Бежали фуры-дуры. Дрожало всё окрест, и даже кресты на старенькой церквушке накренились, косясь на пролетавшие мимо рефрижераторы.
Позванивала посуда на столе. Мелкая, едва заметная рябь освежала разлитую водку.
- В гробу я видел эту Европу, - сказал Лёха. - Лежит, сука, ручки на груди сложила, а морда хитрая-прехитрая. Как у Ленина в мавзолее... Взял я лаковую крышку, начал прибивать - тут ко мне натовский головорез подскакивает. "Да ты чо? - кричит. - Разве можно - гвоздями? Европа всё-таки!" Ну, я его шкворнем-то по морде - хрясть! "Это ты её в гроб вогнал, сволочь!"
Вот такой сон, Игорёк, не сон - а сплошная уголовная ахинея...
- Да... - сказал Игорёк. - Везёт же некоторым. А мне дрянь всякая в голову лезет: то Варька-забулдыжница, то её расковыристый хахаль...
- Генка что ли?
- Ну, - ответил Игорёк и под эту частицу они очень даже неплохо пропустили очередную прозрачную, как слеза, животворную дозу.
Генка, надо заметить, - местный олигарх. Три года назад он продал в Англию два вагона балабановских спичек и теперь числится английским миллионером. Фамилию свою, Ухрёмов, пишет исключительно по-английски, считая, что здесь его не ценят - ну, ни во грош не ставят! - хотя он и стоит баснословных денег. "Хоть бы фунтик какой подкинули, английский", - канючит Генка. Это он про кредит. Шиш! Даже фантика не обещают...
- Если б я был президентом... - сказал Лёха и запнулся, ибо в комнату вошла Галина. И внесла она эмалированную миску с молодой картошечкой, щедро присыпанной мелким, как ряска в пруду, крошевом чеснока и пахучей зелени.
- У-у-у... - застонал в предвкушении Игорёк, и Лёха с удовольствием подхватил его восхищённое "у-у-у".
- Щас, - сказала Галина, - щас... момент один... одна нога там - другая туточки...
И, выскочив на кухню, в мгновение ока принесла фарфоровую вазочку пряной кильки - с лучком и маслицем в пропорции, превосходящей всякое разнузданное кулинарное воображение.
- О-о-о... - обессилено произнёс Игорёк. - Сто лет кильку не ел...
- Ну, ты - ваще! - выдохнул Лёха и с такой любовью посмотрел на супругу, как никто и никогда на неё не глядел. И не посмотрит - сплошной эксклюзив...
Эх, дуры бабы! И ничего-то вы не понимаете в любовной аномалии, вам примитив подавай с пошлой, как всегда, надписью "маде ин".
Галина села за стол и, подперев голову кулачком, стала глядеть на мужа - так смотрят ангелы на божественной по откровению картине Рафаэля "Сикстинская мадонна". Лёха, чувствуя этот взгляд, выплеснулся наружу со всей своей игриво-игристой откровенностью.
Шампанским Asti выплеснулся...
Шипучкой...
- Если б я был президентом, - вернулся он к прерванному рассказу, - я бы этих лондонских сидельцев давным-давно перестрелял. Чтоб не повадно было. Ишь, возомнили себя герценами! Запустил бы в Англию группу быстрого реагирования - и перестрелял бы. Всех до единого. И концы в Темзу...
- Нет, так нельзя, это слишком жестоко - у них жёны есть, семьи... - сказал Игорь.
- У начальников фашистских лагерей тоже были семьи, так что же теперь евреев в печках жечь? - возмутился Лёха.
И Галка тоже вскипела, а, вскипев, крикнула: - Ты скажешь иногда, как в лужу...
Дальше шло газо-фекальное выражение, хорошо известное в каждом приличном обществе, включая Букингемский дворец, хотя редко кто пытался проверить его на собственном опыте. В Чехии недавно проверили - пол-Праги разнесло.
- Нет, Игорёк, ты чего-то не понимаешь, - сказал Лёха. - Народ распустился - дальше некуда... Ничего не боится... Вон на Западе - там всего боятся: и законов, и полицейских - дать взятку некому, кредитных учреждений, работодателей - остаться безработным хуже смерти. Боятся больниц, налоговых инспекторов, собственных детей - какая-то у них не та юстиция... В общем, сплошной страх... А нашим - хрен да малина!..
- Ягода малина нас к себе манила, - замурлыкала Галина. Потом ударила ладонью по столу: - Эх, мне бы ваши заботы! Душа горит - водки требует. Налейте даме пятнадцать грамм, мальчики...
Налили. Выпили.
Лёха открыл рот - чтобы продолжить. Вилочка в руке, на вилочке - килечка. Всё - чин-чинаром... -
но тут опять задрожали основы ветхого мироздания. Очередная фура, гружённая под завязку, пронеслась с амбивалентной скоростью, пренебрегая правилами дорожного установления.
- Вырвались на волю, сволочи, - сказала Галина и поднялась, чтобы поправить настенную гееобразную картинку, вмиг и охотно потерявшую ориентацию. - Совести у них нет.
- Не понял, - сказал Игорёк. - На какую ещё волю?
- Чего ты не понял? - удивился Лёха. - Неделю не ездили после того, как одну из них спалили...
- Спалили? - теперь уже удивился Игорёк. - Кого спалили?
- Да ты что - с луны свалился? Будто чужой, честное слово! - вскричал Лёха - возмущению его не было предела. - Фуру спалили! И поделом - ты ж посмотри, что они делают: прут, как... - Он потерял слово и защёлкал пальцами, как кастаньетами. "Как оглашенные", - подсказала Галина, и Лёха согласился с нею:
- Как оглашенные, невзирая ни на пешеходов, ни на дорожные знаки. Все дороги разбили вдрызг. Будто для них клали дорожное полотно. Нет, я дорожников не оправдываю - такие же сволочи, но эти...
