесили вниз головой за одну ногу, руки связали за спиной, - рассказывала Марина так, словно открыла нечто большее отпущенного временем, - но лицо у тебя было такое безмятежное, словно ты ничего не замечаешь. Сверху было...
Что же было сверху я не узнал, хотя и угадал одну из карт таро. Из небытия вдруг соткалась Маринина подруга и прямо у нашего столика. Ей было очень любопытно то, что мы вместе. Можно было даже наблюдать, как в её голове рождается неплохая интрижка.
В моей же голове зазвонил колокольчик, я решил, что это просто звонит в левом ухе, но потом понял, что это сигнал вызова.
- Алле, - мысленно произнес я. - Кто здесь?
- Это я, малыш, твое прошлое. Куда ты подевался, я ищу тебя по всему городу.
- Я уже подплываю к Картахене, лучше не ищи меня.
- Нет, ты где-то рядом, я тебя чувствую. Ты еще трезв, малыш?
- Твое какое дело?
- Значит трезв, иначе я бы до тебя добралось. Тогда до вечера.
- Батарейкин, ты что ли? - уже обалдел от этого разговора я.
- Сам ты Батарейкин, это я, твое прошлое. До вечера, малыш. До первой рюмки.
- Не дождешься!
Но разговор уже прекратился.
Пока подруги по-кошачьи осматривали друг друга, я успел смыться.
Необычное часто является предзнаменованием лишь в глазах смотрящего. Для остальных предмет представляет совсем иное. Одно время я был уверен, что Лагшмивара - это индийский учитель, а оказалось - это лагерь Шмидта в Арктике. В общем, можете считать меня психом, но мне звонило прошлое, и я с ним разговаривал.
Довольно долго я наблюдал за жизнью, как за кораблем, пущенным внутрь бутылки. Тогда я забрасывал наживку, чтобы выловить чью-нибудь живую душу, а теперь сам мудохался на собственном крючке с пеной у рта. К чему это я? Ах, да, да, прошло то время, когда я с радостью осознавал, что опять пропитан вином и табаком, словно старая веселая шамовка. Теперь я хотел молока.
Надо отметить ради справедливости, что я всегда любил чистую воду, квасы, зеленый чай, соки и морсы. А пить чью-то кровь меня заставляли обстоятельства.
Отличная выдалась погода, подумал я, глядя между крыш на бегущие по небу барашковые облака, как сверху на меня посыпался мелкий строительный мусор. Схватившись за глаза, я сделал несколько судорожных шагов в сторону и чуть не свалился в открытый колодец.
Внизу кто-то копошился.
- Эй, кто там? - позвал я.
- Попался! - раздался из колодца довольный голос.
За мной гонялось только прошлое, и попасться я мог только ему.
- Ты как туда попало? - присев на корточки и вглядываясь в темноту, спросил я.
- Тебя подстерегало. Да вот зазевалось и свалилось. Помоги выбраться, - попросила темнота из колодца.
- Да я скорее тебя еще чем-нибудь присыплю сверху.
- Послушай-ка, дружок, объясни мне в чем дело, - взмолился голос. - Чем я тебе не угодило? Между прочим, я именно твое прошлое, а ни чье-то еще.
- Да к чему ты мне, - отмахнулся я. - У меня теперь другая жизнь начинается.
- Я тебе покажу другую жизнь! - зачертыхалось прошлое. - Вот вылезу, достану тебя. Тогда посмотрим, что это за другая жизнь.
Я захотел было плюнуть в колодец, но передумал. Помочился чуть в сторонке и пошел дальше, пересекая город по причудливой траектории. С каждым шагом восторг и свобода охватывали мое сердце - казалось, я переступаю барьер, державший меня на пороге нового мира. Ничего не замечая, я бродил опьяненный этим чувством.
Улицы начали погружаться в темноту, когда в городе поднялся сильный ветер. Он дул в спины прохожим и люди, точно парусные суденышки, двигались быстрее, чем обычно. Деревья тревожно махали им вслед ветвями, можно было подумать - с кем-то из них они прощаются навсегда. И только светлые маяки окон, прыгающие между веток, внушали покой.
