Колесова Наталья Валенидовна : другие произведения.

Сказки Волчьего полуострова. Король на площади

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.51*44  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    КНИГА ВЫШЛА В 2014 Г.
    ПРОДАЕТСЯ: да везде:)
    В ТВЕРДОЙ ОБЛОЖКЕ КНИГА ЗАКОНЧИЛАСЬ, ПЕРЕИЗДАНА В МЯГКОЙ:)
  - И какой сегодня улов, Король? - спросила я.
  Король, усевшийся рядом со мной, с показным кряхтением вытянул длинные ноги. В клетке рядом с ним возбужденно чирикала и прыгала по жердочкам серая невзрачная птичка, с которой Король не расставался. Я так и не смогла выяснить - какой Джок породы, но пел он будто кенар, а то и вовсе соловей.
  Король вздохнул:
  - Целый день проболтался, ноги гудят, а всего-то парочка жалоб - на нерадивого мужа, да на судью-мздоимца...
  - И впрямь, нет бы молодая вдовица опять подробненько рассказала про приставания соседа бесстыжего! - поддразнила я.
  Король дернул бровью, блеснул под темными усами белозубой усмешкой.
  - Хоть за людей порадоваться!
  Я укоризненно качнула головой.
  - А вдруг она женщина честная?
  Король откровенно расхохотался:
  - Это с такой-то грудью? Да с такой бля... таким блеском в глазах?
  И этакой грудью она норовила к нему ненароком прижаться. Ну тому всегда можно найти объяснение - в базарный день на площади толчея, то пихнут, то голова от суеты закружится. А Король у нас мужчина видный...
  Король точно прочел мои мысли, улыбнулся быстрой улыбкой - от прищуренных глаз морщинки лучами. Откачнулся назад, оперся на локти, рассматривая мой рисунок.
  'У нас' - потому что за несколько месяцев, проведенных на площади, я начала относиться к ее обитателям как к разношерстным, разновозрастным, то ближним, то дальним, но соседям по дому. А соседей и родственников, как известно, не выбирают. С Королем же я познакомилась не так давно, хоть и слышала о Человеке С Птицей, который выслушивает чужие горести и оттого они якобы уменьшаются... Бродячий исповедник? Или лекарь душ?
  Ни на исповедника, ни на врача Король не тянул. Долговязый, заросший темной щетиной, взлохмаченный, одежда - добротная, но изрядно помятая и пыльная. Лишь клетка Джока всегда оставалась чистой, прутья блестели на солнце, как полированное серебро.
  Благодаря Джоку мы и познакомились.
  ...Я подняла глаза, когда серая маленькая птица вспорхнула на мой мольберт. Наклонила голову, рассматривая меня то одним то другим черным глазом. Нерешительно чирикнула. Прикормленная? Ручная? Я осторожно протянула палец - птичка тут же, словно того ожидала, перепорхнула на него, проворно пробралась по руке на плечо и принялась щипать меня за волосы и ухо. Я, посмеиваясь и жмурясь, осторожно отпихивала через меры общительную птицу, когда услышала свист и зычное:
  - Фью! Джок! Джок! Фью! Где ты, черт тебя побери!
  Сквозь базарную толпу стремительно пробирался рослый мужчина. Птица неожиданно издала звучную и сложную трель. Мужчина остановился прямо передо мной, уперши руки в бока. В одной руке его была клетка.
  - Вот ты где! - сказал, нисколько не понизив голос. Перевел синие глаза на меня, сказал раздраженно: - Отдай мою птицу!
  Я с неприязнью покосилась на клетку.
  - Птицелов?
  - Хозяин, - отозвался незнакомец. И тут же доказал это, издав переливчатый сложный свист - ничуть не хуже своей птицы. Пернатый послушно вспорхнул ему на плечо, а потом и в распахнутую дверцу клетки. Наверное, в неволе было ему привычно и уютно.
  - Ну вот, - мужчина захлопнул дверцу и довольно побарабанил по прутьям пальцами. Глядел на меня уже с любопытством. - Не видел тебя раньше, художница!
  - Да и я тебя тоже, - отозвалась я.
  - Что рисуешь?
  Он обогнул мольберт, наклонился, разглядывая набросок. Я раздраженно отодвинулась, когда прядь его темных волос коснулась моей щеки.
  - Ну да, давай еще размажь мне рисунок своим длинным носом!
  - Не размажу, - серьезно пообещал он. Выпрямился и так же тщательно осмотрел меня. В подробностях. Хотя что там рассматривать особо: светлые волосы узлом, веснушки на носу, глаза серые, губы неяркие, подбородок круглый, белая косынка поверх синей блузы, немаркая юбка да удобные башмаки...
  - Хорошо! - заключил Человек С Птицей.
  Я вздернула нос.
  - Я хороша - или рисунок?
  - Все хорошо! - твердо заявил тот и ушел, пересвистываясь со своей птицей.
  С того дня со мной перестала скандалить торговка рыбой: мол, я заняла ее место, хотя на полуразвалившемся крыльце никто раньше не сидел; мальчишка-булочник теперь подносил сдобу с пылу с жару, а ведь раньше его не дозовешься; а горшечник даже вылепил для моих красок маленькие плошки...
  Раз Король одобрил меня, так тому и быть!
  - Ты что, здесь главный? - допытывалась я. - Может, ты дань собираешь и потому решаешь, кому на площади быть, а кому нет?
  Тот смеялся - он часто и охотно смеется.
  - Конечно, главный, я же - Король!
  Прозвали его так за сходство с королевским профилем, отчеканенным на монетах: правда у того нижняя губа побрезгливее, да нос попородистей. И прическа дивными локонами. Впрочем, если хоть часть рассказов о доблестных предках нынешнего короля Силвера правда, то минимум каждый десятый в Ристе должен походить на его величество.
  - Да просто мое имя Кароль. А потом переиначили, а я и не противился!
  - Гляди, услышат кличку стражники, греха не оберешься, - предостерегла я.
  Кароль-Король насмешливо улыбнулся, соглашаясь:
  - И да, и в тюрьму меня за оскорбление его королевского величества! Характер-то у него премерзкий!
  Я промолчала. Мнения и в городе и за границей страны были противоречивы, поговаривали о нраве королевском мрачном и вспыльчивом. А уж когда, не доехав в свадебном поезде даже до столицы, сбежала его невеста из сопредельного княжества, слухи и вовсе полыхнули пожаром: ох, недаром девица сбежала, а то и вовсе утопилась (со скалы сбросилась, яду приняла)! Правда, были и те, что короля жалели - все больше сердобольные женщины - поговаривали, что невеста сама была беспутная да вздорная, не иначе как с полюбовником сбегла, и на что нам, скажите, такая королева, а королю - супруга?
  Уж неизвестно, как там король принял известие о невестином побеге, но в монастырь не ушел, войну сопредельному княжеству за неслыханное оскорбление не объявил - и то сказать, несостоявшийся тесть, схватившись за голову, вместе с ним организовал честнейшие поиски, только девица словно в воду канула... Может, и впрямь в воду? А нрав свой буйный король выразил лишь в том, что устраивал внезапные набеги-проверки на военные гарнизоны, на королевские заводы, да на зажравшихся глав провинций. Так что стенали и роптали теперь военачальники да управляющие, а простой люд толковал, что не так уж вредно для него (народа) королевское безбрачие...
  
  Кароль-Король появлялся непредсказуемо: то неделями отсутствовал, то чуть не каждое утро; то на минутку, то целыми днями неподалеку со своей птицей пересвистывался. Хотя, конечно, больше с людьми разговаривал - всегда находился тот, кто хотел с ним поделиться наболевшим. А если нет, так Король находил собеседника сам.
  А когда не находил, приходил смотреть, как я рисую.
  Хотя народ во Фьянте куда темпераментнее и говорливее, чем здесь, в Ристе, но времена учебы в Школе уже давно прошли, и я успела отвыкнуть, что у меня за спиной толкутся, назойливо комментируют, да еще и подсказывают, какую 'красочку' положить следующей.
  Кароль не мешал. Иногда, увлекшись, я забывала об его присутствии, как и не замечала ухода. Когда же я отдыхала, рисуя портреты или заказные 'картинки', мы разговаривали о том о сем, и это настолько вошло у меня в привычку, что иногда мне даже не хватало нашей ленивой беззаботной болтовни.
  Поначалу Король, как и остальные обитатели площади, пытался разузнать обо мне побольше. Я отмалчивалась и отшучивалась - мол, не столько у меня в жизни горестей, чтобы он тратил на них свое золотое время. Король отступился - но кажется, лишь на время.
  
  ***
  
  Дама Грильда и не подозревала, что старый знакомый завернул проведать ее не просто так. Но раз тот охотно и сочувственно выслушал перечисление и симптомы всех ее многочисленных хворостей, у Грильды улучшилось настроение, и она продолжила свою болтовню дальше. Дошла и до бедняжки-художницы, снявшей комнату наверху. Слишком молода для вдовства. Овдовела недавно, потому и слова не вытянешь про мужа-бедняжку. Только и сказала, что был он художником и слаб здоровьем. А она у него в помощницах была. Сразу видно, не из простых, ученая, вежливая, тихая, чистоплотная и платит в срок. Что еще требуется, правда?
  Он подозревал, что Грильде требуется как раз большего: чтобы тихая вдовушка наконец разговорилась, поведала свою родословную до седьмого колена, да как они познакомились с бедняжкой мужем, да сколько людей было на свадьбе, и почему у них не было деток, как он умирал, и как она, рыдая горько, шла за гробом... И поневоле зауважал художницу - держаться так стойко под непрерывным натиском Грильды неделю за неделей, месяц за месяцем - для этого нужно иметь поистине железную волю! Вот почему она так умело и ловко ускользает от его вопросов!
  
  Ему нравилось смотреть, как Эмма рисует. Ему вообще нравятся люди, умеющие делать то, чего не умеет он сам - пусть то дар богов или искусство, достигнутое за годы усердной работы. А здесь нравилось и чтохудожница делает и как она это делает. Как морщинка пролегает между строгих пепельных бровей, как Эмма закусывает нижнюю губу, как раз за разом убирает выбившуюся из тугого узла пушистую прядь, не замечая, что марает краской лицо...
  А еще она напоминала ему птицу. Настороженную птицу, наблюдающую за тобой ясными светлыми глазами, готовую вспорхнуть от твоего неосторожного движения. Или неосторожного вопроса.
  Но с птицами он умеет обращаться. И с певчими и с ловчими. И даже с дикими лесными. Сумеет приручить и эту.
  Только не надо торопиться...
  
