... Ночной город встретил его нарочито неприветливо: на улице моросил дождь, привокзальная площадь была пустынной, заказанное такси никак не приезжало, а окружающая перспектива города оставалась какой-то размытой и неопределенной. На шум дождя откуда-то со стороны накладывались рваный стук колес поездов, неразборчивые объявления по громкой связи вокзала, отрывистый смех вокзальных дежурных, прорывающийся через открывающиеся высокие и тяжелые двери центрального здания вокзала. Он приехал сюда без определенной цели, как часто делал это и раньше, приезжая в другие города. Ему нравилось узнавать и рассматривать лица городов, погружаться на небольшое время в их жизнь и суету, не растворяясь в них, и увозить с собой случайные реликты с заплавленным в них духом того или иного города... Побродив некоторое время по тускло освещенному крыльцу вокзала и пытаясь как-то реконструировать эту ночь, он, наконец, сбросил заказ и позвонил в другое такси. Реконструкция состоялась: такси примчалось через 5 минут, правда ему пришлось пройти вдоль пустынной привокзальной площади до багажного отделения, разумеется, приняв на себя часть вездесущей моросящей влаги. Водителем оказалась женщина. Пока они ехали, водитель смеясь объясняла ему, что бюджетное такси Александр, которое он вызывал первым, в этом городе используется только бомжами, а нормальные люди используют другие варианты, которые подороже, но зато приезжают. Через 5 минут торможений, поворотов и ускорений они долетели до отеля. Он отдал 270р и остался со своим неизменным рюкзаком и небольшой сумкой один на один с моросящей ночью, слегка оживляющей неоновые буквы отеля беспокойным мерцанием. Он любил такие ночные дожди и даже, в определенном смысле, коллекционировал их. В его коллекции были тяжелые летние, заполняющие темноту ровным гулом с одиночными всплесками, легкие и острые осенние, в которые тянуло гулять, безличные, капающие ровно и монотонно, внезапные, играющие, угрожающие, смеющиеся, плачущие... Этот был особенным. Нет, он был даже странным. Он осознал вдруг, что этот дождь нарушал привычный порядок вещей тем, что он стоял под ним уже несколько минут, но его толстовка не намокала больше, чем она уже намокла, пока он шел по привокзальной площади. На мгновение ему показалось, что этот дождь после небольшой проверки как будто бы принял его за своего. Он постоял еще немного перед входом в отель: было похоже, что неоновое название "Панфель" (Прим.: река во Франции) оставалось единственной точкой опоры в ночной вселенской бездне, заполненной бесконечной водяной саранчой. Все это выглядело как начало какой-то истории-мистерии. Повесив, на одно плечо рюкзак, на другое сумку, он подошел к тяжелой железной двери и с некоторым усилием открыл ее...
... Побродив с утра по центру старого города, заключенному в остатки крепостной стены из красного кирпича с круглыми башнями, под нежарким солнцем, распахнувшим над головами людей просторный голубой купол с живописными кучевыми облаками, он проголодался и зашел в ресторан "Семь китов", внезапно оказавшийся прямо перед ним. В небольшом уютном зале с просторными столами и желтыми диванчиками людей было немного. Ему приглянулось место за столом слева от входа напротив и наискосок от барной стойки. Посмотрев обширное меню, он выбрал свой любимый мисо с лососем и стейк из семги и, сделав заказ, расположился поудобнее на диванчике, вытянув немного уставшие после прогулки ноги. Ресторан был оформлен в стиле небольшой артгалереи: по его стенам висели картины современных авторов, в основном написанные маслом, но в разных стилях. Прямо напротив него на стене висели три картины, вероятно принадлежащие одному и тому же автору. На первой слева был изображен большой парусный корабль, попавший в шторм вблизи скалы, на вершине которой ослепительным светом светил маяк. Свет этого маяка направлялся мощным спасительным лучом прямо на корабль благодаря паре женских ладоней, объемлющих этот свет откуда-то с неба и образующих контур сердца. На второй картине, расположившейся посередине, на фоне берега моря или большой реки была изображена раскрытая примерно пополам старая книга, у которой между страниц виднелись высушенные плоские части тел разных насекомых, а в раскрытой центральной части стояла, словно прячась от мира, хрупкая девушка с крыльями бабочки, распростертыми по двум открытым страницам. Третья картина справа сильно отличалась от двух других, потому что в ней не было определенного сюжета, хотя и к авангардизму ее было бы трудно отнести. Она приковала к себе его внимание. Гигантский водоворот, полупрозрачный на периферии и сгущающийся к центру уводил зрителя в какую-то закрученную бездну, внутри которой, как некоторый предел, а может быть, напротив, начало или точка отсчета, красовался равносторонний треугольник с закругленными краями, в который был вложен такой же, но меньший, а в тот - такой же еще меньший. Картина, несмотря на ее контрастность, переход планов и выраженную энергию движения выглядела уравновешенной и, как ни странно, очень логичной. Она была... на своем настоящем месте и он не очень понимал, почему так. Он пытался разгадать иррациональную логику этой картины, то и дело возвращаясь взглядом к полотну в промежутках между блюдами, но она легко ускользала от его интеллектуальных усилий, оставаясь тем, чем была. Он любил решать загадки и разгадывать ребусы и обычно у него получалось, поэтому на этот раз он решил взять паузу и, возможно, вернуться сюда еще раз, отнеся эту картину временно в категорию явлений-знаков. Он всегда делал так сталкиваясь с чем-то необъяснимым. Расплатившись и оставив хорошие чаевые, он подошел к двери и, толкнув ее, оказался внезапно выброшенным из какой-то творческой тишины ресторана в шумный и беспорядочный мир звуков длинной и широкой улицы...
