А человеку, возможно, хочется просто человеческого счастья. Изо дня в день она всматривается в разные лица в своем несколько миллионном городе, из года в год. А лица такие разные добродушные, устало - безучастные, безразличные, враждебные, похотливые, иногда даже сочувствующие. Такие разные и одинаково чужие лица. Лето меняет осень, зиму - весна. И уже овсянка по утрам, так же привычно необходима, как и многие другие привычные вещи, так мелочь, годы формируют привычки. А есть еще много других лиц, в парках или во дворе, круглощеких, пухлогубых, с чистыми, широко раскрытыми и любопытно удивленными глазами блюдцами, от которых сердце наполняется теплом и умилением, и где-то в глубине души опять шевелится росток надежды.
Уже четыре года одно и то же лицо, надо же, четыре года изо дня в день, все-таки чужое лицо. Но как-то часто все мешается, и думается оно иногда даже своим, можно сказать родным, но это временами, и дом чужой кажется своим и потертая желтая скатерть и старый орех за окном, а свой дом чужим и люди там живут чужие. Это все - как есть по утрам овсянку, каждый день, и как можно представить что-то другое к завтраку...
Вот и все. Хотя нет, пожалуй, есть еще одно лицо, оно как-то зависло между годами, небольшой жизненный эпизод, растворяется в многоликом монстре городе и снова появляется, в разных местах, в разное время и снова исчезает. И уже так привычно: то есть, то нет, не гнать же его, все ж не чужое.
И все размеренно, как ход часов. Но как же хочется человеку обычного женского счастья. И все это так ничтожно в круговороте многомиллионного многоликого города монстра...