  ***
  
  - Как ты этого добилась?!
  Кароль был потрясен.
  Он смотрел, как сморкаясь, непрерывно ругаясь и сыпля междометиями, идет по площади старый моряк Джорджия. Старик то и дело спотыкался, потому что нес перед собой картину и не отрывал от нее мокрых глаз.
  - Дак... что же это... дьявол и присные его... оно... вот же оно... ах ты ж, проклятая ты баба!.. - доносилось до нас.
  Я осторожно повела плечом, потом шеей. Когда Джорджия стиснул меня в объятиях, что-то во мне непоправимо хрустнуло и никак не желало возвращаться на место. Я даже не могла как следует вздохнуть.
  - Я просто нарисовала ему картину.
  - Угу. И из-за этого моряк, пират и контрабандист плачет, словно дитя! Что ты ему нарисовала?
  - Ночь. Море. Корабль.
  Я начала складывать кисти и краски. Все равно работать сегодня не смогу: картину я писала до самого рассвета. Король бросил взгляд на мои дрожащие руки - прекрасно, теперь он решит, что я по ночам глушу наливку своей почтенной хозяйки! Молча забрал у меня мольберт. Покушался и на сумку - тут уж я не отдала, никому не доверю свои драгоценные краски и кисти, стоящие целое состояние.
  Джок, ехавший в клетке на плече у хозяина, беззаботно насвистывал, мы же шли молча. Чувствуя себя снулой, а то и подчистую выпотрошенной рыбой, я глядела под ноги, мечтая лишь побыстрее добраться домой... то есть до дома дамы Грильды. И потому не заметила, что мы свернули не туда.
  - Сядь, - сказал Кароль.
  Я подняла голову и удивилась:
  - Где это мы?
  Широкий парапет отгораживал от крутого обрыва небольшую, выложенную булыжником террасу с единственной каменной скамьей. Над ней нависали упругие ветви золотого дождя и пышные купы сирени... прекрасное цветовое сочетание, я даже прикинула, какие краски в какой пропорции смешать для получения такого эффекта. Подняв голову, обнаружила выше по склону террасы старого Королевского парка, обрезанные поверху серой дворцовой стеной. Проследив мой взгляд, Кароль улыбнулся.
  - В моих садах, разумеется. Где еще монарху искать уединения и отдохновения? Присядь и ты.
  - Послушай, Кароль, я очень устала и...
  - Так отдохни, - мягко надавив на плечи, он усадил меня на скамью. Со вздохом я подчинилась и обнаружила, что скамья удивительно удобная. Кароль поставил рядом со мной своего драгоценного Джока и нырнул в цветущие заросли.
  - Кароль, но это не смешно!
  - Сиди спокойно, никто сюда не придет! - И только ветки закачались.
  Я ответно качнула головой и огляделась. И впрямь, следов пребывания людей здесь не наблюдалось. Лишь птичий помет на парапете, да осыпавшиеся подсохшие цветы под ногами. От взгляда вперед у меня перехватило дыхание: с такой точки Рист я еще не видела - а уж, казалось бы, за несколько месяцев я обошла весь город вдоль и поперек!
  Неровная подкова кобальтовой бухты с кажущимися отсюда игрушечными кораблями, желтоватые скалы с прилепившимися к ним красными черепичными крышами домов, бесконечными мостиками, балкончиками и террасами; поверху - волны и уступы городских улиц, а внизу - туманно-синий бархат моря, соединяющийся на горизонте с голубым шифоном неба...
  Вернувшийся Кароль застал меня навалившейся на парапет и пожирающей глазами мою будущую картину. Произнес с легким удивлением:
  - Как, ты еще не начала делать наброски?!
  - Так ты специально привел меня сюда - показать бухту?
  Опять эти выразительные смешливые морщинки - пожалуй, лучше всего они удадутся в угле...
  - Просто решил поделиться с тобой кусочком меня!
  - А... - и я прервала себя, принюхиваясь: из его сумки струились умопомрачительные запахи. - Что это там у тебя такое?
  Подмигнув, он театрально медленно извлек кусок завернутого в холст пирога, глиняный горшок с жирной горячей похлебкой и пару деревянных ложек.
  - Откуда?!
  Кароль мотнул головой наверх.
  - Ах ты... проныра! Свел дружбу с какой-нибудь дебелой дворцовой поварихой?
  - Молчи и ешь, - велел Кароль. - Тебя-то дебелой назовут нескоро!
  - И слава богам, - пробормотала я, погружая ложку в густую похлебку.
  А наш Король неплохо устроился: наверняка в Ристе найдется немало женщин, питающих слабость к сладкоречивому Человеку С Птицей! Тут еда, там ночлег, пара-тройка монет на площади... И тихое чудесное место для 'отдохновения'.
  Придержав ложку, я вскинула глаза. Кароль сидел, вытянув длинные ноги и вперив задумчивый взгляд в горизонт. 'Поделиться кусочком меня'. А ведь он впервые не расспрашивал, а что-то рассказал о себе. Показал...
  - Спасибо тебе, добрый человек, накормил, напоил, - шутливо сказала я, отодвигая пустую посуду. - Какую плату теперь потребуешь?
  Кароль встрепенулся, повернулся и устремил на меня столь же задумчивый взгляд. Я вопросительно вскинула брови.
  - Итак?
  - Ты сможешь нарисовать для меня все это? - спросил он неожиданно.
  Я опять навалилась на парапет, рассматривая бухту.
  - Ее можно рисовать бесконечно - на рассвете, на закате, ночью, в шторм и в знойный полдень... Но зачем? Ведь в любой момент ты можешь увидеть бухту и без моих картин...
  Кароль улыбнулся.
  - Но когда-нибудь я стану слишком стар, чтобы сюда подняться. А мне захочется увидеть ее вновь и, может быть, всплакнуть, как плакал сегодня Джорджия...
  Я вздохнула. Ясно. Все тот же вопрос, только заданный более длинным и окольным путем. Ну что ж, за этот прекрасный обед, а пуще - за этот прекрасный вид - я могу и ответить тебе, Человек С Птицей...
  - Я нарисовала его воспоминание.
  Кароль поощрительно молчал, и я продолжила:
  - Джорджия как-то рассказал мне о штиле в южных морях: полнолуние, светящееся море, одинокий корабль... А наутро разыгрался шторм, сгубивший чуть ли не половину экипажа. Этот рассказ долго не отпускал меня... потом рассказ превратился в картину. И вот несколько ночей назад я встала и натянула холст... И закончила. Сегодня.
  Кароль помолчал, разглядывая меня.
  - То-то я смотрю, ты на привидение похожа... Не ела, не спала?
  Я пожала плечами.
  - Ну почему же... Что-то безусловно ела. И спала. Иногда. Мой учитель называл это одержимостью.
  - Учитель?
  - Мастер Гилмор из художественной Школы во Фьянте.
  - Ты училась во Фьянте? Но это же стоит целое состояние! - ужаснулся Кароль.
  Я засмеялась.
  - Да много ли школяру надо? Кусок хлеба да глоток родниковой воды! Ну еще крыша над головой во время ливня. А так... Если кто-то из мастеров выбирает себе ученика, тот обучается бесплатно.
  - Тебя выбрал мастер по имени Гилмор? И там же ты познакомилась со своим мужем?
  Я помолчала. Бедный-бедный Пьетро... А ведь мы были тогда счастливы: юные, беззаботные, впервые хлебнувшие пьянящий воздух свободы, и гордые и удивленные своим собственным Даром...
  - Да, - кратко сказала я. - Он уже тогда был болен. Чахотка.
  Кароль сочувственно качнул головой, понимающе прищелкнул языком - и я даже не успела заметить, как начала рассказывать о тех бесконечных и быстротечных днях, заполненных солнцем и смехом, пропитанных запахами красок, моря, цветов и спелых фруктов. Два года - всего два года моей жизни! - а кажется, их хватит, чтобы весь век мечтательно перебирать жемчужины драгоценных воспоминаний...
  Даже Джок притих, сидя на своей жердочке и глядя на меня то одним, то другим поблескивающим глазом.
  - Ты была там счастлива?
  - Да...
  И когда успел наступить вечер? И отчего это я так разговорилась? В первый раз поддалась обаянию Кароля - одного из тех редких людей, кто по-настоящему умеет слушать. Надеюсь, что и в последний - слишком уж это неожиданно... И опасно.
  Кароль вытянул длинные ноги, скрестил на груди руки и уставился невидящим взглядом на солнце, погружающееся в море. Произнес веско, как будто выносил решение суда:
  - Я не могу вернуть тебя в те дни, не могу оживить твоего мужа, но у тебя по-прежнему остается твой талант.
  И самообладание. Дар и самообладание - вот, что неустанно повторял нам Гилмор. Дар, слава небесам, меня не покинул, а вот самообладание... Последнее, как я уже убедилась, могло оставить меня в самый неподходящий момент.
  Я слегка улыбнулась.
  - Да, и он кормит меня. Хвала гостеприимному королю Силверу, распахнувшему двери торговцам и любопытным иностранцам!
  Этюды, городские зарисовки и пейзажи и впрямь расходились удивительно быстро, я даже могла понемногу откладывать деньги.
  Кароль не откликнулся на мою улыбку, продолжал смотреть изучающе.
  - Твой учитель говорил про одержимость, - напомнил мне мои же слова.
  Ох нет, хватит на сегодня откровений и воспоминаний! Да и на будущее - не следует поддаваться сочувственному интересу Человека С Птицей. Уж не знаю, для чего он собирает жалобы всех несчастных и обиженных - но от меня ему жалоб не дождаться. Сама постелила себе постель, сама на ней и сплю...
  - Да и ты тоже, как я посмотрю, одержим - только своим ненасытным любопытством, - заметила я, взваливая на плечо сумку. - Ищи себе улов в другом месте, площадный король!
  Кароль поднялся следом.
  - А что, мне нравится мой новый титул! Король на площади! Пошли, Джок, проводим нашу принцессу-художницу!
  
  ****
  
  Я отложила кисти, встряхнула уставшими руками. Заказанный морской пейзаж был почти готов. Конечно, он не вызовет слез, но покупатель останется доволен и порекомендует меня столь же щедрым знакомым... А вот бухту я так и не начала рисовать - все собиралась и откладывала, хотя она просто стояла перед внутренним взором. Впрочем, и Кароль не напоминал о своем заказе.
  Я услышала знакомый мягкий смешок и подняла глаза. Вышеупомянутый площадный Король стоял неподалеку, разговаривая с горшечником Акимом. Одна нога упирается в парапет фонтана, локоть на колене, длинноносый профиль четко выделяется на фоне белой стены... Мои пальцы сами потянулись за углем.
  Я уловила момент, когда Кароль заметил, что его рисуют, и начал позировать: голова выше, спина прямее, плечи расправлены. Да еще провел рукой по растрепанным темным волосам, приглаживая и откидывая их с высокого лба...
  Когда он совершал свой привычный обход площади, останавливаясь там, заговаривая здесь, пересмеиваясь тут, я продолжила рисовать уже по памяти.
  ...Джок приветственно свистнул над самым моим ухом, и я опустила уголь. Кароль навис надо мной, то так то эдак склоняя голову - рассматривал стремительные наброски: сильная кисть руки с набухшими венами, прищуренный глаз, изогнутые густые брови, крылья острого носа, выразительный узкий рот, упрямый подбородок, сильная шея... Задумчиво почесал в затылке:
  - Это все я?
  - Не узнаешь?
  - Какой-то я у тебя не целый. Вон портрет той девицы ты нарисовала безо всякого... расчленения!
  Я улыбнулась явной обиде в его голосе.
  - Портретик на заказ - это не портрет того, кого тебе хочется нарисовать.
  - А тебе хочется меня нарисовать? - тут же прицепился Кароль.
  - Нужно сделать множество набросков, подобрать фон, освещение...
  - Так тебе хочется меня нарисовать? - настойчиво повторил Кароль. Он улыбался широкой - от уха до уха улыбкой. Я не могла не улыбнуться в ответ.
  - И чему это ты так радуешься?
  - Тому, что ты хочешь рисовать именно меня!
  Так хотелось щелкнуть по его самодовольному длинному носу!
  - Кароль, ты не знаешь, с чем столкнешься, когда - если - я буду тебя рисовать! Это не часок, который пришлось поскучать той самой девице на стульчике... Часы, дни... недели. Я не позволю тебе двигаться, есть и пить. Если уж я себя не жалею, то и тебя не пожалею тоже!
  - Твоя одержимость, да? Понимаю.
  Ничего-то он не понимал. Я добавила:
  - И еще тебе может крайне не понравиться то, что ты увидишь на портрете!
  - Изобразишь меня в виде дряхлого безумного старца? - испугался Король.
  - Я изображу тебя таким, каков ты есть на самом деле.
  - Думаешь, я о себе ничего не знаю?
  - Иногда мы так глубоко и так надежно прячем от окружающих какую-то часть своей натуры, что и сами о ней забываем. А порой даже и не подозреваем о ее существовании. Так что хорошенько подумай, прежде чем решиться!
  Король, прищурив один глаз, смотрел на меня.
  - Сдается мне, ты на уговоры напрашиваешься?
  Я пожала плечами:
  - Ты волен думать, что хочешь. Я предупредила честно.
  Я оттерла пальцы от угля, прежде чем взяться за кисть. Одержимость одержимостью, а кушать хочется каждый день. Король как обычно наблюдал то за площадью, то за мной. Но не угомонился: через несколько минут я услышала его голос:
  - Ты когда-то рисовала портреты, и заказчики остались недовольны?
  - Да.
  - Сказали, что не похожи на свои изображения?
  - Хотя окружающие твердили иное...
  - И за работу тебе, конечно, не заплатили?
  - Один раз даже ноги пришлось уносить! Поэтому я редко берусь за портреты... я имею в виду настоящие портреты. Куда безопаснее пейзажи и зарисовки - из-за них тебя не поливают бранью и не грозятся бросить в тюрьму за оскорбление чести и достоинства.
  - А не встречались тебе люди, допустим... просто хорошие люди... или не хорошие вовсе, но которые целиком на виду, которым нечего скрывать, а?
  Я тихонько хмыкнула.
  - Встречались. Но ведь мы сейчас говорим о твоем портрете.
  Тишина за плечом.
  - Что ты имеешь в виду? - наконец спросил Человек С Птицей.
  - Твой портрет, Кароль, - отозвалась я, не оборачиваясь. - Или скажешь, тебе нечего скрывать?
  - А тебе?
  - Мне?
  Кароль, подхватив птицу, поднялся. Смотрел на меня сверху.
  - Ты никогда не рисовала автопортрет? Жаль. Тебе бы не мешало взглянуть на себя саму!
  И он растворился в базарной толчее, чем-то очень раздосадованный. Ну вот, я даже не начала писать его портрет (надеюсь, и не начну, хотя кончики пальцев просто зудели, подмывая вновь взяться за уголь), а мы уже в ссоре...
  
  ****
  
  Человек С Птицей появился лишь через пару недель. Вряд ли я могла всерьез задеть чем-то такого мужчину, но все же чувствовала себя слегка виноватой. Площадь без Кароля была не площадь - казалось, из ежедневной толчеи, как из палитры, изъяли одну, но очень важную краску.
  Я скучала по нему.
  И делала набросок за наброском. Память у меня, как у всех художников, отличная, поэтому не требуется даже иметь натуру перед глазами. Иногда на бумаге появлялся и Джок. Что значит для этого человека его птица? Одинокие люди часто привязываются, а то и боготворят безмозглых и бездушных существ; я даже иногда понимала их, хотя до сих пор не испытывала такой потребности. Приятно, наверное, за кем-то поухаживать, поговорить и поделиться, пусть даже на тебя смотрят звериные, птичьи - а то и змеиные! - глаза, а вместо совета или утешения ты слышишь лишь мяуканье, щебет или лай... Да и обнять и погладить кого-то теплого временами хочется всем.
  Значит ли это, что он так же одинок? Наш разговорчивый и общительный Король, всегда в толпе, всегда готовый ответить на шутку или с сочувствием выслушать чью-то жалобу. Пользующийся успехом у женщин. Имеющий множество приятелей и связей среди различных сословий и гильдий.
  ...Ищущий тишины и 'отдохновения' в самом уединенном месте Риста
  Или я все выдумываю, а Кароль просто прячет в птичьей клетке какую-нибудь контрабанду?
  