- У нас фасадная стена трещинами пошла, - сказала Галина. - Черепица с крыши сыпется...
- Ты вот скажи, Игорёк, почему они по железной дороге грузы не возят? Почему нужно обязательно автомобильным транспортом?
- У них в Европе, - сказал Игорёк, - железные дороги используются преимущественно для пассажирских перевозок.
- Так я ж не про Европу спрашиваю, я - про нашу страну. Почему мы по их правилам играем, а не они - по нашим? И кто возит, посмотри: иностранцы и инородцы. Да им плевать и на нас, и на наши дороги!
- А откуда ты взял, что фуру сожгли? - спросил Игорь
- Люди болтают. А власти скрывают, боятся... Ещё один такой случай - и нас стороной объезжать станут.
- Ну и пусть объезжают, - улыбнулся Игорёк, - мы не против, правда, Галина?
- Не против, - согласилась Галочка. Она всегда не против, когда выпьет.
Выпили. Закусили.
- Я, Игорёк, не экстремист, - сказал Лёха. - Я - поборник ("Это - точно", - подтвердила Галина) равенства и справедливости. Я, если хочешь знать, этот... как его?.. ну тот, кому ни хрена ничего не надо...
- Альтруист, - подсказала Галина.
- Вот именно - бессребреник!..
Они выпили ещё по одной - за здоровье лондонских сидельцев - "чтоб им пусто было!"
- Вот спорят, какой капитализм лучше: олигархический или чиновничий? Ты, как думаешь?
- Лучше всего чиновничий, - сказал Игорёк. - И взятки не беда. Понимаешь, чиновника снять можно, а олигарха - хренушки, придётся отстреливать, что по нынешним временам - очень даже неприлично. Нецивилизованно. - Он с трудом выговорил это слово. - Не к лицу нам сегодня к стенке ставить - наставились, хватит.
- Да ты чо?! - взревел Лёха. - Нашёл кого жалеть?! За Русь надобно бить по яйцам, да так, чтоб живчики пищали и хныкали. Чтоб горючие слёзы лили...
- Это какая такая Лиля? - спросила Галина и толкнула Лёху локтем. - Лиля - какая?..
- Э-э, да тебе хватит, - сказал Лёха и отставил её стопку в сторону.
- И мне хватит, - признался Игорёк и тоже отодвинул - свою, поставив впритык с Галиной. И они зазвенели тоненько-тоненько, можно сказать, в унисон, компанейски. - Пойду я. Завтра хочу на рыбалку поехать, спозаранку.
- А я завтра спать буду! - сказал Лёха и широко - во всю Ивановскую - потянулся. - Долго спать буду, до вечера - выспаться хочу. Да, Галка? - И шлёпнул её по заднице. "Ага", - сказала она.
Игорь ушёл. Галина разложила постель. Лёха курнул напоследок. Пустил дым в потолок и промолвил потухшим голосом:
- Каким-то он инфантильным стал, а ведь Чечню прошёл ("Деградирует", - согласилась Галина). Мог бы, кажется, и соответствовать...
Затушил окурок. Поднялся. И подвёл неутешительный итог:
- Не боец - шибко жалостливый...
Игорь проснулся затемно. Оделся. Позавтракал. Вывел из сарая велосипед. Подкачал колёса. Приторочил к раме узкую брезентовую сумку - местный люд возит в таких рыболовные снасти.
Солнце приоткрыло глазок, первым робким лучом обшарило сонные окрестности, зыркнуло в ослепшее чердачное оконце, помедлило чуток - и широким мазком окрасило киноварью верхушки деревьев - нате вам! Доброе утречко!..
Приподнял велосипед - и ударил его тугими шинами о землю. Ни одного компрометирующего звука не издал его двухколёсный друг. Вскочил в седло - и покатил вдоль огородов. Спустился в балочку, перемахнул через хилый ручей по шаткому мостику и, налегая на педали, с ходу влетел на высокий противоположный берег. "На обратном пути придётся спускаться в пешем порядке", - отдышавшись, подумал Игорь.
Жёсткая, как пемза, колея, игриво заигрывая, бежала вдоль огромного пшеничного поля. Следуя ей, катили колёса на запад, и медные, славно кованые колосья дружно хлестали по ободам его бравого, под стать хозяину, велосипеда.
Ни единой живой души не попалось навстречу, ни одного грибника не встретил он по пути - сушь стояла третью неделю.
У развесистого дуба с толстыми горизонтальными дланями он повернул налево - и понёсся в сторону шоссе, откуда доносился неистребимый шум автомобильного братства.
Пересёк небольшой придорожный лесок и остановился у невысокого естественного холмика. Слез с велосипеда. Отстегнул брезентовую сумку и вбежал на пригорок. Великолепный вид открывался ему с этой высоты. Дорога резвой дугой выбегала навстречу и, плавно изогнувшись, уносилась в противоположную сторону.
Эта позиция намного выгодней давешней, решил Игорь.
Стоя на коленях, достал из сумки гранатомёт, составные части выстрела, сдул пыль с обтекателя и, собрав отдельные составляющие в единое целое, пристроил это целое на плече.
Выбрал цель. По привычке оглянулся назад - нет ли кого в опасной зоне. Там, разумеется, никого не было.
Яркая синяя фура неслась на него во весь опор.
Подумал: "Наше дело правое, победа будет за нами", прицелился - и нажал спусковой крючок...