Колдани Дмитрий Эдуардович : другие произведения.

Восхождение на Собер-Баш

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

"В преданиях адыгов по важности Собер

упоминается вслед за Эльбрусом.

Эта вершина, стоящая на краю кубанских степей,

резко выделяется на фоне низких предгорий.

Географы и краеведы до сих пор спорят,

как она правильно называется."

Краеведы

Восхождение на Собер-Баш

   Город не хотел просыпаться. В субботнее утро он предпочитал подольше поваляться в постели. Наверное, следил при этом сквозь веки, как всё наполняется светом ранней осени. А может, город и вовсе не хотел вылезать из-под одеяла. Никогда. Ещё и с головой укрыться...
   Здесь Константин попытался оборвать свои размышления: сравнивать себя с целым городом было чересчур смело.
   - Зайдём в кафе? - услышал Константин. Предложение исходило от Дома учёных. В его словах слышалась робкая надежда, что намеченная поездка не состоится, а всё произойдёт где-нибудь здесь, за уютным столиком, просто и элегантно.
   Дом учёных любил повторять слово "элегантно". Видимо, с этим словом была связана также его привычка носить галстук. Завязывал он этот свой галстук странным узлом, вроде пионерского.
   Уставившись в загадочные переплетения узла, Константин с некоторым отвращением вспомнил, что во время армейской службы у всех галстуки были вообще на резиночках. Константин снова почувствовал симпатию к своему спутнику.
   - Не пойдём, - ответил. - Тарквиний нас не найдёт. Симпатии симпатиями, но нельзя было поддаваться любому проявлению слабости.
   - Не найдёт, так не найдёт, продолжал Дом учёных. - Мы его сами найдём.
   - Вы не успели позавтракать?
   - Почему не успел? Я каждое утро стараюсь завтракать. Я предлагаю отметить встречу.
   Константин знал, что увидит сейчас в глазах этого человека. Это не был взгляд побитой собаки, как говорили некоторые. Это был взгляд побитого интеллигента.
   Разумеется, никто никогда не стал бы говорить так. Взгляд побитого интеллигента... Про интеллигентность сейчас вообще не стоит говорить, пусть и побитую. Можно говорить про стиль, про шарм, в крайнем случае - про способность держать удар судьбы. Но только не про интеллигентность. Это не по-ленински...
   Между прочим, стиль у Дома учёных был. Так сказать, имел место. Такой стиль, что чертям тошно. Константин чёртом не был, но сам бы немедленно исчез отсюда, если бы мог.
   При всём при этом, в том, что человек со столь странным прозвищем был интеллигентом, не приходилось сомневаться. Сочетание благородной внешности и плохой одежды даже заставляло думать о членстве в Союзе писателей. Даже больше - в облике Дома учёных вселенская печаль обрела конкретные очертания. Здесь имелась щетина, грязный манжет, почерневшие от табака зубы. Костюм, который носил этот человек, просто не мог быть сконструирован на планете Земля. Хотя, по мнению Константина, на этой планете могло происходить всё, что угодно... Определённо, такой костюм не смогли бы сделать и в мастерских исправительно-трудовых учреждений. А это, товарищи, что-нибудь да значит...
   Много лет Константин испытывал самый настоящий ужас при виде этого костюма. В Дом учёных все эти годы стеснялся своей одежды. Он стеснялся, кажется, всего на свете. И может быть, из-за этого неустанно вёл поиски иного разума.
   Сам Константин иной разум игнорировал. То есть не ощущал его наличие. А от собственного страдал. Такой вот разум...
   Но разум всё-таки был. Хотя бы потому, что Константин понял, что его тревожит и манит в эту минуту - портрет его странного собеседника выходит неполным. Взгляд почему-то сам убегал от головного убора своего визави. И напрасно. Сказать, что сейчас так не носят - мало. Будут ли носить в будущем? Несомненно, ведь будущее прекрасно. И чрезвычайно необычно. Грешную голову Дома учёных, - крышу, как принято говорить, - прикрывал мохеровый кепи ручной вязки. Он походил сразу и на колпак санкюлота и кепку гопника, работающего по окраинам. Отчего, естественно, Григорий Алексеевич должен был походить на санкюлота, готовящегося взять Бастилию и на гопника, идущего на дело. А также на ямайского негра-растафари - негры-растафари из Нью-Йорка вроде бы тоже любят такие кепи. Однако, ни на гопника, ни на растафари, ни на санкюлота Дом учёных похожим не становился. Может быть, дело было в цвете? Точно название такого цвета Константин вспомнить не мог. Но выручала армейская школа - полное представление о цветовой гамме кепи могли дать тёплые воспоминания о солдатских валенках.