  Хозяин лавки подарков, куда я сдала часть своих картин, высыпал на прилавок звенящий ручеек монет. Я удивилась и обрадовалась: куда больше, чем я рассчитывала! Собиралась поблагодарить и распрощаться, но кто-то произнес прямо за моей спиной - даже волосы на затылке шевельнулись от влажного горячего выдоха:
  - Как-то маловато будет, Джастин!
  Хозяин замер, глядя поверх очков мне за спину.
  - Добрый день, Кароль, - сказала я ровно, хотя сердце у меня екнуло от радости.
  - Добрый день, Эмма.
  Он сделал шаг - и вот уже лениво навалился на полированный прилавок. Поворошил длинными пальцами монеты и повторил:
  - А ты ничего не забыл, Джастин?
  Тот поглядел на него пару мгновений, потом хлопнул себя по лбу с возгласом:
  - Простите, уважаемая Эмма! Еще же был 'Туман над морем'! Минутку, МИНУТОЧКУ!
  Я проводила взглядом его округлую фигуру (никогда не видела, чтобы Джастин двигался с такой прытью) и посмотрела на Кароля. Тот улыбнулся лениво-нежной улыбкой: так он улыбается всем женщинам на свете от розовых беззубых младенцев до столетних беззубых же старух.
  - Ну что, скучала по мне, Эмма?
  - Да, - признала я просто. Прежде чем Кароль нашелся, что ответить, вернулся владелец лавки. Заявил радостно:
  - Вот плата за 'Туман'!
  Я с удивлением приняла полновесную монету. Вскинула глаза, и Джастин объяснил:
  - Покупатель был очень, очень доволен и очень щедр!
  Глядел он при этом почему-то не на меня, а на Кароля. Тот прижмурился, как пригревшийся на солнце кот, и оттолкнулся от прилавка. Сказал негромко:
  - Картины Эммы пользуются большим успехом. Ведь так, мой друг?
  Круглая голова с круглым подбородком и круглыми же очками закивала часто и мелко - как у игрушечного болванчика:
  - О да, и я всегда рад взять их на продажу!
  - Вот и славно, - и Кароль открыл передо мной зазвеневшую колокольчиком дверь.
  Я шла по улице, пересчитывая монеты.
  - Да это же целое состояние!
  Кароль глядел на меня с высоты своего роста.
  - И оно было бы куда больше, если б ты не позволяла себя обкрадывать! Джастин платит тебе сущие гроши, хотя твои картины улетают просто со свистом!
  Я ссыпала монеты в кошелек. Пробормотала:
  - Но ведь он говорит, подобных картинок просто пруд пруди! Он постарается их продать, но ничего не гарантирует...
  - И ты поверила? Эмма, я знаю по крайней мере двух человек, которые, не задумываясь, купят их для своей коллекции, а не для того, чтобы украсить пустые стены гостиной! Нельзя же так принижать свой дар! Нужно лишь немного подождать...
  - Что ты знаешь о даре! - огрызнулась я. - И вообще, что это ты меня отчитываешь?
  - Потому что вижу, как ты попусту теряешь силы и время, хотя...
  - Не решай за меня - что мне нужно, а что нет!
  Дорога шла под уклон и от того, или потому что спор разгорячил нас, мы почти бежали. Кароль наконец заметил это, замедлил шаг, потом и вовсе остановился. Потер лицо ладонью.
  Я стояла перед ним, нервно постукивая по мостовой носком туфли. Кароль отнял от лица руку и длинно вздохнул:
  - Эмма, я вовсе не собирался орать на тебя. Увидел в окне лавки, решил зайти поздороваться. А потом понял, как тебя обманывают и разозлился.
  - Злился на Джастина, а кричал на меня! - буркнула я, остывая. И я хороша - среагировала, будто избалованная девчонка, получившая справедливое замечание.
  Кароль выглядел похудевшим и уставшим. И... я растерянно завертела головой.
  - А где Джок?
  - Жив и здоров, - сказал Кароль. - Оставил его дома. Путешествие было нелегким.
  - Значит, ты уезжал?
  - По делам.
  - И твои дела...
  - Завершились не очень успешно.
  Понятно, отчего он так раздражен. Словно прочитав мои мысли, Кароль продолжил:
  - Но злюсь я не только поэтому. Помнишь Абигайль?
  - Умерла? - помедлив, спросила я.
  
  ...Это была на диво тихая и смирная девочка - из тех редких детей, которых где посадишь, там и найдешь. Она каждый день сидела на парапете фонтана, закутанная в шерстяную шаль, несмотря на летнее жаркое солнце. Руки обычно смирно сложены на коленях, за исключением тех моментов, когда девочка запускала руку в воду, пытаясь поймать или погладить золотых рыбок. Прохожие при виде ее большеглазого худенького личика частенько кидали в глиняную чашку мелкие монеты. Рыночный люд, не столь богатый, но отзывчивый, делился едой. Вечером приходила прачка Берта, пересыпала в сумку деньги и продукты, и, взяв за руку дочку, уводила домой.
  В отсутствие заказчиков я делала наброски Абигайль: углем, мелками, акварелью. Однажды я уловила мгновение, когда девочка вскинула глаза на солнце, игравшее с листвой в пятнашки... и узнала нездешний свет огромных глаз - так смотрел Пьетро в последние месяцы. Девочка уходила. Да она уже практически была не здесь...
  Берта ненамного старше меня, но работа, заботы и горе сделали из нее почти старуху. Она не плакала, ровно и безучастно отвечая на мои вопросы: отец Абигайль не вернулся из моря пару лет назад, заработка едва хватает на комнату и еду, а добрый лекарь прописал микстуру, хорошее питание, и смену климата. То есть, заботливо разъяснила мне женщина, велел ехать туда, где жарко и сухо, лучше всего в соляные лечебницы Хазрата. Летом Абигайль не так кашляет, но зимой... Я была наслышана о здешних многоснежных, ветреных и сырых зимах - да уж, суровый Рист не самое лучшее место для чахоточных!
  - Можно, я нарисую ее? - предложила я и для самой себя неожиданно.
  Берта со вздохом оглянулась на дочь.
  - Ну если вам так хочется... Абигайль, сядь здесь, добрая дама художница тебя нарисует. Да смотри не вертись!
  Абигайль не вертелась. Она была просто идеальной моделью - сидела неподвижно, не вздыхала, не болтала, отвечая на мои попытки ее разговорить лишь да и нет. Даже толчея и шум ярмарочной площади ее не интересовали. Большую часть времени она смотрела в пространство или рассматривала меня: иногда я вздрагивала, встречая взгляд ее огромных глаз. Старый, мудрый, тихий взгляд терпеливо доживающего существа...
  - Хорошо получилось, - негромко сказал Кароль, рассматривающий портрет вместе со мной. Все эти дни он приходил и уходил неслышно, лишь иногда я замечала, что девочка держит то яркий апельсин, то гроздь крупного матового винограда - подношение Человека С Птицей.
  Но я смотрела на портрет с отчаяньем. Тень от стены, на фоне которой белой свечой сияло лицо девочки, сливалась с темнотой огромных глаз. Мне даже удалось передать нездешний свет этих глаз, но... Свеча таяла.
  Догорала.
  - Не получилось! - сказала я свирепо и полоснула картину крест-накрест перочинным ножом, которым обычно зачищаю карандаши и уголь. Сильная рука запоздало перехватила мое запястье.
  - Что ты наделала?! - Потрясенный Кароль вел пальцами по загнувшимся краям холста.
  - Ничего, - сказала я ему и молча смотревшей на нас Абигайль. - Я напишу портрет заново.
  Я рисовала с лихорадочной быстротой - очень боялась не успеть - продолжала работать и дома, ночами, забывая о времени и бессовестно сжигая свечи, которые мне неохотно выдавала дама Грильда. Она неодобрительно поджимала губы: 'Надеюсь, милая Эмма, этот заказ вам оплатят как следует, потому что хорошие свечи ныне ой, как дороги!' Девочка с каждым днем становилась все прозрачнее и призрачнее, зато ее двойник на портрете наливалась цветом и плотью
  Я доработалась до полуслепоты и тошноты; содрала пальцы в кровь, растирая краски; во рту стоял резкий привкус скипидара, но все-таки я успела...
  Я поставила портрет на 'мое' крыльцо, прислонив его к стене. Сказала: 'Вот'. И отступила.
  Берта стояла, сложив на животе руки. Смотрела. Молчала. И Абигайль смотрела. И Человек С Птицей. И еще какие-то люди, проходившие мимо и останавливающиеся. Они тоже молчали - или у меня в ушах так звенело от переутомления, что я их не слышала?
  Берта посмотрела на меня - в глазах ее мерцали слезы. 'Ох', - сказала она чуть слышно и вновь уставилась на портрет. Что ж, портрет он будет ей памятью, когда... Я повернулась уйти, но чьи-то руки обхватили меня за пояс, ко мне прижалось тщедушное тельце. Абигайль смотрела на меня, запрокинув голову.
  - Спасибо...
  Я быстро обняла ее, пригладила пушистые светлые волосы, и ушла.
  Несколько дней подряд я спала вмертвую, а когда вернулась на площадь, узнала, что прачка с дочерью уехали - говорят, к знахарке в какую-то деревеньку, поближе к молоку и травке. Умирать, поняла я. Больше я про них не спрашивала и ничего не слышала.
  До этой самой минуты...
  
  - Умерла? - спросила я.
  Кароль неожиданно широко улыбнулся и помотал головой.
  - Жива и даже здоровехонька!
  Я тупо смотрела на него. Кароль взял меня за плечи, легонько сжал, встряхнул. Повторил:
  - Абигайль выздоровела. Шлет тебе приветы.
  - Но как же...
  - Девчонка здорова. Они в Хазрате и вряд ли вернутся: белокурые северянки пользуются там большим успехом, - он со значением поглядел на мою голову.
  Я через силу улыбнулась:
  - Собираешься и меня в Хазрат сплавить? Даже не надейся!
  - Ну что ты! - мгновенно отреагировал Кароль. - Блондинки нам тоже по вкусу!
  - Кароль, но я не понимаю...
  - Абигайль говорит, что ее вылечила твоя картина.
  - Картина?
  -Тот портрет.
  - Но...
  - Скажи, почему ты уничтожила первый? - требовательно спросил Кароль. - Ведь он был тоже очень хорош.
  Я вздохнула.
  - А ты сам заметил какую-нибудь разницу между ними?
  Он сощурил зоркие глаза, как бы сравнивая портреты - один далекий и другой уже несуществующий.
  - И там и там девочка прекрасна - нежный цветок перед самым увяданием... Ясно, что она умирает.
  Я вскинула в удивлении брови: площадный Король заговорил как поэт!
  - Но второй все-таки...
  - Что?
  - Не так безнадежен.
  - И на том и на том портрете девочка знает, что умирает. Но на втором она знает кое-что еще - она умирает, но она не умрет, - сказала я.
  Кароль молча стоял и молча смотрел на меня. За его спиной бегали, кричали и смеялись дети. Наверное, и Абигайль теперь может бегать, не боясь закашляться...
  - Как ты это делаешь? - спросил он.
  - Что? Я просто рисую.
  - Просто? Ты просто залезаешь внутрь человека, вытаскивая из него самые болезненные воспоминания... просто делаешь видными всем его тайные пороки... И просто спасаешь людей?!
  Я вздрогнула.
  - Подожди, Кароль...
  Он продолжал по-прежнему тихо, но со странной яростью:
  - И ты еще спрашиваешь, почему я злюсь?! Ты, со своим даром... сидишь здесь, в базарной толпе, и малюешь бесконечные картинки, чтобы заработать на кусок хлеба, в то время как можешь...
  - Кароль, стоп! Остановись!
  Я и забыла, что у меня может быть такой голос, а Кароль даже и не подозревал: моргнул и умолк. Я отступила, чтобы он не нависал надо мной молчаливой укоряющей глыбой. Заговорила медленно, тщательно подбирая слова:
  - Кароль. Я - не хрупкая принцесса и не Прекрасная Дама. Меня не нужно спасать, мне не нужно помогать - по крайней мере, пока я сама об этом не попрошу. Меня не нужно учить и указывать, как жить, и что делать со своим даром. Я совершенно уверена, что Абигайль спас вовсе не портрет - как бы это ни было лестно - а своевременное лечение. Тебе ясно?
  Король кивнул, не спуская с меня прищуренных глаз. Кажется, моя отповедь не задела его, лишь удивила.
  - Мне ясно, как вы себе это представляете... дама Эмма. Соизволите ли вы разрешить мне остаться при своем мнении?
  Я пожала плечами:
  - Соизволяю. А не соизволишь ли рассказать, каким образом Абигайль с Бертой оказались в Хазрате?
  Кароль подмигнул мне.
  - У меня везде есть друзья!
  - И, конечно, они охотно взяли на борт нищую женщину с больным ребенком?
  - Ну так долг платежом красен. А они мне должны!
  Я помедлила. Чем дальше, тем больше я была уверена, что этот человек или преступник или контрабандист - что в моих глазах вовсе не было преступлением. Моя страна и возникла когда-то именно благодаря контрабанде. Одиночные поначалу каперы сплотились в эскадры, могущие противостоять вражескому флоту. Год за годом расширяли бесплодный участок земли, когда-то служивший им укрытием, вгрызаясь в скалистые берега и откусывая клочки территорий у соседей, пока, к удивлению королевств и княжеств, рядом с ними не появилось небольшое, но крайне независимое и требующее уважение государство.
  - А почему ты им помог?
  В глазах мужчины появились знакомые смешинки:
  - Если б ты нарисовала мой портрет, всем бы стало ясно, как много пороков и злодеяний скрывает моя физиономия. Может, я хочу их слегка уравновесить? А теперь - пора, Джок скучает. До встречи на площади, моя... Не Прекрасная дама!
  Развернулся и ушел, насвистывая не хуже своей птицы.
  
