Князев Вячеслав Владимирович : другие произведения.

Красные банты

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
   Красные банты.
  
   Глава 1.
  
  Январь 1918 года.
  Морозный ветер перехватывает дыхание, обжигая щеки и нос. Ивар лежит на снегу, окоченевшими пальцами сжимая цевье винтовки, пытаясь принять удобную для стрельбы позу. От мокрой шинели и разгоряченного после бега тела идет пар, который тут же ложится инеем на волосах и сдвинутой на затылок меховой шапке.
  Свои шерстяные рукавицы он обронил еще в начале атаки, во время коротких перебежек, когда вместе со своим батальоном под огнем противника продвигались к окрестностям города Рогачев.
  Пулеметный огонь и винтовочные залпы обороняющихся заставили растянувшихся в цепь латышских стрелков прервать атаку и залечь в январском сугробе.
  В своих серо-зеленых шинелях на белом снегу они были прекрасными мишенями для польских солдат. Среди стрелков послышались стоны и ругань первых раненых, и снег возле них окрасился алым цветом крови.
  Темное зимнее небо начинало светлеть и стало хорошо видно огневые расчеты противника, который из своего укрытия имел возможность прицельной стрельбы.
  -Если оставаться лежать, то от батальона через полчаса ничего не останется,- подумал Ивар, оценивая сложившуюся обстановку на поле боя.
  Несмотря на свои двадцать лет, он уже имел опыт боевых действий и в подобных ситуациях за время войны оказывался не впервой.
  Это перед боем страх сковывает тело и парализует сознание, а после первого выстрела перестаешь думать о смерти, начинается кураж и азарт.
  Пулемет, косивший бойцов, находился в ста метрах от них, за дощатым забором городской околицы.
  Поляки уже пристрелялись по лежащим в снегу бойцам.
  - Необходимо срочно что-то предпринять, чтобы уничтожить пулеметную точку, иначе атака захлебнется,- понимал комиссар Круминьш и знаком показал Скершкану на огневую точку. Тот кивнул - понял.
  Укрывшись за широким стволом липы, Ивар с тремя стрелками взвесив шансы, приняли решение - обойти позиции обороны с правого фланга.
  Пришлось ползти довольно долго, чтобы их маневр остался незамеченным для врага.
   Прячась за кустарниками и деревьями, они, пригнувшись, зашли в тыл оборонительных позиций поляков.
  Молодой польский солдат, укрывшись за деревянным колодцем, перезаряжал винтовку, держа на ладони жменю патронов. Услышав позади себя шаги, резко обернулся, патроны выпали из руки в снег, и на его детском лице отразилось недоумение, тут же сменившееся ужасом.
  Солдатик вытянул перед собой руку, пытаясь защититься, как будто это могло спасти его от неминуемой смерти. Его губы приоткрылись, пытаясь выдавить из сведенной судорогой гортани слова пощады...
  Трехгранный штык с силой вошел в грудь, легко проткнув ладонь солдата и откинув его навзничь.
   Он так и остался лежать с открытыми глазами, в которых застыл ужас и непонимание. Когда из приоткрытого рта выступила струйка темной крови, Ивар вытащил окровавленный штык из обмякшего тела, по привычке провернув его в груди уже мертвого противника.
  Вроде все спокойно. Никто не обнаружил.
  Медлить было нельзя, и латыши, пригнувшись, двинулись дальше, обходя с тыла позиции врага, каждую секунду ожидая засаду.
  Снег предательски скрипел под ногами, а сердце бешено стучало, не давая восстановиться частому и глубокому дыханию. От быстрого бега в глазах поплыли круги. Колючие ветки акаций цеплялись за одежду и хлестали по лицу, - Главное, чтоб не заметили,- стучало в их головах.
  Совсем близко послышался треск пулемета и за покосившейся банькой стали видны несколько польских солдат и два офицера, надежно державших оборону.
  Уложенные штабелями мешки с песком надежно укрывали их от пуль наступавших красногвардейцев.
  Увлекшись стрельбой по противнику, они даже не заметили подкравшихся к ним стрелков.
  - Янка, готовь гранаты,- прошептал Ивар в ухо товарищу.
  Выдернутые чеки упали в сугроб. Смертельные заряды, брошенные без замаха, неслышно упали в снег возле ног поляков, не оставив им и доли шанса на спасение.
  Три разрыва прогремело почти одновременно, оставляя после себя в снегу черные воронки и разбросанные части тел.
  Стрелки в упор стреляли в ползающих по снегу людей, которые, истекая кровью, корчились в предсмертных конвульсиях.
   Через минуту все было кончено. От уткнувшегося в снег стволом пулемета пошел густой пар. Стало непривычно тихо.
  Сняв с груди красный бант, Ивар привязал его на штык винтовки и, встав во весь рост начал махать им в сторону залегшего батальона стрелков.
  - Эй, пуйки! Уз приекшу!*- кричали Янка и Ивар, размахивая высоко поднятыми красными революционными бантами.
  
   К концу дня бои за город стихли. Остатки разрозненных польских отрядов вместе с командующим корпусом генералом. Довбор-Мусницким, побросав провиант и оружие, спешно отступили в сторону Бобруйска, и в освобожденном городке была восстановлена советская власть.
  Мятежный генерал даже предположить не мог, что наспех сформированные военные части красных стрелков и матросов под командованием Рейнгольда Берзиньша, смогут в течение нескольких часов разбить его лучшие войска.
  1-й Усть-Двинский полк, в этом бою тоже понес немалые потери убитыми и ранеными.
   В спешно развернутый полевой госпиталь, который разместился в помещении мужской гимназии, с разных концов города свозили раненных. Среди них Ивар разглядел и своего земляка Зигурта, который получил пулевое ранение в ногу.
  Его и еще нескольких красноармейцев привез на санях крестьянин с косматой седой бородой. Привязав лошадь к дереву, он медленно подошел к раненным бойцам, пытаясь помочь им подняться.
  Зигурт Залиньш, отмахнувшись от его помощи, встал на землю и, опираясь на палку, попытался самостоятельно пройти несколько метров до дверей лазарета.
  Наложенная поверх его брюк тряпичная повязка пропиталась кровью, и было заметно, с каким трудом дается ему каждое движение.
  Ивар подбежал к нему, подставляя для опоры плечо, - Ну, как ты, жив? Как тебя, дружище угораздило-то на пулю нарваться. Ну, ничего, ничего...до свадьбы заживет.
  Они вместе начинали службу в сформированном в Риге латышском батальоне и за несколько лет службы побывали во многих переделках на германском фронте, а также успели вдоволь повоевать за Советы.
  -Ивар!- обрадовался Зигурт, узнав боевого товарища,- видишь, немного зацепило меня. Пустяки, и не такое бывало. В самом начале боя ранило, я еще пытался бежать, да куда там поспеешь. Потом, вот подобрали меня. Ты сам как - цел? Уже говорили наши мальцы, какие вы герои...
  Он с восхищением глянул на Ивара, пытаясь придать своему юношескому лицу молодцеватое выражение.
  Пытаясь пересилить боль, он сжимал зубы и улыбался. Подошли два санитара и, уложив Зигурта на носилки, понесли в операционную.
  - Ты, главное поправляйся быстрей. Такие бойцы нам нужны,- Ивар шел за ними следом, пытаясь приободрить друга.
  -Ничего, еще повоюем! За свободную Латвию! - поднял свои большие серые глаза Зигурт и попытался опять улыбнуться.
  - Все будет хорошо, держись! - Ивар поправил сползающую на глаза шапку и сжал его ослабшую руку,- Как там Илза, пишет?
  Зигурт достал из кармана аккуратно свернутый клочок бумаги и попытался развернуть, чтобы показать товарищу.
   -Сюда нельзя,- грубо остановил Ивара санитар, когда они подошли к крыльцу.
  Ивар остановился, слова застыли на губах, и он молча помахал вслед рукой, а затем отвернулся, пропуская выходившего наружу фельдшера, который выплеснул на землю из эмалированного таза кровавые сгустки и части тел.
  -Когда уже все это закончится,- с горечью и тоской прошептал Ивар,- хочу домой!
  
  Всю ночь в городе звучали выстрелы. Солдаты проводили обыски в домах горожан, отлавливая спрятавшихся польских солдат и контрреволюционеров, которые иногда оказывали вооруженное сопротивление.
  Оставшаяся в городе для наведения порядка рота латышских стрелков патрулировала улицы городка, попутно проводя аресты подозрительных лиц. Разбившись на группы, они прочесывали улицы, врывались в дома и арестовывали всех взрослых мужчин, чья личность вызывала хоть малейшее подозрение в нелояльности к новой власти.
  С перекинутой прикладом вверх винтовкой и гранатами за поясом, они наводили ужас на местных жителей, которые в страхе прятались в домах и подвалах, пытаясь переждать очередную смену власти.
  А местные пьяницы чувствовали себя героями дня. Они подходили к латышским стрелкам и захлебываясь от эмоций, заплетающимся хмельным языком, рассказывали о своей борьбе с контрреволюцией, не забывая донести на своих обидчиков. Вместе с комиссарами и стрелками они шли по домам соседей, довольствуясь прихваченной со столов снедью и выпивкой, которая вряд ли понадобится хозяевам.
  Арестованных доставляли в помещение ЧК, где после недолгих допросов решалась их дальнейшая судьба. Комиссары издавали расстрельные приказы не раздумывая, и не интересуясь личностями приговоренных ими на смерть людей. Жизнь человека не стоила и гроша. Наоборот, количеством расстрелянных оценивалась эффективность работы и бдительность уполномоченных Чрезвычайной Комиссии.
  Приговоры приводились в исполнение немедленно. Людей выводили во внутренний двор чрезвычайки, и ставили возле кирпичной стены.
  Напротив их, на деревянном помосте, был установлен 'льюис'. И после того как председатель трибунала зачитывал короткий приговор, длинная очередь из пулемета, прерывая речь, приводила его в исполнение.
  Раненых добивали из револьверов или закалывали штыками.
  Тела казненных людей под покровом ночи сбрасывали в овраг.
  Революция, символом которой стал красный бант, требовала все новых жертв. Маховик созданной большевиками машины для убийств с каждым днем набирал обороты, втягивая в нее все больше и больше людей. Наступило время Сатаны.
  
  На следующий день после взятия Рогачева, перед революционными бойцами выступил командарм Латышской дивизии Якум Вацетис, который вместе со штабом армии приехал на бронепоезде из Могилева. Выстроившиеся на площади красногвардейцы восторженно приветствовали его громким криком - ура! Они обожали Вацетиса, ведь, он был одним из них - сыном батрака.
  Народный командарм поздравил стрелков с победой над врагами Советской власти, поблагодарил командующего военной операцией Берзиньша, и передал всем бойцам революционный привет и слова благодарности от военного наркома Льва Троцкого:- 'Латышские стрелки! Вы показали себя доблестными борцами за идеалы мировой социалистической революции и на деле доказали беспощадность к ее врагам! Да, здравствует коммунистический интернационал!'.
  И опять над площадью прогремело трехкратное 'ура'.
  А эти слова не были просто лестью. Большевистское правительство сделало правильную ставку на верность латышских полков, а теперь пожинало триумфы своих первых побед.
  Ведь, если разобраться, то на штыках латышских стрелков были одержаны главные победы нового правительства Ленина.
  Как гласила поговорка того времени: 'Революция в России была сделана еврейскими мозгами, латышскими штыками и русскими дураками'.
  Россия стала эпицентром социальных потрясений, потому все бремя революционных невзгод, голода, смертей и разрухи в основном легло на плечи русского народа, которого сумели столкнуть лбами.
  После февральской революции и оккупации Риги немцами, именно в России оказались латышские стрелковые полки с оружием и амуницией, готовые без промедления идти в бой, в отличие от деморализованных российских частей.
  Восемь испытанных в боях с немцами полков держали в своей власти такую громадную страну от запада до востока. Достаточно было одной роты, взвода, чтобы власть была в руках стрелков. Их боялись все. Им подчинялись города, села, местечки. Они никому не уступали дороги и не давали пощады.
  Шапка на затылок, с раскрытым воротом на груди, с винтовкой, повешенной на плече прикладом вверх, так они колесили по России от края до края, сметая тех, кто становился на их пути.
  'Не ищи палача, а ищи латыша', - говаривали люди.
  Появление латышских стрелков в русских деревнях было страшней чумы - шансов остаться в живых было намного меньше.
   Стрелковые батальоны и роты направлялись Лениным туда, где угрожала опасность советской власти и мятежи голодных крестьян. И, несмотря на потери, они всегда оставались верными соратниками большевиков.
  Им доверялись самые ответственные задания: охрана главного штаба революции в Смольном, нового советского правительства, а также поручена личная охрана вождя мирового пролетариата товарища Ленина.
  Позднее Ленин открыто признался, что без латышских стрелков Советская власть бы не выстояла и месяца.
  Почему именно за большевиками пошла основная масса латышских стрелков и почему до конца гражданской войны именно они оставались самыми стойкими и верными армейскими частями Красной Армии?
  Возможно, в связи с оккупацией Латвии, они хотели из России на волне революции освободить свою родину под гимн Интернационала?
  Или боялись ответственности за предательство со стороны латвийского правительства?
   Но, даже после получения независимости Латвии, многие латыши остались в Советской России и предано, до самой смерти, служили во всех органах власти.
  Этот сложный вопрос, который пока не имеет однозначного ответа.
  Ведь у каждого из этих людей была своя правда и цель, в которую беззаветно верили, раз они сражались и готовы были умереть за революционные идеалы большевиков.
  Война вдали от родины - немного странно? Но это был их осознанный выбор. Конечно, не все латыши поверили большевистской пропаганде и вступили в Красную Армию. Многие латышские стрелки остались в Латвии и участвовали в создании независимого государства, до последней капли крови защищая родную землю от немцев, красных, белых и прочих захватчиков.
  Но все-таки латвийские воинские формирования того времени больше известны как красные латышские стрелки.
  Причина этого явления кроется в более глубоких корнях истории Латвии.
   Как известно латыши никогда не имели своего независимого государства и собственного 'дворянства', также как южные и западные малоросские народы. Они всегда находились под кем-то - шведами, немцами, поляками, русскими.
  Несмотря на то, что территория Латвии входила в Российскую Империю, по-прежнему настоящими хозяевами там оставались немецкие бароны и промышленники, безжалостно эксплуатировавшие местное население.
  Для раба всегда плох и ненавистен нынешний хозяин. А тот, который может только стать таковым, да еще обещает свободу и возможность поквитаться с прежним эксплуататором - кажется истинным другом-освободителем и ему хочется верить.
  Как Сатана нашептывает в ухо лести, подвигая на искушение, так и большевики опутали лестной ложью простых латышских батраков.
  Но хочется заметить, что преподносимая народу история, как показало время, имеет тенденцию менять толкование тех или иных событий в зависимости от политических перевоплощений. И эти инсинуации зачастую становятся причинами новых войн и революций. Не бывает легких времен.
  
  * Эй, ребята! Вперед!
  
   Глава 2
  
  В петроградском ЧК, куда был вскоре направлен Ивар Скершкан, работы было не в початый край, приходилось целыми сутками заниматься выявлением и арестами контры. Спать удавалось урывками в кабинете, между очередным допросом и выездами на задержание саботажников и мародеров.
  На следующий день по прибытию в Петроград, его лично принял в своем кабинете заместитель ВЧК Петерс.
   Кратко обрисовав серьезность политической ситуации в Советской России он напутствовал молодого чекиста словами,- ' Вам предстоит серьезная работа. Необходимо бескомпромиссно проявлять беспощадность к врагам и бороться с контрреволюцией не щадя жизни и сил. Мы надеемся на ваше революционное сознание'. На прощанье он крепко пожал Скершкану руку своей узенькой сухой ладошкой.
  Среди чекистов было большинство латышей, которые батальонами еще в 1917 году находясь на германском фронте, массово вступали в партию большевиков, а теперь по воле судьбы оказались в столице России.
  На коллегии ВЧК, когда отсутствовал Феликс Дзержинский, обсуждение планов мероприятий очень часто происходило на латышском языке, понятному большинству сотрудников.
  Латышская речь в коридорах чрезвычайки стала привычной и уже не резала слух.
  Привычным стало все, что раньше казалось необычным и неуместным при старом укладе жизни. Трудно поменять привычки, но еще трудней изменить сознание и согласиться с неприемлемым образом жизни.
  Поначалу, чтобы освоиться в новой должности и научиться всем премудростям чекистского дела, Ивар был приставлен к Янису Лочмалису - старому большевику и непримиримому борцу с врагами партии.
  В январе 1905 года, он одним из первых с оружием в руках освобождал политзаключенных, а затем до последнего патрона сражался на баррикадах Риги. Потом были арест и сибирская каторга.
   Сразу после падения самодержавия, он вместе с несколькими товарищами по партии приехал в Петроград, чтобы продолжать начатое дело своей жизни.
  Как старый большевик, он по рекомендации члена ЦК ВКП (б) Яниса Петерса был сразу определен на должность начальника отдела по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
  Ситуация в Петрограде в ту зиму была очень напряженной. Нехватка продовольствия вызывало недовольство населения, рабочих и солдат, которое подогревалось контрреволюционными элементами и различными политическими организациями. Наводнившие город уголовники, беженцы, демобилизованные солдаты и просто прибывшие из провинции вкусить плоды революции народные массы, усиливали и без того сложную обстановку. Враг приближался к столице России.
  Требовалась жесткая рука, чтобы навести порядок и предотвратить скатывание страны в бездну анархии и хаоса.
  Такой рукой и стала созданная Дзержинским, в декабре 1917 года, Чрезвычайная Комиссия, обладающая неограниченными революционными полномочиями.
  После переезда советского правительства в Москву, петроградское ЧК возглавил Моисей Урицкий. И хотя смертная казнь Реввоенсоветом была временно отменена, расстрелы противников новой власти, без всякого суда, имели место повсеместно.
   Чувства революционного сознания и ненависти к врагам новой власти, было достаточным поводом для убийства любого человека. Суд в таких ситуациях был неуместен и обременителен, тем более он был воплощением пережитков царской эпохи, а потому был фикцией для проникшихся большевизмом и уполномоченных властью товарищей.
  Теперь решение любых вопросов был возложен на комиссаров, которые без колебаний на свое усмотрение решали все насущные вопросы, руководствуясь субъективным чувством революционной необходимости.
  Только страх мог заставить людей смириться с новой властью, а служить ей велело чувство голода и самосохранения.
  Доставленных, в результате облавы, саботажников, германских шпионов и прочих измученных голодом и несогласных с политикой Ленина людей, помещали в камеры, где они без пищи и воды находились несколько суток.
  В тесных подвальных помещениях чека, женщины, которых, не разбираясь, заталкивали в общую с мужчинами камеру, испытывали особые мучения.
  Однажды, во время уборки камеры, охранник обнаружил под шконкой тело истерзанной девушки, которое, судя по всем признакам, пролежала там несколько дней.
  
