Аннотация: Где реальность, а где фантазии... Вы уверены, что в вашей жизни всё на своих местах?..
- А вот работала бы на нормальной работе - такого бы не было! - безумное, потное, всё в пунцовых пятнах и травинках прилипших волос, лицо тёти Нади кидается на меня, как змея на птенца. Выпученные глаза вот-вот выдавят сами себя из глазниц, выпрыгнут, оставив чёрные дыры в пустом, как дырявый чайник, черепе, шмякнутся оземь и поползут ко мне. Поползут, прямо по полу, как пара кошмарных трупных червей, как... Бр-р-р!!!
Зажмуриваюсь, чтобы сдержать рвотный позыв, резко верчу головой...И вмазываюсь с размаху в стену, самым краешком черепной коробки, почти у самого косяка. А-гр... Тупой удар, тупая боль. М-м-м. Бо-оль. Тупая, да. Но и тётя Надя не лучше. Стою, прислонившись к стене и не открывая глаз. Все мышцы сжаты и подобраны, как у кошки перед прыжком. Я не собираюсь прыгать, нет, да и по дому от тёти Нади далеко не упрыгаешь. Просто хочется вобрать всё своё в себя, внутрь, без остатка. Чтобы ничего-ничего не досталось другим. Всем тем, кто снаружи, вне меня. Ни-ко-му. Ничего.
Ах!
Крапива, огонь, раскалённые добела железные щипцы?! Нет...Нет, это тётя Надя пытается схватить меня за руку. Боже, нет! Зажимаю другой рукой рот, чтобы не пролить рвущиеся наружу рвотные массы прямо на пол. Тело трясёт от омерзения, дрожь корёжит кожу, невидимая ледяная рука пригоршнями собирает мои наружные покровы, стягивает и тянет... Тянет...
Нет!
Отстраняюсь и, улучив полсекунды, в которые тётя Надя отступила на шаг, распахиваю дверь и врываюсь к себе в комнату. Захлопываю люк в свой мир, задраиваю шлюзы, хватаю со стула кофту, подтыкаю ею щель под дверью, сметаю со стола пачку скрепок и принимаюсь остервенело запихивать цветные узелочки в замочную скважину - вот, вот вам, демоны! Всё, что угодно, всё, чтобы только вы оставили меня в покое! Оставьте! Не лезьте в мой мир! Оставьте меня в покое!!!
Мне страшно - от двери будто бы исходит нечеловеческая сила, что-то жуткое, что-то пульсирующее и мощное, что-то такое...
Ах, нет. Нет, нет, это уже неправда. Это эмоции, галлюцинации, что угодно. Вот этого уже нет. Как не выпрыгнули из тётинадиного черепа глаза, как не превратились они в исполинских трупных червяков - так и силы никакой демонической нет. Нет, нет. Всё уже хорошо, спокойно. Я дома, я в своей комнате, в безопасности.
Всё спокойно. Всё хорошо.
Хорошо.
Опускаюсь на пол под окном и прижимаюсь спиной к батарее. Рука нащупывает на полу что-то пушистое, нежное, милое... Котёнка? Но у меня нет... Ах, это шаль, старая мамина шаль. Дымчато-серая, пуховая, невесомая. Собираю её в кулак, подтягиваю к себе, прижимаю к груди. Стягиваю тело в комок. Ма-ама. Ма-ма. Мама.
Ты со мной, мама, я знаю. Ты со мной.
Прижимаю шаль к губам и начинаю раскачиваться взад-вперёд. Так я будто снова оказываюсь в колыбельке, в люльке или коляске - маленький беспомощный свёрточек, заботливо спеленатый родными руками... В люльке так хорошо, так уютно, так... Так дома! Тысячу лет не ощущала себя дома, в добром тёплом месте, где всё пронизано любовью и заботой. Мама, мама... Если бы ты знала, как мне тут. Как... Без тебя всё ужасно, злобно и грязно. Отвратительно буднично. Вся эта квартира с мещанским псевдоевроремонтом, с грязными притолоками и табуретками, с пенопластовыми плинтусами и кухонными клеёнками в подсолнух... Тётка... Тётка вообще - исчадие ада, непонятно, какие жуткие родственные связи могут связывать её и отца. Хотя с отцом-то, наверное, могут... Но никогда бы не поверила, что эта женщина может быть твоей роднёй.