  ***
  
  Человек С Птицей хотел мне сделать приятное - оповестить, что Абигайль жива-здорова и что это сделала я. Лучше бы он ограничился только первой частью...
  После года обучения Мастер пригласил для беседы нас с Пьетро - самых младших и последних своих учеников. Мы сидели в белой беседке с колоннами, увитыми плющом, пили красное молодое вино, смотрели на яркое море, а Мастер рассказывал нам о нашем Даре. Конечно, мы уже знали, что мы особенные - ведь легендарный Гилмор был стар и выбирал в ученики лишь одного из нескольких сотен мечтающих о такой возможности. Но весь год ничем отличным от других школяров разного возраста - некоторым было уже к сорока! - мы не занимались: разве что Гилмор выдавал нам дополнительные задания, от которых мы хватались за голову, а потом беспощадно разбирал наши работы по косточкам... да и кости зачастую размалывал в порошок!
  Маленький, сухонький, сгорбленный, со снежным пухом волос на голове, со скрюченными артритом руками, которыми он уже и кисть удержать не мог, Мастер говорил в обычной медлительной стариковской манере. Нам очень хотелось поторопить его или попытаться предугадать, что он собирается сказать - как в разговоре с сильно заикающимися людьми.
  Пьетро, говорил он, твой дар - дарить людям праздник. Что бы ты ни нарисовал, пусть даже гибель корабля в самую мрачную и темную бурю, все равно это будет победой жизни. Люди будут твердо знать, что вскоре воссияет солнце, а чудом выжившие в кораблекрушении спасутся...
  Мы переглянулись - вспомнили, как преподаватель Антонелли хватался за голову и стонал: 'Нет, Пьетро, нет! Нежнее, прозрачней, акварельней!' Бесполезно - любая самая легчайшая акварель под кистью Пьетро все равно наливалась густым цветом и яркостью цыганских юбок. Что уж говорить о масле!
  ...Этот дар прекрасен, продолжал Гилмор, но настанет день, когда тебе самому захочется нарисовать что-то потрясшее тебя до глубины души - нечто трагичное, мрачное, страшное, - а твоя кисть все равно будет заполнять холсты цветом и беспечностью карнавала. Коллеги будут попрекать тебя отсутствием правды жизни в картинах, а знаменитые награды обойдут тебя стороной. Но ты будешь любим, Пьетро, сколько бы это не продолжалось, любим, - а это многого стоит...
  Пьетро улыбался нам беспечно и весело: самое главное - Мастер подтвердил, что у него действительно имеется настоящий Дар, а будущие козни коллег и упущенные награды его совершенно не волновали.
  - Что касается тебя, Эмма...
  Мастер Гилмор сложив руки на палке, повернулся, но смотрел не на меня - на море, сощурив все еще зоркие глаза, словно читал текст на ослепительном полотне воды.
  - Твой дар еще не до конца сформирован. Он будет расти вместе с тобой, возможно, всю твою жизнь. Твой дар - открывать тайную суть людей, их сокровенные мысли и мечты. Это может что-то изменить в их судьбе и обязательно отзовется в твоей. Опасный дар, моя девочка, и будет проявляться редко... Не знаю, принесет ли он когда-нибудь тебе настоящую радость и пользу, но кто сказал, что дар должен нести пользу своему обладателю - не для того он дается богами...
  Старик взглянул на нас из-под белых бровей. Добавил строго:
  - И вы должны знать: кому много дается, с того много и спросится. Каждый чем-то заплатит: потерянными силами, здоровьем, одиночеством... - его взгляд остановился на Пьетро. - А то и самой жизнью. А теперь - идите. Впереди у вас еще год учения и год радости.
  Помедлив, я вернулась от лестницы:
  - Мастер Гилмор, а скажите...
  Старик, похоже, уже успел забыть о нашем существовании - вздрогнув, взглянул на меня с удивлением. Но отозвался мягко:
  - Да, Эмма?
  - А каков ваш собственный дар?
  С лестницы меня окликал Пьетро, ветерок шевелил мои волосы, а мастер Гилмор все смотрел на меня прозрачными старыми глазами.
  Ответил, наконец:
  - Видеть дар моих учеников.
  
  Ах, лучше бы он его вообще не видел, или видел яснее! Я металась по комнате, не в силах успокоиться - пусть даже дама Грильда потом мягко попрекнет меня скрипящими половицами. Если Кароль прав, и если Мастер имел в виду и это... почему же он не сказал тогда прямо? Ведь я бы могла спасти и Пьетро!
  
  ***
  
  Я привставала на цыпочки, чтобы хоть что-то увидеть, но колышущееся море голов, шляп и чепцов заслоняло от меня помост, на котором восседал король Силвер. О том, чтобы пробиться ближе, и речи быть не могло - народ стоял плотно, плечо к плечу. Да еще я слишком хорошо помнила давку, случившуюся в большом новом магазине на Морском проспекте. Кто-то тогда в шутку закричал: 'Пожар! Беги!' - и затоптанных и задавленных людей оказалось несколько десятков...
  Так что сейчас оставалось только слушать звучный голос, оглашавший решение - народ в этот момент внимающе затихал. Шел Королевский суд, нововведение Силвера, три года назад занявшего трон умершего брата. Люди съезжались в столицу со всех провинций, а обсуждений хватало еще на несколько месяцев. Я не могла не оценить разумность и взвешенность королевских вердиктов, хотя чтобы они стали таковыми, предварительно были задействованы усилия множества людей. Однажды даже был наказан истец, оклеветавший ответчика...
  Толпа восторженно взревела - прозвучало знакомое имя судьи южного округа, по всеобщему мнению, мздоимца продажного. Приговор: лишение всего имущества и сотня плетей. Силвер и здесь не подкачал.
  Оставалась надежда лицезреть короля, когда суд закончится, и толпа начнет расходиться. За все время проживания в Ристе я видела его всего раз - когда королевская кавалькада пересекала площадь. С весьма пугающей быстротой пересекала: я едва успела выхватить из-под копыт свой мольберт. Рослые кони, рослые мужчины. Король отличался от своих спутников (охраны?) разве что тонким серебряным венцом. За то мгновение, что я видела Силвера, я запомнила его так хорошо, что могла бы легко нарисовать: туго забранные в хвост черные волосы, длинноносый профиль, гладко выбритое лицо, хмурые (темные?) глаза, сведенные брови, презрительно поджатые губы. Впечатление он оставил премрачное.
  Толпа зашевелилась: потянулись ходоки со свитками и с письмами. Секретари и стряпчие сноровисто набивали мешки жалобами. Будем надеяться, не все прошения отправятся в мусор... Я пристроилась в очередь, чтобы подойти поближе к королевскому помосту, когда меня легонько тронули за плечо. На меня смотрели улыбавшиеся глаза Кароля.
  - Никак собралась кинуться в ножки нашему королю? Что он может такого, чего не могу я?
  Чтобы удержаться от частенько посещавшего меня искушения щелкнуть его по нахальному носу (что несолидно для столь почтенной дамы и уж тем более - для Кароля), я приветственно постучала по клетке Джока. Тот узнал меня - чирикнул и попробовал ухватить за палец.
  - Просто хотелось на него посмотреть.
  Кароль вытянул шею, глядя поверх голов.
  - Опоздала, не повезло тебе!
  И впрямь, глашатай вскричал: 'Да здравствует король!', народ отозвался нестройным, но громким: 'Да здра-аа!..', запели трубы. Значит, ушел или уходит. Я досадливо повела плечами.
  - Не расстраивайся, физиономия у нашего короля преотвратная! - утешил Человек С Птицей. - Сходи в открытую Галерею, там этих Силверов просто пруд пруди!
  Была я в галерее. И портреты королевской семьи рассматривала - парадные, конечно. Но в любой одежде, с рукой на шпаге или с любимым соколом на перчатке, на фоне собственного тронного зала, покоренной крепости Гель-Галак в Хазрате или считавшегося ранее неприступным Бычьего перевала Силвер производил одинаково подавляющее впечатление. Впрочем, того и добивались...
  - Я уже была, и не раз, - мы двинулись с площади. Народ расходился не спеша, живо обмениваясь впечатлениями. - У вас в Ристе имеются редкие картины, жаль, некоторые в закрытой коллекции. Конечно, я понимаю, что многие полотна поистине бесценны, но... Я так много слышала о них во Фьянте...
  Кароль спросил с хитрой улыбкой:
  - А как ты меня отблагодаришь, если я проведу тебя в закрытую галерею?
  Я только взглянула на него и качнула головой.
  - Ну а все-таки? - не отставал Кароль.
  - Нарисую твой портрет, - отозвалась я столь же легкомысленно. И вынужденно остановилась - Кароль просто врос в землю. Точнее, в булыжную мостовую. Протянул мне большую ладонь:
  - По рукам! Так идем?
  - Куда?
  - В галерею, конечно!
  - Кароль, ты...
  Не слушая протестов, он ухватил меня за руку.
  - Да идем же!
  Спустя полчаса я сидела на скамье возле галереи и жаловалась Джоку:
  - Кем он себя считает, а? Всезнающий и всемогущий, да? Спросишь, почему я согласилась? Да потому что с сумасшедшими не спорят!
  Джок тихо и сочувственно подчирикивал. Ожидание затягивалось. Представив в красках, как Кароль пытается подкупить охрану, я уже подумывала взять птицу и убраться по добру по здорову, но тут заявился сам сумасшедший. Сказал:
  - Пошли.
  - Куда пошли?
  - Куда хотела.
  Я машинально двинулась к галерее. На шипение Кароля: 'К-куда собралась! Через парадный вход?!' послушно развернулась. Вслед за ним обогнула здание, как во сне преодолевала двери, повороты, лестницы, коридоры... Джока пришлось оставить перед самой последней дверью - старичок, ростом и манерами брауни (может, он и есть брауни-хранитель сокровищницы?), с негодованием возопил: 'Куда вы с животным, юноша?! И переобуйтесь немедленно!'
  ...Ноги в мягких туфлях скользят по навощенному паркету из дерева драгоценных пород - паркет и сам произведение искусства. Я иду, вертя головой, чтобы рассмотреть потолочные фрески, эмалевые медальоны на стенах, витражи узких высоких окон... Еще не перешагнув порог комнаты, открытой вновь внезапно возникшим старичком-смотрителем (точно, брауни!), чувствую знакомый запах. Так пахнут все галереи и хранилища мира: мед и краски, масло и лак, старое дерево, пыль... Ароматы времени и красоты.
  
  ***
  
  Художница ходила по галерее. Останавливалась, вернее, замирала то возле одной, то возле другой картины. Что-то говорила негромко, он переспрашивал - Эмма взглядывала на него отсутствующими широкими глазами и не отвечала. Она как будто шагнула в другой, недоступный его пониманию мир.
  Он не относил себя к ценителям и знатокам: всегда воспринимал искусство на уровне простого 'нравится-не нравится'. Со временем пришлось обзавестись надежными советчиками, подсказывающими, во что можно выгодно вложить деньги, как отличить фальшивку от подлинника. Не раз подумывал уже показать им и Эммины картины. Останавливало то, что пока он не мог понять: нравятся ли ему картины потому что нравятся, или потому что ему нравится художница.
  Картины и скульптуры для него слишком статичны. Он и книги-то не читал, а скорее проглатывал, спеша узнать, что случится на следующей странице. Действовать - вот девиз всей его жизни. Те короткие передышки, которые ему изредка перепадали - которые он позволял себе сам - нужны были лишь для того, чтобы накопить силы для следующего рывка.
  Но сейчас он сидел, засунув руки подмышки (надоело слоняться за Эммой по галерее), глядел на художницу - и никуда не торопился, испытывая редкое, до странности острое чувство удовольствия от того, что подарил радость другому человеку. Хотя бы одному. Хотя бы на краткое время.
  
