1.

Ночь штурмом берёт город. На безликих стёклах окна вспыхивают пятна - блики настольной лампы. Зеркало в углу комнаты: большое и старое с потрескавшимися краями - отражает человека сидящего за столом с книгой в руках и ветхий потрёпанный временем комод.

На человеке полинявший серый свитер, дверцы комода приоткрыты и обнажают выпирающий из-за них красный кусок ткани.

У самого потолка сидит муха, спит. На полу, около выхода, у обитой деревянной двери, стоит закрытый ящик для обуви.

Человек закрывает книгу и убирает её, пряча на книжной полке рядом с комодом... Его пальцы несколько секунд любовно поглаживают шершавую поверхность стола, затем он вытаскивает из кармана открытую пачку "Беломора" и маленький пакетик с белым порошком.

Достав папиросу он выбивает табак, себе на ладонь, подносит к носу и, вдохнув в себя его запах, ссыпает кучкой на стол, смешивает с порошком из пакетика и забивает обратно в папиросу.

Закуривает, втягивает глубоко в себя дым и, облизав языком сухие губы, произносит. - Закон.

Стены комнаты расползаются в разные стороны. По телу разливается сладкая истома, ноги и руки наполняет невесомость.

-Как паутина. - Шепчет хрипло человек, но голова бессильно опрокидывается, взгляд устремляется к потолку. Около левого края нижней губы начинает пульсировать еле заметная синяя жилка.

Человек проваливается в безмолвное забвение дурмана.

2.

Маша вышла из аэропорта и закурила тонкую сигарету. Синеватый дым унесло лёгким ветром в сторону - прочь. Девушка покрепче сжала свободной рукой ручку лёгкого импортного чемоданчика и двинулась, увлекаемая выходящими из здания аэропорта людьми, в сторону автовокзала.

Над головой проносились огни взлетающих и совершающих посадку самолётов. Лунную ночь разрывалась нетерпеливыми криками их двигателей.

Маша привыкла к подобным перелётам, а отметки в её загранпаспорте давно стёрли из памяти её родной дом.

Звонкая музыка в наушниках флэш плеера едва спасала уши и мысли от этих переполненных людьми автостопов жизни.

И везде эти чужие имена-маркировки места пребывания: Марго, Мишель, Маня, Мери -

даже здесь почти дома приглашение с логином Монро. Безотчётное стремление слиться с окружающим миром.

Забираясь в нутро этого техномонстра Маша бросила окурок, свечу истлевающей жизни, под колёса микроавтобуса, и заняла место у окна.

Незаметно достала из кармана своей жилетки красную таблетку. И опасаясь быть замеченной, проглотила ее, слизав с ладони языком.

Дорога пролетала за окном несуществующими светлячками и шокируя неоном дорожной рекламы. Реальность и бессознательность видений смешалась. Яркие образы дорогих брендов оживали, спрыгивая со своих рекламных пьедесталов и сливаясь с дорожными знаками в абсурдный мультик сюрреализма.

Маша закрыла глаза, спасаясь от этой социальной атаки. Её уставшее от перелёта тело вспомнило ласки Яни, любимой и потерянной Яни. Губы, её губы. Глаза, её глаза. Ладони осторожно сжали чемоданчик, они чувствовали упругость девичьей груди, а не шершавую поверхность материи. В паху стало мокро и жарко. Но Яни уже нет, а значит и тела её нет.

Маша открыла глаза и оставшуюся часть пути неотрывно смотрела за окно маршрутки. На белую и бесконечно сплошную линию разделительной полосы.

3.

Иван выпил стакан мутного кофе и, поставив его на стол, устало потянулся. Чайная ложка на столике отбивала мелкую скорбную дробь, почти конвульсивно звеня под грохот поезда. Поезд подъезжал к городу, мирно отсчитывая своими железными колёсами остаток километражного пути. Марина найдена, но брат не обнимет мёртвую сестру.

Иван грустно щёлкнул выключателем, ночник погас, погружая купе в сумрак. На соседнем месте раздалось сонное бормотание, седой старик спал, видя сон. Удел старости, с которой этот попутчик не хочет мериться, совершая покупку билета на этот поезд. Иван вышел в проход и, пройдя в тамбур, закурил. За окном проносилось время.

Безудержно нелепое и почти невесомое слово- время.

Иван искал сестру уже почти два года, искал, выходит, чтобы попрощаться. Гонка, как и у этого поезда, гонка со временем от станции к станции. От города к городу, изо дня в день. Лишь для одного слова - прощай.

В тамбур вышла проводница, молодая женщина лет двадцати пяти. Попросила огня и подкурившись спросила, выпуская изо рта табачный дым. - Тоскливо?

Иван внимательно посмотрел на неё. Неужели и она? Просто попутчик, но только с красивым телом и зовущими пухлыми губами? Впрочем, для неё это лишь станция, а у него ещё есть свободное время. - Тоска. - Согласился он.

Она была женщиной, попутчицей до этого города. И он, стремясь прогнать от себя эту мысль, входил в её тело. Мял грудь и всасывался своим ртом в её кожу. Безраздельно властвуя, сейчас, этим телом, он не чувствовал удовольствия. Как наркотик, к которому произошло привыкание. Её тело непослушно навязывало ему своё желание, и она молчала. Тоска и вправду уже давно съела её душу. Так впитывает в себя смерть. И он отстранился, уже готовый выльется в неё, не выдержал этого натиска. Этой борьбы если не с ней то с собой. Отчаяние отразилось на его лице. Но эта женщина восприняла всё по-своему.

