Она - продукт смешения нескольких народов. В результате получилось нечто несуразное, как коммунальная квартира, которую невозможно расселить. Очень хочется, а - не получается. Между тем, каждый народ роптал и требовал самоопределения. И не только.
Армянские крови жаждали признания геноцида. Она даже в Анталью не поехала по этой причине.
- Бабушка Ашхен не пускает меня в Турцию. Говорит: "Если поедешь - прокляну!"
- Так нет же её - бабушки Ашхен? - удивился Владимир.
- Это тебе кажется, что нет. На самом деле она здесь - рядом... она всё время рядом. Чтобы черти её взяли - эту бабушку!
Хохлы мечтали стать европейцами и рвались в ЕЭС наперегонки со своей исторической родиной. Им казалась, что, вступив в ряды этого непритязательного, но нахального объединения, они станут умнее и образованнее, чем москали, - почти как эстонцы и уж совсем как болгары.
Французской крови была капелька, седьмая вода на киселе, но и она жаждала нетрадиционных отношений в крайне эзотерической форме - то на люстре, то в объятьях белого медведя...
- Да подожди ты, пусть они его хотя бы покормят, - взмолился Владимир, когда она потребовала исполнения супружеского долга в местном зоопарке. Куда там! Сильными руками Анжелика раздвинула прутья на решётке и сунула внутрь полную белую ногу. Медведь, увидев прищуренное око, в ужасе попятился - а потом оскалился и заревел так, что слышно было на уссурийских сопках в нескольких тысячах километров от места события...
Если б не служители...
В общем, все чего-то хотели: и дедушка Казимир, и бабушка Тамара, тбилисское прошлое которой не давало ей покоя, и бабушка Ашхен (о ней мы уже рассказывали), и прабабушка-француженка, и прабабушка-коми-пермячка. И ещё один предок закавказской национальности - не скажу какой, дабы избежать возможных инсинуаций. Чуть что - вынимал нож, кричал: "Зарэжу!" и вращал глазами совсем как наше светило подчиненными ему планетами...
И только русские ничего не требовали, молчали, аки воды в рот набрали, да и то лишь потому, что их в этом кровавом киселе не было...
А, между тем, Анжелика говорила исключительно на языке оккупантов, других языков не признавала, называла себя русской и хотела быть русской, но избыточное наличие национальностей в крови не позволяло ей погрузиться в безмятежное состояние. Бунтовало... -
и гадило в самую неподходящую минуту.
Ругалось, например, как польский дедушка.
Дедушка Казимир носил конфедератку, называя её "рогатывкой". С рогатывкой не расставался ни на мгновенье и, даже ложась спать, с большим сожалением снимал с себя головной убор.
В бодром состоянии дедушка ничего не делал, только ел, сидел сиднем, сопел и матерился. Бабушку Ашхен называл ласково "курва", а ещё "дупа" - "жопа" - по-нашему. Бабушка не обижалась. "Ну что ж, - говорила она, - дупа, так дупа, что теперь сделаешь, такую бог создал. Ты и женился на мне во многом благодаря моей дупе, разве нет?"
Ругался он совсем по-русски, но бабушка Ашхен говорила, что это по-польски. Говорил: дэбил, крэтын, говно - все слова с ударением на первом слоге. "Дупа", кстати, тоже. У поляков большинство матерных слов с ударением на первом слоге в отличие от французов, которых они обожают, но колошматят по слову всё-таки по-своему.
Однажды Анжелика спросила бабушку, что такое ципа? "Курочка, а что же ещё? - удивилась бабушка, и только потом спохватилась: - Подожди, подожди, а от кого ты слышала это слово?" - От дедушки, - сказала внучка. - "И кого он обозвал этим словом?" - Тётю Медею...
После этого признания Анжелики дедушка и бабушка долго ругались. "Маш сракэ замяст мозгу!" - кричал дедушка Казимир. Бабушка именовала его коротко и ясно: "Дурень!"
- А ещё рогатывку напялил! - добавляла она при этом. - Скурвысын...
- А за рогатывку ответишь! - срывался на великодержавный несостоявшийся шляхтич и пытался пнуть её в дупу, благо цель была замечательная - не промахнёшься...
Через полчаса они уже мирно сидели на террасе, и баба Ашхен кормила его мацони - с ложечки...
Кстати, о мацони. На разных языках это кислое молоко звучит по разному: мацун - по-армянски, мацони - по-грузински. Насчёт того, как правильней, баба Тамара и бабушка Ашхен могли спорить сутками. Анжелика была свидетельницей, как они выявляли эту истину целый божий день - от рассвета и до заката, легли спать, а наутро опять затеяли спор...