  ***
  
  - Ты плакала! - обвиняющим тоном заявил Человек С Птицей.
  - Да...
  - Я-то хотел тебя развеселить!
  Я мечтательно улыбалась.
  - Не смогла удержаться. Я увидела знаменитую 'Фею озера'!
  - Ну да, - проворчал он. - И проторчала возле нее битый час... Ты вообще заметила, что уже наступил вечер?
  - Кароль! - от полноты чувств я дергала его за рукав. - Какие краски! Ты видел? Они просто светятся! Столько веков прошло, а 'Фея' словно вчера написана!
  - Угу, и вся в трещинах, - вставил Кароль.
  Я отмахнулась:
  - Сколько же утеряно секретов старых мастеров! Ах, если бы отыскать рецепт их красок...
  - Другие мечтают найти золотые клады, а она - давно засохшие краски!
  - А 'Явление'? Как бесподобно подобраны оттенки! Сияние выходит за рамки картины, разливается вокруг... просто пышет огнем.
  - Как бы пожара не случилось! - тревожился Кароль.
  Я укоризненно взглянула на Человека С Птицей: я пытаюсь донести до него все свое восхищение, всю свою благодарность, а он... Ох, кажется, мои неумеренные восторги его смущают! Я провела по лицу ладонью, пытаясь стереть мечтательную улыбку, притушить сияние глаз, все еще полных отражением чудесных полотен. Пытаясь вернуться к привычному образу уравновешенной женщины.
  И задала вопрос, который следовало задать с самого начала:
  - А как ты все-таки добился, чтобы нас впустили внутрь?
  Кароль подмигнул:
  - Кое-кто из охраны мне должен!
  - Опутал своими сетями весь город?
  - Не весь, но большую его часть. Кстати, о должниках - ты помнишь, что обещала взамен?
  Я вспомнила - и от того настроение упало еще больше.
  - Да, - отозвалась осторожно. - Но Кароль...
  - Уверен, у тебя очень хорошая память. Всё, дальше иди одна. Бедняга Джок уже проголодался.
  - До свидания, Кароль, - сказала я.
  И повинуясь неожиданному порыву, положила руки на твердые плечи мужчины, приподнялась на носках, и, выдохнув: 'Спасибо тебе!' - поцеловала в уголок рта. Губы шевельнулись ответно, руки вскинулись - обнять, но я уже отпрянула и торопливо устремилась вниз по улочке. Перед тем, как завернуть за угол, обернулась помахать неподвижно стоящему Человек С Птицей.
  Он коротко махнул мне в ответ.
  
  ***
  
  Стареет, реакцию теряет, вот и не успел воспользоваться неожиданным поцелуем. Глядишь, лежал бы в уютных объятиях вдовушки - явно уютных, ни глаз, ни ощущения его не обманывают.
  И не пришлось бы сейчас плестись вдоль по улице, придерживаясь одной рукой на стену домов, а другой - за окровавленный бок.
  Опять же реакция подвела, лишь самую малость успел уклониться от выскочившей из подворотни стремительной тени. На второй удар ответил уже как должно: нож со звоном укатился в темноту, а нападавший сложился пополам; от добавочного пинка что-то в нем еще и хрустнуло. Зато потом пришлось удирать от его сотоварищей: с четырьмя он вряд ли справится, даже будучи целым и здоровым. Счастье, что эти улочки изучены вдоль и поперек еще с юности. А вот преследователи их не знают. Интересно...
  Перемахнув через третью по счету ограду, он прислонился к стене, переводя дух и прислушиваясь. Преследователи не были профессиональными убийцами - иначе бы он умер сразу, быстро и тихо. И все же вряд ли эта четверка поджидала любого припозднившегося небогатого горожанина с целью прикончить без лишних разговоров и грабежа. Значит...
  Значит, ему следует убираться отсюда по возможности быстро и далеко.
  ...После очередного приступа жестокого головокружения он обнаружил, что находится у дома дамы Грильды и не сумеет уже сделать даже пару шагов. А вот торопливые шаги преследователей в ночной тиши были слышны очень ясно и близко.
  Вряд ли трепетная Грильда переживет его полуночное появление в таком непрезентабельном окровавленном виде. Но вот ее хладнокровная жиличка... Он поднял голову и поглядел на светившееся окошко.
  
  ***
  
  Я уже собиралась задуть свечу, как испуганно вздрогнула от внезапного стука в окно. Застыла, не зная, что делать - бежать, кричать, звать на помощь? Глубокая ночь! Второй этаж! Что за...
  Стук повторился - требовательный, нетерпеливый. Неплотно прикрытое окно распахнулось, в комнату проникла рука, нашаривающая защелку второй створки. Я попятилась, машинально нащупывая что-нибудь тяжелое.
  Окно открылось.
  Показалась вторая рука, потом голова, плечи...
  Я не издала вопля только лишь потому, что узнала лезущего в окно мужчину. Но на смену параличу страха пришло возмущение.
  - Кароль, какого демона ты...
  Я замолчала, когда он упреждающе вскинул ладонь. Окровавленную ладонь. Не отступила, но, ошеломленная, не попыталась и помочь. Такой крупный мужчина вряд ли пролезет в столь маленькое окошко...
  Пролез. Извиваясь, оставляя на раме клочья одежды, а то и самой кожи, втиснулся в окно и, отдуваясь, опустился на пол. Я безмолвно смотрела на него. Кароль отвел со лба мокрые пряди волос и спросил:
  - И что ты собираешься делать этой самой штукой?
  Я посмотрела на зажатую в своей руке кочергу. Прошипела с чувством:
  - Огреть тебя по твоей безмозглой башке, разумеется! Но вижу, кто-то успел раньше...
  - Ну да, - морщась, он сел поудобнее. - Целил в голову, а попал в бок. Промахнулся! Не хочешь помочь мне, добрая дама художница?
  - Не имею ни малейшего желания, - подтвердила я, возвращая камину его кочергу. - Ты...
  Но Кароль вновь вскинул руку, призывая к молчанию, и невероятно быстро метнулся вперед, кончиками пальцев погасив свечу на столе. Я ослепла, зато ясно услышала звук торопливых шагов, стихших возле самого дома.
  - Куда он делся?!
  - Амулет вел сюда...
  - Эта твоя дешевая побрякушка!..
  - Ну не улетел же он!
  - Давайте рысью - один налево, второй направо, я прямо. Встретимся на площади!
  Топот стих. Лишь плотно закрыв окно и ставни, я зажгла свечу вновь. Молча уставилась на незваного гостя: тот показательно охнул, хватаясь за бок. Но я не собиралась его жалеть - раз уж он, раненный, сумел взобраться на второй этаж, то явно не собирается моментально отойти в мир иной. Я продолжала бесстрастно смотреть на Кароля. Он завилял по комнате взглядом и сказал неожиданно:
  - Не хочешь ли одеться?
  - Ах, простите, мой король, я оскорбила вашу стыдливость? Дело в том, что я никак не ожидала столь высокого визита!
  Впрочем, ночная рубашка и чепец и впрямь не лучшее одеяние для гневных речей. Я ограничилась тем, что набросила шаль и скрестила на груди руки.
  - Так в чем дело?
  - Я ранен!
  - Но я-то здесь при чем?
  - Эмма! - шепотом возопил Кароль. - Прояви же человеческое и женское сострадание! Хочешь, чтобы я умер здесь, у твоих ног?!
  - Прекрасная, кстати, смерть! - хладнокровно заметила я. - Но действительно ни к чему, чтобы ты истек здесь кровью - она очень плохо отмывается.
  Кароль издал странный звук: задавленный стон-смешок. Рана, как я и думала, оказалась несерьезной, хоть и очень кровавой. Пришлось извести несколько полотенец, прежде чем кровь остановилась. Попутно я убедилась, что Кароль уже не раз попадал в подобные передряги: на теле его имелось достаточно тому подтверждений. Он с сомнением понюхал укрепляющую настойку дамы Грильды, но одолел полчашки одним глотком. Потряс головой и осторожно выдохнул, словно опасаясь, что вспыхнет пламя.
  Расположился на полу поудобнее, я бы даже сказала - вальяжно - обхватив согнутое колено руками и привалившись к стене. Улыбнулся одной из самых своих лучших улыбок. Я опустилась в кресло напротив.
  - Я жду объяснений!
  - Меня ранили, - поведал Кароль с пола.
  - Я это уже заметила. Кто?
  - Они не представились. Может, не успели? Я покинул их с неучтивой поспешностью.
  - Почему на тебя напали?
  - Наверняка хотели ограбить. Они же не знают, что из ценного у меня один Джок. Да и того я успел оставить дома.
  - Ох, перестань! Они использовали амулет поиска, я слышала; то есть ждали именно тебя! Почему, Кароль?
  
  
  Он и сам бы хотел это знать. Женщина напротив кивнула умудренно. Пушистые пряди, пытавшиеся вырваться из-под нелепого кружевного чепчика, кивнули вместе с ней. Он отвлекся от разговора, представив, как стягивает чепец и длинные светлые волосы рассыпаются по ее белым плечам...
  - Из-за твоих дел, так?
  Конечно, из-за его дел. Вот только из-за которых - тех?
  Или тех?
  
  
  Кароль улыбнулся. Я машинально прикинула, как передать свет смягчившихся глаз, подчеркнутых углем ресниц. Морщинки у глаз - одновременно и юмор и внимание, изгиб выразительного рта, тень щетины на щеках, в которой прячутся смешливые ямки...
  Уж эта моя одержимость! Каждое заинтересовавшее меня лицо я стараюсь запомнить и мысленно нарисовать. С этим, кажется, мысленным наброском не обойдешься: придется-таки браться за портрет...
  - Ты как всегда права, Эмма. Как это тебе только удается?!
  И я пожалела, что рассталась с кочергой.
  Может, выгнать его немедленно и тем же путем?
  Но Кароль тяжело моргнул и с силой растер лицо. Взгляд его 'поплыл' - от усталости и кровопотери. Да и крепчайшая настойка дамы Грильды тоже действовала.
  - Можешь поспать здесь, - сказала я нелюбезно. - Но завтра утром ты уйдешь очень рано и очень незаметно.
  Кароль алчно поглядел на кровать.
  - Даже и не думай, - предупредила я. - На кровати сплю я.
  - Она широкая, - подсказал Кароль.
  Я бросила в него подушкой. Показательно кряхтя и ворча на тему того, какая Эмма немилосердная, а ведь с виду сама доброта и учтивость, площадный Король долго умащивался на полу. Но уснул практически сразу. Погасив свечу, я окунулась в перину дамы Грильды и долго еще слушала неровное дыхание спящего...
  
