Аннотация: выложена часть 2й истории Осторожно - присутствует эротика:)
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЭРИН
Быть влюбленным в жену собственного брата - что может быть печальней, безрассудней и... безнадежней. А если еще прибавить сюда отвратительные мысли, что не будь у тебя брата, все могло бы быть совершенно иначе... И это тебе бы была предназначена ее радостная улыбка по возвращении, и лишь тебе бы она дарила ласки ночью - да и днем тоже. И это твоего бы ребенка носила под сердцем...
Он возвращался домой в сумерках. Конь, которому словно передались тяжелые мысли всадника, шел медленно, устало разгребая ногами снег. Бэрин, подняв голову, окинул взглядом знакомые от рождения башни. Он теперь надолго покидал замок - то под предлогом проверки пограничных постов, то для охоты, то сопровождая крестьян на ярмарку, словно какой-то простой наемник. Фэрлин ничего не говорил ему и никогда не задавал вопросов, лишь хмурился и отпускал в следующую поездку.
Но не мог же он навсегда уйти из своего родного дома? Тем более, что его постоянно тянуло назад, словно на канате...
Конь, всхрапнув, вскинул голову и Бэрин машинально натянул уздечку. Откуда-то - словно из-под самых копыт Ворона - выскочила рыжая лисица. Пустилась прочь, к реке, но так тяжело и медленно, что он легко мог бы подстрелить ее: зверек был обременен добычей - цыпленком, явно стянутым в замковом птичнике. Рука Бэрина потянулась к арбалету, и опустилась. Пусть хоть кому-то повезет...
Лисица, словно поняв, что ей ничто не угрожает, приостановилась, опустив птичью тушку на снег. Уселась, обернув пушистым хвостом лапы, и наблюдая за ним. Бэрину показалось, что она ехидно и довольно улыбается. Он слабо улыбнулся в ответ и вновь направил коня к замку.
Спешиваясь и передавая поводья конюху, вполуха слушал причитания птичницы: мол, и щели-то никакой нет, и собаки не чуют, не лают, а уж которую птицу проклятая лиса душит! Бэрин сочувственно качнул головой, втайне симпатизируя хитрому зверьку. Зима выдалась очень морозной, зверью приходилось нелегко, вот оно и жалось к людскому жилью. Даже косули застревали в глубоких сугробах и замерзали в снежном капкане...
Приглаживая влажные от стаявшего снега волосы, он быстро прошел по полутемным коридорам. Знал, что его ждут. Стол накрыт, а за столом сидит...
- Ну вот и ты! - улыбка, протянутая рука. Не устояв перед искушением, он шагнул, сжав ее запястье, прикоснулся губами к нежной теплой коже - помни, не дольше мгновения! - пробормотал:
- Как ты?
- Со мной все прекрасно! Все носятся вокруг меня и квохчут, не дают и шага ступить! Если я и заболею, то только от излишней заботы... - Инта с улыбкой глянула поверх его плеча: - Фэрлин сказал, ты вскоре подъедешь, вот мы и подождали с ужином.
Бэрин отступил, повернулся. Брат, проходя мимо, крепко сжал его плечо, сказал просто:
- Садись, стынет.
Ели молча. Бэрин поглядывал то на Фэрлина, то на невестку. Беременность пошла Инте лишь на пользу. Округлила фигуру, сделал плавными движения, добавила безмятежности и спокойствия взгляду. Казалось, она постоянно здесь и не здесь. Участвуя в разговорах и делах, Инта постоянно прислушивалась - не только к росту внутри себя, но и к чему-то иному, находящемуся далеко, высоко отсюда. Словно кто-то постоянно нашептывал ей на ухо нечто мудрое и светлое. И даже та улыбка искренней радости, которой она его обычно встречала, тоже была откликом на этот шепот.
...Найна всегда говорила, что он слишком многое придумывает и лучше бы ему стать сказителем, чем пограничником... Сестра явно опять отказалась ужинать с ними - под привычным предлогом нездоровья. Это нездоровье длилось уже чуть ли не год: с тех самых пор, как их брат женился на обычной человеческой женщине. Как подозревал Бэрин, Найну возмущало не только то, что Фэрлин смешал кровь оборотней с людской, но и потому что сделал это по любви, а не по необходимости. Она долго донимала молодоженов мрачным предсказанием бездетности их брака: в таких смешанных парах дети рождаются редко. Но теперь, когда Инта понесла, 'нездоровье' золовки лишь усугубилось.