И Анжелика до сих пор не решила, как же ей именовать эту ненавистную простоквашу, дабы не обидеть ни ту, ни другую дуплистую старуху...
Вместе с развалом Союза распалась и семья - родители Анжелики не захотели жить в городе, который перестал быть родным (махровый национализм вытолкнул их из Грузии). Правдами и неправдами, на перекладных, переезжая из города в город, они через несколько лет добрались до Москвы и здесь почили, не выдержав испытаний выпавших на их долю. И тогда в первопрестольную пожаловали родственники - сначала бабушка Тамара, похоронившая мужа. Затем, упокоив в свою очередь деда Казимира, прибыла в столицу бабушка Ашхен. Ничего не взяла с собой она, только семейный альбом, конфедератку и набор рафинированного польского мата. В первый же день они - баба Ашхен и баба Тамара - взахлёб говорили о прошлом.
О Тбилиси они могли говорить сутками - о том Тбилиси, о старом. О нынешнем говорить не желали.
Им было что вспоминать - они были соседками и, благодаря этому обстоятельству, два ручья - грузинский и армянский с многочисленными национальными ручейками слились в едином потоке, из которого и вынырнула впоследствии благодарная Анжелика.
Сидели бабули на кухне, чаёвничали ночь напролёт и шёпотом навещали тихие послевоенные дворы, вспоминая старых шарманщиков, застенчивых осликов и музыкантов - баба Тамара очень похоже передавала звуки зурны...
Шайтан-базар...
Тёплые хачапури...
Боже... боже...
- Помню, как я ходила по террасе и повторяла "Царица Тамара любила омары", а ты почему-то злилась и кричала мне: "Царица Тамара была армянкой - причём здесь омары!.."
- То-то и оно, что - армянкой, - сказала бабушка Ашхен. - Тогда весь город был армянский. И царица тоже. Мои предки жили у подножия Нарикалы, близ минеральных источников. Грузин там близко не наблюдалось...
- Тю! - удивилась бабушка Тамара. Это слово она усвоила от мужа-украинца. - И где же мы были?
- В дупе вы были, - отвечала собеседница. - В дупе - где же ещё?..
Начался спор похожий на ругань, и Анжелика убежала от греха подальше - в постель, к мужу.
- Чего они расшумелись? - спросил спросонок Владимир.
- Прошлым захлёбываются, - ответила Анжелика. - Того и гляди поперхнуться...
- Ты не женщина, - сказал Владимир, обнимая её. - Ты гарем - в одном отдельно взятом женском обличии... В тебе столько баб, что заблудиться можно!..
- Хорошее слово - "блуд"... - с чувством промолвила Анжелика.
А потом к ним зачастила финно-угорская бабушка, коми-пермячка по имени Настя, жившая в дальнем Подмосковье. Приезжала, садилась на кухне в уголок и сидела - час, два, молча сжав губы...
Ашхен и Тамара прятались от неё в дальних комнатах - хотя какие могут быть дальние комнаты в крохотной квартире? Коми-сермяжную правду они терпеть не могли...
- Баба Настя, может, чайку хотите? нет? а покушать? давайте я вас чем-нибудь покормлю... - спрашивала Анжелика и щедрой рукой накрывала на стол, вынимая из холодильника все - какие были - съестные припасы, но баба Настя широким жестом иссохшей длани отодвигала эту снедь к середине стола.
- Не буду, - изрекала она редкие, почти что раритетные слова.
Приходил с работы Володя. Отзывал с кухни Анжелику.
- Давно сидит? - спрашивал, кивнув в сторону непутёвой бабушки.
- Три часа уже.
- Что говорит?
- А ничего - молчит.
- Странно, очень странно, - говорил Владимир и шёл на кухню.
- Здравствуйте, Анастасия Семёновна, - вежливо приветствовал он бабулю. - Как дела? как здоровье?
На все вопросы баба Настя отвечала презрительной улыбкой и молчанием - как партизанка, да она и была таковой в юные годы.
Когда запасы Володиной учтивости иссякали, он выскакивал в коридор, мокрый до самых трусов и, вытирая пот с затылка, громким шёпотом высказывал Анжелике своё неудовольствие:
- Родственники у тебя, блин, - закачаешься. Охренеть можно - а не родственники!
Наконец, баба Настя поднималась и со словами: "Засиделась я, однако, пора и честь знать" покидала гостеприимную квартиру. Тут же из дальних комнат прибегали закавказские старушки и наперебой спрашивали: "А чего она приезжала? чего хотела-то?"