   И, наконец, последняя точка - как было хорошо видно, не одна - точка, прожжённая сигаретой. Сигаретами был прожжён не только кепи, но и уже упомянутый костюм.
   Константин припомнил старую-старую шутку, что костюмчик бурый, как поверхность Марса, а вот вспомнить имя Дома учёных сразу не смог. Пряча глаза, отвернулся куда-то в сторону, где расплывалось незнакомое полотно Ренуара, подождал, пока оно превратится в привычную панораму привокзальной площади у кооперативного рынка, и сказал:
   - Григорий Алексеевич, зачем вы носите поплавок?
   Дом учёных чуть покосился на огромный лацкан, где мерцал ромбик какого-то вуза.
   - А чёрт его знает, - ответил после некоторого размышления. Я же всё-таки учёный...
   Константин подумал в этот момент, что набьёт морду тому, кто станет смеяться над этим человеком.
   Не стоило напоминать Григорию Алексеевичу про студенческие годы. Он мог устроить Татьянин день прямо сейчас, в сентябре и безо всякого кафе. Что он и попытался сделать, извлекая из своего фундаментального портфеля бутылку. Константина поразило, что бутылка оказалась запотевшей, будто Дом учёных прихватил с собой в путешествие холодильник.
   - Да... наука сейчас переживает не лучшие времена, - протянул Константин, чувствуя, что говорит чепуху.
   - Это я переживаю не лучшие времена, - спокойно возразил Григорий Алексеевич. - Я всегда таким был. По пятьдесят?
   - Такие вещи втроём делаются, - стараясь, чтобы звучало как можно мягче, сказал Константин. - Надо ждать.
   - Вот ещё! Никогда бы не подумал, что придётся на Кубани ждать Тарквиния! - возмутился Дом учёных. - Сколько реверансов перед тем, как взять и просто выпить!
   Но ждать Тарквиния было уже не нужно. Он находился где-то рядом. Публика на автовокзале взволновалась. Притаившаяся в золотой листве сова, одна во враждебном, полном высоких технологий городе, кажется, приоткрыла глаз. Приутихла в одно мгновение матерная ругань, пляшущий развязно молодой человек выключил свой рэп. Казалось, все глаза устремились в одну сторону. Водители автобусов, резанув быстро взглядами высокую фигуру, начинали невольно рассматривать асфальт.
   Тот, кого ждали Константин и Дом учёных, плыл среди расступающейся толпы на крейсерской скорости. Полы его роскошного плаща раздувались подобно парусам. Они тянули прикоснуться к ним и испросить здоровья и всех благ. Общее впечатление было таково, словно Тарквиний только что вышел из банка, солидного и преуспевающего, с проверенными временем традициями. Причём, вышел он из банка не после того, как денежки его квакнулись вместе со временем и традициями, а гордо вышел, как хозяин.
   Необъятной родины своей... - довёл до конца свою мысль Константин и в который раз ощутил удивление от того, что Тарквиний, его старый друг, покидает эту необъятную родину и отправляется через несколько дней в Германию, страну победившего национал-социализма, на, извините, ПМЖ.
   Тарквиний курил. Сигарный дым расстилался над головами собравшихся и окутывал их благоуханием вечерних тропиков. Этот манящий аромат таинственным образом заставил похмельного старика, приткнувшегося у заплеванной стенки в своей шубе из старинного искусственного меха, вспомнить, как завалил он экзамены в Институт инженеров морского транспорта. Это было давно, в городе Одессе...
   А сейчас... сейчас многие бывшие на автовокзале увидели свет. Самое интересное, даже в глазах старика мир наполнился вдруг светлым сиянием и перестал выглядеть, как бетон с разбросанными кругом мокрыми окурками. Такой свет, чего доброго, мог ослепить. Но старик умел владеть собой. Иначе он никогда не стал бы стариком. Ему вспомнился другой человек, улыбающийся, с трубкой и шкиперской бородкой... Тот, другой, стал-таки капитаном дальнего плавания. Не так давно с его могилы украли якорь и, верно, продали в металлолом. Старик на секунду подумал, что пришла Смерть. Но это было не так. Жизнь продолжалась и хотелось курить. Одновременно старику потребовалось вспомнить зачем-то, как называется в физике единица освещенности. Надо же было как-то измерить этот фаворский свет, вместить его в себя... "Люкс! Люкс!", - вспомнил старик нужное слово и потянулся под скамейку, где увидел замечательный окурок, целый почти на две трети и, кажется, сухой. Чудеса продолжались. Одной женщине, плечи которой украшал давно убитый песец, вдруг нестерпимо захотелось купить кокосовой стружки и приготовить что-нибудь вкусненькое. А младенец, пока что не имевший даже паспорта, открыл глазёнки в своей коляске и посмотрел необыкновенно мудрым взглядом на небо. И увидел, что оно голубое-голубое.
