- ты хочешь сказать, что они протанцевали до ограды церкви, а потом рухнули разом, выйдя в калитку?
- Точно! Вон она трясла своей окровавленной головой, а тот помотал кишками у меня перед носом. Пляска мертвецов, говорю тебе, история повторяется!
- Брось ты свои истории, и пить бы надо бросать, раз пляшущие мертвяки мерещатся. - сказал высокий парень, с омерзением оглядывающий груду полуразложившихся тел. Черви, белой волной валились с них на траву, толпа зевак, зажав носы глазела на покойников.
- Что думаешь, Дир? - спросил молодого гвардейца старый, пузатый аббат.
- Думаю... - замялся гвардеец - что у старого пса от пойла крышу снесло, а трупы привёз сюда какой-нибудь вандал. При церкви кладбище, кого хоронили за последние пять дней?
- Да сброд всякий. Так, бедняки, нечего с них было взять. - развёл руки пузатый аббат.
- Возможно их раскопали в соседнем городе, а чтоб следы замести привезли сюда. Странно, то ли в пути они порассыпались, то ли специально им челюсти с глазами вырвали. - поморщился Дир.
- Нет-нет, глаз нет у женщины, у мужчины челюсти, вон то тело лишено рук, и кто знает, чего нет у остальных. - возразил гвардейцу аббат.
- Значит, нужно омыть их и осмотреть. - сделал вывод гвардеец Дир.
"Не нравится мне это" - думал Дир. Он брезгливо оглядел кучу гниющего мяса в последний раз, залез на своего пегого скакуна, пришпорил жеребца и унёсся прочь от запаха смерти. В голове роились мысли,как, кто это сделал?
- ох, вот это мышцы! Мне как раз такие нужны! - сказал скрипящий голос во мраке. - иди сюда, мой маленький!
Дир медленно сполз с коня, влекомый чарами. Ноги его медленно переступали одна за другой.
- иди же, сладенький... - пел голос.
Дир шёл во мрак, не понимая, что с ним.
*
Он сидел на дереве. Ночь вилась вокруг него, путала свои мягкие пальцы вокруг него. Ночь скрывала его. Он, хватаясь своими серыми пальцами, переполз на ветвь пониже. "Вот она! Идёт! Милая девочка...". Сиганув вниз он услышал женский вопль и плач младенца. И, выстрел. Серая плоть вокруг раны начала черстветь и синеть. Он повернул голову к противнику. За щитом в виде Черного солнца на него смотрели холодные глаза, в вытянутой руке дрожал арбалет. Ещё выстрел и чёрная струя крови вырвалась из его горла. От онемения он смог произвести только свистящий хрип.
- Верден! Умри! - кричал воин.
Верден с прытью молодой кобылы метнулся от латника прочь. Он нёсся по пустым улицам, холод сковывал его горло.
- Верден! - еле слышно кричал воин.
Он нёсся вдоль пустых улиц, пытаясь сообразить, куда ему бежать. "Церковь" - сообразил он. Выродка точно там искать не станут. Он метнулся вбок, перескочил калитку, острые зубы его лязгнули при падении, чуть не откусив собственный язык он взмыл по каменным стенам. Последнее,что он помнил - отражение в зеркале: серый человек сидел перед ним, из синих ран сочилась чёрная кровь. На него смотрел урод с носом крючком, точеными зубами и серой кожей. Глаза, словно кровь новорожденного, яркие, алые. Верден улыбнулся себе ядовитой острой улыбкой. Вздохнул в последний раз пыльный морозный воздух и шагнул в жаркие врата ада. Верден умер, видя своё жуткое отражение в зеркале.
Последняя песня Милли
- ты подумала над своим решением?
Сухая старуха склонилась над стоящей на коленях Милли.
- миллионора, я в последний раз прошу твоего решения! - взгвизгнула старуха, стегнув Милли по худой спине.
- Ты желаешь служить Сестре Милосердия или уйти прочь? Говори, Миллионора безродная!
- Лучше уйти, чем быть такой милосердной как вы, эва.
Плеть в очередной раз коснулась Милли, пролив кровь на ее одежду из мешковины.
- Ох, милосердны же ваши сёстры, эва... - Милли зажмурилась, ожидая очередного удара, но старуха, распрямив костистую длань, отвесила Милли жестокую пощечину. Кровь хлынула в рот Милли. Соленая и тёплая, противная.