Анжелика могла б ответить им излюбленными выражениями деда Казимира (он буквально вопил внутри неё истошным голосом - и всё матом), но она сдерживалась, уговаривая дедулю не лезть не в свои дела. Мысленно, разумеется, уговаривала...
А как ещё с хромосомами разговаривать?..
Вслух?..
А потом они умерли - друг за дружкой - и баба Тамара, и армянская бабушка, и коми-пермяцкая старушка. Ушли в мир иной - стиснув губы...
Ушли, да не совсем - зацепились генами, как крючками, за её непорочную память.
Как-то задумала она сделать долму, любимое восточное кушанье. Бабушка Ашхен называла долму по-армянски - "толма". Разложила Анжелика компоненты на кухонном столе - и, вдруг, услышала внутри себя голос бабушки Тамары. И сказала она, что долму надо готовить из баранины. "Нет, - вмешалась в разговор бабушка Ашхен, - фарш должен быть изготовлен из трёх видов мяса - свинины, говядины и баранины". - Но у меня нет баранины, - сказала сама себе Анжелика. - "Тогда ничего не получится, - безапелляционно заявила армянская бабушка. - Кстати, а свежие виноградные листья у тебя есть?" - Только консервированные, - ответила внучка. - "А тархун, базилик, орегано?" - Только мята, укроп и петрушка, - заглянув в холодильник, сказала Анжелика. - "Не надо готовить толму, - сказала Ашхен. - Это будет сущее издевательство, а не толма". - Не мешай! - закричала бабушка Тамара. - Не мешай девочке проявлять инициативу!
Анжелика взяла банку с консервированными виноградными листьями и опустошила её, вытряхнув содержимое в мусорное ведро.
- Зачем ты это сделала? - оторвавшись от газеты, спросил Владимир.
- Листья прокисли, - сказала Анжелика. - Ты не будешь возражать, если я приготовлю голубцы?
- Отнюдь, - сказал муж (это его любимое выражение), - отнюдь, а если ты добавишь в мясо несколько веточек мяты, я сочту такую замену адекватной.
- Адекватную - не обещаю, - улыбнулась она, - но попытаюсь...
Три дня старушки обижались и куксились, три дня хранили молчание, а потом выдали внучке всё, что о ней думали. В первый раз они тогда заикнулись о самоопределении.
Лиха беда начало.
Следующий фортель выкинула баба Настя, заявившая, вдруг, что никакая она не коми-пермячка, а самая что ни на есть чистокровная мадьярка. Через месяц передумала и объявила Анжелике, что решила стать финкой из треклятой страны Суоми. "Угры - мы, а дальше, как захочу, так и будет", - сказала она и тоже потребовала самоопределения.
Голова кружилась от выходок этих заупокойных старушек.
Пошла Анжелика в магазин, набрала там всякой всячины, включая, кстати, тархун, базилик и орегано, а на выходе кассирша произвела неверный расчёт, проще говоря, ошиблась. И всё бы ничего, но тут в ней нежданно-негаданно разбушевался дедушка Казимир, стал кричать и произносить малопонятные, но всё равно обидные ругательства. Кассирша испугалась, бросилась к охраннику. "Чокнутая", - сказала она ему, указуя на Анжелику. "Гражданочка, успокойтесь", - сказал охранник.
И тут откуда-то из подсознания, выскочил бандюга с ножиком и, размахивая им, закричал "Зарэжу!" Гены и хромосомы в ужасе бросились в разные стороны, прячась за бруствер, сооружённый из холестерина и липких липидов. Дико визжали ветхие бабули, требуя отделить их от этого опасного соседства.
Плюнув на покупки, выскочила Анжелика из магазина, забежала за угол и попыталась утихомирить вконец оборзевшее генное сословие.
- Да что вы все - с ума посходили? Какое самоопределение? Ведь жили же тихо и спокойно - как люди! Пусть не так хорошо как некоторые, но ведь лучше, чем многие! Дураки! Дуры! Зачем по живому режете? Или мне - разорваться?! - кричала она во всю мощь голосовых связок...
Куда там!..
Они не слышали её. И не слушали...
Идиоты...
Домой она вернулась опустошённая. Без сил опустилась в маленькое кресло в прихожей комнате.
Обеспокоенный подскочил Володя.
- Обещай, - сказала она ему, - обещай, что больше никогда не произнесёшь при мне это гнусное, грязное, затхлое слово.