   - Мать честная! - воскликнул Дом учёных. - Если бы Иисус Христос был самодовольным, то это был бы Тарквиний!
   Не вдумываясь в слова Дома учёных, Константин смотрел на своего друга.
   Тарквиний, как всегда, улыбался. Но, как всегда, только уголками губ. Константин сразу увидел в его серых глазах холод и бесприютство осени. И это притом, что в них всегда плавала тень врождённого презрения к действительности.
   А может, холод чувствовал сам Константин и от этого видел его повсюду? Нет, определенно Тарквиний изменился.
   Зато у него осталась привычка выражаться туманно-афористично.
   - В России нельзя быть сибаритом, - заявил он, даже не поздоровавшись. - Иначе у меня не наступил бы кризис среднего возраста.
   Заметив непонимание во взгляде Константина, Тарквиний продолжил: - И я не послушался бы тебя.
   Константин ответил жестом, в смысле "подожди - не пожалеешь".
   - Сидит себе человек дома... - обратился Тарквиний к Дому учёных, видимо пытаясь развить знакомство, при этом отстраняясь и усваивая увиденное, - пишет себе симфонию... "Ямаху" купил по случаю... синтезатор... и тут звонит этот поц! Едем на какой-то Собер!
   - О! - воскликнул Дом учёных. В этом "о" звучали самые настоящие бурные и продолжительные аплодисменты.
   Непонятно, чем он восторгался. Слова "Ямаха", "поц" и "синтезатор" не могли произвести такого впечатления. В этом Константин был уверен. Вот если бы Тарквиний сказал что-нибудь такое: "Этрурия", "пустыня Наска", "Океан бурь" - тогда другое дело. Тогда Дом учёных мог бы воскликнуть "о"... Константин так и видел его, восторженного, раз за разом всё глубже проникающего в тайны мироздания за рюмочкой сакэ. А после этой рюмочки вся кухня в пустых бутылках...
   Как и следовало ожидать, Тарквиний без восторга принял предложение начать путешествие с возлияния. Конечно, в нём не возникло противной тоски, как у Константина, или маниакально-депрессивной восторженности, как у Дома учёных. Тарквиний просто оглядел автовокзал и рынок с допустимым презрением. Так, чтобы всем стало ясно - он, Тарквиний Маковский, не имеет ничего общего с происходящим. И иметь не может.
   Дом учёных, натурально, удивлялся, конечно, откуда на Кубани взялся Тарквиний. Константин апеллировал к классике и напомнил, что я, мол, русский рабочий, а фамилия моя - Штокман. Но Дом учёных сам был классиком и заявил на это, что Шолохов не мог написать "Тихий Дон", как бы ни старался. Константин грохотал в ответ что-то маловразумительное, сам Тарквиний молчал, так троица и оказалась в кафе.
   Здесь не было посетителей. Большая белая женщина за прилавком стучала какими-то предметами, начиная рабочий день. Стучала она недовольно, заставляя вздрагивать всех троих.
   - Доброе утро, красавица! - ляпнул отчего-то повеселевший Дом учёных. Тяжёлый портфель в его руке звякнул нескромно, как бы подтверждая слова хозяина. Но утро не было добрым, к тому же большая белая женщина, похоже, не любила ложь.
   - Водки нет! - заявила она, едва взглянув на вошедших. Те стояли у двери, разглядывая пустые пластмассовые столики.
   - О, как! - отреагировал Константин, вспоминая своё недавнее прошлое.
   - Почему это нет? - заулыбался Дом учёных. - Всё есть.
   - Пошли отсюда, - изрёк Маковский. - Я видел автобус на Убинскую.
   Стук прекратился. Продавщица, видимо, смягчилась, не желая терять клиентов. Но было уже поздно. Константин увидел в окне собственное отражение. Постарался скорее отвернуться, но удержать Константина здесь уже ничего не могло.
   - А зачем нам Убинская? - не сдавался Дом учёных. - Надо, чтобы всё шло по плану.
   Константин подумал, что с детства хотел побывать в горной станице Убинской. На Собер можно было подняться и оттуда. Убить двух зайцев. Увлекая за собой всех, он бросился к указанному Маковским автобусу.
   Успели как раз вовремя. Шофёр изобразил хитрый взгляд, будто хотел сказать что-нибудь вроде - что ж вы такие бедные, если такие умные, - и предупредил:
   - За билетами не успеете. Я возьму вас на углу.
   Времени хватило как раз на то, чтобы Константин ещё раз представил своих спутников друг другу. Дом учёных собрался было прикурить от сигары Маковского свою "Приму", но тут появился автобус.