   Лочмалис пристально, с заправским видом жандарма, смотрел в глаза очередного арестанта и тут же решал что-то для себя. Затем, задав несколько уточняющих вопросов, касавшихся происхождения и занимаемой должности до революции задержанного, писал в личном деле резюме: ' Саботажник, пособник контрреволюции'.
  Это был приговор. Постановлением ВЧК такой человек лишался права на получение продовольственных карточек, а его имущество конфисковывалось, что в голодном Петрограде было равносильно смерти.
  Жизнь человека стоила немного, ровно столько, чтобы она никому не мешала.
  - Первое мнение самое правильное,- доверительно поучал Ивара наставник,- если видишь страх в глазах, значит, совесть нечиста, значит перед тобой контра и враг. Такой мерзавец, нож в спину воткнет, и не задумается. Пощадить - стране навредить!! Или мы их, или они нас!
  - Вы латгальцы, маленький, но очень храбрый народ! У тебя получится,- добавил он, глядя Скершкану в глаза.
  И стучали каблуки и приклады о головы и ребра анархистов, эсеров и спекулянтов, в праведной злобе выплескивая революционное сознание авангардом рабочей партии.
  Ивару навсегда запомнились мудрые глаза пожилого еврея, когда, целясь ему в затылок, маузер дал осечку. Повернувшись к чекисту, он спокойно произнес: ' Не волнуйтесь, молодой человек, я подожду'. Через секунду, следующая пуля вошла ему в глаз.
  Допросы, этих совсем непонятных, латгальскому парню, и чуждых по мировоззрению людей, лица которых каждый день проносились чередой, перестали вызывать некогда присущие ему чувства сострадания и справедливости.
   Старательно записывая показания арестованных, Скершкан не всегда даже понимал смысл слов и их объяснения, а оправдания и взывание к справедливости были для него пустым звуком. В это время в голове звучала веселая латгальская мелодия: ' Тра-та-та, тра-ла-ла, издзерсием па глазем.....'*.
   Но, помня о важности порученной ему работы, в личном деле каждого, он старательно выводил чернилами - ' Саботажник, политически неблагонадежный элемент'. И в своей работе он чувствовал маленькую долю личного вклада в дело революции.
  
  * ...выпьем по стакану (лат .нар. песня)
   Глава 3
   'Пока существуют помойные ямы - голода не может быть!'
   Председатель Революционного Трибунала Я. Петерс
  
  В половине третьего ночи Ивар закончил письмо и встал со стула, чтобы размять спину и затекшие ноги.
   Май 1918 года выдался холодным и дождливым.
   Из окна кабинета был виден только внутренний двор здания ЧК, в котором посреди луж стояло несколько крытых грузовиков, в которых привозили арестованных.
  Глядя на унылый и серый пейзаж, он пытался отогнать грустные мысли и представить лица отца и матери. - Как они там?
  Ивар не был дома уже давно. В Латгалии остались его родители, сестра и знакомые.
  Почта в Режицу и обратно доставлялась не регулярно, по причине оккупации Латвии германскими войсками. Но иногда, каким-то чудом, весточки из дома миновали цензоров, и Ивар узнавал знакомый почерк матери, которая немногословно писала об их жизни, передавая приветы от отца и родни.
  Всего четыреста верст отделяли Петроград от уездного городка Режицы, но они, разделенные войной и революцией, превратились в бесконечность.
  В такие свободные минуты, когда на улице стояла ночь, и никто не мешал думать, в мыслях всплывало лицо Дайны. Он до мельчайших подробностей помнил ее милые черты, голос, тело, запах, одежду.... В эти секунды его сердце сжималось от тоски, и он, сжав в бессилии кулаки, пытался отогнать от себя эти дорогие ему воспоминания. Тогда была совсем другая жизнь, возврата к которой не будет уже никогда. А ведь все могло сложиться совсем по-другому...
  Его воспоминания прервал легкий стук в дверь. Открылась тяжелая дверь кабинета и на пороге появилась Анита, дочь Петерса Вайварса - уполномоченного Особого отдела чека. Его дочь и жена работали в хозотделе чрезвычайки, как и многие другие родственники латышских чекистов, которые целыми семьями покинули Латвию.
  Анита, восемнадцати лет от роду, симпатичная девчушка с милым круглым лицом, была давно не равнодушна к Ивару Скершкану.
  Их первое знакомство произошло в столовой ведомства, когда новоиспеченный следователь Чрезвычайной Комиссии Скершкан, зашел поужинать после напряженного рабочего дня.
  В зале столовой сотрудников было совсем немного, только несколько коллег негромко разговаривая, сидели за соседним столом. Он кивнул им и оглядел зал.
  Выбрав место возле окна, он присев на стул снял фуражку с красной звездой, расстегнул пуговицы френча и ослабил ремень, чтобы облегчить тяжесть кобуры.
  Ивар был среднего роста, крепкого телосложения, с правильными и немного мягкими чертами лица, а свои темно-каштановые волосы он старательно зачесывал набок, пытаясь придать юношескому лицу серьезное выражение, которое соответствовало бы важности порученной ему работы.
  По своей природе Скершкан не был разговорчивым, а больше предпочитал слушать собеседников и делать выводы для себя, сторонясь шутливых разговоров в курилке.
  Он навсегда усвоил для себя совет одного опытного большевика,- Не треплите без повода языком молодой человек, дольше будете жить.
  И эта премудрость помогла ему во многих жизненных ситуациях, в отличие от его более словоохотливых знакомых.
  Немногословность, серьезный и аккуратный вид сделали ему среди коллег репутацию надежного и решительного человека, прошедшего в свои молодые годы суровую школу жизни - войну.
  Даже авторитетные чекисты, имеющие за своими плечами царские ссылки и каторги, относились к нему с уважением, несмотря на его небольшой партийный стаж и опыт работы.
  -Что будете кушать? - обратилась к нему на латышском языке Анита.
  Ивар поднял голову и их глаза встретились. Достаточно было мгновения, что бы, они понравились друг другу с первого взгляда.
  Эта первая встреча стала прелюдией к их более близким отношениям, ведь, для любви ни война, ни революции, ни голод и смута не могли стать преградой, молодость была сильней.
  Ивару хотелось забыться, отвлечься, чтобы не воспринимать действительность окружающего мира и отбросить страдания оставшиеся от первой неразделенной любви.
  Они были нужны друг другу, чтобы спасти себя от реальности, не утонуть в водовороте безысходности.
  Потом была еще одна случайная встреча, которая переросла в более близкие отношения. Она сама сделала первый шаг к их близости, как будто была заранее готова к этому.
  Несмотря на загруженность работой, молодые люди изредка находили время для мимолетных страстных встреч. Иногда в его кабинете, а когда мать и отец девушки были на работе, то в ее квартире на Гороховой улице, что была в нескольких минут ходьбы от здания петроградского чека. Это были минуты счастья - счастья людей потерявших родину, перелетных птиц, ищущих приют на чужбине, доверившихся и согласившихся служить Сатане.
  Петерс Вайварс догадывался о романе дочери и молодого сослуживца, который продолжался уже несколько месяцев, но открыто возражений не высказывал. И здороваясь с Иваром, крепко пожимал его руку своей широкой крестьянской ладонью. Он чувствовал в нем надежного человека, которому можно поручить любое серьезное дело, тем более счастье своей дочери.
  Анита закрыла дверь кабинета и, подойдя к сидевшему за столом Скершкану, обняла его.
  -И много ты раскрыл заговорщиков за сегодняшний день, милый,- запустив свои пальчики в волосы юноши и заглядывая ему через плечо на разложенные перед ним бумаги, нежным голоском произнесла девушка.
  Они иногда говорили о делах арестованных чекистами людей, которые разбирал Ивар по долгу службы, иногда прислушиваясь к ее мнению. Ведь порой многое ему было совсем непонятно.
  Анита, не смотря на свой юный возраст, проявляла интерес и хорошо разбиралась в расплодившихся по стране политических движениях и партиях несогласных с позицией большевиков. Работая в столовой, ей постоянно приходилось слышать разговоры сотрудников о политической ситуации и борьбе чекистов с контрреволюционными элементами. Она хотела быть нужной для общего дела, как ее земляки и отец.
  -Если работать каждый день по двадцать часов, то еще на много лет работы хватит,- пошутил Ивар,- зачем такой красивой девушке забивать голову мужскими заботами.
  Он поднялся со стула и поцеловал ее в губы.
  -Нам никто не помешает?- оглянувшись на закрытую дверь, спросила девушка.
  -Будем надеяться, что все враги революции откажутся от своих коварных планов на несколько минут,- прошептал ей на ухо Ивар, прижимая к себе ее податливое тело и расстегивая пуговички шерстяной кофты.
  Подхватив Аниту на руки, он бережно опустил ее на большой черный кожаный диван, стоявший в дальнем углу кабинета.
   Руки Ивара скользнули под кофточку, обхватив упругую грудь девушки. Губы влюбленных слились в страстном поцелуе, молодая кровь закипела, а дыхание стало частым и срывающемся на страстные стоны. В такие минуты они были абсолютно счастливы.
  Когда Ивар и Анита одевшись, сидели за столом и пили чай, дверь без стука распахнулась, и в них появился одетый в серое пальто мужчина.
  Сергей Мешковский - бывший питерский рабочий, а теперь сотрудник чека, увидев мирно сидевшую парочку, улыбнулся, шутя погрозил пальцем, а затем громко произнес: Скершкан, на выход! Едем на Лафетный 35 брать офицерскую 'контру'! Поторапливайся, мы ждем в машине,- и скрылся в коридоре.
  Накинув на себя пальто и сунув в карман оружие, Ивар выскочил в коридор, и уже на ходу крикнув Аните: - Выключи свет и захлопни дверь, увидимся позже...
  
  Черный 'паккард' с выключенными фарами въехал в колодец двора и остановился.
  -Приехали,- сказал водитель, одетый в черный матросский бушлат.
   Прибывшие пассажиры быстро вышли из машины и направились к неосвещенному подъезду, возле которого маячила еле заметная мужская фигура.
  Несмотря на поздний час, темнота не была кромешной, ведь начинались 'белые ночи', Ивару удалось довольно хорошо рассмотреть лицо незнакомца. На вид ему было лет сорок, с острым носом и небольшими бегающими глазками, прячущимися за мохнатыми бровями. Он отчетливо услышал, как тот прошептал Мешковскому хриплым голосом,- 'Четвертый этаж, налево. Там собрание офицеров и руководитель организации полковник Попов'.
  Затем осведомитель надвинул на глаза шляпу и растворился в темноте подворотни.
  Ивар посмотрел наверх, где из-за плотных штор на четвертом этаже пробивался тусклый луч света. Все остальные окна дома были погружены во тьму. Колодец двора казался безлюдным, но это впечатление было обманчивым. Дом насторожил уши, выглядывал десятками глаз из-за задвинутых штор, напрягся сотнями мускул в ожидании беды.
  - Будэм сэйчасс брат теплэнькими, иначи уйдут,- скомандовал старший группы Янис Лочмалис.
  Достав оружие, чекисты, пытаясь не шуметь, вошли в темный подъезд.
  Ивар поднимался по лестнице последним, пытаясь двигаться в такт с остальными.
  Осторожно двигаясь один за другим, они достигли уже пролета между вторым и третьим этажом, когда сверху полетел тлеющий окурок папиросы.
  Лочмалис инстинктивно выглянул в лестничный пролет и оказался в свете фонаря, который пробивался через окно подъезда.
  Раздался громкий хлопок, усиленный эхом лестничного пролета и Янис с грохотом покатился вниз по ступеням. Пуля, выпущенная сверху, попала ему прямо в голову. Чекисты отпрянули назад и вжались в стену. От того, что их сразу обнаружили, наступила секундная растерянность.
  Вперед, ребята! Живыми не брать,- и Мешковский первым, прыгая через ступеньки, бросился наверх. Следом за ним, низко пригнувшись, побежал водитель в матросском бушлате.
  Ивар, убедившись, что Лочмалис мертв, двинулся за ними, пристально вглядываясь в темноту и держа наготове маузер.
   Наверху началась перестрелка. Из-за темноты невозможно было определить, откуда ведется огонь, и где затаился враг.
  Неожиданно открылась дверь одной из квартир, осветив полосой света темную парадную.
  Неужели, любопытство такое сильное чувство, что заглушить его не может, даже такое смутное время?
  Скершкан выстрелил в дверной проем и услышал громкий вскрик и звук падающего тела.
  От раската выстрелов заложило в ушах.
  Ивар прижавшись к стене начал вслепую продвигаться по лестнице, но вдруг почувствовал прижатый к голове ствол пистолета.
  - Бросай пушку, сволочь! Руки за голову,- прошептал на ухо незнакомый голос.
  Пальцы, крепко сжимавшие рукоятку оружия, медленно разжались, и маузер упал на каменные ступени, издав глухой звук. Ивар медленно поднял руки и втянул голову в плечи.
  
  Они молча стояли на площадке четвертого этажа. Дверь одной из квартир была открыта, и свет из прихожей освещал окружающее пространство лестничного пролета.
  На спине, возле перил, раскинув руки, лежал Сергей Мешковский. Из его груди сочилась струйка крови, собираясь на полу в темно-красную лужицу. Он еще дышал, воздух со свистом вырывался из простреленного легкого. Чуть подальше лежал человек в черном бушлате, лицо которого скрывала темнота, но поза, в котором находилось тело, говорила о том, что он мертв.
  Сильный удар в спину отбросил Ивара к окну, и тот не удержавшись на ногах, упал на пол.
  Подняв голову, он увидел склонившееся над ним лицо человека. Но самыми страшными в нем были - глаза, которые пристально смотрели, в ненависти пожирая свою жертву.
  - Надо уходить, скоро здесь будет полно красных,- негромко произнес голос из темноты. На мгновение луч света осветил фигуру и лицо стоявшего над Иваром человека. Худое лицо с волевым гладковыбритым подбородком, острый хищный нос и опять эти безжалостные всевидящие глаза. Это глаза его убийцы.
  Китель без знаков отличия, подчеркивал военную выправку присущую кадровым офицерам. В руках он держал офицерский наган.
  Это и был полковник Всеволод Алексеевич Попов, бывший командир пехотного полка Западного фронта, а ныне человек, который остался верен присяге, и не мог принять для себя новую диктатуру Ленина.
   Сложившуюся в стране ситуацию Попов считал полным безумием и мятежом, с которым было необходимо покончить любой ценой.
  Слухи о победах Белой армии на Юге России и выступление против большевиков Чехословацкого корпуса, а на Урале казаков атамана Дутова, укрепляли уверенность многих бывших офицеров, что советская власть долго не продержится. Поэтому к середине 1918 года во всех крупных городах России начали создаваться антисоветские организации, готовые в любой момент выступить против ленинского режима.
  Полковник Попов возглавлял петроградскую боевую организацию офицеров России 'Союз Защиты Родины и Свободы', основателем которой стал бывший военный министр Временного Правительства Борис Савенков. Этот неординарный человек, в свое время организовывавший террор и экспроприацию по всей России, сумел сплотить вокруг себя лучшие кадры русских офицеров.
  Целью данной организации было сформировать боевые офицерские отряды, с помощью которых можно одновременно поднять восстания во многих городах, свергнуть советское правительство и, аннулировав заключенный Лениным с кайзеровской Германией Брест-Литовский мир, возобновить войну и изгнать оккупантов с российской территории.
  Этой ночью в квартире проходила конспиративная встреча офицеров - единомышленников и разрабатывалась тактика захвата правительственных учреждений, арсеналов с оружием и стратегических объектов города.
   Только по чистой случайности они не были застигнуты врасплох чекистами по доносу предателя.
  Их вовремя успели предупредить.
  Услышав условный стук, Попов, с револьвером в руках, открыл дверь, за которой стоял человек в надвинутой на глаза кепке.
  - Сейчас здесь будут чекисты. Вам всем нужно срочно уходить. Это совершенно точно, меня предупредил наш человек с Миллионной.
   Сообщив эту новость, незнакомец тут же исчез.
  Войдя в комнату к сидевшим за столом офицерам, Всеволод Алексеевич произнес,- Господа, нас предали! Сейчас здесь будут чекисты. Все расходимся. Да поможет нам бог!
  А вы, господа,- Попов кивнул стоявшим возле него поручику Крепову и капитану Власову,- останьтесь. Нам надо прикрыть отход.
  Достав оружие, они вышли на темный лестничный пролет и затаились в ожидании непрошенных гостей, давая возможность остальным заговорщикам скрыться через чердак и пожарную лестницу.
  Через минуты послышался стук входной двери и шаги поднимающихся по лестнице чекистов.
  Далее все произошло за считанные секунды.
  Полковник Попов подошел к Мешковскому, из горла которого вырывались хриплые звуки и, достав из кармана нож, вонзил ему в сердце, проткнув насквозь прикрепленный на груди красный бант.
   Сергей, вздрогнув на секунду, открыл глаза, и тут же его тело обмякло, а из приоткрывшегося рта выступила струйка крови.
  Полковник медленно подошел к Ивару, который беспомощно сидел на полу и приставил к его голове револьвер.
  -Я спрашиваю, а ты мне отвечаешь,- голосом, не терпевшим возражения, произнес он,- Кто сообщил о нас? Фамилия, имя. Раз, два...
  Ствол револьвера с силой уперся в висок Ивара.
  -Подождите, не надо...,- он сам не узнал своего голоса, пересохшие губы с трудом разлепились, чтобы произнести слова,- я ничего не знаю, мне сказали ехать в последний момент. Вот он,- Ивар протянул руку в сторону лежавшего на спине Сергея Мешковского,- он мне приказал ехать сюда, он может знать об информаторе. Я его даже не видел.
  Офицер усмехнулся,- хорошего ты нашел свидетеля,- и, приблизившись вплотную к Ивару, сорвал с него красный бант.
  - Скажи мне, чухонская морда, что ты делаешь здесь? В моей стране, в моей России,- медленно и четко выговаривая каждое слово, произнес Попов и резко наотмашь ударил его по лицу.
  Голова Ивара ударилась об стену, а во рту почувствовался солоноватый вкус крови.
  Голос полковника стал громче,- Что ты делаешь здесь вместе с этим большевистским отребьем? Твой Ленин заключил мир с немцами и отдал им пол России. Это, по какому праву? Теперь ваших жен в Лифляндии насилуют германские солдаты, а ваши родители стали их рабами. И тебя все это устраивает? Чем вас всех купили эти большевики?
   Он уже почти кричал, тыча револьвером в лицо Ивара, который уже простился с жизнью. Понимая, что через секунду ему придется умереть, в голове пронеслась вся его недолгая жизнь, все промелькнуло за мгновение. Еще секунда и все...
  Послышался щелчок взводимого курка. Ивар закрыл глаза.
  
