Юный честолюбивый фотохудожник мучился в поисках своего стиля. Но это не помешало ему положить глаз на одну фотомодель. Дело молодое: Художник был красив и остроумен, сердце Девушки - свободно. Роман развивался стремительно. Вскоре она переехала в его студию и стала единственной моделью: не хотела, чтобы Художник общался с другими женщинами.
А он, поглощенный работой, даже и не заметил того, как постепенно изменился его быт. Среди гостей перестали мелькать развязные длинноногие девицы, а друзья теперь предпочитали приходить в одиночку и все реже прихватывали с собой обязательную бутылку спиртного. Художник наконец-то начал регулярно питаться: ведь уже не надо было тратиться на моделей, а Девушка вела нехитрое хозяйство умело и бережливо. Да и сама студия преобразилась: в ней стало светлее и уютнее. Идеальные условия для творчества.
Однажды Художник разглядывал в журнале репродукцию Венеры Милосской, и в его мозгу родилась дерзкая идея: сделать фотопортрет, который затмит произведение древнего скульптора. Тем более что его подруга (так ему казалось) красотой ничуть не уступала холодному и безжизненному облику хваленой Афродиты.
Художник с энтузиазмом взялся за дело. Однако на первых порах его ждала неудача. Как он ни пытался манипулировать со светом, какие позы ни принимала Девушка - получалось совсем не то. Промучившись две недели, Художник уже решил бросить эту затею, но тут его пронзила одна мысль. Безуспешно пытался он ее отогнать, напрасно злился сам на себя: эта мысль не давала покоя ни днем, ни ночью.
Наконец Художник подошел к Девушке и, пряча глаза и заикаясь, промямлил: "Ну, в общем, так. Все эти драпировки и ретуши ничего не дадут. Короче, чтобы получить настоящий портрет, нужно отрезать руки". Девушка приняла эти слова за глупую шутку, пыталась рассмеяться, но он вдруг загорячился, стал бормотать совсем уж какую-то чушь о том, что сейчас решается его судьба. И она... Она согласилась...
Чего вы зафыркали? А как бы вы поступили на ее месте? Да знаете ли вы, что такое настоящая любовь! Привыкли жить в своем скучном мирке, где ни жарко, ни холодно. А подлинной жизни не видели. И что вы понимаете в искусстве? Оно существует по своим собственным законам. Да ну вас, лучше послушайте дальше.
Итак, Девушка согласилась, и наградой ей были слезы благодарности в его глазах. Художник оказался прав. Снимки получились очень реалистичными. Портреты опубликовал глянцевый журнал. И даже критики, которые так долго его не замечали, нехотя процедили в адрес Художника пару снисходительных фраз. А какая-то бойкая журналистка из желтой газетки попыталась взять у Девушки интервью. Но та наотрез отказалась разговаривать.
Но Художник был уже во власти новой идеи. Он задумал портрет русалки, как символа текучей и безбрежной женской души. Соорудил из проволоки каркас русалочьего хвоста, обтянул его блестящей тканью. И опять потянулись съемочные недели. Художник нервничал, срывал раздражение на Девушке, а потом бросался на колени и говорил, что всем в жизни обязан ей одной.
Решение опять пришло внезапно. Дорожка была уже протоптана, и тягостный разговор дался ему гораздо проще, чем в прошлый раз. "Я понял - сказал Художник, стараясь сохранять невозмутимость. - Во всем виноваты ноги. Именно они не дают возможности принять естественную позу русалки. Ты все время о них помнишь, и это не дает тебе расслабиться".
А что же Девушка? Поплакала, покапризничала и согласилась? Ничуть ни бывало: она ответила твердым и решительным отказом. Думаете, обычная женская непоследовательность - чем ноги лучше рук? Да нет, все дело в том, что ей очень нравились ее ноги. Она могла, сидя в ванне, часами любоваться ими, грациозно поворачивая так и этак. Ей было приятно, стремительно цокая по мостовой каблуками, ловить восхищенные взгляды мужчин. А с тех пор, как у них завелись деньги, Девушка пристрастилась посещать дорогие магазины и примерять сапожки всевозможных фасонов. Вот поэтому она отказала.
Художник не был готов к такому решительному сопротивлению. Он уже заранее настроился на тяжелую сцену со слезами и долгими уговорами, которая в конце концов завершится в его пользу. Так что, встретив отказ, он растерялся, утратил хладнокровие, и наговорил много лишнего (о чем впоследствии не раз жалел). В запальчивости он даже применил запрещенный прием: прокричал, что отныне опять станет работать с другими фотомоделями. "Вот, полюбуйся!" - кричал он, размахивая у нее перед носом фотографиями эксцентричного американца Спенсера Туника, которые пестрели множеством обнаженных тел.
Этого Девушка не выдержала. Она так много отдала ему, что одна только мысль о возможности его потерять казалась невыносимой. И она согласилась... Наградой ей была его горячечная клятва: "Я тебя всю жизнь буду на руках носить!"
Чутье и на этот раз не изменило Художнику. Фотографии вышли на славу. Его стали приглашать на выставки и презентации. Прежних приятелей сменили хорошо одетые молодые люди со свободными манерами. Во время таких визитов Девушка старалась не показываться из подсобки, чтобы не мешать его стремительно растущей популярности. Пришлось также сменить обстановку студии и нанять прислугу для ведения хозяйства. Но отбором кандидаток Девушка занималась самолично.