Бэрин, впрочем, был рад, что Найна не стремится встречаться с Интой больше необходимого. Инта тоже не отличалась покладистым нравом и удерживалась от ссор с новой родственницей лишь большим усилием воли. Но в присутствии Фэрлина все старались держать себя в руках: не хватало еще вмешивать лорда в дела своей ненависти... и любви.
- Как обстановка на Черной?
Черная речка, не только вливающаяся в пограничный Обсидиан, но и выходящая на их сторону быстрой стремительной протокой, представляла собой непрерывный источник тревог. Заклинания, которые обычно надежно запечатывали границу, и требовали обновления лишь время от времени, по необъяснимой причине здесь то и дело рвались и истончались. Родители говорили, что речной узел имеет свою собственную силу и оттого даже колдовство пограничников не может справиться с нею. Потому в эту брешь то и дело пытаются прорваться Звери с того берега Обсидиана, и потому здесь возведена крепость с постоянным гарнизоном и сильными магами. Но раз в сезон, в новолуние, кто-либо из самого могущественного и древнего рода - Фэрлинов - должен поделиться своей кровью и своей силой с Черной.
Правда, чувствует он себя после этого прескверно. Вот как он сейчас. Неудивительно, что Фэрлин разгневался, узнав, что его брат возвращался домой без сопровождения. Голос его стал ледяным, ледяными - глаза.
- Артан потерял разум? Или ему настолько надоело главенство нашего рода, что он надеется отделаться от нас таким простым способом?
- Брат...
- Почему он не выделил тебе охраны?
- Я сам отказался от сопровождения. У Артана и без того слишком мало людей...
- Он безумен, а ты самоубийца?! Да с тобой в таком состоянии мог бы справиться любой крестьянин с вилами... да что там - любой мелкий Зверь!
Бэрин невольно вспомнил встречную лисицу. Представил вдруг, как, не удержавшись в седле, падает в снег, и та, отбросив задушенного цыпленка, жадно вцепляется в горло нежданной крупной добыче. Проблема будет только в перетаскивании. Лисица загрызла волка...
Он потер лицо ладонями, чтобы скрыть внезапную и неуместную улыбку.
- Никто из них мне не встретился, так нечего об этом и говорить!
- Говорить есть о чем! - отрезал Фэрлин. - В следующий раз поеду я, - быстрый взгляд в сторону жены. Все трое подумали об одном и том же, и Фэрлин добавил: - Или Найна.
К исходу лета Инта должна была родить. Лорд и сейчас уже с неохотой оставлял замок - Волки преданные семьянины и, пока потомство не научится держаться на ногах, стараются не покидать свой дом далеко и надолго.
Бэрин окинул опустошенный стол голодным взглядом: потраченные кровь и сила требовали восполнения. А он слишком рано пустился в обратный путь.
- Ты все еще бледен, - заметил Фэрлин тоном ниже. - Погоди.
Лорд вышел. Бэрин прикрыл тяжелеющие веки и вздрогнул, почувствовав прикосновение легкой руки к своему влажному лбу. Из-под ресниц взглянул в близкое озабоченное лицо Инты.
- У тебя жар!
- Ничего, - еле выговорил он. Все-таки, как она изменилась за этот год! Нет уже мрачного, настороженного взгляда исподлобья, напряженно сжатых губ, загнанности испуганного зверька в каждом движении... Тогда она боялась их, оборотней, опасаясь не столько за себя, сколько за свою любимую сестру. Так боялась, что он подошел к ней - поговорить, успокоить, утешить, помочь... Ему - именно ему, первому, - Инта улыбнулась своей чудесной, быстрой, немного нервной улыбкой. Почему он отступил, почему уступил ее Фэрлину? Да, тогда он понял своего брата быстрее и вернее, чем сам Фэрлин, и решил ему помочь...
И совершенно не понял самого себя.
