Я заметила, что когда много свободного времени и мало денег, меня посещает вдохновение. И тогда нестерпимо хочется о чем-нибудь написать...
Так было и на этот раз. Давно минувшие события вдруг всколыхнулись в памяти и приняли вполне конкретные очертания.
Наша школа номер тринадцать стояла в самом конце набережной, что извилистой лентой бежала вдоль скалистых берегов Амурского залива. Всегда обдуваемое муссонами и тайфунами, этой неотъемлемой приметой дальневосточного края, здание принимало на себя их удары, так что часто в непогоду в окна нашего класса врывался с брызгами холодный шквалистый ветер. А то ранней весной залетал к нам легкий бриз, приносивший с залива такой знакомый и любимый мною с детства йодистый запах водорослей. Этот особенный запах моря, буквально наполнявший классы, казалось, был визитной карточкой школы.
Когда я поступила учиться, наша школа была женская, но через несколько лет началась кампания объединения, и в классе появились мальчишки. Мальчишек было мало, и поэтому они, как говорится, были все нарасхват. Среди них выделялся, конечно же, Славка Власов. К восьмому классу он возмужал, вьющиеся русые волосы легли аккуратными волнами, серо-зеленые, цвета морской волны, глаза постоянно выражали некую усталость. Он начал брить под носом пушок, и нам, девчонкам, казался очень взрослым и недоступным. Он был странный, этот Славка. Говорят, что почерк человека многое может сказать о его владельце. Славкин почерк только все запутывал. Писал он удивительно аккуратно. Его тетрадки были без единой помарки, и обычно их выставляли на стенде в школьном коридоре как образец для подражания. Задания были исписаны нестандартным, каким-то изломанным манером: все буквы при написании делали своеобразный, причудливый пируэт, а потом, как по мановению волшебной палочки, застывали в немыслимом повороте.
Учился он легко и лениво. Бывало, он мог блестяще ответить урок, а бывало, выходил к доске и молчал. Делал какое-то тупое выражение лица, и уже никакая сила не могла его заставить открыть рот. Помнятся случаи, когда он мог простоять и промолчать у доски весь урок. Перед нами в классе проходило соревнование: кто - кого, учитель или ученик. В конце концов побеждал обычно Славка Власов.
В этом своеобразном поединке уступала ему сразу же только одна учительница - наша англичанка Любовь Дмитриевна. Ко всем нам она была необычайно требовательна. Её строгий взор оттеняли ресницы, густо покрытые черной тушью, но что-то неуловимо порочное было в этом взгляде, да и во всём её облике. Всегда модно одетая, она обычно эффектно появлялась в проеме дверей нашего класса, на мгновение останавливалась, словно впереди у нее были не половицы класса, а подиум. Выставляя в необычном ракурсе свою ладную фигуру, как бы для обозрения, она дела первый шаг через порог.
Мы, девчонки, ждали урок английского с нетерпением: в чем сегодня явится Любаша?.. Светлый венчик крашеных волос, короткая креп-сатиновая юбка, чуть доходившая до колен, синие лодочки на высокой шпильке. Вытянув шеи, мы осматривали её с ног до головы.
Любаша перед Славкой пасовала - это было видно невооруженным взглядом. В десятом наш Славка смотрелся уже сформировавшимся мужчиной, и Любаша это отлично понимала. Её выдавал характерный блеск глаз свободной, незамужней женщины, она, как охотник, чуяла дичь. По школе ходили одно время слухи, что между ними что-то есть, но мы, девчонки, в это не верили. Для нас Славка был одноклассник, и только.
Нашим любимым предметом было машиноведение. Мы начали изучать устройство автомобиля в девятом. Уроки проходили в полуподвальном помещении, где по стенам были развешены плакаты, а на самом видном месте стоял наискосок срезанный мотор полуторки. Худой, чахоточного вида бывший капитан Иван Прокопьевич рассказывал нам устройство автомобиля. На его уроках мы веселились: перешептывались, перемигивались, переписывались записочками. Но главным развлечением для нас была дорога из школы домой. Занятия по машиноведению проходили вечером, и прогулка всей ватагой по заснеженным городским улицам была большим удовольствием.
Мы шли, весело пуляя друг в друга снежками. Ловкостью я не обладаю, но, к моему удивлению, точно попала в Славку Власова, по-моему, прямо в лицо. Изобразив невиданный гнев, с криком он погнался за мной. Я бежала, как сумасшедшая, смеясь и ожидая чего-то необыкновенного. Через несколько метров влетела за угол знакомого дома. Славка нагнал меня и вдруг, одним рывком оторвав от земли, поднял на руки, бережно и нежно. Я, как на качелях, лежала на его мощных руках, такая маленькая и хрупкая. Он что-то шептал, его горячее дыхание щекотало мне ухо, в горле перехватило, и я почти задохнулась от нахлынувшей радости и восторга. Уже совсем близко я ощутила жар его губ. Еще мгновение, и что-то необычайно прекрасное должно было произойти уже в следующую секунду.
