Она сидела на подоконнике и смотрела в окно. Это было её любимое занятие.
Окно выходило на улицу.
Улица была тихой. Даже не верилось, что там, за углом, бежит-шумит грозная, как царь-Иван, автострада.
По мощённой мостовой чинно прошествовал бульмастиф - такой важный, словно только что испробовал ливерную колбасу, привезённую из славного города Ливерпуля. В этом городе, болтают, знатные яичные изделия производят. Ну и опостылевших ливерпульских "жучков", разумеется. Уши вянут, когда их слушаешь...
Потом из-за угла выскользнула такса, длинная, как сосиска, и тащила она на поводке Ирку-простодырку. Ирка упиралась, но шла, послушная, аки нитка - незаменимая спутница иголки.
"Люди - это что-то! - подумала Муся. - С ними не соскучишься. Как дети, чес. слово!"
Вихрем пролетел Дэвид - редкостный бультерьер. Морда - не приведи, господи! В чисто английском стиле.
Вслед за булем пронёсся хозяин, похожий на собственную псину, как две капли воды. Словно одна мама их родила. Произвела на свет - и бросила.
- Дэвид! - кричал урод в клетчатых штанах. - А пойди-ка сюда, сволочь!
Куда там!
Пробежал беспородный дворовый пёс с императорским именем Цезарь. Отважно поднял ногу возле фонарного столба с оголённым проводом. "С ума сошёл! - с ужасом подумала Муся. - Я возле этого столбика никогда не сикаю. Даже если хочется".
К счастью для Цезаря всё обошлось благополучно.
Дурак! ну, дурак! вот дурачина-то...
И как же любят дворняги звучные аристократические имена!
Мы, собаки благородных кровей, никогда себе подобного не позволяем. И не позволим.
И Муся вспомнила день, когда Эля Менуэт, её хозяйка, принесла домой свидетельство, заверенное многочисленными подписями и печатями.
- Вот, - сказала она, - документ, в котором чёрным по белому расписана вся твоя родословная, начиная от белого кобелька Трифона и кофейной суки Жу-жу.
Надо заметить, что Жу-жу и Трифон для русских болонок, как Ева и Адам для людского сословия - такие же прародители...
В тот день, помнится, её выкупали, высушили феном, расчесали длинную шелковистую шерсть, убрали чёлку с глаз, закрепив венгерской резинкой... -
и накормили вкусной аканой с анчоусами...
Прекрасный был день, знаковый, как четвёртое июля для неполовозрелых американок.
По улице, между тем, в ошейнике с никелированной бляхой проследовал служебный пёс Дебаркадер. Не только имя, но и порода у него какая-то странная. Бурят-монгольская что ли. "Аркадием" зовёт его хозяин, которого давно уже не видно. Запил, наверное. Когда он с Дебаркадером по случаю общенародных праздников выходит на массовые променады (оба при параде), Муся каждый раз силится определить, у кого больше медалей - у собаки или хозяина... -
и не может установить истину, ибо считает только до "трёх"...
Первая любовь в жизни каждой суки - событие вселенского масштаба.
Его звали Принц, и был он почти что настоящим. Долго и красиво ухаживал за ней - в смысле бегал по пятам и обнюхивал.
Часа два, наверное, бегал.
Не меньше.
Другие нюхачи постеснялись бы столь явно выражать свои желания, а этот - нет. Плевать он хотел на общественное мнение. Всё сзади норовил подкрасться, нахал. Ну, никакого этикета!..
Потом принёс косточку. Косточка была так себе, не ахти, да и вышло из моды предлагать возлюбленным суповые наборы - чай не голодный год, но он был первым, кто одарил её подобным образом.
А что? Приятно, чёрт подери, когда тебе дарят мозговую косточку! Разве не так? Ау, болонки! Ваше мнение, разноречивый форум! Скажите, пожалуйста, давать или не давать, когда потчуют сахарными мослами?
Интеллигентный пёсик, думала она, глядя на Принца. В наши дни таких умников днём с огнём не найдёшь.
Но оказалось, что он не принц, а самый что ни на есть самозванец...
Эля навела справки - в смысле изучила родословную этого так называемого принца и выяснила, что он помесь какого-то проходимца и никому неизвестной собачей потаскушки. Как много четвероногих прошмандовок развелось в последнее время!..