   Удобно расположившись в мягком сиденье, Константин ощутил нечто вроде радости жизни, чувства странного и редкого и, пожалуй, противопоказанного человеку. Предвкушение короткой приятной поездки на мгновение вернуло Константина в детство. Любого в таком состоянии можно брать голыми руками.
   Вспомнился чей-то рассказ, как немецкий мотоциклист во время войны пытался оккупировать станицу Убинскую. Мотоциклист остановился на центральной улице, оглядел угрожающую пустоту, развернулся и больше никогда сюда не возвращался. Такой был рассказ. Спутники Константина, как выяснилось, тоже никогда не были в Убинской. Кажется, им нравилось, что станица эта, должно быть, глухое место.
   По этому поводу Дом учёных испытывал прилив добродушия.
   - Так почему вас зовут Тарквиний? - обратился он к Маковскому.
   - Я сам себя так называю.
   - А мне говорят, что я - лох, - в голосе слышалась задумчивая задушевность. - Как вы думаете?
   - Что думаю?
   - Ну... это соответствует действительности?
   - Знаете, я не совсем понимаю вашу терминологию...
   - Кокетничаете.
   Теперь можно было вздремнуть до самой конечной. Константин знал, что его друзья найдут общий язык. Хотя спать, когда едешь по столь красивой дороге, было преступлением.
   Константин подумал, что Тарквиний специально умалчивает о том, что уезжает в Германию. Не хочет об этом говорить. Когда он едет? Жена, наверное, довольна... Что делать еврею в Берлине?
   Берлин Константин представлял себе, как нечто поверженное. Опять вспомнился немецкий мотоциклист. Константин достал путеводитель и стал изучать маршрут, отмечая про себя отдельные эпизоды в боевой деятельности партизанского отряда "Мститель".
   Разумеется, Дом учёных несколько утомил Тарквиния интеллектом. Константин всю дорогу слышал - "друиды", "эзотерика", "Атлантида"... Уже пора было любоваться горными видами - компания стояла у опустевшего автобуса на конечной остановке, а беседа учёных мужей не прекращалась.
   - Вы профессор? - резко спросил Маковский, собравшись наконец вырваться из-под тяжести невнятных гипотез своего собеседника.
   - Я - русский космист! - отвечал Дом учёных, готовый продолжить схватку.
   Случилось то, чего опасался Константин: Тарквиний задал вопрос, после которого Дом учёных, как это уже случалось, мог уйти в депрессию:
   - А где работают русские космисты?
   - Сейчас я работаю в зале игровых автоматов. - Григорий Алексеевич приподнял вверх подбородок, попытался расправить плечи, что должно было означать гордость и независимость.
   Но в голосе Тарквиния вдруг появились нотки теплоты и участия:
   - А у меня в Москве было казино, хотя я по образованию горный инженер.
   - Вот и пошли в горы, - несколько грубовато вмешался Константин. Ему хотелось поскорее начать восхождение. А главное - теплота и участие в исполнении Маковского настораживали. Я - параноик, - сказал сам себе Константин и добавил. - А выросли мы вместе...
   - Да мы уже начали твое восхождение, - заверил Дом учёных. - Что-то ждёт нас на вершине?
   Спутники молча задрали головы, пытаясь отыскать в окружающем великолепии вершину Собер-Баша.
   - Мы на подходе, - констатировал Дом учёных, блеснув очками. - Смотрите - индюк.
   Константин ещё раз пролистал путеводитель. На этот раз внимательней. Попробовал сориентироваться на местности:
   - Компас есть у кого-нибудь?
   - Эта улица называется Центральной, - ответил Дом учёных.
   Тарквиний, конечно, вёл себя так, будто происходящее не имело к нему отношения.
   - Здесь умные люди живут, - резюмировал он, когда минут через десять троица вышла из станицы и углубилась в лес.
   - Почему это умные? - встрепенулся Дом учёных, чуя возможность начать дискуссию.
   - На Собер собрались? - откуда-то из-за деревьев приблизился мужчина в трико. Он, кажется, опохмелился и был настроен благодушно. - До вас уже человек сорок прошли.
   - А мы правильно идём? - Дом учёных выглянул из-за плеча Константина.
   Незнакомец путано объяснил маршрут. Точнее, он просто махнул рукой на юго-восток.
   - А красивые здесь места... - сказал Маковский, когда путешественники остановились перекурить. При этом он оглядывался так, словно ожидал появления партизан. - Я и не знал, что у нас так красиво...
   Вид, действительно, впечатлял. С дороги, проложенной по крутому склону, домики Убинской казались игрушечными. Наверное, и жизнь их обитателей была игрушечной, похожей на рождественскую сказку.
   Крыши домиков ярко сверкали на солнце, но было хорошо видно, как сползающий с гор туман быстро наполняет долину вместе с расположенной в ней станицей.