Повсеместное движение воздуха, который на востоке всегда считался хранилищем жизненной энергии тела, принесло меня на недостроенную башню. Ветер толкал меня до самого порога темной недостроенной пятнадцатиэтажной высотки. Подниматься по мусорным ступеням было тяжело, но сквозь проемы для окон мне светила луна. Иногда чудилось, что она напевает:
на высокой башне много печального ветра...
Оказавшись на верху, я почувствовал, что дул не просто ветер. Он был с легким градусом, словно сидр. Он задувал в нос, от чего голова начинала кружиться, и по телу бежали мурашки. Я стоял на краю крыши и был уверен, что если меня сдует, то я не упаду и не разобьюсь, а меня унесет ветром. И я буду еще один самый настоящий унесенный ветром.
Так ли уж плохо быть Парсифалем, утратившим интерес к физическому существованию? Но молчаливый шатер звезд на головой не интересовался ответом на такой вопрос.
О, звезды, управляющие миром! Волшебные лоскуты небесного покрывала. Созвездия Малого Пса, Единорога и Ориона. Вашим таинственным вниманием окутан весь мир. Все кругом пронизано вашим присутствием. Кто бы ни устремлял свой взор в ночное небо: начинающий любитель астрономии, мудрый астролог, открыватели белых карликов или простые бродяги, поэты, задравшие головы, любуясь ярким и чистым сиянием. Каждый видит распахнутые врата, которые зовут, зовут...
Так я стоял на краю башни и смотрел вверх, и в моей душе то нарастало волнение, то её охватывал небывалый покой. Неожиданно я начал икать. Видимо кто-то на земле, а может на небе, вспоминал обо мне. Кстати, могу поделиться лучшим средством против икоты: нужно стоя, не отрываясь, выпить стакан воды, но при этом свои руки сцепить за спиной, а воду обязательно пить из рук сестры или матери.
За спиной что-то стукнуло.
- Я же говорило, что тебе от меня не спрятаться, - прямо в ухо прошептало прошлое и тихонько подтолкнуло меня в спину.
От толчка я шагнул вперед.
И полетел над городом, как перышко. Мое тело валялось внизу, размазанное по асфальту, как икра по черному хлебу. Над ним кривлялось прошлое. А я летел над городом, на который хлынул дождь, я летел, вспоминая, а может забывая все, что было раньше.
правда жизни
Вообще то я всегда был меланхоличным подонком. Это на словах я трепался о романтике, о высоком и чистом, о вечной любви. И мог, если надо, печально глаза вверх завести и также печально вздохнуть. На самом деле я только о том и думал, как бы какой-нибудь красотке в постель залезть.
Гм, это трезвея и отсыхая после загулов, я страдал от неразделенной любви. Мучился душой и телом. Хотя вот вопрос: где она, эта настоящая любовь? Что-то склоняло меня к мысли, что в бесовском движении наших городов ей почти нет места. От её присутствия становится тесно в скелете улиц. Здесь все просто: хочешь иметь - покупай. Или так бери, если в твоей руке власть, и она оправдана законом. И не надо мучиться совестью - чья власть, того и вера.
Однако я не продавал, не покупал и ни во что не верил; я с немым восторгом наблюдал за мировым пиром во время чумы. Мы все помощники смерти, и все распространяем ложь, так или иначе, кто-то напрямую, кто-то косвенно. Кто-то сознательно, а кто-то даже не ведая, что творит. Свет льется на наши головы, а мы стараемся упаковать его и продать подороже. Наверное, ничто не изменит этот мир, и он свалиться где-нибудь со своей мусорной ношей. И образуется еще одна грандиозная помойка. А мы будем копошиться в ней, как черви.
Шел я как-то по улице в таком настроении, мысленно предрекая миру незавидную судьбу, и вдруг увидел молодую женщину, симпатичную и слегка пьяную, как я. Она мне сразу понравилась. Было в ней что-то воздушно-сладкое и доступное, она была, как эскимо на палочке.