... Под вечер небо затянулось большими темными тучами и полил дождь. Он сидел в своем номере за ноутбуком и решал задачи по теоретической физике. Эта работа была частью его привычного мира, в котором господствовали определенность, рациональность, детерминизм и множество удобных и полезных правил, придуманных людьми и даже им самим. Он научился искусно пользоваться ими, так что любая задача выглядела как закономерный и предсказуемый элемент паззла, который после некоторых символических усилий обязательно находился... В какой-то момент ему захотелось пить, а в пластиковой бутылке, которую он заполнял водой из кулера и везде таскал с собой, закончилась вода. Он взял пустую бутылку и вышел из номера, захлопнув дверь. Небольшой коридор гостиницы был наполнен стилизованными древнегреческими скульптурами и барельефами. По правую сторону от его номера в угловой нише стоял белый кувшин из гипса, по левую - гипсовая статуя греческой женщины в тунике с венком на голове и обнаженной грудью. Он повернул направо, потом остановился, постоял несколько секунд и, развернувшись, пошел по коридору в обратную сторону. Коридор заканчивался дверью, открыв которую он оказался на лестничной площадке. Кулера здесь не было, а проход на нижний этаж был перекрыт веревкой и какими-то строительными материалами. Он осмотрелся - проход наверх на четвертый этаж был свободным. Он взялся за ручку двери, чтобы вернуться обратно и продолжить искать кулер, но поймал себя на мысли о том, что вернуться обратно сейчас было бы... неправильным. Это было очень странное ощущение, которое можно было бы игнорировать только лишь теоретически. Вместо поисков кулера он стал подниматься по истертым ступенькам лестничного пролета на четвертый этаж. Там был тупик, украшенный серо-голубым прямоугольником, похожим на ложную дверь. Пройдя по тупику вперед-назад, он остановился у прямоугольника и не обнаружив ничего интересного, двинулся обратно в сторону лестничного спуска. Однако, минуя прямоугольник, боковым зрением он едва-едва заметил нечто, некую структуру, которой не было видно ранее. Он остановился и сделал полшага назад. Правильные ракурсы прямоугольника и освещения ламп сделали явственным скрытое изображение, от которого ему стало немного не по себе: в верхней части прямоугольника располагался тройной правильный треугольник с закругленными углами, который он уже видел в ресторане "Семь китов". При рассматривании этого места под другим ракурсом изображение бесследно исчезало. Это было странно - временный знак оказался реальным знаком. Но знаком чего? Он подумал о том, что волей какого-то случая оказался где-то на границе мира понятного и иррационального. Самым простым решением было бы найти воду и вернуться в свой номер, но он хорошо знал, что простые решения не всегда правильны. Вместо простого решения он, по какому-то наитию, плотно приложил левую ладонь к треугольнику и... обнаружил, что ложная дверь оказалась настоящей дверью - она медленно открылась...