   Глава 4
  
  Режица - уездный город в Витебской губернии, на востоке Латвии, основанный еще в 1285 году, рыцарем Вильгельмом фон Шаурбэргом, магистром ордена. Это было одно из первых каменных укреплений, возведенных крестоносцами тамплиерами в Ливонии.
   Именно в Режице, в 1898 году родился и провел свою довоенную жизнь Ивар Скершкан.
  В городке издавна жило много староверов, которые селились здесь со времен Петра, спасаясь в тихой западной провинции от царского гнева и реформ. Бородатые староверы и их семьи жили обособленно, общинами, занимаясь ремесленничеством, лошадьми и торговлей.
  В дни праздников над городом с высокой колокольни звонили трехсотпудовые колокола, напоминая членам общины, что настало время для молитвы.
  Немало здесь жило и евреев. Режица входила в число городов, где власть разрешала компактные еврейские поселения, и была в черте оседлости.
   Часть города своей застройкой напоминала еврейский квартал, главным зданием которого была дощатая синагога.
  Синагога не святилище, а место религиозных собраний, ведь храм мог быть только в священном городе Иерусалиме. По этой причине зданию не подобала роскошь, но в Режице нищенское положение синагоги объяснялось материальной стесненностью евреев. В городе имелся даже свой еврейский банк. Занятие банковским делом и торговлей считалось делом почетным. А для тех евреев, кто не проявлял достаточной коммерческой жилки, оставались ремесла. Возделывать же 'землю изгнания' не полагалось.
  Жителей Режицы в Лифляндии долго считали не то поляками, не то русскими, пока не вошло выражение - витебские латыши.
   Староверы были похожи на стрельцов из прошлого, ходивших по городу в длинных кафтанах и широкополых шляпах, с длинными острыми бородами, которые свисали по груди лоснившимися от жира сосульками.
  Большинство из них были неистовыми любителями лошадей. Как у кого-нибудь появлялись деньги, сразу покупалась самая лучшая кобыла в уезде. И выезжал тогда счастливчик на бешеной лошади, гордо держа в вытянутых руках короткие поводья, ловя на себе завистливые взгляды соседей.
  Лошадей наряжали, как женщин, в шелковые яркие легкие сетки, мягкие резиновые шенкеля, украшали цветами и покупали дорогую сбрую.
  И вечерами мчались бешеные кобылы по Николаевскому шоссе, поднимая копытами пыль и брызжа пеной под шпорами пьяных седоков.
  
  Большим событием в Режице были ярмарки.
  Ивар вместе с такими же мальчишками любил бывать на них, когда на центральной площади собирались горожане и приехавшие на повозках с товаром жители уезда.
  Одетые в разноцветные шубы мужчины и женщины ходили вдоль торговых рядов, прицениваясь к понравившемуся товару. Ткани, кувшины, бочонки с пивом, повозки с лошадьми - на рыночной площади негде было протолкнуться. Вокруг стоял оживленный гул веселящегося народа, повсеместно пьющего из больших глиняных кружек темное хмельное пиво.
  В такие дни мальчишкам можно было неплохо подзаработать, помогая мужикам выгружать с повозок мешки с ржаной мукой и бочки с пивом.
  На вырученные медяки можно было накупить сладостей и прокатиться на аттракционах, которые устанавливали возле рыночной площади бродячие балаганы.
   Цыган в красном кафтане и широкополой черной шляпе водил на цепи медведя, который вставал на задние лапы и кланялся. Под смех толпы, он просовывал в пасть через намордник горлышко переданной кем-то бутылки пива, и цепко держа ее двумя лапами лакал текущий по морде пенный напиток, удовлетворенно и блаженно урча. Затем цыган отбирал у него бутылку и прикладывался к ней сам. Недовольный мишка возмущенно рычал и тянул лапы к хозяину, пытаясь вернуть отобранное лакомство. И столько в его поведении было искреннего недовольства, что зеваки покатывались от хохота, видя двух собутыльников.
  Одетая в разноцветные юбки и кофты молодая цыганка, державшая на руках ребенка, обходила со шляпой веселящуюся толпу, собирая в нее щедро сыпавшиеся медяки.
  Цыганские таборы были вокруг всего города. Они часто появлялись возле рынка и лавок, в пестром тряпье, оравой грязных детей, с молчаливым и равнодушным отчаянием в лицах и холодной певучей речью.
  Потом проезжала по городу 'цыганка' - конь с крутыми боками, увешанный медными бляхами и кожаными ремнями, украшенный яркими лоскутами материи. Его под уздцы держал пожилой цыган в синей короткой поддевке.
  Ребятня выходили на дорогу и с интересом наблюдали за процессией, тыча пальцами в диковинную упряжь повозок.
  Несмотря на разноликость горожан, они умудрялись веками уживаться друг с другом, и это было латгальской традицией.
   А еще в городе были свадьбы. Они случались внезапно по пятницам. И невеста, которую еще недавно видели под руку с женихом, нежданно выходила замуж совсем за другого мальца.
  В этих свадьбах было столько удали и желания блеснуть перед соседями, что это становилось событием в размеренной городской жизни.
   В такие дни полиция не оставалась без работы. Драки всегда начинались внезапно. Кто-нибудь хватал с мостовой камень и метал его в голову обидчика. Тут все и начиналось. Латгальские парни отчаянно били друг друга, набравшись водки и пива за праздничным столом молодоженов. И нередко жених проводил свою первую брачную ночь в полицейском околотке, пока его женка отплясывала с гостями.
  Самым страшным в драках был однорукий, с косым через все лицо шрамом от ножа Мишка Посадский. Невысокий и коренастый, он, молча с такой быстротой и силой швырял по неприятелям камни, что мог справиться с несколькими крепкими мужиками. Поэтому редко кто осмеливался связываться с ним и задевать его компанию.
  Когда потасовка заканчивалась, неожиданно, как и, начавшись, городовой отвозил всех нарушителей порядка в полицейский участок. По давней традиции извозчики возили пьяных и дерущихся бесплатно. Те сидели в ногах у городового спиной друг к другу с испачканными кровью лицами, продолжая словесную перепалку, но уже совсем тихо.
  Постоянным гостем на всех свадьбах был Степан, который потерял обе ноги в японскую войну. Выпив пару кружек пива и закурив цигарку, он начинал свой рассказ о своих боевых подвигах и предательстве командования. Весь город, благодаря ему, знал о трагедии под Цусимой и Сахалине. Отказать в выпивке и закуске Степану было нельзя, он был олицетворением всех мероприятий, будь то похороны или свадьба. Выпить с ним было на удачу.
  На войну с японцами уже давно из всего уезда отправляли новобранцев и очень многих родные так и не дождались назад.
  Недалеко от мостика через протекавшую по городу речку, находилась казарма. Когда приходило пополнение на армейскую службу, пьяные крики и песни слышны были по всему городу. Бабы, собравшись на вокзале, отчаянно выли, провожая на войну мужей, сыновей или любимых.
  Ивар с ребятами бегали к казармам посмотреть на солдат. Через щели дощатого забора они наблюдали как побритых наголо и одетых в новую форму деревенских парней строили на плацу. Фельдфебель орал на них, требуя порядка, и отдавал громкие команды, после которых вся эта одинаково одетая человеческая масса приходила в движение или замирала. Это была совсем другая жизнь. В солдатской форме люди теряли индивидуальность, превращаясь в безликое воинское подразделение, подчиняющееся командам одного человека.
  Любимым занятием у детворы была игра в войну. Пробравшись в яблоневый сад, они с выструганными из досок винтовками увлеченно сдерживали оборону осажденного Порт-Артура, изображая доблестных защитников. Мальчишки носились по саду, устраивали засады, кидая друг в друга зеленые яблоки. Так проходило детство Ивара Скершкана.
  После 1907 года в городе появились новые люди. Это были высланные из Питера за революционную деятельность или неугодные царскому режиму элементы, для которых оставаться в столице, по мнению управления жандармерии, было нецелесообразно. Так называемые - административно высланные граждане. Они вносили свежесть мыслей и новизну в размеренный уклад жизни горожан.
  В основном селились они на нищей окраине города, которая называлась 'америкой', где обитали босяки, стекавшиеся в город из деревень в поисках работы.
  Население этой слободы прозвали 'американцами'. Нищета превзошла там все понятные пределы, поэтому ее жители, скопив денег на билет в один конец, уезжали на заработки в Америку. Оставшиеся жили одной мечтой о далекой стране, где можно каждому стать богатым и забыть о голоде и бедности.
  Покосившиеся черные хижины с окнами, заткнутыми ветошью по обе стороны грязной улицы. Сидевшие на земле, возле своих лачуг, обитатели 'америки', безразлично провожали глазами приехавших сюда новых обитателей, а затем уходили к себе во двор продолжать заниматься своими ненужными никому странными ремеслами. Они делали зеркала, отливали пуговицы, точили ножи, собирали старые вещи, выстругивали из дерева игрушки, пытаясь выручить за них гроши.
  'Американцы' постоянно ссорились между собой решительно из-за всего. Ссоры стали искусством, и некоторые женщины, достигшие в нем особенного мастерства, были известны всему городу. Их называли 'шлэхтс' и уважали. Они клялись детьми, покойниками, болезнями, жизнью, смертью, землей, хватались за голову, рвали на себе волосы, падали на колени среди улицы из-за пропавшей тарелки или украденного ведра. Связываться с ними было непростительной глупостью.
  Там же жили старьевщики и шарманщики. По выходным они выходили в город на драку с мясниками и лавочниками. В ход шли палки, камни и ножи. Посмотреть на эту драку мальчишкам удавалось часто, причем место и время сражения было известно заранее всем. Полиция смотрела на эти забавы сквозь пальцы, считая это всего лишь народным развлечением, которое непременно заканчивалось совместной попойкой.
  Первый раз Ивар побывал в 'америке', когда проведывал заболевшего одноклассника Броньку Леймана. Этот неприметный, худой паренек не был ему товарищем, он вообще за все время учебы не перемолвился с ним и парой фраз. Он был сам по себе - тихий, неприметный, никогда не пытался первым отвечать на уроке, хотя всегда знал задание.
   Учительница, обратив внимание, что ее ученик уже неделю не появляется в гимназии, попросила Ивара навестить его и узнать, что случилось. Пришлось после занятий идти одному в этот незнакомый ему район города.
  С трудом найдя нужный дом, Ивар долго стучал в закрытую изнутри на засов дверь. За домом разрывалась от лая собака. Через некоторое время послышались тяжелые шаги, звякнуло опрокинутое пустое ведро и на улицу, кутаясь в телогрейку, без штанов, босяком вышел пьяный мужчина.
  -Тебе чаво?,- грубо спросил он Ивара и закашлялся.
  -Можно Броню позвать?,- промолвил оробевший Ивар,- я из гимназии.
  Мужчина, наконец, откашлявшись, смачно сплюнул и, повернувшись к двери, крикнул,- Бронька, зараза! К тебе пришли, бегом сюда!
   Затем отошел несколько шагов и начал на угол дома справлять нужду.
  Через секунду, кутаясь в одеяло, появился Бронька. Увидев Ивара, он потупил глаза. Было видно, что ему стыдно за пьяницу отца, нищету и убогость своего жилища.
  Поговорив несколько минут на улице и рассказав последние новости, Ивар отправился домой, а Бронька спрятав голову в худые плечи, шмыгнул в темноту своего дома.
  Вернувшись домой, Ивар наспех поужинал и лег на кровать, в своей крохотной комнатке не зажигая света. В голове стояло испуганное лицо одноклассника и на глаза навернулись слезы.
   За стеной отец читал газету и пересказывал новости крутившейся на кухне матери. Он работал в железнодорожном депо мастером, и всегда был в курсе городских и мировых новостей, а мать занималась домашним хозяйством и детьми, иногда помогая соседу в мясной лавке. Маленькая сестренка Илза давно спала, положив под голову тряпичную куклу.
  На улице начался холодный ноябрьский дождь. Шквалы воды барабанили по крыше, а за окнами завывал ветер. Заканчивался 1910 год.
  
   Глава 5
  
  В августе 1914 года началась война.
   Вести об этом событии, как и все дурные слухи, моментально долетели до жителей Режицы через столичные газеты и официальные обращения городских властей.
  Но больше всего верили сплетням, которые опережали любые газеты.
  К тому времени Ивар уже был зачислен в выпускной класс гимназии и немного разбирался в мировой политике.
  Все прошедшее лето он подрабатывал подмастерьем в паровозном депо, куда его устроил отец и заработал первые трудовые деньги.
  Там он впервые узнал о большевиках и революции. Эти разговоры взрослых людей были для него интересны и открывали глаза на совершенно новый мир. Он узнал о борьбе рабочего класса против царизма и впервые услышал о Ленине.
  Началось все с того, что однажды после смены, к нему подошел пожилой рабочий Петр Игнатов, который пользовался в бригаде наибольшим авторитетом. Как слышал Ивар из разговоров, он раньше вместе с семьей жил в Питере, а потом по политической статье был сослан в Режицу.
  Почти вся бригада - десять человек, собрались в раздевалке депо. Когда Ивар вышел из душа и надел чистую одежду, на столе уже стояла нехитрая закуска и бутыль самогона.
  -Андрис, у тебя уже сын стал совсем взрослым мужчиной. И работает неплохо, и не глупый,- сказал Игнатов, выпуская изо рта клубы папиросного дыма,- пускай с нами мужиками посидит, это лучше, чем на озере с пацанами вино пить и оглоблями махать.
  Отец Ивара нахмурив брови, согласно кивнул головой,- Ивар посидишь с нами?
  Для парня сидеть за столом наравне с взрослыми мужчинами было неизмеримым счастьем. И он, быстро накинув рубаху и вытерев мокрые волосы полотенцем, сел на подвинутый ему стул.
  Из всей бригады только Юрис Звидра и Гунтис Шкирман, быстро оделись и, кивнув всем на прощание, поспешили домой.
  - Водку, небось, уже пробовал,- хитро взглянул на него Игнатьев,- отец рассказывал, как давал тебе подзатыльников в прошлом году.
  Ивар засмущавшись, потупил глаза.
  -Да ладно, сынок,- Андрис потрепал сына по голове,- ты главное меру знай и компанию выбирай. Тогда и уважение будет, и алкашом не станешь. Все дружно засмеялись, улыбнулся и Ивар,- Понял, батя!
  Когда выпили по рюмке и закусили ржаным хлебом с колбасой, лицо Игнатьева стало серьезным, и он начал рассказывать присутствующим о несправедливости царского режима и методах классовой борьбы.
  Все слушали его не перебивая, хотя очень многое Ивару было совершенно непонятно, но он чувствовал, что этот человек говорит правильные вещи, потому что в его голосе чувствовалась уверенность и убежденность.
  Большевики, интернационал, коммунизм, равенство и другие новые слова - запали в голове юноши магическим смыслом, он чувствовал, что знает такое, что отличает его от всех окружающих сверстников.
  -Я согласен, что вся земля принадлежит немецким баронам и помещикам, а крестьяне не имеют ее и вынуждены батрачить за гроши, чтобы прокормить семью и это надо изменить,- прервал Игнатьева один из рабочих,- но что можно сделать для нас рабочих, которые работают на фабриках и в депо?
  Петр Игнатьев внимательно дослушал его и произнес: Фабрики, заводы, наше депо и все остальное должны принадлежать нам - рабочим и тогда не будет эксплуатации, безработицы и произвола. Мы сами будем решать все вопросы, а не позволять капиталистам обогащаться за счет нашего труда. Это будет справедливо!
  Все собравшиеся в раздевалке одобрительно закивали головами.
  Ивар с отцом вернулись домой далеко за полночь. За пазухой, возле сердца он держал тонкую книжку, которую дал ему почитать Петр Игнатьев, с непонятным названием 'Манифест'.
  Призрак уже забрел и в маленькую Латвию.
  