Женщины не сильно баловали меня вниманием, я был не настолько внешне привлекателен, чтобы они не давали мне прохода. И если быть до конца честным, то мало бы кто заметил большую разницу, если бы мою голову, как святому Христофору, вместо человеческой поменяли на песью.
И потому, выпивая вина, я сам проявлял инициативу.
- Дай-ка я тебя расцелую, сладенькая! - сразу бросился я к женщине похожей на эскимо, схватил за руку и полез с поцелуем.
- Отвали! - она с маху хлопнула меня ладошкой по губам.
- Ах ты шлюха! - обиделся я.
И щелкнул женщину по носу.
Тут, как по команде, подскочили мужики, проходившие мимо, сбили меня с ног и попинали. Однако не больно, больше для приличия. Исполнили джентльменский долг и ушли.
Поднялся я, отряхнулся. Выплевал всю пыль и пошел домой. Там я почистился, взял у соседа денег в долг, выпил с ним и пошел еще купить чего-нибудь. Возвращался я той же дорогой, и вижу - опять она стоит. И судя по всему, тоже где-то стаканчик пропустила. Но вела себя прилично, стояла ровно и независимо курила.
Я подошел сзади, ладони ей на глаза положил.
- Узнаешь? - игриво спросил я.
Она меня хрясть локтем под ребра, я даже взвыл от боли и со всей дури так её дернул за длинные перекрашенные на сотню раз рыжие волосы, что клок выдрал порядочный. Парень, стоявший рядом, среагировал мгновенно. Он скрутил меня, как матерого преступника, дал несколько раз по почкам и бросил через плечо на клумбу.
Полежал я, покряхтел и пополз по кустам в сторону дома. Там ополоснулся, открыл банку пиво, включил телевизор и почти час играл с чудаками на поле чудес. Я отгадал три буквы и пошел в ларек взять еще пару пива.
Вышел я из магазина, чихнул от непередаваемой пахучести летнего вечера, смотрю и глазам не верю. В сумерках, неподалеку на лавке, сидела она, гордо откинувшись на спинку, и не спеша пила дорогое пиво из кокетливой бутылочки.
У меня от вида этой картины даже какая-то рябь по телу пошла. Нервная дрожь, можно сказать. Какой раз я выходил на один и тот же пятачок, и натыкался на одну и ту же дамочку. И каждый раз она вся из себя - леденец в блестящей упаковке, одинокая и вполне доступная. Сама судьба, одним словом.
Выпил я свое пиво и потихоньку забрался под лавку, прямо под женщину, выгнул палец и легонько ткнул ей между ног. Она выше второго этажа подлетела, бедняжка.
Я лежал под лавкой, корчась от смеха, а она хлестала меня по голове своей сумочкой. Через пять минут возле нас остановилась патрульная машина с мигалками. Так, подумал я, отсмеявшись, беспокойная ночь в обезьяннике гарантирована. Хорошо, если бы без костоломства и мордобоя.
Из машины вышли двое в форме и двинулись к нам. Да так вальяжно, словно два педика идущие на танец.
- Кто это? - спросил сержант, брезгливо указывая на меня дубинкой.
- Это мой муж, - неожиданно ответила женщина.
- А почему под лавкой?
- Я серьгу уронила. Он ищет.
- Так что же вы бьете его тогда?
- Плохо ищет, - не терялась женщина.
- Да он же пьян у вас в стельку! - не искренне ужаснулся второй.
- Знаю, вот он и получает.
- Короче, женщина, тащите его домой, а не то мы его заберем, - сказал сержант и пошел обратно, покачивая бедрами.
Женщина вытащила меня из-под лавки, взяла под локоть и повела во дворы.
- Ты куда, подруга, меня ведешь? - дружелюбно спросил я.
- На экзекуцию.
- Куда это?
- К себе домой. Пока ты до чертиков не напился, может еще и пригодишься на что.