  Утром обнаружилось, что мой нежданный ночной гость по-прежнему почивает на полу, вытянув длинные ноги через всю комнату. Солнце, пробивавшееся лучиками сквозь щели в ставнях, заглядывает ко мне обычно около восьми утра - то есть выпихивать Кароля в окно было уже непоправимо поздно.
  Быстро одевшись, я нещадно затрясла мужчину за плечо.
  - Ты почему не ушел?!
  - Проспал, - ответил Кароль легко и лживо. Глаза его, хоть и обведенные темными кругами, были абсолютно ясными. Ах ты... паршивец! Кусая губы от раздражения, я наскоро привела в порядок волосы. Успеху не способствовало и то, что заложив руки за голову, он все время наблюдал за мной.
  Уходя, я пригрозила Каролю:
  - Чтоб ни движения, ни звука! - шагнула на лестничную площадку, поколебалась и всунула голову в дверь: - И можешь воспользоваться моим ночным горшком.
  Дама Грильда привыкла, что я частенько принимаю пищу у себя, ссылаясь на головную боль (а на самом деле сбегая от ее бесконечной болтовни). Так что главная трудность состоит в том, чтобы незаметно набрать еды в два раза больше...
  Кароль сидел в кресле у окна. Я выставила на стол завтрак и молча прикрыла ставню.
  - Но так я ничего не увижу! - запротестовал Кароль.
  - Главное, что не увидят тебя!
  Он широко улыбнулся.
  - Беспокоишься обо мне?
  - Нет, лишь о своем добром имени, - сухо отозвалась я. Откуда знать мужчине - тем более такому - насколько молодой одинокой женщине следует быть осторожной и осмотрительной, чтобы ее репутация оставалась безупречной? Ведь в мужчине ценятся качества прямо противоположные.
  После завтрака Кароль умильно заглянул мне в глаза:
  - Эмма, я хочу попросить тебя еще об одном одолжении...
  А разве он меня вообще о чем-то просил? Просто нагло вторгся в мой дом и в нем остался.
  - Вероятно, чтобы я нашла тех убийц? - холодно предположила я, составляя пустую посуду на поднос.
  - Не сомневаюсь, что у тебя бы это получилось! Нет, лишь передать весточку одному моему приятелю.
  - Чтобы он тоже заявился сюда?! Я тебя-то уже не знаю, как выпроводить!
  - Я уйду сегодня ночью, - успокоил меня Кароль. - Но кое-что нужно сделать уже сейчас. Не волнуйся, мой друг - человек предприимчивый и что-нибудь придумает.
  Вот как раз в последней части утверждения я не сомневалась. Не то, что в первой... По указанию Кароля я 'свистнула' на улице первому же босяку-мальчишке, сунула ему записку с ломаной монеткой и велела отдать 'грудастой Марии' в кабаке с говорящим названием 'Пьяная бочка'.
  Приятель Кароля не торопился. Время тянулось медленно, потому что я вынужденно осталась дома: ведь дама Грильда имеет привычку наведываться в мое отсутствие ко мне в комнату дабы 'удостовериться, что милой Эмме уютно и удобно'. Когда же я работаю дома, хозяйка наверх не поднимается, поскольку не выносит запаха растворителя.
  Кароль молчал и почти не двигался - мы опасались острого слуха Грильды. Но его присутствие все равно раздражало и беспокоило меня, ведь маленькая тесная комната - совсем другое, чем площадь с множеством людей... Кажется, Кароль наконец сообразил: во всяком случае, он прикрыл глаза и задремал. А я смогла закончить 'марину'.
  Но вместо того, чтобы взяться за следующий заказ, стала рассматривать спящего. Потом взялась за карандаш...
  Когда, наконец, звякнул колокольчик на входе и вздрогнул проснувшийся Кароль, я лишь досадливо дернула плечом: ну что вы мне мешаете! Кровать вокруг меня была усыпана листами с набросками. Кароль подался вперед, вслушиваясь, и лишь тогда я обратила внимание на голоса внизу.
  - Эмма, милая! - позвала хозяйка. - Спуститесь на минуточку, пожалуйста!
  Я глянула на Кароля - тот утвердительно прикрыл темные веки - и отложила наброски.
  Визит представителя власти в форме может порадовать лишь такую общительную особу как дама Грильда. Да еще с подобными нашивками... Я машинально пересчитала их и встретилась взглядом с оловянно-серыми глазами мужчины.
  - Вот и моя жиличка! - продолжала щебетать хозяйка. - Эмма, это наш полицмейстер, Эрик Фандалуччи.
  - Весьма польщен, - склонил рыжеватую, начинающую лысеть голову.
  - Очень приятно, - машинально ответила я.
  - Эмма, господин Фандалуччи рассказал мне ужасную историю! Из тюрьмы сбежал опасный преступник. Теперь полиция показывает его дагерротип всем жителям города...
  Я взглянула на изображение, смутно ожидая увидеть физиономию Человека С Птицей. Но нет, преступник походил на сотню подобных объявлений с заголовком 'Разыскивается'. Когда я качнула головой, полицмейстер взялся за мой локоть кандально-твердыми пальцами.
  - Я слышал, вы художница, дама Эмма, а значит у вас великолепная память на лица. Потому мне все-таки придется задать вам несколько вопросов. Вы не возражаете, дама Грильда, если я задам их наедине?
  По лицу дамы Грильды было видно, что она возражает и еще как. Господин полицмейстер успокоил ее обещанием заглянуть после на чашечку чая, а значит, она сможет-таки вдоволь поужасаться и посплетничать. Фандалуччи плотно прикрыл за нехотя ретировавшейся хозяйкой дверь и поглядел на меня.
  - Поднимемся к вам в комнату?
  - У меня не прибрано, - отозвалась я, не трогаясь с места.
  - Не дурите, - произнес полицейский одними губами. - Мы получили записку. Где он?
  Так значит, Кароль опутал своими сетями и полицию...
  - Ну что, доигрался?! - рыкнул Фандалуччи с самого порога.
  Раненый, сидевший закинув ногу на ногу в кресле, лишь руками развел, как бы говоря: ну что поделаешь?
  - Мы из-за тебя все на ушах! Как рана? Ты успел их запомнить?
  - Рана пустяковая, - Кароль улыбнулся мне, - Эмма прекрасно обо мне позаботилась. Я их не узнал и не запомнил. Но город они точно знают очень плохо.
  Все-таки полицейский сумел выудить из него самые мельчайшие подробности - даже те, которые Кароль вроде бы и сам не помнил.
  - И какие у тебя догадки?
  Кароль послал приятелю предостерегающий взгляд - мол, рядом имеются посторонние уши! Фандалуччи глянул на меня, но я возмутилась прежде, чем мне приказали убраться из собственной комнаты:
  - Ну уж нет, я никуда не уйду! Обсуждайте свои делишки в другом месте!
  Полицмейстер захлопнул рот и изумленно повернулся к Каролю:
  - Делишки?
  Тот явно веселился. Сообщил:
  - Кстати, Эрик, моя добрая спасительница тоже из Фьянты, так что вы земляки.
  - Вот как? А позвольте узнать вашу фамилию, дама Эмма?
  - Торенц. Эмма Торенц. Но я вовсе не из Фьянты, я лишь училась там.
  - А откуда же вы родом?
  Я неприязненно уставилась в оловянные глаза полицмейстера: мне что, устраивают допрос? И это благодарность за помощь его подельнику?
  - Из Вольфсбурга. Это...
  У Кароля вырвался неожиданный смех - он поспешно прикрыл рот ладонью, но плечи его продолжали сотрясаться, а глаза сиять.
  - Эрик! Она, оказывается, из Волчьего Княжества!
  - Из Северного княжества, будь любезен, - с достоинством поправила я. - А что в этом такого забавного?
  - То-то я смотрю, ты не упала в обморок при виде крови, да еще то и дело за кочергу хваталась! У вас, наверное, все женщины такие?
  - Какие - такие?
  - Ты же слышала, как ваша княжна натянула нос нашему Силверу? Выставила его на всеобщее посмешище!
  Хотя это действительно был глупый и трусливый поступок, во мне проснулись верноподданнические чувства: никто не имеет право говорить ничего дурного о нашем правящем роде! Никто, кроме жителей Волчьего... тьфу, Северного княжества!
  - Это не так! - холодно возразила я, вскидывая подбородок.
  - Не так, что девица развернулась к женишку афедроном буквально у самого брачного огня? Не так, что король стал посмешищем для собственного народа? Не так, что соседи получили отличный повод позубоскалить над Силвером, от которого даже волчица сбежала?!
  Ох... Я растерянно взглянула на полицмейстера: тот смотрел на хохочущего Кароля с отвращением.
  - У тебя просто омерзительное чувство юмора! Когда собираешься вернуться?
  - У меня оно хотя бы вообще есть. - Кароль, успокоившись, вытер повлажневшие от смеха глаза. - Уйду сегодня ночью. Если, конечно, ты не захочешь вывести меня сейчас под видом пойманного беглого преступника.
  Фандалуччи сощурил глаза, явно обдумывая его предложение, и Кароль тут же добавил:
  - Но это испортит репутацию двум честнейшим и достойнейшим женщинам!
  Я представила реакцию дамы Грильды. Полицмейстер, видимо, тоже, потому что мгновенно скис.
  - Договорились. Ждем тебя на перекрестке... и не спорь, я теперь глаз с тебя не спущу! Тебе что-нибудь нужно?
  - Да. Покорми Джока!
  Я заметила порыв Фандалуччи сделать неприличный жест. Даже не знаю, что его удержало - мое ли присутствие или забота о репутации представителя власти? Я, как гостеприимная хозяйка, отправилась провожать его на площадку лестницы. Тут он вновь придержал меня за локоток.
  - А это вам за ваши труды, дама Торенц...
  Я сначала не поняла, потом почувствовала, как жар приливает к моим щекам. Молча отвела его щепоть с парой флоринов. Молча посмотрела в оловянные глаза - и на бледных губах Фандалуччи появилась еле заметная улыбка.
  - Можете ничего не говорить, Эмма! Вижу, тут замешаны нежные чувства... До встречи.
  И прежде чем я успела достойно ответить, полицмейстер погромыхал сапогами по лестнице. Что было с его стороны огромной неосторожностью - сидевшая в засаде за дверью дама Грильда выскочила в прихожую с кокетливым:
  - Ча-а-аю?!
  Фандалуччи пытался возражать, но был крепко взят под локоть отработанным - не вырвешься! - приемом и оттеснен в гостиную выдающимся, как линкор, бюстом хозяйки.
  Кароль поддразнил меня прямо с порога:
  - 'Нежные чувства'? Неужели?
  И я вновь вспыхнула:
  - Ни слова больше! Или возьмусь за кочергу!
  Он вскинул ладони.
  - Ой, всё, боюсь и умолкаю!
  - То-то же! - проворчала я, вновь усаживаясь на кровать, коли единственное кресло в комнате уже занято. Некоторое время мы прислушивались к звукам, доносящимся снизу: речь дамы Грильды текла непрерывным полноводным потоком, в котором изредка всплывали реплики-островки полицмейстера. Я заметила, что Кароль за мной наблюдает, и раздраженно спросила:
  - Что такое?
  - Просто любуюсь, - легко отозвался он.
  - А теперь просто закрой глаза и усни!
  - А ты снова будешь меня рисовать? - невинно осведомился Кароль.
  - Так ты притворялся?!
  - Не все время. Да и, - он показал на разбросанные по кровати наброски, - трудно было не заметить. Скажи, Эмма, а что во мне тебя так заинтересовало? - я нахмурилась, и он уточнил с улыбкой, взмахом руки обведя лицо: - Я имею в виду - во внешности?
  - Трудно сказать.
  - Но мы ведь никуда не торопимся, а? Приглядись как следует!
  Кароль даже учтиво, издевательски учтиво подтащил кресло впритык к кровати и сложил на животе руки. Выжидающе поднял брови.
  Я поразглядывала его пару минут - улыбка Кароля становилась все шире. Произнесла задумчиво:
  - У тебя интересное лицо... Хотя красавцем тебя не назовешь, уж извини... (Кароль иронически поклонился) ...этот длинный нос... слишком тонкие губы...
  Я подалась вперед, рассматривая его. Все с той же готовностью Кароль подвинулся ближе.
  - ...всё искупает четкость линий.
  Забывшись, я взяла его за подбородок. Повертела из стороны в сторону. Кароль удивился, но послушно продемонстрировал мне профиль и слева и справа. Я провела кончиками пальцев по его лицу, наслаждаясь отличной лепкой скул и челюсти.
  - Ты просто просишься в камень или бронзу!
  - Какая жалость, что я еще не помер! Можно заранее заказать бюст на могилу?
  - ...улыбка хороша, да, но она - прием наработанный (причем иногда еще и запрещенный, добавила я про себя). Глаза...
  Оказывается, у него очень длинные ресницы, пусть и не такие темные, как волосы. Мама говорила: 'на двоих готовились, одному достались'. Глаза цвета неуловимого. Серого? Синего? Кажется, они меняют цвет в зависимости от освещения и от цвета одежды. Или от того, насколько близко в них смотришь...
  Его губы шевельнулись:
  - Что - глаза?
  И я пришла в себя. И обнаружила, что моя ладонь по-прежнему лежит на его щеке. Что лицо его так близко, что наше дыхание смешивается. А смех напрочь исчез из темнеющих глаз Кароля.
  Я отдернула руку и отодвинулась. Надеюсь, не со слишком неприличной поспешностью.
  - Глаза... - откашлялась. - Глаза тоже хороши.
  Он тоже откинулся на спинку кресла, задумчиво подергал себя за мочку уха.
  - То есть, ты от моей ослепительной внешности не в восторге... А делать комплимент красивым глазам мужчины как-то неприлично, нет? Это ведь девушке говорят: 'Ах, какие глазки!'
  - Я вовсе не делаю тебе комплимент! - возразила я. По его усмешке поняла, что меня опять дразнят, и сказала тоном пониже: - Просто ты должен понять, что я смотрю на людей несколько... по-другому
  Кароль серьезно кивнул.
  - Я уже понял. И потому еще больше хочу увидеть свой портрет.
  ...Будь он неладен!
  
  Кароль ушел, когда я спала.
  Проснулась я то ли от звука, то ли наоборот от наступившей тишины. Села на неразобранной постели, оглядываясь сонно.
  Ушел.
  Не разбудив, не попрощавшись.
  Встав, я прикрыла ставню. Вновь осмотрелась. Ни следа от недавнего присутствия. Ничего не забыл, ничего не оставил...
  Комната без него казалась странно просторной.
  И пустой.
  