Кишмя кишат...
- Вязка с незнакомыми субъектами пагубна для здоровья и может привести к печальным последствиям, - строго сказала Эля. И добавила: - По собственному опыту знаю. Так что, милая моя, будь осторожней. Нет, я понимаю, что хочется - всем хочется, но для того и дана живому существу голова, чтобы думать, а не уступать всякому голодранцу, только потому, что фонтаном бьют природные флюиды.
Это был тот редкий случай, когда Муся согласилась с хозяйкой, и всё же Принца она помнила долго и очень жалела, что отказала. Особенно позже, когда узнала, что у хозяйки на неё имеются серьёзные планы, потому что пришла пора найти ей достойную пару - если не для любви (дословное выражение Эли), то хотя бы для секса. Да и подзаработать на производстве милых малюток не казалось зазорным. И потому Эля обратилась к кинологу - тому самому, который продал ей Мусю, когда та была маленькой-маленькой, величиной - с ладошку.
- Она ещё целочка, - сказала Эля кинологу. - ЭТО у неё в первый раз.
- У всех ЭТО бывает в первый раз, - заявил кинолог таким пренеприятнейшим голосом, что Муся разнервничалась, зарычала - вкрадчиво, правда, и очень даже прилично.
- Ты эти девичьи замашки брось, - сказала Эля, закуривая длинную и сухую, как модельная дива, сигарету. - Тебе никто слова не давал.
- Когда у неё течка началась? - спросил пытливый кинолог
- Три дня назад... Может, два, - сказала Эля. - Во всяком случае, кровь я увидала позавчера утром. А до этого она была раздражительной. Мочилась едва ли не на каждом шагу. Кобели к ней подкатывали - хоть на прогулку не выходи, стаями...
Эля жадно затянулась, выпустила несколько нервных дымных колечек и продолжила:
- Петля набухла и стала заметнее, чем в другие дни...
и Муся, сама того не сознавая, присела, принимая специфическую позу, и даже хвост отвела в сторону...
- Ну надо же, - сказала Эля, - какие у вас ласковые руки.
- Стараемся, - с улыбкой ответил кинолог.
Потом они оставили её в покое и долго спорили, обсуждая условия контракта. Муся слушала, ничегошеньки не понимая. Наконец, подписали документ. Кинолог потребовал аванс... -
и, получив наличные, тщательно пересчитал купюры, аккуратно сложил стопочкой и небрежно сунул в задний карман брюк.
Не кинолог он, а собачий сутенёр, решила Муся.
Потом они - в смысле Эллочка и сутенёр - выпили по рюмочке наливки. "У, как вкусно! - сказал сутенёр. - Это клюквенная?" - Ага, - ответила хозяйка...
На следующий день Мусю привезли к первому в её жизни мальчику, которого звали Тишей. Бесцеремонно обмыли интимные места раствором риванола.
- Ну, а теперь, - сказал кинолог, - идём, я познакомлю тебя с твоим еб...ком.
Привёл в комнату, в которой не было ничего и никого кроме пары стульев и этого самого Тихона.
- Это твой дедушка, - представил его Мусе кинолог. - Близкий родственник. Извини, конечно, но такова твоя участь - с родственниками сходиться...
И забормотал:
- Голубая кровь... строго выверенная наследственность... королевские судьбы...
Произнёс несколько непонятных слов, заменявших термин "кровосмешение", после чего напел: "Всё могут короли, всё могут короли..."
- А когти вы ему подрезали? - спросила Эля.
- Подрезали, - ответил кинолог.
- И подпилили? - настаивала Эля.
- И подпилили, - ответил собачий сутенёр. - Да не волнуйтесь вы так - всё будет наилучшим образом!
- Знаю я вас, кобелей, - сказала Эля. - Вам волю дай - вы всю телу расцарапаете...
- Ну, что вы, мадам! - с достоинством произнёс кинолог. - Он у меня кобель опытный. Можно сказать - ловелас... Донжуан по собачьим меркам... Кобелллллино...
И обратился к своему протеже:
- Она ещё целочка, так что будь, пожалуйста, деликатен.
И действительно коричневый Тиша ("Истинный шатрен") показался Мусе на редкость внимательным и воспитанным мальчиком. Обнюхал её не спеша. Со знанием дела и неизъяснимым достоинством вылизал уши. Потом, примериваясь, сделал пробную садку... -
и сел передохнуть, видимо обдумывая дальнейшие действия.