  Когда начались занятия, Ивар иногда после гимназии забегал к отцу в депо, где работы по ремонту паровозов и вагонов значительно добавилось - эшелоны с солдатами оружием проходили через станцию каждый день.
  Но больше на собрания его не приглашали, как будто и не было того вечера.
  В декабре арестовали Игнатьева и еще несколько человек из паровозного депо. Отца тоже вызывали в полицию, но потом отпустили.
  Новогодние праздники прошли без особого веселья. В этом году не было рождественской ярмарки гуляний. Все чувствовали, что наступающий год не будет радостным. Немцы подступали к границам Латвии. В городе стали появляться беженцы, и город наполнился страхом войны.
  Однажды на станцию прибыл военный эшелон, в котором ехали на фронт кавалеристы из 'дикой дивизии', сформированной из кавказских народностей.
  Лихие темноволосые мужчины с усами, в мохнатых шапках и черных меховых бурках громко распевали незнакомые песни, бегали по перрону и набирали в ведра воду для лошадей.
  Некоторые, встав в круг, виртуозно махали шашками, демонстрируя мастерство и удаль, а потом под аплодисменты товарищей отплясывали лезгинку.
  Где-то за вагонами началась драка.
   Но тут раздался пронзительный гудок паровоза, а вслед за ним последовали крики есаулов, и вся эта масса людей через минуту уже заскочила в вагоны.
  Перрон моментально оказался пустым, не считая нескольких любопытных мальчишек, двух жандармов наблюдавших за порядком и вокзального дежурного в аккуратном форменном кителе и фуражке.
  Ивар с завистью провожал взглядом набирающий ход состав и выглядывавших из окон вагонов лихих джигитов.
  Ему тоже хотелось вот также поехать на войну, чтобы геройски сражаться с германцами. Об этом мечтало большинство его сверстников, которые уже считали себя взрослыми мужчинами.
  С фронта приходили тревожные вести. Уже в апреле 1915 года германские войска перешли латвийскую границу, и повели наступление в юго-западной части Латвии - Курляндии. Российские войска несли большие потери и нуждались в пополнении боеприпасов и живой силе, которых империя не могла предоставить вовремя.
  На городском рынке ходили различные слухи: кто-то боялся германской оккупации, а кто-то уверял, что немцы принесут свободу угнетенным крестьянам.
  Жившим веками под господством немецких баронов латышам и натерпевшимся от них произвола и унижений, вторжение германских войск в Латвию не предвещало ничего хорошего, а вот в случае поражения Германии, прибалтийские немцы лишились бы своих колониальных владений и привилегий в пользу законных хозяев земли - латышей.
  В костеле, который по воскресеньям посещала семья Скершканов, все проповеди были о скорейшем окончании войны и благополучии прихожан.
  После проповеди люди собирались вместе и обсуждали происходящие в стране события, надеясь, что война обойдет стороной их маленький город, хотя цены на продукты и керосин уже начали стремительно расти. Соль и мука стали основными продуктами, которые скупали горожане в лавках и магазинах. Стали исчезать привычные в повседневной жизни товары. Все готовились к худшему.
  В гимназии, среди сверстников Ивара повсеместно обсуждалось опубликованное в газете 'Яунайс вардс', обращение рижских студентов политехнического института к жителям Латвии - 'Собирайтесь под латышскими флагами!'.
  Их инициатива заключалась в формировании национальных латышских полков для отражения германского наступления на территорию Латвии.
  После обращения членов латвийского Сейма к Верховному Главнокомандующему, Великому князю Николаю Николаевичу, который благосклонно разрешил организовывать национальные латышские части и пообещал Латвии автономию в случае успешных действий этих подразделений в войне, началось спешное формирование латышских стрелковых полков.
  Все латвийские газеты выходили с воззванием к народу вступать в национальные военные части для защиты Отечества: 'Сыны Латвии, нам разрешено создавать военные полки. Основанием этих полков будут два героических батальона, которые в апреле 1915 года отразили германское наступление на Митаву. Полки поведут латышские офицеры, которые будут служить для защиты Латвии, чтобы она впредь цвела, как неделимая часть могучей России. Снабжение этих полков берет на себя правительство, но как латышские добровольческие полки и гордость нации, они будут находиться на особом попечении и любви нашего народа...'.
  Нахлынувшая на молодых людей волна патриотизма не могла оставить их в стороне от происходящих в стране событий.
  И в мае, даже не сообщив родителям о своих намерениях, девять учеников гимназии, в число которых входил и Ивар Скершкан, отправились в Ригу, чтобы добровольцами вступить в латышский стрелковый полк.
  
   Глава 6
  Откликнувшись на призыв, со всех районов Латвии в Ригу приезжали добровольцы, чтобы с оружием в руках встать на защиту родной земли.
  Вскоре было сформировано восемь латышских батальонов, а после того, как солдаты и офицеры латышской национальности стали переходить из русских полков в создаваемые латышские части, батальоны развернулись в восемь латышских стрелковых полков, объединенных в две бригады, насчитывающие 38 тысяч солдат и около тысячи офицеров.
  Кроме того, был создан Запасной Латышский полк, насчитывающий пятнадцать тысяч новобранцев.
  Полки имели свои национальные знамена с латышскими эмблемами восходящего солнца и восьмиконечными звездами, что еще больше поднимало патриотический дух маленького народа огромной империи.
  Ивар попал в одну роту с одноклассниками Зигуртом Юркансом и Валерой Пятаковым.
  С раннего утра и до позднего вечера они занимались на плацу физической и стрелковой подготовкой, познавая азы армейской жизни. Из неопытных мальчишек кадровые офицеры, которые взяли на себя командование национальной армией, хотели сделать настоящих солдат. От их подготовки зависела судьба страны, поэтому на учениях никто не жалел сил, а дисциплина была железной.
  Пожилой поручик ходил вдоль построившихся на плацу новобранцев и четко поставленным голосом внушал им военные истины,- Главным и решающим видом боя является наступление. Только в результате удачного наступления можно разрушить силы обороны врага и добиться победы.
  Дойдя до конца шеренги солдат, он повернулся кругом и продолжил,- наступление также является самым сложным видом боевых действий. Надо уметь им правильно руководить и организовывать. В наступлении удача сопутствует только хорошо обученным, вооруженным и смелым солдатам. Стадо баранов, руководимое львом, может сделать намного больше, чем стадо львов, руководимое бараном.
  Слова этого прошедшего несколько войн офицера, запомнились Ивару на всю жизнь.
  Почти месяц прошел, как Ивар с друзьями уехал из дома. Сразу после зачисления в латышский полк он написал письмо домой, где рассказал о своем выборе.
  Через неделю он получил от матери и отца ответ, в котором они сообщили, что гордятся его выбором и надеются, что он будет себя беречь.
  
  Перед отправкой на фронт им разрешили наконец-то увольнение в город.
  Гуляя по улочкам старой Риги латышские стрелки, одетые в новую форму, были в центре внимания горожан, а девушки бросали на них восхищенные взгляды. Теплая погода летнего дня, оркестры возле фонтанов и нарядно одетые барышни, прогуливающиеся в скверах - все это совсем не напоминало о войне.
  Ивар с Валерой погуляв по площади Эспаланды, зашли в уютное кафе на старинной улочке Пилс, чтобы выпить по кружке пива. Спустившись по каменным ступеням, парни заняли столик подальше от входа, чтобы им никто не помешал. В зале было всего несколько посетителей, видать военное время не соответствовало народному гулянию.
  Хозяин услужливо принес стрелкам большой кувшин пива и тарелку с холодной закуской.
  -Приятного аппетита, господа. Желаете что-нибудь еще заказать?- произнес он с поклоном, а потом спросил вполголоса,- вы, сынки, германцев в Ригу не пропустите?
  Валера заверил старика,- не волнуйся хозяин! Мы их обратно в Германию пинками загоним,- и сам рассмеялся своей шутке. - Правда, Ивар? - толкнул он приятеля в плечо.
  -Даже не сомневайся отец! Эта война будет для нас веселой прогулкой в Берлин! Лучше принеси нам еще самого свежего пива. Мы завтра на фронт едим,- поддержал шуточный разговор Скершкан.
  -Ну, дай бог, дай бог,- промолвил трактирщик и удалился в темноту зала.
  Выпив по кружке пива и закусив твердым соленым сыром, парни закурили и завели разговор о службе и предстоящей поездке на фронт.
  За разговором они выпили достаточно много темного пива и заметно захмелели. Повернув голову, Ивар заметил за соседним столиком двух девушек, которые весело разговаривали и поглядывали в их сторону. Перед ними стояли кофейные чашки и маленькие рюмки с ликером.
  Валерка тоже заметил девушек и, подмигнув товарищу, вразвалочку направился к соседнему столику.
  Через минуту темноволосая Марина и светленькая Дайна уже сидели в компании двух друзей и непринужденно смеялись, слушая их веселые истории из армейской жизни.
  Девушки приехали в Ригу недавно и устроились работать на ткацкой мануфактуре, принадлежащей немецкому коммерсанту Питеру Клинцману.
  Время в компании с прекрасными барышнями летело незаметно и чувствовалось, что общение приятно всем.
  Они вместе вышла на улицу, и отправились провожать девушек. Валерка, без устали рассказывал анекдоты и смешные истории, потом, обняв Марину за талию, стал нашептывать ей о чем-то на ушко. Она хихикала, стыдливо отворачивалась от него, но было видно, что кавалер ей нравится. Хохотушка Марина еле доставала до плеча красавцу Валере. Неожиданно он остановился, повернул девушку к себе лицом, и секунду разглядывал ее милое личико своими большими серыми глазами, потом притянул к себе и поцеловал в губы.
  Дайна тоже взяла под руку Ивара. Они замедлили шаги, чтобы не мешать ушедшим вперед влюбленным.
  Навстречу им прошел офицер и Ивар, приветствуя его, вскинул руку к фуражке.
  Когда он прошел мимо, девушка еще ближе прижалась к Ивару и прошептала ему на ухо: Ты очень милый!- и провела по его щеке своей рукой. В этот момент Ивар почувствовал, как по телу пробежала легкая дрожь, и лицо начало гореть. Раньше у него не было никакого опыта общения с девушками.
   А сейчас, рядом с собой он чувствовал стройную фигурку с длинными светлыми волосами и чарующий запах духов своей спутницы.
  Пытаясь не выдать свое волнение, он попытался разговаривать на отвлеченные темы.
  Они прошли по набережной Даугавы, мимо складов рынка и остановились возле небольшого двухэтажного дома.
  -Здесь я и живу,- кивнув головой на темные окна, произнесла Дайна.
  Наступило неловкое молчание. Ивару не хотелось расставаться с девушкой, которая так внезапно появилась в его жизни. Он хотел оттянуть минуту расставания и, переминаясь с ноги на ногу, пытался сказать что-то важное. Но никаких слов для этого момента в голове не находилось и он просто потянулся к девушке надеясь ее поцеловать.
  Дайна засмеялась и увернулась, а потом взяла за руку оторопевшего Ивара и повела его в темноту подъезда.
  Они, пытаясь не шуметь, чтобы не разбудить хозяйку квартиры, поднялись по скрипучим деревянным ступеням, и зашли в маленькую комнату, которую она снимала на двоих с подругой.
  Комнатка была крохотной, но очень уютной. В ней умещался стол, накрытый белой скатертью, две аккуратно заправленные кровати и тумбочка с расставленными на ней фотографиями. На входе, возле большой круглой печи висело большое зеркало, обрамленное в полукруглую деревянную раму.
  -Илза сейчас со мной не живет,- указала рукой в сторону пустой кровати Дайна,- она собирается выйти замуж за очень обеспеченного человека. Ну и что, что он старше на двадцать лет. Зато Густав имеет свой магазин, и собирается на днях отвезти ее в Германию, знакомится с родителями.
  Поэтому мы здесь одни,- сделав паузу, перешла на шепот девушка.
  Ивар, чтобы не казаться бестактным, одобрительно кивал головой и не знал, куда деть свои руки сжимающие фуражку.
  Задернув шторы, чтобы в комнату не пробивался свет, Дайна подошла к нему и впилась страстным поцелуем, от которого у него сразу перехватило дыхание. Он обнял девушку и почувствовал и нестерпимое желание близости, которое передалось ей через упругое прикосновение к бедру. Девушка еще крепче прижалась к Ивару и, не переставая целоваться, стала расстегивать на себе пуговицы платья.
  Освободившись от платья, Дайна отошла на шаг назад, чтобы он мог лучше рассмотреть ее прекрасное обнаженное тело. Затем, она, отбросив одеяло, опустилась на кровать, потянув за руку стоящего как истукана Ивара.
  Все остальное, что происходило с ними, Ивар вспоминал как волшебный сон. Страстные губы девушки, ее маленькая упругая грудь, пылкие объятия и неземное блаженство - все это даже не умещалось в сознании юноши.
   В голове стояла каша из обрывков сладостных воспоминаний этого июньского вечера.
  Первый опыт любви и наслаждения - это незабываемые моменты жизни, которые остаются в памяти навсегда у каждого мужчины.
   Эти несколько часов проведенных с Дайной, в маленькой комнате, на узкой кроватке, были для Скершкана самыми счастливыми в его жизни.
  Уже наступало утро, и Ивар бежал по пустынным улицам города, а его шаги отдавались эхом от стен узких улочек.
  И хотя он опоздал к вечернему построению в казарме, за что последует взыскание, его сердце ликовало, а в голове вместе с каждым шагом стучало одно заветное слово,- Дайна, Дай-на, Дай-на...
  Тепло светлой июньской ночи и любовное вдохновение придало Ивару еще большей силы, и он помчался по улицам еще быстрей, чувствуя себя самым счастливым человеком.
  
   Глава 7
  
  'Побежденным народам нужно оставить только одни глаза, чтобы они могли плакать'.
   Бисмарк.
  
  Несмотря на ожесточенное сопротивление российской армии, германские войска к началу осени 1915 года захватили морской порт Либаву, а затем и город Митаву, который находился в 40 километрах от Риги.
  С момента вторжения немцев в Латвию, сотни тысяч местных жителей покинули свою родину и рассеялись по городам широкой России. Со стороны оккупированных территорий тянулись повозки нагруженные скарбом и толпы крестьян, пытавшихся спастись от немцев.
   Больше всего беженцев было из Курляндии, где шли бои. Не смотря на то, что приходилось бросать дома, нажитое имущество и родную землю, никто из латышей не хотел оставаться на оккупированной территории.
  В России латышских беженцев ожидали самые теплые отношения, как со стороны властей, так и русской общественности, В пути, они на станциях получали горячую пищу, снабжались одеждой, посудой и проездными документами.
  Прибыв на место назначения, все переселенцы немедленно получали работу по своей специальности и обеспечивались жильем.
  По определению министра внутренних дел независимой Латвии Скуйнека, из Курляндии бежало 404.000 человек, из Риги - 306.000, а из Рижского уезда - 40.000. Также были беженцы и из других районов Латвии.
  Если сведения Скуйнека правильны, то, следовательно, в Россию к 1917 году прибыло свыше 800.000 латышей. Не считая 220.000 латышей, которые постоянно проживали еще до войны в Петрограде, Москве, Одессе, Минске, Витебске, Ростове-на-Дону и в других городах Российской империи.
  