Вдруг звонкий голос нашей одноклассницы Лариски Ларцевой вернул нас к действительности:
- Ах вот вы где, голубчики!
Славка тут же выпустил меня и вдруг с силой засунул мою голову в сугроб. Тут уж я задохнулась от попавшего в рот и нос колючего холодного снега. Я кричала и плакала, но рядом уже никого не было. Лариса убежала вместе со Славкой вниз по освещенной улице догонять нашу шумную компанию.
Эти воспоминания неожиданно нахлынули, когда я шла по крутой, поднимающейся от здания старинного железнодорожного вокзала улице прямо к школе. Я не была в родном городе пятнадцать лет. Все эти годы я так живо представляла себе, как сойду с трапа самолета на дорогую мне с детства землю и, купив у бабульки на привокзальной площади букетик цветов, прямиком отправлюсь в школу.
И вот наконец моя мечта сбылась. В сентябре в этих краях благодатное время. На привокзальной площади целый хоровод цветочниц, бойко предлагающих свой яркий товар. Я выбрала изящный букетик, состоящий из маленьких ароматных розочек пастельных тонов. Этот букетик должен был выразить всю мою любовь и нежность к моей самой любимой учительнице по литературе Людмиле Александровне Камоцкой.
В школе она меня не жаловала. За сочинения обычно занижала оценки, возможно, за мои фантазии. Я очень любила стандартную тему повернуть как-то по-своему, не так, как её традиционно представляли. Что-то все придумывала да изображала, а это, возможно, Людмилу Александровну сильно раздражало. Зато девчонки, когда меня вызывали к доске отвечать устно, шептали: "Люся, давай подольше рассказывай!"
Я любила учить наизусть целые куски из произведений, будь то проза или поэзия. До сих пор, под настроение, могу прочесть по памяти целые страницы из любимых с детства произведений. Однажды я доверила моей обожаемой учительнице самую большую тайну: я рассказала о предмете своей любви, о Юрке Кацмане из параллельного класса.
Юрка был отличником. Помню, как его черные, как две спелые вишни, глаза неотрывно смотрели на меня на карнавальном новогоднем вечере. Наконец мальчик решился и пригласил меня на танец, а в самом конце предложил мне свою дружбу. Юра был маленький, щупленький, в сущности, еще совсем ребенок, но очень хотел казаться взрослым. Он очаровал меня своими рассказами о прочитанных книгах, говорил о таких неведомых мне областях, что слушать его хотелось бесконечно.
Но Юрка не любил литературу, он увлекался химией. В химическом кружке он был лучшим и иногда даже ассистировал нашей учительнице в опытах. Я разрывалась. Мне хотелось и в химии преуспеть, но тогда на любимую литературу времени катастрофически не хватало.
- Что делать? - обратилась я тогда с вопросом к Людмиле Александровне.
- Успевать везде, - кратко и жестко ответила учительница, добавив: - Если влюбилась, дорогая, то должны вырасти крылья. Они тебе и помогут.
Я доверяла моей Людмиле беспрекословно и любила её больше, чем родную мать. Не поколебал эту любовь даже один неприятный случай: я отдала ей почитать редкую книгу из библиотеки моих родителей, а она "забыла" её вернуть. Я выдержала все упреки отца, даже порку, но спросить про книгу у моей любимой Людмилы Александровны не смогла. Ей прощалось всё.
Людмила Александровна была, по-видимому, отличным преподавателем. В десятом классе она общалась с нами, как со студентами. Мы писали настоящие конспекты, и мне это нравилось. Литература была главным предметом и для неё, и для меня. Все восхищало меня в учительнице: и независимость суждений, и резкий голос, и её особый подход к теме.
Помню, Маяковского мы начали проходить со стихов о любви. Я обегала тогда весь город и достала-таки тоненькую книжечку, где были собраны под одной обложкой стихи Владимира Маяковского, написанные им когда-то о любви. Именно такую книжку я видела в руках у Людмилы Александровны, а теперь она была и у меня.
"Не на суп, не домой, а к любимой в гости две морковинки несу за зеленый хвостик!..", - возвращаясь из школы домой, весело напевала я, как считалку, эти строчки, легко сбегая по ступеням на нашей улице, что террасами спускается от набережной к старинному вокзалу.
И вот я проделываю этот же путь, правда, в обратном направлении, спустя пятнадцать лет...
Школа встретила чистотой и удивившим меня порядком. Я шла, осторожно ступая по длинным школьным коридорам. Мне хотелось в тишине услышать знакомый голос любимой учительницы и, припав ухом к двери, дослушать её урок до конца.