Эля забеспокоилась.
- Может её вазелином смазать? - предложила она.
- Зачем портить мальчишке удовольствие? - не согласился с нею кинолог. - В следующий раз он может и не воспрянуть...
- Вам бы только удовольствие получить ("И потомство", - возразил кинолог), а на то, что случится с девочкой - наплевать!
Тиша, тем временем, с явно выраженным намерением поднялся на дыбы... -
и...
- Ну... ну... ну... - воодушевлял его понуканиями собачий сутенёр. - Яви силу мышцы своей, едрёна корень! Вставь ей по первое число!
Тишка обхватил лапами Мусины бока, инстинктивно отыскивая место приложения усилий...
А дальше произошло то, о чём неприлично рассказывать, если ты - особа голубых кровей: высшее общество потому и высшее, что выше некуда...
Прошло некоторое время.
Кинолог и Эля внимательно наблюдали за натужными потугами доблестного кобелька.
- Гигант! - сказал кинолог, и в голосе его слышалось довольство. - Обратите внимание: всё сам.
- Действительно, гигант, - согласилась Эля, но как-то неуверенно, словно ожидала от свидания большего.
Потом они - Тиша и Муся - замерли и долго стояли, в преддверии развязки...
Наконец любовь сжалилась над ними, сработал запорный механизм, и они расцепились, разбежались по разным углам, мгновенно утеряв взаимный интерес.
- И всё? - удивилась Эля.
- И всё, - сказал кинолог.
- Это что же у них - без оргазма?!
- Без, - ответил кинолог.
- Без оргазма - это муууука, - протяжно заявила Эля, ибо понимает в оргазмах больше любого самого известного сексолога. Свядоща, например. "Опыт и ещё раз опыт, - часто повторяет она. - Опыт - великая вещь, уж поверьте мне на слово"...
На следующий день Мусю опять привели к Тише, и опять Тиша явил силу мышцы своей. "Это для гарантии беременности", - тактично объяснил девочкам собачий сводник...
Воспоминание, как всякая вертикаль, вставшая по дороге, захлестнуло её горячей волной, и она, наверное, улыбнулась бы, если б умела улыбаться...
В первый раз всё кажется необычным, даже роды. Щенков у неё отняли раньше срока - спешили куда-то. Она даже материнством насладиться не успела.
А потом был ещё один еб...рёк...
И ещё один...
Перед окном показалась новая собака. Это была лайка. После того как они в космос слетали, с ними вообще общаться невозможно...
А уж про эту лайку и говорить нечего. Ишь, как её заносит!..
Потом по двору профилировал пёс Трезор, победитель прошлогоднего певческого конкурса "Собачий голос". Соревнование это транслировало центральное телевидение. Эля, разместившись на диване, нервно пощипывала чипсы. Муся ничего не ела, но тоже жадно болела за Трезора, который старательно извлекал из собственной утробы тоскливые звуки, удивительно похожие на завывание шотландской волынки. В жюри восседали трое: двое мужчин (один грузный, как кучевое облако, другой - тщедушный) и женщина со старинным именем, которое давно уже никто не носит.
Вот эта самая женщина со старинным именем вела себя неадекватно: прыгала, сидя на стуле, громко хлопала в ладоши, визжала так, как могут только русские женщины, не отягощённые отменным воспитанием, потому как путают его с образованием. В общем, стараниями этой особы Трезор стал победителем, получив право выступать на международном уровне.
Успех вскружил ему голову. Он сутками сидел на балконе и, не испрашивая разрешения, исполнял шотландские похоронные вопли.
Солировал, как говорится, во всю мощь собачьих лёгких...
Наконец, один из соседей не выдержал подобного издевательства над своей сугубо тонкой человеческой психикой и запустил в лауреата пустой пивной бутылкой. Бросок был точен. Трезор, несмотря на серьёзную травму, остался жив, напрочь, однако, лишившись голоса. От испуга, наверное. Как следствие, оказался ненужным хозяину, и тот безжалостно выбросил его на улицу.
"Так проходит мирская слава", - подумала Муся, увидев Трезора впервые после вышеописанного трагического события.
Как много собак живёт в нашем доме, думала она.