  Война оказалось совсем не такой, как представлял ее себе Ивар. Вместо героического наступления и штыковых атак было недосыпание, грязь, строительство бараков, заготовка дров и другая хозяйственная работа, которую поручали солдатам инженерной роты.
  Несколько раз он попадал под ожесточенный обстрел немецкой артиллерии. Приходилось, падая в грязь ползти в укрытие, каждую секунду ожидая смерти от разлетающейся шрапнели, а потом вновь восстанавливать разрушенные коммуникации.
  Иногда он писал письма домой, пытаясь выдерживать шутливый и непринужденный тон, но чаще всего длинные письма шли адресату в Ригу. Дайна регулярно отвечала ему и сообщала о новостях в столице. Его не смущало, что девушка была на несколько лет старше и опытней его, для него это не имело значения. Ивар был без памяти влюблен в нее.
  К июлю 1915 года в армии начались перебои с поставкой боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Все это сказывалось на ее боеспособности и боевом духе солдат и офицеров.
  Почти все лето боевые действия носили преимущественно позиционный характер. Противники не имея явного Стратегического и численного превосходства, обменивались артиллерийскими бомбардировками и небольшими вылазками на позиции врага.
  Однажды, подготавливая запасной оборонительный рубеж возле шоссе Виндава - Тукумс, подразделение Ивара подверглось нападению германского отряда.
  Среди людей копавших окопы и строящих оборонительные заграждения для русской армии, только двенадцать стрелков имели оружие. Остальные, человек пятьдесят были гражданские добровольцы и рабочие, приехавшие на выходные из Риги помогать войскам.
  Пока они занимались земляными работами, Ивар вместе с бойцами заготавливал бревна для крепления брустверов и блиндажей в ближайшем лесу.
  Неожиданно возле работающих людей появился конный разъезд германской разведки, человек десять. Ивару было слышно, как они приказали ополченцам закапывать вырытые окопы и разбирать проволочные заграждения.
  Люди, прекратив работу, в недоумении и страхе побросали лопаты, а некоторые торопливо принялись выполнять приказ офицера.
  Увидев из своего укрытия неприятеля, латышские стрелки похватали винтовки и приготовились к атаке.
  Примкнув штыки они с криком,- Ура-а!- бросились в яростную атаку.
  Немцы увидев, как из леса выбегает пехота и, поняв, что попали в засаду, спешно бросились наутек.
  В этом бою не погиб не один человек, но зато был поднят престиж и боевой дух латышских стрелков, которые на глазах у сограждан обратили в бегство превосходящие силы противника.
  Об этом случае было написано в газете 'Ригас Вардс', конечно сильно приукрасив и преувеличив произошедшие события.
  Но, тем не менее, Ивар и остальные стрелки были награждены георгиевскими крестами четвертой степени и краткосрочным отпуском.
  Уже на следующее утро Ивар выходил из вагона на вокзале Риги, а через десять минут стоял возле дверей любимой, сжимая в руке огромный букет алых роз.
  На стук никто не открыл дверь. Постояв еще минут десять, Ивар в растерянности вышел на улицу.
  В течение дня он несколько раз подходил к заветной двери, но дома никого так и не было.
  Когда уже стемнело, он в отчаянии опять появился возле дома девушки.
  Подняв голову, Ивар увидел в ее окне слабый луч света, пробивающийся из задернутых штор.
  Он бросился в подъезд и, громыхая сапогами по лестнице, через секунду стучал кулаком в дверь. Снизу послышался недовольный голос старухи, которая очень грубо выразилась в адрес гостя.
  Послышался звук поворачиваемого ключа, и дверь медленно отворилась. На пороге стояла удивленная Дайна.
  На ней было нарядное светлое платье, аккуратно уложенная прическа, на ногах, обтянутых черными чулками, надеты были изящные белые туфельки на высоком каблуке, а лицо тщательно накрашено и припудрено. Чувствовалось, что девушка собиралась на романтическую встречу или вечеринку.
  Увидев на пороге Ивара, она оторопела от неожиданности и не могла произнести ни слова.
  Ивар первым нарушил молчание,- Дайна, я целый день тебя ищу! Где ты пропадала?
  -Ивар, ты? Почему не написал, что приедешь?- девушка явно была обескуражена его внезапным появлением.
  Скершкан переступил порог комнаты и обнял ее,- Дайна, любимая, я так скучал по тебе,- он попытался поцеловать ее, но она неожиданно отстранилась от него.
  - Подожди Ивар, нельзя так без предупреждения. Я даже не готова и не ждала тебя, - в голосе почувствовались холодные нотки.
  Ивар отступил на шаг назад и окинул ее оценивающим взглядом,- Ты куда-то собиралась? Может я не во время?- он застыл, ожидая ее реакцию.
  Она потрясла головой, как бы пытаясь принять реальность и, наконец, улыбнулась. Ее голос вдруг стал ласковым и родным, было видно, что она оправилась от неожиданной встречи и взяла себя в руки,- Что ты Ивар, я просто не ожидала, что ты сегодня приедешь. Я целый день ходила по магазинам и выбирала подарки. А сейчас собралась к подруге на день рождения. Но теперь об этом не может быть речи. Я тоже очень, очень по тебе соскучилась, дорогой!
  Она взяла Ивара за руки, а ее голос и лицо стали такими знакомыми и милыми, что он сразу забыл о недоразумении при встрече и, обняв ее, уткнулся лицом в ее густые светлые волосы.
  -Милая, родная, я все время думаю только о тебе!- он покрывал лицо, шею и волосы девушки страстными поцелуями.
  Она, откинув назад голову, и обмякнув в его объятиях, податливыми губами отвечала на его настойчивые поцелуи.
  Затем она села на стул и вытянула свою изящную ножку,- помоги мне снять обувь,- и кивнула своей миленькой головкой на туфельку.
  Ивар встал на колени и бережно взял в свои ладони ее ножку. Аккуратно расстегнув застежку и сняв туфельку, он обхватил руками ее маленькую ступню и начал ее целовать, продвигаясь все дальше и дальше.
  Откинувшись в блаженстве на спинку стула, Дайна щелкнула выключателем, гася настольную лампу, и прошептала,- Чай будем пить позже.
  Все следующее воскресное утро влюбленные нежились в постели и только к полудню решили прогуляться по городу.
  Приближение фронта чувствовалось и в столице. Закрылись многочисленные кафе и трактиры, на улицах в основном попадались люди в военной форме и сестры милосердии. Город жил в ожидании беды. Многие жители собирали вещи, готовясь к эвакуации, уже не надеясь на благополучный исход войны.
  Все немецкие предприятия и рестораны по распоряжению бургомистра города были закрыты, а их хозяевам было предписано покинуть Ригу.
   Некогда раньше звучавшая повсюду немецкая речь, стала дурным тоном в общении.
  
  Над городом постоянно появлялись немецкие аэропланы и 'Цеппелины', которые вносили панику среди рижан.
  Появление одного из них над Ригой вызвало последствия самые неожиданные: в городе стали раздаваться голоса о необходимости закрытия находящегося на Мариинской улице кинотеатра, принадлежавшего немецкому владельцу и имевшему несчастье называться "Цеппелин".
  Воздушные бои в первые годы войны еще не практиковались, если не считать перестрелку пилотов в воздухе из табельного оружия - револьверов.
  Чтобы хоть как-то бороться с постоянными налетами германской авиации, лифляндский губернатор по распоряжению коменданта морской крепости Петра Великого, которому он был подчинен в военных вопросах, обещал выплатить 1000 рублей тем, кто укажет место приземления вражеского аэроплана. Все мальчишки города были вовлечены охотой за немецкими аэропланами.
   Ложных сообщений, однако, оказалось так много, что губернатор объявило том, что впредь за них денежных выплат не будет. Иногда с аэродрома в Скулте поднимались и русские аэропланы, основной целью полетов которых было восстановить боевой дух в войсках.
  
  Поблуждав по городу, Ивар и Дайна наткнулись на ресторацию ' Пие Яниса', которая располагалась в подвале на улице Меркеля.
  Проголодавшись основательно, Ивар заказал по порции тушенного серого гороха со свининой и кувшин темного лачплесиского пива.
  В полутемном помещении подвала, кушая сытное блюдо и запивая пивом, казалось, что все неприятности остались далеко за толстыми стенами подвала ресторации.
  Все пять дней, которые были отведены Ивару для отпуска, они пробыли вместе, не отходя друг от друга ни на шаг. Они наслаждались каждой минутой, каждым поцелуем и прикосновением, стараясь не думать о предстоящей разлуке.
   Расставание с близким человеком всегда очень тяжело.
  Поцеловав в последний раз Дайну, которая провожала его на вокзале, Ивар вспрыгнул на подножку отходящего от перрона вагона и помахал ей рукой. Она, вытирая платком навернувшиеся на глаза слезы, помахала ему в след. Ивар с трудом сдерживал накативший к горлу ком грусти и тоски. Но, пытаясь не выдать свое состояние, он через силу улыбнулся и продолжал махать ей рукой, пока фигура девушки не исчезла из вида.
  Впереди был фронт, а в Риге оставались его надежда и любовь, которую ни в коем случае нельзя было потерять.
  
  Для русской армии ситуация на фронте ухудшалось с каждым месяцем. И хотя германские войска тоже испытывали недостаток в снабжении и пополнении живой силой, ситуация складывалась не в пользу России.
  Постепенно, сдавая рубеж за рубежом, линия фронта к началу 1916 года переместилась в непосредственную близость к Риге.
  К тому времени, Ивар уже неоднократно принимал участие в обороне позиций фронта с винтовкой в окопе и участвовал в штыковых атаках.
  Он смог перебороть в себе страх подниматься в полный рост, когда его батальон контратаковал немцев и не пытался вжаться в землю от свистящих над головой пуль и шрапнели. Латышские части примером своей отваги поднимали боевой дух остальных армейских частей фронта.
  Все трудности и тяготы войны помогали перенести Ивару письма от Дайны. Они не давали ему совсем пасть духом и превратиться мишенью для германского снайпера.
  Первый раз он убил, когда, немцы очередной раз наступали на позиции латышских стрелков. Солдатская, образца 1891 года, трехлинейного калибра 7,62, пятизарядная винтовка штабс-капитана Мосина. Это проверенное в боях оружие не требует особого умения в обращении при стрельбе, что важно для армии, костяк которой составляют малограмотные крестьяне. Надо лишь поймать в прицел мишень, задержать дыхание и плавно нажать на спуск.
  Выбрав цель, и тщательно прицелившись, Ивар нажал курок, и увидел вскинувшую вверх руки падающую фигуру немецкого солдата.
  Стрелять в человека совсем не страшно, даже поначалу не чувствуешь, что убил кого-то. Ведь рядом с тобой каждый день гибнут люди, и это становится привычным делом. Просыпается азарт, а страх уходит. Перестаешь во время боя думать, что и тебя может кто-то взять на прицел, и следующим будешь ты.
   Ивар вновь перезарядил винтовку и прицелился, выбирая жертву. Но германцы, попав под прицельный огонь латышского батальона, остановили атаку и залегли в укрытиях.
   С флангов затрещали укрытые в засаде пулеметы, и противник поспешно отступил, оставляя на поле боя убитых и раненных.
  Бой закончился внезапно, как и начался, и воюющие стороны отошли на свои позиции, подсчитывая потери и оказывая помощь раненным солдатам.
  В бою смерть почетна. И умереть красиво, не показав трусости, а лишь удаль да отвагу - тоже надо уметь! На миру и смерть красна.
   Потери понес и латышский батальон. Ивар помогал санитарам относить раненных бойцов в лазарет, который разместился в уцелевшей мельнице.
  Помогая дойти до госпиталя раненному в ногу солдату, Ивар вдруг заметил лежавшего там, на носилках своего одноклассника Леню Гольдберга. Тот лежал накрытый до груди простынею, сквозь которую проступали красные пятна крови. Глаза Лени были широко раскрыты от боли, а губы шептали молитву. Ивар склонился над ним,- Леня, что с тобой. Ты куда ранен?
  Он схватил за рукав проходившую мимо сестру милосердию державшую в руках металлический поднос с лекарствами и инструментом,- Сестра, что с ним?
  Она на секунду замедлила шаг и тихо произнесла,- осколочное ранение в живот. Надежды нет,- и пошла в операционную, из которой слышались стоны раненных солдат.
  Ивар вновь склонился над Леней Гольдбергом и тот, увидев его, остановил на нем свой блуждающий взгляд с широко раскрытыми зрачками.
  -Ивар,- прошептал Леня,- я наверно умираю. Сейчас придет священник.
  Он перебирал руками края простыни и, обращаясь к другу, спрашивал,- Вначале причастие или исповедь? Я боюсь перепутать, ведь это так важно.
  Ивар тихонько тронул его за плечо,- Вначале исповедь, а потом причастие, Ленечка.
  Умирающий Леня с мольбой смотрел на Ивара,- запиши мне на бумаге, что вначале исповедь или причастие. Я боюсь забыть, когда придет священник.
  Ивар полез в карман за карандашом и листом бумаги, чтобы написать, когда вдруг глаза Лени широко раскрылись в удивлении, как будто он увидел нечто. На лице его появилась счастливая улыбка, и он вдруг опустил с кровати ногу, как бы пытаясь встать навстречу увиденному. Но в ту же секунду его тело обмякло, он в последний раз выдохнул воздух из легких, глаза заволокло поволокой, и они закатились под веки.
  Ивар сразу понял, что друг умер. Он, сдерживая слезы, закрыл рукой его глаза и натянул на лицо простыню.
  На выходе из госпиталя Скершкан остановился, пропуская входившего в двери священника.
  
  Через неделю, за проявленную доблесть в бою и отвагу, Ивар был произведен командованием в унтер-офицеры. Это была заслуженная награда.
  В связи с нехваткой боеприпасов и свежего пополнения, командованию приходилось отдавать приказы отступать на заранее подготовленные рубежи обороны.
  Ивар вместе со своим батальоном продолжал отражать натиски немцев, которые усиливались с каждым днем.
  В феврале ему удалось на один день приехать в Ригу. Это была командировка в штаб армии.
   На вокзале его встретила Дайна. Несколько часов проведенных наедине в маленькой комнате за зашторенными окнами стали для них вечностью и придали Ивару еще больше сил для борьбы с врагом. Отправляясь на передовую, он знал, что защищает не только родину, но и свою любовь.
   Для Ивара свидание с любимой не могли заменить никакие награды. Лишь только долг защитника Отечества, был пока сильней этого нахлынувшего на него человеческого чувства любви, заставляя его, вернутся в расположение части и стрелять в врага.
   Прощание на вокзале было недолгим. Ивар помахал Дайне с подножки вагона, который, медленно набирая ход, направлялся к линии фронта, которая с каждым месяцем становилась все ближе к Риге.
   Артиллерийские раскаты уже не давали спокойно спать горожанам.
  
  Вся зима 1916 года прошла без особых изменений на фронте.
   В противостоянии двух империй не отмечалось, каких либо сдвигов к усилению на Западном фронте.
  Чувствовалось, что боевой дух кайзеровской Германии и Российской империи уже выдохся и держится лишь на патриотизме солдат и офицеров.
  Из-за ухудшения поставок провианта и боеприпасов, в русской армии началось проявляться паническое настроение, обостряемое большевистской пропагандой, которое давало немцам моральное преимущество при наступательных операциях.
  Чем больше рубежей, российская армия сдавала германцам, тем больше паники вносили эти известия в жизнь жителей Риги.
  Недовольство местного населения, подогреваемое политическими лозунгами большевиков, передалось в армию.
   И хотя в латышских полках было немало революционеров, которые были мобилизованы и направлены в свои национальные войска. Но, пока в частях держалась дисциплина, они не могли развернуть свою пораженческую агитацию и снизить боеспособность латышских полков, ибо стремление стрелков воевать поддерживала вековая ненависть латышей к балтийским немцам, которые были фактическими хозяевами в Латвии еще со времен завоевания Прибалтики рыцарями Ордена Меченосцев в начале XIII столетия.
  Именно эта особенность не дала латышским полкам сдать немцам без боя Ригу, хотя
  среди латышских стрелков все больше разгорался факел назревающей революции.
  Ивар в течение года несколько раз навещал Дайну и их встречи носили все тот же романтический и страстный характер. Несколько раз он пытался заводить с девушкой разговоры о своих революционных взглядах и пытался объяснить ей важность грядущих событий. Но она очень холодно и с недоверием воспринимала его убеждения и пыталась убедить его не ввязываться в политику.
   После того, как он приехал с красным бантом в петлице кителя, в их отношениях образовалась трещина.
  - Ваши большевики хотят поражения в войне, и отдать Латвию немцам. Неужели ты не понимаешь, что это предательство?- пыталась отстаивать свое мнение Дайна, - ты стал совсем другим человеком. Не тем, которого я полюбила.
  Девушка, склонив голову, заплакала. Ивар попытался обнять ее,- Милая, дорогая. Я люблю тебя больше всего на свете, но разве ты не понимаешь, что именно от большевиков зависит будущее нас и Латвии, - Скершкан обнял ее, но она сбросила его руки.
  И хотя мысли этих близких людей в отношении к революции кардинально отличались, все же чувства и любовь были сильней. Они засыпали и просыпались, крепко обнимая друг друга.
  
  Февральская революция не только свела воинскую дисциплину на нет, но и сбила стрелков с национального пути, и они сразу качнулись влево на сторону большевиков. А после издания пресловутого 'Приказа за ? 1' и введения в армии института политических комиссаров, стрелки нацепили на гимнастерки красные банты и перестали подчиняться офицерам, как это произошло и в российской армии. Этим приказом в армии отменялся ритуал отдания чести, титулование офицеров и единоначалие. Солдаты и офицеры уравнивались в правах на питание, проезд и голос на военном совете, где решение принималось триумвиратом: командир, комиссар и выборные делегаты от солдат и матросов. И все чаще на приказ вступить в бой, солдаты устраивали митинги и требовали его отмену ввиду возможных потерь. Армия была полностью деморализована. И все больше солдат дезертировав из частей и прихватив оружие, разбредалось по стране.
  Латышские подпольные коммунисты, возглавляемые О. Лацисом, А. Фельдманисом и К. Петерсоном, принялись за организацию в латышских частях коммунистических ячеек и вербовкой в коммунистическую партию новых членов.
  Ивар Скершкан, рекомендованный большевиками Антоном Озолсом и Арсением Черкашиным, как храбрый и идейно подкованный солдат, тоже вступил в РСДРП(б). За последние несколько месяцев он полностью проникся идеями революции и построения нового свободного государства, хозяевами в котором станут простые рабочие и крестьяне. Не прошли для него стороной и былые разговоры с большевиком Игнатьевым в депо Режицы. Вроде все было понятным и простым, оставалось только взять власть в руки большевикам.
  Несколько раз к Ивару на линию фронта приезжала Дайна. Они находили приют и уединение в крестьянских хуторах, жители которых покинули свой дом. Ивар, затопив печь, пытался создать уют в этом лишенном тепла жизни доме.
  Он видел, как менялось лицо Дайны, когда она видела собиравшихся под красными транспарантами латышских стрелков и внимавших словам большевистских агитаторов. Они все больше говорили на русском языке, лишь иногда, чувствуя недостаток слов, переходили на родной латышский язык.
  Национальная идея удалялась вместе с латышской речью, заменяясь идеей мирового масштаба.
  Российская империя, рухнув, раздавила сложенные в исторической последовательности маленькие национальные надежды составляющих ее народов, перемешав их в осевшем пепле интернационализма.
   В такие минуты Ивар был готов бросить все и отвезти девушку в такое место, где не было красных бантов, лозунгов и войны. Но, что мог сделать он, простой латгальский парень, попавший в мясорубку политики, став винтиком правового дела коммунизма.
  Они прощались на перроне, и он чувствовал, как вместе с приходом новой жизни уходит из души что-то родное и важное. И сохранить их вместе не было никакой возможности.
  