Подняв руку, он прижал ее ладонь к своему лбу. Нежная, теплая. Женская... Губы Инты дрогнули в улыбке. Теплые, мягкие губы... Его взгляд скользнул ниже - по белой шее, по покачивающемуся на цепочке Лунному камню, по... Ее груди округлились, потяжелели - и от беременности и, наверняка, от ласк его брата... Он представил, как протягивает руки и накрывает их...
Инта повернула голову - сам он не расслышал шагов Фэрлина из-за шумящей в голове крови. Заявила обвиняюще:
- У него жар!
Если Фэрлину и показалось странным, как быстро он отдернул руку, виду брат не подал. Сказал спокойно:
- Я принес эликсир.
Он молча смотрел, как лорд отсчитывает янтарные капли: те расходились в воде, и она приобретала цвет крови. Принял протянутый бокал, по-прежнему избегая взглядом Фэрлина, выпил и передернулся: холод, потом тепло, жар, снова холод. Ну, по крайней мере, это отвлечет его от бесчестных мыслей о том, как он ласкает жену своего брата! Прикрыл глаза.
Инта сказала вполголоса:
- Но если эликсир так чудодейственен, почему вы сразу не берете его с собой на Черную?
- Потому что он слишком ценный...
- Более ценный, чем даже ваши жизни?
- ...и потому что в усталости легко просчитаться - всего одна лишняя капля...
Бэрин глянул сквозь ресницы: лорд задумчиво вертел в пальцах граненный хрустальный флакон. Теплые янтарные блики скользили по его лицу.
- И - что?
- И человек умирает. Идем, ему нужно отдохнуть.
Прикосновение легких пальцев к плечу - ответная дрожь по всему его телу.
- Спокойной ночи, Бэрин. Поправляйся.
Он кивнул, но раскрыл глаза лишь когда двое покинули комнату: по-детски пытался спрятаться от зоркого взгляда старшего брата. Потер лицо - от действия эликсира покалывало кончики пальцев и горели губы. Уставился в огонь.
На дальних заставах, где мало женщин, женщина берет себе в мужья двоих, а то и троих мужчин. И такой брак считают нормальным, а дети - общими. Если бы...
Оскалившись, Бэрин несколько раз ударился пылающим лбом о край стола. О чем он думает?! Разве Инта согласится на это? Или Фэрлин?
А он сам?
Кажется, да. Он согласен на все.
...Жаль, что Фэрлин не оставил здесь флакона с эликсиром!
Рыжик готов был сожрать добычу сырой и целиком, и громко протестовал, когда я принялась варить бульон. Наученная горьким опытом я выбрала самый большой горшок и варила мясо до тех пор, пока от него не начали отделяться волокна: так хотя бы на некоторое время мы будем защищены от голода. Только потом, страшно экономя, выделила брату кусок и, пригорюнившись, смотрела, как он жадно заглатывает мясо. Оставшееся пустое место в животе мы залили болтушкой из бульона и желудевой муки.
Рыжик единственный из моей семьи выжил в долгом пути из-за перевала: остальные братья и сестры так и не увидели берегов благословенного Обсидиана. Я скривила губы: благословенного! Вот мы его достигли - и что же? Дальше хода нет, тот берег надежно охраняют проклятые Волки, назад тоже нет возврата. Остается подыхать от голода здесь, в двух шагах от земли своей мечты: благодатной, обильной и доброй. Я обвела взглядом наше жилище. Мало кто из Побережников строил себе жилье - вернее, мог построить. Норы, дупла, пещеры... Мы с Рыжиком выбрали укрытие под корнями огромного древнего дуба. Здесь можно было передвигаться, почти выпрямившись, а меховой полог надежно перекрывал доступ студеному ветру. Пара лежанок, выстеленные сухим мхом, очаг, несколько деревянных и глиняных посудин. Просто рай по сравнению с месяцами скитаний. Жаль, никто, кроме нас, не успел порадоваться новому дому...
Встревожено подал голос Рыжик: кто-то приближался. Я схватила заостренный кол в одну руку, нож - в другую. Незваный гость остановился вплотную к пологу - тот аж шевельнулся - и мы услышали знакомый голос, спрашивающий разрешения войти.
- Входи уже... Птица, - с досадой пригласила я. Не мог он придти хотя бы вчера, до того, как я принесла еду!