- Миллионора, ты - дитя своей матери, нечестивой шлюхи. Милосердие не достойно тебя. Пошла прочь, гнусное, греховное дитя! Мы кормили тебя и растили! Воспитывали, бесовская девка!
- Морили голодом и издевались... - слабо возразила Милли.
- Миллионора безродная, дитя шалавы, ступай прочь! Ты не достойна благости Милосердной! Да омертвеют чресла твои, чтоб ты не понесла дитя, столь бесчестное, как и ты! - старуха пнула Милли под тощий зад. На улице Милли ощутила сухой холод, обжигающий ее полуголое тело. Она стояла. На коленях, не зная, просить ли ей прощения или из милосердия замерзнуть тут, под дверями. Она стояла достаточно долго, кости начало ломить, а своих конечностей она не ощущала.
- Милли, девочка моя, Милли, сюда! Быстро!
Отворилось надземное окно и из него говорила такая же сухая старуха, как и та,что ее стегала.
- Жива... - произнесла она еле шевелящимися губами.
- Иди быстро! Я итак долго звала тебя! Старая Дорна шкуру с меня спустит! А ну, шагай!
Милли уже не обжигал снег, полуживая она ввалилась в окно поварихе.
- Мать моя Милосердная! Что эта эва творит! Ты же дитя! Невинное!
- Я - безродная. Она прокляла меня. Я хочу умереть.
- Не неси чепухи! - возразила худая Гретта. - я тебя подняла из корзины! Думаешь, не подниму с колен?! Эта старая эва возомнила из себя Сестру Милосердную! Старая дева! Мужика не знала! Вот и злая! Милли, я не могу дать тебе кров, но я обогрею тебя и дам тёплые одежды. Холод Вердена не дремлет, как и он сам. Только сумерки наступают рано - он тут как тут, Милли. Ты уйдёшь утром, милое дитя... о Сестра Милосердная, тебе и шестнадцати нет, милая.
Старая Гретта однажды потеряла дитя, по неосторожности, напоролась на вилы в порыве страсти с каким-то конюхом. Вилы прятались в стоге сена, конюх, не зная того, толкнул Гретту на них. Она лишилась и ребёнка и естества. Гретта подобрала Милли в дверях, крича, что милосердная даровала ей дочь. "Глупая, старая Гретта!" - думала порой Милли. Гретта каждый вечер ложилась Милли на живот, приговаривая: "А тут-то и вырастет мой внук или внучка. Милая Милли, ты назовёшь ее Греттой, а его Гретом. Обещай, Милли!". Из глаз Гретты струились тягучие слёзы. Она обогревала Милли пятнадцать лет, кормила, поила, заботилась о ней. Милосердная Сестра отняла от Милли мать, и дала ей лучшую мать - Гретту Бесплодную. Повариху Милосердных. Чернь, которая была белее их одежд.
Очаг погас, и старая Гретта, в последний раз прижавшись к животу Милли сказала:
- Милая моя Милли, дитя, рождённое не мной. Во имя Сестры Милосердной, ступай,милое мое дитя. Помни, что не все милосердные милосердны. Помни, моя милая, что не все добро - доброе, как и не все зло желает зла. Милли, я люблю тебя как дочь! Больше дочери! Ступай!
Милли вылезла из душной кухни на морозный воздух, одетая в шерстяное платье и тёплый меховой плащ. Вытянула на снег тяжелые сани с провизией. Она в последний раз посмотрела на окошко, откуда все ещё глядела на нее Гретта.
- не все милосердные милосердны!
Миллионора не сразу поняла, почему Гретта так завизжала на последней фразе, однако, огонь, охвативший все здание поверг ее в ужас. "Мать матерей. Гретта Милосердная. Вот, кому песни надо петь!" - подумала Милли, стирая горькие слезы рукавом мехового плаща. Плаща Гретты Милосердной, матери матерей, Гретты жертвенной, огненной девы. "По истине, сестра милосердия - старая Гретта, знавшая и обретения и потери. Вот - моя матерь, сгоревшая во имя меня! Да будет же дух Матери Нашей, Милосердная Сестра с тобой!". Милли отряхнула плечи от снега и двинулась в путь, таща салазки с провизией. "Виннеград, там я развернусь!
"Споют о деве в Виннеграде
Все кому не лень!
Все будут деве этой рады,
Каждый час и каждый день!"
- каждый час, милочка! - отозвался мужской голос вдали.