   Свободная и независимая Латвия была целью для многих латышских стрелков, которые все больше и больше проникались ленинскими идеями переустройства мира.
  Если к марту 1917 г. в латышских бригадах насчитывалось всего 80 партийных коммунистов, то к июню того же года их число достигло 1800. Вступили в партию и некоторые латышские офицеры, что не наблюдалось в русских частях.
  Уже с первых же дней революции большевики повели интенсивную пропаганду за прекращение войны и за, неподчинение офицерам и командованию. Каждый солдат почувствовал свою роль в происходящих событиях и стремился внести свою лепту, не подчиняясь некогда беспрекословным командам офицеров.
  Теперь уже стрелков не прельщала обещанная автономия, ибо это обещание было связано с продолжением войны до победного конца, а большевики предлагали немедленный мир без аннексий и контрибуций, немедленный дележ помещичьих земель, ликвидацию 'буржуев' и общее благо, и все это... без всякой войны, сразу в социалистический рай.
  Эта идея была настолько близка большинству латышских стрелков, что противостоять ей не мог никто.
  В мае 1917 г., в державшей фронт в Южной Латвии 12-ой армии, в которую входили латышские стрелковые бригады, был организован эсеровский ИСКОСОЛ-12 и ИСКОМОФ, а параллельно с ними латышские части возглавил ИСКОЛАТСТРЕЛ (Исполнительный Комитет Латышских Стрелков). В его президиум вошли латышские коммунисты К. Петерсонс, Р. Барда и Я. Тимерманис.
  Однако13 марта 1917 г, на 1-ом Съезде делегатов латышских полков в г. Волмаре, вопреки протесту коммунистов, была принята резолюция продолжать войну с Германией до победного конца; но уже на 2-ом Съезде в Риге, 27 марта, в котором приняло участие 190 делегатов, из них 14 офицеров, большинством в 10 голосов, хотя и было внесено постановление поддерживать Временное Правительство и держать фронт, но уже с оговоркой: наступательных действий не предпринимать, а стремиться к миру без аннексий и контрибуций.
  Таким образом, беспартийные и эсеровские делегаты пытались, было пойти на некоторый компромисс с большевиками. Но такой компромисс латышским большевистским делегатам Грицманису и Петерсону пришелся не по душе и уже на следующий день, 28 марта, ИСКОЛАТСТРЕЛ резолюцию Съезда 27 марта отклонил и потребовал лишить доверия и отстранить от латышской политической деятельности членов Государственной думы Я, Гольдманиса и Я. Залитиса.
   Так что метод не признавать постановлений, принимаемых большинством голосов, которым коммунисты пользовались свыше 70 лет, был применен латышскими коммунистами еще в марте 1917 г. в Риге.
  Последнее письмо, которое пришло от Дайны очень сильно взволновало Ивара.
  -Милый Ивар, ты уже давно стал таким далеким и холодным. Во всем виновата эта война и твои большевики, которые своими пустыми речами затмили твои глаза и закрыли уши.
   Нам всегда вместе было очень хорошо, а сейчас, когда я поняла, что у нас будет ребенок, мне стало просто понятно, что жить здесь будет невозможно. Оставаться в этом ужасе дальше, я больше не могу.
  Я написала моей тете в Швецию и она с удовольствием готова принять нас, пока ситуация в Латвии не нормализуется и не придет в мирное русло. Это необходимо нам и нашему ребенку.
  Ивар, я умоляю тебя, бросить все и уехать со мной отсюда, ради нашего счастья.
  Пароход отходит в это воскресенье в восемь вечера.
  Я жду тебя.
  Твоя Дайна.
  Ивар несколько раз прочитал письмо. В его душе происходила борьба. Но, как он мог, бросив оружие и товарищей, смешавшись с толпой беженцев, покинуть родину. Родину, которую ждало великое будущее и свобода.
  В своем ответном письме он умолял Дайну не делать глупостей и не спешить с отъездом. Особенно он интересовался ее уверенностью в беременности и просил не волноваться.
  Душа наполнилась тревогой и сомнениями. Он не знал, что делать, ведь для него, молодого парня, все это было так неожиданно.
  От тягостных мыслей его оторвал подбежавший Зигурт,- Ивар, мы тебя ждем на митинге. Сейчас будет выступать товарищ Вацетис.
  Ивар, засунув недописанное письмо в карман шинели, пошел к толпе собравшихся возле конюшни латышских стрелков.
   Весной 1917 года ИСКОЛАТСТРЕЛ под лозунгом 'Вся власть Советам' провозгласил свержение 'буржуазного правительства'. В своем постановление новый орган власти сообщил о немедленном прекращении войны и проведении на фронте братания с немецкими солдатами.
   Это было не лишено основания, ведь в кайзеровской армии тоже зрели идеи революции, которые, по мнению большевиков не сегодня-завтра поднимут пролетариат Германии и прекратят войну за интересы своих капиталистов и фабрикантов, что, конечно, было очередной большевистской ложью.
   С этого времени латышские стрелки окончательно и бесповоротно перешли на сторону большевиков. Главными инициаторами подобной пропаганды выступили П. Стучка и Я. Данишевскис, которые давно имели неограниченный авторитет в латышских полках, как воплотители национальной идеи.
  Петр Стучка после своей речи подошел к стрелкам Усть - Двинского полка и побеседовал лично с каждым бойцом, отвечая на волнующие их вопросы.
  Ивар запомнил его доброе и умное лицо, когда он крепко пожимал его руку.
  После этой встречи мнение Ивара и других стрелков в отношении к большевикам стало непоколебимым.
  Только через неделю Ивару удалось попасть в Ригу, когда он вместе с несколькими делегатами был отправлен на конференцию ИСКОЛАТСТРЕЛа.
  После окончания мероприятия, Ивар прибежал к дому Дайны, но ее дома не оказалось. В полной растерянности Ивар постучал в дверь старухи, которая сдавала комнату девушке, и поинтересовался о ней.
  Открыв через минуту после настойчивых звонков дверь, хозяйка сообщила, что постоялица съехала несколько дней назад, даже не заплатив за прошлый месяц.
  Ивар в расстроенных чувствах отправился в центр города, чтобы перекусить и выпить пива в кафе.
  Совершенно случайно, в очереди выстроившейся в хлебный магазин, он увидел знакомое лицо. Это была Марина, подруга Дайны.
  -Марина, здравствуй,- Ивар тронул за плечо девушку и она, обернувшись, тут же узнала его.
  - Свейки, Ивар!- она протянула ему руку и улыбнулась,- ты откуда здесь?
  - Только что с фронта. А ты с Валерой видишься?- спросил Ивар из вежливости.
  - Он уже полгода, как в Питер уехал, а писем от него нет. Забыл свою Марину красный латышский стрелок,- с усмешкой произнесла девушка.
  -Марина, а ты не знаешь где Дайна?- с нескрываемой тревогой спросил у нее Ивар.
  - Можешь не искать свою принцессу, она с немцем, управляющим фабрики, уехала в Германию, Так и сказала, что ни на кого надежды нет, уезжаю с Людвигом. И правильно сделала. На ее месте любая не отказалась бы. Очень приличный и обеспеченный мужчина, не в пример нашим пуйкам.
  Ивар остолбенел, услышав слова Марины, которая продолжала болтать о неустроенности жизни и непостоянстве мужчин.
  До него постепенно начала доходить суть услышанного,- Дайна бросила его и уехала в Германию с Людвигом. А как же ее слова о любви, ребенок? Неужели все было ложью?
  Он брел по улицам Риги, низко опустив голову и натыкаясь на людей. Сердце Ивара наполнилось болью, которое сделало его камнем.
  
  Известие об отказе латышских стрелков держать фронт, и их переход на сторону агента Германии Ленина было воспринято большинством латышей как измена и предательство своей родины.
  Национально настроенные латышские офицеры начали покидать свои полки, ибо считали позором и бессмыслием оставаться в войсках, отказывающихся не только воевать за свою землю, но проводящих организованное братание со своим вековым врагом, уже хозяйничающим на латышской земле в Курляндии.
  Как известно, 'братание' было организовано Лениным и его коммунистической партией, для дезорганизации руководством в армии и ослабления власти.
   Когда стало известно о готовящемся в марте германцами наступлении, ИСКОЛАТСТРЕЛ делегировал шесть человек, в число которых попал и Скершкан, для организации братания с немцами и предотвращению кровопролития.
   Делегация вышла, когда еще не начало светать. Между враждующими окопами было несколько верст нейтральной полосы.
  Выйдя из блиндажа и подняв на палке белый флаг, делегация направилась к немецким позициям.
  Всю дорогу шли молча, и только увидев впереди германские укрепления, один из латышских стрелков произнес,- Как бы не начали стрелять.
  - Что за глупости говоришь, они такие же, как и мы, рабочие и крестьяне. В своих стрелять не посмеют. И прекратите эти паникерские разговоры, - прервал его комиссар Залиньш. Проваливаясь по колено в мокрый снег, они все ближе продвигались к немцам.
  - Halt! Wer da? (Стой! Кто там?),- прозвучал голос из окопа. Залиньш замахал, приготовленным заранее белым платком.
  - Abwarten! (Подождите!),- закричал он,- Мы хотим с вами поговорить!
   Спустя пять минут показались немецкие солдаты в шлемах с высокими макушками. Из окопа вышел германский офицер и приблизившись к парламентерам спросил:
  - Friedenskameraden, nicht war? (Вестники мира, не так ли?)
  - Jawohl, Kamerad! (Так точно, товарищ!),- услужливо ответил Залиньш. Он неплохо говорил по-немецки.
  - Подходите по одному с поднятыми руками! Вы без оружия?- поинтересовался немец.
  Увидев, что неприятель выполняет его команды и показывает, что оружия у них нет,- офицер произнес одобрительно,- Очень приятно встретиться с вами на мирном пути. Кто вы - солдаты или офицеры?
  Залиньш опять взял инициативу на себя,- Мы представители солдатского комитета и наши товарищи послали нас сказать вам, что мы хотим прекратить войну. Мы больше не хотим кровопролития. Эта война нужна была царю, а не народу.
  - Хорошо, очень хорошо,- заулыбался немец.
  Подошли еще несколько офицеров, среди которых выделялся один, по-видимому, высокого чина.
  Он начал дружественно хлопать латышских делегатов по плечу и очень быстро говорить по-немецки, из чего Ивар понял, что он очень рад , что у нас быстро продвигается революция и мы не хотим продолжения войны.
  Потом он сделал приглашающий жест и всех парламентеров провели в теплый и просторный блиндаж.
  Усадив всех за стол и поставив перед каждым кружку горячего кофе и белый хлеб, немцы внимательно уставились на стрелков, по-видимому, желая точнее узнать цель их визита. Опасаясь, что они могут оказаться обычными дезертирами, которых, как уже случалось ранее, приходилось немедленно расстреливать. Довольствия на рты предателей неприятеля германское командование не предусматривало. Во всем должен быть порядок.
   -Мы пришли к вам, чтобы заключить дружбу и мир, - начал разговор Залиньш, после того как пригубил ароматный напиток.
  Старший офицер вскинул бровь и произнес с удивлением,- Так почему же вы не принуждаете свое правительство к заключению мира?- и, закурив сигарету, добавил,- Мы, немцы, с радостью прекратим воевать, если вы захотите заключить мир. Не хотите ли еще кофе? Сахара, к сожалению, нет. Сами понимаете - война.
  Залиньш отодвинув кружку с недопитым кофе, отрицательно покачал головой и продолжил свою речь,- Мирные условия наше правительство уже давно передало вашему правительству. Но ваш кайзер отказался заключить мир, он стремится завоевать нашу землю. Помогите нам и потребуйте от своего кайзера заключение мира. Ведь мы смогли заставить нашего царя отречься от престола и создать демократическое правительство, которое не стремится к войне и агрессии.
  - Это не в наших силах, - категорически закачал головой немец. Мир могут заключить только там наверху,- он указал пальцем вверх.
  Все время молчавший до этого Ивар вмешался в разговор,- берите пример с нас. Откажитесь выполнять приказы кайзера и расходитесь по домам. Это будет лучше для всех.
  - Нет, так не пойдет!- ответил немец с усмешкой,- У нас революции не будет, потому что наш народ хорошо дисциплинирован и любит свое правительство. Но мир нужно заключить. Это будет хорошим делом, - и он с любезностью выложил перед стрелками пачку сигарет,- закуривайте, господа.
  Залиньш демонстративно поднялся из-за стола и произнес,- надеюсь, что благоразумие будет сопутствовать вашему правительству и солдатам. Эта война не нужна никому.
  Попрощавшись за руку с офицерами, переговорщики вышли из блиндажа и побрели к своим позициям, оставляя за собой глубокую колею следов.
  Смотревший им вслед полковник Штродт насмешливо произнес стоявшему рядом с ним офицеру,- Эти русские сами перегрызут друг друга. И мы без всякого сопротивления дойдем до самой Сибири.
  Бросив недокуренную сигарету в сугроб, он развернулся и пошел в тепло блиндажа.
  
  Напрасно командиры латышских полков, награжденные орденами Святого Георгия, и все боевые офицеры пытались образумить своих подчиненных и вернуть полкам дисциплину - ответом стрелковых комитетов были аресты и изгнания из своих частей офицеров.
  Когда 23 мая в Ригу прибыл Керенский, и все находящиеся в городе воинские части построились его встречать на площади Эспланада, то ИСКОЛАТСТРЕЛ отказался выделить латышский полк для его встречи.
  Напротив, его руководство разослало группы стрелков для проведения агитации на улицах и в парках Риги за немедленное прекращение войны с Германией, за свержение буржуазного Временного правительства и поднятие пролетарской революции.
  К этому времени стрелки уже успели выбросить свои латышские национальные знамена, как ненужный хлам, и демонстративно маршировали по улицам с красными флагами. Многие рижане провожали их насмешливыми выкриками,- Маршировать с красными тряпками веселее, чем воевать... Предатели! Пашпуйки!
  Переход около 50.000 стрелков на сторону большевиков обнажал правый фланг 12-ой армии, державший северный фронт.
   Рига оставалась беззащитной и могла быть захваченной немцами без больших усилий. Обеспокоенное создавшимся положением верховное командование послало в Ригу еще не деморализованные полки и корниловские батальоны смерти. Эти батальоны были сформированы из старых фронтовиков, объявивших, что они будут биться с немцами до победного конца.
  12 августа, за десять дней до падения Риги, в предместье города, на Московском форштадте произошла кровавая стычка между корниловцами и латышскими стрелками третьего Курляндского полка. Причиной столкновения была расклейка на стенах домов плакатов с большевистскими лозунгами о прекращении войны, о пролетарской революции, о 'свободе, равенстве и братстве'.
  Разъяренные корниловцы стали срывать плакаты, чему воспротивились стрелки. Начавшиеся сразу в нескольких местах драки, скоро перешли в настоящее сражение, во время которого, были пущены в ход винтовки и ручные гранаты. Десятки убитых и раненых остались лежать на мостовых.
  Это стало первым боем в еще предстоящих кровавых схватках между латышскими стрелками и белогвардейцами.
  Маховик революции с каждым днем набирал обороты, втягивая в водоворот событий все большие массы людей и требуя новых жертв и крови, символом которой стал красный бант.
  После падения Риги, 22 августа, на Северном фронте прекратились всякие военные действия, потому что германское командование было уверено, что уже больше ничто не удержит русские войска от полной деморализации и обещанная Лениным пролетарская революция в России - вопрос короткого времени и, следовательно, нет нужды тратить людей и снаряды.
  В начале октября, готовясь свергнуть Временное правительство, ЦК большевистской партии отдал распоряжение ИСКОЛАТСТРЕЛУ захватить главные города Лифляндии.
  Выполняя приказ Ленина, части латышских стрелков разогнали неподдающиеся большевистской агитации гарнизоны, арестовали офицеров и 'контрреволюционные' элементы. Во всех населенных пунктах была установлена советская власть, а также взяты под контроль все железнодорожные узлы, чтобы не допустить переброску с фронта в Петроград верные правительству Керенского войска.
  Эта преданность идеалам революции была отмечена и когда начала создаваться Красная армия, то Ленин распорядился сохранить все латышские полки, в то время как русские части подлежали расформированию.
  Судьба забрасывала Ивара Скершкана все глубже в водоворот революции и все дальше от родного дома.
  