   - Это ещё что! - воскликнул Дом учёных, наслаждаясь прохладным ветерком. - Вот если нам удастся найти дольмен! Здесь, на склоне, ведь есть дольмены?
   Вопрос был адресован Константину. Надо было отвечать. В путеводителе авторы описывали какой-то разрушенный дольмен, указывали азимуты, разветвления тропы, какие-то таинственные заброшенные дороги. Только под ногами было совершенно новая бетонка, по краям - аккуратно сделанные стоки для воды. Дорога выглядела так, будто строилась не для проезда транспорта, а для какой-то иной цели. От неё так и веяло чем-то партийно-правительственным. Хотя сейчас, кажется, повсюду царила многопартийность. Короче говоря, Константин не знал, где они находятся. Вспоминались неясные рассказы о золотоискателях на Собере и случайные легенды об урановых месторождениях.
   - Все время вверх и вверх, - жаловался Дом Ученых. - Восхождение называется!
   - Надо было воду взять, - сказал Тарквиний. Уже часа полтора он поглядывал на Константина с подозрением.
   - Есть напиток древних индоевропейцев, - поспешил успокоить нового знакомого Дом Ученых. - Называется "сома".
   - У вас там водка. - возразил Тарквиний.
   - А что? - Бывает и водка нужна. Совсем без водки здесь жить невозможно. Когда меня турнули с кафедры...
   - Не начинай. - Константин знал, когда нужно останавливать товарища.
   - Ладно, - легко согласился тот. - А строители дольменов - истинные арийцы. Это я вам говорю. Потому-то официальная наука молчит. Официоз...Сами понимаете, туристов водят. Яблочки молодильные продают, женщины беременеют...А спроси - кто дольмены строил? С гордостью отвечают - не известно. Вот и вся наука.
   - Ну, а вы почему уверены в своей правоте? - Торквиния, кажется, заинтересовал разговор. - У вас третий глаз, что ли, открылся?
   Константин вспомнил, как в детстве они с Маковским, насмотревшись кино про Штирлица, играли в войну. Главное управление имперской безопасности располагалось в третьем подъезде, где жил душевнобольной Фридман и располагалась клетушка дворника. Торквинию импонировали мундиры и выправка немецких офицеров. Но внутри он всегда оставался советским разведчиком.
   Дом Ученых чувствовал, что его научный авторитет заколебался.
   - А может и открылся? - в его голосе звучал вызов. - Возразите!
   Маковский промолчал.
   - Не можете возразить? - несколько смягчившись, продолжал Дом Ученых. - Есть, конечно, сомнения... Как без сомнений? Но мою гипотезу стоит проверить. Вдруг в ней есть зерно?
   - Я пять лет потратил на торговлю зерном, - неожиданно улыбнулся Тарквиний. - Думаю, край наш богатый, хлебный... Хорошо, недолго пришлось в кичмане чалиться. За арийцев в тюрьму не сажают?
   На этот раз отмалчивался Дом Ученых.
   - Тебя же спрашивают, - напомнил ему Константин.
   - В смысле?
   - В смысле, я, например, считаю, что арийцы это нечто противозаконное.
   - У нас много противозаконного, - серьезно ответил Дом Ученых. - Законы вообще не действуют. Возьмем закон единства и борьбы противоположностей...
   - Не надо. - твердо сказал Константин.
   Но того было не остановить. Глаза у Дома ученых загорелись таинственным огнем, тяжелый портфель, тянувший интеллигента к земле, потерял вес.
   - Что значит - не надо? Если этот физик - я имею в виду Эйнштейна, - Дом Ученых затряс рукой, угрожая небу, но, быстро справившись с гневом, уточнил: - Альберта. Так вот, если этот Альберт Эйнштейн пишет, что в мире главный закон имеет формулу "чтобы да, так нет", то - извините. Закон этот не действует точно так же, как все остальные. На то он и закон. Это же элементарная логика.
   - Полная херня получается, - задумчиво произнес Тарквиний, видимо, соглашаясь с оппонентом.
   - Совершенно верно - парадокс. Эти ученые, понимаешь, Нобелевские премии получают, а в мире все больше тайн! Но вернемся к дольменам...
   - Слушай, у тебя, вроде, карта была? - перебил Константин.
   - Это не та карта, - сник Дом Ученых. - Это карта звездного неба. Каким оно было четыре тысячи лет до нашей эры.
   - Ну, а как мы источник найдем? - Тарквиний начинал злиться.
   - А я, что ли, нас сюда потащил?
   - Четыре тысячи лет! Только необразованные люди говорят - "наша эра". Надо говорить - "новая".
   - Да какая она, к черту, новая! - возмутился Дом Ученых. - Тошнит даже...
   - Так что же - "наша"?