Примерно посередине школьного коридора дверь класса была открыта. В дверях стояла пожилая учительница. Её сутулая фигура и желтоватое, в оспинах, лицо, показались мне знакомыми. Положив свой изящный букетик в сумку, я сделала несколько шагов...
- Батюшки! Люся, ты ли это? - вдруг радостно заворковала бойкая старушка, почти мгновенно узнав меня. Я тоже сразу признала в ней Зинаиду Ивановну, мою учительницу в младших классах. Она шепотом быстро-быстро стала спрашивать, каким ветром меня сюда занесло, кто я теперь, где работаю, что пишу. Зинаида Ивановна принялась что-то вспоминать из тех далеких лет, и почему-то вдруг март пятьдесят третьего, когда она объявила нам о смерти вождя.
Мне сразу представился тот хмурый, холодный и ветреный день. Я сидела за партой у окна, а там, над крышей соседнего дома, в котором располагался детский сад, на ветру развевался красный флаг с траурной лентой. Флаг был привязан к высокому шесту детскими скакалками, которые тоже развевались на ветру и в такт порывам ветра деревянными ручками бились о древко. Этот печальный стук, как метроном, врезался мне в память на всю жизнь.
- Слушай, - голос Зинаиды Ивановны вернул из прошлого, - у меня нынче первоклашки. Я в этом году заканчиваю свою педагогическую деятельность. Устала... Зайди в класс, скажи ребятам что-нибудь. Я прошу тебя.
Она почти подтолкнула меня, и я, сделав всего пару шагов, оказалась в классе.
- Дорогие ребята, - торжественно начала Зинаида Ивановна,- у меня сегодня большая радость. Приехала из другого города моя любимая ученица Люся.
И она назвала мою девичью фамилию, которую уже я начала забывать, а Зинаида Ивановна помнила.
- Люся стала журналистом, работает на телевидении. Вот посмотрите на неё, если вы будете так же хорошо учиться, то и из вас, я уверена, получатся в будущем хорошие специалисты.
Малыши глядели на меня во все глаза, а я молчала. И своим молчанием как бы выражала свое полное согласие со словами учительницы. Не проронив ни слова, улыбаясь ребятам и Зинаиде Ивановне, я потихонечку, уловив момент, выскользнула из класса.
Урок, по-видимому, уже заканчивался, а я так и не нашла заветный класс, не услышала тот голос, что так манил меня. Пройдя еще несколько метров по школьному коридору, я замерла... За дверью с табличкой "10А" вела урок моя Людмила Александровна.
Переливистый школьный звонок оборвал тишину коридора, и почти тотчас же распахнулись двери нескольких классов, откуда кубарем высыпалась ребятня.
Наконец и дверь десятого "А" отворилась, и со стопкой книг в руках показалась моя учительница. Я смотрела на неё не отрываясь.
- Вы чья-то родительница? - недоверчиво спросила Людмила Александровна.- Что-то я вас не припомню.
- Нет, я не родительница. Я - Люся! - торжественно объявила я, уверенная в том, что, как только назову свое имя, она тут же вспомнит меня.
- Нет, извините, не помню. Столько учеников проходит, что всех не припомнишь, а потом у меня ведь теперь директорство. Вы давно окончили школу?
- Пятнадцать лет назад.
- А я уже пять лет как директор. Наверное, слышали об этом? За цветы спасибо, но, честно говоря, в сентябре я цветами просто завалена. Вот уже неделю как учимся, а цветы родители все несут и несут... Что-что? На телевидении работаете? Как это вам удалось? Очевидно, по блату?..
- Да нет, - вяло оправдывалась я. - По конкурсу прошла, передачу хорошую сделала, а до этого внештатно работала. Так что своим трудом.
- Да? Удивительно. У меня одна ученица в престижный музей попала работать, так утверждает, что по большому блату. Говорите, принесли с собой сценарий передачи, хотите, чтобы я посмотрела. Но ведь я, простите, не редактор. Так как, простите, ваше имя, отчество?
Я подсказала.
- Людмила Анисимовна, отдайте ваше сочинение... в библиотеку, пусть ваш сценарий там хранится. Я, извините, очень спешу. Жду делегацию.
Камоцкая быстрым и уверенным шагом заспешила к себе в кабинет, по сути, так и не припомнив меня.
Я осталась одна посреди шумного школьного коридора. Из приоткрытой сумочки упал к моим ногам растерзанный "молнией" розовый лепесток. Досада горьким комком душила горло, в глазах предательски щипало. Было мучительно стыдно перед старенькой Зинаидой Ивановной и так жаль себя и своих несбывшихся фантазий... в пастельных тонах.