   Глава 8
  Ивар пришел в себя, когда почувствовал, как его бьет по щекам сильная рука склонившегося над ним человека.
  Через силу, открыв глаза, он увидел стоявшего над ним Сашу Когана. На лестничной клетке было тесно от набившихся туда людей. Слышался гул голосов и шарканье ног. Где-то рядом блеснула вспышка фотокамеры.
  Он увидел, как положили на носилки тело человека в матросском бушлате и понесли вниз по лестнице. Его рука с синей татуировкой, свешивалась вниз и мешала санитарам нести тело, цепляясь одеревеневшими пальцами за ступени.
  Голова страшно болела, а во рту чувствовался вкус крови. Левый глаз затек и почти ничего не видел.
  Коган, обхватив его за плечи, попытался поднять на ноги и прислонить к стене.
  -Ты не ранен? Стоять можешь,- заботливо поинтересовался Сашка.
  -Все нормально, нормально,- прошептал одними губами Ивар.
  Постепенно он начал приходить в себя и вспоминать картину произошедших событий. Прошло всего несколько минут с момента перестрелки, а казалось, что минула вечность.
  Убедившись, что Скершкан не ранен, двое незнакомых чекистов в черных кожаных куртках, взяв его под руки, молча проводили до стоявшей внизу машины.
  Они подъехали к зданию петроградского ЧеКа, и прошли мимо стоявшего часового внутрь.
  Рыжая девица в белом халате промыла Ивару спиртом раны и перебинтовала голову.
  Затем он сел на скамейку и обхватив голову руками, беззвучно заплакал. Он только сейчас понял, что чудом избежал смерти. Почему его не убили также как и Сергея. Перед глазами проплыло худощавое лицо полковника Попова с острым хищным носом, прищуренным взглядом и тонкими усиками. От мрачных мыслей его отвлек стук в дверь. В медпункт вошел один из сопровождавших его сюда чекистов,- Люся, ну как он живой?- и, не дождавшись ответа, произнес,- Скершкан, следуй за мной. Тебя ждут.
  Пропуская вперед Ивара, он подмигнул рыжей девице, которая возле накрытого белой простынею стола, раскладывала в металлическом лотке медицинский инвентарь.
  В ответ на его неуклюжие ухаживания, она лишь презрительно хмыкнула,- ступай, ступай, Жбан, а то натоптал грязи своими сапожищами.
  Они поднялись на четвертый этаж и, пройдя длинным коридором, остановились возле двери одного из кабинетов, на которой висела табличка ' тов. Михайлов В.Г.'.
  Сопровождавший его Жбан постучал в нее костяшками кулака и, услышав утвердительный ответ, аккуратно приоткрыл массивную деревянную дверь. Засунув в кабинет свою вихрастую голову, он отрапортовал туда: ' товарищ, Михайлов, ваше распоряжение выполнено, Скершкана доставил!'.
  Затем он подтолкнул Ивара к открытой двери,- давай, хлопчик, живей проходи,- а сам остался в коридоре.
  Ивар медленно переступил порог прокуренного помещения, которое хорошо освещалось висевшей высоко над головой бронзовой люстрой.
  В самом центре просторного кабинета стоял массивный письменный стол. В дальнем углу, возле зашторенного окна расположился обитый черной кожей диван, похожий как близнец на тот, что стоял в его кабинете. На стене висела подробная карта города и картина с изображением березовой рощи. Вдоль противоположной стены выстроился ряд стульев, по-видимому, здесь проводились совещания.
  Навстречу Ивару поднялся невысокий коренастый мужчина, одетый в черную кожаную куртку и перетянутый портупеей, в нем сразу угадывалась военная выправка.
   На его широком, гладко выбритом лице играла приветливая улыбка, а взгляд небольших темных глаз пронизывал гостя насквозь.
  - Как вы себя чувствуете Ивар Петерсович?- поинтересовался он, протягивая руку, - я смотрю, вам тоже досталось в передряге. А ведь кому как не нам, боевому авангарду партии, первыми идти в бой с врагами революции, - он сделал паузу, и улыбка растворилась с его лица,- Да, очень жаль, что погибли наши лучшие люди. Они были настоящими героями. И погибли они не зря. Поэтому, наш святой долг отомстить за них, верно Скершкан?
  Сильная широкая рука сдавила ладонь Ивара, и он понял, что за дружеским видом и приветливыми словами скрывается человек с непреклонным характером и железной волей.
  -Так точно, товарищ Михайлов, мы непременно найдем эту 'контру' и уничтожим,- Ивар смотрел ему глаза и пытался выдержать его испытывающий взгляд.
  - Ладно, присаживайся,- пододвинул он ему стул,- называй меня Василий Григорьевич. Нам надо с тобой очень серьезно поговорить. Я являюсь уполномоченным представителем Реввоенсовета в Особом отделе ЧеКа занимающегося внутренними расследованиями по выявлению в наших рядах шпионов и предателей. И поверь мне, я их выявил не мало, но это только капля в море. Работа еще предстоит огромная.
  Василий Григорьевич уселся на стол и закинул нога за ногу.
  -Закуривай,- достал он из кармана галифе пачку папирос,- разговор нам предстоит долгий и трудный, ведь речь пойдет о наших погибших товарищах.
  Ивар отрицательно покачал головой,- спасибо, я не курю,- давайте сразу к делу.
  -Ну и правильно, что не куришь,- чиркая спичкой, ответил Михайлов,- рассказывай и очень подробно, как все произошло.
  Ивар, пытаясь не пропустить ни малейшей детали начал описывать все подробности этой ночи, которые произошли на Лафетной улице. Когда он рассказывал о гибели Сергея Мешковского, то к глазам опять подкатили слезы. Он хорошо знал этого всегда улыбающегося и жизнерадостного балагура и не мог поверить, что его больше не стало.
  Михайлов налил из графина стакан воды и протянул Ивару. Сделав несколько больших глотков, он опять смог взять себя в руки и продолжить рассказ.
  Все это время начальник Особого отдела внимательно слушал, покачиваясь корпусом и прикуривая одну папиросу за другой. Когда Ивар дошел до места, когда к его голове приставили револьвер, и замолчал, он поднялся на ноги и, заложив руки за спину, в задумчивости несколько раз обошел вокруг стола.
  Наконец он остановился и встал напротив Скершкана,- ты понимаешь, что, оставшись в живых, становишься первым подозреваемым в пособничестве и предательстве. У тебя, просто не было шансов выжить. Зачем Попову оставлять живых свидетелей, а тем более чекистов. Он матери родной не пожалеет. На его счету десятки убийств и терактов. Так, что вот такая получается головоломка, юноша.
  - Я не предатель! Неужели вы думаете, что я мог поступить так с Сергеем и Янкой?- Ивар вскочил на ноги, но, почувствовав, как закружилась голова и накатила слабость, обмякнув, вновь опустился на стул.
  - Прежде, чем вызвать тебя сюда, я внимательно изучил твое личное дело и характеристики,- задумчиво произнес Михайлов,- и вот, что еще важно. Мы нашли на лестнице револьвер, в котором перекосило патрон. Судя по всему, это обстоятельство и спасло тебе жизнь. У них не было времени перезарядить оружие, а поэтому Попов тебя просто оглушил рукояткой револьвера. Так что, пока против тебя обвинений не выдвигается.
  Ивар почувствовал, как невыносимая усталость накатывает на него, но он продолжал внимательно слушать.
  - На сегодня наша основная задача - это любой ценой изобличить предателя, который предупредил заговорщиков о готовящейся операции. Из всех нас только, погибший Сергей Мешковский знал о сходке офицеров от своего осведомителя. Он общался с ним лично, и никто не знал его имени. Этой ночью он позвонил Мешковскому и сообщил адрес проведения конспиративной встречи, а сразу после этого вы выехали на задержание. Все должно было пройти гладко и без жертв, тем более в группе были самые опытные сотрудники. Нам уже почти удалось подобраться к голове этой организации,- Василий Григорьевич в сердцах хлопнул ладонью по столу так, что перевернулся стакан,- кроме вас четверых никто не знал о предстоящей операции, да и времени прошло от звонка совсем мало. Так что предатель есть. Я чувствую, он затаился рядом.
  И он сделал своими сильными руками жест, как будто сворачивает предателю шею.
  -Я видел этого осведомителя и запомнил его лицо,- Ивар встрепенулся, отгоняя нахлынувшую головную боль,- может это как-то поможет?
  - Это уже бесполезно,- разочаровано ответил Михайлов,- его труп нашли рядом с домом, где встречались заговорщики. Нож в сердце. Заметают следы. Его личность установили, да и записки Сергея помогли разъяснить ситуацию. Бывший учитель географии, вступил в партию 'эсеров' в марте 1917 года, активных действий не предпринимал, а занимался по поручению руководства распространением агитационных материалов и прокламаций. В дальнейшем переметнулся в 'Союз Защиты Родины и Свободы'. Неприятный, трусливый и продажный тип. Мешковский на одной из 'малин' поймал его в постели с беспризорными мальчишками лет десяти, которых тот покупал за конфеты. Старый извращенец! Но, тем не менее, его информация была полезной. Жаль, что его так рано раскрыли.
  Его прервал стук в дверь. На пороге появилась пожилая женщина в темно-лиловом платье, с наброшенным поверх него шерстяным платком. В руках она держала поднос с двумя стаканами крепко заваренного чая.
  - Спасибо Клавдия Михайловна. Чай нам сейчас кстати,- расплылся в улыбке Василий Григорьевич.
  Она поставила на стол стаканы в металлических подстаканниках и маленькую сахарницу со щипчиками.
  - Василий Григорьевич,- обратилась она к хозяину кабинета с нарочитым упреком,- вы себя совсем не бережете, все работаете, работаете, а поесть забываете. Нельзя так!
  - Непременно поем. Вот, закончу с товарищем и сразу в столовую. Вы как на счет перекусить Ивар Петерсович?
  Ивар неопределенно пожал плечами. Есть ему совсем не хотелось.
  Михайлов пододвинул Ивару горячий чай, в который щипчиками кинул несколько кусочков сахара.
  Несколько минут они молчали, наслаждаясь ароматным напитком.
  Так вот,- отставив недопитый стакан, прервал молчание Михайлов,- сегодня отдыхайте, лечитесь, а с завтрашнего дня вы переходите непосредственно в мое подчинение. Работы предстоит много. Всего доброго, поправляйся!
  Выйдя от Михайлова, Ивар направился в столовую, которая располагалась на первом этаже. Хотелось увидеть Аниту. На лестнице он поздоровался с несколькими сотрудниками, которые, зная о погибших товарищах, сочувственно пожали ему руку.
  Но Аниты на месте не оказалось.
  Сидя за столом над тарелкой с кашей, он наблюдал, как двое чекистов заносят на кухню мешки и коробки с продуктами.
  Вопрос обеспечения продовольствием личного состава ВЧК был решен лично Дзержинским путем реквизиции его у буржуазии и крестьян. Попросту говоря простым грабежом. Но ведь тяжелая и опасная круглосуточная работа кадров ВЧК требовала полноценного питания, которое нельзя было получить на установленные нормы продовольственных карточек.
  Не дождавшись Аниты, Скершкан вышел на Дворцовую площадь и, взяв извозчика, отправился на Лиговку, где он занимал маленькую комнату в экспроприированной ЧК квартире.
  
  Никогда большевики не чувствовали, что их положение так шатко, как в летние месяцы 1918 года. В городах и деревнях, где была установлена Советская власть, постоянно прокатывались забастовки рабочих и бунты крестьян недовольных политикой большевиков.
  Для подавления недовольства народных масс правительство Ленина бросило лучшие отряды чекистов и воинских частей, которые жестоко, путем расстрелов и грабежей мирного населения наводили революционный порядок и восстанавливали Власть Советов.
  Особенно остро стал вопрос по снабжению продовольствием городов, где находилась новая власть и самый надежный ее союзник - пролетариат.
  В этой связи Народный комиссар по продовольствию Лев Троцкий заявил: ' Хочу с полной ответственностью заявить, что речь идет о войне. Только с оружием в руках можно получить хлеб. Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб. Да здравствует гражданская война!'
  К началу лета 1918 года правительство большевиков приняло решение, обозначившее начало нового периода, исторически называемого 'военным коммунизмом'.
   Декретом ВЦИК и СовНарКомом Народный комиссариат продовольствия был наделен чрезвычайными полномочиями 'по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими'. Наркомпроду была поручена реквизиция продовольственных товаров на селе, и с этой целью была организованы 'продовольственные отряды'. Абсолютное большинство бойцов этих подразделений составляли безработные рабочие Петрограда, которые, пытаясь выжить и прокормить свои семьи, рьяно исполняли свои обязанности, выгребая из крестьянских кладовых последнее зерно и мясо. В помощь им, из числа сельской бедноты были созданы 'комбеды' (комитеты бедноты), которые на местах проводили реквизицию продуктов у своих односельчан. В этих бесчинствах комбедов порой главную роль играли личные взаимоотношения, которые выливались в сведения счетов со своими земляками, лишая их последнего куска хлеба и скотины.
  Во главе продовольственных отрядов назначались командиры из числа латышских стрелков, которые могли поддерживать в них дисциплину и безоговорочно выполнять приказы правительства Советов. Все возмущения крестьян против грабежей и насильственной мобилизации выливались в бунты, и вооруженное сопротивление, которые беспощадно подавлялись особыми отрядами чека, без раздумий стреляющих в беззащитных людей.
  В ответ на возрастающее недовольство народных масс большевистскому режиму, Ленин и Дзержинский отправили в местные органы ЧК и партийные комитеты телеграммы с требованием принять 'профилактические меры' для предупреждения попыток восстания. Как предложил Дзержинский: 'самая действенная мера - это взятие заложников среди буржуазии, а также арест и заключение их в концентрационных лагерях. Поэтому необходимо в каждой хлебной волости брать 25-30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков'. В случае не выполнения крестьянами требования властей по добровольной сдаче хлеба или сопротивлению их представителям, заложники немедленно расстреливались. Помимо системы заложников большевики применили летом 1918 года другой репрессивный инструмент - концентрационные лагеря. Для примера стоит привести телеграмму Ленина в Пензенский губисполком: 'Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев, а сомнительных элементов запереть в концентрационный лагерь вне города'.
  Заключение в эти лагеря не требовало судебной процедуры и осуществлялось как административная мера в отношении 'сомнительных элементов'. Концентрационные лагеря для военнопленных существовали во время войны, как в России, так и в других воюющих государствах, но концлагеря для гражданских лиц было изобретением Ленина и его соратников.
  М.Лацис, главный помощник Дзержинского утверждал в своих выступлениях что: 'Капиталистические войны имеют свои писаные законы, но у гражданской войны законы свои. Надо не только разгромить действующие вражеские силы, но и показать, что кто бы ни поднял меч против существующего классового строя, от меча и погибнет. По таким правилам действовала буржуазия в гражданских войнах, которые она вела против пролетариата. Мы еще недостаточно усвоили эти правила. Они убивают нас сотнями и тысячами. Мы казним их по одному, после долгих обсуждений перед комиссиями и судами. В гражданской войне нет места для суда над врагами. Это смертельная схватка. Если не убьешь ты - убьют тебя. И если ты не хочешь быть убитым, убей сам!'.
  Такими демагогическими рассуждениями большевики выписывали себе индульгенцию на кровавое подавление любого недовольства и инакомыслия.
  
  Петроград не стал исключением в начавшейся повсеместно волне саботажей и забастовок гегемона революции, недовольного ухудшением экономической ситуации и безработицей. Ведь рабочим было обещано большевиками, что они, став хозяевами фабрик и заводов, сразу попадут в экономический рай, где не будет эксплуатации и нищеты.
  Все петроградское ЧеКа уже неделю работало в авральном режиме. Люди валились с ног от усталости, проводя круглосуточные аресты и допросы зачинщиков и участников саботажа на заводах и верфях города.
  Ивар Скершкан вместе с другими чекистами был отправлен на разгон митинга возле Обуховского завода.
  Перед входом завода собралась огромная толпа людей. Взобравшись на трибуну, какой-то человек выкрикивал лозунги, которым с одобрением вторили массы окруживших его людей. Кто-то прикатил несколько бочек спирта, и возле них выстроилась живая очередь.
  Над головами людей развивались транспаранты - 'Свободы и хлеба'. Люди, поддавшись стадному чувству и осознавая свою силу, желали немедленного выполнения своих требований от ленинского правительства.
  Большевистских агитаторов и 'сознательных рабочих', пытавшихся убедить народ разойтись по домам или вернуться на завод, оттеснили в сторону. И вся эта возбужденная ораторами и алкоголем толпа, распевая песни, двинулась вперед по направлению к Смольному.
  Скершкан и остальные сотрудники внимательно наблюдали происходящее, отмечая для себя подозрительных личностей и контрреволюционных агитаторов. Они должны были быть арестованы в первую очередь.
  Для подкрепления в район Смольного стянули надежные воинские части, задача которых была любым путем пресечь антиправительственное выступление. Возле стоявшей в переулке бронемашины, открыв капот, возились несколько человек в промасленных телогрейках. Тощий красноармеец в выцветшей гимнастерке подавал в открытый люк тяжелый ящик с пулеметными лентами. Угрожающе уставились в небо спаренные стволы пулеметов на его башне.
  Все было готово для предотвращения антиправительственных беспорядков. Власть должна была показать свою силу, иначе страна вверглась бы хаос.
  
  Ивар вжался в нишу дома, пропуская движущуюся массу людей. В какой-то момент в толпе мелькнуло до боли знакомое лицо - острый нос, маленькие прищуренные глаза и усики.
  -Попов!- екнуло в груди. На долю секунды их взгляды пересеклись, и Ивар бросился за ним, протискиваясь сквозь толпу идущих людей. На какой-то миг, столкнувшись с тучной женщиной, он потерял его из виду, а когда добрался до места, где находился Попов, того простыл и след.
  Он продолжал двигаться в ту сторону, вглядываясь в лица людей, пытаясь отыскать в этой массе убийцу товарищей. Проходивший мимо рабочий с грубым лицом, мощной фигурой, одетый в спецовку с закатанными рукавами грубо толкнул Ивара,- куда прешь, гнида?
  Скершкан еле удержался на ногах и среди толкающих его людей совсем потерял направление, в котором скрылся заговорщик. Люди шли и шли, толкая его локтями и осыпая бранью.
  Наконец, эта людская лавина закончилась, давая возможность перевести дух и оглядеться по сторонам, выискивая глазами фигуру врага:
  -Я не мог ошибиться. Это точно был он. На всю жизнь запомню его профиль. Не мог же он сквозь землю провалиться! Такой шанс упустить. Теперь эта сволочь затаится, он же тоже меня узнал. И знает, что я за ним сквозь стены пойду.
  Ивар медленно двинулся по середине улицы вслед за прошедшей колонной людей, всматриваясь в переулки и ниши домов. Рука непроизвольно потянулась во внутренний карман пиджака, нащупывая рукоятку нагана.
  Внезапно его мысли прервали громкие крики толпы, заглушаемые винтовочными выстрелами.
  Голова колонны, повернув влево, уперлась в баррикаду, выстроенную из грузовиков и сложенных мешков с песком. Несколько десятков вооруженных винтовками красноармейцев и чекистов укрывшись за ней, заняли боевую позицию, готовых в любой момент по команде открыть огонь.
   Навстречу двигавшейся колонне вышел Петер Вайварс и, подняв вверх руку с револьвером громким голосом, обращаясь к толпе, приказал остановиться. Его требование потонуло в гуле голосов и гневных выкриков. Никто не подумал отступать. Он выстрелил несколько раз в воздух из револьвера. Передняя шеренга замешкалась, но задние ряды, не разобравшись в случившейся заминке, продолжала напирать. Неожиданно прозвучал пистолетный выстрел, и Вайварс, схватившись за голову, упал на землю, растаптываемый ногами сотен людей.
  Толпа продолжала двигаться и вплотную уперлась в выстроенное заграждение, принявшись раскачивать грузовики и расчищать путь от мешков с песком.
  И тогда раздались первые выстрелы. Вскочивший на баррикаду молодой матросик с лихо заломленной на затылок бескозырке на мгновенье остановился и с удивлением рассматривал выступившую на тельняшке кровь. На его лице еще сохранялось удивление и непонимание, когда ноги его подкосились, и он как подкошенный рухнул на грязную мостовую. Где-то рядом истошно закричала женщина, раздались стоны и крики раненных людей, отборная брань.
  Прозвучал еще один винтовочный залп. Красноармейцы, вскинув винтовки, целились в толпу, которая еще минуту назад была готова растерзать любого, кто встал бы на ее пути.
  Люди, еще недавно шагавшие плечом к плечу объединенные одной целью в требованиях работы и хлеба, бросились наутек, спасаясь от смерти.
   В панике и толчее люди сбивали друг друга, затаптывая ногами, пытаясь укрыться от пуль в парадных и дворах.
  Через минуту улица опустела. На мостовой оставалось лежать несколько неподвижных человеческих тел, возле стены дома катался по земле от боли раненный в живот подросток. Плачущий навзрыд ребенок склонился возле лежавшей на спине женщины, пытаясь поднять ее за безжизненную руку.
  Это был апофеоз большевистской справедливости и исчерпывающий ответ тем, кто еще надеялся на благоприятный исход революции.
  Несколько чекистов склонились над телом лежавшего в луже крови Петера Вайварса. Капли начавшегося дождя сползали по его бледному лбу и ручейком сливались в лужицу крови, делая ее все больше и больше. Слезы катились по щекам взрослых мужчин, когда они, подняв тело товарища, бережно положили его в кузов грузовика.
  