   - Я вас сюда потащил. - признал Константин. - Водички бы родниковой... Лет с шестнадцати, наверное, хотел на Собер забраться. Когда горным туризмом занимался в клубе железнодорожников...
   - М-да... дороги-то железные, а люди золотые. - высказался Дом Ученых.
   - Так ты, что ли, не был здесь ни разу? - поразился Маковский. - А по телефону мне целую экспедицию описал!
   - Это я так... очень сюда хотелось... меня развод прибил окончательно... - произнес Константин. Мутная волна поднялась от сердца и застряла в горле. Он понимал, что сочувствия нельзя искать ни у кого - ни у счастливых, ни у несчастных. К тому же, разве счастливым человеком был Тарквиний? И так ли несчастлив Дом Ученых? Сочувствие... Разве у Собера его просить? У живой и неживой природы? Может и правда, не стоило ехать неизвестно куда, а засесть в том кафе? А просить здесь ничего нельзя...
   Константин добавил твердо:
   - Я просто думал, товарищи, что после развода уже не встану.
   Тарквиний не смолчал:
   - Ты точно знаешь, что хоть раз твердо стоял на ногах?
   - Раза три - точно.
   Дом Ученых сосредоточено затягивался сигаретой. Почему-то делал он это, как бывалый лагерник. Лет через десять и я стану таким, - решил Константин и полез за сигаретами. Курить "Приму"? Бр-р... Как английская королева? Но это только через десять лет! А, может, я и не буду таким? Может, я, вообще, умру?
   Константин поиграл мышцами, стягивая прочную кожу куртки. Хорошая куртка...
   Дом Ученых искоса смотрел на Константина. Затем, решив, видимо, что уже пора, начал:
   - Они засекретили раскопки Аркаима! Это священный город древних ариев. Только нашли его, проскочила информация в прессе и потом сразу - раз! Как отрезало... А что они пишут в своих энциклопедиях?! Они римских цифр не знают! Даже номер съезда своего не могут правильно написать.
   Константин выпрямился. Речь Дома ученых загадочным образом подействовала живительно.
   - Нет, на самом деле, тут что-то должно быть. Это же древняя священная гора. Я уверен, там должны быть культовые рощи, дубы...
   - Дубы? - Тарквиний говорил почти шепотом, угрожающим и беспощадным.
   - Да, священные деревья. Знаешь, сколько им лет? Адыги еще мусульманами не были... Вот, Дом Ученых знает.
   - Так вы тоже знаете Собер? - Торкивиний наклонился к интеллигенту.
   - В некотором смысле...
   - В каком некотором смысле? В космическом? От жажды помирать будем? Мне в Германию ехать через неделю! Меня там еще в концлагере будут держать! Для эмигрантов из Восточной Европы...
   - Да вот же дорога! Не заблудимся.
   - Зачем мне дорога, если я хочу на вершину?!
   - Да, нас, современных людей, тянет к вершинам, - попытался установить мир Дом Ученых. - Нас всегда влекут тайны тысячелетий... А Тарквиний, гад, гордый.
   Последнюю фразу Дом Ученых произнес так, чтобы ее слышал один Константин.
   - Куда все-таки сорок человек подевались? - не успокаивался Тарквиний. - Мы же никого не встречали. Должны быть больные, отставшие...
   Ему указали на то, что человек, указавший курс, был с похмелья.
   - Не на сорок человек он похмелился! - возмутился Тарквиний. - Где люди? Мистика какая-то...
   - А вы думали! - на "мистику" Дом Ученых реагировал мгновенно. И, кажется, становился самим собой: - Может, мы уже в антимире? Посмотрите вокруг - не бывает же так красиво!
   - Это все ваша сома делает. Напиток древних арийцев.
   - Подождите. Еще будут чудеса. А водка... водка, если в меру, это - фантастика.
   - Водка... фантастика... Застрянем здесь и дождь пойдет. Вот триллер-то будет!
   - Константин у нас сталкер, - радостно объявил Дом Ученых. Похоже, он действительно ощущал себя в антимире: - Выберемся.
   "Сталкер" повертел в руках потрепанную книжицу:
   - Тут дерево должно быть... где повернуть... обожженное молнией.
   - Одинокое дерево в лесу? - уточнил Дом Ученых.
   - Ты это все исходил? - Тарквиний уважительно посмотрел на видавший виды путеводитель Константина.
   - В гараже валялась... Называется "В окрестностях Краснодара".
   - А я раз восемь на Тюляева лежал, - добавил Дом Ученых ни к селу ни к городу.
   - Это придает нам бодрости, - Константин быстро взглянул на Торквиния.
   - А что такое Тюляева? - спросил тот. И увидел, что на него смотрят с каким-то даже сожалением.