  ***
  
  - Эмма забавная, - сказал он.
  - Забавная, - повторил Эрик. - И из-за этой забавности ты к первой обратился к ней за помощью?
  Он пожал плечами и, морщась, потер растревоженную рану.
  - Так получилось. Ее дом оказался поблизости, и я попросту влез к ней в окно. Эмма за это чуть не раскроила мне череп.
  - Жаль, что чуть, - буркнул друг. - Может, дыра в голове проветрила б твои дурные мозги. И как я упустил из виду эту твою новую пассию?
  Он укоризненно качнул головой:
  - Эрик-Эрик! Эмма - женщина честная!
  - Когда это тебя останавливало! - проворчал тот.
  Он смотрел на брюзгу полунасмешливо-полулюбовно. Иметь настоящего друга для него - роскошь невиданная. А Эрик был таковым издавна и до сих пор им оставался.
  - Что ты о ней знаешь?
  Он добросовестно изложил все собранные сведения.
  ...Не стал лишь рассказывать, как летят под ветром неукротимо выбивающиеся из строгой прически легкие светлые пушистые пряди. Про улыбку, которая расцветает на ее лице медленно, словно распускающийся цветок, - редкостный и оттого драгоценный... О том, какие мягкие и одновременно жгучие у нее губы - судя по тому мимолётному благодарному поцелую...
  Как злится Эмма на любую его попытку помочь. Как вздергивается подбородок, сверкают сердито глаза. Как раздражает художницу его присутствие в ее норке-убежище, где она скрывается от назойливых расспросов Грильды и от длинного носа проныры с рыночной площади. Наверняка вздохнула с облегчением, когда он наконец убрался...
  Нет, не станет он это рассказывать. Первое Эрику никак не пригодится, во второе тот попросту не поверит.
  Фандалуччи никогда не вел записей - работа развила в нем не только феноменальную память, но и профессиональную паранойю. Полицмейстер помолчал, пожевал губами, словно повторяя про себя сведения, или подбирая слова. И обыденно спросил:
  - Хочешь, чтобы я проверил ее?
  - Нет... Зачем?
  Эрик вновь пожевал губами. Согласился, словно его о чем-то спрашивали:
  - Конечно, я заметил, что дамочка привлекательная...
  Он усмехнулся:
  - Ну да, я тоже заметил, что ты это заметил! Кто не сводил глаз с ее бюста, а?
  - Именно такую и могли тебе подсунуть.
  - Ой, Эрик, ради всех богов!..
  Полицейский продолжал неспешно, но неумолимо:
  - Умная. Мягкая, но с характером. Сдержанная, отчего в ней чудится загадка... При всех, - Эрик обрисовал в воздухе некие округлости, - достоинствах. Не яркая красавица, но приятная. А если уж она тебе намекнула о трагедии в ее жизни или о какой-то тайне - пиши пропало. Решишь помочь, разобраться, и не заметишь, как влюбишься.
  Все-таки не зря полицмейстер получает от него деньги: за полчаса общения вынести вердикт по его 'пассии'... Он поморщился:
  - То есть я настолько предсказуем?
  Эрик смотрел на него прямо:
  - То есть я бы сам тебе такую подсунул.
  Теперь помолчал он.
  - Послушай, Эрик, я не думаю... И мы вовсе не...
  Полицейский глядел на него со своеобычным в спорах каменным выражением лица.
  - И я вовсе не настолько увлечен ею, чтобы... - он потер лицо и закончил с досадой: - Да проверяй ты, кого хочешь!
  Эрик отмер лицом и улыбнулся:
  - Правильное решение! И вот что еще - если мы неправы...
  - Мы! - саркастически повторил он.
  - ...и женщина ни при чем, тогда те, кто охотился на тебя, могут начать охотиться на нее. Если заметят твой интерес. Так что лучше ты...
  - ...держись от нее подальше? Ну спасибо, дружище!
  
  ***
  
  Я думала, что долго еще не увижу Человека С Птицей: все-таки ранен, да и наверняка ему следует затаиться на случай повторного покушения... Но нет, уже на следующий день он как ни в чем не бывало бродил по площади, разговаривая и пересмеиваясь. Ко мне не подошел, отчего я ощутила обиду и тут же посмеялась над собой: словно балованное дитя, внезапно заброшенное взрослыми!
  ...Впрочем, Кароль поджидал меня в проулке, которым я обычно возвращаюсь домой. Сидел на парапете питьевого фонтанчика - такой же неподвижный, как каменный львиный зев, из которого изливалась струйка воды. Я была так рада его видеть, что тут же набросилась с возмущенным:
  - Тебе что, жить надоело?!
  Кароль вздернул изумленные брови:
  - И тебе добрый вечер, милая Эмма! Ты сговорилась с нашим добрейшим полицмейстером? Тот тоже всегда так говорит.
  - И он совершенно прав! Тебе надо полежать в кровати хоть пару дней.
  - Но мне там так грустно и одиноко... - пожаловался Кароль.
  Я едва удержалась от предложения пригласить в постель его дебелую повариху.
  - А твой приятель-полицейский не посоветовал тебе на некоторое время... как это говорится?.. залечь на дно?
  Кароль покачал головой.
  - Ах, Эмма, и откуда подобные словечки у столь приличной дамы? Советовал. Да будь его воля, Эрик запер бы меня под замок на всю оставшуюся жизнь! Но как бы ты тогда рисовала мой портрет?
  Вспомнилась еще одна поговорка: 'кто о чем, а вшивый - о бане'. Моя бедная мама так старалась воспитать своих дочерей настоящими леди, в любой ситуации не теряющими самообладания и достоинства, не употребляющими бранных слов... Видела бы она меня сейчас препирающейся с авантюристом, которого недавно ранили ему подобные!
  Кароль, обнявши клетку, посетовал своей птице:
  - Джок-Джок, никто-то нас с тобой не любит-не ценит! Никто даже о нашем хрупком здоровье не осведомится!
  - А что о нем спрашивать? - холодно заметила я. - Видела я, как ты целый день по площади фланировал...
  - Преодолевая при этом жуткую боль и головокружение! - уточнил Кароль, и я - вновь неподобающе для леди - фыркнула.
  - Понятно, не будет нам здесь ни капли сочувствия, ни слова ободрения... Ты домой?
  - Куда еще пойти честной женщине после долгого трудного дня?
  - Например, со мной.
  Я нахмурилась. Я ли виновата, что он продолжает делать лукавые намеки и предложения, или это просто его привычная манера разговора с любой женщиной?
  - Послушай, Кароль...
  - Что такое? - он вскинул брови - сама невинность. Но глаза его смеялись. - Я предлагаю пойти со мной, а не ко мне. Хотя я всегда и полностью к твоим услугам! Я нашел место, где ты сможешь рисовать портрет.
  Я растерялась:
  - Вот как?
  Его глаза внимательно следили за мной. Кароль сказал мягко:
  - Или ты собиралась рисовать меня прямо на площади? Или у себя дома? - пауза. - Эмма ты ведь не передумала, нет?
  Я ничего не собиралась. Но я стараюсь держать свое слово. По большей части.
  - Ну что ж... Это хорошо...
  - Так идем.
  
  Дом был новым, просторным - и совершенно пустым. Мы прошли по гулким прохладным холлам и комнатам с высокими потолками. Кароль толкнул двустворчатую дверь, и я застыла на пороге, залитом вечерним светом. Огромный эркер, далеко выступающий над морем, был забран таким прозрачным стеклом, что, казалось, никакой преграды не было - один густой синеющий воздух. Я зачарованно пошла к нему по желтому ясеневому паркету. Оперлась пальцами о тонкую свинцовую раму, с жадностью оглядывая открывшуюся моему взору картину. Вся та же очаровавшая Кароля Синяя бухта, лишь со сместившимся ракурсом: сейчас мы находились в одном из домов, то ли выдолбленных, то ли прилепившихся к скале на противоположном берегу бухты. Я сощурилась, пытаясь отыскать на горе, увенчанной королевским дворцом 'место отдохновения' Человека С Птицей.
  - Здесь южная сторона, солнце светит весь день, - сказал у меня за спиной Кароль.
  Прекрасное место для мастерской! Я бы не могла желать лучшего, но...
  - В чей дом мы вломились, Кароль?
  - Можешь не беспокоиться, сюда не ворвется разгневанный владелец или полиция!
  Он подтвердил свои слова такой милой улыбкой, что впору было подбирать юбки и бежать, пока этого действительно не случилось. Джок расчирикался.
  - Гляди-ка, ему здесь тоже нравится!
  Кароль опустил клетку на пол и встал рядом со мной. Вскинул руки, упираясь пальцами в раму. Я поглядела на его профиль, четко обрисованный огнем заката, и во рту у меня пересохло.
  - Так и стой!
  Он не задал ни единого вопроса, не шевельнулся, лишь скосил на меня взгляд. Я выдернула из папки лист бумаги, кое-как пристраиваясь с ним на пол. Я еще не пробовала делать наброски Кароля в цвете, но сейчас взялась за пастель.
  - Эти цвета очень идут тебе!
  - Это как?
  - Цвета заката. Багрянец, киноварь и золото, густая синева вечера... Ты - сын сумерек, Кароль.
  
  
  Он чуть повернул голову, чтобы лучше видеть художницу.
  Эмма сидела на полу в ворохе юбок, уложив папку на колени (не подумал он о мебели, да), и, коротко вскидывая и опуская глаза, рисовала его резкими торопливыми движениями. Почти не глядя хватала плывущие в волнах юбки разноцветные рыбки-мелки, штриховала, отбрасывала, хватала... Взгляд - как у прицеливающегося стрелка, нижняя губа закушена, на щеках румянец...
  Он хотел сказать, чтобы она не спешила: он здесь и никуда не торопится, да что там - гнать будет, не уйдет, - но то, как Эмма его назвала... 'Сын сумерек'. Легко, вскользь, бездумно... Потрясающе.
  Видимо, она заметила, как он напрягся, потому что бросила:
  - Кстати, можешь разговаривать. Мне это не мешает.
  А ему поможет. Потому что своими словами она поразила его не только в сердце, но и несколько ниже, всколыхнув неожиданную волну желания. Он слегка переменил позу, прислонился пылающим лбом к холодному стеклу. Спросил, вглядываясь в наливающийся синевой вечер:
  - Как ты начала рисовать, Эмма?
  - О, очень традиционно! Ты же знаешь, девушек из хороших семей учат всему понемногу - рисованию, пению, музицированию, вышиванию...
  - И даже в Вольфсбурге?
  Уязвленная, она вскинула глаза - и тут же опустила на рисунок. Ее и впрямь не собьешь! И если он сейчас опустится перед ней на колени и поцелует, она просто отодвинет его с суровым: 'Кароль, вернись на место, ты мне мешаешь!'.
  - Даже. Как ни странно, и в нашу... волчью страну доходит прогресс и просвещение. Моя мать очень хорошо рисовала. Это я теперь понимаю, а в детстве была просто в восторге от всех этих виньеток, рамочек, цветочков... Ну знаешь, их рисуют в женских альбомах со всяческими изречениями, посвящениями и стихами, переписанными каллиграфическим почерком...
  Он не знал, но послушно кивнул. Пусть рассказывает. Так непривычно слышать, как Эмма говорит свободно, не задумываясь, не таясь...
  - Учитель рисования сказал, что будь Эмма юношей, он бы посоветовал отдать ее более сильному мастеру, а еще лучше - в художественную школу во Фьянту.
  - И тебя отправили во Фьянту?
  Эмма негромко рассмеялась. В нем все дрогнуло от этого грудного смеха.
  - О, не сразу! Далеко не сразу. Ты же знаешь, что говорят о жителях Северного княжества? Корабли, охота, вино и хорошая драка - вот что главное! А женщина нужна лишь для того, чтобы обслуживать мужчину, согревать его постель и рожать ему сыновей... Так вот, что касается моего отца, это все правда.
  - Да с этим согласятся все мужчины на свете!
  - Неправда! - воскликнула Эмма. - Пьетро не был таким! Да и ты... Иначе почему ты здесь?
  - Тебе и в самом деле хочется это знать?
  Эмма продолжила, не заметив или проигнорировав его намек:
  - Так что поначалу он попросту отмахивался. Моя мать - хрупкая, нежная и чувствительная женщина. Но тут она была как кремень. Может, сожалела о том, что не сбылось в ее собственной судьбе? Капля долбит и камень - через несколько лет отец согласился. Как раз тогда моя старшая сестра очень удачно вышла замуж, мне же подходящего жениха еще не нашлось, и отец был настроен благодушно...
  - Сколько вас всего в семье?
  - Трое. Три дочери. Какая трагедия для настоящего нордлэндца, правда? Я средняя. Ну знаешь, на старшего ребенка всегда возлагается очень много надежд, младший - услада старости... и про них сочиняют волшебные сказки. - Эмма улыбнулась, глядя на рисунок. - А средний всегда ни то ни се. Но я была просто счастлива быть ни тем ни сем... Потому что из-за этого попала во Фьянту. Темно.
  - Что?
  - Уже темно, - повторила Эмма, разглядывая свою работу. - Хватит на сегодня.
  Пересыпала мелки, или как бишь они называются, с подола в коробку и протянула ему рисунок. Он развернул лист к окну - солнце и впрямь опустилось сегодня стремительно, как будто целая пара часов выпала у него из сознания...
  