Как всё тут глупо и грязно, пусто и неинтересно. Каждый день крики: "Выбрось свои фломастеры!", "Займись делом!", "Найди нормальную работу!", "Хватит каракули на бумажках выводить!" Тупая стерва! Это она копики-то - выбросить! Мамочка, ну как так можно? Как можно быть такой?! Вчера был апофеоз! Апофеоз, правда! Ко мне пришёл мальчик... Нет, мама, что ты, ничего такого! Пришёл мальчик посмотреть мой телевизор. В смысле, посмотреть на предмет купить - как смешно вышло-то, а... Я ведь нашла отличные курсы по комиксам, самое то, упускать нельзя, тем более в нашей дыре! Ну, а денег-то от тётки не дождёшься, даже и заикаться глупо - о деньгах на курсы по рисованию... Вот я и решила продать свой телевизор. Почему нет? Смотреть я его всё равно не смотрю, а запретить мне тётка не может - телек мне ещё папа покупал, когда жив был... Ну, вот, пришёл мальчик. Прошёл в ботинках - только ведь телек посмотреть! Ах, что было, что было!
А ещё она постоянно лезет ко мне со своими дурацкими работами. Представляешь, мама, на прошлой неделе она потащила меня в магазин устраиваться кассиром! Меня - кассиром, в дешёвый пошлый супермаркет! В эту грязь, вонь и гниль... Мама, меня! Я сначала и не поняла, в чём дело - ну, в магазин так в магазин, хорошо, помогать тащить сумки я не отказываюсь. Ведь не отказываюсь же, мама, что ей ещё от меня надо! Ну, вот... Думала, зайдём, купим хлеба-молока. А она! Она потащила меня в какую-то замызганную подсобку, в какой-то вонючий кафельный склеп, весь скользкий от грязи, затянутый паутиной... Ужас, ужас, мама! У меня чуть сердце не остановилось от омерзения. А она всё тащила и тащила, тащила и тащила. И притащила. В какой-то узкий кабенетец с затёртым столом и шкафом, с чахлым фикусом и лысым потным толстячиной посреди всего этого. А на окнах решётки! И пылища, пылища везде! Ох, мама, что я пережила... И знаешь, этот жиртрест даже не предложил мне сесть. Нет, я бы, конечно, на грязные тамошние стулья не села, но ведь он и не предложил! Я вот прямо как в кино сразу увидела, что будет дальше. Как меня там зашпыняют и сожрут. Нет-нет, мамочка, ты что, я ни секунды не раздумывала, мне и в голову не могло прийти там работать! Но просто представилось... Жуть.
Ну, я повернулась - и в дверь. А она закрыта. Я затарабанила в неё, а она не открывается, не отпирается, не... Ах, мама! И тут из-за двери голос: "Что случилось, кого убивают?" Дверь открывается - и уборщица в синем халате... В другую сторону дверь открывалась, мама, вовнутрь. А я тарабанила, как идиотка. Ну, что ж... Ужаснулась своей глупости, ну, и вылетела пулей.
А сегодня... Ах, мама, да что говорить-то! Она уже и уборщицей меня пыталась устроить - представляешь, мамуля, мне - подъезды мыть! Психопатка. Мама, мама...
И ведь она совсем не понимает, что я художница! Что у меня талант! Будто и не видит все те рисунки, которыми у меня в комнате стены завешаны. Будто это обои, а не мои рисунки. Для неё высшее проявление искусства - подсолнухи на клеёнке!
Как жить с ней? Я больше не могу.
Мама...
***
- Как там Фомина?
- Как обычно, всё по-старому, - молодой врач пожал плечами и передал заведующему отделением пухлую папку.
- Сидит?
- Сидит. Куда ей деваться-то.
- Раскачивается?
- Как маятник. Прямо отлаженный механизм, швейцарские часы.
- Ага, - кивнул завотделением и сделал три шага к палате. Заглянул внутрь. Там, в дальнем углу, под окном возле батареи сидела пациентка. Сжимая в руках старую замусоленную чёрную шаль, она раскачивалась взад-вперёд и бормотала что-то себе под нос. По временам женщина чуть повышала голос, и тогда в её бормотании можно было расслышать "мама", "тётка" и "как можно". "Как можно" повторялось чаще всего и звучало особенно надрывно.
- Всё нормально сегодня? - осведомился завотделением.
- Д-да, - помедлив, протянул молодой. - Нормально, в общем.
- Что не так? - Седой доктор нахмурился.
- Да вчера опять дежурила уборщица эта... Надежда Валентиновна, тётя Надя. Вечно она каракули Фоминой с подоконника стирает. А у той от этого прямо истерика! Ну, в общем, обошлись одним уколом, - молодой почему-то покраснел.
- Одним уколом, - задумчиво повторил завотделением, поправляя очки на мясистой переносице. Он снова взглянул на Фомину и кашлянул.
- Ну, ладно. Обошлись так обошлись. Что родители её, не приходили больше?
- Нет, третий месяц ни слуху, ни духу... Сбагрили, да и рады, - молодой снова пожал плечами.
- Сбагрили и ладно, - протянул старик. На секунду задумался, затем шлёпнул себя по бедру.
- Ну, продолжайте лечение! Кто там у нас дальше? Емельянова? Как сегодня, по-старому, м-да?..