С первого взгляда Птица напоминал человека, закутавшегося в коричневый бархатный плащ. Лишь когда он разводил руки, обнаруживалось, что это вовсе не плащ, а крылья-перепонки, как у белки-летяги, а руки - трехпалые лапы с острыми длинными когтями. На длинных узких стопах тоже были когти. А лицо - человеческое. Черными круглыми глазами он быстро оглядел нас, распахнул 'плащ', обнажив коричневое меховое тело, и достал из нароста-кармана на брюхе несколько орехов. Молча протянул их на белой ладони.
Гость уселся на лежанку, и, сгорбившись, стал похожим на нахохлившегося под дождем ворона. Я демонстративно выбрала самую маленькую чашку, налила туда бульона без мяса и сыпанула ложку желудевой муки: хоть и Птица явно пришел перекусить на дармовщинку, он хотя бы принес орехи из своих запасов. Пока Рыжик рассказывал Птице свои нехитрые новости, я грела руки над жидким огнем. Снаружи завывал ветер.
Всех Побережников я делила на неопасных, опасных и очень опасных. Птица был из первых. Хотя в эту голодную зиму даже самые дружелюбные и безобидные были готовы закусить своими умершими соседями. А то и еще живыми.
Птица привычно гладил Рыжика по голове - тот, играясь, пытался прихватить зубами руку гостя. Сказал спокойно:
- Он знает, что ты ходишь за Реку.
Меня словно облили холодной водой. Уточнять, кто такой он, не было необходимости. Но как? Я ведь старалась быть такой осторожной! Обреченно ступая на толстый, темный, чисто выметенный поземкой лед Обсидиана я не знала еще, что волчьи заклинания меня пропустят - это было, скорее, чем-то вроде попытки самоубийства... Лишь отчаянье и безвыходность погнали меня на тот берег, прямо в пасть Волкам. Но теперь Волки казались куда как безобиднее...
Птица поднес миску к бледным губам, сделал последний глоток, наслаждаясь горячей похлебкой, пахнущей мясом, и добавил:
- Тебя за это не накажут. Но не оставят без внимания. Такое никому еще не удавалось.
Полог хлопнул за поздним гостем. Я в отчаянии сжала пальцами пульсирующие виски. Брат обнял меня, прижался лохматой головой, огорченно ткнулся холодным носом в щеку. Темные мальчишеские глаза встревожено заглядывали мне в лицо.
- Ничего, - сказала я, успокаивая то ли его, то ли себя. - Ничего. Может, все и обойдется. Давай спать.
Прислушиваясь к тихому дыханию Рыжика, я уже знала - ничего не обойдется. Потому что я - проклятье семьи, ее позор, выродок.
Оборотень.
Бэрин почти засыпал, когда услышал произнесенное с мягкой насмешкой:
- Да ты никак влюбился?
Сон как рукой сняло. Он повернул голову: Натин, приподнявшись на локте, смотрела на него сверху. Пробиравшийся сквозь занавески свет факелов ярмарки позволял увидеть на лице женщины лукавую улыбку.
- Кто-то из наших девушек? Или ваша?
От растерянности он молчал слишком долго, чтобы соврать убедительно. Но Бэрин все же попробовал:
- С чего ты это взяла?
Женщина повела круглым плечом.
- Ты такой страстный, неутомимый, напористый... Словно пару месяцев ни с кем не любился. А ведь был у меня только на прошлой неделе! Уж точно на моем месте ты сейчас другую представлял! Не то, чтобы я жаловалась, еще какая довольная! Просто любопытно - кто она? Ваша или наша?
И ваша. И наша. Но не моя. Он не думал, что так прозрачен: хорошо если еще не начал во время ласк называть женщину Интой... А вдруг и Фэрлин и сама Инта тоже что-то замечают?
Бэрин встал с кровати, подошел к узкому окну, сдвинул занавеску и уставился невидящим взглядом на освещенную ярмарочную площадь. Скрипнули половицы - Натин подошла к нему, обвила его торс мягкими руками, прижалась горячим полным телом. Сказала:
- Ну а почему бы тебе, наконец, не влюбиться? Ты молод, силен, хорош, обходителен. Любая тебе будет рада, любая не откажет...