   - Мне одна знакомая рассказывала... - продолжил Дом Ученых, зачем-то сдвинув очки и пытаясь протереть их сурово холостяцким носовым платком. - По переписке... Она мужа себе искала по объявлению. Так вот, пришла к одному, а у него в квартире палатка туристская стоит. Прямо на паркете. И примус. Вот это путешественник, представляете?
   - Так вот почему ты с портфелем? - бросил Маковский. - А не с рюкзаком и альпенштоком?
   - Да мать их так! - воскликнул Дом Ученых. - Нет у меня рюкзака. И вы ко мне, пожалуйста, на "вы" обращайтесь. Причем с большой буквы.
   - Справедливо. - согласился Тарквиний. - Пошли, что ли, еще бросок сделаем...
   Восходители устремились вверх. Впереди дорога, как прислоненная к стене лестница, уперлась в небо. Яркая лазурь почему-то не радовала, но обещала новый виток трудного пути, который в какой-то момент стал казаться бесконечным.
   - Без альпенштока... - ворчал Дом Ученых. - С портфелем... А пусть думают, что я кандидат в депутаты! Волхвы не боятся могучих владык!
   - Да черт с ним, с этим альпенштоком! Зачем вы лаковые туфли надели?
   - А у меня нет других. И потом (Дом Ученых остановился и принял подобающую позу), может я был на вечеринке в доме принцессы?
   - Все возможно... Так вы, значит, кроме всего прочего, еще и волхвы? - Маковский откровенно дразнил Григория Алексеевича. - Скажите, - раз уж вы у нас с большой буквы, - как ваше имя склонять?
   - А не надо меня склонять! - бросил Дом учёных и перешёл на строевой шаг: - И врагу никогда не склонится золотая моя голова...
   - Константин! - возмущённо воскликнул Маковский. - Отправь меня к немцам скорее! Золотая у него голова...
   - А интересно в антимире-таки оказаться. Узнать, что там и как - будто сам с собою говорил Дом учёных. - Ну, а что вы думаете о внеземных цивилизациях?
   - Что?
   - А я вот думаю, что Собер - отличное место для контакта.
   - Понятно.
   - Что вам понятно? Смеётесь? А я по неделям восстанавливаюсь... после выхода в астрал...
   Константин искал глаза Тарквиния.
   Но Тарквиний был занят только Григорием Алексеевичем. Чуть не укрыв волхва полами своего кавалерийского топ-плаща, сказал:
   - Простите за личный вопрос, водка у вас палёная?
   Хорошо, что тот не успел ответить. Шагнув вдруг прямо в небо, путники оказались на большом плато. Выше были только облака. Бетонные плиты дороги аккуратно закончились. Поляны и рощи, открывшиеся взглядам растерявшихся путешественников, можно было бы назвать девственными, но вблизи виднелись какие-то здания, вышки с антеннами и локаторами. Ветер доносил шум генераторов. В глаза бросались выложенные кирпичом цифры на стене одного из домов: "1994". Во всем чувствовалась легкая секретность. Как показалось Григорию, с примесью декаданса. Впрочем, он сам знал, что просто отравлен этими примесями. Из-за того, что вся жизнь его проходила среди картин гибнущей империи.
   - Да... тускло, - резюмировал Маковский, прервав молчание.
   То ли кривоватые цифры "1994" не внушали высоких душевных порывов, то ли еще что, только казалось, будто некие варвары пытались слепить из кирпича подобие виденного однажды ими архитектурного великолепия исчезнувшей и забытой цивилизации. Как лепит мастер нечто подобное Праксителю, а выходит гипсовый Ильич для ЦПКО им. Горького. Или в тюрьме какой-нибудь несчастный пытается изваять Венеру из хлебного мякиша, а получается обязательно черт.
   - Где это мы?
   - Это вершина. - Константину вдруг все стало ясно. - 773 метра над уровнем моря.
   - Это и есть вершина Собер-Баш?
   - Вот именно. Когда же здесь расположили военную часть? - произнес Константин и спохватился.
   - Я человек не военный, - поморщился Тарквиний. - В армии не служил, но что-то на воинскую часть не похоже... Какая, впрочем, сейчас армия...
   - Ну давайте присядем, что-ли? - взял себя в руки Дом Ученых. Не зря же шли...
   - Вы правы, - голос Маковского изменился. Теперь в нем слышалась неуверенность. - Вы правы, многоуважаемый Дом Ученых. Вы слышите, я вас зову с большой буквы?
   - Слышу.
   - Но сначала я хочу взглянуть на родную землю. С высоты птичьего полета.
   - Знаем мы, что ты за птица... - бросил Дом Ученых, усаживаясь на траву и расстегивая портфель.
   - Может, к водопадам спустимся? - предложил Константин без надежды. - Альпинисты так делают...
   - Кто? - Григорию Алексеевичу было уже не до альпинизма.