... Посередине просторной, пустой, мягко освещенной комнаты стояла большая светящаяся белым светом ванна, сделанная в форме трех равносторонних треугольников с закругленными углами, вложенными друг в друга так, что пространство между треугольниками имело вид каналов. Он подошел ближе и вода в ванне пришла в плавное и почти незаметное движение, угадываемое лишь по слабому шелестящему звуку, не оставляющему в комнате никакого эха. У ванны не было кранов и душевого шланга, а вода управлялась каким-то тайным внутренним механизмом. Пол из матового теплого кафеля охрового оттенка скрадывал звуки шагов, а стены из-за неяркого освещения, шедшего от ванны, вообще казались полурастворенными в серой туманной дымке и не имели определенного цвета. Сделав еще несколько бесшумных шагов по направлению к ванне и оказавшись в паре метров от ее округлого края, он уловил запах, исходящий от воды: это был немного терпкий восточный аромат, вероятно принадлежащий какому-то неизвестному ему тропическому растению, абсолютно незнакомый, но, вместе с этим, одновременно знакомый до боли. Говоря по правде, этот запах застал его врасплох. Он стоял, неторопливо вдыхая его, и какие-то новые чувства, погребенные всей его прошлой жизнью, оживали в нем, похожие на звуки серебрянных струн большой волшебной арфы. Он пытался вспомнить этот запах или что-то из далекого забытого прошлого, что связывало этот запах с ним. Вспомнить не получалось, но запах прочно осел в его памяти и теперь он легко узнал бы его из тысячи других. Он стоял, время струилось сквозь комнату его новыми ощущениями, создавая образ волшебной страны из детства, заполненной сокровищами, магией и ожиданием чуда, настолько же абсолютно реальную, насколько безнадежно невероятную. Он стоял, ничего не происходило, тишина нарушалась лишь незаметным движением воды в ванне. Это была тишина величественного зала филармонии прямо перед началом симфонии, заряженная энергией ожидания прекрасной музыки. Повинуясь безотчетному движению воли, он подошел к ванне вплотную, взялся за ее край - он был теплым, гладким и влажным - и... ванна затрепетала переливами своего белого света. Несколькими движениями он снял с себя всю одежду, не отрывая глаз от воды, как-будто приглашающей его погрузиться в нее. Переступив через невысокий край ванны сначала одной ногой, потом другой, он почувствовал новые нотки в звуках воды: к шелесту прибавился легкий низкий гул, который передавал свои слабые вибрации ногам и всему телу. Теперь он совершенно отчетливо ощутил желание полностью погрузиться в эту воду: оно было одновременно естественным и неизбежным. Его посетило еще одно новое чувство, возможно очень древнее, освобождающее и пленящее, радостное и бесконечно томительное. Он погрузился в звучащие и светящиеся воды ванны, густо источающие восточный аромат, положил голову на край и почувствовал, что его тело легло широко, естественно, свободно и вместе с тем устойчиво, как будто бы ванна перестроила свою форму так, чтобы приспособить ее к форме положения его тела. Потоки воды в каналах ванны пришли в интенсивное, настойчивое, но мягкое пульсирующее движение, которое он ощущал всеми частями своего тела. Он закрыл глаза и погрузился в свои новые ощущения, картина которых уже менялась по нарастающей. Вся его прожитая и насыщенная событиями и полезными знаниями жизнь представилась вдруг маленькой яркой точкой на фоне чего-то грандиозно большого, несоизмеримого с этой жизнью. Точка тускнела, а картина большого проступала все с нарастающей ясностью. Наконец, когда точка исчезла, он увидел мир, не имеющий ничего общего с прежним: он был прекрасен, свободен от противоречий и мировых проблем, ярким, полным нового смысла, о котором почему-то молчали все книги привычного мира. Он погружался в него всем своим существом, разговаривал с ним на каком-то новом языке, а мир отвечал ему на том же языке и он уверенно познавал сущность этого нового мира, а вместе с тем и свою собственную сущность. В какой-то момент он вдруг осознал, что этот мир всегда был рядом с ним, но его бытие было развернуто к нему своей тыльной стороной, на которой могли проступать лишь какие-то далекие и неузнаваемые отголоски и блики в виде разрозненных мыслей, эмоций и чувств. Внезапно весь открывшийся ему новый мир пришел в движение: оно было мощным и ритмично пульсирующим и передавалось его существу во всей полноте, увлекая все самые отдаленные его части. Теперь он услышал музыку, ритм которой управлял всеми движениями: по видимому, она звучала уже давно и не ложилась на привычный звукоряд, легко выражая трансцендентные запредельные вещи, открывшиеся ему здесь. Ритм пульсаций стал непостоянным: он неуклонно ускорялся. В какой-то момент этот ритм достиг своей кульминации и мир взорвался мириадами звуков и цветов. Вместе с ним взорвался и он сам, разлетевшись расплавленными жаркими каплями по всему внутреннему пространству...