Только не она.
Почувствовав, как он напрягся, женщина замолчала. Но ее ласковые, умелые руки продолжали двигаться, гладить, трогать - и он постепенно начал расслабляться и возбуждаться одновременно. Натин горячо шепнула ему в ухо:
- Пошли в кровать, мой волчонок! Пошли, пока ты еще мой...
Грея дыханием окоченевшие руки, я приплясывала над своим скудным товаром, разложенным на расстеленной прямо на снегу шали: шарфы, рукавицы и носки. Шерсть я вычесывала кое у кого из мохнатых побережников: и им в линьке легче, и мне нитки для вязанья. Спряденные нитки кипятила в красящем отваре из коры и травы, а узоры вывязала так, как когда-то научила мать: руки у той тоже были ловкими, умелыми. Почти человеческими... просто пальцев слишком много.
С самой ранней зимы, едва Реку сковал лед, я бегала на другой берег и уже научилась разбираться с деньгами, ценами и человеческими порядками. Иногда казалось, что я легко могла бы затеряться меж людей, если б только не приходилось возвращаться из-за Рыжика. Всего раз я попыталась перевести с собой брата - до сих пор перед глазами стоит картина, как тот, визжа и извиваясь от боли, катается на заснеженном льду. Бывалые побережники потом говорили, что нам еще повезло, волчье заклятье ударило вскользь, не в полную силу, и потому брат остался жив. Проклятые, злобные, жадные Волки! Кому мог помешать и навредить безобидный мальчишка? А Рыжик до сих пор боится даже на берег выходить...
Надвинув капюшон пониже, я рассматривала меховые сапоги остановившихся неподалеку мужчин. Голенища вышиты яркими нитками и бисером: сколько же времени мастерица тратит хотя бы на одну пару? Может, выточить деревянные бусины да начать обшивать свою одежду? Уж на это-то много времени не уйдет - из всей одежды у меня две сменки да теплый плащ...
- Ты погляди, какие рукавицы!
Мужчины закончили разговор и направились ко мне. Я поспешно откинула капюшон, нацепила на лицо льстивую улыбку, приготовившись расхваливать свой товар, как у других торговцев подсмотрено.
Слова замерзли у меня на губах.
Это были Волки.
Не то чтобы они чем-то отличались от людей, толпившихся сегодня на Зимней ярмарке, ни внешностью, ни одеждой - здесь были купцы и крестьяне, одетые куда богаче и ярче. Но я чувствовала их силу, как любой зверь чует запах крупного опасного хищника. Инстинкт кричал: 'Беги!' - разум приказывал стоять, а чувства бессмысленно метались в ледяной оболочке оцепеневшего тела.
Тот, что постарше, без интереса рассматривал вязанье. Младший же присел на корточки, перебирая вещи. Вскинул голову, сверкнул темными глазами и яркой улыбкой:
- Да ты мастерица! Где ты взяла такие узоры?
Ответить удалось не с первой попытки. Когда же непослушные губы, наконец, шевельнулись, они выговорили правду:
- Мать научила.
Волк примерял рукавицу - на его крупную руку она еле натягивалась. Он огорченно поцокал языком.
- А ты можешь связать на мой размер? Я хорошо заплачу!
Мне надо было лишь качнуть головой. И объяснить - мол, шерсть кончилась. Но губы ответили:
- Могу.
Парень, не вставая, протянул мне руку.
- Будешь снимать мерку?
Я беспомощно смотрела на такую близкую руку. Рука как рука: мужская, сильная, обветренная. Но если б он знал, кто я такая, он бы убил меня одним движением этой руки.
- Я запомню...
- Ну вот, - сказал Волк торжествующе, - я же говорю - мастерица! Беру все.
- Что?
Поднявшийся парень смотрел на меня сверху с интересом:
- Говорю - все беру. А свои рукавицы жду через неделю, на субботнем базаре. Договорились, да?
Он кинул пару монет, сгреб все вязанье в охапку, улыбнулся мимолетно на прощанье. Я провожала мужчин застывшим взглядом. Слух уловил сказанное старшим:
- Куда тебе столько?
- Да девчонку жалко, видел, совсем замерзла, даже говорить уже не может? Отвезу вещи парням на заставу. А вот эти перчатки - смотри - подойдут леди Инте!