А между тем Художник не поддался на сладкую приманку славы, не остановился в бесконечном поиске идеала. Постепенно его увлекли модные в то время восточные практики. Вместо лощеных гостей теперь приходили патлатые неряшливые личности, среди которых изредка встречались, наоборот, гладко обритые. Легковесные эстетские разговоры сменились вдумчивыми философскими беседами.
В этой атмосфере Девушка уже не чувствовала себя такой чужой. Порой даже участвовала в спорах о предназначении искусства. И однажды удостоилась одобрения сумрачного бородача с отрешенными глазами, который, по всей видимости, был душой этого странного общества. Если бы она встретила его раньше... Впрочем, какой прок от бесплодных сожалений о прошлом.
Но вот настал день, когда количество перешло в качество. У Художника возникла новая идея. Идея праматери, вечного материнского начала. Женская грудь и женское лоно - вот символы жизни, символы плодородия природы. Долой лишние детали - руки, ноги, даже голову! Они только отвлекают от главного, от сокровенной сути.
Когда он, с затаенной опаской, поведал об этом Девушке, она даже не очень удивилась. Только молча смотрела на него. Как ни странно, это молчаливое презрение подействовало на Художника хуже открытого сопротивления. Он сразу же сорвался на крик, и в запальчивости пригрозил, что выбросит ее на улицу, как собаку, "и тогда посмотрим, нужна ли ты кому-нибудь, кроме меня". И Девушка вдруг осознала, насколько сильно она от него зависит. Ее охватила какая-то апатия. Спорить сил не было, и она лишь покорно кивнула.
Дрожа от нетерпения, Художник отрезал ей голову и лихорадочно принялся за работу. Интуиция опять его не подвела. Впрочем, к этому времени авторитет Художника был достаточно высок, и каждое новое произведение принималось с благожелательным интересом.
Однако его уже мало интересовало мнение толпы. Признание сделало Художника резким и высокомерным. Прежние друзья заглядывали в студию все реже. Область интересов тоже изменились. Его увлекло "творчество" немецкого врача по имени фон Хаген, который придумал особый метод бальзамирования тел, названный им "пластинацией".
Этот дипломированный "врач" консервировал трупы, затем препарировал их и придавал различные позы: всадник на коне (тоже с ободранной кожей), шахматист, задумчиво устремивший пустые глазницы на доску, бегун со вздувшимися сплетениями мышц, женщина на последнем месяце беременности... нет уж, избавьте меня от дальнейшего описания.
Окрестив свою коллекцию "Телесные миры", он выставил ее на всеобщее обозрение, разъезжая с этим анатомическим театром по всему свету. И называл его новомодным тогда словом "инсталляция". Каким-то образом ему удавалось поладить с чиновниками, и те не закрывали непотребную выставку - несмотря на горячие протесты шокированных посетителей.
"Вот оно! - думал Художник, отбросив статью с красочными иллюстрациями. - Природой все начинается и ею же все заканчивается. Она не может лгать. Что значат наши жалкие ужимки по сравнению с простым и строгим совершенством природы?!"
И в один прекрасный день, вспомнив о Девушке, он наведался в подсобку, и объяснил ей свою простую и гениальную мысль. Свихнувшийся немец препарирует тела, в которых уже угасла жизнь. Конечно, его мастерство плюс изощренная технология позволяют частично обмануть зрителя, не искушенного в анатомии и физиологии. Его "скульптуры" выглядят почти как живые, и якобы сохранятся без разложения тысячи лет. Но какое может быть сравнение с живыми, слегка дымящимися внутренностями, в которых пульсирует сама жизнь!
Девушке к тому времени все уже было ясно. Но что она могла противопоставить этому человеку? У нее не было головы, чтобы плюнуть ему в лицо. У нее не было рук, чтобы отхлестать его по щекам. У нее не было ног, чтобы встать и уйти отсюда навсегда. К тому же, в ее положении вряд ли разумно наотрез порывать с тем, в чьей власти она всецело находилась.
... Прошли годы. Художник давно оставил наивные искания молодости. Воспоминания о тех временах вызывают у него лишь улыбку: "Кто в юности не был бунтарем - у того нет сердца, кто с возрастом не стал консерватором - у того нет ума".
Сейчас он работает над фотосессиями первых лиц государства. Точнее, их жен и дочерей. Разумеется, теперь ему приходится арендовать другую, более просторную студию в самом центре города. И содержать немаленький штат обслуживающего персонала и телохранителей. Но средства вполне позволяют такие траты.
А про девушку, чьи портреты некогда украшали обложки глянцевых журналов, все забыли. Ее тело с распахнутыми внутренностями лежит в чулане, накрытое пыльной тряпкой: горничная, хотя и имеет высшее гуманитарное образование, боится до него дотрагиваться. И перепоручила уход за Девушкой уборщице.
Вспоминает о ней только один искусствовед, который учился вместе с Художником, бывал у него в гостях и застал самое начало их романа. Он-то и рассказал мне эту историю за бутылкой коньяка. А я постарался без искажений поведать ее здесь. Странное дело: нам обоим коньяк вреден, но когда встречаемся - обязательно пьем именно коньяк. И порой сверх меры.