- Кроме интима, ничего не предлагать.
- А на что ты еще нужен. Не в ладушки же с тобой играть, - засмеялась она. - Уже поздно, и лучше экземпляра не найти.
- А что же ты сразу не дала себя обнять?
- Вот еще, я сразу ничего и никому не даю. Сразу я только беру то, что мне надо.
- Хм, вот ты какая.
- Все женщины такие.
- Ну, допустим, что не...
- Помолчи, мы уже пришли.
Дома нас ждал уют и журнальный столик с вином и фруктами. Жила она одна и, судя по обстановке, очень даже неплохо. Имела, наверняка, в городе пару мест, где на неё пахали безмозглые трудоголики, и стригла с их усердия крупные и мелкие купюры.
Она была очень привлекательная, крашенная шатенка с зелеными глазами, лицом похожая на окончательно забуревшую Милу Йович с фигурой греческой вакханки. Еще бы немного и она могла бы прослыть очаровательной, но холодный блеск изумрудных глаз выдавал тертую стерву, которая делает только то, что ей хочется, и всегда своего добивается.
Мы даже толком выпить не успели, и не поболтали, а она уже меня в постель затащила.
Свое дело я знал хорошо. Но только мы затеяли нашу полулирическую возню, как на меня вдруг снизошло озарение. Это что же такое в мире происходит, подумал я. Умная и красивая женщина, как минимум два образования, хватает с улицы первого попавшегося подонка и тащит в койку. А ведь кто-то без сомнения добивался её по настоящему, мучился и любил, дарил цветы, безделушки всякие носил и ревновал. А то, может, любовь свела его с ума настолько, что он ночами стоял под балконом и пытался петь серенады. А она ему от ворот поворот, мандой по влюбленному сердцу и с первым встречным в постель. Где, спрашивается, справедливость?
- Слушай, - вдруг прервав процесс на интересном месте, спросил я, - а у тебя был какой-нибудь отвергнутый поклонник?
- А как же, только почему был, он и сейчас есть... И не один.
- И он цветы дарил, в любви признавался?
- Да.
- А под балконом серенады не пел?
- Нет.
- А ты ему взяла и отказала?
- Тебе то какое дело? - удивилась она.
- Почему? Почему? - не унимался я.
- Что почему?
- Почему влюбленному поклоннику отказала, а меня меланхоличного подонка с улицы подцепила? Почему?
- Хм, забавный ты, - усмехнулась она, стараясь возобновить процесс. - Влюбленному поклоннику сразу и душу, и сердце подавай. А мне простого секса хочется. Ты уж позволь, мне самой решать, с кем встречаться.
- Тебе волю дай, ты, наверное, и с чертом переспишь, - зачем-то ляпнул я.
- А ты что, пришел сюда мне грехи отпускать?! - она зло сверкнула глазами и выбралась из-под меня.
- Нет, - покачал я головой, сделав невинное лицо. - Просто никак не пойму, как можно без любви совокупляться. Ты что животное?
- О, господи! А сам то! - воскликнула она.
- Причем здесь я, у меня жизнь сразу не сложилась, - грустно сообщил я, - и вообще я пропащий человек. Но ты...ты такая милая...
- Пошел ты!
- Ха! Вот ты так! Вот она ваша правда жизни! Как на ладони! Города - клубки совокупляющихся змей! В этих тухлых местах вряд ли найдется место любви! Всё кругом пропитано фальшью! - проорал я и добавил слова великого джазмэна. - Пристрели, пристрели меня, пока я счастлив!
- Эй! Ты чего! Ненормальный?! - возмутилась она.
- Почему же ненормальный. Очень даже нормальный! - паясничал я. - Может я тоже когда-то нарвался на такую же стерву! Я к ней с чувствами и дымящимся сердцем, а ей смешно было! И теперь вот тоже без печали чужими чувствами подтираюсь!
- Ты чего выступаешь?! Козел! - взорвалась она не на шутку.