... Утром он проснулся в гостинице в своей кровати. В окна сквозь жалюзи пробивались лучи яркого утреннего солнца, которые, вероятно и разбудили его. Он встал, подошел к зеркалу и увидел свое обычное отражение - как всегда немного недовольное и взъерошенное с утра. Он зашел в ванную, открыл кран умывальника, намочил зубную щетку, выдавил на нее немного зубной пасты и стал медленными движениями чистить зубы, поглядывая на свое отражение в зеркале. Когда чистка была закончена, он привычным движением подставил правую руку под струю воды, чтобы набрав в нее воды, прополоскать рот. В тот момент, когда вода заполнила собранную в чашечку ладонь, он испытал необычное ощущение. Он выплеснул воду и повторил свое действие - ощущение было неизменным и даже стало еще более явственным: ему казалось, что вода гладит его своей мокрой ладонью. В этом было что-то человеческое или, точнее, сверхчеловеческое. Он подставил обе руки под струю воды, и умыл лицо - ощущение только усилилось: теперь вода гладила его руки и лицо. Он замер на мгновение и... все вспомнил. Он вспомнил тайную дверь, комнату за ней, треугольную ванну, волшебный запах, и фантастический новый мир, распахнувшийся перед ним сразу всей своей глубиной и взорвавшийся вместе с ним самым удивительным и прекрасным взрывом на свете. Он бросил умывание, быстро надел брюки и футболку, кое-как сунул ноги в кроссовки, не завязывая шнурков, выскочил в коридор гостиницы и побежал к левому выходу мимо греческой полуобнаженной женщины. Взлетев по лестнице на 4-ый этаж он увидел то, чего не ожидал бы увидеть в самом страшном сне: никакой двери не было и в помине, весь тупик заполняла ровная стена, покрытая охровой штукатуркой. Он прислонился к этой стене спиной и медленно съехал по ней на пол. Если все это ему приснилось, то такой сон был бы самым страшным и безжалостным в его жизни: он позволил прикоснуться к чему-то запредельному, о чем невозможно было даже и мечтать, а потом неумолимо спустил на землю, навсегда лишив надежды вернуться туда хотя бы на долю секунды. Он протер руками глаза, словно бы избавляясь от наваждения, и снова посмотрел на стену - она была неумолимо ровная, без малейшего намека на прямоугольную дверь. Бросив случайный взгляд на свои ладони, он увидел что они были мокрыми. Они обе были мокрыми, но по-разному: правая ладонь была мокрой как обычно, а на левой невысохшие капли расположились в форме трех равносторонних треугольников со сглаженными углами...
... Он сидел в кафе Арлекин, за столиком рядом со стеклянной дверью. Кафе было оформлено в стиле арт-галереи, на стенах которой висели сюрреалистические картины, написанные в стиле импрессионизма. Прямо на него справа смотрел немолодой капитан, курящий трубку, у которого вместо рук из под рукавов капитанского кителя торчали большие ярко-красные клешни краба. Он сидел глубоко погруженный в свои новые мысли и чувства, лениво поедая вермишелевый суп с курицей, а на улице собиралась большая гроза. Низкие свинцовые тучи уже плотно нависли над городом, деревья на тротуаре полыхали листвой как зеленые костры, мусор поднимался с земли и взмывал вверх и редкие прохожие быстро бежали мимо по тротуару в поисках укрытия. Он молча наблюдал за всем этим, бессознательно отмечая какие-то несущественные детали: остановка за стеклом кафе трепетала как живая; у женщины, пробегавшей мимо, сломался зонт; пакет Пятерочки, стремительно летевший по ветру, нашел свое пристанище у столба, зацепившись за его основание и жалобно трепетал под порывистыми струями ветра... Наконец, на стекле показались первые капли дождя - сразу тяжелые и крупные. Они стекали вниз неровными струйками, падали новые капли и очень скоро весь мир снаружи превратился в сплошной поток, стекающий жидкой стеной по стеклу витрины кафе и его двери. Мир, окружавший его, стал призрачным и зыбким: его контуры деформировались и расплывались, а вся его определенность становилась лишь ускользающим намеком, безнадежно тонущим в разверзшейся водной стихии. Вместе с определенностью мира снаружи таяли и границы его внутреннего мира. Дождь как-будто шел и внутри него, растворяя и унося своими потоками все его привычные проверенные правила и принципы и оставляя за собой неопределенную пустоту. Эта пустота как натянутая толстая струна гитары вибрировала внутри него тревожными низкими тонами, а он пытался с этим справиться, ища внутри себя какую-то альтернативу этой пустоте. В какой-то момент ему показалась, что толстая струна сейчас лопнет и... она лопнула с первыми вспышками молний и ударами грома. Несмотря на их тяжелые раскаты и тревожное эхо витрин, ему вдруг стало легко - совсем легко. Освобожденная пустота теперь имела собственное значение: она была местом какой-то новой внутренней свободы, не связанной правилами логики, здравого смысла и морали - древней, изначальной, дерзкой и всеобъемлющей свободы. Он почувствовал вдруг, что может воспользоваться этой свободой прямо здесь и сейчас. Бросив взгляд на бесформенные потоки воды, льющиеся по наружной стороне стеклянной двери, он на миг закрыл глаза, вошел в свою пустоту и усилием воли сконцентрировал мысленную энергию на предмете, который выбрал заранее. Открыв глаза, он увидел то, что и собирался увидеть: струи на стеклянной двери отчетливо оформились в тройной правильный равносторонний треугольник с закругленными углами...
... Через несколько минут он закончил этот дождь и, открыв дверь кафе, вышел из него. Его встретил новый мир, совсем непохожий на тот, в котором он заходил в это кафе...