   - Оглянись кругом - вот гордый красавец Папай.
   - Где?
   - Где-то там... Не знаю.
   - А далеко до водопадов? - спросил Тарквиний. Ему явно мешал шум генераторов.
   - По книжке - где-то час. Там можно будет на лоне...
   - Вы пить будете? - Дом Ученых потряс Константина за рукав.
   - А что, тогда духи появятся? - приблизился Маковский. У него появилось странное выражение на лице. Константину показалось, что Тарквиний не знает, как быть. Может, впервые в жизни.
   - Я спрашиваю - водку пить будете? - Дом Ученых настойчиво стремился придать ситуации определенность.
   Вдруг из леса вышла девушка. Бутылка булькнула и застыла в руках Григория Алексеевича. Солнце блеснуло в его очках, ударив заодно Константина куда-то в сердце.
   Было видно, что прекрасная незнакомка не городская. Она смотрела на мужчин взглядом, в котором смешались вызов, тревога, любопытство и готовность к разочарованию. Косметика на таком фоне не заметна.
   - Извините, мадемуазель. Дом Ученых взмахнул пластмассовым стаканчиком. - Куда ведет эта дорога?
   - Туда, - отвечала девушка. Кажется, она сдерживала улыбку.
   - Дриада... - пояснил Константин товарищам, стараясь, разумеется, чтобы дриада сама его слышала.
   - Ну, эта дорога нас куда-нибудь приведет? - продолжал Дом Ученых.
   - Куда-нибудь приведет.
   - А вы не хотели бы с нами? - вдруг выговорил Дом Ученых с заметным усилием.
   - С тремя? - дриада оценивающе оглядела друзей, причем глаза ее мгновенно позеленели.
   - Нет, я в смысле - стаканчик, - отступил несчастный кавалер. - У нас консервы...
   Маковский демонстративно разглядывал облака. Девушка сложила руки на груди и стала похожа на школьную учительницу. Константин почувствовал, что находится в лесу, далеко от города и людей. В руках напомнил о себе мелкой дрожью отвратительный пластмассовый стаканчик.
   Затем дриада исчезла. Просто растворилась среди деревьев и трав.
   - Она исчезла. - Дом ученых так и сказал, растерянно оглядывая окружающее его разнотравье.
   - Ничего сверхъестественного, - заявил Тарквиний и посмотрел сально. - Она в воинскую часть шла.
   - Вы думаете? - Григорий Алексеевич растерялся совсем. Потом, что-то вспомнив, и вовсе помрачнел.
   - Хоть это и не воинская часть. - Тарквиний бросил полный снисходительности взгляд на загадочные сооружения, затем обернулся к Дому Ученых. Дом ученых съежился сильнее. Отвернулся.
   - Вы правы, - сказал и тут же задумался.
   - А что тут думать? Тут и думать нечего!
   Константин присел рядом и стал смотреть, как ветер колышет траву. Казалось, что живой ковёр вот-вот уйдёт из-под ног и вся компания окажется в подвешенном состоянии чёрт, знает на какой высоте над уровнем моря. Впрочем, не стоило фантазировать, Константин ощутил, как Собер не оставляет места для фантазий, заполняя собой, своим спокойствием тревожную пустоту под курткой и рубашкой.
   Константин только попробовал представить себе, как будут лежать здесь на вершине три черепа, как и сейчас покусывая травинки. И не поймёшь, какой Тарквиния, какой его, Константина, а какой принадлежит или будет принадлежать? - Дому учёных.
   Определённо, Собер навевал мысли о вечности. Иначе, откуда бы взялись в голове эти черепа! И куда делась дриада? А цифры "1994" - это так... к музыке сфер не имеет отношения.
   - Я знаю, чего здесь не хватает, - прервал молчание Дом учёных. - Человеколюбия.
   Странен был и ход его размышлений.
   - В Краснодаре зато хватает, - сказал Маковский. Константин обратил внимание на то, что тот сидит прямо на земле без всякого сожаления. В своём дорогом плаще.
   - Да нет, я вообще говорю... - Григорий Алексеевич давал понять, что говорит серьёзно.
   - В Германии точно хватает, - зачем-то сказал Константин.
   - Да причём здесь Германия! - Тарквиний не отрывал взгляд от окружающих Собер гор. - А ты знал, что сюда надо забраться...
   Тарквиний повернулся, на лице его была улыбка. Он стал похож на того мальчишку, которого, как это ни удивительно, всё ещё помнил Константин:
   - Восходители...
   - А у меня такое чувство, что я здесь уже был. - Константин сам верил тому, что говорил.
   - И у меня.
   - Вы будете смеяться, - и у меня.
  
   Позже восходители утверждали, что причиной этого единодушного ощущения было содержимое портфеля Григория Алексеевича.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   7
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"