- Я не выступаю, просто хочу понять, есть здесь любовь или нет.
- Ну, ты и придурок!
Она с силой оттолкнула меня, да так, что я скатился на пол.
- Не повезло мне сегодня, - вздохнула она. - Кретин какой-то попался. Слышь, ты, проповедник, одевайся и вали отсюда.
Она закурила сигарету и уставилась в точку на потолке - классическая поза неудовлетворенной женщины. Я молча нацедил себе еще бокальчик вина и выпил одним глотком. Потом посмотрел с грустью на созвездие между ног. И зачем то спросил, обращаясь к женщине, но не отрывая глаз от созвездия:
- Тебя хоть как звали то?
- Катись, я сказала! - отреагировала она.
Я глотнул пару раз прямо из горлышка, оделся, как ни в чем ни бывало, и пошел. Правда, перед порогом не выдержал и признался:
- Мне сегодня вроде как тоже не повезло, озарение это совсем не кстати пришлось. Хоть бы часом позже или на утро. Н-да. Ну, ты извини. Пока.
Она даже не глянула в мою сторону.
На улице не было ни души, ночь выкрала всех людей. А может, их и не было никогда. Этот город всегда был пуст. Мертвый пустой город, свалившийся за обшлаг вселенной. Или просто 'мазар', то есть могила.
- И чего это на меня нашло, зачем я на нее набросился, - вспомнил я о рыжеволосой дамочке. - Ешь виноград, а чей он не спрашивай.
Добрел я до дома, все больше впадая в уныние и тоскуя. Сел в одиночестве у окна и допил все, что имелось. Поздно, а сна ни в одном глазу. Тогда я лег, не раздеваясь, и долго лежал с открытыми глазами. Как вдруг нестерпимо захотелось поговорить с Богом. Откровенно. О справедливости. У меня даже в спинном мозге зажгло от острого желания обсудить такую интересную тему.
Он долго не хотел даже слушать меня, пока по моим щекам не покатились слезы. Тогда Он усмехнулся где-то внутри и тихо шепнул. Мол, успокойся, сынок, чего ты ноешь, и о какой вообще справедливости ты спрашиваешь, если у каждого своя правда жизни. И каждый из своего котелка эту правду и хлебает.
- Так, что же делать то, - спрашивал я, - где искать хотя бы отблески любви?
- Поезжай к ангельским шлюхам, - посоветовал Он.
Только мы разговорились, как его позвали где-то еще, и Он сразу ушел. А я продолжал говорить, и только на рассвете понял, что говорю сам с собой.
ангельские шлюхи
У любви вкус любви, у дерьма вкус дерьма. Рад, друзья, сообщить вам об этом. И хотя пробы не дали однозначного анализа, теперь все чаще одно выдают за другое. Но этот мир не в чем упрекнуть, он и так еле держится подгоняемый вожжами смерти и лжи. Да никто особо не расстраивается, кругом полно небожителей, которым подрезали крылья и сбросили на землю, чтобы они распробовали, какой у чего вкус.
Давайте еще раз наберем по полной пригоршне того и другого, и попробуем. Надеюсь, мы почувствуем разницу.
Молодые женщины, Света и Наташа, ходили парой и вместе искали приключения на свою голову и на прочие места. Одну прозвали Ракета, а другую Бешенная. Они не знали правил, которые имело бы смысл не нарушать. За женщинами водилась репутация самых компанейских подружек в городе, и любой мужчина при их появление сразу велся на какие угодно глупости. Сколько выпотрошенных кошельков, истерзанных нервных окончаний и опасных связей - не счесть.
И так, между делом подружки поимели весь город вдоль и поперек. На пару, Ракета и Бешенная были самой гремучей смесью, и стоило им завести свою беспутную шарманку, как, откидывая крышки гробов, подскакивали даже мертвецы и, любовно раскинув объятия, пускались в пляс. Вибрации, исходившие от веселившихся женщин, делали торнадо по сравнению с ними жалким подобием взбунтовавшегося пылесоса.