  Ивар еле успел прижаться к стене дома, пропуская мимо себя бегущих в панике людей.
  Стоило лишь зазеваться, как несущаяся лавина моментально сбила бы с ног и затоптала насмерть. Искать в этом столпотворении Попова, уже не имело смысла и Ивар, когда толпа понемногу рассеялась, осторожно двинулся к своим.
  Протиснувшись сквозь спины красноармейцев, он подошел вплотную к грузовику, уже заранее сердцем чувствуя беду, и увидел в кузове неподвижное тело Вайварса. Слезы сами накатились на глаза и он, не стесняясь их, плакал от так неожиданно постигшей его потери такого близкого человека.
  Кто-то положил ему руку на плечо и, подняв глаза, он увидел Михайлова.
  - Он погиб как настоящий большевик. Пытался остановить людей и не допустить кровопролития. В него стрелял провокатор. Слишком много потерь. Враги не могут смириться, они хотят задушить революцию. Не важно, анархисты, эсеры или другая мразь, но все они, объединившись, пытаются, поссорив нас с рабочими и крестьянами уничтожить молодое советское государство. Борьба предстоит еще долгая и беспощадная. Или они нас или мы их.
  Ивар снял с головы кепку, обнажив свежий шрам, который был хорошо заметен через коротко остриженные волосы.
  -Я отомщу за него. За Сергея, за Янку, за всех наших товарищей,- он смахнул рукавом слезу, и его лицо стало суровым и решительным.
  Взяв парня за плечи, Михайлов отвел его в сторону, чтобы не слышали посторонние:
   ' Это правильно, Скершкан! Нам еще много предстоит сделать и это лишь начало большого пути для построения справедливого общества. Тебе представилась прекрасная возможность стать его защитником, строителем и гражданином'. Он достал из кармана пачку папирос и подкурил от спички. Выдохнув из себя густой табачный дым, продолжил разговор:
  - Ну, а теперь о главном. Как продвигается расследование. Кто-то есть на примете,- голос Михайлова стал тише, а взгляд стал цепким и холодным.
  - Мне кажется, что я сегодня видел Попова. Нет, это точно был он. Я попытался до него добраться, но все это,... в общем, я его упустил,- Ивар от досады сжал кулаки.
  - Не надо себя винить. Ты взял его след, и он никуда не денется. Тем более, что смерть Петерса, возможно его рук дело. Это станет ясным после экспертизы. Такие люди, свое проверенное оружие не меняют. Это не уголовники.
  Они отошли в сторону от суетившихся красноармейцев, убирающих с улицы трупы и разбирающих баррикаду.
  - Я надеюсь на тебя,- Михайлов протянул свою широкую ладонь Ивару.
  
  Петерса Вайварса хоронили на следующий день. С утра начал моросить холодный дождь, и свежая могила наполнилась мутной, неуютной жижей.
  После произнесенных торжественных речей, фанерный гроб, обитый красным сукном, четверо красноармейцев на веревках опустили в могилу. Вайварса провожали в последний путь его боевые товарищи - чекисты. Поговаривали, что приедет Лацис.
  Его жена и дочь Анита, одетые во все черное, рыдая, первыми бросили на крышку гроба по горсти влажной глины. Ивар так и не решился подойти к ней, а она как будто сторонилась его.
  После того как над холмиком могилы водрузили постамент с пятиконечной звездой и прозвучали залпы прощального салюта, люди медленно разбрелись по своим делам, оставив жену и дочь наедине со своим горем.
  Супруга Вайварса, встала на колени возле свежей могилы и, причитая на латышском языке, громко зарыдала.
  Некогда такое милое и веселое лицо Аниты было застывшим, словно горе сделало его каменным и безразличным. Она стояла как изваяние, устремив взгляд в одну точку не моргая совершенно сухими глазами.
   Постояв немного в стороне, Скершкан вышел на кладбищенскую аллею, над которой нависали листья акаций, и постепенно ускоряя шаг, направился к выходу.
  Когда он выходил через центральные ворота, навстречу прошел молодой мужчина, который, увидев Ивара, опустил вниз лицо и глубже надвинул фуражку, прикрываясь от ветра. Какая-то тревога проскочила в груди Скершкана при виде этого человека, но внезапно послышался звонок вагоновожатого. Ивар, забыв о прохожем, набегу успел вскочить в отходивший вагон трамвая.
  
  Глава 9
  
  Руководство петроградского ЧК вечером созвало экстренное совещание по вопросам текущего момента. Перед сотрудниками с пламенной речью выступил Моисей Урицкий, который призвал чекистов усилить борьбу с контрреволюцией, пресечением саботажей и ужесточением политических репрессий.
  Взгляд оратора остановился на Скершкане, который случайно оказался в первом ряду. Зная о вспыльчивом характере Урицкого, рядовые сотрудники предпочитали места в глубине зала, поэтому опоздавшие чекисты, могли рассчитывать на лучшие места в партере.
  Налив в стакан из графина воды, и сделав несколько маленьких глотков, он рукой указал на Ивара:
  -Вот, что лично Вам мешает эффективней бороться с контрреволюцией? Время не хватает, информации? Или просто либеральничаете, ищите доказательства? Смешно и стыдно! Враги не будут цацкаться! По всей стране мятежи эсеров, анархистов, белогвардейцев, недобитого офицерья...
  Страна в кольце врагов. Но самый страшный враг затаился внутри. Он так и ждет момент, чтобы задушить молодую республику. Не должно быть никакой пощады и проволочек!
  Моисей Соломонович поднял вверх толстую книгу в синем переплете, которую ему подал сидевший рядом Петерс.
  - Вот, для вас руководство к действию! Это телефонный справочник города. Здесь указаны все адреса наших врагов - чиновники, офицеры, полицаи, все бывшие адепты царизма.
  Зал одобрительно загудел.
  Затем на трибуну поднялся товарищ Петерс:
  - Товарищи чекисты, необходимо любой ценой раздавить массовым террором гидру контрреволюции! Пусть враги рабочего класса знают, что каждый задержанный с оружием в руках будет расстрелян на месте, что каждый, кто осмелится на малейшую пропаганду против советской власти, будет немедленно арестован и заключен в концентрационный лагерь! Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные правые эсеры должны быть немедленно арестованы. При малейших попытках сопротивления должен применяться массовый расстрел. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора!
  Раздались громкие аплодисменты.
  
  После окончания собрания, в кабинет к Ивару зашел Михайлов. У него было усталое, осунувшееся от недосыпания лицо, но взгляд был жестким и сосредоточенным.
  -Как придвигается расследование, что-нибудь выяснил?
  Ивар поднялся со стула,- Здравствуйте, товарищ член Реввоенсовета!
  - Садись! Докладывай, что узнал?
  - Получается интересная вещь, товарищ Михайлов. Время совсем немного прошло с момента получения информации до нашего приезда на Лафетный. Это всего около часа времени. Предатель, чтобы успеть предупредить сообщников, должен был сразу же выехать и быстрей нас добраться до места. Правильно? Я проверил, кто выходил из здания в этот промежуток времени. Всего несколько человек, но они не имеют отношения к нашему отделу и информацию об аресте знать не могли.
  - Могли - не могли! А если они были связными и передали секретную информацию от крота,- задал встречный вопрос Василий Григорьевич.
  - Я допросил их. У всех полное алиби. Водитель Дюжев ремонтировал автомобиль - есть много свидетелей. Александров и Силиньш с ордером отправились на арест учителя Штраубе. Это в другом конце города. И через два часа они его доставили в камеру.
  Если бы дело было днем, то проверить всех было бы невозможно - слишком много народа. А так,... Правда,... еще товарищ Вайварс выходил из здания, но он... вы же знаете...
  - Знаю, Скершкан, знаю.... Гибнут самые лучшие люди. Завтра прибудет пополнение по разнарядке Реввоенсовета. Познакомишься, в курс дела введешь. Готовить кадры надо, а время нет. Ну, давай работай, латышонок.
  Он развернулся и, скрипя хромовыми сапогами, скрылся за дверью.
  Ивар опять склонился над кипой бумаг. Перед ним лежали личные дела арестованных за день людей: Вакс Яков Иосифович, 1873 г.р. - статский советник, Бланк Хаим Борисович, 1866 г.р. - управляющий мануфактурой, Пименов Апполинарий Аристархович, 1873 г.р. - купец, Шлосс Генриетта Фридриховна 1859 г.р. - ростовщица, Рубен Яков Давидович, 1862 г.р. - управляющий банка, Трубецкой Андрей Адамович, 1885 г.р. - штабс-капитан,
  Ляпишева Софья Алексеевна, 1899 г.р. - мещанка...
  Следователь чека машинально перебирал листочки бумаги с фамилиями людей. За каждым из них стоял человек со своей жизнью, мечтами, надеждами, желаниями...
  Каждый из них надеялся, что все обойдется - разберутся и отпустят.
   Но у красного террора были свои планы.
  Убивать людей в масштабах государства тоже не легкая работенка. Ивар знал это не понаслышке.
  В этой процедуре много проблем. Весь механизм должен быть тщательно отработан, каждый винтик обязан хорошо знать свое дело. Не должен человек до последней секунды догадаться, что его ведут на расстрел. Не нужна эта показуха простым людям. Вывел арестованного в коридор, пока он ничего не понял и в затылок пулю - бах! Так проще всем. Эмоции на работе не нужны. Ко всему со временем привыкаешь.
  Это только садистам надо, чтобы человек перед смертью мучился, на коленях ползал, чтобы получить от этого удовольствие, насладиться страхом. Хотя и таких хватает. Пусть они и трудятся, хоть здесь с них толк будет.
  Из головы никак не выходило мельком увиденное на кладбище лицо молодого человека.
  - Где я его видел?- ломал голову Скершкан, скрипя пером по личным делам, подписывая резолюцию,- Саботажник, контра...применить меры революционного суда...
  Через некоторое время вошел красноармеец:- Товарищ, Скершкан! Меня прислал товарищ Пауре забрать личные дела арестованных.
  -Подождите минуту, сейчас,- Ивар подписывал последние бумаги.
  Собрав в стопку, он передал их в руки курьеру.
  - Да, а этих людей надо отпустить. Я разобрался - они не виновны. Их арестовали по ошибке. Доложите товарищу Пауре, здесь моя резолюция.
  Он отдельно положил на стол три листка бумаги с фамилиями подозреваемых в контрреволюции и саботаже.
  Софья Алексеевна. Она совсем еще девчонка. У нее должны быть серые большие глаза. Красивые и мечтательные, такие же были у Дайны. И она тайно по ночам пишет стихи, мечтает о большой любви. А о чем еще может мечтать молодая барышня. О революции и пошлой матросне?!
  У Ивара внезапно от нахлынувшей тоски защемило сердце:- Дайна, Дайна! Как я хочу увидеть тебя...
  А что Софья Ляпишева? Он даже никогда не увидит эту девушку, инженера-путейца и служащего банка, которым одним росчерком пера спасает жизнь. Этих двоих человек он выбрал совершенно случайно.
   Он знал, что будет дальше. Их по фамилиям вызовут надзиратели, - Выйти вперед! Вы свободны! Остальным оставаться на месте!
  Счастливцев отделят от толпы, а остальных затолкают в камеры. Но у обезумевших от страха людей появится надежда: 'Если этих отпустили, значит разберутся. Выпустят и меня. Я же ни в чем не виноват'.
  Они даже не могли себе представить ужас своего положения. В их квартирах уже орудовали чекисты, проводя экспроприацию всего, что представляло хоть какую-нибудь ценность - золото, деньги, украшения, мебель одежду, картины.... Все это грузилось на грузовики или подводы и отвозилось на территорию спецскладов.
  В их квартиры, управляющие жилищной комиссии, спешно выписывали ордера на подселение других людей нуждающихся в улучшении условий проживания.
  Все это выполнялось по-деловому, исполняя решения резолюций и постановлений, отметая любые личные отношения к человеческим судьбам попавших в жернова революции.
  Нарушив тишину, зазвонил телефон. Ивар спешно поднес к уху тяжелую трубку аппарата.
  -Говорит Пауре. Товарищ Скершкан, зайдите ко мне.
  -Слушаюсь, товарищ Пауре!
  Он догадался, для чего его вызывает начальник следственной комиссии, поэтому придал себе уверенный вид и подготовился к разговору с начальством.
  Поднявшись по лестнице на третий этаж, Ивар поправил гимнастерку и, постучав, толкнул плечом массивную дверь.
  -Проходите, Скершкан!
  Пауре стоял возле окна и внимательно сквозь очки наблюдал за вошедшим к нему сотрудником.
  -Вызывали, товарищ Пауре?
  Невысокого роста, с болезненной худобой, редкие светлые волосы, зачесанные назад, бледное лицо, покрытое мелкой сеткой морщин. В облике этого пятидесятилетнего человека угадывалось, что многие годы ему привелось провести по ссылкам и тюрьмам. От проницательного взгляда его бесцветных глаз нельзя было укрыться, его невозможно было обмануть - он читал по глазам, жестам. Привычка конспирации и тюремные навыки не прошли даром - любой человек для него был открытый лист. И он правильно разгадал поступок Ивара. Понял, что тот поддался секундной слабости.
  - Бабу пожалел, так это ерунда - бывает!- он на секунду задумался, вспоминая эпизод своей жизни, про который никто не должен был знать,- но главное, что нет в нем буржуазной гнилости, размышлял старый большевик,- понаблюдать за ним надо повнимательней, зеленый еще. Закалить надо, натаскать, и еще послужит делу революции.
  -Проходи,- он жестом указал на стул,- присаживайся.
  Нависла зловещая тишина, нарушаемая лишь звуком шагов ходящего по кругу кабинета Пауре.
  Наконец он присел, вопрошающе глядя на Ивара, держа в правой руке листки с делами арестованных.
  -Объясните мне Скершкан, почему вы не применили санкции к этим людям? Вы вообще разбирали их дела? Или вы проявляете малодушие и симпатии к контрреволюционным элементам. Софья Ляпишева - эта дамочка чуть не убила наших сотрудников при задержании. При обыске у нее в сумочке нашли оружие и эсеровские листовки. Ее отец - Ляпишев был расстрелян за участие в мятеже. Кого Вы оправдываете, Скершкан?
  А этот железнодорожник Флоренский? Он устроил саботаж, отказавшись предоставить вагоны для отправляющихся на фронт красноармейцев. И вы считаете возможным отпустить этих людей? Я отменил ваше постановление в отношении Ляпишевой и Флоренского, а сейчас я жду объяснений.
  Ивар покрылся потом от волнения. Он знал, что шутить с ним никто не будет. В случае признания в его действиях преступления - пособничество агентам контрреволюции, его постигнет такая же участь. Никто нянчится с ним, не будет. Наоборот, другим наука. Расстреляют под звук ревущих моторов грузовиков и баста.
  Он постарался собраться с мыслями и как можно четче произнес:
  - Товарищ Пауре, в отношении этих людей я принял такое решение с целью установить за ними скрытое наблюдение и выявить их сообщников. Эти люди являются мелкими фигурантами, за которыми стоят настоящие организаторы саботажей и мятежей. С их помощью я надеялся выйти на них. Как личности Ляпишева, Флоренский и Рубен не представляют непосредственной опасности, а, зная их связи можно покончить разом со всей организацией, а также отследить каналы поставки оружия и тайники с припрятанными ценностями. Если Вы и партийное руководство посчитает, что я поступил как пособник врага советской власти, то пусть меня покарает справедливый суд моих товарищей.
  Ивар встал и замер, ожидая ответа. Капельки холодного пота стекали вокруг носа и, попадая на губы, оставляли после себя солоноватый вкус. Как вкус крови.
  -Что на меня напало. Зачем я пожалел эту контру,- лихорадочно думал Ивар,- теперь и мне крышка. Этот Пауре ни перед чем не остановится. Для него человек - муха. А как же Дайна, мама, папа, сестра...
  Оскар Фрицович Пауре молчал, делая вид, что рассматривает лежащие перед ним бумаги.
  Через минуту, оторвав взгляд от документов, он, блеснув стеклами очков, поднял голову на Ивара, стоявшего перед ним по стойке смирно.
  -Надеюсь, что Вы говорите искренне. Иначе, я лично расстрелял бы тебя за предательство.
  Сейчас не время играть в игрушки и разрабатывать операции. У нас нет столько времени и сил, чтобы играть по их правилам. Мы выдвинули свои условия игры, которые очень просты - кто не с нами, того к стенке! А Рубена мы отпустим и даже извинимся перед ним. Зачем сеять панику, пусть все знают, что мы действуем по закону. Еще мы не набрали силу, чтобы уничтожить всех врагов разом. В этом деле до поры требуется хитрость и терпение. Все равно он никуда не денется, как и другие.
  -Понятно, товарищ Пауре,- во рту Скершкана все пересохло от страха,- неужели пронесет? Больше никогда не поддамся слабости. Плевать на всех!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Продолжение следует.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"