Я растерянно смотрела на монеты. Хотя цены на мясо поднялись, купленного на это хватит нам с братом на полмесяца. Самое время благословить за это Волка.
Доброго Волка!
Чуть позже я вновь увидела его. Темноволосый парень помогал слезть с лошади какой-то женщине. Та с благодарной улыбкой приняла предложенную руку. Когда они пошли по утоптанному грязному снегу площади, стало видно, что женщина заметно хромает. Следом, зорко поглядывая по сторонам, двинулась еще пара Волков. Лишь увидев на руках женщины собственные перчатки, я сообразила, что это и есть та самая леди Инта. Группа явно направлялась в мою сторону, и я поспешно шмыгнула за ближайший возок с бочками. Подойдя, они остановились и закрутили головами. Темноволосый Волк сказал с сожалением:
- Наверное, уже убежала. Тебе, правда, перчатки понравились?
Женщина покрутила руками, разглядывая узор.
- Конечно, мягкие, теплые, красивые, прямо льнут к рукам! Только не могу понять, что за шерсть?
Я чуть не фыркнула: уж и не пересчитать, чью шерсть я туда примешала! Да еще и насобирала пуха, который нацеплялся за кустарники в лесу.
- И узоры, - продолжала леди Инта. - Странные узоры. Никогда таких не видела. Похоже на руны, смотри!
Парень смотрел. Но вовсе не на перчатки, а на саму женщину. С очень странным выражением: теплота в его глазах мешалась со странной жадностью. Почти с голодом. Кто она ему? Судя по простоте и легкости в общении - родственница или давняя знакомая. На вид - ровесница или постарше. А если судить по выражению его взгляда - насколько я уже могла разбираться в человеческих... человеческих?.. взглядах - мужчина был к ней неравнодушен. Если не сказать больше.
Когда они повернули обратно, Инта вновь - привычно - оперлась о его руку. И я поняла, что она ждет ребенка. Нет, еще не было заметно живота - да и что разглядишь под многослойной зимней одеждой? - особая плавность в движениях, изгиб спины...
И - еще - что поразило меня больше всего. Она была просто женщиной.
Человеком.
Не Волком.
Сытый Рыжик дремал. Я вязала у тлеющего очага: света для привычной работы не требовалось, руки двигались сами по себе, машинально сбрасывая петли. Над размером рукавиц особо и задумываться не приходилось - как наяву я видела его руку. Крупная, сильная... наверное, он превращается в очень большого Волка.
Побережники рассказывали, как несколько лет назад эти самые Волки - огромные безжалостные звери перебрались через границу и попросту опустошили весь правый берег. Видимо, им показалось, что он слишком густо заселен. Немногие уцелевшие после той резни с неизбывным ужасом рассказывали, как Волки перекусывали побережников пополам и ломали хребты одним ударом мощной когтистой лапы. Наверняка этот мило улыбавшийся мне парень тоже был в том кровавом набеге.
Я зашипела: петля соскользнула со спицы, придется перевязывать весь ряд. Побережники говорили также, что Волки держат людей за домашний скот, в лучшем случае - за слуг. Но та женщина, Инта, явно пользовалась уважением оборотней. Ее охраняли. О ней заботились: неужели, как об овце из своего стада? И даже - если я правильно поняла взгляд темноволосого - любили. Инта ждет его ребенка? Значит, Волки могут иметь детей от людей... Какими те родятся? Оборотнями? Людьми? Мой взгляд остановился на брате. Или такими?
Ну что ж, пока Волк помогает нам выжить, мы будем принимать и волчью помощь.
Только я немного подправлю узор.
Эту красную нитку сюда - моя погибшая в пути семья, верившая, что впереди нас ждет новая, безопасная, благословенная земля. Эту желтую - обжигающий гнев на проклятых Волков, чье заклятье чуть не убило моего единственного брата. Эта черная по канту - безысходность и горечь моего подчинения Зихарду... Надеюсь, все эти узоры согреют нашего добренького Волка в самую холодную ночь!
А еще лучше - обожгут ему руки до незаживающих волдырей. Ведь все случившееся, все это - из-за них!
текст убран в связи с публикацией