  
  Я по-прежнему сидела на полу, глядя на Кароля снизу. А он рассматривал себя. Слишком долго, на мой взгляд. Поэтому я решила дать необходимые объяснения:
  - Это лишь набросок, только в цвете. Еще необходимо подобрать освещение, композицию...
  - Ты нарисуешь меня в профиль? Как... м-м-м... монету?
  - Не уверена. Скорее всего, нет.
  - Тогда зачем ты это рисовала?
  Я всплеснула руками - какой же непонятливый! - и собралась вновь повторить про наброски, эскизы и композицию...
  Но Кароль глянул на меня поверх рисунка, и я сказала правду:
  - Захотелось.
  Как я могла упустить такое?! Кароль словно летел в прозрачном эркере, пронизанном золотом солнца: резкий профиль, склоненная голова, напряженные сильные руки... Большая хищная птица, парящая над морем. Над городом.
  Сильная.
  Опасная.
  Красивая.
  Я уперлась руками в пол и с трудом поднялась - ноги занемели. Кароль запоздало поддержал под локоть, по очереди поглядывая то на меня, то на рисунок.
  - Что ты на меня-то смотришь? Иди лучше в зеркало взгляни.
  - Это я и не я, - сказал Кароль задумчиво. - Не то, чтобы я часто разглядывал себя сбоку, конечно...
  - Но я так вижу!
  - Я понял, - согласился Кароль смиренно. - Кто я такой, чтобы спорить со взглядом художника?
  Я зорко посмотрела на него: издевается? Кароль был задумчив. Солнце уже полностью опустилось, и в комнате становилось все темнее. Я спохватилась:
  - Ох, как поздно! Дама Грильда будет недовольна!
  - Она взяла над тобой патронаж? - осведомился Кароль, следуя за мной. - Следит, чтобы ты возвращалась вовремя и не грешила? А если ты не придешь ночевать, тебя попросту выселят?
  - С чего это я не приду ночевать? - удивилась я.
  - Ну... - содержательно отозвался Кароль.
  - Думаю, ей попросту скучно, да и боязно оставаться дома одной. Тем более теперь, когда твой друг полицмейстер напугал ее бежавшим преступником!
  Массивный ключ легко повернулся в замке - то ли его недавно смазывали, то ли часто пользовались. Кароль протянул ключ мне.
  - Можешь приходить сюда когда хочешь, а не только когда мы условимся.
  Я с сомнением приняла ключ. Очень тяжелый, украшенный ковкой подстать двери, с ним я напомнила сама себе кастеляна какого-нибудь замка. В Ристе любая металлическая дверь, ворота или калитка - настоящее произведение искусства. Повторов в кованом узоре не бывает; над каждым явно поработал искусный художник, а воплотил не менее искусный кузнец.
  - Чей это все-таки дом, Кароль?
  - Мой.
  - О, - сказала я, не зная, как реагировать. Такой большой и новый дом в столице, в респектабельном районе... А я ведь даже не задумывалась, где живет Кароль; он представлялся мне неким перекати-поле.
  - Твоя комната слишком темная и тесная. Так что пользуйся этим домом как мастерской.
  - Спасибо, но...
  - Должен же я как-то отблагодарить тебя за помощь в ту ночь! - перебил меня Кароль. - А ты прекрасно держалась, видимо, жизнь в Волчьей стране регулярно подкидывает тебе окровавленных мужчин, а?
  Я не поддержала его шутливый тон, сказала спокойно:
  - Я ухаживала за Пьетро, пока он не умер.
  - Вот как.
  И Кароль замолчал. Мы шли по темнеющим улицам. В этом квартале они были мощеными, широкими - без труда могли разъехаться два экипажа - и хорошо освещенными. Надо будет заглянуть сюда во время вечернего дождя, когда размытое золото фонарей отражается в зеркале мокрых булыжников...
  Считается, что солнечная, яркая Фьянта - неиссякаемый источник вдохновения для художников и поэтов. Но именно здесь, в каменном, полном ветров и дождей Ристе, я раз за разом нахожу себе объекты и пейзажи, которые непременно хочется перенести на холст или бумагу...
  И один из таких объектов сейчас как раз идет рядом.
  'Объект' словно услышал мои мысли, взглянул, улыбнулся быстро.
  - Встречаемся завтра в доме в это же время? У меня много дел, так что на площади несколько дней не появлюсь.
  Будешь скрываться от своих убийц? Не повторив этот вопрос вслух, я взглянула на острый профиль Кароля.
  Или охотиться на них?
  
  ***
  
  Так вот откуда взялась ее удивительная выдержка - Эмма и глазом не моргнула, увидев лезущего к ней в окно окровавленного мужика! Да и перевязку делала вполне уверенно. Он-то решил, что подобные навыки входят в обязательное воспитание волчьих девиц!
  А Эмма просто ухаживала за умирающим мужем... Он поморщился, представив, каково ей пришлось. Но если она упомянула об этом, то готова говорить и дальше. И больше.
  Не то чтобы он был уж совсем бескорыстен, предложив ей под мастерскую целый дом. Хотя поначалу, после предупреждения Эрика собирался лишь подыскать для художницы безопасное убежище. И чего зря время терять - пусть заодно займется, наконец, его портретом.
  Да и...
  Конечно, скорбь по любимому супругу, с которым Эмма провела так мало времени, понятна и достойна всяческого уважения. Но он, всегда движущийся вперед без бесконечных оглядок на прошлое, каким бы оно ни было - добрым или полным кошмаров - искренне считал, что потеря одного мужчины может быть излечена только другим мужчиной. Живым, горячим и сильным.
  Именно таким, как он сам.
  
  ***
  
  Я села на постели, задыхаясь от тлетворно-сладкого аромата: так пахнут застоявшиеся в вазе цветы. Так пахнет гниющая человеческая плоть.
  Запах близкой смерти и разложения...
  Давненько он не будил меня.
  Стянув с себя прилипшую рубашку, я вытерла ею мокрое лицо (надеюсь, я не плакала во сне, нет-нет!), влажную ложбинку между грудей и спину. Отбросив в сторону, распахнула ставни и глубоко вдохнула ночной воздух. Ветер тоже был влажным и нес с собой запахи не только города и моря, но и бодрящую свежесть зеленой листвы. И сладость ночных цветов с Королевских садов.
  Так вот почему я проснулась...
  Проклятые розы.
  
  Конечно, я уже бывала в Ботаническом саду, основанном предыдущим королем Риста, но на то чтобы обойти весь сад требовался не один день. Которых у меня все никак не находилось.
  Сегодня сюда меня увлек Кароль - уверял, что для его оздоровления моцион необходим чрезвычайно. Как я подозревала, Человеку С Птицей попросту нечем было заняться: в Ристе был понедельник, день, когда все должны сидеть по домам, наслаждаться семейным уютом, даже и не помышляя ни о заработке, ни о развлечениях. Из двух зол - дама Грильда или Кароль - я выбрала наименьшее. Не в смысле размера.
  Я даже решила не брать с собой планшет и краски и сейчас об этом очень сожалела: потрясающие цвета, смелые сочетания несовместимого, редчайшие сорта цветов, кустарников и деревьев... Игра красок, солнца, теней и полутеней - все продуманно и феерично одновременно. Когда я поделилась впечатлением с Каролем, тот отозвался лаконично:
  - Аггелус был более успешным садовником, чем правителем.
  Мы брели по практически пустым аллеям - лишь изредка вдалеке мелькали силуэты прогуливающихся людей.
  - И думаю, садовником он был куда счастливее, - добавил Кароль погодя.
  - А Силвер?
  Кароль вновь помолчал.
  - Уж лучше Силвер, чем этот слизняк Финеар!
  Некоторое время назад я изучала родословную королей Риста, так что поняла, что речь идет о кузене Аггелуса и Силвера.
  - Такой же бесхребетный?
  - Такой же скользкий и пожирающий всё и всех на своем пути, - хмуро отозвался Кароль.
  Я присела возле гигантских колокольчиков, наслаждаясь тончайшими оттенками кобальта и ультрамарина. Стоявший надо мной Кароль посоветовал:
  - Может, попробуешь в него еще и позвонить, а?
  Я бережно отпустила с ладони цветок, отозвалась в тон:
  - А может, ночью все так и происходит? Колокольчики звенят, танцуют эльфы и феи, а гусеницы на глазах превращаются в прекрасных бабочек?
  - Может быть, может быть, - пробормотал Кароль. - Никогда не бывал здесь после захода солнца... А что доброго ты можешь сказать о своем князе? Раз мы уж начали перебирать правителей.
  - О Рагнаре?
  - Насколько я знаю, в Волчьем княжестве другого князя пока нет и не предвидится.
  - В Северном, - машинально поправила я, Кароль отмахнулся.
  - Да назови его хоть домиком тетушки Малуши! Думаете, оттого что вы переименуете свою страну, все забудут, что в ней живут Морские Волки?
  Уязвленная, я возразила:
  - А может, мы и не хотим, чтобы вы об этом забывали! Чем более зубаста страна, тем больше с ней считаются! А уж когда мы обеспечим себе безопасность, хотя бы со стороны соседей, можно будет думать не только о том, как выжить. Можно будет подумать и о садах - таких, как этот, - об академиях и школах художеств!
  Я увидела вскинутые брови Человека С Птицей и поняла, что говорю слишком запальчиво. И слово в слово повторяю Рагнара.
  - Но, - указал Кароль, - с нашей стороны безопасность обеспечить уже не удастся - ваша сбежавшая княжна об этом позаботилась.
  Я поморщилась - он был прав.
  - Но ведь и Силвер тоже потерял надежного союзника с севера!
  - Ну-ка, ну-ка, расскажи еще что-нибудь о том, в чем нуждается Рист!
  Меня подхлестнула издевка в его голосе...
  
  Я охрипла от долгого спора. Кароль сидел на корточках, рисуя прутиком на песке дорожки карту побережья (довольно точную) и границу между Нордлэндом и Ристом. Не соглашаясь, я стирала носком туфли извилистые линии, отбирала прутик и рисовала свое...
  Поставив камешек на место предполагаемой новой пограничной крепости, я поймала взгляд Кароля. Он сидел на корточках, свесив между колен руки, и смотрел на меня с улыбкой и незнакомым блеском в глазах. И я сообразила, что вместо того, чтобы наслаждаться видами парка, мы битый час потратили на то, чем занимаются подданные всех государств мира - рассуждения, что бы мы сделали на месте собственных правителей...
  То есть на бесконечное и бессмысленное переливание из пустого в порожнее.
  Я выпрямилась, отряхнув руки. На песке осталась карта нашего полуострова в виде оскаленной морды волка - за это его и называют Волчьим. Зазубренный серп с ручкой или пасть волка - мое княжество; с юга, за Лунным хребтом, обозначенным россыпью мелких камешков, к нему примыкает Рист.
  - Слышали бы нас сейчас Силвер с Рагнаром!
  - Думаю, им не мешало бы взять нас в советники, - подмигнул Кароль, поднимаясь. - У тебя имеется-таки пара-тройка здравых идей!
  Не поддавшись на поддразнивание, я согласилась снисходительно:
  - Ну и у тебя тоже есть одна-две. Идем дальше?
  Он взглянул на солнечные часы и помрачнел.
  - Кажется, мне уже пора. Но все-таки в нашей прогулке должен быть заключительный аккорд, или как там говорят художники: завершающий мазок?
  Мы поднялись по ступеням вдоль огороженных узорчатой чугунной оградой цветочных террас. Кароль театрально взмахнул рукой, воскликнув:
  - Смотри же!
  Я взглянула, и у меня перехватило дыхание.
  Вниз к густо-синему морю бесконечными уступами спускались полосы-террасы, заполненные белыми, алыми, бордовыми, розовыми, желтыми, вишневыми, синими... почти черными розами. Распустившиеся, осыпавшиеся или скрученные в тугие бутоны. Крохотные - с мой ноготь, и огромные, с голову младенца. Растущие кустами и поодиночке. Их аромат оглушал почище удара по голове.
  ...Я ненавижу его уже два года.
  С силой оттолкнувшись от ограды, я отпрянула назад. С лица Кароля исчезла улыбка. Он быстро огляделся.
  - Эмма? Что такое? Что ты увидела?
  - Я... - Я прижала пальцы к вискам. - Просто голова разболелась. Наверное, перегрелась на солнце ...
  - На солнце да, конечно, - помедлив, согласился Кароль. День хоть и был ясным, но довольно прохладным и ветреным.
  Когда мы уходили, я старалась задержать дыхание или дышать хотя бы ртом. Как бы еще не стошнило. Какой позор!
  Скомкано простившись - Кароль торопился, а у меня теперь и впрямь разболелась голова - мы разошлись каждый в свою сторону. Я старалась идти как можно медленней, чтобы прилипчивый запах выветрился из одежды и волос. Но прогнать мелькающие перед глазами картины было невозможно.
  Розы. Красные. Белые. Бордовые. Розовые. Все - распустившиеся. Их кидают под ноги Танцовщицам роз, или, как их еще называют, Розовым Плясуньям во время Карнавала. Три дня и три ночи все улицы и площади Фьянты засыпаны розами, которые привозят из провинций целыми стогами. Девочки, девушки, женщины пляшут босыми, высоко подоткнув юбки, словно давильщицы винограда. Ранят подошвы о цветочные шипы, сбивают пятки о камни мостовой, но все равно продолжают танцевать, раскинув руки, плеща распущенными волосами или косами, запрокинув головы - они входят в некий транс. Транс танца роз. Белые и смуглые ноги, оцарапанные, с капельками крови и прилипшими лепестками, месят вновь и вновь подсыпаемые стебли и соцветия, а улицы, залитые светом фонарей, факелов и полной луны, сходят с ума от аромата растерзанных цветов, тоже кидаясь в пляс, в музыку, вино и любовь...
  Это все легенда, которая имеется у каждого уважающего себя старого города: в древности девушка по имени Роза танцевала в цветочном саду перед захватчиками трое суток без передышки, пока не пала замертво. И пораженные силой духа девушки из Фьянты захватчики оставили город. С тех пор каждые три года во время Карнавала кто-то должен отплясать три дня и три ночи, чтобы Фьянта по-прежнему оставалась невредимой и свободной.
  Все эти трое суток Пьетро рисовал, как одержимый. Пройдя все стадии - рыданий, уговоров, крика, - я смирилась. Лишь отыскивала его на многолюдных улицах, уводила домой, чтобы он мог перекусить и отдохнуть. Но уже через пару часов Пьетро вскакивал, хватал этюдник и вновь погружался в безумный вихрь Карнавала. Он кашлял кровью, и мне казалось и до сих пор кажется, что кармин на холстах серии 'Розовые плясуньи' - это кровь самого Пьетро...
  Самое странное, что я его понимала. Если мне суждено умереть молодой, я бы хотела умереть не в постели - именно так, с кистью в руке, за проклятой и безумно любимой работой...
  Но с тех пор я ненавижу запах роз.
Оценка: 7.51*44  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"