Присев перед ним на корточки она взяла его плоть в свои губы.

Иван схватил её за голову, желая оттолкнуть, но инстинкт взял верх, эмоции захлестнули рассудок, и он вошёл ей в рот. Грубо совершая поступательную фрикцию и выплёскивая сперму в неё, прижал к своему паху.

Она забила руками по его телу и впервые застонала.

-Бежать, спрыгнуть на ходу с поезда. Разбиться уничтожить себя. - Закричал рассудок. Он отпустил её, натянул штаны и почти бегом вернулся в своё купе.

4.

Митя, стиснув зубы, выкалывал на своей руке контур креста. Толстая медицинская игла до мяса сковырнула кожу. Конечно, для подобной цели больше бы подошёл нож или лезвие бритвы, но тогда боль становиться быстрой и нелепой - необоснованной и тупой.

Металлическая штанга на языке кровоточила уже почти незаметной ранкой-отверстием. Привкус крови. А магнитофон, надрывно срываясь в треск, вырывает из своих испорченных динамиков голос Егора Летова. Хотя какая разница, чей голос сейчас раздаётся в ушах, если через минуты эйфория боли захлестнёт твой разум. Но музыка, да именно музыка привлекала Митю. В ней была боль почти такая же, как и его боль. Острая, ноющая и жизнеутверждающая - ты живой.

И у этих болей просто разная тональность.

Громко выругавшись, Митя присасывается губами к кровоточащей руке, не выдержал, игла упала на грязный покрытый толстым слоем пыли ковёр. Слюна же сливалась с кровью, защипало, и это было почти вдохновение.

Свободной рукой открыл початую бутылку водки и вылил всё её содержимое на рану и снова губами. Впиваясь одновременно зубами раздразнивая самого себя, маструбирая этим инструментом своих чувств. Упал и - крик заглушил магнитофон. -Пошёл на хуй Летов,- неожиданностью пронеслось в голове.

Аудиолизация боли, есть жизнь. Бесконечная эйфория накрыла своей волной сознание Мити и он, хрипло поскуливая в такт магнитофону, заснул. Раненая рука как единственный возможный источник наслаждения здесь и сейчас прижималась к груди.

5.

Дмитрий Фёдорович уже нанёс макияж на своё морщинисто сушенное яблочное лицо. Яркая красная помада и чёрная тушь. Бюстгальтер с наполнителем приятно щекотал грудь мелкими пупырышками на краях чашечек.

Седые волосы, зачёсанные назад и заколотые маленькой шпилькой с боку, были скрыты лёгким цыганским платком. Поезд уже почти подъехал к станции, а юбка оказалась мала и теперь худые волосатые ноги испуганно теребили её материю.

Иван с нескрываемым отвращением смотрел на эти жалкие потуги перевоплощения старика. Стены купе медленно сжимались в его глазах до ... этого старого изуродованного морщинами лица. Бесстыдство старого трансвестита медленно превращалось в его голове в нечто такое... Иван сглотнул подкатившую к горлу тошноту и подумал о том, как встретиться со своей уже мёртво погрязшей в наркотическом психозе сестрой.

Старик, наконец, натянул на своё тело юбку, материя непослушно надорвалась по бокам, обнажая его голое тело. Но к великому сожалению Дмитрия Фёдоровича, самый явный призрак мужского пола, нагло свесился из-под короткой мини юбки двумя сморщенными яичками и членом. И если порванные места "мини" можно было сокрыть, натянув поверх тунику, то на это самое место не хватило подходящей одежды. Мгновение и он, высунув язык, довольно умело скрыл это место, пластырем прихватив член и яйца к ноге.

Иван, подавив приступ тошноты, медленно встал и, покачиваясь в такт сужающемуся в глазах купе, взял чемодан и прошёл в тамбур.

Поезд подъехал к станции. Иван вышел на перрон.

- Вы не видели здесь мою внучку? - Спросил испорченным фальцетом лысый и гладко выбритый старик. Его толстое, как из ваты тело приблизилось почти вплотную. Иван инстинктивно отодвинулся.

-Я здесь дедушка. - Картавя, выкрикнул Фёдор Петрович, выходя из вагона. Старики обнялись и неожиданно поцеловали друг друга в губы. "Дедушка" теребил пластырь у "своей внучки" опустив свою руку с её талии под юбку.

Иван отвернулся и тут же увидел перед собой молодого человека в спортивном костюме, который приветливо протянув ему руку сказал. - Георгий. Я должен проводить вас в гостиницу. Вы ведь Иван, брат Монро?

Иван пожал руку и удивившись её неожиданной твёрдости и холодности перевёл на неё свой взгляд.

Он пожимал протез. В глазах потемнело. Пытаясь совладать с собой, он отвернулся и увидел проводницу в окне одного из купе. Она, оголив свою правую грудь, улыбалась ему прощальной улыбкой старого знакомого. Сосок был возбуждён.

Его, наконец, стошнило. Прямо на этот тёмный асфальтовый перрон, себе под ноги. Желудок исполнил волю разума, отторгнув от себя этот мир.

-Вам плохо?- Спросил Георгий, предупредительно подходя.

- Нет, укачало. - Иван вытер рукой свой рот и быстро произнёс. - Вы на машине? Пойдёмте.

В городе наступило утро.