И ирландский красный сеттер;
и манерный мастифф, разительно отличающийся от своего сородича - того самого, что каждый день лопает ливерные деликатесы;
и пятнистый, словно разрисованный ушлыми импрессионистами далматинец (скалит, понимаешь ли, свои 42 зуба, словно лыбится);
и грозная кавказская овчарка - ррр-гав! - и п...ц, сердце в пятки опускается и клокочет там, и волнуется, бедное;
и две сказочные левретки, такие клёвые - ну полный отпад;
и лабрадор из семейства поводырей для разнокалиберных президентов, включая российского; они без поводырей и следопытов - никуда;
и изящная гончая с талией тонкой-тонкой, как аглицкий юмор; пальчиками одной руки обхватишь - такой тонкий юмор; и такая же талия;
и гулкий, словно пустой подъезд, водолаз;
и пекинес - рыжая псина на низких лапах ("Ну не люблю я китайцев! - разоткровенничалась Муся - про себя, разумеется. - Терпеть не могу");
и русская борзая, лёгкая, как попутный ветерок, и даже легче - мановение;
и парочка любвеобильных фокстерьеров; целоваться любят - страсть! мясом не корми! дай волю - зацелуют насмерть;
и годовалый чау-чау; в подобном возрасте в корейском дуплете их в ресторанах подают, разделанных, то ли под орех, то ли на старинный, пагодный манер; у-у-у, каннибалы!..
и монастырская собака сенбернар, фирменный пёсик, в иночей рясе...
и эта несносная Сюзи, появление которой, Муся ожидала с трепетным нетерпением...
"Почему женщины так любят маленьких собачек? - думала Муся. - Есть в этой любви что-то непристойное". Хозяйка, правда, никаких противоестественных притязаний не проявляет, а с другими собаками Муся на эту тему не беседует: облаять друг друга - одно дело, а умное, культурное общение, не повышая лая, - совсем иное.
Говорят, что предками Сюзи были маленькие собачки, подаренные французами Екатерине Второй. Императрица очень любила этих милых пёсиков и никогда с ними не расставалась даже в присутствии очередного старательного любовника.
Наконец во двор вышла соседка с Сюзи на руках...
Встретила другую соседку...
Остановилась...
Заговорила... -
и Муся с интересом (в который раз!) начала рассматривать весёлую собачку с гордо посаженной головой, тёмными и по-французски сладострастными глазами. "А кроме глаз ничего в ней особенного нет", - решила Муся.
Ну, курчавая шелковистая шерсть...
Ну, хвост, свёрнутый в кольцо и лежащий на спине, как приклеенный...
И у меня такая же шерсть и такой же хвост, подумала Муся. Чем я-то хуже? - задала она себе тривиальный вопрос, входящий в обязательную собачью дисциплину...
Женщины о чём-то оживленно беседовали, и Сюзи столь же оживлённо крутила головой...
Наконец, они - Сюзи и Муся - встретились глазами, долго глядели друг на друга...
Потом Сюзи отвернулась и больше уже не смотрела.
А ведь могла бы...
"Ах ты, сучка дранная! - подумала Муся. - Да и какая же ты француженка? Француженки кипенно-белые - а ты с серым отливом! Тоже мне - болоньезе!"
Потом женщины разошлись и под окно пожаловал Трезор собственной персоной. Сел и, не мигая, уставился на Мусю, словно видел в первый раз. Нахал...
А потом пришла Эля. Пришла и сказала, что их ожидает иностранец ("Иносранец", - прозвучало в её устах). Услышав хозяйку, Муся заскулила.
- Дурёха, не понимаешь ты своего счастья. Я бы на твоём месте прыгала от радости. Как хохлушка - вот ведь прыгучвя нация!
И вздохнула:
- Мы, бабы, любим иностранцев. Они для нас, как косточка для Трезора.
Глянула в окно и увидела этого самого дуралея.
- Лёгок на помине.
Отворила оконную створку и, махнув рукой, сказала:
- Иди, иди - бог подаст...
И вдруг, сорвалась на крик:
- Пошёл вон, зарррраза!
Пёс горько свесил голову и поплёлся прочь.
- Пора, девочка, - устало произнесла Эля. - Нас ждут великие дела... - и е...рёк из франкоязычного кантона маленькой, но очень гордой горной державы...